АДАМ МИЦКЕВИЧ 1798 –1855 Он говорил о временах грядущих,Когда народы, распри позабыв,В великую семью соединятся.Мы жадно слушали поэта. ОнУшел на запад - и благословеньемЕго мы проводили. - Но теперьНаш мирный гость нам стал врагом - и ядомСтихи свои, в угоду черни буйной,Он напояет. Издали до насДоходит голос злобного поэта,Знакомый голос!.. боже! освятиВ нем сердце правдою твоей и миромИ возврати ему..."Он между нами жил", 1834 Польский поэт, деятель национально - освободительного движения.Основоположник польского романтизма. В 1824 выслан царскими властями из Литвы; жил в России, где сблизился с декабристами, А. С. Пушкиным. В произведениях Пушкина и Мицкевича, в переписке, дневниках и воспоминаниях современников сохранились многочисленные свидетельства о встречах польского и русского поэтов. Личное знакомство их состоялось в середине октября 1826. По свидетельству Н. Полевого, Пушкин, приехавший в Москву осенью 1826, сблизился с Мицкевичем и "оказывал ему величайшее уважение". В марте 1827 под впечатлением от встречи с Пушкиным Мицкевич писал А. Е. Одынцу из Москвы: "Мы часто встречаемся... В разговоре он очень остроумен и порывист; читал много и хорошо...".Известны встречи поэтов в салонах З. А. Волконской, А. П. Елагиной, у А. А. Дельвига, Павлищевых, К. А. Собаньской, в московских и петербургских литературных кругах. Общение поэтов было прервано отъездом Мицкевича 15 мая 1829 за границу.Пушкин посвятил Мицкевичу стихотворения "В прохладе сладостной фонтанов" (1828), "Он между нами жил" (1834), строки в стихотворениях "Сонет" (1830), и в "Путешествии Онегина" (1829-1830). Пушкин перевел на русский язык отрывок из "Конрада Валленрода" ("Сто лет минуло, как Тевтон") (1828) и баллады Мицкевича "Воевода" и "Будрыс и его сыновья" (1833). В архиве Пушкина сохранились записанные им на польском языке тексты стихотворений Мицкевича "Олешкевич", "Русским друзьям" и "Памятник Петру Великому" (окт. 1833), а в библиотеке - подаренная ему Мицкевичем книга "The works of lord Byron" (1826). Польское восстание 1830-1831 привело к резкому расхождению политических позиций Пушкина и Мицкевича, что отразилось и в их литературном творчестве, в частности в "Медном всаднике". Полемика сочеталась, однако, с чрезвычайно высокой взаимной оценкой. О том, что отношения двух гениев, русского и польского, были важнейшим событием в предыстории “Медного всадника”, известно давно, написано немало... 22 июля 1833 года из-за границы в Петербург возвратился давний, любезный приятель Сергей Соболевский; он преподнес Пушкину книжку толщиной в 285 страниц, а на внутренней стороне обложки написал: “А. С. Пушкину, за прилежание, успехи и благонравие. С. Соболевский”. То была книга, которую Пушкин не мог бы получить ни в одной из российских библиотек: IV том собрания сочинений Мицкевича, вышедший в Париже в 1832 году. В библиотеке Пушкина сохранились также и первые три тома (Париж, 1828 - 1829 гг.), но страницы их, в отличие от последнего, не разрезаны (очевидно, I - III тома Пушкин приобрел еще до подарка Соболевского, иначе приятель сделал бы шутливую надпись на обложке I тома). Пушкин не только прочитал наиболее важные для него стихи IV тома, но более того - три из них тут же переписал в тетрадь, ту самую, знакомую уже 2373, “неподалеку” от первых строк “Пиковой дамы”. Переписал прямо с подлинника, по-польски. Копии тех стихотворений Адама Мицкевича (с комментариями М. А. Цявловского) были напечатаны в 1935 году в известном сборнике “Рукою Пушкина”. Польский язык Пушкин выучил за несколько лет до того, чтобы читать Мицкевича в подлиннике. Польский поэт, высланный в 1824 году из Вильны в Россию и несколько лет тесно общавшийся с Пушкиным и другими русскими друзьями, после событий 1830 - 1831 гг. оказался в вынужденной эмиграции; вскоре он создал знаменитый цикл из семи стихотворений - “Ustep” (“Отрывок”) - петербургский Отрывок из III части поэмы “Дзяды”. Тема Отрывка - Россия, Петр Великий, Петербург, гигантское наводнение 7 ноября 1824 года, Николай I, русские друзья. Едва ли не в каждом стихотворении - острейшие историко-политические суждения... Стихотворение “Олешкевич”: накануне петербургского наводнения 1824 года польский художник-прорицатель Олешкевич предсказывает “грядущую кару” царю, который “низко пал, тиранство возлюбя", и за то станет “добычей дьявола”; Мицкевич, устами своего героя, жалеет, что удар обрушится, “казня невиноватых... ничтожныи, мелкий люд”; однако наступающая стихия воды напоминает другую волну, сметающую дворцы: Я слышу: словно чудища морские, Выходят вихри из полярных льдов Борей уж волны воздымать готов И поднял крылья - тучи грозовые, И хлябь морская путы порвала И ледяные гложет удила, И влажную подъемлет к небу выю. Одна лишь цепь еще теснит стихию, Но молотов уже я слышу стук...
Петербург для автора “0лешкевича” - город погибели, мести, смерти; великое наводнение - символ всего этого. Еще резче о том сказано в других стихотворениях цикла, где легко вычисляются (от обратного) будущие, еще не написанные страницы “Медного всадника”... В стихотворении “Петербург”: А кто столицу русскую воздвиг, И славянин, в воинственном напоре, Зачем в пределы чуждые проник, Где жил чухонец, где царило море? Не зреет хлеб на той земле сырой, Здесь ветер, мгла и слякоть постоянно, И небо шлет лишь холод или зной, Неверное, как дикий нрав тирана. Не люди, нет, но царь среди болот Стал и сказал: “Тут строиться мы будем!” И заложил империи оплот, Себе столицу, но не город людям.
Затем строфы - о “ста тысячах мужиков”, чья стала “кровь столицы той основой”; ирония по поводу европейских площадей, дворцов, каналов, мостов: У зодчих поговорка есть одна: Рим создан человеческой рукою, Венеция богами создана; Но каждый согласился бы со мною, Что Петербург построил сатана.
В стихах “Смотр войск” - злейшая сатира на парады, “военный стиль” самодержавия - на все то, что Пушкин вскоре представит как ........воинственную живость Потешных Марсовых полей, Пехотных ратей и коней Однообразную красивость...
Один из главных “отрицательных героев” всего Отрывка - Петр Первый. Он завещал наследникам короны Воздвигнутый на ханжестве престол, Объявленный законом произвол И произволом ставшие законы, Поддержку прочих деспотов штыком, Грабеж народа, подкуп чужеземцев, И это все - чтоб страх внушать кругом И мудрым слыть у англичан и немцев.
Итак, задеты два любимых пушкинских образа: Петр и город Петра... И мы понимаем, уже здесь русский поэт, конечно, готов заспорить, однако главное впереди... Целое стихотворение цикла - второе из упомянутых в примечаниях к “Медному всаднику” и частично переписанное Пушкиным по-польски - ПАМЯТНИК ПЕТРУ ВЕЛИКОМУ
Шел дождь. Укрывшись под одним плащом, Стояли двое в сумраке ночном. Один, гонимый царским произволом, Сын Запада, безвестный был пришлец: Другой был русский, вольности певец. Будивший Север пламенным глаголом.
Не может быть сомнений, что описана встреча Мицкевича и Пушкина. Настоящий Пушкин, кажется, впервые встречается с самим собою - как с героем другого великого поэта! Но вот по воле автора “русский гений” произносит монолог, относящийся к “Петрову колоссу”, то есть Медному всаднику. Памятник “венчанному кнутодержцу в римской тоге” явно не по душе Пушкину, герою стихотворения, который предпочитает спокойную, величественную конную статую римского императора-мудреца Марка Аврелия, ту, что около двух тысячелетий украшает одну из римских площадей: ...И видит он, как люди гостю рады, Он не сомнет их бешеным скачком, Он не заставит их просить пощады...
“Монолог Пушкина” заканчивается вопросом-предсказанием: Царь Петр коня не укротил уздой. Во весь опор летит скакун литой, Топча людей куда-то буйно рвется, Сметает все, не зная, где предел. Одним прыжком на край скалы взлетел, Вот-вот он рухнет вниз и разобьется. Но век прошел - стоит он, как стоял. Так водопад из недр гранитных скал Исторгнется и, скованный морозом, Висит над бездной, обратившись в лед, Но если солнце вольности блеснет И с запада весна придет к России - Что станет с водопадом тирании?
Пушкин читает, волнуясь, и рисует: Н. В. Измайлов, под чьей редакцией вышло издание “Медного всадника” в серии “Литературные памятники”, совершенно справедливо полагал, что именно со стихотворением “Памятник Петру Великому” связан известный пушкинский рисунок - вздыбленный конь Медного всадника, но без царя! Возможно, это уже сцена после рокового прыжка, “растаявший водопад”, гибельный для седока... Пушкина взволновало не только появление его собственного образа, его “речей” в эмигрантском издании, но и то обстоятельство, что он подобных слов о Петре не говорил. Прежние дружеские беседы, споры с первым польским поэтом не раз касались Петра. Ксенофонт Полевой, например, помнил, как “Пушкин объяснял Мицкевичу план своей еще не изданной тогда “Полтавы” (которая первоначально называлась “Мазепою”) и с каким жаром, с каким желанием передать ему свои идеи старался показать, что изучил главного ге
