Содержание
1. Теория структурно-функционального анализа 3
2. Теория социального конфликта 12
3. Технологический детерминизм 14
Список используемой литературы 17
1. Теория структурно-функционального анализа
Функциональный подход, функционализм – один из наиболее развитых и детально (от метатеории до эмпирических исследований) разработанных подходов в социогуманитарном знании 20 в., задающий принципы исследования социокультурных явлений и процессов (на уровнях общества, социума и культуры, личности, любого социального «объекта» – группы, общности, института, организации) как системно-организованной структурной целостности, в которой каждый элемент имеет определенное функциональное значение (функцию внутри этой целостности). Соотносится со структурным подходом (структурализмом), имеет с ним общие «генетические» корни и теоретико-методологические основания. В середине 20 в. структурный и функциональный анализы были переосмыслены в рамках «объединяющего» их системного подхода как два различных аспекта системного анализа, т.е. исследования систем как целостных единств, и две взаимодополняющие и взаимопроникающие друг в друга (пересекающиеся) стратегии их исследования. Это дало основания универсализировать функциональный и структурный подходы как воплощающие всеобщие принципы любого научного познания, однако релевантной им областью остается, все же, социогуманитарное знание. При этом если структурный анализ в различных своих версиях активно проникал в гуманитарное знание (а во многом и зарождался в нем) – прежде всего в лингвистике и литературоведении, то собственно структурно-функциональный анализ и возник, и локализовался, прежде всего, в социальном знании (главным образом, в социологии и британо-американской антропологии). В социологии структурный подход акцентирует аспект социальной структуры (целостность взаимосвязанных элементов, процессы воспроизводства), а функциональный – аспект социальной организации (принципы соотнесения и функционирования элементов) социума, общества как системы в целом.
Центральным для структурно-функционального анализа является понятие функции, которая рассматривается в нем в двух аспектах:
1) как «назначение» («роль») «одного» из элементов некоторой целостности по отношению к «другому» или к целостности (системе) в целом;
2) как такая зависимость в рамках данной целостности (системы), при которой изменения «одного» оказываются производными (функцией) от изменений «другого» (на уровне прикладных и (или) статистических анализов эта зависимость описывается через взаимоотношения зависимой и независимой переменных).
В этом (втором) случае вводится понятие функциональных (функционально-организационных) связей (отношений, зависимостей) в ряду причинных, структурных, генетических связей внутри системы, а также между системами, системой и средой. Соответственно выделяются и процессы функционирования (поддержания организации-организованности, порядка) наряду с процессами производства (ресурсов), воспроизводства (структуры), в совокупности обеспечивающие стабильное существование системы (целостности) и соотносимые с процессами ее изменения и развития (как в результате «естественной» эволюции, так и вследствие специально предпринимаемых («искусственных») усилий.
В своем развитии структурно-функциональный анализ прошел ряд этапов становления и представлен несколькими основными версиями:
1) предысторию структурно-функционального анализа связывают с идеями органицизма в социологии, прежде всего с именем Спенсера;
2) основы структурно-функциональный анализ («его прообраз»), его исходные методологические принципы заложил Дюркгейм и его школа;
3) так называемый «ранний» функционализм представлен Британской школой антропологии (прежде всего Радклиф-Брауном и Малиновским);
4) собственно классический американский структурный функционализм стал формироваться с 1930-х под влиянием круга идей Сорокина (прежде всего Парсонсом); в это же время конституируются методологически близкие ему статусно-ролевые теории личности;
5) в конце 1940-х основные идеи структурно-функционального анализа были переинтерпретированы в терминах системного подхода;
6) 1950–1960-е – время доминирования структурно-функционального анализа в социологии в виде двух его основных версий: функционального императивизма Парсонса и функционального структурализма Мертона; в это же время происходит экспансия методологии структурно-функционального анализа далеко за пределы социологии и антропологии, она начинает трактоваться не только как «подлинно» социологическая, но и как общенаучная методология (например, Хоманс рассматривал ее как новый язык описания в социогуманитарном знании, а Гемпель трактовал ее как широкую исследовательскую программу); основное оппонирование структурно-функциональный анализ встретил в это время со стороны социологии конфликта (Козер, Дарендорф) и «критической теории» Франкфуртской школы;
7) со второй половины 1960-х нарастает критика структурно-функционального анализа с разных теоретико-методологических позиций как внутри социологии (в меньшей мере – в антропологии), так и в общенаучной методологии. Особенно характерно в этом отношении возникновение различных версий «альтернативной» и «радикальной» социологии (Миллс, Гоулднер, социология контркультуры, «новые левые»), а прежде всего усиление тенденций к конституированию методологических разработок внутри так называемой «гуманистической перспективы» (концепция конструирования реальности Бергера и Лукмана, этнометодология, когнитивная социология и т.д.); условно этот период можно назвать «фальсификационным» по отношению к версиям классического структурно-функционального анализа;
8) в эти же годы (с середины 1960-х) происходит кардинальное переосмысление основ структурно-функционального анализа с позиций социологии социальных изменений (Турен, П.Штомпка и др.), что привело к замене системно-организационных моделей описания социума системно-процессуальными, влиятельными в 1970–1980-е не только внутри социологического знания, но и пытавшимися предложить новую методологию социального познания в целом; потенциально возможность «процессуального» прочтения функционализма была предзадана еще в интегральной социологии Сорокина и в теории социального действия Парсонса;
9) в постклассической перспективе (особенно с 1980-х) установки структурно-функционального анализа оказались в целом «сняты» в различных версиях постструктуралистски ориентированной социологии (Фуко, Бурдье, Гидденс и др.), методологического индивидуализма (Р.Будон), теории коммуникативного действия (Хабермас), поздней философской антропологии (в этом отношении показательна творческая эволюция Х.Шельски); наиболее же адекватно ряд принципиальных положений структурно-функционального анализ воплотился в перспективе постклассической социологии в концепции референции Лумана, которую иногда трактуют как особую разновидность функционализма; однако, если в теоретических дискурсах структурно-функциональный анализ (во всяком случае в своем классическом виде) утратил к настоящему времени сколь-нибудь заметное влияние, то прикладная методология, разработанная в его рамках, продолжает занимать доминирующие позиции в конкретных эмпирически ориентированных социологических исследованиях (успешно конкурируя с методами качественного анализа и методическими разработками, конституированными в традиции этнометодологии и близких ей направлений).
В историко-социологической ретроспективе, восстанавливая определенные «линии» преемственности (точнее – наследования), можно с достаточным на то основанием утверждать, что «линия структурно-функциональный анализ» является в социологии фактически дисциплинообразующей. Она охватывает (в неэксплицитном виде) весь период классической социологии (от Спенсера до Дюркгейма), эсплицитно – весь период неклассической социологии (от Радклиф-Брауна и Малиновского через Сорокина к Парсонсу и Мертону), а частично «проникает» и в постклассический период ее развития (системо-процессуальные модели, концепция Лумана). Она наиболее адекватно воплотила в себе конституирующий для социологии принцип социологизма, впервые отчетливо артикулированный Дюркгеймом, и в этом отношении иные теоретико-методологические версии социологии могут быть осмыслены как в разном отношении и с разной степенью последовательности оппонирующие ей (вплоть до наиболее радикального противостояния ей, задаваемого «линией» понимающей, а затем и феноменологической социологии). Это положение сохранялось вплоть до перехода социологии в постклассическую фазу ее развития. Более того, теоретико-методологические кризисы, которые переживала эта «линия» развития социологии воспринималась как изнутри, так и вне социологии как кризис социологии как таковой, вплоть до постановки под вопрос самой возможности ее конституирования как отдельной научной дисциплинарности (кризис классической позитивистско-дюркгеймовски ориентированной социологии в 1920-х; кризис собственно структурно-функционального анализа в конце 1960-х – 1970-е, который воспринимался как неоклассика в рамках неклассической социологии). При этом социологизм в целом и структурно-функциональный анализ, в частности, в историко-социологической ретроспективе воспринимаются как дискурсы «стабилизационного», а не «кризисного» сознания.
О роли и «весе» структурно-функционального анализа в истории социологической мысли свидетельствует то, что он стал чуть ли не основным «мальчиком для битья» в постклассической перспективе со стороны современных социологически ориентированных дискурсов (будучи в этом качестве мифологизирован наряду с «позитивизмом» и «натурализмом» и встроен в единый с ними ряд, презентирующий то, как не должна строиться современная теоретическая социология). Здесь, собственно, содержательный анализ структурно-функционального анализа отходит на второй план и в «пылу» полемики часто забывается, что и для современных теоретических дискурсов структурно-функциональный анализ (при его расширительном понимании как «звена в цепи» «линии» социологизма) является «родовым пятном» в смысле конституирования основных концептов социологических дискурсов как таковых, что можно обнаружить именно (и только) в содержательных анализах. В этом случае обнаруживается, что «ведущаяся уже в течение века дискуссия по поводу функционализма уходит корнями в неявный органицизм, сопутствовавший этой концептуальной перспективе. Количество неявных организационных допущений зависело лишь от того, чья схема подвергалась рассмотрению». Согласно Тернеру, из органицизма структурно-функциональный анализ наследовал представления об обществе как:
1) органической саморегулирующейся системе, стремящейся к гомеостазису и равновесию;
2) аналогичной организму самообеспечивающейся системе, обладающей определенными базисными потребностями и нуждами, без удовлетворения которых невозможно его выживание, сохранение гомеостазиса или равновесия;
3) целостности, пребывающей в состоянии постепенного (и непрерывного) наращивания своей сложности и дифференциации своих частей (и функций);
4) состоящем из взаимозависимых частей, когда изменения в одной части влекут за собой изменения в других частях.
Эти теоретические допущения Спенсера были переинтерпретированы Дюркгеймом в духе социального реализма о приоритете целого над его частями и дополнены тезисом о «нормальных» и «патологических» (аномических) состояниях целостностей с точки зрения их «функциональных потребностей», что предполагает введение допущения о наличии точек равновесия в системах, вокруг которых и осуществляется их нормальное функционирование. Тезис функционализма был дополнен Дюркгеймом тезисом социологизма, требовавшим объяснять социальное, исходя из самого социального, не прибегая к «внешним» причинам (и к редукции социального к психологическому или индивидуальному), а также концепцией органической и механистической солидарности (вводящей представление о разных типах самих функциональных связей).
Лидером функционального анализа в антропологии явился Радклиф-Браун, стремившийся преодолеть телеологизм предшествовавших анализов смещением их акцентов на аспект структурности общества (он ввел сам термин «социальная структура»). Функциональные отношения трактовались им как направленные на поддержание необходимой минимальной интеграции частей общества, обеспечение отношений солидарности внутри целостностей (тезис функциональной совместимости элементов в системе или постулат универсальной функциональности). Жизнь общества («социальной системы», замененной в его более поздних работах понятием «культура») в ее динамике трактовалась Радклиф-Брауном как результат взаимосоотнесения взаимодействий индивидов (уровень «социальной структуры») и взаимодействий деятельностей (уровень «социальной организации»), порождающий импульс к развитию общества (как смене им своего типа).
Другой основоположник Британской антропологической школы – Малиновский – ввел в оборот сам термин «функционализм» и сместил фокус анализа с собственно социума на культуру. Сама культура при этом трактовалась как собрание артефактов (продуктов деятельности) и организующих социальную жизнь традиций (предписывающих адаптивные нормативные образцы поведения), формирующих индивидов и позволяющих группам поддерживать интегрированность и преемственность, т.е. целостность общественной жизни. По сути, работы Дюрк-гейма, Радклиф-Брауна и Малиновского обозначили основные рамки и перспективы (видения и их горизонты) всего функционализма 20 в., акцентировав проблематику поддержания равновесия в устойчивых системах (и задав, тем самым, «дискурс стабилизационного сознания»).
Однако классический американский структурно-функциональный анализ не может быть адекватно понят без еще одной «прививки», сделанной Сорокиным, детально проанализировавшим в их соотнесенности и конституирующей роли по отношению к обществу три его системообразующие составляющие, – социум и личность, соотносимые «внутри» определенной культуры (хотя впервые в своем различении они были проанализированы все же Малиновским), презентирующей ту или иную суперсистему («чувственную», «умозрительную» или «идеалистическую»), находящуюся в определенной фазе своего развития (но всегда соотносящую в себе в конкретном единстве язык, этику, религию, искусство и науку).
Однако если Сорокин в своем проекте интегративной социологии двигался в сторону культур-социологии («объективно» выводившей за рамку социологизма и неоклассической социологии вообще), то Парсонс, исходивший из аналогичных методологических установок и не без влияния первого, акцентировав аспект «социальности», собственно и оформил неоклассический дискурс структурно-функционального анализа.
Парсонс в своем функциональном императивизме исходил из того, что любая система имеет две оси ориентации:
1) ось различения внутреннего-внешнего (акцентирование либо своих собственных проблем, либо событий окружающей среды);
2) ось различения инструментального-консумматорного (акцентирование либо сиюминутных «средств», либо долгосрочных («самодостаточных») потребностей-целей).
Ориентация по этим осям порождает адаптацию и целедостижение (ориентация «вовне»), интеграцию и регуляцию как поддержание образца взаимодействия (ориентация «вовнутрь») как функциональные императивы, характеризующие любые системы на любых уровнях их существования, как и их подсистемы, специализирующиеся на обеспечении одной из этих четырех функций и имеющие также свои собственные императивы. Социум (социальная система) может быть охарактеризован как система функционально взаимосвязанных переменных, исходно задающихся на уровне потребностей личности (система личности) и обеспечиваемых нормативно-ценностной системой культуры, обеспечивающей акторов средствами и технологиями поддержания социального порядка, т.е. поддержания равновесия, устойчивости и консенсуса внутри общества в целом и на каждом уровне и в каждой подсистеме его организации. Непосредственными механизмами усвоения норм и интернализации ценностей выступают стабилизирующие целостности всех типов, способы социализации и социального контроля, легитимированные в организации деятельности и в институционализации социальных процессов. Любая система есть устойчивый комплекс повторяющихся и взаимосвязанных действий, а анализ любого процесса должен проводиться, соответственно, как часть исследования некоторой системы с «сохраняющимися границами». Социальный нормативный порядок есть, следовательно, результирующая тенденций любых целостностей к самосохранению (через поддержание собственной «структуры по определенным образцам действия, независимо от колебаний в отношениях системы со внешней средой) и к сохранению границы и постоянства по отношению к внешней среде (сохранение гомеостазиса), поддерживаемых в системности социального действия. Последнее развертывается между личностью и социальной системой в пространстве (поле выбора) между организмически генетически пред-заданным и символическими образцами культуры; оно понимается как открытая система, реализующая четыре системные потребности: адаптацию, целеполагание, интеграцию и регуляцию – латентное поддержание образца.
В области анализа действия, как и в других областях, понятие системы стало центральным в мышлении Парсонса очень рано. С этим понятием ассоциируется обширный комплекс эмпирико-теоретических проблем, занявших особое место в широко известных критических дискуссиях о системных теориях. В этот комплекс входят, например, концепции равновесия и его отношений к условиям системной устойчивости, возможностей и реальных процессов изменения; роль понятия функции; проблемы «консенсус против конфликта» как характеристики социальных систем; соотношение между тем, что можно назвать «процессами сохранения» в системах, и процессами структурного изменения, способными расширяться до масштабов эволюции или сужаться до ее противоположности.
Первое знакомство Парсонса с проблемой равновесия состоялось в версии Хендерсона–Парето, подкрепленной ее приложениями к экономике Шумпетером. Эта версия использовала понятие системы из механики, ориентируясь на физико-химические системы в качестве рабочей модели. В ней специально обсуждались условия устойчивости, хотя Хендерсон не уставал указывать, что паретовская концепция равновесия вовсе не обязательно статична. Очень рано, однако, на меня начала влиять физиологическая концепция равновесия, особенно построенная Канноном вокруг понятия гомеостаза.
Эта физиологическая концепция имеет более прямое отношение к функциональному подходу, чем трактовка равновесия, преобладавшая в мышлении социальных антропологов, в частности А.Р. Радклифф-Брауна и его последователей. Хотя Б. Малиновский тоже известен как функционалист, он во многом вступил на другой теоретический путь. На долгое время Мертон и Парсонс стали известны исключительно как лидеры структурно-функциональной школы среди американских социологов.
Однако ступени развития, пройденные Парсонсом после появления четырехфункциональной парадигмы и в особенности после анализа обобщенных средств обмена, сделали обозначение «структурно-функциональный анализ» все менее подходящим. Во-первых, постепенно выяснилось, что структура и функция – понятия, не соотносящиеся на одном и том же уровне, как, например, универсализм и партикуляризм в формулировке «переменных образцов». Стало очевидным, что «функция» – более общее понятие, определяющее некоторые необходимые условия сохранения независимого существования системы внутри какой-то среды, тогда как одноуровневое родственное слово для «структуры» вовсе не функция, а «процесс». Связь обоих понятий с проблемой сохранения границ и другими аспектами функционирования системы действия все более, в свою очередь, привлекала внимание к проблемам контроля. Так, деньги можно было рассматривать как механизм оборота, через который осуществляется контроль за экономической деятельностью, подобно тому как циркуляция гормонов в крови контролирует определенные физиологические процессы. Эти идеи дополнительно подчеркивают основную мысль современной биологии о том, что живые системы суть открытые системы, вовлеченные в непрерывный взаимообмен со своими «средами».
Прояснение проблем контроля колоссально продвинулось, однако, благодаря появлению (в самое стратегически важное для Парсонса время) нового общенаучного направления, а именно кибернетики в ее тесной связи с теорией информации. С помощью достижений в этой области можно было доказывать, что основная форма контроля в системах действия принадлежит к кибернетическому типу и вовсе не аналогична, как утверждалось до сего времени, насильственно-принудительным аспектам процессов, в которых участвует политическая власть. Более того, можно было показать, что функции в системах действия не обязательно «рождены свободными и равными», но состояли, наряду со структурами и процессами, обеспечивающими функциональные потребности системы, в различных иерархических отношениях между собой по оси контроля.
Здесь крайне поучительным для теории действия оказалось и развитие кибернетических аспектов биологической теории, особенно «новой генетики». В частности, важной была идея Эмерсона, что роль «системы культурных символических значений» аналогична (в настоящем смысле термина «аналогия») роли генов в биологической наследственности. Пришлось проделать существенную работу по теоретическому приспособлению этой концепции к той роли, которая в теории действия приписывалась функции «воспроизводства образца», а также связанным с нею структурам и процессам вообще и культурным системам в частности.
Этот путь предлагал выход из бесконечного круга рассуждений об относительных преимуществах того или иного класса факторов в детерминации социальных процессов и направлений развития. Например, был ли в конечном счете марксистский экономический детерминизм более верен, чем культурный детерминизм? Вообще такие вопросы бессмысленны, будучи вопросами того же порядка, что и старый биологический спор о наследственности, противопоставляемой среде. Альтернативное решение этой проблемы состоит в том, чтобы представить процесс действия как комбинацию факторов, исполняющих различные функции для объединяющей их системы, и один из главных аспектов этих функций – контроль в кибернетическом смысле.
Кибернетический подход способствовал поиску также новых возможностей для того, чтобы как-то разделаться с без конца обсуждаемыми проблемами стабильности и изменения в системах действия. В этой связи стало возможно стыковать новые подходы с моими прежними интересами в области социализации личности и родственных тем: Настаивание на радикальном теоретическом разделении процессов, благодаря которым сохраняется костяк системы (включая социализацию новых членов для обществ), и процессов, которые изменяют саму ее основную структуру, по-видимому, оправдано, как во многом аналогичное основному биологическому различению физиологических процессов, благодаря которым поддерживается или изменяется определенное состояние индивидуального организма, и эволюционных процессов, влекущих за собой изменения в генетической конституции видов.
2. Теория социального конфликта
Предыстория возникновения и генезис теории социальных конфликтов. Еще задолго до официального рождения социологии существовали теории, рассматривающие общество в качестве организованного конфликта или борьбы между индивидами и социальными группами, между различными социальными слоями общества, между разными странами, религиями, поколениями, полами и т. д. Так известный английский философ Томас Гоббс в своих воззрениях допускает большой элемент конфликта во всех социальных отношениях, он не сомневается в том, что «человек человеку волк», а в обществе естественным состоянием является «война всех против всех». Позже в конце 19 в. Герберт Спенсер сделал вывод о том, что общество отбирает в процессе естественного отбора лучших из лучших. Современник Спенсера Карл Маркс разработал несколько иной взгляд в данной области. Он предположил, что социальное поведение может быть лучшим образом объяснено как процесс конфликта. Маркс сосредоточил внимание на борьбе различных классов в обществе.
Контраст во взглядах, выдвинутых Гоббсом, Спенсером и Марксом, указывает на решающее влияние исходных единиц анализа на ход исследования. Тогда как экономические классы прежде всего являлись единицами анализа у Маркса, Гоббс и Спенсер были более заинтересованы отношениями между индивидами и обществом. Однако конфликтная парадигма не ограничивается экономическим анализом. Выдающийся немецкий теоретик Георг Зиммель был, в частности, заинтересован в изучении конфликта в малых группах. Он замечал, что конфликты среди членов одной тесно связанной группы имеют тенденцию быть более интенсивными нежели конфликты среди людей, которые не разделяют общих чувств принадлежности к одной группе.
2. Говоря о социологических теориях социального конфликта, следует остановиться на 3 основных, фундаментальных концепциях:
• концепция позитивно-функционального конфликта Льюиса Козера; • конфликтная модель общества Ральфа Дарендорфа; • общая теория конфликта Кеннета Боулдинга
1) Согласно концепции Л. Козера:
• обществу присуще неизбежное социальное неравенство = постоянная психологическая неудовлетворенность его членов = напряженность в отношениях между индивидами и группами (эмоциональное, психическое расстройство) = социальный конфликт;
• социальный конфликт как напряженность между тем, что есть, и что должно быть в соответствии с представлениями тех или иных социальных групп или индивидов;
• социальный конфликт как борьба за ценности и претензии на определенный статус, власть и ресурсы, борьбу, в которой целями противников являются нейтрализация, нанесение ущерба или уничтожение соперника.
2) Конфликтная модель общества Р. Дарендорфа:
• постоянные социальные изменения в обществе, переживание социального конфликта;
• любое общество опирается на принуждение одних его членов другими = неравенство социальных позиций по отношению к распределению власти;
• разница в социальном положении различных социальных групп и индивидов вызывает взаимные трения, противоречия = как результат — изменение социальной структуры самого общества.
3) Общая теория конфликта Кеннета Боулдинга
• все конфликты имеют общие образцы развития = их подробное изучение и анализ предоставляет возможность создать обобщающую теорию — «общую теорию конфликта», которая позволит обществу контролировать конфликты, управлять ими, прогнозировать их последствия;
• Боулдинг утверждает, что конфликт неотделим от общественной жизни (в природе человека — стремление к борьбе с себе подобным);
• Конфликт — ситуация, в которой каждая из сторон стремится занять позицию несовместимую и противоположную по отношению к интересам другой стороны;
• 2 аспекта социального конфликта: статический и динамический. Статический — анализ сторон (субъектов) конфликта (личности, организации, группы) и отношения между ними = классификация: этнические, религиозные, профессиональные). Динамический — изучает интересы сторон как побудительные силы в конфликтном поведении людей. = определение динамики конфликта = есть совокупность ответных реакций сторон на внешние стимулы.
3. Технологический детерминизм
- теоретико-методологическая установка в философских и социологических концепциях, исходящая из решающей роли техники и технологии в развитии социально-экономических структур.
К началу XX века человечество создало новую техническую цивилизацию. Технико-технологические достижения вызвали определенные социальные изменения, в них социологи начинали видеть главную причину всех социальных изменений.
50-60-е годы XX века характеризовались господством технократических теорий. Они формировались на фоне веры в неисчерпаемые возможности науки и техники.
В 60-70-е годы резко проявились антигуманные последствия научно-технического прогресса и идеи технологических концепций подверглись резкой критике.
К 70-80-м годам технический прогресс распространился на все области, что создало основу для технологического оптимизма. Появились неотехнократические теории.
Неотехнократические концепции,в социологии имеют две ветви: теоретическую и эмпирическую.
К теоретической ветви относятся футурологические теории: это – концепции «третьей волны» О. Тоффлера, «информационного общества» Д. Белла, «научного общества» М. Понятовского и др. Они возникли в связи с развитием компьютерной техники и новых средств коммуникаций. Эти теории утверждают, что важнейшие трансформации общества, происшедшие за 100 лет, имеют технологическую основу.
Анализируя социальное значение техники, О. Тоффлер рисует проект будущего общества. В этом постиндустриальном обществе собственность теряет значение как критерий социальной дифференциации (стратификации). Таким критерием становится уровень образования, знания. Конфликт между трудом и капиталом уступает место конфликту между знанием и некомпетентностью. Общество представляет собой систему взаимодействующих факторов: техники, политики, духовных ценностей, с ориентацией экономики на качество жизни.
Другая ветвь неотехнократических теорий в современной социологии имеет прикладной характер. Ее задачи - изучение и оценка технологического риска. Новые технологии привели к тому, что риск стал составной частью современного мира.
Технологический детерминизм возник в 1920-х в связи с бурными успехами в развитии науки и техники, нарастающей эффективностью их массового применения в развитии производства. В работах Веблена эта установка нашла реализацию в доктрине, согласно которой решающая роль не только в развитии экономики, но и в принятии управленческих решений в области политики должна принадлежать менеджерам (идея так называемой "революции управляющих"). Ее влияние явственно проявилось в теории стадий роста, выдвинутой в 1960-х Ростоу , в концепциях индустриального (Арон - см., Гэлбрейт - см., А. Берли и др.), постиндустриального (Белл, Ж. Фурастье и др.), технотронного (З. Бжезинский), программированного (Турен), информационного (Е. Масуда) общества, "третьей волны" (Тоффлер).
Приверженцы технологического детерминизма. считают, что основной детерминантой социально-экономических и иных изменений в обществе являются более или менее крупные сдвиги в технике и технологической системе производства. Однако слово "технология" означает "не столько машины и инструменты, сколько то представление о мире, которое руководит нашим восприятием всего существующего" (Дж.П. Грант). Согласно Тоффлеру, в сложной архитектонике общества и его динамике решающая роль принадлежит "техносфере", которая производит и распределяет блага и в соответствии с изменениями в которой изменяются социо- и инфосферы, в свою очередь влияющие на сферу власти и психосферу. Таким образом на новейшей стадии своего развития технологический детеринизм выходит за узкие рамки техницизма и стремится соотнести категорию "технология" с ключевыми понятиями философской рефлексии - цивилизация, культура, прогресс, ценности, идентификация. Однако резкое расширение философского контекста теоретических экспликаций техники и технологии привело к существенной дифференциации точек зрения на сущность, значимость и роль технологических детерминант социально-экономического и социокультурного развития. Наряду с техницистской традицией и в противовес ей современная философская и социологическая мысль выдвинула антитехницистскую линию. Маркузе, Адорно, Эллюль, Хоркхаймер и др. акцентируют внимание на негативных последствиях чрезмерного увлечения человека могуществом техники. Они связывают феномен техники со всеобщей рационализацией мира и интерпретируют этот феномен как самую опасную для человека форму детерминизма. Техника, считает Эллюль, превращает средства в цель, стандартизирует поведение, интересы, склонности людей, превращая тем самым человека в объект бездуховных "калькуляций и манипуляций". С его точки зрения, необходимо преодолеть узкие рамки технологического детерминизма и задуматься о возможной поливариантности социального развития, имея в виду, что в любом из вариантов философствования на эту тему необходимо исходить из идеи гуманизации техники и полной переориентации позитивных потенций последней в целях освобождения человека от всех форм социальной зависимости.
Список используемой литературы
Коузер Л. Основы конфликтологии. СПб., 1999.
Гришина Н.В. Психология конфликта. СПб., 2000.
Социология. С.С.Фролов. Издательство "Логос", Москва, 1996.
Социология. Учебное пособие. Издательство "Знание", г.Москва, 1995.
Философский словарь / Под ред. И.Т. Фролова. - 4-е изд.-М.: Политиздат, 1981.
Радугин А.А., Радугин К.А. Социология. - М.: Центр, 1996.
Парсонс Т. Система современных обществ. – М.: АспектПресс, 1997.
Волков Ю.Г., Мостовая И.В. Социология: Учебник для вузов.– Гаударика, 1998.