Психотический опыт: болезнь или трансперсональный кризис?
Так называемые эндогенные психозы (в частности, шизофрения) представляют
одну из наибольших загадок для современной) психиатрии и медицины. Несмотря
на огромные затраты времени, энергии и денег, проблемы, связанные с природой и
этиологией психотических процессов, успешно сопротивляются усилиям целых
поколений ученых. Психозы интерпретируются в чрезвычайно широком спектре
концепций - от строго органических до чисто психологических и даже
философских. Все эти точки зрения имеют своими представителями блестящих,
искушенных и почитаемых ученых с солидной репутацией.
Согласно мнению исследователей, придерживающихся медицинской модели,
психозы представляют собой настолько резкое искажение правильного восприятия
реальности, что приходится постулировать серьезную патологию органов. которые
отвечают за восприятие мира и интерпретацию сенсорных данных, - особенно
патологию центральной нервной системы. Сторонники этой точки зрения
настаивают на том, что причина психозов лежит в некоторых приобретенных или
наследственных биохимических, физиологических и даже анатомических
аномалиях мозга Приемлемая альтернатива предполагает возможность патологии
других органов и систем, которая изменяет биохимию всего организма и влияет на
мозг косвенно. И хотя поиски таких органических причин до сих пор были по
большей части безуспешны, все случаи необычных состояний сознания по-
прежнему диагностируются как болезни, этиологию которых якобы еще предстоит
выяснить. Поскольку психиатрические исследования так и не обнаружили пока
фактических причин психозов, определение <болезнь> характерно приравнивается
к проявлению симптомов, и симптоматическое облегчение рассматривается как
признак выздоровления.
Психологические теории психозов отчетливо распадаются на три категории.
Самые крайние формулировки на противоположном относительно медицинской
модели конце спектра рассматривают психозы как фундаментальные проблемы
жизни или различные способы бытия в мире. Можно упомянуть здесь феноменоло-
гию, экзистенциальный анализ и Dasein-анализ (Dasein - здесь в переводе с нем.:
бытие: человеческое бытие Термин М Хайдеггера. - Прим ред.) как важные при-
меры подходов, выделяющих скорее философское понимание, чем интерпретацию
в терминах медицинской патологии. В большинстве психологических теорий
психозы рассматриваются как патологические состояния с психологическими, а не
органическими корнями. За небольшим исключением, ориентация этих теорий
биографическая, и такая узкая точка зрения не позволяет им учитывать значимые
психологические факторы, которые выходят за круг детских травм. Некоторые из
этих подходов дополняют интрапсихическую динамику факторами социальной
природы. Но наиболее интересной и многообещающей представляется третья
категория психологических теорий психотических процессов, к которой относятся
подходы, подчеркивающие их позитивное значение. Во многих необычных
состояниях сознания, которые традиционно считаются психотическими и потому
указывают якобы на серьезные ментальные заболевания, эти теории усматривают
радикальные попытки разрешения проблем. Будучи правильно поняты и
поддержаны, они могут перейти в психосоматическое излечение, личностную
трансформацию и эволюцию сознания.
Итак. выясняется, что в психиатрии и психологии нет согласия относительно
природы и этиологии психотических процессов. Серьезные исследователи склонны
подчеркивать огромную сложность проблемы и размышлять о ней в смысле
<множественной этиологии". Этот термин предполагает, что проблема психозов не
может быть сведена к какой-либо простои цепочке биологических, психо-
логических или социальных причин. Единство отсутствует даже в названиях
клинических диагнозов. Например, американские психиатры предпочитают
использовать термин "шизофрения" несколько обобщенно, тогда как их
европейские коллеги оставляют этот диагноз только для особых случаев с
глубокими <стержневыми проблемами> (Kernschizoplirenie).
Ситуация в терапии психозов так же запутана, за исключением случаев
маниакально-депрессивных нарушений, относительно которых единодушия,
наверное, больше. Многообразие терапевтических мер прямо отражает различия в
теоретическом понимании процесса. Применявшиеся с различной долей успеха
подходы образуют ряд от сильнодействующих конвульсивных методов и пси-
хохирургии через психофармакологическую терапию до чисто психологических
процедур. Некоторые из новых терапевтических методов прямо противоположны
медицинской стратегии лечения психозов. Вместо того, чтобы снимать симптомы и
подавлять психотический процесс, они пытаются создать поддерживающие усло-
вия и воодушевить пациента к возможно более полному переживанию симптомов.
Допускается даже использование техники, которая усиливает и ускоряет процесс,
тем самым приводя его к позитивному разрешению, - речь идет о
психоделической терапии и терапии глубинного переживания.
Именно этот подход я предпочитаю изучать и поддерживать, так как, по моему
опыту, это в высшей степени жизнеспособная и многообещающая альтернатива
традиционному лечению психозов. В нескольких различных областях
исследований есть веские свидетельства тому, что среди тех, кто переживает
необычные состояния сознания и шаблонно именуется психотиком, всегда имеется
группа людей, вовлеченных в экстраординарный и потенциально целебный
процесс самоисследования и эволюции сознания. Если условия далеки от
оптимальных,-а это как раз является нормой в нашей культуре при современном
уровне психиатрического понимания, - этот процесс часто останавливается на
одной из драматичных и тяжелых стадий.
Психиатр или психолог, который знаком с территорией необычных состояний
сознания теоретически и практически, будет способен поддерживать и направлять
процесс, отказавшись от неразборчивого подавляющего подхода, в этих случаях
неприемлемого, вредного и совсем не продуктивного. Нечутким рутинным
применением транквилизаторов и других подавляющих мер можно заморозить эту
потенциально благотворную проработку и помешать ее успешному завершению.
Такая терапевтическая стратегия может привести к хронике и необходимости
длительного лекарственного лечения с вытекающими из этого необратимыми
побочными эффектами. Остается понять, какая доля из общего числа
психотических состояний принадлежит к этой категории и как много индивидов
среди всех остальных вовлечено в такой процесс. Нынешняя психиатрия с ее
социально оскорбительными ярлыками, ужасными госпитальными условиями и
терапевтическими процедурами создала атмосферу, в которой невозможна
искренняя обратная связь.
В этих обстоятельствах маловероятно, что мы сумеем получить надежное
статистическое отражение того, что происходит среди населения, -до тех пор,
пока не создадим атмосферу понимания и поддержки.
Результаты анонимных опросов (McCready and Greeley, 1976), показывающие,
что 35% американцев когда-либо имели мистические переживания, дают
представление о том, какими могли бы быть результаты более правдивой и
реалистичной статистики о случаях изменения состояний сознания. Пока общая
атмосфера не изменится, многие люди, вовлеченные в подобный процесс, будут
воздерживаться от сообщений о своем опыте даже ближайшим родственникам,
опасаясь, что их сочтут сумасшедшими и подвергнут бездушной рутине
психиатрического лечения.
Переходим теперь к рассмотрению психозов с точки зрения модели,
представленной в этой книге. Первый вопрос - это нынешняя научная парадигма.
Понимание психозов и подход к их лечению полностью определяются философией
западной науки и тем фактом, что психиатрия сложилась как медицинская
дисциплина. Все определения психозов выделяют как главное неспособность
индивида отличить субъективное переживание от объективного восприятия мира;
ключевая фраза в определении психоза: <точная оценка реальности>. Поэтому
ясно, что понятие психоза прямо зависит от текущего научного представления о
реальности. Из-за приверженности специалистов ньютоно-картезианской
парадигме и отождествления ее с точным, объективным и исчерпывающим опи-
санием реальности традиционная психиатрия определяет нормальность как
перцептивное и когнитивное соответствие механистическому мировоззрению. Если
мировосприятие индивида серьезно отклоняется от нормы, это будет
рассматриваться как признак патологического процесса, связанного с мозгом, т. е.
как <болезнь>. Поскольку диагностика психозов неотделима от определения ре-
альности, то при серьезном сдвиге научных парадигм, изменяющем представление
о самой природе реальности, ее тоже ждут серьезные изменения.
Медицинская модель ментального заболевания значительно ослабла под
давлением исторических и антропологических свидетельств. указывающих на
относительность и культурную ограниченность критериев душевного здоровья и
нормальности. Вариации человеческого поведения, считавшиеся в разных
культурах и в различные исторические периоды приемлемыми, нормальными или
желательными, различаются в очень широком спектре. И значительная его часть
накладывается на то, что нынешняя психиатрия определяет как патологию и
признаки ментального заболевания. Медицинская наука пытается, скажем,
установить специфическую этиологию многих явлений, которые в более широком
межкультурном контексте являются инвариантами человеческого состояния или
формами коллективного бессознательного.
Инцест, отвергнутый большинством этнических групп, обожествлялся в
высокоразвитых цивилизациях древних египтян и перуанских инков.
Гомосексуализм, эксгибиционизм, групповой секс и проституция в некоторых
культурах считались совершенно нормальными. а в других - ритуализировались и
освящались. В некоторых этнических группах, например, у эскимосов, принято
уступать своих жен, в других группах поощряется общий промискуитет, и в то же
время существуют культуры, где адюльтер карается смертью. Строгому
соблюдению моногамии в одних обществах можно противопоставить социально
санкционированную полигамию или полиандрию в других.
И если некоторые этнические группы считают обнаженность естественной, а к
сексу или к выделительным функциям организма относятся свободно, другие
выказывают отвращение к основным физиологическим функциям и запахам или
закрывают все тело, включая лицо. Даже детоубийство, убийство, самоубийство,
человеческие жертвоприношения и принесение в жертву себя, пытки, самоувечье и
каннибализм были вполне допустимыми в некоторых культурах, а иногда даже
прославлялись и ритуализировались. Многие из так называемых культурно-
ограниченных психиатрических синдромов -необычных и экзотических форм
опыта и поведения у отдельных этнических групп - вряд ли могут быть названы
болезнями в строгом медицинском смысле.
Поскольку все эти экстремальные психологические явления были нормой в
некоторых культурах или на некоторых культурно-исторических этапах, понятно,
что обязательные поиски их медицинских причин являются скорее результатом
культурной предубежденности, чем хорошо обоснованным научным суждением.
Юнговское понятие о коллективном бессознательном с его бесчисленными
вариациями предлагает мощную и многообещающую альтернативу медицинской
модели. Достаточно осознать, что даже перемены в духе времени (Zeitgeist) и в
моде могут иногда вызывать отклонения от прежних норм, но если бы подобные
отклонения обнаружились в старом контексте, этого было бы достаточно для
диагностирования их как ментальных заболевании.
То. что должно считаться здоровым, нормальным или рациональным. зависит
решающим образом от обстоятельств, от культурного и исторического контекста.
Опыт и поведение шаманов. индийских Йогов и саддху (святых отшельников) или
духовных искателей других культур по западным психиатрическим стандартам
следовало бы диагностировать как явный психоз. и наоборот, ненасытное
честолюбие, иррациональные побуждения к компенсации, технократия,
современная гонка вооружений, междуусобные войны, революции и перевороты,
считающиеся нормой на Западе, рассматривались бы восточным мудрецом как
симптомы крайнего безумия. Точно так же. нашу манию постоянного прогресса и
<не-ограниченного роста>, наше отрицание космических циклов, загрязнение
жизненных ресурсов (воды. почвы и воздуха), превращение в бетон и асфальт
тысяч квадратных миль земли в таких местах, как Лос-Анджелес. Токио или Сан-
Пауло, американский или мексиканский индеец-шаман посчитал бы чудовищной
несообразностью и опасным массовым безумием.
Но уроки истории и антропологии идут дальше относительности опыта,
внешности и поведения. Некоторые явления, рассматриваемые западными
психиатрами как симптомы ментальных заболеваний, считались в древних и не-
западных культурах исцеляющими и трансформирующими, если они происходили
спонтанно Глубокое уважение этих культур к таким формам переживания и
поведения ясно отражено в том факте, что они затратили много времени и усилий
на развитие искусной техники их достижения. Речь идет о процедурах изменения
сознания - от таких простых. как голодание, отказ от сна, социальная и сенсорная
изоляция (отшельничество в горах, пещерах, пустынях), до изощренных, вроде
самоограничения в потреблении кислорода или других дыхательных техник и
использования психоделиков. Некоторые духовные традиции тщательно
разработали для этого особые методы, использующие визуальную информацию,
звуковую технологию, кинестетическую стимуляцию или ментальные упражнения.
Тот, кто добивался успешной интерпретации своего внутреннего путешествия,
ближайшим образом знакомился с территориями психики. Он также обретал
способность передавать свое знание Другим и вести их по правильному пути. Во
многих культурах Азии, Австралии, Полинезии, Европы, Южной и Северной
Америки это было традиционной функцией шаманов (Eliade, 1964). Драматичные
переживания посвящения у шаманов, включающие яркие эпизоды смерти-
возрождения, интерпретировались западными психиатрами и антропологами как
признаки душевных заболеваний. Обычно их обсуждают в связи с шизофренией,
истерией или эпилепсией как <болезнь шамана>.
Здесь отразилось типичное предубеждение западной механистической науки с
культурно-ограниченной оценкой, а вовсе не объективное научное суждение. В
культурах, где признают и почитают шаманскую практику, шаманом не становится
любой человек со странным и непредсказуемым поведением, как предполагают за-
падные ученые. Там очень четко отличают настоящих шаманов от людей больных
или психически ненормальных. У шаманов всегда есть свои мощные необычные
переживания, и они умеют их созидательно и продуктивно интегрировать. Они
способны справляться с повседневной реальностью так же хорошо или даже
лучше, чем остальные члены их племени. Кроме того, они имеют эмпирический
доступ к другим уровням и областям реальности и могут вызывать необычные
состояния сознания у других с целью излечения или трансформации. Таким
образом, они демонстрируют превосходную способность к действию и <сверх-
нормальность>, а не сумасшествие или неумение приспособиться к окружающей
обстановке .Думать же, что причудливое и непонятное поведение сойдет среди
<необразованных туземцев> за святость, просто глупо13.
Многие древние традиции создали тщательно разработанную картографию
необычных состояний сознания, имеющую неоценимое значение для тех, кто
встретился с тяжелыми стадиями своего внутреннего путешествия. Древние книги
мертвых, традиционные индийские, буддийские, даосские и суфийские учения,
писания христианских мистиков или каббалистические и алхимические трактаты
- вот лишь некоторые примеры такого рода. В такого рода текстах переживания,
которые профану или непосвященному могут показаться непонятными и
странными, рассматриваются мастерами этого искусства как предсказуемые и
закономерные стадии процесса трансформации.
Непредвзято мыслящие исследователи, готовые изучать исцеляющий потенциал
таких состояний, к своему большому удивлению обнаружат, что он превосходит
все терапевтические средства традиционной психиатрии. Многие мировые
культуры независимо одна от другой развили технику вызывания или поддержания
подобных состояний. Такая техника применялась постоянно в различных ритуалах
перехода, исцеления, церемониях экстатических сект и мистериях смерти-
возрождения.
Поскольку ритуальная практика неевропейских культур могла бы показаться
слишком экзотической для наших условий, следует обратиться к важным образцам
древнегреческой культуры, традиционно считающейся колыбелью европейской
цивилизации. Священные мистерии смерти-возрождения процветали в Греции и
соседних государствах во множестве форм. Среди наиболее известных нужно
назвать зле воинские и орфические мистерии, вакханалии (т.е. дионисийские
ритуалы), церемонии Аттиса и Адониса, фракийские ритуалы корибантов.
Два гиганта греческой философской мысли, которых так высоко ценит
европейская цивилизация, оставили свидетельства о целительной силе мистерий.
Платон, который, вероятно, был посвящен в Элевсине, дал детальное описание
опыта ритуального переживания в диалоге <Федр> (Plato, 1961) при обсуждении
разных форм сумасшествия. В качестве примера он привел ритуальное безумие
корибантов (Plato, 1961b), когда дикий оргиастический танец под аккомпанемент
флейт и барабанов выливался в припадок. Платон считал сочетание интенсивной
активности экстремальных эмоций с последующей релаксацией мощным
катарсическим переживанием, обладающим удивительной лечебной силой14.
Другой великий греческий философ, ученик Платона Аристотель также видел в
мистериях мощные ритуальные события, способные исцелять эмоциональные
расстройства (Croissant, 1932). Он верил, что при помощи вина, возбуждающих
средств (афроди-зиаков) и музыки участник посвящения испытывает необычайный
страстный подъем с последующим катарсисом. Это было первым явным
утверждением, что полное переживание и освобождение подавленных эмоций -
эффективный механизм лечения душевных заболеваний. В соответствии с главным
тезисом орфиков Аристотель постулирует, что хаос и безумие мистерий в
конечном итоге ведут к порядку.
Представленная концепция психозов находит важное подтверждение и в
наблюдениях традиционной психиатрии. Уже несколько десятилетий назад было
установлено, что психиатрические пациенты могут иногда выходить из кризисных
состояний с более высоким уровнем цельности и собранности, чем тот, который
был У них до начала болезни (Dabrowski, 1964). Отмечалось, что такой
положительный исход наиболее вероятен, когда содержание психотического
переживания включает элементы смерти-возрождения или разрушения и
воссоздания мира.
Обычная ныне практика фармакологического подавления пси-хотических
симптомов странным образом противоречит давнему клиническому наблюдению
насчет того, что яркие психотические состояния имеют гораздо больше шансов
быть излечимыми, чем протекающие вяло. По нескольким проверочным
психофармакологическим исследованиям выяснилось, что некоторые группы
психотических пациентов имеют лучшие показатели выздоровления, когда
подвергаются лечению неактивными препаратами (плацебо), чем в случае приема
транквилизаторов (Carpenter et al" 1977;
Young and Meltzer, 1980). Это подтвердилось в контрольном эксперименте в
госпитале Эгню штата Калифорния (Сан-Хосе), который провели Морис
Раппапорт. Джулиан Силвермэн и Джон Перри (Rappaport, Silverman, Perry, 1974;
1978). В некоторых других исследованиях не обнаружено никакой существенной
разницы в состоянии психотических пациентов, получающих транквилизаторы и
плацебо (Mosher and Menn. 1978). В целом, пациентам с параноидальными
симптомами, затрагивающими в первую очередь механизм внешних проекции, по-
видимому становится лучше при лечении транквилизаторами, тогда как те, кто
переживает интроективный процесс, имеют больше шансов без лекарств.
Были и другие терапевтические эксперименты, в которых пациентам вообще не
давали транквилизаторов и всячески поощряли к переживанию психотического
процесса, например проект Р. Д. Лэйнга в Великобритании (Laing, 1972а; 1972Ь)
или <Диабэйсис> Дж Перри в Сан-Франциско (Perry, 1974; 1976). Еще более необы-
чный и радикальный подход к психотическому процессу - предоставление
пациенту нового понимания, поддержки и воодушевления в ходе психоделических
сеансов или немедикаментозной эмпирической проработки дня ускорения процесса
и содействия его положительному разрешению В обширном изучении ЛСД-
психотерапии, проведенном в Институте психиатрических исследований в Праге, я
наблюдал случаи резкого улучшения у нескольких ярко выраженных психотиков, и
эти результаты превосходили все. чего могло бы добиться традиционное
подавляющее психофармакологическое лечение. Изменения у этих пациентов
заключались не только в исчезновении симптомов, но и в глубокой и серьезной
перестройке личности. Краткие биографии этих пациентов и история их лечения
опубликованы (Grof, 1980). О сходных результатах сообщали Keннeт Гoдфpи и
Xэpoлд Boт(Godfгey, Voth,1971), применявшие ЛСД-психотерапию для лечения
психотиков в Правительственном госпитале для ветеранов в Топеке (штат Канзас).
Применение такой терапевтической стратегии требует совершенно нового
понимания психозов, так как она не имеет смысла в контексте нынешних теорий
органической или психологической ориентации, кроме аналитической психологии
Юнга. Традиционная психиатрия предлагает на выбор два главных подхода к
лечению психозов, но они оба неубедительны и недостаточно удовлетворительны.
Специалисты, ориентирующиеся на органическую теорию, всякое переживание и
поведение, которое механистическая парадигма не в силах объяснить, относят к
области странного и зловещего. Они приписывают их неким пока еще неизвестным
патологическим процессам в организме и пытаются подавить всеми возможными
способами. Психиатры и психологи, следующие психогенным теориям психозов,
как правило ограничены концепциями механистической науки и узким
биографическим акцентом. Они предлагают теоретические объяснения, сводящие
проблему психозов к инфантильной регрессии, и применяют в своей психотерапии
исключительно интерпретацию и маневры, относящиеся к биографической сфере.
Согласно представленной здесь новой модели, задействованные в
психотических эпизодах функциональные матрицы являются неотъемлемыми и
интегральными составляющими человеческой личности. Те же самые
перинатальные и трансперсональные матрицы, которые связаны с расстройствами
психики, могут при некоторых обстоятельствах опосредовать процесс духовной
трансформации и эволюции сознания. Следовательно, решающим вопросом в
понимании психозов становится определение факторов, отличающих
психотический процесс от мистического.
Дальнейшие исследования в направлении, npeдлaгaeмoм этой моделью, должны
сконцентрироваться на двух важных вопросах, имеющих для понимания психозов
огромную теоретическую и практическую значимость. Первый вопрос касается
пусковых механизмов, делающих возможным появление в сознании
разнообразного бессознательного содержания. Важно найти объяснение, почему
некоторые люди сталкиваются с перинатальными и трансперсональными
элементами своей психики только после приема психоделиков или применения
какой-то другой мощной техники, тогда как другие буквально подвержены
бомбардировке этим глубинным содержанием бессознательного в самых
обыденных обстоятельствах жизни15.
Однако это только часть проблемы. Другим, возможно даже более важным,
является вопрос об индивидуальном отношении к содержанию этих переживаний,
собственный стиль работы с ними и способность их интегрировать. Это ясно видно
по ЛСД-сеансам, где триггер переживания стандартен и хорошо известен, а стиль
может быть мистическим или психотическим. Здесь, как и в спонтанно
возникающих необычных переживаниях, способность индивида удерживать
процесс внутри, <обладать> им как собственным интрапсихическим событием и
завершать его внутренне, не отыгрывая преждевременно во внешних действиях,
отчетливо ассоциируется с мистическим отношением и свидетельствует о глубин-
ном здоровье. Экстериоризация процесса, чрезмерное использование механизма
проекций и беспорядочные внешние действия характерны для психотического
стиля встречи с собственной психикой. Поэтому психотические состояния
представляют пограничное смешение внутреннего мира и согласованной
реальности. Это резко отличает их от мистического и шаманского состояний созна-
ния, где это разделение постоянно сохраняется. Очевидно, выбор мистического или
психотического модуса не только отражает внутренние качества личности, но
может решающим образом зависеть от внешних обстоятельств, в которых индивид
переживает драматичное столкновение со своим бессознательным.
Психиатрические исследования показывают, что психотический процесс -
явление крайне сложное, являющееся конечным результатом взаимодействия
множества факторов на самых разных уровнях. Выяснилась значительная
изменчивость его динамики в зависимости от конституциональных и генетических
элементов, от истории индивидуального развития, гормональных и биохимических
изменений, от скорости развертывания ситуации, влияний окружения и общества,
даже от космобиологических детерминант. И все же концепция перинатальных и
трансперсональных матриц остается решающей для понимания психотических
явлений, так как ни один из вышеперечисленных факторов не объясняет их
природу, содержание и динамику. В лучшем случае эти факторы можно
рассматривать как условия, которые активизируют перинатальные и
трансперсональные матрицы или ослабляют защитные механизмы,
препятствующие их проявлению в сознании при нормальных обстоятельствах.
Во многих странных и необъяснимых аспектах психотического состояния
внезапно обнаруживается глубинная эмпирическая логика, если мы рассматриваем
их с точки зрения динамики перинатальных и трансперсональных матриц. Мы уже
обсудили связь перинатальных матрице такими явлениями, как депрессии, маниа-
кально-депрессивные расстройства и суицидальные склонности: подавленная
депрессия психогенетически связана с БПМ-II, возбужденная депрессия -с БПМ-
III, а мании-с незавершенным переходом от БПМ-III к БПМ-IV. Точно так же, две
стороны суицидальных фантазий (т. е. импульсы и специфический выбор способа
самоубийства) глубоко логичны в контексте перинатальной динамики. Любое из
этих проявлений может достичь такой интенсивности и глубины, что приходится
квалифицировать его как психотическое. От глубинной депрессии к депрессивному
психозу очень плавный переход. Психоз может проявлять содержание БПМ-II в
чистой форме, включая галлюцинации ада, чертей и дьявольских пыток. Мания
тоже часто достигает психотического размаха.
Однако действительное затруднение для теории и практики психиатрии
представляет многообразная и живописная группа психотических состояний,
относящихся к шизофрении. Это весьма разнородная группа с общим
наименованием, которое по-видимому отражает наше фундаментальное
непонимание природы и этиологии замешанных здесь психологических состояний.
Возможно, для некоторых форм этого нарушения мы когда-нибудь сумеем выявить
четкую органическую этиологию и патологию. Такое случалось в прошлом, когда
некоторые пациенты, считавшиеся шизофрениками, переводились в новую
диагностическую категорию (общий паралич или временная эпилепсия) и успешно
вылечивались. Следовательно, в наших утверждениях относительно шизофрении
надо видеть не обобщение, а систему интерпретации для многих состояний,
включенных пока в эту категорию.
Поскольку психологические травмы в жизни индивида облегчают эмпирический
доступ к перинатальным и трансперсональным матрицам, в симптоматике
шизофрении можно отыскать явные биографические черты. Впрочем, одно
наличие признаков, наводящих на мысль о ранних этапах психологического
развития, еще не означает, что шизофрению можно интерпретировать как регрес-
сию в детство. Многие аспекты шизофренической симптоматики вполне можно
соотнести с динамикой перинатальных матриц и, следовательно, с
индивидуальными стадиями рождения. Если при неврозах элементы
перинатальных матриц проявлены в умеренной форме и окрашены
постнатальными травмирующими событиями, то при психозах эти элементы
переживаются в чистом виде. Дальнейшее обсуждение основано на клинических
наблюдениях в ходе ЛСД-психотерапии, где состояния разного рода, сходные с
шизофренией, возникают не только в контексте процесса смерти-возрождения на
психоделическом сеансе, но иногда удерживаются на какое-то время и после него,
если сеанс, включавший перинатальные элементы, разрешился плохо и не был
интегрирован.
Ранние стадии БПМ-II являются, надо думать, глубинным базисом для
недифференцированной тревоги и общей угрозы, которые характеризуют
паранойю. Соответствующая им биологическая ситуация - это самое начало
родов, определяемое сначала по химическим сигналам и изменениям в организмах
матери и ребенка, а позднее по маточным сокращениям. Внутриматочный космос, в
котором плод пребывал девять месяцев, внезапно перестает быть безопасным
местом и становится враждебным. Природа этой атаки на плод вначале только
химическая; из-за рассеянного, коварного характера этих отравляющих
воздействий и из-за собственных когнитивных ограничений плод не в состоянии
определить, что с ним происходит.
Когда это состояние заново переживается взрослым без психологического
постижения его реальной природы, оно обязательно будет переноситься на
текущую жизненную ситуацию и интерпретироваться через нее. Самой важной
стороной этого переживания является состояние сильной тревоги с ощущением
неуловимой стихийной угрозы и неразличимой универсальной опасности. Пациен-
ты склонны интерпретировать эти тревожные чувства как результат действия
радиации, отравляющих газов, химических ядов, злодеяний членов секретных
организаций, нападения враждебных черных магов, политических интриг или
вторжения чужеродной энергии инопланетян. В других случаях, человек может
переживать, что он тонет в гигантском водовороте, проглочен мифическим
чудовищем или спускается в подземный мир, где на него набрасываются
хтонические существа, где он подвергается дьявольским пыткам и демоническому
судилищу.
БПМ-II в своей полной форме привносит в шизофреническую симптоматику
такие темы, как бесчеловечные пытки с хитроумными приспособлениями,
атмосфера вечного проклятья, нескончаемые мучения в аду и другие виды
безвыходных ситуаций. Детальное штудирование ранней психоаналитической
литературы показывает, что машиной воздействия на шизофреника является тело
матери. В этой связи особый интерес представляют работы Виктора Тауска (Tausk,
1933), -хотя ему не удалось распознать в угрожающем материнском организме не
мать раннего детства, а образ рожающей матери. Сюда же относится
бессмысленный и причудливый мир картонных фигур и безжизненных роботов,
гротескная атмосфера странных и фантастичных цирковых представлений.
Феноменология БПМ-III добавляет в клиническую картину шизофрении
богатый спектр переживаний, характеризующих различные стороны этой
функциональной матрицы. Титанический аспект представлен ощущениями
предельного напряжения, мощных энергетических потоков и разрядов, образами
сражений и войн. Военные эпизоды могут относиться к событиям феноменального
мира или включать архетипические темы гигантского охвата - ангелов,
сражающихся с дьяволами, битву героев и полубогов с богами или поединки
мифологических монстров. Агрессивные и садомазохистские элементы БПМ-III
объясняют случаи проявления насилия среди шизофренических пациентов,
самоувечье, убийства и кровавый суицид, а также видения и переживания разного
рода жестокостей. Странные искажения сексуальности и извращенные стремления,
наблюдаемые у психотиков характерны для сексуального аспекта третьей
перинатальной матрицы (что мы уже разбирали раньше). И наконец,
патологический интерес к фекалиям и другим биологическим отходам, копрофилия
и копрофагия, приписывание магических свойств экскрементам, ритуальные
действия с органическими телесными субстанциями, задержка мочи и кала, отказ
сфинктерного контроля - все это явно выдает наличие скатологического аспекта в
БПМ-III.
Переход от БПМ-III к БПМ-IV привносит в богатую феноменологию
шизофрении апокалиптические образы разрушения мира и исчезновения самого
индивида, сцены суда над мертвыми или Страшного Суда, переживание
возрождения и воссоздания мира, отождествление с Христом или другими
божественными персонажами, символизирующими смерть и воскресение,
грандиозные мессианские чувства, моменты богоявления, ангельские и небесные
видения, чувство искупления и спасения. Этот аспект перинатальной динамики
вносит в шизофреническую симптоматику элемент мании и создает клиническую
картину, представляющую смесь шизофренического психоза и маниакально-
депрессивного расстройства.
Однако весь спектр симптомов шизофрении не будет адекватно понят без учета
элементов БПМ-I и богатства трансперсональных переживаний. Элементы первой
перинатальной матрицы проявляются как в позитивном, так и в негативном
аспекте. Многие психотики переживают эпизоды экстатического единения с Все-
ленной и Богом, иногда это тесно связано с чувствами симбиотического единства с
материнским организмом на уровне хорошей матки или хорошей груди. Подобные
переживания описывались мистиками, святыми и религиозными учителями во все
века. В связи с этим естественно возникает вопрос о взаимоотношении психоза и
мистицизма, об их сходстве и различиях.
Хорошо завершенное и интегрированное переживание единства с божеством
влечет за собой чувство глубокого покоя и просветленности. Индивид осознает
свое божественное происхождение не как исключительное и персональное, а как
относящееся ко всем и к каждому. По всей видимости, огромное множество людей
в прошлом и даже в настоящем уже открыло эту истину о себе, у других есть такая
возможность, и они достигнут прозрения в будущем. Это сочетание грандиозности
и величайшего смирения, при полном отсутствии нарочитости и
демонстративности характеризует мистический подход к переживаниям такого
рода.
Шизофренические пациенты, напротив, склонны интерпретировать свою
эмпирическую связь с божеством в терминах собственной исключительности и
своей особой роли во вселенском ходе вещей. Они оценивают свое новое
интуитивное прозрение с позиции отождествления с обычной личностью, с
телесным Эго, от которого им не удалось отказаться. В результате они пишут
письма президентам и членам правительства, пытаются убедить весь мир в своем
божественном происхождении, требуют, чтобы их признали пророками, и
используют всевозможные средства в борьбе против своих реальных или
воображаемых врагов и оппонентов.
Конечно, было бы абсурдным упрощением и редукционистской ошибкой
приравнивать состояния мистического единства и духовного освобождения к
недифференцированным состояниям сознания, которые переживает ребенок во
время эмбрионального существования и постнатального симбиотического
взаимодействия с материнским организмом. Регрессия, о которой идет речь,
переживается индивидом, прошедшим сложное развитие через многие ступени
эволюции и достигшим физической, эмоциональной и интеллектуальной зрелости
уже после событий раннего детства.
Кроме того, мистик в своем экстазе явно достигает подлинно транс-
цендентальных и архетипических измерений далеко за пределами биологии. И тем
не менее, мистические и психотические состояния далеко не всегда легко
различить; это доказал Кен Уилбер в исследовании до-эготического и транс-
эготического состояний (Wilber, 1980).
Клинические наблюдения наводят на мысль о том, что состояния мистического
единства определенного рода глубоко связаны с позитивными аспектами БПМ-I.
Индивид, достигший эмпирически моментов безмятежного внутриутробного
существования, может, наверное, также легко достичь переживания космического
единства, хотя это нисколько не означает, что эти два состояния представляют
собой одно и то же. И так же существует по-видимому определенная связь между
нарушениями эмбриональной жизни (болезни матери во время беременности,
тревожные состояния и хронический эмоциональный стресс, токсические или
механические помехи, попытки аборта) и шизофреническими искажениями
духовности и восприятия мира.
Главной и фундаментальной угрозой эмбриональному существованию является
начало родов, ведь именно тогда окончательно и необратимо разрушается
внутриутробное состояние. Поэтому кризис внутриутробного развития плода
переживается сходно с ранними стадиями БПМ-II; это включает ощущение
универсальной опасности, общей паранойи, странные телесные ощущения и вос-
приятие неуловимых токсичных воздействий. Архетипические образы,
сопровождающие эти состояния, принимают форму демонов или иных
метафизических злых сил, относящихся к различным культурам.
Ранние стадии симбиотического единства с матерью также могут быть
источником психотических переживаний, в которых индивид не в состоянии
отделить себя от других людей, их различных проявлений, даже от элементов
нелюдского мира. Это может вызывать ощущения телепатического воздействия и
подверженности всякого рода фантастическим устройствам для передачи мыслей.
Люди убеждены, что читают мысли и чувства других людей, что их собственные
мысли непременно становятся доступными другим или даже транслируются на
весь мир. Намеренные иллюзии, неконтролируемые сны наяву и аутичное
мышление можно понять как попытки воссоздать исходное, ничем не нарушаемое
внутриутробное состояние. То же относится к некоторым формам кататонического
ступора, когда пациенты могут оставаться в зародышевой позе часами и днями, не
проявляя никакого интереса к пище и не заботясь о естественных .отправлениях
организма.
Те, кому довелось на психоделических сеансах переживать эпизоды
внутриутробных расстройств, часто описывают или проявляют перцептуальные и
концептуальные искажения, имеющие близкое сходство с теми, которые
наблюдаются у шизофреников. ЛСД-пациенты, чьи родственники или друзья
страдают от шизофрении или параноидальных состояний, могут испытать в этот
момент полное отождествление с ними и обрести глубокое интуитивное понимание
их проблем. Некоторые из психиатров и психологов, принимавших участие в ЛСД-
тренинге для профессионалов, сообщали о том, что во время перинатальных
сеансов они вспоминали или актуально визуализировали своих психотических
пациентов и были способны достичь ценных прозрений в их мир.
Наблюдения такого рода позволяют предположить, что повторное проживание
ненарушенного внутриутробного опыта тесно связано с некоторыми мистическими
и религиозными состояниями, а эпизоды эмбриональных кризисов родствены
шизофреническим и параноидальным состояниям. Это открытие с очевидностью
выявляет, что существующая все-таки граница между психозом и процессом
духовной трансформации является довольно зыбкой. На психоделических сеансах
явно психотические состояния могут вырастать до переживания мистических
откровений. Индивиды, занятые духовными исканиями и духовной практикой,
иногда сталкиваются с психотическими зонами своей души, а пациенты-ши-
зофреники часто посещают области мистического опыта.
Проблему большой значимости и для мистических состояний сознания и для
психозов представляют экстатические переживания с их отношением к
психопатологии и динамике матриц бессознательного. Наблюдения из
психоделической терапии показывают, что существует целый спектр экстатических
состояний, значительно различающихся между собой не только по силе
воздействия, но и по природе, по уровню психики, к которому они принадлежат.
Экстатические состояния, связанные с биографическим уровнем, обычно
существенно слабее и менее значимы, чем те, что относятся к перинатальной или
трансперсональной областям. Они как правило связаны с позитивными СКО и
отражают индивидуальную историю биологической и психологической
удовлетворенности. Самый глубокий источник таких экстатических чувств - опыт
симбиотического единства с материнским организмом в период вскармливания с
ощущением полной организменной осуществленности и эмоционального
насыщения. Это переживание характерно сопровождается стойким чувствованием
божественного, хотя в нем очень силен биологический акцент.

Рисунок, вдохновленный психоделическим сеансом и изображающий цикл смерти и нового
рождения. В том, что из бренных останков вырастает именно гвоздика, отражена игра слов [англ.
carnation - гвоздика; телесность, телесный цвет) вместе с аллюзией на перевоплощение
(reincarnation).
Но гораздо более важным источником экстатических переживаний служит
перинатальный уровень бессознательного. Феноменология смерти-возрождения,
полученная в ходе эмпирической работы, предлагает уникальные интуитивные
догадки относительно психологии и психопатологии экстаза. Выше уже
описывались два различных типа суицида и их связь с перинатальной динамикой.
Подобным образом можно выделить три категории экстаза, принадлежащих к
перинатальному уровню, и продемонстрировать их особую связь с базовыми
перинатальными матрицами.
Первый тип экстаза можно назвать океаническим или аполлоническим. Для него
характерны глубокий покой, безмятежность и лучезарная радость. Переживающий
его человек обычно неподвижен или совершает медленные плавные движения. Он
испытывает свободное от напряжения блаженство, потерю границ Эго и абсо-
лютное единство с природой, космическим порядком и Богом. Этому состоянию
свойственны глубокое интуитивное понимание существования и поток прозрений
космической значимости. Полное отсутствие тревоги, агрессивности, вины, других
негативных эмоций и глубокое чувство удовлетворенности, безопасности и транс-
цендентной любви дополняют картину экстаза такого рода.
Условия океанического экстаза четко соответствуют БПМ-I и, следовательно,
опыту симбиотического единства с матерью во время внутриутробного развития и
в период вскармливания. Более поздние воспоминания могут относиться к
переживаниям теплых эмоциональных взаимоотношений, ситуаций
освобожденности и удовольствия, к переживанию прекрасного в природе и
искусстве. Им соответствуют образы красот природы в лучших ее качествах -
природы созидающей, изобильной, питающей и сохраняющей. Архетипические
образы этого состояния - Великая Богиня-мать или Мать-природа, небеса или рай.
Как и следовало ожидать, в состоянии океанического экстаза присутствует
стихия воды как колыбели жизни, а также молоко и циркулирующая кровь как две
питающие жидкости космического значения. Переживания зародышевого
существования, отождествление с разнообразными подводными формами жизни,
или сознание океана, видения звездного неба и ощущение космического сознания
весьма распространены в этом контексте. Относящиеся к этому опыту формы
искусства - это архитектура трансцендентной красоты, живописные и
скульптурные произведения, излучающие чистоту и безмятежность, текучая,
спокойная и вневременная музыка, классический балет. Монументальные храмы
Индии и Греции, Тадж-Махал, живопись Фра Анджело, шедевры Микельанджело
или мраморные статуи древней Греции, музыка Баха - примеры таких
произведений.
Второй тип экстаза во всех отношениях диаметрально противоположен первому;
лучше всего называть его вулканическим или дионисийским экстазом. Для него
характерны крайнее физическое и эмоциональное напряжение, высокая
агрессивность, деструктивные импульсы внутренней и внешней направленности,
мощные побуждения сексуальной природы, беспорядочная гиперактивность и
ритмичные оргиастические движения. Что касается эмпирического содержания, то
вулканическому экстазу свойственна уникальная смесь крайних физических и
эмоциональных мук с диким чувственным порывом. По мере того как
интенсивность странного сплава агонии и экстаза нарастает, эмпирические
полярности размываются и становятся одним целым. Переживание ледяного
холода оказывается неотличимым от непереносимого жара, убийственная
ненависть-от страстной любви, извращенные сексуальные влечения - от
стремления к трансцендентному, агония умирания - от экстаза нового рождения,
апокалиптические ужасы разрушения - от радости созидания, а угроза жизни -
от мистического порыва.
У индивида возникает ощущение, что приближается событие, способное
потрясти весь мир - духовное освобождение, откровение предельной истины, или
единение всего сущего. Однако каким бы убедительным не казалось обещание
физической, эмоциональной и метафизической свободы, каким близким не
казалось бы небесное блаженство, переживания, связанные с БПМ-III, к которым
принадлежит этот тип экстаза, всегда лишь асимптотически приближают к
конечной цели и никогда реально ее не достигают. Чтобы испытать прибытие,
завершение духовного странствия, необходимо прийти в соприкосновение с
элементами БПМ-IV и БПМ-I, т. е. с океаническим экстазом.
Сопровождающие вулканический экстаз характерные воспоминания или
видения относятся к атмосфере необузданных вакханалий и карнавалов, луна-
парков, публичных домов, ночных клубов и фейерверков, им свойственно
возбуждение, связанное с Рискованными развлечениями типа автогонок и прыжков
с парашютом. Религиозные образы, возникающие при этом экстатическом порыве,
включают ритуалы жертвоприношения, мученическую смерть, шабаш ведьм ч
сатанинские ритуалы, дионисийские оргии и храмовую проституцию,
самобичевание и туземные церемонии, совмещающие сексуальность и
религиозность, праздники плодородия и отправления фаллического культа. В
повседневной жизни мощные переживания вулканического экстаза могут быть
связаны с финальными стадиями родов. Более мягкие формы встречаются в
разного рода активных видах спорта, рок- и диско-танцах, в аттракционах и
сексуальных пикниках. Соответствующие формы искусства - это изображение
гротескного, чувственного и инстинктивного аспектов жизни, бешеная,
ритмическая, вызывающая транс музыка и динамические оргиастические танцы.
Третья категория экстаза, связанная с перинатальным процессом. динамически
относится к БПМ-IV и может быть названа иллюминативным, или прометеевским
экстазом. Ему как правило предшествует период определенной эмоциональной и
интеллектуальной борьбы, агонизирующего желания и тоски, отчаянных поисков
ответа, который кажется недостижимым. Прометеевский экстаз поражает как
божественная молния, уничтожающая все ограничения и приносящая неожиданные
решения. Индивид наполняется светом сверхъестественной красоты и испытывает
состояние божественного присутствия Он обретает ощущение глубокого эмо-
ционального, интеллектуального и духовного освобождения и получают доступ к
потрясающим областям космического вдохновения и озарения. Переживания
такого рода явно сопутствовали величайшим в истории человечества достижениям
в науке, искусстве, религии и философии.
Другой интересной проблемой, касающейся динамики шизофрении и
требующей краткого рассмотрения в контексте перинатальных матриц, является
соотношение психозов и женских репродуктивных функций. Хорошо известно, что
различные психопатологические нарушения тесно связаны с менструальным
циклом и особенно с беременностью, родами и послеродовым периодом. В
прошлом это объяснялось почти исключительно гормональным дисбалансом и его
влиянием на психику.
Обсуждаемый здесь материал проливает совершенно новый свет на эту
проблему. Наблюдения в ходе глубинной эмпирической работы выявляют важную
динамическую связь между переживаниями рождения, родов и сексуального
оргазма. Женщины, повторно проживающие свое рождение во время
психоделических сеансов. часто одновременно с этим имеют сильное ощущение,
что рожают сами. Им на самом деле очень сложно было определить. рождаются ли
они или рожают, поскольку в то же самое время они испытывали оргиастические
сексуальные чувства. Внешне это может выражаться в переходе из зародышевой
позы в характерную гинекологическую позицию, задействующую мышцы брюшно-
го пресса. Сама дилемма - рожать или рождаться - разрешается в переживании,
объединяющем эти две возможности, т. е. в рождении новой самости.
Эти наблюдения ясно показывают, что кроме гормонального дисбаланса, на
котором настаивает традиционная психиатрия, причиной послеродовой
психопатологии может быть психологическая динамика, связанная с
перинатальными матрицами. Процесс родов по-видимому близко подводит мать к
переживанию ее собственной травмы рождения. Будут активизированы не только
базовые перинатальные матрицы, но и вторичные, более поздние дополнения
родовой травмы, включая конфликтные ситуации, связанные с сексом, смертью,
биологическими отходами, беременностью. деторождением и болью. При должных
обстоятельствах с правильным пониманием и чутким подходом этот период может
стать исключительно важным для глубинной психологической работы. И наоборот,
если имеющая место динамика понята неправильно, и мать вынуждена подавлять
поднимающийся из бессознательного материал, это может привести к развитию
серьезных эмоциональных и психосоматических проблем. В крайних случаях
нарушения такого рода могут достичь размеров психоза
Те же эмоциональные проблемы, но в более слабой форме, могут возникать в
период менструации; повышенная тревожность, раздражительность. депрессия и
мысли о самоубийстве, возникающие в этот период времени, известны под
названием пременструального синдрома. Имеются глубокие анатомические,
физиологические и биохимические параллели между менструацией и родами:
можно сказать, что каждая менструация это микророды. Вполне возможно
поэтому, что во время менструации перинатальный материал становится особенно
доступным для переживания. По сходству между менструацией и родами можно
предположить, что менструальный период - та же смесь благоприятных
возможностей и проблем, которую мы обсуждали выше по поводу родов.
В предыдущем обсуждении особое внимание уделялось перинатальным корням
различных симптомов шизофрении. Однако надо полагать, что многие аспекты
феноменологии психозов имеют свои истоки в трансперсональных областях
человеческой психики. Эти области привносят в симптоматику шизофрении
интерес к онтологическим и космологическим проблемам, множество
архетипических тем и мифологических сюжетов, встречи с божествами и демонами
разных культур, родовую, филогенетическую и инкарнационную память, элементы
расового и коллективного бессознательного, эмпирический мир экстрасенсорных и
других паранормальных явлении, наконец, реальность принципа синхронности в
жизни индивида. Также нужно отметить универсальные переживания более
высокого порядка, чем те, которые связаны с перинатальной динамикой. -
отождествление с Вселенским Разумом, с Абсолютом и со Сверхкосмическои и
Метакосмической Пустотой.
Несмотря на поворотные сдвиги в современной психологии. которыми мы
обязаны трудам Юнга. Ассаджиоли и Мэслоу. все переживания такого рода по-
прежнему автоматически рассматриваются традиционной психиатрией как
симптомы психоза. В свете ЛСД-психотерапии и других мощных эмпирических
подходов. концепция психозов должна быть радикально пересмотрена и пе-
реоценена. Матрицы перинатальных и трансперсональных переживаний по-
видимому являются нормальными и естественными компонентами человеческой
психики, и эти переживания сами по себе имеют излечивающий потенциал, если
подойти к ним с должным пониманием. Поэтому бессмысленно диагностировать
психоз на основании одного только содержания индивидуального опыта. Можно с
уверенностью предположить, что в будущем определении того, что патологично, а
что целебно и направлено на эволюцию сознания, обязательно будет выделяться
отношение к опыту, стиль работы с ним и способность к интеграции его в
повседневную жизнь. В такой структуре необходимо будет также четко отличать
терапевтическую стратегию, способствующую исцелению, от вредной и
непродуктивной, ведущей в конце концов к ятрогенным невзгодам.
5
Дилеммы и противоречия традиционной психиатрии
Медицинская модель в психиатрии: за и против
В результате сложного исторического развития психиатрия стала отраслью
медицины. Почти все в ней - главное направление теоретического мышления,
подход к лицам с эмоциональными расстройствами и отклонениями в поведении,
стратегия исследований, основы образования с практическим обучением, методы
лечения - определяется медицинской моделью. Такое положение дел явилось
следствием двух важных обстоятельств: медикам удалось установить этиологию и
найти эффективную терапию для особой, относительно небольшой группы
душевных расстройств, а кроме того они продемонстрировали способность
контролировать симптомы многих нарушений, для которых не найдено
специальной этиологии.
Ньютоно-картезианское мировоззрение, давшее мощный толчок развитию
многих областей науки. Сыграло решающую роль в прогрессе нейропсихиатрии и
психологии. Возрождение научного интереса к случаям душевных заболеваний
переросло в XIX веке в серию революционных открытий, прочно установивших за
психиатрией статус медицинской дисциплины. Быстрое продвижение и
значительные результаты в анатомии, патологии, патофизиологии, химии и
бактериологии привели к склонности искать органические причины всех
ментальных расстройств в инфекциях, метаболических нарушениях или
дегенеративных процессах мозга.
Началу такой <органической ориентации> способствовало открытие этнологии
нескольких ментальных заболеваний, а также разработка успешных методов
терапии. Так, после выяснения того, что общий парез (состояние, связанное кроме
всего прочего с иллюзией величия, нарушениями интеллекта и памяти) является
результатом третичного сифилиса мозга, вызванного одноклеточным Spirochaeta
pallida, была разработана успешная терапия с применением химических препаратов
и искусственной лихорадки. Как только выяснилось, что ментальные нарушения,
сопровождающие пеллагру, вызваны дефицитом витамина В (когда не хватает
никотиновой кислоты или ее амидов). проблему стали решать введением необ-
ходимого количества витамина. Некоторые другие типы дисфункции мозга
вызываются, как стало ясно, опухолями, энцефалитом и менингитом,
дегенеративными изменениями мозга, различными формами нарушений в его
снабжении и злокачественной анемией.
Медики научились с успехом контролировать симптомы многих эмоциональных
и поведенческих расстройств, этиологию которых невозможно было обнаружить. К
таким методам относятся радикальное вмешательство с использованием
пентаметилентетразола (кардиозоловый шок), электрошоковая терапия,
инсулиновый шок и психохирургия. Особенно эффективна в этом отношении
современная психофармакология с ее богатым арсеналом особых лекарственных
средств - гипнотиков, седативных препаратов, миорелаксантов, анальгетиков,
психостимуляторов, транквилизаторов, антидепрессантов и солей лития.
Явный триумф медицинских исследований и методов лечения послужил тому,
что психиатрия была определена в качестве отдельной отрасли медицины и
подчинена медицинской модели исследований. С позиции сегодняшнего дня
можно сказать, что решение это было преждевременным; именно из-за него
возникли определенные затруднения в развитии психиатрии. Прогресс в раскрытии
причин ментальных нарушений был, конечно, удивительным, но ограниченным, и
относился он к малой части проблем, с которыми имеет дело психиатрия. Несмотря
на первоначальный успех, медицинский подход в, психиатрии не сумел установить
органическую этиологию для заболеваний, от которых страдает абсолютное боль-
шинство пациентов: депрессий, психоневрозов и психосоматических расстройств.
Более того, сомнительно продвижение в поисках медицинских причин так
называемых эндогенных психозов, особенно шизофрении и маниакально-
депрессивного психоза. Неудачи медицинского подхода и систематических
клинических исследований по поводу эмоциональных нарушений дали толчок
альтернативному, психологическому подходу в психиатрии, который положил
начало развитию динамических школ психотерапии.
В целом, психологические исследования дали лучшую модель объяснения
большинства эмоциональных расстройств, чем медицина; появились серьезные
альтернативы биологическому лечению, психиатрия во многом приблизилась к
социальным наукам и философии. Однако это не повлияло на статус психиатрии
как медицинской дисциплины. В некотором смысле медицина сама себе обеспе-
чивает вечное существование, поскольку многие симптомоподавляюшие
препараты, открытые в ходе медицинских исследований, обладают опасным
побочным действием, и поэтому всегда нужен врач, умеющий их прописывать и
вводить. Симбиотические связи между медициной и мошной фармацевтической
индустрией, которая жизненно заинтересована в продаже своей продукции и пото-
му выделяет средства на развитие медицины, замыкают этот порочный круг.
Главенство медицинской модели усиливается еще направленностью и структурой
психиатрического обучения, а также правовыми аспектами политики в области
душевного здоровья.
В большинстве своем психиатры - это врачи, получившие психиатрическое
образование и весьма неадекватные знания основ психологии. Лица. страдающие
от эмоциональных нарушений, чаще всего проходят лечение в медицинских
учреждениях, где за все терапевтические процедуры официально отвечает
психиатр. В такой ситуации психолог-клиницист выполняет функции обслужива-
ющего персонала, подчиненного психиатру, т. е. роль, мало чем отличающуюся от
роли биохимика или лаборанта. Традиционные требования, предъявляемые к
психологу, ограничиваются оценкой умственных способностей, личных качеств и
организованности пациента, помощью при дифференциальной диагностике,
оценкой степени излечения и профессиональным отбором. Эти задачи замыкают
сферу деятельности психологов, не занимающихся исследованиями или психоте-
рапией. Вопрос же о том, насколько психолог уполномочен и квалифицирован,
чтобы вести терапию психиатрических пациентов, всегда являлся предметом
споров.
Главенство медицинской модели в психиатрии привело к механическому
перенесению медицинских концепций и методов, уже доказавших свою
эффективность, на лечение эмоциональных расстройств, но без заметных успехов.
Применение медицинского способа мышления в решении большинства
психиатрических проблем и при лечении эмоциональных нарушений (в
особенности различных форм неврозов) подвергалось в последние годы широкой
критике. Есть явные указания на то, что эта стратегия создала проблем не меньше,
чем разрешила.
Нарушения, для которых не было найдено никакой специфической этиологии,
запросто именуются <душевными заболеваниями>1. Страдающие от них люди
получают социально унизительные ярлыки и именуются <пациентами>. Они
проходят лечение в медицинских учреждениях, где стоимость госпитализации в
среднем составляет несколько сотен долларов в месяц. Главную часть этой суммы
составляют огромные расходы, непосредственно вытекающие из медицинской
модели, вроде стоимости обследования и обслуживания, эффективность которых
при лечении подобных нарушений весьма сомнительна. Вложения в науку
направляются преимущественно на чисто медицинские исследования, которые
рано или поздно обнаруживают этиологию <душевных заболеваний>, укрепляя тем
самым медицинскую суть психиатрии.
Недовольство использованием медицинской модели в психиатрии возрастало.
Вероятно, самым известным и ярким представителем этого движения стал Томас
Заз. В серии книг, включающей известную работу <Миф о душевной болезни>
(Szasz, 1961), он привел убедительные доказательства того, что большинство
случаев так называемых душевных болезней нужно рассматривать как выражение
и отражение внутренней борьбы индивида с жизненными проблемами. Они
представляют собой скорее социальные, этические и правовые проблемы, чем
<болезни> в медицинском смысле. Отношения врача и пациента, предписываемые
медицинской моделью, также усиливают пассивную и зависимую роль последнего.
Предполагается, что проблема решается главным образом за счет личности врача в
роли научного авторитета, а не за счет внутренних ресурсов пациента.
Влияние, которое медицинская модель оказывает на теорию и практику
психиатрии, весьма глубоко. В результате механического применения
медицинского мышления все нарушения, с которыми имеет дело психиатр, в
принципе рассматриваются как болезни, этиология которых в конце концов будет
найдена в форме анатомических, физиологических или биохимических отклонений
от нормы. То, что эти отклонения еще не обнаружены, не служит причиной для
исключения проблемы из контекста медицинской модели. Напротив, это
становится поводом для более точных и совершенных исследований в
медицинском направлении. Так, например, надежды ориентированных на органику
психиатров сегодня подогреваются успехами молекулярной биологии.
Еще одно следствие медицинского подхода - повышенное внимание к
правильной постановке диагноза и разработке точной диагностической или
классификационной системы. Такой подход имеет решающее значение в медицине,
где именно из диагноза вытекает специфическая этиология, а затем ясная, четкая и
согласованная терапия и надежный прогноз. Точный диагноз важен для любого
инфекционного заболевания, так как каждое из них требует своих особых мер и по-
разному поддается специфическим антибиотикам. Точно так же, по разновидности
опухоли определяется характер терапевтического вмешательства, дальнейший
прогноз или опасность метастазов. Кардинальную важность имеет точный диагноз
при анемии, поскольку один ее тип требует лекарств, содержащих железо, другой
- лекарств с кобальтом и т. д.
Много безрезультатных усилий было потрачено на уточнение и стандартизацию
психиатрической диагностики - просто из-за того, что концепция диагноза,
удобная в медицине, неприменима к большинству психических нарушений.
Отсутствие согласия в этом вопросе может быть проиллюстрировано сравнением
систем психиатрической классификации, используемых в разных странах, на-
пример в США, Великобритании, Франции и Австралии. Неразборчивое
применение в психиатрии медицинского понятия диагноза делает его ненадежным
и необоснованным, ставит под сомнение его ценность и пригодность. Диагноз
решающим образом зависит от того, к какой школе принадлежит психиатр, от его
индивидуальных предпочтений, от суммы доступных оценке данных и от многих
других факторов.
Некоторые психиатры приходят к диагнозу только на основе существующего
комплекса симптомов, другие - на основе психодинамических соображений,
третьи пользуются и тем и другим. Субъективная оценка психиатром
психологической значимости существующих соматических расстройств (таких, как
проблематика щитовидной железы, вирусные заболевания, диабет) или опреде-
ленных биографических событий в прошлом и настоящем пациента может
существенно повлиять на диагноз. Есть значительное расхождение и в
интерпретации некоторых диагностических терминов: например в американской и
европейской школах относительно диагноза шизофрении.
На психотерапевтическую диагностику влияет и характер взаимоотношений
между психиатром и пациентом. Если диагноз аппендицита или опухоли гипофиза
не будет заметно зависеть от личности врача, то на психиатрический диагноз
может повлиять поведение пациента по отношению к психиатру, ставящему диаг-
ноз. Важным фактором, например, может стать специфическая динамика переноса-
контрпереноса или даже неспособность психиатра к межличностному контакту.
Хорошо известно, что переживания и поведение пациентов значительно меняются
при общении с разными людьми и могут определятся обстоятельствами и
ситуационными факторами. Некоторые аспекты обычной психиатрической
процедуры могут усиливать или даже провоцировать различные отклонения в их
поведении.
Из-за недостатка объективных критериев, которые весьма существенны при
медицинском подходе к физическим заболеваниям, в среде психиатров имеется
тенденция полагаться на клинические суждения и опыт как на самодостаточные.
Кроме того. системы классификации часто являются продуктом медицинской
социологии. отражающей специфическое давление на врачей со стороны тех задач,
которые на них возложены. Диагноз в психиатрии достаточно податлив, - на него
легко может повлиять мотив диагностирования, будь то прием на работу,
проблемы страхования или судебное заключение. Но даже без таких особенностей
вполне вероятно, что разные психиатры или группы психиатров разойдутся во
мнении относительно какого-то конкретного диагноза.
Иногда ясности не хватает даже в таком важном вопросе, как
дифференцированная диагностика неврозов и психозов. К этой задаче обычно
подходят с большой серьезностью, хотя до сих пор четко не установлено,
существует ли одно общее измерение психопатологии. Если психоз и невроз
противоположны и независимы, тогда пациент может страдать от обоих
одновременно. Если они из одного континуума и разница между ними только
количественная, тогда психотический индивид должен пройти через стадию
невроза на пути к психозу и снова вернуться к ней в ходе выздоровления.
Даже если психиатрический диагноз будет надежным и основательным, все же
остается сомнение в его практической релевантности и полезности. Совершенно
очевидно, что за некоторыми исключениями поиск точного диагноза в конечном
счете бесплоден из-за отсутствия согласия относительно этиологии, терапии и
прогнозирования. Постановка диагноза отнимает много сил и времени у психиатра,
а тем более у психолога, который должен иногда часами проводить тестирование,
чтобы вывести итоговое заключение.
В конечном счете, выбор терапии будет отражать ориентацию психиатра, а не
клинический диагноз. Психиатр, ориентированный на органику, стандартно
воспользуется биологическим методом лечения неврозов, а психологически
ориентированный психиатр может избрать психотерапию даже при лечении
психозов. В ходе психотерапии специалист будет опираться скорее на события в
ходе лечения. чем на заранее составленный психотерапевтический план,
Определяемый диагнозом. Точно так же, в специальных фармакологических
процедурах нет пока общепризнанной связи между диагнозом и выбором
конкретного фармакологического средства. Часто выбор определяется
субъективным предпочтением терапевта, клинической реакцией пациента,
побочными эффектами и т. п.
Другим важным правом медицинской модели является интерпретация динамики
психопатологических симптомов. В медицине почти всегда есть линейная
зависимость между выраженностью симптомов и тяжестью заболевания. Поэтому
ослабление симптомов рассматривается как признак улучшения лежащего в их
основе состояния. Терапия в соматической медицине направлена (в той мере, в
какой это возможно) на причину заболевания, симптоматическая терапия
применяется только при неизлечимых заболеваниях или в дополнение к основной.
Применение этого принципа в психиатрии привело к серьезной путанице.
Наряду с общей тенденцией считать ослабление симптомов улучшением,
динамическая психиатрия ввела в обиход различие между симптоматическим
лечением и каузальным (т.е. лечением причины). Ясно, что симптоматическое
лечение не разрешает основную проблему, а как бы маскирует ее.
Психоаналитические наблюдения показывают, что усиление симптомов часто
свидетельствует о серьезной внутренней работе над главной, скрытой проблемой.
Новые эмпирические подходы рассматривают усиление симптомов как главное
терапевтическое средство и используют мощные техники для их активизации.
Наблюдения, полученные в ходе такой практики, позволяют с уверенностью
предположить. что симптомы являются незавершенными попытками организма
избавиться от старой проблемы - и эти попытки следует, конечно же, одобрять и
поддерживать2.
С этой точки зрения, многое в симптоматическом лечении современной
психиатрии по сути своей антитерапевтично, ибо мешает спонтанной
самоизлечивающей деятельности организма. Следовательно, если пациент явно
отказывается от наиболее распространенного варианта лечения, если такое лечение
невозможно или недоступно по финансовым или каким-то другим причинам, в
этом следует видеть не свободный выбор, а компромисс.
В заключение можно сказать, что гегемония медицинской модели в психиатрии
есть не что иное как создавшаяся в результате особых исторических обстоятельств
ситуация, поддерживаемая в настоящее время мощным сочетанием философских,
политических, экономических, административных и правовых факторов. Это в
лучшем случае остается сомнительным благодеянием, но никак не методом,
основанным на научном знании о природе эмоциональных нарушений и их
оптимальном лечении.
В будущем пациенты с психиатрическими нарушениями явно органического
происхождения смогут лечиться в специально оборудованных медицинских
учреждениях. Те, у кого в ходе медицинских обследований отклонений не
обнаружено, смогут воспользоваться услугами специальных отделений, где
главный интерес к ним будет психологическим, социологическим, философским и
духовным, а отнюдь не медицинским. А мощные, эффективные методы лечения и
трансформации личности, затрагивающие и психологический и соматический
аспекты, уже разработаны терапевтами гуманистического и трансперсонального
направлений.
Несогласованность в теории и терапевтических мерах
Конфликтующие теории и альтернативные интерпретации данных встречаются в
большинстве научных дисциплин. Даже в так называемых точных науках есть своя
доля противоречий, что видно на примере различной интерпретации
математического аппарата квантовой теории. Однако лишь в немногих научных
областях разобщенность будет настолько же большой, а массив общепризнанных
научных фактов настолько ограниченным, как в психиатрии и психологии. Здесь
мы имеем широкий спектр конкурирующих теорий личности, которые
предполагают несколько взаимоисключающих объяснений того, как
функционирует психика, как и почему развивается психопатология и что
составляет истинно научный подход к терапии.
Степень несогласованности по поводу наиболее фундаментальных положений
настолько велика, что нисколько не удивительны суждения, которые отказывают
психологии и психиатрии в статусе науки. Психиатры и психологи с безупречным
академическим образованием, великолепным пониманием и большим талантом в
научном наблюдении часто формируют и защищают концепции, абсолютно
несовместимые теоретически, и предлагают прямо противоположные практические
меры.
Так, есть школы психопатологии с чисто органическими интересами. Они
считают ньютоно-картезианскую модель Вселенной точным описанием реальности
и убеждены, что нормальный структурно и функционально организм должен
правильно воспринимать окружающий материальный мир и функционировать в
соответствии с ним. Согласно этой точке зрения, любое отклонение от идеала
должно иметь причину в анатомической, физиологической или биохимической
ненормальности центральной нервной системы или другой части тела.
Ученые этой школы заняты упорными поисками наследственных факторов,
клеточной патологии, гормонального дисбаланса, биохимических отклонений и
других физиологических причин. Они не считают объяснение эмоционального
расстройства подлинно научным, если оно не имеет смысловой связи с особыми
материальными причинами или не вытекает из них. Крайних взглядов при-
держивается немецкая органическая школа с ее лозунгом <для всякой
ненормальной мысли существует ненормальная клетка мозга> и утверждением, что
такую прямую зависимость можно найти среди различных аспектов
психопатологии и анатомии мозга.
Другой крайний пример - бихевиоризм, сторонники которого любят
провозглашать, что их подход к психологии единственно научен. Они
рассматривают организм как сложную биологическую машину, функционирование
которой (включая высшие ментальные функции) может быть объяснено сложной
рефлекторной деятельностью, основанной на принципе стимула-реакции. В соот-
ветствии со своим названием, бихевиоризм сосредоточивается на исследовании
поведения, а его крайние направления отказываются принимать во внимание
интроспективные данные любого рода и даже само представление о сознании.
Хотя этот подход явно заслуживает свое место в психологии при определенного
рода лабораторных экспериментах, он конечно же не может серьезно претендовать
на главную позицию в систематическом объяснении человеческой психики.
Попытка сформулировать психологическую теорию без упоминания о сознании -
Довольно странная затея в то время, когда многие физики убеждены, что сознание
будет явным образом включено в будущие теории материи. И если органические
школы ищут медицинские причины ментальных ненормальностей, бихевиоризм
склонен видеть их причины в наборе ошибочных привычек, которые могут быть
прослежены в прошлое до условий, их вызвавших.
Средний диапазон в спектре теорий, объясняющих психопатологию, занимает
глубинная психология. Кроме фундаментального концептуального конфликта с
органическими и бихевиористскими школами ее отдельные течения находятся в
серьезном несогласии между собой. Некоторые теоретические посылки этих
течений уже обсуждались, когда шла речь об отступниках психоаналитического
движения. Во многих случаях противоречия внутри группы глубинной психологии
фундаментальны и весьма серьезны.
На другом конце спектра мы находим подходы, не приемлющие ни
органическую, ни бихевиористскую, ни психологическую интерпретацию
психопатологии. По сути дела, они вообще отказываются о ней говорить. Так, в
феноменологии Dasein-анализа почти все состояния, с которыми имеет дело
психиатрия, рассматриваются как философские проблемы, поскольку отражают
только вариации человеческого существования, различные формы бытия в мире.
В наши дни многие психиатры отказываются следовать описанным выше узким
и прямолинейным подходам и говорят вместо этого о множественной этиологии.
Они видят в эмоциональных расстройствах конечный результат сложного,
многомерного взаимодействия факторов, одни из которых могут быть
биологической природы, а другие - психологической, социологической или
философской. Психоделические исследования отчетливо подтверждают такое
понимание психиатрических проблем. Хотя психоделические состояния
вызываются хорошо известными химическими стимуляторами, это совсем не
означает, что изучение биохимических и фармакологических взаимодействий,
происходящих в человеческом теле после их введения, может дать полное и
исчерпывающее объяснение всего спектра психоделических явлений. Препарат
следует рассматривать только как триггер (пусковой механизм), как катализатор
психологического состояния, которое высвобождает некоторый присущий психике
потенциал. Психологическую, философскую и духовную размерности опыта нельзя
свести к изучению анатомии, физиологии, биохимии или поведения; их нужно
исследовать средствами, соответствующими самим явлениям.
Ситуация в психиатрической терапии так же неудовлетворительна, как и в
теории психопатологии. Это не удивительно, ввиду их тесной связанности. Так,
ориентированные на органику психиатры часто выступают за крайние
биологические меры, причем не только для лечения тяжелых заболеваний,
шизофрении и маниакально-депрессивного психоза, но и при неврозах и
психосоматических заболеваниях. До начала 50-х годов почти всякое биологи-
ческое лечение в психиатрии было радикальным - кардиазоловый шок.
электрошоковая терапия, инсулиновый шок и лоботомия3.
Даже современная психофармакология, которой только и удалось заменить
собой эти ужасные методы, не свободна от проблем, пусть гораздо более тонких.
Все уже поняли, что в психиатрии лекарства не решают проблему, а лишь
контролируют симптомы. Во многих случаях за периодом активного лечения
следует неопределенный период, в течение которого пациент обязан принимать
поддерживающие дозы лекарства. Многие из сильных транквилизаторов
применяются довольно шаблонно и как правило в течение длительного времени.
Это может приводить к необратимым побочным неврологическим повреждениям
или даже к настоящей лекарственной зависимости.
Психологические школы предпочитают психотерапию - и не только для
лечения неврозов, но и для многих психотических состояний. Как уже указывалось,
не существует общих диагностических критериев (за исключением заболеваний,
имеющих установленную органическую причину - энцефалита, опухолей,
атеросклероза), которые могли бы четко определить, нужна ли в конкретном случае
органическая терапия или же психотерапия. Кроме того, существуют значительные
расхождения относительно правил сочетания биологической терапии и
психотерапии. Хотя фармакологическое лечение может иногда стать необходимым
в психотерапии психотиков, и в целом совместимо с ее поддерживающими,
легкими формами, многие терапевты считают, что оно не сочетается с
систематическим глубинно-психологическим подходом. В то время как открытая
стратегия имеет целью добраться до корней проблемы и использует симптомы для
этого, симптоматическая терапия лишь маскирует их и затемняет тем самым
проблему.
Ситуация еще более усложнилась с ростом популярности новых эмпирических
подходов. Они не только используют симптомы как отправную точку терапии и
самоисследования, но видят в них выражение самоизлечивающих усилий
организма и пытаются найти мощные методы, их акцентирующие. И пока одна
часть представителей психиатрии сосредоточивает свои усилия на развитии все
более совершенных методов контроля за симптомами, другая часть столь же
напряженно ищет более эффективные методы их экстериоризации. И если многие
из психиатров уже поняли, что симптоматическое лечение является компромиссом,
когда неизвестно или неосуществимо более эффективное лечение, то некоторые
по-прежнему настаивают на том, что отказ от транквилизаторов представляет
серьезное упущение.
Ввиду такой разобщенности во взглядах на психиатрическую терапию, - за
исключением заболеваний, которые, строго говоря относятся к неврологии или к
некоторым другим областям медицины (вроде общего пареза, опухоли головного
мозга или атеросклероза), можно задуматься о новых терапевтических концепциях
и стратегиях, не идущих вразрез с принципами, которые для всех психиатров
абсолютны и обязательны.
Критерии душевного здоровья и терапевтические результаты
Поскольку большая часть клинических проблем, которыми занимаются
психиатры, это не болезни в полном смысле слова, применение в психиатрии
медицинской модели сталкивается со значительными трудностями. Хотя уже
больше ста лет психиатры упорно пытаются разработать <всестороннюю>
диагностическую систему, им до сих пор не удалось этого сделать. Причина
заключается в недостаточности патогенеза специфических заболеваний, на кото-
ром должна основываться всякая хорошая диагностическая система4. Томас
Шефф(Scheff, 1974) кратко охарактеризовал ситуацию так: <Для классификации
серьезного душевного заболевания не показателен ни один из компонентов
медицинской модели: ни причина, ни набор характерной симптоматики, ни течение
заболевания, ни выбор лечения>. Существует такое многообразие точек зрения,
такое количество школ, такое множество национальных различий, что очень
немногие из диагностических понятий означают одно и то же для всех психиатров.
Однако это не разохотило психиатров производить все более объемистые и
подробные официальные номенклатуры. Профессионалы продолжают
использовать принятую терминологию, несмотря на убедительнейшую
очевидность того, что у огромного числа пациентов нет симптомов, которые
подходили бы под применяемые диагностические категории. В целом,
психиатрическое здравоохранение основано на негодных и необоснованных
диагностических критериях и лечебных руководствах. Определить, кто <душевно
здоров>, а кто <душевно болен>, и какова природа этого <заболевания>. гораздо
сложнее, чем кажется на первый взгляд, так что процесс принятия таких решений
значительно менее рационален, чем пытается нам внушить традиционная
психиатрия.
Учитывая большое количество людей с серьезными симптомами и проблемами
при отсутствии согласованных диагностических критериев, критически важным
представляется вопрос, почему и каким образом некоторые из них признаются
душевнобольными и подвергаются психиатрическому лечению. Исследования
показали. что это больше зависит от различных социальных характеристик, нежели
от характера первоначального отклонения (Light. 1980). В частности, чрезвычайно
важной является степень проявленности симптомов, т.е. заметны ли эти симптомы
всем окружающим или относительно скрыты. Другой важной переменной является
культурный контекст, в котором симптомы проявляются: понятия нормального и
приемлемого широко меняются в зависимости от социального класса, этнической
группы, религиозной общины, географического региона и исторического периода.
С диагнозом связаны такие статусные характеристики, как возраст пациента, раса.
доходы, образование. Критическим фактором остается предубежденность
психиатра; замечательные исследования Розенхэна (Rosenhan, 1973) показывают,
что как только человеку приписано душевное заболевание, то даже если он
фактически здоров, медицинский персонал склонен интерпретировать его
нормальное, обыкновенное поведение как патологическое.
Психиатрический диагноз слишком расплывчат и гибок, так что может быть
приспособлен к разным обстоятельствам. Его можно использовать и довольно
легко отстоять, когда психиатру нужно оправдать невольное преступление или
доказать в суде, что пациент является невменяем. Эта ситуация резко отличается от
строгости, которую мог бы проявить психиатр в интересах обвинения или при
комиссованин с военной службы. Такой же изменчивой может быть
психиатрическая диагностика в уголовном судопроизводстве и в практике
страхования; профессиональная аргументация может зависеть от того, на чьей
стороне психиатр.
Из-за отсутствия точных и объективных критериев психиатрия остается под
глубоким влиянием социальной, культурной и политической структуры общества.
В XIX веке мастурбацию считали патологией, многие профессионалы писали
назидательные книги, статьи и брошюры о ее вредных последствиях. Сейчас
психиатры считают ее безвредной и даже одобряют в качестве предохранительного
клапана для избыточного сексуального напряжения. В сталинскую эпоху
психиатры в России объявили неврозы и сексуальные отклонения продуктом
классовых конфликтов и морального разложения буржуазного общества. Они
утверждали, что у них подобные проблемы практически исчезли со сменой
общественной формации. Пациенты с этими симптомами рассматривались как
представители старого порядка и <враги народа>. И ведь совсем недавно в совет-
ской психиатрии было привычным рассматривать политическое диссидентство как
признак безумия, требующего госпитализации в психиатрическом заведении и
лечения. В Соединенных Штатах гомосексуализм определялся как душевное
заболевание до 1973 года, пока Ассоциация американских психиатров не пришла к
выводу, что это не так. Медики традиционной школы видели у представителей
движения хиппи в 60-е годы эмоциональную неустойчивость, психическое
нездоровье, вероятные повреждения мозга в результате употребления наркотиков
- до тех пор, пока психиатры и психологи <Нового Века> не стали рассматривать
хиппи как эмоционально освобожденный авангард человечества. Мы уже обсуж-
дали культурные различия в понятиях нормальности и душевого здоровья. Многие
из явлений, в которых западная психиатрия усматривает симптомы душевного
заболевания, представляют собой как бы вариации коллективного
бессознательного, которые в некоторых культурах в определенные периоды
истории человечества считались совершенно нормальными и приемлемыми.
Психиатрическая классификация, опирающаяся на симптоматику, пусть и
сомнительную, в какой-то степени проверяется в контексте современных
терапевтических практик. Вербальная ориентация в психотерапии предоставляет
немного возможностей для решительных изменений в клинических условиях, и
репрессивный медицинский подход активно вмешивается в дальнейшее развитие
клинической картины, стремясь заморозить процесс в стационарном состоянии.
Относительность такого подхода становится, однако, очевидной, когда в терапии
прибегают к психоделикам или к мощным методам безлекарственной
эмпирической проработки. В результате возникает такой поток симптомов, что
иногда пациент в считанные часы перемещается в совершенно иную диагностичес-
кую категорию. Становится очевидным, что то, о чем психиатрия говорит как о
четких диагностических критериях, есть просто отдельные стадии процесса
трансформации, на которых пациент почему-либо задержался.
Едва ли более обнадеживающей выглядит ситуация, когда мы переходим от
проблемы психиатрического диагноза к психиатрическому лечению и оценке
результатов. У каждого психиатра свой собственный терапевтический стиль,
который он применяет к широкому кругу проблем, хотя достаточной очевидности
того, что один метод эффективнее какого-то другого, у него как правило не бывает.
Критики психотерапии довольно убедительно показывают, что нет серьезных
свидетельств того, что пациентам, которых лечат специалисты, становится лучше,
чем тем, которых вообще никто не лечит, или тем, кто получает поддержку
непрофессионалов (Eysenck and Rachman, 1965). Даже когда в ходе психотерапии
улучшение действительно происходит, доказать, что оно непосредственно связано
с процессом терапии или с теоретическими убеждениями терапевта, очень трудно.
Более убедительными выглядят свидетельства об эффективности
психофармакологических средств и их способности устранять симптомы. Однако
главный вопрос здесь в том, означает ли ослабление симптомов подлинное
улучшение или же применение фармакологических средств просто маскирует
скрытые проблемы и мешает их разрешению. На мой взгляд, все больше фактов
свидетельствует о том, что во многих случаях транквилизаторы мешают процессу
исцеления и личностной трансформации, что их следует применять только с
согласия пациента или если обстоятельства не позволяют использовать
раскрывающий процесс.
Поскольку критерии душевного здоровья неясны, сомнительной будет и
психиатрическая номенклатура; поскольку не существует единого мнения, из чего
собственно складывается эффективность лечения, не следует ожидать особенной
ясности в оценке терапевтических результатов. В повседневной клинической прак-
тике мерилом состояния пациента является характер и интенсивность
проявляющихся симптомов. Усиление симптомов рассматривается как ухудшение
клинического состояния, облегчение их считается улучшением. Этот подход
вступает в противоречие с динамической психиатрией, где упор делается на
разрешение конфликтов и улучшение межличностного понимания. В динамичес-
кой психиатрии активизация симптомов зачастую предшествует серьезному
терапевтическому прогрессу или сопровождает его. Терапевтической философии,
базирующейся в основном на оценке симптомов, остро противоречит и наша
концепция, в которой интенсивность симптомов свидетельствует об активности
процесса исцеления, а симптом настолько же представляет благоприятную
возможность, насколько является проблемой.
В то время как некоторые психиатры полагаются исключительно на изменение
симптомов, оценивая терапевтические результаты, другое включают в число своих
критериев качество межличностных отношений и социальную адаптацию. Более
того, зачастую используются такие культурно обусловленные критерии, как
профессиональная адаптация и адаптация в среде проживания. Увеличение дохода
или переселение в более престижный район могут стать поэтому важными
показателями душевного здоровья. Абсурдность таких критериев тотчас
становится очевидной, если рассмотреть эмоциональную стабильность и душевное
здоровье некоторых личностей, которые по таким стандартам могли бы занять
чрезвычайно высокое место (скажем, Говарда Хьюза или Элвиса Пресли). Когда
критерии такого рода учитываются в клинических рассуждениях, это
свидетельствует только о степени концептуальной путаницы. Было бы легко
доказать, что повышение амбиций, соревновательного духа и потребности
впечатлять отражают скорее увеличение патологии, нежели улучшение состояния
пациента. И наоборот, при нынешнем состоянии мира добровольная простота
образа жизни вполне может быть выражением естественного психического
здоровья.
Поскольку теоретическая система, изложенная в настоящей книге, обращает
много внимания на духовную сторону человеческой жизни, уместно упомянуть и о
духовности. В традиционной психиатрии духовные наклонности и интересы имеют
четко выраженную патологическую коннотацию. И хотя это не оговаривается
четко, все же современная система психиатрического мышления неявно
подразумевает, что душевное здоровье связано с атеизмом материализмом и
мировоззрением механистической науки. Таким образом, духовные переживания,
религиозные верования и участие в духовной практике обычно служат
подтверждением психопатологнческого диагноза.
Я могу привести в качестве примера личный опыт, относящийся к тому времени,
когда я приехал в Соединенные Штаты и выступал с лекциями о проведенных
мною в Европе исследованиях ЛСД В 1967 году в презентации на факультете
психиатрии Гарвардского университета я описал результаты, полученные в группе
пациентов с тяжелыми психиатрическими проблемами после курса ЛСД-
психотерапии.
Во время дискуссии один из психиатров предложилсвою интерпретацию того,
что я считал терапевтическим успехом. По его мнению, невротические симптомы
пациентов просто заместились психотическими явлениями. Я говорил, что у
многих из них наблюдалось значительное улучшение после прохождения через
мощное переживание смерти-возрождения и через состояния космического
единства. В результате они приобщились духовности и проявили глубокий интерес
к древним и восточным философиям. Некоторые восприняли идею
перевоплощения, реинкарнации: другие начали заниматься медитацией, йогой и
другими формами духовной практики. Эти проявления, по его словам, были
четкими признаками психотического процесса. Сегодня придти к такому выводу
труднее, чем в конце 60-х годов, учитывая широко распространившийся интерес к
духовной практике. И тем не менее, это по-прежнему хороший пример общей
ориентации современного психиатрического мышления.
Положение в западной психиатрии с определением душевного здоровья и
болезни, клинического диагноза, общей стратегии лечения и оценки
терапевтических результатов довольно запутано и оставляет желать много
лучшего. Психическое здоровье и нормальная умственная деятельность
определяются в ней как отсутствие психопатологии, а позитивного описания
нормального человека до сих пор нет. Такие понятия, как активное удовольствие от
существования, жизнелюбие, способность любить, альтруизм, уважение к жизни,
творчество, самоактуализация едва ли учитываются в психиатрии. Применяемые в
настоящее время психотерапевтические методы вряд ли способны достичь даже
той цели, которую сформулировал еще Фрейд: <Заменить чрезмерные мучения
невротика нормальными страданиями повседневной жизни>. Более смелые
результаты немыслимы без внедрения духовности и трансперсональной
перспективы в практику психиатрии, психологии и психотерапии.
Психиатрия и религия: роль духовности в жизни человека
Отношение традиционной психиатрии и психологии к религии и мистицизму
определяется механистической и материалистической ориентацией западной
науки. Во Вселенной, где первична материя, а жизнь и сознание являются лишь ее
случайными продуктами, не может быть подлинного признания духовной размер-
ности существования. Просвещенное научное отношение означало бы принятие
собственной незначительности как обитателя одного из бесчисленных небесных
тел Вселенной, в которой миллионы галактик. А еще следовало бы признать, что
мы являемся не чем иным как только высоко развитыми животными и биологичес-
кими машинами, состоящими из клеток, тканей и органов. И наконец, научное
понимание нашего существования подразумевает принятие той точки зрения, что
сознание есть физиологическая функция мозга и что психика управляется
бессознательными силами инстинктивной природы.
Часто подчеркивается, что три главных переворота в истории науки показали
человеку его настоящее место во Вселенной. Первым был переворот Коперника,
разрушивший убеждение в том, что Земля есть центр Вселенной и человечество
занимает в ней особое место. Вторым - дарвиновская революция, положившая
конец концепции уникального и привилегированного места людей среди
животных. И, наконец, фрейдовский переворот низвел психику к производной от
базовых инстинктов.
Психиатрия и психология, управляемые механистическим мировоззрением, не
способны отличить ограниченность и поверхностность верований, которые
характерны для главенствующих доктрин многих религий, от глубины подлинных
мистических традиций и великих духовных философий - различных школ йоги,
кашмирского шиваизма, ваджраяны, дзен-буддизма, даосизма, каббалы,
гностицизма или суфизма. Западная наука слепа к тому, что эти традиции являются
плодами многовекового изучения человеческого разума, соединявшего в себе
систематическое наблюдение, эксперимент и построение теорий, причем в манере,
очень близкой к научным методам.
Западная психология и психиатрия огульно отвергают любую форму духовности
как ненаучную, сколь бы она ни была совершенна и обоснованна. В контексте
механистической науки духовность приравнивается к примитивному предрассудку,
невежеству или к клинической психопатологии. Правда, когда религиозное верова-
ние разделяется большой группой людей, внутри которой оно увековечено
культурным программированием, это еще более или менее приемлемо для
психиатров. В таких обстоятельствах обычные клинические критерии не
применяются, общее верование не рассматривается как обязательный признак
психопатологии.
Глубокие духовные убеждения в незападных культурах с несовершенной
образовательной системой обычно объясняются невежеством, инфантильным
легковерием и предрассудками. В нашем собственном обществе такая
интерпретация духовности явно не пройдет, особенно среди хорошо образованных
и высоко интеллектуальных личностей. Поэтому психиатрия прибегает к выводам
психоанализа, утверждающего, что происхождение религий уходит корнями в
неразрешенные конфликты младенческого и детского возраста: понятие божеств
отражает инфантильный образ родительских фигур, отношение верующих к ним
есть признак незрелости и детской зависимости, а ритуальные действия означают
борьбу с угрожающими психосексуальными импульсами, сравнимую с тяготами
невроза навязчивости.
Прямые духовные переживания - ощущение космического единства, чувство
божественной энергии, струящейся через тело, эпизоды смерти-возрождения,
видение света сверхъестественной красоты, память прошлых воплощений или
встречи с архетипическими персонажами рассматриваются как серьезные
психотические искажения объективной реальности, свидетельствующие о па-
тологическом процессе или о душевной болезни. До публикации исследований
Мэслоу академическая психология не хотела признавать, что любое из этих
явлений можно интерпретировать иначе. Теории Юнга и Ассаджиоли,
указывавшие в том же, альтернативном направлении, слишком удалились от
главного течения академической психологии, и их влияние было
малозначительным.
В принципе, западная механистическая наука склонна видеть в духовном опыте
любого рода патологическое явление. Главенствующее направление в
психоанализе, следуя примеру Фрейда, интерпретирует состояние единства и
океаническое сознание мистиков как возврат к первичному нарциссизму и
инфантильной беспомощности (Freud, 1961), а религию рассматривает как кол-
лективный невроз навязчивости (Freud, 1924). Известный психоаналитик Франц
Александер (Alexander, 1931) опубликовал специальную статью, в которой описал
состояния, достигаемые в буддийской медитации, как самопроизвольную
кататонию. Великие шаманы различных традиций характеризовались как
шизофреники или эпилептики, а все видные святые, пророки и религиозные
учители получали всевозможные психиатрические ярлыки. В то время как многие
научные работы описывают сходства между мистицизмом и душевной болезнью,
до подлинного понимания мистицизма и до осознания различий между
мистическим мировоззрением и психозом еще очень далеко. В недавнем отчете
.Группы за развитие психиатрии. (Group tor the Advancement of Psychiatry 1976)
мистицизм описывается как промежуточный феномен между нормальностью и
психозом. В других источниках эти различия чаще всего обсуждаются в рамках
отличий перемежающегося и явного психоза или с упором на культурный
контекст, который позволяет интегрировать определенный психоз в социальные
или исторические обстоятельства. Эти психиатрические критерии применяются
шаблонно и без разбора даже к великим религиозным учителям такого масштаба,
как Будда, Иисус, Магомет, Шри Рамана Махариши или Рамакришна.
Все это привело к странному положению дел в нашей культуре. Во многих
сообществах сохраняется значительное психологическое социальное и даже
политическое давление, заставляющее людей регулярно посещать храмы. Библию
можно обнаружить в тумбочках многих гостиничных аппартаментов, а видные
политики и общественные деятели в своих речах воздают хвалу Богу и религии. И
в то же время, если какому-то представителю типичной конгрегации доведется
испытать глубокое религиозное переживание, священник скорее всего направит
этого человека на лечение к психиатру.
6
Новое понимание психотерапевтического процесса
Понимание природы, происхождения и динамики психогенных расстройств
чрезвычайно важно в теории и практике психотерапии. Оно непосредственно
сказывается на концепции процесса исцеления, на определении эффективных
механизмов психотерапии и трансформации личности, а также на выборе
терапевтических стратегий. К сожалению, в существующих ныне школах пси-
хотерапии интерпретации психогенных симптомов и терапевтических стратегий
различаются так же резко, как и описания базовой динамики человеческой
личности.
Я не буду касаться бихевиоризма, который рассматривает психогенные
симптомы как изолированные наборы мало осмысленных дурных привычек, не
обращая при этом внимания на лежащее в их основе более сложное расстройство
личности. Также оставлю в стороне поддерживающие методы психотерапии и
другие формы психологической работы, которые воздерживаются от глубинного
проникновения по практическим, а не по теоретическим соображениям. Однако,
даже умышленно сужая круг обсуждаемых вопросов и ограничиваясь сравнением
школ так называемой глубинной психологии, мы обнаружим существенные
расхождения во мнениях.
В классическом фрейдистском анализе симптомы рассматриваются как
результат конфликта между инстинктивными потребностями и защитными силами
Эго или как компромиссные образования из запретов и установок Суперэго и
импульсов Ид. В своих Исходных положениях Фрейд отводил исключительное
внимание сексуальным желаниям и рассматривал противостоящие им кон-
трсексуальные силы как проявление <инстинктов Эго>, служащих
самосохранению. В более позднем решительном пересмотре своей теории он
назвал некоторые ментальные явления продуктами конфликта между Эросом
(инстинктом любви, устремленным к единству и созданию высших союзов) и
Танатосом (инстинктом смерти, целью которого является разрушение и возврат к
изначальному неорганическому состоянию). Так или иначе фрейдистская
интерпретация строго биографична и оперирует в рамках индивидуального
организма. Цель терапии - высвободить энергию инстинктов, зажатую в
симптомах, и найти для ее выражения социально приемлемые каналы.
По интерпретации Адлера, предрасположенность к неврозам происходит из
программирования в детстве, характеризующегося чрезмерной опекой,
отверженностью или смешением того и другого. Из-за этого возникает негативный
образ себя и невротическое стремление к превосходству для компенсации
утрированной уязвимости и тревожности. В результате такой самоцентрированной
жизненной стратегии невротик оказывается неспособным справляться с
проблемами и получать удовольствие от социальной жизни. Невротические
симптомы являются интегральными аспектами единой системы адаптации,
которую индивид сумел построить на основе ошибочного толкования своего
окружения. И если в концептуальной системе Фрейда все объясняется обсто-
ятельствами прошлого, следующими жесткой линии причин и следствий, то
индивидуальная психология Адлера подчеркивает телеологический принцип. План
невротика всегда будет искусственным, и части его должны оставаться
неосознанными, потому что они противоречат реальности. Цель терапии - не
позволить пациенту жить в этом вымысле и помочь ему признать одностороннюю,
стерильную и в конечном счете саморазрушительную природу таких установок.
Все же, несмотря на некоторые фундаментальные теоретические различия,
индивидуальная психология Адлера имеет общий с психоанализом строго
биографический уклон.
Вильгельм Райх привнес в глубинную психологию уникальное понимание
динамики сексуальной энергии и энергетической экономии в психопатологических
симптомах. Он считал, что вытеснение первоначальной травмы подкрепляется
подавлением сексуальности и блокированием сексуального оргазма. Именно
подавление сексуальных чувств вместе с соответствующей наработкой мышечной
<брони> и особенных характерологических установок составляет, по его мнению,
реальный невроз, а психопатологические симптомы являются лишь его
вторичными, видимыми проявлениями. Ключевым фактором, определяющим
эмоциональное здоровье или болезнь, является экономия сексуальной энергии, ба-
ланс между накоплением и разрядкой. Терапия заключается в высвобождении
накопленной и сдерживаемой сексуальной энергии и в избавлении от мышечной
брони при помощи системы упражнений, в которых используется дыхание и
непосредственная работа с телом. Хотя подход Райха представляет многообещаю-
щее теоретическое отклонение от классического психоанализа и революционную
новацию в практике психотерапии, ему так и не удалось преодолеть сексуальный
акцент своего бывшего учителя и его биографическую ориентацию.
Отто Ранк усомнился в фрейдовской теории сексуального происхождения
неврозов и сместил этиологический фокус на травму рождения. Он считал, что во
всяком невротическом симптоме кроется попытка экстериоризации и интеграции
этого фундаментального для человеческой жизни эмоционального и биологичес-
кого шока. Следовательно, нельзя ожидать реального излечения невроза до тех пор,
пока пациент не столкнется с этим событием в терапевтической ситуации.
Учитывая природу травмы рождения, можно заключить, что вербальная терапия
малоэффективна и должна уступить место непосредственному переживанию.
Признание первичности и независимой значимости духовных аспектов психики
(или того, что на современном языке можно назвать трансперсональным
измерением) было чрезвычайно редким у прямых последователей Фрейда. Только
Юнг сумел действительно глубоко проникнуть в трансперсональную область и
разработать систему психологии, радикально отличающуюся от других психо-
аналитических теорий. За годы систематического исследования бессознательного в
психике человека Юнг понял, что психопатологию невроза и психоза невозможно
адекватно объяснить через забытый и вытесненный биографический материал.
Фрейдовское понятие индивидуального бессознательного он дополнил понятием
расового и коллективного бессознательного, подчеркнув при этом роль
<мифообразующих> структурных элементов в психике. Другим важным вкладом
Юнга стало определение архетипов - транскультурных изначально
упорядочивающих принципов психики.
Юнговское понимание психопатологии и психотерапии тоже было уникальным.
По его мысли, подавленные и не способные развиваться влечения, архетипические
понуждения, творческие импульсы, таланты или какие-то другие свойства психики
остался примитивными и недифференцированными. Вследствие этого они
оказывают потенциально деструктивное воздействие на личность, мешают
адаптироваться к реальности и проявляются как психопатологические симптомы.
Как только сознательное Эго сумеет встретиться с этими ранее неосознававшимися
или вытесненными компонентами, станет возможной их конструктивная интег-
рация в жизни индивида. Терапевтический подход Юнга выделяет не рациональное
понимание и сублимацию, а активную трансформацию сокровенного бытия
человека путем непосредственного символического переживания психики как
автономной <другой личности>. Руководство этим процессом не по силам одному
терапевту или отдельной школе. Поэтому существенно важно обеспечить пациенту
связь с коллективным бессознательным, чтобы он мог приобщиться к сокрытой там
вековой мудрости.
Обсуждение концептуальных различий и противоречий у ведущих школ
глубинной психологии относительно природы и происхождения эмоциональных
расстройств и эффективных терапевтических механизмов можно продолжать на
примере воззрений Шандора Ференчи, Мелани Клейн, Карен Хорни, Эрика
Фромма, Гарри Стека Салливана, Роберто Ассаджиоли и Карла Роджерса или
новаторских идей Фрица Перлза, Александра Лоуэна, Артура Янова и многих
других. Но главной моей целью является доказательство того, что существуют
популярные и жизнеспособные теории и системы терапии, радикально несогласные
между собой относительно динамики психопатологии и терапевтических методов.
Некоторые из них ограничиваются биографическим или аналитически-
воспоминательным уровнем, другие почти все внимание уделяют перинатальным
элементам или экзистенциальным проблемам, и лишь немногие придерживаются
трансперсональной ориентации.
Теперь можно остановиться на новых открытиях эмпирической психотерапии,
позволяющих примирить и интегрировать многие конфликты в современной
психиатрии, сформулировать более содержательную теорию психологии и
психотерапии.
Природа психогенных симптомов
Данные, полученные в эмпирической психотерапии с применением или без
применения психоделиков, убедительно говорят о необходимости <спектрального
подхода>, уже описанного выше. Совершенно очевидно, что модель психики,
используемая в серьезном самоисследовании, должна быть шире, чем любая из
ныне существующих. В новом контексте разные психотерапевтические школы
предлагают полезные способы концептуализации психической динамики в особых
полосах сознания (или только в отдельных аспектах определенной полосы) и не
претендуют поэтому на исчерпывающее описание.
Эмоциональные, психосоматические и межличностные проблемы могут быть
связаны с любым из уровней бессознательного (биографическим, перинатальным,
трансперсональным), а иногда коренятся во всех. Эффективная терапевтическая
работа должна следовать за процессом в соответствующую ему область и не ог-
раничиваться при этом концептуальными соображениями. Существует множество
симптомов, которые сохраняются до тех пор, пока личность не встретит, не
переживет и не интегрирует те перинатальные и трансперсональные темы, с
которыми симптомы связаны. Для таких проблем биографическая работа любого
вида, масштаба и продолжительности окажется неэффективной.
В свете наблюдении на сеансах эмпирической терапии любой
психотерапевтический подход, ограниченный вербальным общением, мало
эффективен и не способен добраться до сердцевины проблем. Эмоциональная и
психосоматическая энергетика в основе психопатологии настолько стихийна, что
только у прямых, невербальных эмпирических подходов есть какие-то шансы спра-
виться с ее проявлениями. Однако вербальное общение все равно необходимо для
надлежащей интеллектуальной подготовки к эмпирическим сеансам и для
адекватной интеграции. Как это ни парадоксально, но когнитивная работа,
возможно, более важна в контексте терапии, ориентированной на переживания, чем
в любой другой из ее разновидностей.
Мощные гуманистические и трансперсональные методы психотерапии возникли
как реакция на непродуктивность вербальной и чрезмерно
интеллектуализированной ориентации традиционной психотерапии. И как таковые,
они стремятся выделить непосредственный опыт, невербальное взаимодействие и
участие тела в процессе. Быстрая мобилизация энергии и высвобождение эмоци-
ональных и психосоматических блоков, возможные в результате применения этих
революционных методов, будут открывать дорогу перинатальным и
трансперсональным переживаниям. А содержание этих переживаний настолько
необычно, что они чаще всего будут разбивать концептуальные рамки личности,
систему фундаментальных убеждений и мировоззрение, принятое в западной
цивилизации.
Таким образом, современная психотерапия сталкивается с интересным
парадоксом. Если на ранних этапах она пыталась обойти интеллект и исключить
его из процесса, то сейчас важным катализатором для ее развития стало новое
интеллектуальное постижение реальности. В поверхностных формах психотерапии
сопротивление носит эмоциональный и психосоматический характер, но для
радикальной терапии главным препятствием будет когнитивный и философский
барьер. В трансперсональном опыте многое представляет большую
терапевтическую ценность именно тем, что бросает мировоззрению испытателя
настолько основательный вызов, что ему очень трудно допустить такие
переживания без соответствующей интеллектуальной перестройки.
Интеллектуальная защита ньютоно-картезианского определения реальности и
общепринятой картины мира -особо сложная форма сопротивления, и преодолеть
его можно лишь совместными усилиями пациента и терапевта. Терапевт,
предлагающий своим пациентам какой-либо мощный метод эмпирической
психотехники и не способствующий расширению их познаний, подвергает их
<'двойному зажиму>. Им предлагается отбросить всякое сопротивление и
полностью отдаться процессу, а такая отдача обязательно приведет к
переживаниям, которые концептуальная система пациента не воспринимает, к
которым она просто не готова. В этой ситуации настаивать на биографических
интерпретациях, придерживаться механистического мировоззрения и
рассматривать процесс с точки зрения линейной причинности значит серьезно ме-
шать успеху лечения и нарабатывать мощный механизм защиты либо у пациента,
либо у ведущего. С другой стороны, знать расширенную картографию
человеческого разума, включающую перинатальный и трансперсональный опыт, и
новые парадигмы, появляющиеся на стыке современной науки и великих
мистических традиций, значит получить терапевтические катализаторы необы-
чайной силы.
Поскольку психопатологические симптомы имеют различную динамическую
структуру, в зависимости от связанного с ними уровня психики, бесполезно
описывать их одной всеобщей формулой, разве что такая формула будет невиданно
широкой и обобщенной. На воспоминательно-аналитическом уровне симптомы,
судя по всему, связаны по смыслу с важными воспоминаниями из детства и
последующей жизни. В этом отношении полезно рассматривать их как исторически
определенные компромиссные образования из инстинктивных тенденций и
подавляющих сил Суперэго, а также из болезненных эмоций, неприятных телесных
ощущений и защищающих от них физиологических реакции. В конечном счете, это
элементы прошлого, которые не были в свое время интегрированы и теперь
препятствуют надлежащему переживанию в данное время и в данном месте. Как
правило, они связаны с ситуациями, которые мешают индивиду ощущать
фундаментальное единение и гармонию с Вселенной, способствуют развитию
отчужденности, изоляции, антагонизма и отлученности. А состояние, в котором
удовлетворены все базисные потребности и организм ощущает себя в
безопасности, тесно связано с ощущением космического единства. Болезненные
переживания или условия чрезвычайной нужды создают дихотомию с присущей ей
дифференциацией и конфликтом между жертвенной самостью и пагубным
внешним воздействием, между неудовлетворенным субъектом и вожделенным
объектом.
Когда в собственном опыте индивид соединяется с перинатальной сферой,
фрейдистская структура и все прочие системы, довольствующиеся биографией,
становятся вовсе бесполезными, и попытки применить их служат лишь интересам
защиты Эго. На этом уровне симптомы наилучшим образом могут быть поняты как
компромиссные сочетания возникающих в связи с травмой биологического
рождения эмоций и ощущений с силами, защищающими личность от повторного
их переживания. Полезная биологическая модель этого конфликта противостоящих
тенденции заключается в рассмотрении его как эмпирического отождествления с
младенцем, борющимся за появление на свет, и одновременно с биологическими
силами, представляющими интроективное репрессивное воздействие родового
канала. В связи с сильным уклоном этой ситуации в гидравлику, райхианская
модель, подчеркивающая высвобождение запертых энергий и расслабление ха-
рактерной брони, может оказаться чрезвычайно полезной. Сходство паттернов
сексуального оргазма и оргазма рождения объясняет, почему Райх перепутал
запертые перинатальные энергии со сдавленным либидо, накапливающимся
вследствие незавершенных оргазмов.
Еще один путь к пониманию этого динамического столкновения - рассмотреть
его в перспективе конфликта между отождествлением со структурой Эго и образом
тела, с одной стороны, и необходимостью тотальной сдачи, смерти Эго и
трансценденции, с другой. Соответствующие экзистенциальные альтернативы -
это либо постоянное застревание в ограниченном образе жизни, управляемой
предельно саморазрушительными стратегиями Эго, либо расширенное,
просветленное существование с трансперсональной ориентацией. Естественно,
неискушенный и неинформированный человек не будет знать ничего о второй
альтернативе до тех пор, пока реально не испытает духовного раскрытия. Две
основные стратегии существования, связанные с двумя крайними полюсами этого
конфликта, следующие: подход к миру, к жизни как к борьбе (словно в родовом
канале) или, наоборот, как к взаимному обмену, к поддерживающему
динамическому танцу, сравнимому с симбиотическим взаимодействием ребенка и
хорошей матки, хорошей материнской груди.
Тревожное цепляние в противоположность полному доверию, намеренная
приверженность иллюзии владения ситуацией в противоположность принятию
факта полной зависимости от космических сил, желание быть чем-то иным или
где-то в ином месте в противоположность принятию своих насущных
обстоятельств- вот дополнительные полезные наборы альтернатив для концепту-
ализации процесса, лежащего в основе симптомов на перинатальном уровне.
Динамическую структуру психогенных симптомов, коренящихся в
трансперсональной области психики лучше всего описывать через представление
их в качестве компромиссных образований из защитного цепляния за
рациональный, материалистический и механистический образ мира и из
переполняющего осознания того, что человеческое существование и Вселенная
суть проявления глубокого таинства, не вмещающегося в рамки рассудка. У иску-
шенных людей философская битва между здравым смыслом и культурным
программированием, с одной стороны, и метафизическим по существу
мировоззрением, с другой, может принять форму концептуального конфликта
между фрейдовской и юнговской психологией или между ньютоно-картезианским
подходом к мирозданию и новыми парадигмами.
Как только индивид откроется навстречу переживаниям, лежащим в основе этих
симптомов, новая информация о Вселенной и существовании радикально
преобразит его мировоззрение. Ему станет очевидно, что некоторые мировые
события, которые в соответствии с линейным пониманием времени должны были
безвозвратно затеряться в отдаленной истории или еще не произошли. могут при
определенных обстоятельствах переживаться со всей сенсорной живостью, обычно
присущей лишь настоящему моменту. Различные аспекты Вселенной, от которых
мы должны были бы быть отделены непроницаемым пространственным барьером,
могут вдруг стать легко доступными эмпирически и в определенном смысле
проявиться как части или как продолжение нас Области, обычно не
воспринимаемые прямо органами чувств (такие, как физический и биологический
микромиры, астрофизические объекты и процессы) становятся доступными для
непосредственного восприятия. В наше обыденное ньютоно-картезнанское созна-
ние могут с необычайной силой ворваться архетипические сущности и
мифологические эпизоды, которые согласно механистической науке не должны
иметь независимого существования. Мифотворческие аспекты психики создадут
образы божеств, демонов и ритуалов из различных, никогда и никем не изучавших-
ся культур. Они будут представлены в одном континууме с элементами
феноменального мира и с тон же детальной точностью, которая характерна для
исторически и географически удаленных событии материальной реальности.
Изложив то, что представляется типичными конфликтами, лежащими в основе
психогенных симптомов на биографическом, перинатальном и трансперсональном
уровнях психики, мы можем теперь попытаться свести все эти кажущиеся
разнородными механизмы к общему знаменателю и сформулировать обобщенную
концептуальную модель для психопатологии и психотерапии С учетом сказанного
ранее о принципах спектральной психологии и гетерогенности отдельных полос
сознания, такой унифицирующий <парашют> должен быть необычно широким и
всеохватывающим. Для его создания нам необходимо вернуться к новому оп-
ределению человеческой природы, возникающему в современных исследованиях
сознания.
Я уже ранее отметил, что человеку свойственна странная двойственность,
которая в некотором смысле напоминает частице-волновую дихотомию света и
субатомного вещества. В некоторых случаях людей можно с успехом описать как
отдельные материальные объекты, как биологические машины, но в других
случаях они проявляют свойства обширных полей сознания, которые преодолевают
ограничения пространства, времени и линейной причинности. По всей видимости,
существует фундаментальное динамическое напряжение между этими двумя
аспектами человеческой природы, и в нем отражается двойственность части и
целого. которая существует повсюду в космосе на самых разных уровнях
реальности.
То. что в психиатрии считается симптомами душевной болезни, можно
рассматривать как проявление <информационного шума> на границе
взаимодействия этих двух взаимодополняющих крайностей. Симптомы являются
эмпирическими гибридами, которые представляют не какой-то один из модусов и
не плавную интеграцию обоих, а их конфликт и столкновение. На биографическом
уровне примером этому может послужить невротик, чье переживание настоящего
момента искажено частичным проникновением опыта, который контекстуально
принадлежит к другим временным и пространственным рамкам. У него нет ясного
и адекватного опыта, соответствующего настоящим обстоятельствам, нет у него и
полной связности с детскими переживаниями, которая оправдала бы имеющиеся
эмоции и телесные ощущения. Эта смесь переживаний в отсутствие
различительной интуиции как раз и характеризует странную пространственно-
временную эмпирическую амальгаму, которую психиатры называют
<симптомами>.
На перинатальном уровне симптомы представляют такой же пространственно-
временной гибрид, связующий настоящий момент с временем и пространством
биологического рождения. В каком-то смысле индивид испытывает <здесь и
сейчас> словно конфронтацию с родовым каналом: эмоции и телесные ощущения,
которые должны быть полным соответствием рождению, становятся, в другом
контексте, психопатологическими симптомами. И, как в вышеупомянутом
примере, такой человек переживает не текущую ситуацию и не биологическое
рождение; в определенном смысле он как бы застревает в родовом канале и еще не
родился.
Тот же общий принцип можно применить и к симптомам, включающим
переживания трансперсональной природы. Единственное значительное отличие
заключается в том, что для большинства из них мы не в состоянии вообразить
материальный субстрат, которым они могли бы быть опосредованы. Тем из них,
которые связаны с исторической регрессией, очень трудно дать интерпретацию че-
рез механизмы памяти в общепринятом смысле. Для других, связанных с
трансценденцией пространственных барьеров, передачу информации по
материальным каналам невозможно не только обнаружить, но часто и помыслить с
позиции механистического мировоззрения. Иногда явления, лежащие в основе
трансперсонального типа симптомов, оказываются вообще вне западной структуры
объективной реальности - например, архетипы Юнга, конкретные божества и
демоны, развоплощенные сущности. духовные проводники или сверхчеловеческие
существа.
Следовательно, то, что представляется психиатрическим симптомом. можно в
самом широком смысле рассматривать как конфликт на стыке двух различных
модусов опыта, в которых люди могут осознавать себя самих. Первый из этих
модусов можно назвать хилотропическим сознанием1: он подразумевает знание о
себе как о вещественном физическом существе с четкими границами и
ограниченным сенсорным диапазоном, которое живет в трехмерном пространстве
и линейном времени в мире материальных объектов. Переживания этого модуса
систематически поддерживают некоторое число базовых предположении: материя
вещественна; два объекта не могут одновременно занимать одно и то же
пространство; прошлые события безвозвратно утеряны: будущие события
эмпирически недоступны; невозможно одновременно находиться в двух и более
местах; можно существовать только в единственной временной системе; целое
больше части; нечто не может быть истинным и неистинным одновременно.
Другой эмпирический модус можно назвать холотропическим сознанием2: он
подразумевает поле сознания без определенных границ, которое имеет
неограниченный опытный доступ к различным аспектам реальности без посредства
органов чувств. И здесь есть много жизнеспособных альтернатив трехмерному про-
странству и линейному времени. Переживания в холотропическом модусе
систематически поддерживаются набором предположений, диаметрально
противоположных тем, что характерны для хилотропического плана:
вещественность и непрерывность материи является иллюзией, порожденной
частной оркестровкой событий в сознании; время и пространство в высшей степени
произвольны; одно и то же пространство может одновременно быть занято
многими объектами: прошлое и будущее можно эмпирически перенести в
настоящий момент; можно иметь опыт пребывания в нескольких местах
одновременно; можно переживать несколько временных систем сразу; можно быть
частью и одновременно целым; что-то может быть одновременно истинным и
неистинным: форма и пустота взаимозаменимы и т.д.
Скажем, человек может принять ЛСД в Мерилендском научно-
исследовательском центре психиатрии в определенный день, месяц и год. И,
оставаясь в Балтиморе, он может испытывать конкретную ситуацию из своего
детства, прохождение родового канала и свое прежнее воплощение в Древнем
Египте. Сознавая свою повседневную идентичность, он способен эмпирически
отождествлять себя с другим человеком, другой жизненной формой или
мифологическим существом. Он может ощутить себя в другом месте мира или в
мифической реальности, например в шумерском подземном мире или на небесах
ацтеков. Ни одна из таких идентичностей и пространственно-временных координат
не соперничает с другими или с основной личностью и нисколько не проти-
водействует пространству и времени психоделического сеанса.
Жизненный опыт, ограниченный хилотропическим модусом и систематически
отрицающий холотропический, в конечном счете лишен завершенности и чреват
потерей смысла, хотя может обходиться без больших эмоциональных невзгод. А
выборочный к исключительный фокус на холотропическом модусе несовместим (в
то время, пока такое переживание длится), с адекватным функционированием в
материальном мире. Как и хилотропический, холотропический опыт может быть
трудным или же приятным, но в нем нет серьезных проблем до тех пор, пока
человек защищен от внешней ситуации. Психопатологические проблемы
возникают в столкновении и негармоничном смешении двух модусов, когда ни
один из них не переживается в чистом виде. не интегрируется с другим в
переживании высшего порядка.
В таких обстоятельствах стихия внезапного перехода в холотропический модус
слишком сильна, и она мощно вторгается в хилотропический модус. Но в то же
самое время индивид противится возникшему переживанию, потому что оно, как
ему кажется, нарушает ментальное равновесие или даже бросает вызов су-
ществующему мировоззрению-принятие такого опыта потребовало бы коренного
пересмотра природы реальности- И такое смешение двух модусов,
интерпретируемое как нарушение согласованного ныотоно-картезианского образа
реальности, составляет психопатологическое расстройство3. Более мягкие формы с
биографическим акцентом, не подразумевающие серьезного сомнения в природе
реальности, именуются неврозами или психосоматическими расстройствами.
Значительные эмпирические и когнитивные отклонения от обязательной
<объективной реальности>, которые обычно возвещают о выплеске перинатальных
и трансперсональных переживаний, часто диагностируются как психозы. Следует
упомянуть в этой связи, что традиционная психиатрия рассматривает всякое чистое
переживание холотропического модуса как проявление патологии. Такой подход,
все еще преобладающий среди профессионалов, следует считать устаревшим в све-
те теоретических воззрений Юнга. Ассаджиоли и Мэслоу.
Не только психопатологические симптомы, но и многие другие удивительные
наблюдения из психоделической терапии, лабораторных исследований сознания,
эмпирической психотерапии и духовной практики выступают в новом свете, если
мы прибегаем к модели человеческого существа, в которой отражена фунда-
ментальная двойственность и динамическое напряжение между опытом отдельного
существования в качестве материального объекта и опытом безграничного
существования как недифференцированного поля сознания. С этой точки зрения,
психогенные расстройства можно рассматривать как знаки фундаментального дис-
баланса этих взаимодополняющих аспектов человеческой природы. Они, таким
образом, оказываются динамическими узловыми точками. указывающими на те
области, в которых уже невозможно поддерживать искаженное одностороннее
представление о существовании. Для современного психиатра здесь же находятся и
точки наименьшего сопротивления, где можно способствовать процессу
самопознания и трансформации личности.
Эффективные механизмы психотерапии и трансформация личности
Необычные и зачастую драматические результаты психоделической терапии и
других эмпирических подходов естественно вызывают вопрос о терапевтических
механизмах, способствующих этим изменениям. И хотя динамику некоторых
сильных симптоматических изменений и преобразований личности, наблюдаемых
после эмпирических сеансов, можно объяснить по общепринятым воззрениям, в
большинстве из них замешаны процессы, еще не открытые и не признанные
традиционной академической психиатрией и психологией.
Это. впрочем, не означает, что подобного рода явления никогда не встречались и
не обсуждались прежде кое-какие описания есть в антропологической литературе
по шаманской практике, обрядам перехода и целительским церемониям различных
доиндустриальных культур. Исторические источники и религиозная литература
изобилуют описаниями духовной целительской практики и приемов обращения с
эмоциональными и психосоматическими расстройствами в различных
экстатических сектах Однако из-за очевидной несовместимости таких отчетов с
существующими научными парадигмами никто их серьезно не изучал. Но вот ма-
териалы, накопленные за несколько последних десятилетий исследователями
сознания, дают все основания для критического пересмотра данных подобного
рода. Теперь уже вполне очевидно, что существует много чрезвычайно
эффективных механизмов целительства и трансформации личности, которые
намного превосходят биографические манипуляции психотерапии ведущих направ-
лений.
Некоторые из терапевтических механизмов, работающие на начальных стадиях
и в поверхностных формах эмпирической проработки, ничем не отличаются от тех,
что описаны в традиционных пособиях по психотерапии. Однако по интенсивности
они значительно превосходят соответствующую технику вербальных подходов.
Эмпирическая техника психотерапии ослабляет защитную систему и снижает
психологическое сопротивление. Эмоциональные реакции пациента значительно
усиливаются, иногда можно наблюдать мощное отреагирование и катарсис.
Становится легко доступным вытесненный в бессознательное материал из детства
и младенчества Это может привести не только к значительному облегчению в
работе памяти, но и к настоящей возрастной регрессии, к богатому и яркому
проживанию эмоционально значимых воспоминаний Появление этого материала и
его интеграция связаны с эмоциональным и интеллектуальным проникновением в
психодинамику симптомов пациента и плохо отрегулированных паттернов
межличностного общения.
Механизм переноса и его анализ, считающиеся ключевыми в психоаналитически
ориентированной терапии заслуживают здесь особого внимания. Приведение в
действие исходных патогенных констеляций и развитие трансферного невроза
традиционно считалось абсолютно необходимым условием успешной терапии. В
эмпирической же терапии (с применением или без применения психоделических
препаратов) перенос признан излишним осложнением, которого следует избегать.
В использовании подхода столь мощного, что при его помощи можно зачастую
всего за один сеанс подвести пациента к актуальному источнику его эмоций и
телесных ощущений, перенос на терапевта или на ассистента должен
рассматриваться как указание на сопротивление и защитную реакцию пациента,
направленные против столкновения с реальной проблемой. И хотя на
эмпирическом сеансе ассистент может действительно сыграть роль родителя и
даже предложить поддерживающий телесный контакт, очень важно, чтобы эти пе-
реживания были минимальными в промежутках между сеансами. Эмпирическая
техника может и должна культивировать независимость и личную ответственность
за собственные психические процессы.
Прямое осуществление аналитических потребностей4 во время эмпирических
сеансов чаще как раз укрепляет самостоятельность, а не развивает зависимость, как
можно было бы ожидать. Кстати, это отвечает наблюдениям специалистов по
психологии развития, в которых ясно показано, что адекватное эмоциональное
удовлетворение в детстве облегчает ребенку путь к независимости от матери. А те
дети, которые испытывают хроническую эмоциональную депривацию, никогда не
избавляются от привязанности и всю остальную жизнь продолжают искать
удовлетворения, которого им так не хватало в детстве. Складывается впечатление,
что неизбежная в психоанализе хроническая фрустрация разжигает перенос, тогда
как прямое удовлетворение аналитических потребностей индивида в глубоко
регрессивном состоянии облегчает его разрешение.
Многие неожиданные и драматические примеры на более глубоких уровнях
психики могут быть объяснены взаимодействием бессознательных констеляций,
выполняющих функцию динамических управляющих систем. Самыми важными из
них являются системы конденсированного опыта (СКО). которые организуют
материал биографического характера, и базовые перинатальные матрицы (БПМ).
которые играют аналогичную роль хранилища переживаний, связанных с
рождением и процессом смерти-возрождения. Основные характеристики этих двух
категорий функциональных управляющих систем подробно описывались выше.
Можно также упомянуть здесь трансперсональные динамические матрицы, однако
из-за чрезвычайного богатства и более свободной организации трансперсональных
сфер им не так просто дать исчерпывающие описания. В качестве же вводной части
для таких будущих классификаций могла бы быть использована система <вечной
философии>, которая относит разные трансперсональные явления к различным
уровням тонких и каузальных сфер сознания.
По характеру эмоционального заряда нужно отличать негативные управляющие
системы (негативные СКО, БПМ-II, БПМ-III, негативные аспекты БПМ-I,
негативные трансперсональные матрицы) от позитивных управляющих систем
(позитивные СКО, БПМ-IV, позитивные аспекты БПМ-I, позитивные транспер-
сональные матрицы). Общая стратегия эмпирической терапии заключается в том.
чтобы уменьшить эмоциональный заряд, привязанный к негативным системам и
наладить эмпирический доступ к позитивным. Более специальное тактическое
правило заключается в структурировании заключительного периода каждого инди-
видуального сеанса таким образом, чтобы он способствовал завершению и
интеграции бессознательного материала, с которым велась работа в этот
конкретный день.
Проявленное клиническое состояний индивида не является глобальным
отражением природы бессознательного материала и его общего объема (если этот
термин вообще приемлем и уместен для описания событий в мире сознания). То,
как индивид переживает самого себя и мир, зависит гораздо больше от особенного
избирательного фокуса, особого настроя, который делает определенные аспекты
бессознательного материала доступными для опыта. Люди, настроенные на
различные уровни негативных биографических, перинатальных или
трансперсональных управляющих систем, воспринимают себя и мир в общем
пессимистически и испытывают эмоциональный и психосоматический дистресс. И
наоборот, те, кто находится под влиянием позитивных динамических управляющих
систем, пребывают в состоянии эмоционального благополучия и оптимального
психосоматического функционирования. Специфические качества итоговых
состояний зависят в обоих случаях от природы активизированного материала5.
Изменения в управляющем влиянии динамических матриц могут произойти в
результате различных биохимических или физиологических процессов в
организме, могут быть вызваны рядом внешних воздействий физического или
психологического характера. Эмпирические сеансы, судя по всему, глубоко
вмешиваются в динамику управляющих систем психики и в их функциональное
взаимодействие. Детальный анализ феноменологии глубинных эмпирических
сеансов показывает, что во многих случаях внезапное и резкое улучшение в ходе
терапии можно объяснить сдвигом от психологического преобладания негативной
управляющей системы к состоянию, в котором человек находится под
исключительным влиянием позитивной констеляции. Такая перемена не
обязательно означает, что отработан весь бессознательный материал, лежащий в
основе имеющейся психопатологии. Она просто указывает на внутреннее
динамическое смещение от одной управляющей системы к другой. Этот процесс,
который следовало бы назвать трансмодуляцией, может начаться на любом из
психических уровней.
Сдвиг, связанный с биографическими констеляциями, можно назвать
трансмодуляцией СКО. Похожее динамическое смещение от одной
доминирующей перинатальной матрицы к другой будет тогда трансмодуляцией
БПМ. А трансперсональная трансмодуляция связана с управляющими
функциональными системами в трансиндивидуальных сферах бессознательного.
Типичная позитивная трансмодуляция имеет две фазы. Речь идет об
интенсификации доминирующей негативной системы и о внезапном смещении к
позитивной. Впрочем, если сильная позитивная система уже доступна, она может
преобладать на эмпирическом сеансе с самого начала, в то время как негативная
система будет отходить на задний план. И надо сказать, что смещение от одной
динамической констеляции к другой не обязательно ведет к клиническому
улучшению. Остается возможность того, что плохо проведенный и неадекватно
интегрированный сеанс повлечет за собой негативную трансмодуляцию -
смещение от позитивной системы к негативной. Для такой ситуации характерно
неожиданное появление психопатологических симптомов, которые не проявлялись
до сеанса. Пожалуй, в эмпирической работе, проводимой знающим и опытным
терапевтом, это будет редкостью и послужит указанием на то, что в ближайшем
идущем для завершения гештальта необходим еще один сеанс.
Другая интересная возможность - смещение от одной негативной системы к
другой, тоже негативной. Внешне это внутри-психическое событие проявляется в
заметном качественном изменении психопатологии, в смене одного клинического
синдрома другим. Иногда такое преобразование может быть столь резким, что в
течение всего лишь нескольких часов пациент переходит в совершенно иную
клиническую категорию6. И хотя возникающее в результате состояние на первый
взгляд кажется совсем новым, все его главные элементы существовали
потенциально в бессознательном пациента до динамического смещения. Важно
понять, что эмпирическая терапия помимо тщательной проработки бессозна-
тельного материала может включать и резкие смещения фокуса, меняющие его
эмпирическую релевантность. Терапевтические изменения, связанные с
биографическим материалом, имеют сравнительно меньшую значимость-кроме
тех, которые имеют отношение к повторному проживанию воспоминаний
серьезных телесных травм и ситуаций, угрожающих жизни. Терапевтическая сила
эмпирических процессов значительно увеличивается, когда самоисследование
достигает перинатального уровня7. Переживание эпизодов умирания и рождения
может вести к значительному облегчению или даже исчезновению широкого
спектра эмоциональных и психосоматических проблем.
Как мы уже подробно разобрали, негативные перинатальные матрицы
представляют собой важное хранилище эмоций и телесных ощущений
чрезвычайной интенсивности - настоящую универсальную матрицу для
многообразных форм психопатологии. Такие важнейшие симптомы, как тревога,
агрессивность, депрессия, страх смерти, чувство вины, ощущение
неполноценности, беспомощность, общая эмоциональная и телесная
напряженность, имеют глубокие корни на перинатальном уровне. Перинатальная
модель также дает естественное объяснение ряду психосоматических симптомов и
расстройств. Многие аспекты этих явлений и их взаимосвязей наполняются
глубочайшим смыслом, если их рассматривать в контексте родовой травмы.
Поэтому неудивительно, что мощные переживания смерти-возрождения могут
быть связаны с клиническим улучшением широкого круга эмоциональных и
психосоматических расстройств - от депрессии, клаустрофобии и садомазохизма
до алкоголизма и наркомании, а также астмы, псориаза и мигрени. Из понимания
задействованности перинатальных матриц в этих психопатологических
проявлениях можно логически вывести даже новую стратегию отношения к
некоторым психозам.
Но наиболее интересны, пожалуй, наблюдения эмпирической терапии,
касающиеся терапевтического потенциала трансперсональной сферы психики. Во
многих случаях специфические клинические симптомы коренятся в динамических
структурах трансперсональной природы и поэтому не могут быть разрешены на
уровне биографических или даже перинатальных переживаний. Чтобы разрешить
конкретную эмоциональную, психосоматическую или межличностную проблему,
пациент иногда должен пережить драматичные эпизоды явно трансперсонального
характера. Интереснейшие наблюдения в ходе эмпирической терапии указывают на
острую необходимость включить трансперсональное измерение и
трансперсональную перспективу в повседневную психотерапевтическую практику.
В некоторых случаях серьезные эмоциональные и психосоматические
симптомы, которые не удалось разрешить на биографическом или перинатальном
уровнях, исчезают или значительно смягчаются, когда пациент сталкивается с
какими-то эмбриональными травмами. Повторное проживание попыток аборта,
материнских болезней или эмоциональных кризисов во время беременности,
переживание своей нежеланности (<отвергающая матка>) могут иметь большую
терапевтическую ценность. Особенно яркие примеры терапевтических изменений
связаны с опытом прошлых воплощений. Иногда он сопутствует перинатальным
явлениям, в других случаях выступает как самостоятельный эмпирический
гештальт. Аналогичную роль могут играть переживания предков; в этом случае
симптомы исчезают после того, как пациенты позволяют себе повторно прожить
что-то, связанное с воспоминаниями событий из жизни близких или далеких
предков. Я также встречал людей, которые определяли некоторые из своих
проблем как интериоризованные конфликты между семьями своих предков и
разрешали их на том уровне.
Некоторые психопатологические и психосоматические симптомы
идентифицирутся как отражения внезапно проявившегося животного или
растительного сознания. Когда это происходит, для решения проблемы
потребуется полное эмпирическое отождествление с отдельным животным или
растением. В некоторых случаях люди обнаруживают во время эмпирических
сеансов, что какие-то их симптомы, установки и схемы поведения являются
отражениями глубинного архетипического паттерна. Иногда связанные с этим
формы энергии могут быть такими чуждыми по качеству, что их проявление
напоминает то, что раньше называлось <одержимостью>, и терапевтическая
процедура будет во многом напоминать экзорцизм, изгнание нечистого духа, как
оно практиковалось в средневековой церкви или в доиндустриальных культурах.
Ощущение космического единства, отождествление с Универсальным Разумом и
переживание Сверхкосмической и Метакосмической Пустоты заслуживают в
данном контексте особого внимания. Здесь имеется огромный терапевтический
потенциал, который не способна принять во внимание ни одна из существующих
теорий ньютоно-картезианской парадигмы.
Величайшей иронией и одним из парадоксов современной науки является то, что
трансперсональные переживания, которые до недавних пор без разбора обзывались
психотическими, обладают огромным целительным потенциалом, превосходящим
почти все из арсенала средств современной психиатрии. Каково бы ни было
профессиональное или философское мнение терапевта о характере
трансперсональных переживаний, ему всегда следует сознавать их
терапевтический потенциал и поддерживать пациентов, если вольное или
невольное самоисследование ведет их в трансперсональные сферы.
В самом общем смысле, эмоциональные и психосоматические симптомы
указывают на заблокированность потока энергии и в конечном счете представляют
собой конденсированные потенциальные переживания, стремящиеся прорваться
наружу. Их содержание может складываться из конкретных воспоминаний детства,
тяжелых эмоций, накопленных в течение жизни, эпизодов рождения, кармических
констеляций, архетипических паттернов, филогенетических эпизодов,
отождествлений с животными и растениями, проявлений демонической энергии и
многих других феноменов. Следовательно, эффективные терапевтические механиз-
мы несут в себе возможность высвобождения заблокированной энергии и
способствуют ее эмпирическому и поведенческому выражению без предвзятого
отношения к тому, какую форму примет этот процесс.
Завершение эмпирического гештальта приносит терапевтические результаты
независимо от того, осознаются ли на интеллектуальном уровне происходящие
процессы. Мы видели (и в психоделической терапии и на эмпирических сеансах с
использованием техники холономной интеграции) драматичное разрешение
проблем с долгосрочным эффектом, даже когда используемые механизмы уходили
за рамки всякого рационального понимания. Можно привести следующий
наглядный пример.
Несколько лет назад на одном из наших пятидневных семинаров присутствовала
женщина (назовем ее Глэдис), которая на протяжении многих лет страдала от
почти каждодневных приступов глубокой депрессии. Они обычно начинались
после четырех часов утра и продолжались несколько часов. Ей было чрезвычайно
трудно мобилизовать свои ресурсы, чтобы встретить каждый новый день.
На семинаре она приняла участие в сеансе холономной интеграции. Эта техника
соединяет контролируемое дыхание, пробуждающую музыку и
концентрированную работу с телом -по моему мнению, она является самым
мощным эмпирическим подходом, сравнимым лишь с психоделической терапией.
На дыхательном сеансе у Глэдис очень высоко мобилизовалась телесная
энергетика, но разрешения не произошло - случай исключительный в нашей
работе. На следующее утро депрессия появилась как обычно, но была гораздо
более глубокой, чем когда-либо прежде. Глэдис пришла на занятия группы в
состоянии чрезвычайного напряжения, подавленности и тревоги. Пришлось
изменить утреннюю программу и незамедлительно заняться эмпирической работой
с ней одной.
Мы попросили ее лечь, закрыть глаза, чаще дышать, слушать музыку и
отдаваться любому переживанию, которое просилось наружу. Примерно пятьдесят
минут Глэдис неистово дрожала и проявляла другие признаки сильного
психомоторного возбуждения; она громко кричала и сражалась с невидимыми
врагами. Уже потом она рассказала, что эта часть ее переживаний была связана с
повторным проживанием рождения. В определенный момент ее крики стали более
членораздельными, они напоминали слова на непонятном языке. Мы попросили ее
издавать звуки в той форме, которую они принимали, и не пытаться оценивать их
интеллектуально. Неожиданно ее движения стали крайне стилизованными и
подчеркнуто выразительными, она стала нараспев произносить очень сильную, как
казалось, молитву.
Воздействие этого события на группу было чрезвычайным. Не понимая слов,
многие из присутствовавших были глубоко тронуты и расплакались. Закончив свое
песнопение, Глэдис успокоилась и перешла в состояние экстатического
блаженства, в котором оставалась, не двигаясь, более часа. Позже она не могла
объяснить, что с ней произошло, и отметила, что не имеет понятия, на каком языке
читала молитву.
Присутствовавший в группе аргентинский психоаналитик, сообщил, что Глэдис
читала молитву на прекрасном сефардском языке, который он, как оказалось, знал.
Он перевел ее слова следующим образом: <Я страдаю, и я всегда буду страдать. Я
плачу и буду плакать вечно. Я молюсь и всегда буду молиться>. Сама Глэдис не
знает даже современного испанского, не говоря уже о сефардском, и вообще не
представляет, что такое сефардский язык.
В других случаях мы были свидетелями шаманского речитатива, говорения на
несуществующих языках или оригинальных звуков животных различных видов, и
последствия этих проявлений были такими же благоприятными. Поскольку
никакая терапевтическая система по всей вероятности не в состоянии предсказать
события такого рода, единственной разумной стратегией в подобных ситуациях
кажется должно быть, наверное, полное доверие к внутренней мудрости самого
процесса.
Зачастую психопатологические симптомы связаны сразу с несколькими
уровнями психики или диапазонами сознания. Я завершу этот раздел об
эффективных механизмах психотерапии и трансформации личности описанием
нашего опыта с участником одной из групп на пятидневном семинаре, с тех пор он
стал моим близким другом.
Норберт, психолог и священник, в течение многих лет страдал от сильной боли в
плече и грудных мышцах. Повторные медицинские обследования, в том числе
рентгеновское, не обнаружили никаких органических изменений, и все
терапевтические попытки оставались безуспешными. Во время сеанса холономной
интеграции ему с большим трудом удавалось выносить музыку, и его приходилось
уговаривать превозмочь испытываемый им острый дискомфорт и оставаться в
процессе. Примерно полтора часа он испытывал сильнейшие боли в грудной клетке
и плече, яростно сражался, словно его жизни что-то серьезно угрожало, давился и
кашлял, испуская громкие крики. Позже успокоился, расслабился и затих, а потом
с заметным удивлением сообщил, что это переживание высвободило напряжение в
плече, и он избавился от боли. Облегчение оказалось постоянным; вот уже более
пяти лет прошло после сеанса, а симптомы не повторялись.
Позже Норберт рассказал, что в его переживании было три разных слоя, все
связанные с болью в плече. На самом поверхностном слое он пережил заново
страшную ситуацию из своего детства, когда чуть не лишился жизни. Тогда он с
друзьями копал туннель на песчаном пляже. Когда Норберт был внутри, туннель
обрушился, и он чуть не задохнулся, пока его откапывали.
По мере углубления переживания он заново испытал несколько эпизодов борьбы
в родовом канале, которые тоже были связаны с удушьем и с сильной болью в
плече, застрявшим за лобковой костью матери.
В последней части сеанса переживание сильно изменилось. Норберт узнал себя
в военном облачении, увидел лошадь и понял, что находится на поле битвы. Он
даже смог определить, что это времена Кромвеля в Англии. В какой-то момент он
почувствовал острую боль и понял, что его грудь пронзена копьем. Он свалился с
коня и почувствовал, как умирает под копытами лошадей.
Отражают подобные переживания <объективную реальность> или нет, все равно
их терапевтическая ценность бесспорна. Терапевт, не желающий поддержать их из-
за своего интеллектуального скепсиса, отказывается от терапевтического
инструмента экстраординарной силы.
Спонтанность и автономность исцеления
Общая терапевтическая стратегия в психиатрии и психотерапии решающим образом зависит от
Общая терапевтическая стратегия в психиатрии и психотерапии решающим
образом зависит от медицинской модели, которая уже обсуждалась. Эта стратегия
во всех эмоциональных, психосоматических и межличностных проблемах видит
проявления болезни. Поэтому характер терапевтических отношении, общин кон-
текст взаимодействия между пациентом и помощником, понимание процесса
исцеления - все моделируется на основе физической медицины.
В медицине терапевты проходят длительное специальное обучение и практику,
их понимание того, что именно не в порядке у пациента, значительно превосходит
понимание самих пациентов. Поэтому пациентам отведена пассивная и зависимая
роль, они должны просто выполнять то, что им говорится, их вклад в лечение
ограничен предоставлением субъективных данных о симптомах и обратной связи
по поводу результатов терапии. Главное внимание в лечении отводится
медицинскому вмешательству - лекарствам, инъекциям, облучению или
хирургии; огромный вклад в исцеление за счет внутренних восстановительных
процессов в организме принимается как должное и особо не упоминается.
Крайностью является хирургическая модель, когда пациента лечат под общим
наркозом, и решение проблемы рассматривается как помощь организму со
стороны.
Медицинская модель по-прежнему управляет психиатрией, несмотря на все
возрастающую очевидность того, что она непригодна и возможно даже вредна,
когда ее применяют как исключительный подход ко всем проблемам, которыми
занимаются психиатры.
Она имеет огромное влияние не только на специалистов с ярко выраженной
органической ориентацией, но и на практиков динамической психотерапии. Здесь,
как и в медицине, врач считается специалистом, который лучше понимает психику
пациентов, чем они сами; именно от него ожидается решающее истолкование их
переживаний. Пациент вносит в терапевтическую ситуацию только свои
интроспективные данные, а деятельность терапевта становится главной
направляющей силой всего процесса. Множество явных и неявных аспектов
медицинской модели устанавливает и поддерживает пассивную и зависимую роль
пациента. А ведь мы уже выяснили, что общая стратегия любой формы
психотерапии основана на концепции того, как функционирует психика, почему и
как развиваются симптомы, что необходимо сделать для изменения ситуации.
Таким образом, по медицинской модели терапевт становится активным
действующим лицом, обладающим необходимым знанием и оказывающим
критическое и решающее воздействие на терапевтический процесс.
Хотя различные школы глубинной психотерапии в теории подчеркивают
необходимость проникновения за симптомы, т. е. к более глубоким и
обусловливающим эти симптомы состояниям, в повседневной клинической
практике устранение симптомов обычно путают с улучшением, а их
интенсификацию-с ухудшением эмоциональных расстройств. Представление о
том, что интенсивность симптомов является надежным и однозначным показателем
серьезности патологического процесса, имеет некоторую обоснованность в
физической медицине. Но даже там оно уместно только в тех случаях, когда
исцеление происходит спонтанно или когда терапевтическое вмешательство
направлено на первопричину, а не на имеющиеся симптомы.
Никто не сочтет хорошей медицинскую практику, которая ограничит свои
усилия облегчением внешних проявлений болезни, в то время как известны
лежащие в их основе процессы, на которые можно было бы непосредственно
воздействовать8. Тем не менее, именно такой стратегии придерживается
современная психиатрия. Сведения, полученные в исследовании сознания, застав-
ляют думать, что рутинная медицинская и симптоматическая ориентация не только
остается поверхностным компромиссом (что обычно признают более
просвещенные психиатры), но во многих случаях является прямо
антитерапевтической, потому что мешает динамике спонтанных процессов,
несущих в себе подлинно исцеляющий потенциал.
Когда человек, страдающий от эмоциональных или психосоматических
симптомов, сталкивается с этими проблемами в ходе психоделической терапии или
в одном из видов новой эмпирической техники, эти симптомы характерным
образом активизируются и усиливаются по мере того, как пациент приближается к
биографическому, перинатальному или трансперсональному материалу, лежащему
в их основе. Полное сознательное проявление и интеграция такой основы ведет
затем к устранению или к модификации проблемы. Смена внешних проявлений
представляет в этом случае динамическое, а не просто симптоматическое
разрешение.
Как правило, столкновение с базисным опытом переносится гораздо тяжелее и
болезненнее, чем дискомфорт от симптомов в повседневной жизни, хотя здесь
много одинаковых элементов. Но зато эта стратегия предоставляет возможность
радикального и стабильного разрешения, а не просто подавляет и маскирует под-
линные проблемы. Подход значительно отличается от аллопатических стратегий
медицинской модели. У него есть, кстати, параллель в гомеопатической медицине,
где основные усилия направлены на выделение существующих симптомов для
мобилизации подлинных самоисцеляющих сил в организме.
Психологическое понимание такого рода свойственно некоторым
гуманистическим эмпирическим подходам, в частности, практике гештальт-
терапии. Глубокое уважение к внутренней мудрости процесса самоисцеления
отличает также и юнговскую психотерапию. У таких целительных стратегий есть
прецеденты и параллели в древних и нынешних доиндустриальных культурах -
шаманские процедуры, духовные целительные церемонии, храмовые мистерии,
собрания экстатических религиозных групп. Свидетельства Платона и Аристотеля
о мощном исцеляющем воздействии греческих мистерий тоже служат важным
образцом. Общим для всех этих подходов является убежденность в том, что если
поддерживать процесс, стоящий за симптомом, то после временного ужесточения
дискомфорта начнется самоисцеление и расширение сознания.
Психопатологические проблемы эффективно искореняются не через облегчение
эмоциональных и психосоматических симптомов, а через их временное усиление,
полное переживание и сознательную интеграцию.
Как отмечалось в предыдущей главе, движущей силой за каждым симптомом
является, в конечном счете, тенденция организма преодолеть чувство
оторванности, исключительное отождествление с телесным Эго и ограничения
материи, трехмерного пространства и линейного времени. В пределе организм
стремится подсоединиться к космическому полю сознания, к холономическому
восприятию мира, но в систематическом процессе самоисследования эта конечная
цель может принять более узкие формы. Это может быть отработкой
биографических травм и самоинтеграцией с позитивных и объединяющих аспектах
жизненной истории, переживанием травмы рождения и настройкой на
океаническое состояние эмбрионального существования, на симбиотическое сли-
яние с матерью в период вскармливания, частичной трансценденцией ограничений
времени и пространства или переживанием различных аспектов реальности,
недоступных в обычном состоянии сознания.
Главным препятствием в процессе так понимаемого исцеления остается
сопротивление Эго, которое выказывает тенденцию защищать представление о
себе и ограниченное мировоззрение, хватается за знакомое, страшится
неизвестного и, сопротивляется усилению эмоциональной и физической боли.
Именно это стремление Эго сохранять status quo мешает спонтанному процессу
исцеления и замораживает его в сравнительно стабильной форме, которую мы
знаем как психопатологические симптомы.
С этой точки зрения любая попытка прикрыть или искусственно облегчить
симптомы должна рассматриваться не только как отрицание проблемы и уход от
нее, но как вмешательство в спонтанные восстановительные тенденции организма9.
Значит, это можно допустить только в том случае, когда пациент, заранее зная о
характере проблем и об альтернативах, твердо решил отказаться от
продолжительного самоисследования, или же когда из-за отсутствия времени,
человеческих ресурсов и соответствующих условий процесс раскрытия
невозможен. В любом случае специалист, использующий симптоматический
подход (скажем. транквилизаторы или поддерживающую психотерапию), должен
полностью осознавать, что прибегает к полумерам и печальному компромиссу, а не
выбирает метод, отражающий научное понимание проблемы.
Очевидные возражения по поводу осуществимости рекомендуемого здесь
подхода заключаются, конечно, в отсутствии человеческих ресурсов, в дороговизне
глубинно-психологической терапии. До тех пор, пока мы думаем в рамках
фрейдовских норм. где один психоаналитик в среднем имеет дело с
восемьюдесятью пациентами за всю свою жизнь, такие опасения представляются
уместными. Однако новая эмпирическая техника резко изменила картину.
Психоделическая терапия предлагает значительное ускорение терапевтического
процесса и позволяет расширить рамки показаний терапии для тех лиц, которые
ранее заведомо исключались,-для алкоголиков, наркоманов и преступных
психопатов. Но поскольку будущее психоделической терапии по-прежнему про-
блематично ввиду административных, политических и юридических препятствий,
кажется более разумным думать о новых эмпирических подходах без
использования медикаментов. Некоторые из них предлагают терапевтические
возможности, далеко превосходящие то, на что может рассчитывать вербальная
техника. К тому же, действительно реалистический подход к эмоциональным
расстройствам должен был бы забрать большую часть исключительной
ответственности из рук профессионалов и опереться на огромные ресурсы широких
слоев населения.
В технике холотропной терапии, разработанной мною вместе с моей женой
Кристиной, до двадцати человек за один сеанс в течение двух или трех часов могут
добиться значительного прогресса в самоисследовании и самоисцелении. Тем
временем еще двадцать человек, выступающих в качестве ассистентов-ситтеров,
развивают в себе умение содействовать другим людям в таком процессе. Двое или
трое специально обученных людей обычно присутствуют для оказания помощи в
случае необходимости. Помогая другим, ситтеры часто получают значительную
пользу. Такие ситуации не только увеличивают доверие к себе и приносят
удовлетворение, но могут стать источником важного проникновения в собственные
психические процессы. Как только с системы будет снято заклятие медицинской
модели, науке и искусству самоисследования и помощи эмоциональному процессу
других людей может быть найдено место в базовом образовании. Многие уже
существующие виды психотехники соединяют самоисследование и психоло-
гическое обучение с искусством и развлечением таким образом, что это делает их
подходящими для использования в образовательном контексте.
Интуитивные догадки современных исследователей сознания имеют далеко
идущие последствия и для определения роли терапевта. Представление о том, что
базовая медицинская и специальная психиатрическая подготовка достаточна для
решения психиатрических проблем, часто подвергалось критике даже из
традиционных источников. И если эмоциональные проблемы нисколько не мешают
терапевтическим способностям хирурга или кардиолога (за исключением тех
случаев, когда они становятся чрезмерными), они значительно влияют на работу
психиатра. Вот почему в идеале психиатр должен сам пройти через процесс
глубокого самоисследования.
Впрочем, за несколько лет психоаналитической подготовки по использованию
свободных ассоциаций и работы с пациентами под присмотром вряд ли
проникнешь дальше поверхности психики. Метод свободных ассоциаций - очень
слабый инструмент для эффективного самоисследования. Кроме того, узкий
теоретический фокус удерживает процесс в биографической сфере. Даже годы
аналитической подготовки (за исключением юнгианского анализа) не дадут
аналитику контакта с перинатальными или трансперсональными элементами
психики. Значит, использование новой эмпирической техники требует подготовки,
включающей личный опыт тех состояний, которые высвобождаются при помощи
новой техники. И далее, такой процесс никогда не завершается; в своей
терапевтической работе и даже в повседневной жизни он постоянно будет
сталкиваться с новыми насущными проблемами. А после успешной проработки и
интеграции материала на биографическом и перинатальном уровнях, диапазон
возможных трансперсональных проблем будет для него соизмерим с самим сущес-
твованием.
По той же причине терапевт никогда не станет авторитетом, интерпретирующим
за пациентов, что означают их переживания. Даже при большом клиническом
опыте не всегда можно правильно определить, что за тема лежит в основе
конкретного симптома. Заслуга этого открытия принадлежит Юнгу, который
первым осознал, что процесс самоисследования - это путешествие в неизвестное
и постоянное обучение. Признание этого факта меняет отношения врача и
пациента, преобразует их в совместное путешествие двух искателей.
Безусловно, в этой процедуре старшинство остается - терапевт предлагает
технику для активизации бессознательного, создает поддерживающую обстановку
для самоисследования, обучает базовым стратегиям и внушает доверие к процессу.
Однако в том, что касается внутреннего переживания, авторитетом так или иначе
будет сам пациент. Успешно завершенное переживание, не требует интерпретации.
Таким образом, большая часть работы по истолкованию уступает место соучастию
в происходящем. Одна из важных задач терапевта - обеспечить внутреннее
завершение переживания и не позволить ему вылиться в действие, что составляет,
возможно, самую серьезную проблему в подобной работе. Во многих случаях
разница между дисциплинированной интернализацией процесса и проецирующим
отыгрыванием будет решающим фактором, который как раз и отличает мисти-
ческие поиски от серьезной психопатологии.
Существуют указания на то, что даже те острые психотические состояния, для
которых применение методов медицинской модели может показаться наиболее
подходящим и оправданным, являются на самом деле драматичными попытками
организма решить проблему, самоисцелиться и достичь нового уровня интеграции.
Как я уже упоминал, в литературе отмечалось, что в некоторых случаях острый
психотический срыв (даже при теперешних условиях, очень далеких от идеальных)
приводит к улучшению приспособляемости.
Так же хорошо известно, что острые и драматичные психотические состояния
имеют гораздо лучший прогноз, чем те, что развиваются медленно и
непредсказуемо. Наблюдения подобного рода согласуются с современными
исследованиями сознания в том, что главной проблемой во многих психотических
эпизодах является не высвобождение бессознательного материала, а остаточные
элементы контроля Эго, которые мешают успешному завершению гештальта. Если
это так, то избираемая стратегия должна заключаться не в том, чтобы навесить
психопатологический ярлык на процесс и пытаться помешать ему путем
подавления симптомов, а в том, чтобы этому процессу способствовать и ускорять
его в атмосфере поддержки.
Таким образом, переживания психотических пациентов следует поддерживать,
но не в смысле их верности по отношению к материальному миру, а как важные
шаги в процессе личностной трансформации. Поэтому поддержка и поощрение в
этом процессе не означают согласия с нарушениями восприятия и иллюзорной
интерпретацией общепринятой реальности. Стратегия ассистирования состоит в
систематическом стремлении направить процесс внутрь и углубить его,
переориентируя от феноменального мира к внутренним реалиям. Привязка
внутренних переживаний к внешним лицам и событиям часто служит мощным
инструментом сопротивления процессу внутренней трансформации.
Немногие из использовавшихся в прошлом альтернативных подходов к психозу
основывались на принципе поддержки и невмешательства. Мои наблюдения в ходе
психоделической терапии психотиков и эмпирической работы без медикаментов
четко указывают на то, что лучше подходить к психотическим эпизодам с позиции
ускорения и интенсификации процесса (при помощи химических или
немедикаментозных средств). Такая терапевтическая стратегия настолько
эффективна и надежна, что ее следует регулярно применять, где только возможно,
еще до того как пациента отправят в психиатрическую лечебницу и назначат
продолжительное и потенциально опасное медикаментозное лечение большими
дозами транквилизаторов.
Несколько раз во время наших семинаров я видел, как люди, чье эмоциональное
возбуждение имело психотический размах, были способны достичь (после часа или
двух глубинной индивидуальной работы с использованием гипервентиляции,
музыки, работы с телом) свободного от всяких симптомов и даже экстатического
состояния. Переживания, приводившие к такому резкому изменению, обычно
включали перинатальные и трансперсональные темы. И хотя такую транс
модуляцию не стоит путать с <исцелением> или с глубокой перестройкой
личности, систематическое использование этого подхода в тех случаях, когда появ-
ляются тяжелые симптомы, представляет интересную альтернативу
психиатрической госпитализации и транквилизаторам. Кроме того, в
последовательном применении стратегии раскрытия есть потенциал для
фактического решения проблем вместо их маскировки и поворот к
самоактуализации, личностной трансформации и расширению сознания.
Вышеописанный подход будет жизнеспособной альтернативой традиционному
лечению пациентов с острыми непараноидальными психотическими симптомами.
Их ситуация признается и подтверждается в качестве <духовной экстремальной
ситуации> или <трансперсонального кризиса>, а не просто обозначается <душев-
ной болезнью>. Пациента побуждают как можно глубже проникнуть во внутреннее
переживание, а терапевт ассистирует ему в этом. В такой практике терапевту не
обойтись без знакомства с расширенной картографией психики, он должен
чувствовать себя вполне комфортно со всем спектром глубинного опыта, включая
перинатальные и трансперсональные явления, глубоко доверять врожденной
мудрости и целительной силе человеческой психики.
Это позволит ему помочь пациенту в преодолении страхов, энергетических
блоков и сопротивления -т.е. всего, что ломает правильную траекторию процесса,
-и поддержать те позитивные явления. которые традиционная психиатрия
пыталась бы подавить любой ценой,
Степень и характер участия терапевта зависит от стадии процесса, от
расположенности пациента, а также от природы терапевтических отношений. Есть
только две категории пациентов, у которых наш подход сталкивается со
значительными трудностями и может оказаться неприемлемым. Как правило,
пациенты с сильными параноидальными тенденциями будут очень неподатливы;
по большей части они испытывают ранние стадии БПМ-II. Любое предположение
заняться глубоким самоисследованием в таких обстоятельствах равно
приглашению прокатиться в ад, и терапевт, делающий это, автоматически
становится врагом. Чрезмерное использование проекций, нежелание владеть
внутренним процессом, тенденция к цеплянию за элементы внешней реальности и
неспособность к доверительным отношениям - вот комбинация условий,
представляющих серьезное препятствие для эффективной психологической
работы. Пока не будет разработана техника, способная справиться с этим сложным
набором обстоятельств, параноидальные пациенты останутся кандидатами для те-
рапии с транквилизаторами.
К маниакальным пациентам трудно подступиться по другому ряду причин. Их
состояние отражает неполное переживание перехода от БПМ-III к БПМ-IV.
Терапевт, пытающийся применить эмпирическую психотерапию к маниакальным
пациентам, столкнется со сложной задачей убеждения, что они должны отказаться
от оборонительного цепляния за свою шаткую новую свободу и выполнить более
серьезную работу с оставшимися элементами БПМ-III. Для многих маниакальных
пациентов современное лечение с использованием солей лития будет оставаться
предпочтительной терапией даже при наличии опытного профессионального
руководства. Параноидальные и маниакальные пациенты плохо воспринимают
эмпирический подход, и в их случаях использование внутреннего целительного
потенциала психики было бы чрезвычайно утомительным делом. Иногда пациенты
из других диагностических категорий могут выказывать нежелание или неспо-
собность встретиться со своими проблемами на опыте; лучшим средством для них
будет подавляющий симптомы психофармакологический подход. Кто-то из них
получит наибольшую пользу от простой вербальной и невербальной поддержки
при невмешательстве терапевта в процесс. Но тем не менее, при благоприятных
обстоятельствах активная помощь процессу и его углубление выглядят более
предпочтительными.
Как только симптомы мобилизованы и начинают трансформироваться в поток
эмоций, телесных ощущений или ярких и сложных переживаний, важно поощрить
полную самоотдачу переживаниям и подключение периферийных каналов для
запертых энергий, при этом помогая испытателю избавиться от внутренней
цензуры и от блокирования процесса по когнитивным предубеждениям. При такой
стратегии симптомы буквальным образом трансмутируют в различные
последовательности переживаний и поглощаются самим процессом. Важно
помнить, что некоторые симптомы и синдромы менее подвержены переменам, чем
другие, и так же обстоит дело с чувствительностью и податливостью к
психоделическим препаратам. В спектре дифференцированных реакций на одном
краю -синдром навязчивости с его исключительной ригидностью и мощными
защитами, на другом - истерия с драматическим реагированием на минимальное
вмешательство. Высокий уровень сопротивления представляет серьезное
препятствие в эмпирической терапии и требует специальных технических мо-
дификаций .
Каковы бы не были характер и сила техники, используемой для активизации
бессознательного, базовая терапевтическая стратегия остается все той же: и
терапевт и пациент должны доверять мудрости организма пациента больше, чем
своим собственным интеллектуальным суждениям. Если оба они поддерживают
естественное развертывание процесса и разумно сотрудничают с ним - без
ограничений, продиктованных традиционными концептуальными,
эмоциональными, эстетическими или этическими соображениями, - итоговое
переживание непременно будет исцеляющим по самой своей природе.
Психотерапия и духовное развитие
Как уже упоминалось, ни одна западная школа психотерапии, за исключением
психосинтеза и юнгианской психологии, не признает духовность подлинной и
аутентичной силой психики. Теоретические рассуждения по большей части не
учитывают богатства знаний о сознании и разуме, накопленного за века великими
духовными традициями мира. Глубокие по смыслу послания этих систем
полностью игнорируются и отбрасываются, объясняются как примитивные
предрассудки, как вариации детских конфликтов или как культурные эквиваленты
неврозов и психозов.
Духовность и религию в западной психиатрии толковали как нечто,
генерируемое человеческой психикой в ответ на внешние события -
ошеломляющее воздействие окружающего мира, угрозу смерти, страх перед
неизвестностью, конфликтные отношения с родителями и т.п. До недавнего
времени единственной структурой, где можно было непосредственно испытывать
альтернативные реалии духовной природы, были рамки душевной болезни. В
конкретной клинической работе с религиозными верованиями пациента мирятся,
только если их разделяют большие группы людей. Идиосинкразические системы
веровании, отклоняющиеся от регламентированных и культурно приемлемых
форм. или прямые переживания духовных реалии обычно истолковываются как па-
тологические, свидетельствующие о психотическом процессе.
Но некоторые исследователи сочли традиционную психиатрическую точку
зрения на духовность и религию неприемлемой. Основатель психосинтеза Роберто
Ассаджиоли, итальянец по происхождению, видел в духовности жизненную силу
человеческого существования и самую суть психики. Многие из явлений, которые
официальная психиатрия считает психопатологическими, он интерпретировал как
сопутствующие духовному раскрытию (Assagioli, 1977). К. Г. Юнг, также
придававший огромное значение духовным измерениям и импульсам психики,
создал надежную концептуальную систему, которая соединяет и интегрирует
психологию и религию. Еще один значимый вклад в новое понимание отношений
человеческой личности к мистическому опыту принадлежит Абрахаму Мэслоу. На
основе широких исследований многих спонтанных мистических (или <пиковых>,
по его определению) переживаний, он опроверг традиционное психиатрическое
воззрение, приравнивавшее их к психозам, и сформулировал радикально новую
психологию. По Мэслоу, мистический опыт не следует считать патологическим;
гораздо более уместно было бы рассматривать его как сверхнормальный,
поскольку он ведет к самоактуализации и происходит у нормальных во всем
остальном и вполне адаптированных индивидов.
Наблюдения в ходе психоделической терапии и других форм глубинной
эмпирической работы полностью подтверждают соображения этих трех
исследователей и наводят даже на более радикальную формулировку связи между
человеческой личностью и духовностью. В соответствии с новыми данными,
духовность - неотъемлемое свойство психики, проявляющееся спонтанно при
достаточно углубленном самоисследовании. Прямое эмпирическое столкновение с
перинатальным и трансперсональным уровнями бессознательного всегда связано
со спонтанным пробуждением духовности, и это никак не зависит от переживаний
детства, религиозной запрограммированости, конфессии, даже от культурной и
расовой принадлежности. Человек, соприкоснувшийся с этими уровнями своей
психики, естественным образом вырабатывает новое мировоззрение, в котором
духовность становится естественным, сущностным и жизненно необходимым
элементом существования. На моих глазах трансформации подобного рода
происходят с людьми из широкого круга личностей, включающего упорных
атеистов, скептиков, циников, даже марксистских философов и позитивистски
ориентированных ученых.
Отсюда следует, что атеистический, механистический и материалистический
подход к миру и существованию отражает глубокое отчуждение от сердцевины
бытия, отсутствие подлинного понимания себя и психологическое подавление
перинатальной и трансперсональной сфер собственной психики. Это также
означает, что человек идентифицирует себя лишь с одним частичным аспектом
своей природы, с телесным Эго и хилотропическим модусом сознания. Такое
усеченное отношение к себе самому и к существованию чревато, в конечном счете,
ощущением тщетности жизни, отчужденностью от космического процесса, а также
ненасытными потребностями, состязательностью, тщеславием, которые не в со-
стоянии удовлетворить никакое достижение. В коллективном масштабе такое
человеческое состояние приводит к отчуждению от природы, к ориентации на
<безграничный рост> и зацикливанию на объектных и количественных параметрах
существования. Такой способ бытия в мире предельно деструктивен и на личном и
на коллективном плане.
В процессе систематического глубинного самоисследования эпизоды смерти-
возрождения и трансперсональные явления проступают в том же континууме
переживаний, что и биографический материал, анализ которого считается
терапевтически полезным в традиционной психиатрии. Поэтому интересно, как
общепринятая воспоминательно-аналитическая психотерапевтическая работа
соотносится с процессом духовного раскрытия Клинические наблюдения
позволяют твердо сказать, что биографически ориентированный анализ и
трансперсональные переживания являются двумя взаимодополняющими аспектами
процесса систематического самоисследования.
Постепенная отработка травматических аспектов ранней история пациента часто
открывает путь к перинатальному и трансперсональному опыту и способствует
духовному раскрытию. И наоборот, люди. имевшие глубокие духовные
переживания на раннем этапе самоисследования (при помощи психоделиков или
других видов мощной эмпирической техники), находят последующую работу с
оставшимися биографическими проблемами гораздо более легкой и быстрой.
В частности, те, кто пережил состояние космического единства, обретают
совсем новое отношение к психотерапевтическому процессу. Они обнаружили
новый неожиданный источник силы и свою подлинную идентичность. Нынешние
жизненные проблемы и прошлый биографический материал предстают теперь в
совершенно ином свете. С новой точки зрения события их настоящего сущест-
вования не кажутся уже столь безусловно важными, как это было прежде. Кроме
того, становится ясной цель психологической работы; дальнейшее
самоисследование напоминает расширение и расчистку дороги к известному месту
назначения, а не слепое копание в темном туннеле.
Терапевтический потенциал переживаний духовного свойства намного
превосходит все связанное с манипуляциями, сосредоточенными на
биографическом материале. Любая концептуальная система, любая
психотерапевтическая техника, не признающая и не использующая перинатальную
и трансперсональную области психики, не только поддерживают поверхностный и
незавершенный образ человеческого бытия, но лишают себя и своих пациентов
мощных механизмов исцеления и личной трансформации.
Зависимость от узких концептуальных рамок может помешать ученым открыть,
распознать или даже вообразить немыслимые возможности в сфере естественных
явлений. Это можно иллюстрировать двумя примерами из современной физики.
Ученые, жестко придерживающиеся ныотоно-картезианской модели Вселенной,
(которая подразумевает неразрушимость материи), не могут и помыслить об
использовании ядерной энергии, требующей расщепления атома. Точно так же
система механической оптики, рассматривающая свет как частицы (фотоны), не
дает теоретического доступа к голографии, где используется интерференция
световых волн. Заглядывая в будущее, можно сказать, что физик, который будет
видеть в теории относительности Эйнштейна точное описание реальности, а не
всего лишь удобную и в конечном счете ограниченную модель, никогда не сумеет
представить себе передвижение и коммуникацию со скоростью, превышающей
световую. По той же причине психиатры, приверженные к строго биографическим
моделям человека, не смогут даже вообразить преобразующую мощь
перинатальных переживаний или трансперсональных состояний сознания.
Строго персоналистичная концепция бессознательного, ограничивающаяся
биографически объяснимыми элементами, не только менее эффективна и менее
ценна, но, в конечном счете, антитерапевтична. Логическим следствием такой
теоретической ориентации будет навешивание психопатологических ярлыков на те
перинатальные и трансперсональные явления, которые нельзя объяснить в столь
узком контексте. Это создает непреодолимое препятствие на пути признания
целительной и трансформирующей силы процесса, затрагивающего перинатальную
и трансперсональную области. Поэтому в контексте традиционного мышления
самоисцеление и духовное раскрытие истолковываются как патология, которую
нужно подавить любой ценой при помощи любых радикальных мер. Из-за такой
терапевтической стратегии современная психиатрия встает перед странной
ситуацией: совместные усилия психиатров, психологов, нейрофизиологов, биохи-
миков и других профессионалов по большей части односторонне направлены на
вмешательство в процессы, которые имеют уникальный терапевтический и
трансформативный потенциал.
С положительной стороны следует признать, что в свете нынешнего
ограниченного понимания природы психопатологии и отсутствия по-настоящему
исцеляющих стратегий в психиатрии использование транквилизаторов имело
большое историческое значение. Они действительно гуманизировали
средневековую атмосферу психиатрических палат, они предотвратили и облегчили
многие страдания и, возможно, спасли многие тысячи жизней.
7
Перспективы психотерапии и самоисследования
Новые прозрения относительно структуры психогенных симптомов, динамики
терапевтических механизмов и природы целебного процесса придутся весьма
кстати для практики психотерапии. Прежде чем обсуждать приложения
современных исследований сознания для будущего психотерапии, будет полезно
подвести краткие итоги нынешнего положения дел, описанного в предыдущих
главах.
Применение медицинской модели в психиатрии имело серьезные последствия
для теории и практики терапии вообще и для психотерапии в частности. Она
глубоко проникла в понимание психопатологических явлений, базовых
терапевтических стратегий и роли терапевта. Заимствованные из соматической
медицины термины <симптом>, <синдром> и <заболевание> применяются не толь-
ко к психосоматическим проявлениям, но и к целому ряду феноменов, связанных с
изменениями в восприятии, эмоциях и процессе мышления. Интенсивность таких
явлений и степень их несовместимости с ведущими парадигмами науки
рассматриваются как мера серьезности клинического состояния.
В соответствии с аллопатической ориентацией западной медицины
психотерапия подразумевает какое-либо внешнее вмешательство, направленное на
противодействие патогенному процессу. Психиатр берет на себя активною роль, он
сам решает, какие аспекты ментального функционирования пациента патологичны,
и борется с ними при помощи разнообразных методов. В некоторых крайних
формах терапевтические методы психиатрии достигли или по меньшей мере
приближаются к идеалу западной механистической медицины, хирургии. В таких
подходах, как психохирургия, лечение электрошоком, кардиазоловый,
инсулиновый или атропиновый шок и другие формы конвульсивной терапии, ме-
дицинское вмешательство происходит без сотрудничества с пациентом или даже
без его сознательного согласия. Менее экстремальные формы медицинского
лечения включают прием психофармакологических препаратов, предназначенных
для изменения ментального функционирования в желаемом направлении. Во время
подобных процедур пациент полностью пассивен и ожидает помощи от научного
авторитета, который полностью принимает на себя заслугу или вину.
В психотерапии влияние медицинской модели было более тонким и все же
значительным. Это верно даже для фрейдовского психоанализа и его производных,
которые в особенности отстаивают пассивный и непрямой подход терапевта. В
конечном счете терапевтическое изменение в значительной мере зависит от вмеша-
тельства терапевта, будь то интуитивное проникновение в исторические и
динамические соответствия материала, представленного пациентом, правильные и
своевременные интерпретации, анализ сопротивления и переноса, контроль
контрпереноса или другие терапевтические маневры, включая надлежащее
использование молчания. И теория и практика психоанализа оставляют воз-
можность переложить большую часть ответственности за процесс на пациента, а
неудачу лечения или отсутствие прогресса отнести на счет саботирующего
действия сопротивления. И тем не менее, в конечном счете клинический успех
отражает умение терапевта -он зависит от качественности его вербальных или не-
вербальных реакций во время терапевтических сеансов.
Поскольку теоретические построения отдельных школ психотерапии и их
техника значительно различаются, уместность вмешательства терапевта можно
оценить только в связи с его конкретной ориентацией. В любом случае
концептуальные рамки терапевта будут явно или скрыто удерживать пациента в
определенной тематической области и ограниченном круге переживаний. А значит,
терапевт не сумеет помочь тому, чьи проблемы ключевым образом связаны с
областями или аспектами психики, которые в его системе не признаются.
До недавнего времени большинство психотерапевтических подходов было
почти исключительно ограничено вербальным взаимодействием. Мощные
эмоциональные или поведенческие реакции пациентов рассматривались поэтому
как нежелательное отыгрывание, как нарушение основных правил терапии.
Вдобавок, традиционные виды психотерапии концентрировали внимание только на
манипулировании ментальным процессом, отрицая телесные проявления
эмоциональных расстройств. Непосредственный физический контакт считался
противопоказанным и не поощрялся. Из-за этого строгого табу работа с телом не
практиковалась даже при неврозах с интенсивным мышечным напряжением,
спазмами или с другими формами драматического вовлечения физиологических и
психосоматических процессов.
Принципы психотерапевтического ассистирования
Новый всеобъемлющий подход к самоисследованию и психотерапии,
основанный на данных современного изучения сознания, отличается от
традиционных систем и стратегии по многим важным аспектам. Я разработал этот
подход вместе с моей женой Кристиной, и мы применяем его на наших семинарах
под названием <холономная интеграция> или <холотропная терапия>. В целом
он представляет уникальную программу, хотя многие из его составных частей
можно обнаружить в различных школах психотерапии.
В нем используется уже описанная расширенная картография, полученная в
результате психоделических исследований. Эта карта психики шире и
содержательнее любой из тех. которые применяются в западных школах
психотерапии. В духе спектральной психологии и <шнуровочной> философии
природы, она интегрирует фрейдовскую, адлеровскую, райховскую, ранковскую и
юнговскую точки зрения, важные аспекты работы Ференчи, Федора, Пирболта,
Перлза, психологов-экзистенциалистов и многих других. Наша карта включает их
концепции не как точные и исчерпывающие описания психики, а как полезные
способы организации наблюдений за явлениями, связанными с особыми уровнями
психики или Диапазонами сознания. За счет включения архетипических и
трансцедентальных областей психики, новая система также заполняет разрыв
между западной психотерапией и <вечной философией>.
Важной чертой теоретической модели, связанной с новым терапевтическим
подходом, является признание странной парадоксальной природы человека,
проявляющей иногда свойства сложного ньютоно-картезианского объекта, а иногда
- свойства поля сознания, не ограниченного ни временем, ни пространством, ни
линейной причинностью. С этой точки зрения, эмоциональные и
психосоматические расстройства психогенной природы видятся выражением
конфликта между этими двумя аспектами человеческой природы. В самом же
конфликте, по нашему мнению, отражено динамическое напряжение между двумя
универсальными силами: тенденцией недифференцированных и всеохватывающих
форм сознания к членению, отделению, множественности и тенденцией
изолированных единиц сознания к возвращению в первоначальную целостность и
единство
И если движение к переживанию мира в контексте разделенности связано с
усилением конфликта и отчуждения, опыт холотропического сознания обладает
неотъемлемым целебным потенциалом. С этой точки зрения, человек,
испытывающий психогенные симптомы, вовлечен в саморазрушительную борьбу,
когда пытается защитить свою идентичность отдельного существа, живущего в
ограниченном пространственно-временном контексте, от неожиданного опыта,
способного подорвать такой ограниченный образ себя.
С практической точки зрения эмоциональный или психосоматический симптом
можно рассматривать как блокированное и подавленное переживание
холотропического характера. Когда понижено сопротивление и снята блокировка,
симптом трансформируется в эмоционально заряженное переживание и
поглощается процессом. Так как некоторые симптомы содержат переживания
биографического характера, а другие-перинатальные сюжеты или
трансперсональные темы. любые концептуальные сужения будут в итоге работать
на ослабление психотерапевтического процесса. Терапевт, действующий по
системе, описанной в настоящей книге. редко знает, что за материал содержится в
симптомах, хотя при достаточной клинической опытности в этой области возможна
некоторая степень прогноза и предсказания.
В таких обстоятельствах применение медицинской модели неуместно и
неоправданно. Какой бы лестной не была для него роль всезнающего эксперта,
честный терапевт должен сделать все возможное, чтобы устранить <хирургический
идеал> психиатрической помощи, который может привнести в терапию пациент.
Следует уяснить, что по самой своей сути психотерапевтическии процесс является
не лечением болезни, а приключением самоисследования и самооткрытия.
Следовательно, с начала и до конца главным героем с полной ответственностью
остается пациент. Терапевт выступает в роли сообщника, создает поддерживающий
контекст для самоисследования и время от времени высказывает свое мнение или
дает совет, основанный на прошлом опыте. Главным инструментом терапевта
будет тогда не знание конкретной техники, (хотя она представляет собой
необходимое условие, все виды техники довольно просты и ими можно овладеть за
сравнительно короткое время), а развитость его собственного сознания Решающую
роль будет играть степень его самосознания, способность бесстрашно участвовать
в напряженных и экстраординарных переживаниях другого человека и готовность
к встрече с новыми фактами и ситуациями, которые могут не вписываться в
традиционные теоретические рамки.
Медицинская модель полезна поэтому только на начальных этапах терапии,
пока не до конца ясен характер проблемы. Важно провести тщательное
психиатрическое и медицинское обследование. чтобы убедиться в отсутствии
каких-либо серьезных органических проблем, требующих медицинского лечения.
Пациентам, у которых основу психических расстройств составляют физические
заболевания, следует проходить лечение в медицинских учреждениях,
приспособленных для лечения поведенческих проблем. А пациентов с
отрицательными медицинскими диагнозами, предпочитающих борьбе с
симптомами путь серьезного самоисследования, следует направлять на
психотерапию в специальные немедицинские учреждения. Такая стратегия
подходит не только для невротиков и лиц, страдающих психосоматическими
расстройствами, но и для многих из тех. кого в традиционном контексте
определили бы как психотиков. Пациенты, опасные для самих себя и окружающих,
потребуют особых условий, зависящих от конкретной ситуации.
Любой специалист, проводивший психоделическую терапию или эмпирические
сеансы без использования фармакологических препаратов, прекрасно представляет
себе могучую эмоциональную и психосоматическую энергию, лежащую в основе
психопатологии Учитывая эти наблюдения, можно уверенно сказать, что любая ис-
ключительно вербальная техника психотерапии не имеет особенной ценности.
Вербальный подход к стихийным силам и хранилищам энергии в психике можно
сравнить с попыткой ситом вычерпать океан. Наш же подход отличается четкой
опорой на опыт, на эмпирию; разговор используется в основном для подготовки
пациентов к эмпирическим сеансам, для ретроспективного обсуждения и
интеграции переживаний. Что же касается фактической терапевтической
процедуры, терапевт предлагает пациенту какую-то технику или комбинацию
техник, способную активизировать бессознательное, мобилизовать
заблокированные энергии и трансформировать застойное состояние
эмоциональных и психосоматических симптомов в поток динамических пережива-
ний. Некоторые виды техники, наиболее подходящие для этого, будут подробно
описаны ниже (с. 409).
Следующий шаг - способствовать возникающим переживаниям и
поддерживать их, ассистировать пациенту в преодолении сопротивлений. Иногда
полное высвобождение бессознательного материала проблематично и утомительно
не только для испытателя, но и для терапевта. Драматичный опыт различных
биографических эпизодов, фрагментов смерти и возрождения становится в
современной эмпирической терапии все более частым и не должен поэтому
представлять каких-либо серьезных проблем для профессионала, надлежащим
образом подготовленного в данной области. Важно подчеркнуть, что терапевту
следует поощрять и поддерживать процесс независимо от того, какую он примет
форму и насколько будет интенсивен. Единственным обязательным ограничением
следует считать физическую опасность для испытателя или для окружающих.
Большие терапевтические прорывы часто будут происходить после эпизодов
полной потери контроля, отключения, сильного удушья, насильственных
припадков, обильной рвоты, самопроизвольного мочеиспускания, нечленораздель-
ных криков или диких гримас, поз и звуков, по описаниям напоминающих
практику экзорцизма (изгнания бесов). Многие из этих проявлений могут быть
логически связаны с процессом биологического рождения.
Если повторное проживание воспоминаний раннего детства и травмы рождения
принято теперь даже консервативными специалистами, то для признания
трансперсональных процессов потребуется серьезная философская переориентация
и фундаментальный сдвиг парадигмы. Многие из возникающих в ходе этого про-
цесса переживаний настолько экстраординарны и абсурдны при взгляде со
стороны, что среднему терапевту неловко с ними; ему трудно увидеть их
терапевтическую ценность, и он стремится (явно или неявно) оградить пациента от
такого опыта. Среди специалистов существует сильная тенденция
интерпретировать трансперсональные феномены как проявление биографического
материала в символической форме, как сопротивление болезненным травма-
тическим воспоминаниям, как эмпирические странности, не имеющие какого-либо
глубинного смысла или даже как знаки из психотической области психики, от
которой пациенту надо держаться подальше.
И все же трансперсональные переживания часто обладают необычайным
целительным потенциалом, и, подавляя их или не поддерживая, мы значительно
снижаем мощь терапевтического процесса Важные эмоциональные,
психосоматические или межличностные проблемы, годами мучившие пациентов и
не поддававшиеся традиционным терапевтическим подходам, иногда исчезают бла-
годаря полному переживанию трансперсонального характера - такому, например,
как подлинное отождествление с животной или растительной формой, полная
отдача динамической силе архетипа, эмпирическое воспроизведение исторического
события или драматического сюжета из иной культуры, переживание того, что ка-
жется сценой из прошлого воплощения.
Базисная стратегия, ведущая к наилучшим терапевтическим результатам,
требует, чтобы терапевт и пациент на время отказались от каких-либо
концептуальных рамок, так же как от ожиданий и представлений о том, куда
поведет процесс. Они должны стать открытыми, храбрыми и просто следовать за
потоком энергии и опыта, куда бы он ни вел, глубоко веря, что процесс сам
пробьет себе дорогу на благо пациенту. Всякий интеллектуальный анализ во время
переживания обычно оказывается признаком сопротивления и серьезно мешает
прогрессу. Именно поэтому выход за обычные концептуальные границы является
неотъемлемой частью путешествия в глубины само исследования. Поскольку ни
одно из трансперсональных переживаний не имеет смысла в контексте
механистического мировоззрения и линейного детерминизма, интеллектуальная
обработка во время трансперсональных сеансов обычно отражает нежелание
испытывать то, что нельзя понять, что не вмещается в концептуальные рамки
пациента. Определенное виденье себя и мира является составной частью его
проблематики и в каком-то смысле порождает эти проблемы. Таким образом,
приверженность к старым концептуальным схемам является антитерапевтическим
фактором первичного значения.
Если терапевт готов поощрять и поддерживать процесс, даже не понимая его, а
пациент открыт навстречу эмпирическому путешествию по незнакомым
территориям, их вознаградит небывалый терапевтический успех и концептуальный
прорыв. Некоторые из сложных переживаний, проявившихся в этом процессе,
станут понятными позднее, в значительно расширенных или в совершенно новых
пределах. Однако иногда можно добиться серьезного эмоционального прорыва и
личностной трансформации без адекватного рационального понимания. Это резко
отличается от знакомой до боли ситуации во фрейдистском анализе, когда
детальное понимание проблем на языке собственной биографии сочетается с
терапевтическим застоем и очень небольшим прогрессом.
В предлагаемом подходе терапевт поддерживает переживание независимо от его
содержания, а пациент позволяет ему происходить, не анализируя. После того, как
переживание завершено, они могут попытаться обосновать происшедшее, если у
них появится такое желание, осознавая при этом, что так или иначе обсуждение
будет академическим упражнением, не имеющим большой терапевтической
ценности. Любую систему объяснения следует рассматривать как временную
вспомогательную структуру, поскольку базисные предположения относительно
Вселенной и себя самого радикально меняются по мере того. как человек пе-
реходит от одного уровня сознания к другому. Вообще, чем полнее опыт, тем
менее требует он анализа и интерпретации в силу своей самоочевидности и
самоценности. В идеале разговор, следующий за терапевтическим сеансом,
приобретает форму доверительного общения о волнующем открытии, а не
болезненного стремления понять, что же произошло. Привычка анализировать и
интерпретировать переживание в ньютоно-картезианских терминах здесь
неприемлема - слишком очевидно, что этот узкий подход к существованию уже
дискредитирован и преодолен. Если философское обсуждение и состоится, оно
скорее примет форму рассмотрения того, как применить полученный опыт для
понимания природы реальности.
Учитывая богатый спектр переживаний в различных диапазонах сознания,
которые будут доступны при психоделической терапии или другой эмпирической
психотехнике, полезно проводить систематическое самоисследование в духе
<шнуровочной философии природы>. Многие из теоретических систем могут при
случае оказаться адекватными для некоторых переживаний и размышлений о них.
Важно, однако, сознавать, что имеешь дело всегда с моделью, а не с точным
описанием реальности. Кроме того. готовые концепции применимы только к
феноменологии отдельных сегментов человеческого опыта, а не к психике в целом.
Так что в каждом конкретном случае лучше придерживаться эклектических и
творческих позиций, а не пытаться подогнать всех пациентов к концептуальным
рамкам одной излюбленной теории или одной психотерапевтической школы.
Психоанализ Фрейда или (в некоторых случаях) индивидуальная психология
Адлера оказываются самыми удобными системами для обсуждения переживаний,
сосредоточенных вокруг биографических тем. Но обе системы становятся
совершенно бесполезными, когда процесс переходит на перинатальный уровень.
Для каких-то переживаний, прямо затрагивающих контекст процесса рождения,
терапевт и пациент могут применить концептуальные рамки О. Ранка.
Одновременно с этим мощную энергетику перинатального уровня можно
описывать и понимать в райхианских терминах. Однако и система Ранка и система
Райха требуют значительных модификаций, чтобы правильно и подробно отразить
весь процесс. Ранк понимает родовую травму с точки зрения различия между
внутриутробным состоянием и существованием во внешнем мире. не учитывая
конкретного травматического воздействия второй и третьей перинатальных
матриц. Райх верно описывает энергетические аспекты перинатального процесса,
но говорит при этом о сдавленной сексуальной энергии, а не об энергии рождения.
Для переживаний на трансперсональном уровне по всей видимости ценны
только психология Юнга, психосинтез Ассаджиоли и в некоторой степени
сайентология Хаббарда. И, конечно, знание мифологии, великих мировых религий
станет незаменимым подспорьем для процесса глубинного самоисследования,
поскольку многие пациенты будут переживать эпизоды, имеющие смысл только в
исторически, географически или культурно конкретной символической системе.
Иногда переживания будут понятны в рамках таких систем, как гностицизм,
каббала, алхимия, тантра или астрология. В любом случае применение этих систем
должно следовать за переживаниями; ни одну из них не следует использовать
априори как исключительный контекст для руководства процессом.
Хотя динамика внутрипсихического процесса имеет фундаментальное значение,
любая психотерапия, сфокусированная исключительно на личности и
рассматривающая ее изолированно, не будет иметь большой ценности.
Эффективный и всесторонний подход должен видеть пациента в широком
межличностном, культурном, социоэкономическом и политическом контексте.
Важно анализировать его жизненную ситуацию с холистическои точки зрения и
осознавать связь между внутренней динамикой и элементами внешнего мира.
Конечно, в некоторых случаях условия окружающей среды, культурное и
политическое давление и нездоровый образ жизни могут сыграть в формировании
эмоциональных расстройств решающую роль. Такие факторы следует выявить и
заняться ими, если позволяют обстоятельства. Но первостепенным интересом
должны стать самоисследование и трансформация личности - как ключевой и
самый доступный аспект любой терапевтической программы.
Психотерапевтическая техника и самоисследование
Техническая цель эмпирической психотерапии заключается в активизации
бессознательного, разблокировании энергии, сдерживаемой в эмоциональных и
психосоматических симптомах, и в обращении сложившегося энергетического
баланса в поток переживаний. Во многих случаях этот баланс настолько
неустойчив, что его поддерживает лишь напряженное усилие со стороны пациента.
В психотических состояниях такое равновесие складывается из остаточного
сопротивления пациента, страха перед социальным давлением и социальными
мерами пресечения, из терапевтических и институциональных средств устрашения
и действия транквилизаторов. Даже при неглубоких динамических нарушениях,
т.е. при депрессии, психосоматических расстройствах и невротических состояниях,
часто бывает сложнее подавить возникающие переживания, чем выпустить их
наружу. В таких условиях для запуска процесса не нужна мощная техника.
Достаточно бывает, как правило, предложить новое понимание самого процесса,
наладить добрые взаимоотношения и доверительную атмосферу, создать
поддерживающую и свободную обстановку, в которой пациент сможет всецело
отдаться процессу. Сосредоточенности на эмоциях и ощущениях, нескольких
глубоких дыханий и побуждающей музыки бывает обычно достаточно для
глубокого терапевтического опыта.
При сильном сопротивлении необходимо использовать специальную технику
для мобилизации заблокированной энергии и преобразования симптомов в
переживания. Самым эффективным способом достичь этого несомненно является
использование психоделических препаратов. Однако, этот подход связан с
большой потенциальной опасностью, требует специальных мер предосторожности
и соблюдения ряда строгих правил. Ввиду того, что я уже в нескольких книгах
описал терапевтическое применение психо-деликов и они все равно малодоступны,
я остановлюсь на немедикаментозных подходах, которые считаю наиболее
полезными, мощными и эффективными'. Так как их все объединяет одна общая
стратегия раскрытия, они вполне совместимы, их можно использовать
комбинированно и в последовательности.
Первую из этих техник я начал разрабатывать в те годы, когда занимался
исследованиями ЛСД, как метод устранения остаточных проблем после
незавершенных психоделических сеансов. Когда примерно десять лет назад я начал
использовать ее отдельно от психоделической терапии, меня не раз впечатляла
эффективность этого метода как независимого терапевтического инструмента.
Главное в этом подходе - высвобождение запертых энергий в работе с телесными
симптомами по точкам наименьшего сопротивления. Традиционно настроенным
психотерапевтам такая техника вряд ли покажется полезной из-за ее акцента на
отреагирование. В психиатрической литературе ценность отреагирования
(абреакции) кроме как для травматических эмоциональных неврозов вообще
подвергалась серьезным сомнениям. Важным прецедентом в этом смысле было
отречение Фрейда от своих ранних концепций, приписывавших отреагированию
значение ведущего терапевтического механизма, и переключение этого внимания
на анализ переноса.
Работа с психоделиками и новыми эмпирическими техниками в значительной
мере реабилитировала принципы отреагирования и катарсиса в качестве
важнейших аспектов психотерапии. Я знаю по своему опыту, что неудачи с
отреагированием, описанные в психиатрической литературе, были результатом
того, что его не доводили достаточно далеко и использовали несистематично. Те-
рапевты пытались вызвать его на сравнительно поверхностном уровне
биографических травм и не допускали до эмпирических крайностей, хотя обычно
как раз это и ведет к успешному разрешению. На перинатальном уровне эти
переживания могут включать пугающее удушье, потерю контроля, отключение,
рвоту и другие Драматичные проявления. Важно подчеркнуть, что механическое
отреагирование бесполезно; оно должно произойти в особенной форме,
отражающей природу эмпирического гештальта и тип блокировки энергии.
Если испытатель систематически уклоняется от какого-либо конкретного
аспекта эмпирического комплекса, механическое повторение остальных аспектов
не принесет разрешения. Нужно, чтобы эмоциональная и моторная разрядка
переживалась в связи с соответствующим бессознательным содержанием. И не
стоит надеяться на значительный терапевтический эффект в применении
абреактивных методов, если пациенту не предоставлена неограниченная свобода
по всем аспектам переживания, включая перинатальные и транс персональные
явления. Несмотря на все то, что я сказал в защиту отреагирования, было бы
ошибкой сводить технику, которую я опишу ниже, к одному лишь отреагированию,
так как она включает много других важных элементов.
Человек, желающий использовать эту немедикаментозную технику, должен
принять полулежачее положение на удобной большой кушетке, на матрасе или на
полу с мягкой подстилкой. Затем его просят концентрироваться на дыхании и на
телесных ощущениях, отключив, насколько это возможно, интеллектуальный
анализ. По мере того, как дыхание углубляется и учащается, полезно представить
облако света, нисходящее по телу и наполняющее все органы и клетки. Короткий
период этой начальной гипервентиляции с фокусированным вниманием обычно
усилит уже существующие телесные ощущения и эмоции или вызовет какие-то
новые. Как только этот паттерн четко проявился, можно начинать эмпирическую
работу.
Основной принцип - убедить испытателя полностью отдаться возникающим
ощущениям и эмоциям, искать подходящий способ их выражения (звуками,
движениями, позами, гримасами или сотрясениями), не судя и не анализируя их. В
нужный момент ассистент оказывает ему помощь. Работу ассистента может выпол-
нять один человек, хотя лучше, если в паре работают мужчина и женщина. До
начала сеанса испытателю нужно сказать, чтобы он старался на протяжении всего
процесса как можно меньшим количеством слов выразить то. что происходит его в
его теле под воздействием энергии: местоположение блокировок, избыточные
заряды в определенных областях, давление, боль или спазмы. Также важно
сообщать о качестве эмоций и о различных физиологических ощущениях - о
тревоге, чувстве вины, гневе, удушье. тошноте или давлении в области мочевого
пузыря.
Функция ассистентов заключается в том, чтобы следить за потоком энергии,
усиливать проявляющиеся процессы и ощущения, способствовать их полному
переживанию и выражению. Когда клиент сообщает о давлении в голове или в
груди, они подчеркивают давление именно в этих областях, просто положив туда
руку. Аналогично, различные виды мышечной боли должны быть усилены
глубоким массажем, иногда приближающимся к рольфин-гу. Если пациент
чувствует, что он толкается во что-то, ассистенты обеспечивают сопротивление.
Ритмичным надавливанием или массажем они могут способствовать позывам к
рвоте или спазматическому кашлю, переходящему в рвоту или выделение слизи.
Ощущения удушья и сдавливания в области горла, очень часто встречающиеся в
эмпирической терапии, могут быть проработаны, когда пациенту предлагают
сильно выкручивать полотенце, одновременно проецируя ощущение удушья на
руки и на скручивание ткани. Также можно надавить на какую-либо твердую точку
вблизи горла, например, на нижнюю челюсть, лестничную мышцу (scalenus) или
ключицу; по вполне очевидным причинам гортань - одно из тех мест, где нельзя
применять прямое нажатие.
Для работы с некоторыми заблокированными участками можно использовать
набор из разных биоэнергетических упражнений и маневров, элементы рольфинга
и полярного массажа. Основной принцип - поддерживать начавшийся процесс, а
не навязывать какую-то схему, отражающую чью-нибудь теорию или идеи ассис-
тентов. Но и в этих пределах остается множество возможностей для творческой
импровизации. Она может приобрести вполне конкретную форму, когда ассистент
узнает характер и содержание протекающего переживания. В таком случае его
вмешательство может привнести очень точные детали данной темы. Он способен
механически осуществить убедительную имитацию конкретного механизма родов,
предложить успокаивающий телесный контакт во время переживания ранней
симбиотической ситуации с матерью или усилить нажатием пальца в определенном
месте боль, переживаемую в контексте прошлого воплощения и связанную,
например, с раной, нанесенной копьем или ножом.
Ассистентам нужно чутко следовать за характером переживаний. В идеале их
поведение должно отражать траекторию процесса, разворачивающегося во
внутреннем мире клиента, а не какие-либо терапевтические концепции и
убеждения. Те, кто опробовал эту технику в качестве испытателей, помощников
или наблюдателей-участников, часто сравнивают ее с биологическими родами.
Процесс разворачивается стихийно, у него есть собственная траектория и
внутренняя мудрость. Роль ассистента, как у хорошей акушерки, заключается в
устранении препятствий, а не в навязывании собственной схемы естественному
ходу дела, кроме как при крайней необходимости.
В соответствии с базисной стратегией, клиенту четко сообщается, что это его
личный процесс, и что ассистенты будут лишь <статистами>. Если помощь кажется
уместной, она предлагается, а не навязывается. На любой стадии процесса у
клиента есть возможность прервать всякое внешнее вмешательство при помощи
условного сигнала. Мы сами используем слово <стоп>; при его произнесении
ассистенты обязаны прекратить всякую деятельность, как бы они ни были
убеждены, что продолжение того, что они делают, показано и благотворно. Любые
другие реакции игнорируются и считаются частью переживания. Заявления вроде
<ты меня убиваешь>, <мне больно>, <не надо этого делать> (если они не следуют
вместе со словом <стоп>) воспринимаются как обращение к символическим
прототипам, будь то родители, архетипические сущности или фигуры из прошлых
воплощений.
Эта работа требует соблюдения фундаментальных принципов этики, и при
любых обстоятельствах ассистенты обязаны уважать физиологическую и
психологическую терпимость испытателя. Важно разумно подходить к оценке
надлежащего телесного воздействия и приемлемой боли. Поскольку давление
применяется в местах первоначальной травмы, клиент часто испытывает гораздо
более интенсивную боль, чем она есть в действительности. И даже в этом случае,
клиент обычно просит ассистентов усилить дискомфорт, больше того уровня,
который кажется им приемлемым. Это, видимо, отражает тот факт, что
первоначальная сила боли во много раз превосходит ту, которая причиняется
извне, и клиент сам чувствует, что для завершения гештальта ему необходимо
сознательно пережить всю полноту эмоций и ощущений, входящих в данную тему.
Ассистенты должны следовать за движением энергии и поощрять полное
переживание и выражение всего, что происходит, пока испытатель не достигнет
свободного от напряжения, приятного и ясного состояния ума. В это время уместен
поддерживающий телесный контакт, особенно если переживание включает
воспоминания раннего детства. Нужно выделить достаточно времени на
интеграцию переживания и возвращение к обыденному сознанию. Средняя
продолжительность такой работы -от получаса до полутора часов. Если
невозможно достичь полного завершения гештальта, то правило предписывает
заняться теми эмоциями и ощущениями, которые легко доступны без силовых
маневров со стороны ассистентов. Затем, как только напряжение снова значительно
возрастет, работу следует продолжить; это может быть делом часов или дней.
Пациенту предлагается сохранять открытыми каналы переживания и не позволять
ситуации развиться до того момента, где придется предпринимать чрезмерное
усилие для контроля за возникающими эмоциями и ощущениями.
Вышеописанная техника особенно эффективна, когда нужно быстрое
облегчение эмоциональных и психосоматических недомоганий, Я видел не раз, как
люди, чье эмоциональное состояние с традиционной психиатрической точки
зрения требовало госпитализации, буквально за пару часов достигали не только
облегчения симптоматики, но и состояния активного благополучия и даже экстаза.
Потенциал этого подхода в разрешении острых эмоциональных и
психосоматических расстройств столь впечатляет, что я никогда не стал бы думать
о госпитализации и о транквилизаторах, не попытавшись сначала его применить. И
надо сказать, ценность этой техники выше сиюминутного облегчения. При систе-
матическом продолжении, она становится мощным средством самоисследования и
терапии. Если в традиционном психоанализе и связанных с ним формах
вербальной терапии могут понадобиться месяцы и годы, чтобы добраться до
воспоминаний ранних стадий детского развития, то здесь за несколько минут или
часов пациенты зачастую способны не только вспомнить, но полностью пережить
события своей ранней постнатальной жизни и даже эпизоды своего рождения.
Важным побочным следствием этой терапевтической стратегии является
развитие у пациентов самообладания. Они очень быстро понимают, что могут
помочь себе сами и что только они в состоянии это сделать. Такое понимание резко
обрубает надежду на магическое вмешательство терапевта - на блестящую
интерпретацию, интеллектуальное или эмоциональное раскрытие, совет или
руководство. Всего за один такой эмпирический сеанс можно четко разобраться, в
чем заключаются проблемы и что необходимо сделать для их проработки. Поэтому
пациентов не просят верить во что-то, чего они не испытали непосредственно.
Обнаруженные таким образом связи - не предмет мнения или догадки; они обыч-
но настолько самоочевидны и убедительны, что пациент будет отстаивать их перед
ассистентами, если те не согласятся.
Этот процесс можно в дальнейшем усилить и углубить правильным
использованием музыки. Высококачественная стереофоническая музыкальная
программа, специально подобранная и составленная, сама по себе может стать
мощным инструментом самоисследования и терапии. Принципы акустического
воздействия для расширения сознания были разработаны Элен Бонни (Bonny,
1973), бывшей сотрудницей Научно-исследовательского психиатрического центра
в Кэтонсвиле (Мэриленд), где она принимала участие в психоделических
исследованиях как музыкальный терапевт. Во время работы с психоделиками она
узнала о способности музыки менять состояние сознания и разработала технику
под названием <Направленное воображение с музыкой> (GIM, Guided Imagery with
Music).
При соответствующей подготовке и интроспективном восприятии музыка
способна вызвать мощные переживания и способствовать глубокому
эмоциональному и психосоматическому высвобождению. Пробуждающая музыка
дает многозначную динамическую структуру для переживания и создает
постоянную несущую волну, которая помогает клиенту пройти через трудные
эпизоды и тупики, преодолеть психологическую защиту и отдаться эмпирическому
потоку. Она задает необходимое ощущение непрерывности и связности при смене
различных состояний сознания. Иногда умелое использование музыки может
способствовать и воссозданию конкретного содержания - агрессии, сексуальных
чувств, эмоциональной или физической боли, экстатического восторга, кос-
мического расширения и океанической атмосферы в матке.
Для использования музыки в качестве катализатора глубинных переживаний в
самоисследовании приходится отказаться от западного способа ее слушания - от
дисциплинированной и интеллектуализированной атмосферы концертного зала, от
бессодержательности акустического фона, характерной для записей публичной
легкой музыки или фоновой музыки вечеринок, а также от динамичного и
стихийного, но слишком экстравертного стиля рок-концертов. Клиентов просят
принять расслабленное полулежачее положение на полу или на кушетке и
полностью открыться потоку музыки. Нужно позволить ей резонировать во всем
теле и дать себе возможность реагировать любым способом, какой кажется
уместным,-плакать, смеяться, издавать любые звуки, двигать бедрами, извиваться
или отдаться неистовой дрожи.
Применяемая таким образом, музыка становится очень мощным средством
введения в необычные состояния сознания, которое можно использовать как
независимо, так и в сочетании с другими эмпирическими техниками-например,
при работе с телом, описанной выше. Для этого запись музыки должна быть
высокого технического качества и достаточно громкой, чтобы увлечь слушателя.
Самое важное правило - уважение к внутренней динамике переживания и подбор
соответствующих ей музыкальных произведений, а не попытка воздействовать на
ситуацию специально подобранной музыкой.
Еще одна мощная и чрезвычайно интересная техника самоисследования и
самоисцеления использует активизирующее воздействие частого дыхания на
бессознательное. Она основана на совершенно иных принципах, чем
вышеописанная техника фокусированной абреактивной работы с телом. Тем не
менее, несмотря на различия между ними, две эти техники кажутся совместимыми
и взаимодополняющими. Подход, использующий работу с телом и музыку,
проистекает из терапевтической традиции и сложился в контексте эмпирической
работы с психиатрическими пациентами. В то же время в нем заложен потенциал,
необходимый для проведения человека через биографическую сферу и уровень
смерти-возрождения к трансперсональной области.
По контрасту, следующая техника по самой своей природе является процедурой
духовной. Она наделена силой очень быстро открывать трансцедентальную сферу
опыта. В этом процессе духовного раскрытия многие должны будут коснуться
травматических областей биографического характера и пережить столкновение с
рождением и смертью. И хотя здесь нет специального терапевтического акцента,
исцеление и личностная трансформация происходят как побочный эффект этого
процесса. Различные процедуры, использующие дыхательные приемы, сыграли
важнейшую роль в некоторых древнеиндийских практиках, во многих других
духовных традициях. Этот подход был вновь открыт Л. Орром и С.Рэй (Оrr and
Ray, 1977), и одна из его разновидностей в настоящее время используется в
программах <Второго рождения> (rebirthing) под руководством Орра.
Наш собственный подход основан на сочетании интенсивного Дыхания и
интроспективной ориентации. Пациента просят принять положение полулежа с
закрытыми глазами, сосредоточиться на дыхании и удерживать режим дыхания
более быстрый и эффективный, чем обычно. В этом контексте следует сразу
пресекать отреагирование и внешние манипуляции. После периода времени,
который длится у разных людей от сорока пяти минут до часа, напряжения в теле
скорее всего образуют стереотипную схему мышечной брони и в конце концов с
продолжением гипервентиляции высвободятся. Кольца сильного сжатия
развиваются примерно там, куда индийская система Кундалини-йоги помещает
центры психической энергии, чакры. Они приобретают форму интенсивного
опоясывающего давления или даже боли во лбу или в глазах, сжатия горла с
напряжением и странными ощущениями вокруг рта и сведением челюстей, тугих
поясов в области груди, пупа и низа живота. Кроме того, в кистях и руках, а также
в ступнях и ногах обычно происходят характерные сокращения, которые могут
стать довольно болезненными. В клинической практике пациенты обычно
проходят не через весь спектр сдавливаний и напряжений, а сталкиваются с
индивидуальными паттернами их распределения, в которых ярко представлены
одни области и совсем не задействованы другие.
В контексте медицинской модели такая реакция на гипервентиляцию (в
частности, знаменитые карпопедальные спазмы - сокращения мышц кистей и
ступней) считается обязательным физиологическим ответом на учащенное
интенсивное дыхание и называется <синдромом гипервентиляции>. Синдром
связан с аурой тревоги, и с ним обычно справляются при помощи транквилиза-
торов, инъекций кальция и. когда это случается с невротиками (особенно при
склонности к истерии), - с помощью бумажного пакета, надетого на лицо.
Использование гипервентиляиии для самоисследования и терапии доказывает, что
эта точка зрения неверна. При продолжении дыхания области сжатия, как и карпо-
педальные спазмы, чаще всего релаксируют, и в конце концов человек достигает
чрезвычайно мирного, безмятежного состояния с видениями света и ощущением
любви и единения.
Часто в финале возникает глубокое мистическое состояние, которое может быть
благотворным и значимым для испытателя. По иронии, рутинный психиатрический
подход к случайным эпизодам спонтанной гипервентиляции мешает
потенциальной терапевтической реакции невротических пациентов. В этой связи
интересно упомянуть людей, у которых энергия Кундалини активизируется либо
спонтанно, либо в результате шактипата - прямой передачи энергии от
продвинутого духовного учителя. В Кундалини-йоге и Сидха-йоге. в отличие от
современной психиатрии, такие эпизоды гипервентиляции и сопутствующих ей
двигательных и эмоциональных проявлении (так называемых крийя) рас-
сматриваются как процесс очищения и исцеления.
Во время гипервентиляции по мере нарастания напряжении и их постепенного
исчезновения, полезно представлять усиление давления при каждом вдохе и
освобождение при выдохе. В это время у испытателя могут возникать
разнообразные мощные переживания - повторное проживание важных
биографических событий детства или более поздней жизни, различные аспекты па-
мяти биологического рождения и. очень часто, столкновение с явлениями из
обширного спектра трансперсонального опыта. В холотропной терапии, которую
мы используем в своей работе, сам по себе могучий эффект гипервентиляции еще
больше усиливается использованием пробуждающей музыки и других звуковых
средств. Примененные в поддерживающем контексте и после надлежащей
подготовки, эти два метода усиливают друг друга и образуют, вне всякого
сомнения, самое яркое средство изменения сознания, которое можно сравнить
лишь с психоделическими препаратами.
Эффективность этой техники можно еще больше усилить в групповом
контексте, когда участники образуют рабочие пары и попеременно становятся
ситтерами (ассистентами) и испытателями. В этом случае опыт у тех и у других
будет очень глубоким и значимым. Кроме того, роли ситтера и клиента, видимо,
взаимно каталитичны, и работа в паре способна создать атмосферу цепной
реакции. В группе случайно отобранных лиц по меньшей мере каждый третий
способен достичь трансперсонального состояния сознания в течение часа на
первом же сеансе. Очень часто участники рассказывают об аутентичном опыте
эмбрионального состояния и даже зачатия, об элементах коллективного и расового
бессознательного, об отождествлении с человеческими и животными предками или
повторном проживании событии прошлого воплощения. Часто происходят встречи
с архетипическими образами божеств или демонов и сложные мифологическими
сцены. Спектр экстрасенсорных переживаний, доступный среднему участнику,
включает проблески телепатии, опыт выхода из тела и астральных проекций.
В идеале не нужно ничего, кроме поддержания определенной схемы дыхания и
полного раскрытия всему, что бы не происходило. При таком подходе многие
заканчивают процесс в полностью разрешившемся, релаксированном состоянии
глубоко духовного характера или, по крайней мере, мистических оттенков. Иногда
глубокое дыхание может спровоцировать элементы отреагирования -крики, рвоту
или кашель; это в частности свойственно тем, кто ранее проходил такие виды
абреактивной терапии, как первичное лечение или некоторые неорайхианские
подходы. Нужно дать абреактивным реакциям выразиться и как можно скорее вер-
нуть испытателя к контролируемому дыханию. Иногда гипервентиляция
активизирует некую эмпирическую последовательность, но не приводит к ее
успешному разрешению. В этом случае полезно не оставлять переживание
незаконченным и воспользоваться для завершения гештальта абреактивным
подходом.

Два рисунка с продвинутой стадии психоделической терапии с интересными находками по
динамике мандал. Когда самоисследование при помощи ЛСД перешло с персонального на
трансперсональный уровень, испытательница почувствовала острую необходимость нарисовать
синоптическую диаграмму, которая содержала бы самые значимые события ее жизни в сжатой и
стилизованной форме. Первый вариант диаграммы представлен на левом рисунке. Хотя все
отдельные элементы имеют личный биографический смысл для испытательницы, она выбрала для
их изображения, сама того не ведая, многие символы глубокой трансперсональной значимости
(свастика, звезда Давида, Божье Око, радуга, стороны света). На втором рисунке дальнейшее
упрощение диаграммы. Позже она сумела на двадцати машинописных страничках объяснить, каким
образом эту диаграмму можно применить не только к ее личным проблемам, но и к таким
глобальным, как жизнь и смерть, причины раковых заболеваний, рождение и взаимоотношение
материи и сознания.
Сочетание глубокого дыхания, пробуждающей музыки, фокусированной работы
с телом и непредвзятого подхода с расширенной картографией психики
превосходит, по моему опыту, эффективность любой другой немедикаментозной
техники и заслуживает исключительного места в психиатрическом
инструментарии.
Другая техника, которую следует упомянуть, это особое использование
рисования мандал. И хотя эта техника, возможно, не очень ценна в качестве
независимого терапевтического инструмента, она чрезвычайно полезна в
соединении с другими эмпирическими подходами. Разработанная Джоан Келлог
(Kellogg, 1978), психологом и арт-терапевтом из Балтимора, она успешно исполь-
зовалась на сеансах психоделической терапии в Научно-исследовательском
психиатрическом центре в Мэриленде. Пациент получал цветные мелки или
фломастеры и большой лист бумаги с очертанием круга, его просили заполнить
круг по собственному усмотрению - просто сочетанием цветов, фигурной
композицией, или сложным рисунком.
Полученную в результате <мандалу> можно подвергнуть формальному анализу
в соответствии с критериями, разработанными Келлог на основе ее работы с
большими группами психиатрических пациентов. Можно ее использовать и как
уникальное приспособление для взаимодействия и обмена переживаниями в малых
группах. Кроме того, некоторые мандалы поддаются дальнейшей эмпирической
работе с использованием практики гештальта, экспрессивного танца и другой
техники. Метод мандалы можно применить для документирования сеансов с
психоделиками или вышеупомянутых эмпирических подходов. Среди участников
наших сеансов и четырехнедельных семинаров очень популярной стала привычка к
ведению <дневника мандал>, иллюстрирующего процесс самоисследования.
Графическая форма документирования опыта чрезвычайно полезна испытателю
и для передачи своего внутреннего состояния другим членам группы с
возможностью его совместной проработки. Мы с женой используем трехшаговый
процесс работы с мандалами; который, по нашему мнению, особенно эффективен.
Группа из шести-восьми человек в узком кругу обсуждает мандалы, отражающие
индивидуальные переживания на сеансах с гипервентиляцией и музыкой. Каждого
просят выбрать ту нарисованную другим членом группы мандалу, которая
вызывает у него особенно сильную эмоциональную реакцию (все равно,
позитивную, или негативную). После того как распределены все мандалы, члены
группы продолжают работать поочередно с каждой из них.
Первый шаг - обсуждение мандалы человеком, который выбрал ее по силе
своей эмоциональной реакции. После того как он закончит описание своей
субъективной реакции, другой член группы добавляет свои наблюдения. Третий
шаг - рассказ создателя мандалы о переживании, которое он стремился в ней
выразить. Этот процесс требует полного понимания, что в комментариях членов
группы их личные проекции неотделимы от того, что может оказаться точным и
ценным интуитивным проникновением в ментальные процессы создателя.
Цель этого упражнения не в том, чтобы придти к <объективной> оценке и
диагностике, а в том. чтобы способствовать личному психологическому процессу
каждого из участников. При таком подходе работа с мандалой представляет
уникальный катализатор самоисследования и межличностного взаимодействия.
Для тех, кто выбрал мандалы друг друга, будет чрезвычайно полезно и
продуктивно провести больше времени вдвоем, исследуя психодинамические
факторы, лежащие в основе близости или антипатии, выраженных их выбором.
Другим мощным методом раскрытия является терапевтическая игра в
песочнице, разработанная швейцарским психологом Дорой Кальф (Kalff, 1971), в
прошлом ученицей Юнга. Пациент имеет в своем распоряжении прямоугольный
ящик, наполненный песком, а также несколько тысяч маленьких фигурок и
предметов, представляющих людей, животных, деревья и дома из различных стран
и культур. Задача - создать индивидуальную символическую сцену, придать
песку форму гор. долин или равнин, обнажить голубое дно ящика на месте рек,
озер и прудов и завершить картину расстановкой фигурой и объектов по своему
выбору. Не испытав на себе эту технику, трудно даже вообразить ее уникальную
способность мобилизовать архетипическую динамику психики.
Трансперсональный характер процесса хорошо виден в тенденции создавать
эмпирическое поле, способствующее возникновению необычайных совпадений,
синхронности. Через игру в песочнице глубокий бессознательный материал
экстериоризируется и конкретизируется до такой степени, что его можно пол-
ностью прожить заново, проанализировать и интегрировать. Серия сеансов игры в
песочнице дает возможность развить имеющиеся темы в мелких деталях,
разрешить основополагающие конфликты и упростить бессознательную динамику
личности.
Существует большое разнообразие других подходов, которые вполне
совместимы с вышеописанными и в чем-то их дополняют. В отличие от
традиционной психотерапевтической техники, процесс холотропной терапии
уделяет основное внимание психосоматическим аспектам самоисследования. И
хотя опора на телесные процессы подразумевается и в абреактивной технике и в
дыхательном методе, специалисты могут и должны использовать другие методы,
связанные с вовлечением тела в общий процесс. Эксперименты с такими
техниками, как <эсаленский> и <полярный> массаж (Gordon, 1978), рольфинг(Rolf.
1977), акупунктура (Mann, 1973), фельденкрайсовские упражнения (Feldenkrais,
1972), психофизическая интеграция Трэйджера (Trager, 1982), тай-цзи, айкидо или
различные формы танцевальной терапии, могут послужить ценным вкладом в
процесс самоисследования. Полезным дополнением будут также физические
упражнения, особенно походы, бег, плавание, работа в саду. Но надо отметить, что
интеграция всех этих ориентированных на работу с телом подходов во всеобъем-
лющую программу личностной трансформации требует постоянного
интроспективного акцента и широких концептуальных рамок, позволяющих
включить весь спектр переживаний, которые моли бы произойти в контексте чисто
телесных процедур.
Практика гештальта (Peris, 1976, 1976Ь) заслуживает исключительного
внимания, поскольку ее основные принципы очень близки вышеописанным. Работа
с гештальтом в особенности адекватна технике холотропической терапии. Она
может быть чрезвычайно полезной в завершении или дальнейшем исследовании
тем и вопросов, которые вышли на поверхность в сеансах, сочетающих дыхание,
музыку и работу с телом. Уже говорилось о модификациях практики гештальта,
необходимых для ее полной совместимости с защищаемой здесь стратегией.
Дополнительные раскрывающие подходы, которые могут оказаться полезными, -
это психосинтез Ассаджиоли (Assagioli, 1976) и управляемое аффективное
воображение (Guided Affective Imagery) Лойнера (Leuner, 1977; 1978).
Следует также подчеркнуть, что излагаемому здесь подходу не противоречат
разнообразные техники медитации и другое формы духовной практики. Если
психотерапевтическая система признает перинатальный и трансперсональный
уровни психики, она сразу преодолевает разрыв между психологией и
мистицизмом, становится совместимой с духовной практикой, ее дополняющей. Я
сам наблюдал, что в таких разнообразных системах, как бразильская умбанда,
ритуалы американских индейцев, церемонии мексиканских племен гуичолей и
масатеков, интенсивные курсы покойного учителя сиддха-йоги Свами
Муктананды, духовные и религиозные по преимуществу события могут обладать
мощным целительным воздействием и без труда интегрироваться с глубинным
самоисследованием и терапией, как описывается здесь.
Кроме этого, в качестве источника информации о развитии и трансформации
личности необычайно полезной может оказаться транзитная астрология -
дисциплина, отвергнутая и осмеянная ньютоно-картезианской наукой. Долго
объяснять, почему и как астрология может стать замечательной системой
координат. Эта возможность кажется совершенно бессмысленной с точки зрения
механистической науки, которая рассматривает сознание как эпифеномен материи.
Однако астрология была бы вполне логичной и понятной для подхода, в котором
сознание есть первичный элемент Вселенной, вплетенный в саму ткань
существования, а архетипические структуры признаются как нечто
предшествующее явлениям в материальном мире и определяющее их. Впрочем, эта
тема настолько сложна, что требует отдельного рассмотрения2.
Такой длинный список рекомендуемых подходов может поначалу показаться
терапевтической анархией. По-видимому, все большее число лиц, принимающих
участие в движении за человеческие возможности, переходят от одной
разновидности терапии к другой, не задерживаясь достаточно долго ни на одной из
них, и не получают поэтому никакой пользы. Они, конечно, представляют собой
пугающий пример терапевтической эклектики. Однако зло такого
<терапевтического промискуитета> заключается не в экспериментировании с
различными подходами, а в неумении видеть в них отдельные элементы или этапы
в процессе самоисследования, а не чудодейственную панацею. Таким образом,
нездоровым является не интерес к экспериментированию с различными подходами
как таковой, а нереалистичные ожидания и некритичное доверие, за которыми
следует столь же сильное разочарование. Все новые подходы могут стать
чрезвычайно полезными и синергичными, если видеть в них всего лишь фрагменты
общей мозаики и относиться к жизни как к непрерывному приключению
самоисследования и поисков знания.
В качестве иллюстрации хотелось бы упомянуть о наших наблюдениях в ходе
четырехнедельных курсов экспериментальной обучающей программы, которую мы
с женой проводили в Эсаленском институте в Биг-Суре. Я задумал эти семинары
более десяти лет назад, первоначально как возможность для профессионалов и
студентов из США и других стран встретиться с лидерами гуманистических и
трансперсональных исследований во всем их разнообразии и за сравнительно
короткое время познакомиться с их концепциями и техникой. Занятия семинаров
объединяют в себе лекции и их обсуждение, эмпирические упражнения, групповой
процесс, работу с телом, эксперименты с различными средствами изменения
сознания, показ слайдов и фильмов. Каждый из этих семинаров имеет свою
отдельную тему, связанную с современными исследованиями сознания,
революцией в области психотерапии и сдвигом научной парадигмы. Они
проводятся силами сотрудников Эсаленского института при участии большого
числа приглашенных преподавателей, специально подобранных по конкретным те-
мам. Общую ориентацию семинаров можно представить по названиям нескольких
недавних сессий: шизофрения и сознание визионера; холистическая медицина и
практика целительства; карты сознания; новые подходы к рождению, сексу и
смерти; области бессознательного в человеческой психике; энергия-физическая,
эмоциональная и духовная; альтернативы будущего; рубежи науки;
паранормальная разумность; феноменология мистических поисков; эволюция
сознания-перспективы исследования внутреннего и внешнего космоса.
На занятиях участникам были предложены лекции, расширяющие их
концептуальный горизонт, эмоционально стимулирующие слайды и фильмы,
холономическая интеграция и другие мощные эмпирические техники, интенсивная
работа с телом, групповой процесс, некоторые ритуалы с участием шаманов.
Следует подчеркнуть, что все это происходило в ненапряженной, эстетически
изысканной атмосфере Эсаленского института, в местности, славящейся горячими
минеральными источниками. Среди приглашенных преподавателей были ученые
- Грэгори Бейтсон, Джозеф Кэмпбел, Фритьоф Капра, Майкл Харнер, Джин
Хьюстон, Стэнли Криппнер, Ральф Мецнер, Аджид Мукерджи, Карл При-брам,
Руперт Шелдрейк, Хьюстон Смит, Рассел Тарг, Чарльз Тарт и Гордон Вассон,
лидеры движения за человеческие возможности - Джон Хайдер, Майкл Мерфи,
Ричард Прайс и Уилл Шутц, а также известные экстрасенсы, восточные и западные
духовные учители, североамериканские и мексиканские шаманы.
Такой формат семинара, первоначально задуманного как средство
инновационного образования, оказался самым мощным инструментом личностной
трансформации из всех, какие мне когда-либо доводилось испытывать на себе или
наблюдать, если не считать психоделических сеансов. В систематической
терапевтической работе, ограниченной каким-то одним видом техники, пациент
слишком быстро осваивает ее язык и правила, через какое-то время научается
сводить ее к терапевтической игре и проходит весь курс по существу без глубоких
перемен. А в формате Эсалена, объединяющем многообразие выбранных в
случайном сочетании подходов, люди неожиданно для себя испытывают самое
разное воздействие со всевозможных сторон, и это происходит в поддерживающем
окружении, где поощряются глубинное проникновение в опыт и самоисследование.
В таких условиях мощные процессы трансформации становятся возможными в
любой час дня или ночи. Если посвятить самоисследованию все свое время на
какой-то ограниченный период, это оказывается гораздо более эффективным, чем
обычное, навязанное со стороны психотерапевтическое расписание кратких встреч.
Последние вряд ли совпадут с тем временем, когда психологическая защита
особенно низка, кроме того, их форма не позволяет процессу развиваться
достаточно глубоко и длительно. На эсаленских месячных семинарах мы
постоянно использовали технику и стратегии, описанные в этой главе. Множество
писем от бывших участников свидетельствует о том, что такой четырехнедельный
опыт может пробудить глубинные процессы трансформации и оказать
продолжительное влияние на всю жизнь (Чтобы иметь право использовать
холотропное дыхание в клинике, специалистам необходимо пройти полное
обучение этому методу у Станислава и Кристины Гроф, что занимает обычно 2-3
года. Начальный курс этого обучения можно прослушать в Московском
трансперсональном центре. - Прим. ред.).
Цели и результаты психотерапии
Традиционное определение психической нормальности и душевного здоровья
связано с фундаментальным постулатом перцептуальной, эмоциональной и
когнитивной совместимости с ныотоно-картезианской картиной мира, которая
рассматривается не просто как важная прагматическая структура, а как
единственное точное описание реальности. Конкретнее, это означает эмпирическое
отождествление с собственным физическим телом или с так называемым образом
тела, принятие трехмерного пространства и необратимого линейного времени в
качестве объективных и обязательных координат существования, а также
ограничение собственных источников информации сенсорными каналами и
записями на материальном субстрате центральной нервной системы.
Другим критерием точности в восприятии реальности является возможность
согласованного подтверждения другими людьми, пребывающими в здравом
рассудке и нормально функционирующими (по приведенному выше определению).
Если данные, согласованные между двумя или несколькими лицами, будут
серьезно отклоняться от общепринятого образа реальности, разделяемое ими
восприятие по-прежнему будет рассматриваться в терминах патологии - folie a
deux (помешательство вдвоем), folie a famille (семейное помешательство),
предрассудки, массовая суггестия, групповая иллюзия или галлюцинация.
Незначительные индивидуальные искажения самовосприятия и восприятия других
могут в этом смысле характеризоваться как неврозы, если они не бросают серь-
езного вызова самым существенным ньютоно-картезианским постулатам.
Субстанциальные и критические отклонения от согласованного описания
реальности будут именоваться психозами.
Душевное здоровье определяется отсутствием психопатологии или
психиатрического <заболевания>; оно не требует активного наслаждения
существованием или благодарности жизненному процессу. Лучше всего это можно
иллюстрировать известной формулировкой Фрейда о цели психоаналитической
терапии: заменить крайнее невротическое страдание пациента нормальным
несчастьем повседневной жизни. В этом смысле человек, влачащий отчужденное,
несчастливое, никому не нужное существование, в котором преобладают
потребности к излишней власти, состязательность и ненасытные амбиции, будет
тем не менее подпадать под широкое определение душевного здоровья, если он не
страдает клиническими симптомами или не проявляет их. Кроме того, при общем
отсутствии ясности в критериях душевного здоровья некоторые авторы включают
сюда такие внешние показатели, как колебание достатка, изменение
профессионального и социального статуса и <житейскую приспособляемость>.
Современные исследования сознания уже накопили массу данных.
указывающих на неотложную необходимость пересмотреть такой подход. Новое
определение здорового функционирования должно включать в качестве
критического фактора признание и культивирование двух взаимодополняющих
сторон природы человека - его существование в качестве отдельной
материальной сущности и в качестве потенциально безграничного поля сознания. Я
уже описывал два соответствующих этим сторонам эмпирических модуса сознания
- холотропический и хилотропический. В соответствии с этой концепцией
<умственно здоровый> человек, функционирующий исключительно в
хилотропическом режиме, хотя и не проявляет клинических симптомов, отрезан от
жизненно важного аспекта своей природы и не функционирует сбалансирование и
гармонично. Человек с такой ориентацией опирается на линейное понятие о
существовании, в котором преобладают программы выживания, он смотрит на
жизнь с точки зрения ограниченных приоритетов: я. мои дети, моя семья, моя
фирма, моя религия, моя страна, моя раса,-и не способен видеть и испытывать
объединяющий холистический контекст.
Такой человек мало способен получать удовольствие от своей повседневной
деятельности и вынужден поэтому прибегать к сложным схемам, связанным с
планами на будущее. Возникает подход к жизни, основанный на ощущении
ущербности, на неспособности вполне радоваться тому. что есть. и на болезненном
осознавании нехватки. Такая общая стратегия жизни характерна для конкретных
людей и конкретных обстоятельств, но, в конечном счете, представляет собой
подвижный паттерн, лишенный конкретного содержания. Значит, он вполне может
сработать и при крайних размерах богатства, власти, славы и способен менять свои
конкретные формы по мере изменения условий. Человеку, в жизни которого
доминирует такой механизм, всего не хватает, никакое обладание и никакое
достижение не принесут ему подлинного удовлетворения.
Тогда, если цель раз за разом не достигается, продолжающаяся
неудовлетворенность рационализируется и воспринимается как неумение создать
желанный набор условий. Но даже если проект удается, это все равно не приносит
желаемого эмоционального результата. В этом случае причиной неудачи считается
неправильный выбор или недостаточная значительность избранной цели - проект
заменяется еще более амбициозным. Это приводит к тому, что сами индивиды
называют <крысиной возней>, <битьем головой о стену>, - к эмоциональной
жизни, заполненной фантазиями о будущем, и к веренице прожектов, выполнение
которых никогда не приносит чувства завершенности. В экзистенцианалистской
литературе это называется <авто-проецированием>. Жизнь такого человека
наполнена ощущением бессмысленности, бесполезности и даже абсурдности,
которое не устраняется никаким видимым успехом. И часто бывает, что в таких
условиях большой успех влечет за собой глубокую депрессию - полную
противоположность тому, что ожидалось. Джозеф Кемпбэл так описывает эту
ситуацию: <добраться до вершины лестницы и обнаружить, что она стоит не у той
стены>.
Существованию личности, чей эмпирический мир ограничен лишь
хилотропическим модусом, свойственна неаутентичность. Она характеризуется
отсутствием подлинности, избирательным фокусом на преследовании целей и
неспособностью воспринимать жизненный процесс с благодарностью. Типичными
чертами такого способа бытия в мире являются излишняя занятость прошлым и
будущим, недостаточное осознание настоящего момента и исключительное
внимание к манипуляциям во внешнем мире. связанное с крайним отчуждением от
внутреннего психологического процесса. Болезненное осознание ограниченного
диапазона жизни для всех проектов, которые нужно осуществить, чрезмерная
потребность контролировать, неспособность вынести непостоянство и старение,
глубоко скрытый страх перед смертью являются важными дополнительными
атрибутами.
Спроецированный на социальную и глобальную ситуацию, этот модус
переживания фокусирует внимание на внешних показателях и на объективных
параметрах, видя в них "индексы уровня жизни и благополучия. Появляется
тенденция мерить качество жизни объемом материального производства и
обладания, а не характером жизненного опыта и не субъективным ощущением
удовлетворения. Более того, такая философия и стратегия жизни считается
естественной и логичной. Характерные черты этого подхода-близорукая тяга к
безграничному росту, эгоистическая и состязательная ориентация, неуважение к
природным циклам и холистическим взаимозависимостям -укрепляют и
усиливают одна другую. А вместе они намечают роковую траекторию с ядерной
катастрофой и тотальным экологическим бедствием в качестве логических
альтернатив будущему планеты.
В сравнении с этим, человек в холотропическом модусе сознания неспособен
адекватно относиться к материальному миру как к обязательной и наиважнейшей
системе координат. Прагматическая реальность повседневной жизни, мир твердых
материальных объектов и раздельного существования воспринимается как ил-
люзия. Неспособность отождествиться с телесным Эго и ощущать себя отдельным
существом, четко отличимым от тотальности космической сети, приводит к
отрицанию основных правил, соблюдение которых необходимо для продолжения
существования отдельного организма. Это может выразиться в пренебрежении
личной безопасностью, элементарной гигиеной, пищей и водой или даже
кислородом. Потеря индивидуальных границ, пространственных и временных
координат, адекватной связи с реальностью представляет значительную угрозу
выживанию. Экстремальные формы холотропического модуса (такие, как
отождествление с Универсальным Разумом и Сверхкосмической Пустотой)
полностью противоположны сознанию, ориентированному на материю и телесное
Эго. Основополагающее единство всего существования. трансцендирующее время
и пространство, является единственной реальностью. Все предстает совершенным,
как оно есть; нечего делать и некуда идти. Никаких потребностей нет или они
полностью удовлетворены - человек, погруженный в холотропический
эмпирический модус, нуждается во внимании других людей, заботящихся о его
основных потребностях, примером чему служат многочисленные рассказы об
учениках, ухаживающих за своими учителями во время самадхи или сатори.
С учетом всего сказанного можно вернуться к проблеме душевного здоровья. В
отличие от традиционной психиатрии с ее простой дихотомией <душевное
здоровье - душевное заболевание> мы имеем для рассмотрения несколько важных
критериев. На первом шаге надо исключить органические болезни, которые могли
бы быть причиной, способствующими факторами или пусковыми устройствами
эмоциональных и поведенческих расстройств. Если при обследовании обнаружено
заболевание в медицинском смысле слова, например воспаление, опухоль или
нарушение кровообращения в мозге, уремия, острые гормональные нарушения и т.
п., то пациенту нужно безусловно рекомендовать специальное медицинское
лечение.
Рассмотрев состояние здоровья пациента, мы встаем перед проблемой оценки
двух описанных выше модусов и их комбинаций.
Согласно нашей концептуальной структуре, индивиду, живущему
исключительно в хилотропическом модусе, лучше подойдет определение <низшего
душевного здоровья>, даже если он не проявляет психопатологических симптомов
в традиционном смысле слова. Этот модус сознания в крайней своей форме связан
с материалистическим и атеистическим отношением к существованию,
подразумевает подавление животворных аспектов бытия и крайне несовершенен,
деструктивен и саморазрушителен.
Опыт холотропического сознания следует рассматривать как проявление
свойственного человеческой природе потенциала, и сам по себе он не составляет
психопатологии. Когда такое переживание встречается в чистом виде и в
соответствующих обстоятельствах, оно может стать исцеляющим, развивающим и
преобразующим. Оно может быть чрезвычайно ценным как промежуточное
состояние, за которым следует процесс хорошей интеграции, но его нельзя
совместить с потребностями повседневной реальности. Его ценность решающим
образом зависит от ситуации, от того, как индивид способен его принять и
конструктивно интегрировать.
Два модуса могут взаимодействовать так, что будут мешать повседневной жизни
или же будут гармонично сливаться и усиливать жизненный опыт. Невротические
и пснхотическне явления можно рассматривать как результат неразрешенного
конфликта между двумя модусами, как компромиссные образования и "шум на
границе взаимодействия". Перцептуальные, эмоциональные, понятийные,
психосоматические и другие аспекты психопатологических явлений,
проявляющиеся как непостижимые искажения логичного и приемлемого способа
реагирования на существующие материальные обстоятельства, будут совершенно
понятны как интегральные части холотропического гештальта, который стремится
к проявлению.
Это становится ясным испытателю, как только тема, лежащая в основе
симптомов, полностью пережита и интегрирована. Иногда в переживание
вторгаются сюжеты из другого временного контекста, например, из детства,
биологического рождения, внутриутробного существования, истории предков,
эволюции, предыдущего воплощения. В другом случае оно будет включать
трансценденцию обычных пространственных барьеров; тогда опыт принимает
форму сознательного отождествления с другими людьми, различными животными
формами, растениями или неорганическими материалами и процессами.
В некоторых случаях возникающая тема не имеет никакого отношения к
феноменальному миру и привычным временным и географическим координатам, а
представляет различные переходные образования, которые характеризуют уровни
реальности, лежащие между недифференцированным космическим сознанием и
существованием индивидуальной материальной формы. Яркие столкновения или
полное отождествление с архетипическими сущностями в юнговском смысле,
участие в драматичных мифологических эпизодах можно отнести к этой категории.
Основной принцип разрешения симптомов - полное эмпирическое смещение в
соответствующую холотропическую тему; это требует особого контекста и
необусловленной терапевтической поддержки на всем протяжении необычного
переживания. Когда процесс завершен, пациент автоматически возвращается к
обыденному сознанию. Полноценное переживание в холотропическом модусе
облегчит или устранит симптом, но в результате этого ослабнет философская
приверженность человека к хилотропическому режиму. Когда лежащий в основе
гештальт выливается в мощное перинатальное или трансперсональное
переживание, это зачастую приводит к процессу духовного раскрытия.
Новый подход к проблеме психогенных эмоциональных расстройств,
основанный на расширенной концепции личности, отказывается от навешивания
психопатологических ярлыков на содержание человеческого опыта. Наша позиция
основана на факте, что многие из переживаний, считавшихся ранее
психотическими, можно легко вызвать у наугад отобранных людей - и не только
при помощи психоделических препаратов, но и такими простыми методами, как
медитация и гипервентиляция.
Кроме того, стало очевидным, что относительная частота спонтанного
возникновения таких явлений гораздо выше, чем предполагалось
в ортодоксальной психиатрии. Использование позорящих диагнозов,
насильственная госпитализация в запертых палатах, устрашающие формы терапии
отбили у огромного числа людей охоту признаться даже близким и друзьям в том,
что у них были перинатальные и трансперсональные переживания. В таких
условиях психиатрия поддерживала искаженное представление о природе
человеческого опыта.
Гармоничное соединение двух модусов не искажает внешнюю реальность, а
придает ей мистический аромат. Человек, вовлеченный в подобный опыт, способен
взаимодействовать с миром так, словно тот сделан из твердых отдельных объектов,
но не путает это прагматическое отношение с предельной истиной о реальности.
Он переживает многие дополнительные измерения опыта, действующие как бы за
сценой, и философски вполне осознает наличие самых разных альтернатив
обыденной реальности Такая ситуация имеет место, когда индивид соприкасается с
холономическими аспектами реальности, но в поле его переживаний нет
конкретных холотропических гештальтов.
Понятие <высшего психического здоровья> или подлинного душевного здоровья
следует применять к тем лицам, которые достигли сбалансированного
взаимодействия обоих взаимодополняющих модусов сознания. Они знакомы и
освоились с ними. признают и могут использовать их с достаточной гибкостью и
различением в зависимости от обстоятельств. Для полноценной и здоровой жизни в
этом смысле абсолютно необходима философская трансцен-денция дуализма, в
частности, дуализма части и целого. Человек подходит к повседневной реальности
с предельной серьезностью, с полной личной и социальной ответственностью и в
то же время осознает относительную ценность такой перспективы. Отождес-
твление с Эго и с телом происходит по своей воле и выбору, оно не безусловно, не
абсолютно и не принудительно. Это не чревато страхом, потребностью
контролировать и подчиненностью иррациональным программам выживания;
принятие материальной реальности и существования прагматично, а не
философично. В универсальной схеме глубоко осознается значимость духовного
измерения.
Индивид, испытавший и интегрировавший значительное количество
холотропического материала, имеет возможность видеть человеческую жизнь и
существование в перспективе, выходящей за рамки мировоззрения среднего жителя
Запада, <нормального> по меркам традиционной психиатрии. Уравновешенная
интеграция двух взаимодополняющих аспектов человеческого опыта ориенти-
руется на жизнеутверждающее отношение к существованию - не к status quo или к
каким-то отдельным аспектам жизни, а к космическому процессу во всей его
тотальности, к общему жизненному потоку. Интегральной частью здорового
функционирования будет способность довольствоваться простыми и обык-
новенными аспектами повседневной жизни, природой, людьми, человеческими
отношениями или занятиями, а также едой, сном, сексом и другими
физиологическими процессами тела. Такая способность ценить жизнь стихийна и
организменна; по своей сути она не зависит от внешних условий жизни, за
исключением некоторых суровых крайностей- Ее можно почти целиком свести к
радости существовать, обладать сознанием. Если человек находится в таком
расположении духа, любые другие прелести жизни - подпитывающие
взаимоотношения, обладание деньгами и материальными ценностями, хорошие
рабочие условия, возможность путешествовать - будут восприниматься как
сверхроскошь. А когда такого отношения к жизни и такого эмпирического настроя
нет, никакой внешний успех и никакие материальные достижения их не заменят.
Хорошая интеграция хилотропического и холотропического модусов позволяет
осуществить полную связь с событиями материального мира, но при этом видеть в
них процессы со своим полноценным участием, а не средство достижения
конкретных целей. Внимательность к настоящему моменту перевешивает озабо-
ченность прошлым или беспокойство о будущем. Осознание цели присутствует в
полностью переживаемых успешных делах, но не становится доминантой до тех
пор, пока работа не завершена. Поэтому содержанием настоящего момента будет
празднование и удовольствие от достигнутого.
Общее жизнеутверждающее отношение к существованию создает
метаструктуру, которая предоставляет возможность интегрировать в позитивном
свете даже тяжелые стороны жизни. В такой связи, отношение к тому, что
традиционная психиатрия рассматривает как симптомы душевного заболевания,
важнее наличия или отсутствия этих симптомов. Здоровое отношение будет
рассматривать их как интегральные аспекты космического процесса, которые
могут нести в себе великую возможность для личностного роста и духовного
раскрытия при условии, что к ним найден правильный подход и что они правильно
интегрированы. В каком-то смысле они указывают на возможность освободиться
от неудовлетворяющей и уродующей гегемонии хилотропического модуса
сознания.
Проявление психогенных форм психопатологии будет указанием на то, что
индивид достиг той точки, где продолжение одностороннего существования в
хилотропическом модусе стало невозможным. Они возвещают о возникновении
специфически холотропических элементов и отражают сопротивление им.
Психиатрия, ориентированная на подавление симптомов и возвращение человека к
смирительной рубашке неподлинного существования, является, следовательно, по
своей сути антитерапевтической. Она вмешивается в процессы, которые при
поддержке и завершении могли бы привести к более полному и удовлетворяющему
способу существования в мире.
Новое определение того, что нормально, а что патологично. подразумевает не
содержание и природу переживания, а стиль обращения с ним в контексте
подлинной поддержки, основанной на понимании процесса; самым важным
критерием в таком случае становится качество интеграции опыта в личной жизни.
Огромный вклад А. Мэслоу в психологию заключался в показе того, что некоторые
мистические, "пиковые" переживания не следует считать патологией, что к ним
можно подойти позитивно (Maslow, 1964). Это понятие теперь можно расширить
на все перинатальные и трансперсональные явления.
Совершенно необходимо, однако, создать для этого специальные обстоятельства
и среду для встречи таких переживании, где условия и правила отличались бы от
условий и правил повседневной жизни. Полная конфронтация с возникающим
материалом в рамках поддерживающей ситуации с возможной помощью выше-
описанных специальных способствующих техник высвободит повседневное
существование человека от агонии и хаоса, создаваемых конкурирующими
эмпирическими модусами. В новом подходе психогенные расстройства отражают
путаницу между хилотропическим и холотропическим модусами сознания,
неспособность справиться с возникающим холотропическим материалом и
интегрировать его в повседневный опыт материального мира. Общая стратегия,
которой следует придерживаться, состоит в том, чтобы полностью эмпирически
погрузиться в вышедшую на поверхность тему и по ее завершении вернуться к
распутанному и полному переживанию настоящего времени и места.
Систематическое применение в жизни этого принципа и открытость
диалектическому и гармоническому взаимодействию между двумя базисными
модусами сознания являются, по всей видимости, необходимыми предпосылками
подлинного душевного порядка и ментального здоровья.
Эпилог
Современный глобальный кризис и будущее эволюции
сознания
Данные, полученные на ЛСД-сеансах, в эмпирических подходах к
самоисследованию и в разнообразной религиозной практике, выходят далеко за
рамки психиатрии, психологии и психотерапии. Многие из новых прозрений
затрагивают явления ключевой важности, способные определить будущее всего
человечества и жизни на планете. Сюда относится новое представление о силах,
которые влияют на историю, содействуют динамике социально-политических
движений и питают творческие достижения человеческого духа в искусстве,
философии и науке. Этот материал также позволяет увидеть в новом свете многие
неясные моменты в истории религии, так как дает возможность четко отличить
подлинный мистицизм и подлинную духовность от традиционных религиозных
течений и господствующей церкви.
Ясно, что эта тема слишком объемна, и подробное обсуждение
соответствующих вопросов заняло бы отдельный том. Здесь я хотел бы предложить
лишь общий обзор новых взглядов на проблему, которая для всех нас имеет
решающее значение,-проблему нынешнего глобального кризиса. С этим
намерением я вначале обращусь к некоторым новым данным, связанным с
перинатальной и трансперсональной сферами истории человечества, а затем более
подробно сосредоточусь на вопросах, касающихся положения дел. в мире и
будущего эволюции сознания.
Одна из центральных тем человеческой истории - агрессия и склонность к
убийству в отношении других рас, наций, религиозных и социальных групп,
кланов, семей, отдельных лиц или даже близких родственников. Мы уже
обсуждали новый взгляд на перинатальные и трансперсональные корни злостной
агрессивности. Ценность данных, полученных при глубинных эмпирических
исследованиях, становится еще более очевидной, когда мы переходим от
индивидуальной психопатологии к миру массовой психологии и социальной
патологии. Многие из тех, кто занимается глубинным самоисследованием, часто
переживают ситуации военных действий, кровавых революций, тоталитарных
режимов, концентрационных лагерей и геноцида.
Тема войны является типичным и характерным аспектом эмпирических сеансов
с перинатальным содержанием. Исторический период, географическое положение,
тип вооружения и техники, а также специфические черты битвы могут меняться в
широком диапазоне. Многие рассказывали о жестоких сражениях пещерных людей
и дикарей, употреблявших каменное оружие и дубины, о древних битвах с
участием колесниц и боевых слонов, о средневековых сражениях конных рыцарей
в латах, о войнах, где применялись такие новшества, как лазер и ядерное оружие, и
о смертоносных схватках будущего, в которых принимали участие межзвездные
корабли разных солнечных систем и галактик. Сила и размах этих военных сцен и
соответствующих переживаний обычно превышают уровень, который прежде
считался переносимым для человека. Хотя общий контекст этих переживаний
обеспечивается перинатальными матрицами, их специфическое содержание часто
включает трансперсональные явления.
В переживаниях людей, которые действительно воевали или же испытали
военные действия на себе как мирные жители, воспоминания о тех временах часто
живо воссоздаются одновременно с военными сценами, относящимися к
различным историческим периодам, в которых они не могли участвовать лично.
Иногда их воображение черпает образы из мифологии различных культур и
архетипических сфер; разрушительный потенциал, который высвобождается при
переживании этих сцен, может превосходить все мыслимое в пределах
феноменального мира. В этом смысле типичны сцены восстания титанов против
олимпийских богов, битва светлых сил Ахурамазды против темных сил Аримана,
гибель нордических богов в Рагнареке, архетипические сцены полного разрушения
Апокалипсиса и Армагеддона.
Две перинатальные матрицы, обеспечивающие почти весь военный
символизм,-это БПМ-II и БПМ-III. Для целей нашего изучения важно установить
главное различие между ними. Обе они тесно связаны с темой ужаса, агонии и
смерти, и обе обычно ассоциируются с образным рядом войны и
концентрационных лагерей. А отличает их эмпирический акцент и характер ролей,
которые отводятся испытателю. Человек, который находится под влиянием БПМ-
II, участвует в сценах насилия как беспомощная жертва, тогда как на нападающей
стороне всегда выступают другие лица Он переживает бесконечные мучения,
выступая в роли погребенных под останками разрушенных домов мирных жителей
во время воздушных налетов, селян, усадьбы которых уничтожайся безжалостными
захватчиками, матерей и детей, попавших под действие напалма, солдат,
атакованных отравляющими газами заключенных концентрационных лагерей
Общая атмосфера таких сцен связана с горем, отчаянием, мукой, безнадежностью и
абсурдностью человеческого существования.
Природа военных переживаний, связанных с БПМ-III, совершенно иная. Хотя
актуальный образный ряд может быть тем же, индивид не отождествлен
исключительно с угнетенной и растоп-танной жертвой. Ему доступен опыт эмоций
и телесных ощущений агрессора или тирана, и одновременно он может выступать в
роли наблюдателя. Переживая эту матрицу можно побывать во всех ролях но
основной акцент остается на взаимосвязи протагонист и их взаимодействии друг с
другом. Преобладающей эмоциональной атмосферой будет необузданное
инстинктивное возбуждение наряду с агрессивностью, страхом, сексуальным
волнением, странной очарованностью, необычной смесью боли и удовольствия, а
также скатологическим компонентом.
Нашему обсуждению будет полезно сравнение эмпирических характеристик
этих двух матриц с биологическими ситуациями, к которым они относятся, - с
первой и второй стадиями родов. Вторая матрица, которая связана с первой
стадией родов, переносит в атмосферу блокады и энергетического застоя. Кажется,
что заново проживающий ее человек способен испытывать только эмоции и
ощущения жертвенного ребенка со всеми психологическими нюансами и
оттенками этого состояния.
БПМ- III которая включает элементы проталкивания через родовой канал:
ассоциируется с определенной силой энергетического потока Тот кто сталкивается
с этой стадией рождения, может эмпирически отождествляться не только с
ребенком, но и с рожают щей матерью и с родовым каналом, включая все
соответствующие и поводящие роли и темы. Интересно узнать на собственном
опыте что все главные эмпирические аспекты БПМ-III находят свое идеальное
выражение в военном контексте психоделических сеансов; нет необходимости
подчеркивать, что это так и в случае фактических военных действий.
Действительно, трудно поверите чтобы такая связь носила чисто случайный
характер и не имела глубокой психологической значимости.
Титанический аспект представлен монументальной военной техникой,
использующей и высвобождающей невиданную энергию, начиная с гигантских
камнеметателей и таранов древних армий и кончая колоссальными танками,
амфибиями, броненосцами, летающими крепостями и ракетами. Атомное и
термоядерное оружие имеет по-видимому особое символическое значение, что бу-
дет обсуждаться позднее.
Садомазохистский аспект БПМ-III является, конечно, характерным признаком
любой военной ситуации; однако отчетливее всего он присутствует в ситуации
рукопашного боя, где равно возможно причинить боль и испытать ее, что может
происходить одновременно - например в сценах борьбы, бокса, боя гладиаторов,
корриды, сражений неандертальцев, туземных битв, средневековых сражений со
щитом и мечом, рыцарских поединков и штыковых атак времен первой мировой
войны. Очевидно, существует близкая параллель между такой тесной, кровавой
схваткой двух воинов и симбиотическим взаимодействием матери и ребенка в
процессе родов. В обоих случаях главные участники заперты в безвыходной
ситуации на грани жизни и смерти, причем каждый одновременно причиняет и
испытывает боль. Особенно важным кажется тот факт, что кровь, проливаемая с
обеих сторон, смешивается.
Иногда участники ЛСД-сеансов упоминают о других формах кровавого
противоборства, которые кажутся связанными с динамикой БПМ-III. Отношения и
взаимосвязь между партнерами са-домахозистской практики уже обсуждались.
Другим интересным примером являются отношения между первосвященниками и
их жертвами в доколумбовой Америке. У ацтеков такие отношения носили ярко
выраженный родственный характер и подразумевали близкий душевный контакт.
На фресках в древнем центре майя Бонампаке, где представлена церемония
принесения в жертву, показано, как жрецы прокусывают себе языки, чтобы их
кровь смешивалась с кровью убиваемых жертв. Мы уже обсуждали глубокое
психологическое родство инквизиторов с колдунами и ведьмами. которых они
преследовали. Садистские методы инквизиции, пыточные камеры, отвратительные
орудия пытки, аутодафе, а также интерес к сексуальному и скатологическому
поведению жертв по существу отражают ту же глубинную мотивационную
структуру, которая заложена в отправлении Черной мессы и ведьмовском Шабаше.
За последние годы отчеты о кровавых мятежах в некоторых американских
тюрьмах выявили другую характерную пару, а именно, заключенного и охранника.
Бесчеловечная природа мятежей может показаться совершенно непонятной и
загадочной психиатрам и психологам, обученным по Фрейду, или сторонникам
бихевиоризма, которые пытаются объяснить такое поведение на основании
биографического материала. Но это совсем не удивительно для любого, кто имеет
даже весьма поверхностное представление о перинатальной динамике. Мятежи
явно спровоцированы тюремными условиями, активизирующими перинатальный
материал,-в том числе жестоким обращением и скученностью, - и поведение
бунтовщиков несет в себе классические перинаталь-ные черты. Недавнее
расследование поведения полицейских (в частности, нередких случаев превышения
ими власти) также дает интересный материал о психологической сцепке между
полицейскими и преступниками.

Рисунок, изображающий ритуальную практику ацтеков. По их верованиям, солнечного бога
Уицилопочтли следовало ублажать подношением <плодов красного кактуса> - человеческих
сердец и крови.
Есть еще два примера с большим социальным и историческим значением -
тиран-диктатор и революционер, а также ультраправый политик и левый радикал
(обе пары будут обсуждаться ниже в контексте политических переворотов и
революций). Во всех случаях протагонисты этой схватки захвачены деструктивным
взаимодействием и психологическим порабощением, независимо от того, в какой
роли они выступают - жертвы или агрессора. Можно сказать, что в каком-то
смысле они создают друг друга, питая действия другой стороны по отношению к
себе. Окончательным выходом из каждой ситуации (его предлагают многие из
духовных путей и транс персональная психология) будет не выигрыш или победа, а
шаг в сторону от психологической привязанности к <нашим и вашим> и
продвижение к синергетической стратегии.
Сексуальный аспект БПМ-III выражается в военное время различными путями.
В широких слоях населения обычно наблюдается моральное и сексуальное
разложение, а также повышенный интерес к эротической активности. Сходный
эффект просматривается в ситуациях крупных стихийных бедствий и эпидемий.
Речь идет о психологии по принципу avant deluge (<после нас хоть потоп> -
франц.) или carpe diem (<лови момент> - лат.), и это обычно интерпретируется
как реакция на неминуемость смерти. Уже подчеркивалось, что повышенный
интерес к сексу увеличивает число зачатий и является поэтому естественной
компенсацией массовой гибели в ходе боев. Предложенная здесь альтернатива
заключается в том, что повышенная сексуальность отражает мощный сексуальный
компонент перинатальной динамики и потому составляет неотъемлемый аспект
высвобожденных инстинктивных сил.
В недвусмысленных заверениях военачальников перед важными сражениями
регулярно звучит обещание отдать солдатам женщин завоеванных городов и
деревень. Излишне упоминать об умножении случаев изнасилования во время
войны на протяжении всей человеческой истории и о большом числе
незаконнорожденных детей, зачатых в добровольном или же насильственном по-
ловом акте в военное время. Было множество публикаций о половых
преступлениях в концентрационных лагерях, и здесь тоже все достаточно понятно.
Скатологический аспект характерно сопутствует военным сценам во все
времена. Одна из самых типичных черт войны - агрессоры, уничтожающие
порядок и красоту, оставляющие после себя хаос и запустение. Полная разруха,
груды развалин и мусора, антисанитарные условия повсюду, колоссальный уровень
загрязнения всевозможных видов, изуродованные и искалеченные тела, панорама
разлагающихся трупов и костяков-вот непременные последствия войн на
протяжении всей истории.
Далее, пирокатарсический аспект БПМ-III - типичный и важный элемент в
большинстве картин разрушения, причиненного войной. Конкретные ситуации,
включающие этот элемент, могут принимать разнообразные формы, начиная с
потоков кипящей смолы с крепостных стен и разрушения огнем покоренных сел и
городов, кончая взрывами бомб при воздушных налетах, массированным ракетным
обстрелом (<шарманка Сталина>) и ядерной войной. Стихию огня можно видеть
зловещей и разрушительной, но чаще человек воспринимает ее с восторгом
пироманьяка, наслаждаясь ее мощью и очистительной силой. Многие из пережив-
ших войну вспоминают, что не в силах были сопротивляться притягательности
архетипической силы огня, когда попадали в ситуации на грани жизни и смерти.
Такое ощущение обычно резко противоречит всем предрасположениям и
стандартам повседневной жизни. Фрейд описал психологические изменения,
которые происходят в этих условиях, с точки зрения психологии толпы и
появления <Суперэго войны> (Freud, 1955а; 1955Ь).
В видениях, которые сопровождают опыт рождения в контексте БПМ-IV, часты
сцены, символизирующие конец войны или победу восстания. Празднование
военного триумфа, воодушевленные шествия, развевающиеся флаги, веселье на
улицах и братание солдат с гражданским населением-все это сцены, обычные в
описаниях людей, проживших заново момент рождения. Подобный период
беззаботного веселья после войны или революции, предшествующий переходу к
новым обязанностям, кажется психологически равноценным короткому
отдохновению после рождения, прежде чем новорожденный встречается с
трудностями и превратностями своего существования.
Все эти наблюдения можно кратко выразить в неожиданном выводе: структура
человеческой личности содержит - в бессознательном репертуаре перинатального
уровня-функциональные матрицы, активация которых может вызывать сложное и
реалистичное воспроизведение всех переживаний ужаса, агонии, полиморфного
инстинктивного возбуждения и странного очарования, связанных с
разнообразными формами войны.
Во многих случаях люди, переживающие во время сеансов пе-ринатальные
элементы, рассказывали об интересных прозрениях в суть иных социо-
политических ситуаций, тесно связанных с темой войны. Речь идет о проблемах
тоталитарных систем, автократии, диктатуры, "полицейских государств" и
кровавых революций. Глубинная эмпирическая конфронтация с элементами БПМ-II
обычно включает отождествление с населением стран под гнетом диктатуры,
вынужденным проживать в полицейском государстве или при тоталитарном
режиме - например в царской России, нацистской Германии, одной из
коммунистических или латиноамериканских стран. Подобное эмпатическое ото-
ждествление может распространяться и на жестоко преследуемое меньшинство, и
на категорию лиц, оказавшихся в особенно трудном положении.
Примеры таких переживаний составляют ряд исторических сюжетов: христиане
во времена императора Нерона, крепостные и рабы, группы евреев в различные
исторические периоды и в разных местах, узники средневековых темниц,
заключенные концлагерей или обитатели сумасшедших домов. Некоторые пациен-
ты чешской национальности, которые прошли через мучительный опыт либо во
время нацистской оккупации во второй мировой войне, либо в период
коммунистического режима, часто вновь проживают воспоминания о
психотравмах, фактически полученных по политическим мотивам.-например
сцены в концентрационных или трудовых лагерях, жестокие допросы, заключение
в тюрьму или эпизоды <промывания мозгов>. По данным, полученным на
психоделических сеансах, существует глубокое психологическое родство между
атмосферой -в угнетенной стране или опытом преследуемой группы людей и
опытом плода в тисках родового канала.
Переживания, связанные с БПМ-III, включают чаще всего образы и символы
деспотических сил, агрессоров и тиранов. Динамика этой матрицы связана с
политикой силы, тиранией, эксплуатацией и подчинением других, грязными
делишками и интригами, дипломатией <плаща и шпаги>, тайной полицей,
предательством и изменой. Многие люди на ЛСД-сеансах пережили в заключи-
тельной фазе родовой агонии отождествление с деспотическими правителями и
диктаторами всех времен, с Нероном, Чингисханом, Гитлером, Сталиным. После
такой глубинной эмпирической идентификации они перестали считать диктатуру
проявлением подлинной силы и власти и поняли, что ментальность диктатора во
многом сходна с умственным состоянием ребенка, борющегося в родовом канале.
Его раздирают беспорядочные и противоречивые чувства и энергии: странная
смесь неудержимой агрессивности в отношении любого препятствия, бездонные
сомнения в собственных силах, мегаломаниакальные чувства, неуемные амбиции,
примитивная детская тревога, общая паранойя'и сильнейший телесный
дискомфорт, особенно удушье и сбои дыхания.
Люди, изведавшие это на своем опыте, поняли весь ужас ситуации, когда к
власти приходит человек в таком психологическом состоянии, которое на самом
деле крайне нуждается в лечении. И далее, они осознали, что массовая поддержка,
так остро необходимая диктатору на различных стадиях его продвижения к власти,
отражает тот факт, что сходные элементы составляют непременную часть в
психике всех людей. Становится очевидным. что любой человек способен на те же
преступления, если обнажается соответствующий уровень его бессознательного и
внешние условия тому способствуют.
Действительная проблема - не в отдельных личностях и не в политических
партиях или фракциях. Задача состоит в том, чтобы создать безопасные и
социально санкционированные ситуации, при которых определенные вредные и
потенциально опасные элементы структуры человеческой личности могут
выявляться и прорабатываться без ущерба для других или для общества в целом.
Радикальные программы внешней направленности и политическая борьба (даже
имеющие особую важность, когда они направлены против убийственных режимов
Гитлера или Сталина) не в состоянии решить проблемы, стоящие перед
человечеством, без одновременной внутренней трансформации. Они, как правило,
создают эффект маятника - вчерашний неудачник становится завтрашним
правителем, и наоборот. Хотя роли меняются, запас злостной агрессивности
остается тем же, и человечеству в целом это никак не помогает. Продолжают
функционировать тюрьмы, концентрационные и трудовые лагеря: сменяются лишь
их обитатели.
Подлинная сила не нуждается в афишировании и демагогической риторике; ее
наличие самодостаточно. Диктатор испытывает не силу, а мучительный комплекс
неполноценности, ненасытную жажду признания, невыносимое одиночество и
снедающее недоверие. В ходе глубинной эмпирической терапии <комплекс дик-
татора> разрешается с завершением процесса смерти-возрождения. Эмпирическая
связь с элементами БПМ-IV выводит человека из-под власти ужаса и агонии и
открывает пути совершенно новым ощущениям и чувствам - завершенности,
причастности и безопасности, уважению к жизни и созиданию, пониманию, тер-
пимости, приверженности принципу <живи и давай жить другим> и осознанию
собственной космической значимости в соединении со смирением.
Тиран и бунтарь представляют взаимосвязанную пару; глубокая
психологическая мотивация обоих имеет один источник и одно качество.
Состояния ума злого диктатора и яростного революционера во время их
смертельной схватки не различаются по глубинной природе. Очевидные различия
существуют лишь в их идеологии и моральном оправдании действий. Иногда могут
значительно различаться этическая и социальная ценность отстаиваемых ими
систем. Однако и у того, и у другого фундаментальным образом отсутствует
истинная психологическая интуиция относительно реальных мотивов своего
поведения. Это ситуация, в которой невозможно выиграть, можно только
проиграть; неважно, кто побеждает или на чьей стороне будет моральный суд
истории - реальное решение проблемы не дано ни одной из сторон.
Обе стороны находятся под влиянием исходно ошибочных представлений и
пытаются решить внутреннюю психическую проблему посредством манипуляций
во внешнем мире. Это ясно подтверждается тем, что видения кровавых восстаний,
вдохновленных утопическими идеалами, и чередование отождествления то с
угнетателями, то с революционерами свойственны динамике БПМ-III. Они
становятся психологически неприемлемыми и исчезают, когда индивид достигает
БПМ-IV. Характерные для третьей перинатальной матрицы конкретные образы
охватывают широкий ряд, начиная с восстания римских рабов под
предводительством Спартака и взятия Бастилии во время Великой Французской
революции до таких недавних событий, как взятие Зимнего дворца большевиками
и победа Фиделя Кастро на Кубе.
Лица, проходящие ЛСД-терапию и другие формы глубинного эмпирического
самоисследования, независимо друг от друга рассказывают о постижении причин
постоянной трагикомической неудачи всех бурных революций, которым не
помогают ни высокие идеалы, ни общий порыв поддерживающих их радикальных
философий. Следует заметить, что все участники ЛСД-сеансов в Праге имели
непосредственный опыт коммунизма и марксизма-ленинизма в теории и на
практике, многие из них пережили и нацизм. По существу, внешний гнет-
реальный или воображаемый-смешивается и отождествляется с внутренней
психологической несвободой от бессознательного тяжкого воспоминания о
родовой травме. Интуитивно чувствуемая возможность освободиться в
инстинктивном выплеске, характерном для БПМ-III, проецируется и переводится в
конкретный план свержения тирана. Следовательно, действительный мотив и
движущая сила вооруженных переворотов и социально-утопических планов - это
бессознательная потребность освободиться от гнетущих и сковывающих
последствий родовой травмы и эмпирически соединиться с несущими
удовлетворение чувствами, которые связаны с БПМ-IV и БПМ-I.
Что же, например, делает коммунизм особенно мощной и особенно
проблематичной силой в современном мире? - То, что он представляет
программу, которая психологически верна, если применяется к процессу
внутренней трансформации, но абсолютно ложна как рецепт социальной реформы.
Основной принцип, утверждающий, что для прекращения угнетения и
установления гармонии и всеобщего довольства необходим бурный насильствен-
ный переворот, вполне отчетливо отражает динамику внутренней трансформации,
связанную с процессом смерти-возрождения. Именно поэтому коммунистический
принцип выражает глубокую истину и весьма привлекателен для благовидной и
многообещающей политической программы.
Главная же ошибка в том, что стадии архетипического раскрытия духовного
процесса проецируются на материальную действительность и маскируются под
атеистическое средство социального переустройства мира: совершенно ясно, что в
такой форме оно работать не будет. Стоит лишь взглянуть на нынешний распад
коммунистического мира, на вражду между странами, исповедующими идеалы
марксизма-ленинизма, или на заграждения, минные поля, колючую проволоку и
сторожевых собак на все эти средства, к которым им приходится прибегать, чтобы
удержать свои народы в рамках социального рая, и можно легко сделать вывод об
успехе этого захватывающего эксперимента.
Исторический анализ показывает, что насильственные перевороты как правило
мощны и успешны в деструктивной фазе, когда высвобожденные перинатальные
силы используются для уничтожения прежнего коррумпированного режима. И они
чаще всего сходят на нет в следующей стадии, когда делается попытка создать
обещанные райские условия, образ которых был ведущей моральной силой
революции. Перинатальные силы, оперирующие подобными социально-
политическими переворотами, не поглощаются и не перерабатываются, они просто
приводятся в действие и отыгрываются. Итак, эти стихийные силы, столь
необходимые на деструктивной стадии революции, становятся семенем коррупции
в новой системе и продолжают действовать после победы в самом лагере
архитекторов нового порядка. Таковы, в двух словах, выводы на основе
эмпирических исследований, объясняющие удивительные военные успехи
радикальных революций и их столь же удивительную неспособность разродиться
утопией, видение которой вожди использовали как приманку для масс.
Очевидно, что индивиды, которым оказалось не под силу решить свои
собственные психологические проблемы и достичь внутренней гармонии и покоя,
не самые лучшие судьи того, что неправильно в этом мире, и каковы средства к его
исправлению. Основой действительного решения должна стать эмпирическая связь
с ощущениями БПМ-IV и БПМ-I и с трансперсональной сферой собственной
психики, установленная прежде, чем предпринимается крестовый поход за
переделку мира. Это по сути аналогично утверждению Кришнамурти о том, что
единственная революция - это революция внутренняя. Военные перевороты (хотя
они по-прежнему до некоторой степени содействуют историческому прогрессу)
обречены на неудачу в своих утопических стараниях, потому что их внешние
достижения не подкреплены внутренней психологической трансформацией,
которая могла бы нейтрализовав мощные деструктивные силы, свойственные
человеческой натуре.
Этот момент можно иллюстрировать сообщениями ЛСД-пациентов, которые
уловили параллель между ситуацией революционной эйфории от побед на
баррикадах и состоянием новорожденного, потрясенного взрывным
освобождением из удушающих объятий родового канала. Чувство триумфа у
новорожденного вскоре заменяется страданием по поводу внезапно обнаруженных
ощущений холода, влаги, голода и эмоциональной опустошенности.
Революционер, вместо того, чтобы обрести обещанный рай и насладиться им,
вынужден мириться с тяготами своего нового положения, в том числе с
модифицированной версией старой системы подавления, незаметно
развивающейся на обломках утопии.
По ходу жизни новорожденного все больше беспокоит тень пе-ринатальной
энергии, с которой он не справился, которую не смог интегрировать. Аналогичным
образом перинатальная энергетика, которая явилась движущей силой революции,
будет постоянно прорываться в политической структуре нового режима. Так как
революционеры не способны осознать фундаментальную несостоятельность своего
отношения к реальности, им приходится находить объяснения неудачам в
воплощении утопических идей и выискивать виноватых - своих же товарищей,
которые якобы опорочили истинную доктрину, отклонившись слишком далеко
вправо или влево, потворствовали отвратительным пережиткам старой идеологии
или же выказали еще какую-нибудь из многочисленных <детских болезней>
революционного движения.
Это не значит, что мы должны отказаться от попыток провести справедливые
социальные и политические реформы или прекратить сопротивление тиранам и
тоталитарным режимам. Дело в том, что в идеале лидеры подобного движения
должны быть людьми, проделавшими достаточно большую внутреннюю работу и
достигшими духовной зрелости. Политики, которые прячут свой внутренний
эмоциональный беспорядок в программу кровавой революционной резни, просто
опасны, доверять им и поддерживать их нельзя. Реальная задача состоит в том,
чтобы повысить уровень сознания населения, так, чтобы оно умело узнавать
политических деятелей, принадлежащих к этой категории, и отказывать им в своей
поддержке.
Еще одна область, о которой в эмпирической психотерапии накопились
интересные откровения, - это концентрационные лагеря, массовые убийства и
геноцид. Уже говорилось о том, что переживания БПМ-II типично подразумевают
отождествление с обитателями тюрем и концлагерей, включая их чувства отчаяния,
беспомощности, чрезвычайного страдания, голода, физической боли и удушья в
газовых камерах. Обычно это связано с глубоким экзистенциальным кризисом.
Ощущение бессмысленности и абсурдности человеческого существования
чередуется с неотступным желанием и потребностью найти смысл жизни на фоне
этой апокалиптической реальности. Ввиду этого легко понять, что совсем
неслучайно Виктор Франкл (Frankl, 1956), родоначальник логотерапии и
экзистенциального анализа, сформулировал свои идеи о важности ощущения
смысла человеческой жизни во время длительного пребывания в нацистском
концентрационном лагере. Когда образы концентрационного лагеря появляются в
контексте третьей перинатальной матрицы, люди переживают отождествление не
только с беспомощными жертвами, но также с коварными, жестокими и
бесчеловечными нацистскими офицерами или красными комиссарами Архипелага
ГУЛАГ.
Более пристальное изучение общей атмосферы и специфических условий
пребывания в концлагерях показывает, что это яркое, буквальное и реалистичное
отражение кошмарного символизма негативных перинатальных матриц в
материальном мире. Картины этих лагерей смерти полны безумием и кошмарным
страхом. Истощенные голые тела видятся наваленными в гигантские кучи,
разбросанными по проходам или повисшими на ограждениях из колючей
проволоки-безымянные, лишенные всякой идентичности и человеческого
достоинства скелеты. Среди наблюдательных вышек с пулеметами и ограждений,
опутанных проводами под высоким напряжением, почти непрерывно раздаются
крики и выстрелы; зловещие охранники с их полудикими восточно-европейскими
овчарками расхаживают взад и вперед, выискивая очередную жертву.
Насилие и садизм, столь типичные для перинатального опыта, здесь
проявлялись в масштабе, который трудно вообразить. Неукротимая ярость и
патологическая злоба офицеров СС, их изощренная жестокость и безмерное
стремление издеваться, унижать и пытать выходили далеко за рамки
предполагавшейся необходимости в системе концлагерей, которая предназначалась
для устрашения врагов Третьего Рейха, для обеспечения его рабами и для
ликвидации отдельных противников нацистского режима и <расово-
неполноценных групп>.
Особенно ясно это проявляется в отношении скатологическо-го аспекта,
который представлял ошеломляющую сторону жизни в нацистских
концентрационных лагерях. Во многих случаях заключенных заставляли мочиться
друг другу на лицо или в рот. Им разрешалось ходить в уборную только два раза в
день, и те, кто пытался пробраться туда ночью, рисковали быть убитыми охраной;
это вынуждало некоторых заключенных использовать свои миски вместо ночных
горшков. В Биркенау у заключенных периодически отбирали миски и выбрасывали
в отхожее место, откуда те должны были их доставать.
Обитатели нацистских концлагерей буквально утопали в отбросах и довольно
часто погибали в экскрементах. Одним из любимых развлечений солдат СС было
хватать людей во время испражнения и сбрасывать их в выгребную яму; в
Бухенвальде десять заключенных задохнулись в фекалиях за один месяц такого
извращенного развлечения. Эти действия, конечно, были более чем рискованны с
точки зрения гигиены и здоровья, а потому прямо противоречили обычной
педантичности насчет эпидемического контроля в тюрьмах, армии или в других
ситуациях массового совместного проживания. Следовательно, их нужно
рассматривать с точки зрения психопатологии и в контексте перинатальной дина-
мики, что, видимо, обеспечивает правдоподобное объяснение.
Сексуальный аспект перинатальных переживаний тоже достаточно выражен в
условиях концентрационных лагерей. Гетеросексуальное и гомосексуальное
насилие над заключенными, включая изнасилование и садистские приемы, носило
массовый характер. Нередко офицеры СС ради развлечения заставляли
заключенных вступать друг с другом в половой контакт. Отобранные женщины и
девушки, включая даже малолетних, передавались в дома терпимости для
удовлетворения сексуальных нужд солдат во время отпусков. Потрясающее
описание сексуальной практики в германских концентрационных лагерях можно
найти в романе <Кукольный дом> знаменитого израильского писателя, который в
качестве псевдонима использовал номерное имя, данное ему в концлагере - Ка-
Цетник 135633 (Ka-Tzetnik, 1955).
Перинатальный опыт смерти Эго обычно включает чувства полного унижения,
деградации, позора и осквернения. То, что психика ЛСД-пациентов извлекает из
богатых запасов бессознательных матриц в форме внутреннего опыта и
символических образов, в концентрационных лагерях проявилось с устрашающим
реализмом. Заключенных лишали всего, что им принадлежало,- одежды, волос,
имен, - всего, что могло быть связано с их самоидентичностью. В лагерных
условиях полное отсутствие приват-ности, невообразимая грязь и неумолимый
диктат биологических функций были усилены до гротеска. Затем это стало
отправной точкой для более специализированной программы дегуманизации и
тотального обесценивания человека, проводимой по генеральной стратегии СС
настолько же методично и систематично, насколько она была непостоянна,
злокозненна и непредсказуема в своих каждодневных проявлениях.
В ряд безусловных совпадений между эмпирическими элементами
перинатальных матриц и практикой концентрационных лагерей попадает также
элемент удушья. Нацистская программа систематического уничтожения
проводилась посредством газовых камер - жертвы умерщвлялись отравляющим
газом в плотно набитых, ограниченных помещениях. Вспомним, что стихия огня
играет важную роль в символике второй и третьей перинатальных матриц. В БПМ-
II он причастен атмосфере архетипических инфернальных сцен, в которых
проклятые души подвергаются нечеловеческим пыткам. В БПМ-III он появляется
на заключительной пирокатарсической стадии процесса смерти-возрождения,
знаменуя окончание агонии и предвещая трансценденцию. Горящие печи кре-
маториев были частью дьявольского сценария лагерей и местом, куда свозили
мертвые тела и где последние биологические останки измученных жертв
уничтожались без следа. Этот аспект пери-натального символизма отражен с
изумительной силой в другой книге Ка-Цетника 135633 <Восход над адом> (Ka-
Tzetnik, 1977).
Следует также упомянуть, что нацисты с особой извращенной свирепостью
относились к беременным женщинам и младенцам, что опять свидетельствует в
пользу перинатальной гипотезы. Без сомнения, самым сильным местом в книге
Терренса Де Пре <Уцелевший> (Pres, 1976) является описание тележки, полной
новорожденных детей, которую сваливают в огонь; за этим следует сцена, в
которой беременных женщин бьют палками и кнутами, травят собаками, таскают
за волосы, пинают в живот и в конце концов швыряют в печь крематория еще
живыми.
Профессор Бастианс из Лейдена (Голландия) обладает обширным опытом
лечения так называемого <синдрома концлагеря> - комплекса эмоциональных и
психосоматических расстройств, который развивается у бывших узников через
несколько десятилетий после освобождения. Он провел уникальную программу
лечения лиц, страдавших от психологических последствий беды, случившейся
много лет назад. Под действием ЛСД бывших узников побуждали пережить,
отреагировать и интегрировать различные травматические переживания
концлагеря, воспоминания о которых все еще не отпустили их. В статье,
описывающей эту программу, Бастианс пришел к выводу, весьма схожему с нашей
концепцией, но в менее конкретной форме. Он отметил тот факт, что идея
концентрационного лагеря является продуктом человеческого ума. Как бы дико это
не звучало, но сама идея должна быть неким проявлением или определенным
аспектом человеческой личности и динамики бессознательного. В сжатой форме
это отразилось и в названии его статьи: <Человек в концлагере и концлагерь в
человеке> (Bastians, n.d.).
Такие наблюдения открывают нам удивительный факт о психике и структуре
личности. Так же, как в отношении войн и революций, бессознательное содержит
функциональные матрицы. которые в определенных условиях могут генерировать
весь набор пассивных и активных переживаний, связанных с концлагерями,
отражающих их общую атмосферу и конкретные детали. К тому же, очень часто на
сеансах погружения в перинатальный опыт возникают многие другие яркие образы
и переживания, включающие сцены массового уничтожения и геноцида в
различных культурах и в разные исторические периоды. Они представляют важный
канал для экстремального выплеска агрессии, которая связана с динамикой третьей
перинатальной матрицы.
В последние годы неожиданное подтверждение соотношению перинатальной
динамики с важными социо-политическими явлениями поступило из совершенно
независимого источника. Ллойд Де-Моз, журналист, психоаналитик и большой
сторонник психоистории 1, изучил речи видных военных и политических деятелей
и другие материалы, относящиеся к историческим периодам, предшествующим
большим войнам и революциям или связанным с ними (De Mause, 1975; 1982). Его
удивительные данные убедительно поддерживают тезис о том, что регрессивный
инфантильный материал, в особенности относящийся к процессу биологического
рождения, играет важную роль в крупных политических кризисах. Его
аналитический метод уникален и вместе с тем образен и созидателен. Помимо
традиционных исторических источников Де-Моз воспользовался данными
огромной психологической важности из шуток, анекдотов, карикатур, сновидений,
личных представлений, оговорок, сторонних ремарок ораторов и даже надписей и
пометок на полях документов.
Результаты изучения большого числа исторических кризисов заставляют думать,
что политические и военные лидеры, вместо того, чтобы быть сильными
эдиповыми фигурами, являются <мусорными баками> для вытесненных чувств
отдельных лиц. групп и даже целых наций. В них общество находит
санкционированные каналы проецирования и отыгрывания эмоций, которые не
могут сдерживаться обычными системами внутрипсихической защиты. По мнению
Де-Моза. в психологии больших групп психика регрессирует до архаичных
модальностей отношений, которые характерны для довербальной стадии детства.
Инфантильные эмоции и ощущения проявляются на всех уровнях психической
организации, не только на эдиповой и фаллической стадиях, но также и на
анальной, уретральной и оральной.
При анализе исторического материала, относящегося к периоду,
предшествующему началу войны или революции, Де-Моз поразился обилию
речевых оборотов и образов, связанных с биологическим рождением. Политики
всех возрастов при объявлении войны или описании критической ситуации обычно
упоминают удушье, борьбу не на жизнь, а на смерть за право свободно дышать или
за жизненное пространство, и чувство сокрушенности вражескими силами. Также
часто встречаются аллюзии на темные пещеры и запутанные лабиринты, туннели,
нисхождение в бездну или, наоборот, на необходимость выбраться из мрака и
найти путь к свету. Другие образы связаны с чувством малости и беззащитности,
утопания, повешения, горения, падения или прыжка с башни. Хотя последние три
образа не имеют непосредственного отношения к рождению, они являются
распространенными перинатальными символами, которые наблюдаются в
контексте БПМ-III, что подтверждается наблюдениями во время сеансов пси-
ходелической терапии и данными аналитической работы со сновидениями Нандора
Федора (Fodor, 1949). Тот факт, что беременные женщины и дети оказываются в
центре военных фантазий, заслуживает особого внимания.
Психоисторические примеры Де-Моза взяты из многих исторических периодов
и регионов земного шара. Примеры из мировой истории с участием таких
известных персонажей, как Александр Македонский, Наполеон, кайзер Вильгельм
II и Гитлер, дополнены примерами из древней, недавней и современной истории
Соединенных Штатов. Так, Де-Моз проанализировал психоисторические корни
американской революции и обсудил ее в связи с приемами родов и спецификой
вынашивания ребенка. Ему удалось выявить удивительные элементы родового
символизма в заявлениях адмирала Шимады и посла Кюрасо перед нападением на
Пирл-Харбор. Особенно поразительным было то, как использовались
перинатальные символы в связи со взрывом второй атомной бомбы. Самолету,
который имел на борту атомную бомбу, дали имя матери летчика, на самой бомбе
было написано <Мальчуган>, кодированная телеграмма в Вашингтон после
успешного взрыва имела следующее содержание: <Малыш родился>.
В переписке Джона Кеннеди с Хрущевым по поводу кубинского кризиса
упоминается ситуация, которой хотели бы избежать оба; она символизируется
двумя слепыми кротами, которые встретились в темном подземном ходе и
вступили в смертельный бой. Когда Генри Киссинджера спросили, будут ли США
рассматривать возможность военного вмешательства на Ближнем Востоке, он
коснулся рукой своего горла и сказал: <Только если произойдет еще одно
удушение>.
Можно привести еще много примеров в поддержку тезиса Де-Моза. Его
исследования неожиданно обнаружили, что упоминания об удушении и
подавлении встречаются лишь в речах, предшествующих войне, но не во время
военных действий, когда происходит действительное окружение войсками
противника. К тому же, обвинения в удушении, перекрытии кислорода или
уничтожении иногда произносились в адрес стран, которые даже не являлись
сопредельными. Тот факт, что массы эмоционально реагируют на речи такого рода
и неспособны увидеть их явную иррациональность и абсурдность, выдает
всеобщую неясность и уязвимость в области перинатальной динамики.
Де-Моз привел вполне достаточное доказательство той гипотезе, что во время
войн и революций народы действуют исходя из коллективной фантазии о
рождении. Из приведенных примеров ясно, что полученные им результаты и
выводы тесно связаны с наблюдениями во время психоделических исследований.
Его психоисторическая работа продолжает традицию глубинного психо-
логического анализа социальных переворотов, начатую Густавом Лебоном (Le Bon,
1977) и З.Фрейдом (Freud, 1955b). Новые данные в общем соответствуют выводам
этих авторов, но в них есть и другие важные и конкретные догадки большого
теоретического и практического значения. Произведенный Де-Мозом сдвиг
акцента с фрейдовского индивидуального бессознательного на динамику родовой
травмы является крупным шагом в понимании стихийных социальных событий.
Согласно новой интерпретации, поддержанной психоделическими
наблюдениями и психоисторией Де-Моза, мощные энергии и эмоции,
обусловленные родовой травмой или связанные с ней, предстают стандартным
компонентом структуры человеческой личности. Их активизация у индивидов (под
воздействием ли факторов психологической природы, вследствие биохимических
изменений или в связи с другими явлениям) вызывает, в зависимости от
обстоятельств, индивидуальную психопатологию или процесс духовного
преображения. Вероятно, по причинам, которые в настоящее время еще
недостаточно осознаны2, психологическая защита, которая в норме препятствует
выходу перинатальной энергии на поверхность сознания, может давать сбои
одновременно у большого числа лиц, принадлежащих к одной социальной, поли-
тической или национальной группе. Это создает общую атмосферу напряженности,
тревоги и ожидания худшего. Лидером масс при таком положении дел становится
тот, чье осознание перина-тальных сил выше среднего, кто способен отказаться от
собственности на них и спроецировать их на события внешнего мира. Затем он
ясно формулирует свои представления для группы или для нации, предлагая
подходящее объяснение эмоционального климата на языке политических проблем.
В напряжении, давлении и удушении обвиняется группа врагов, чувство
опасности экстериоризируется, а в качестве лекарства предлагается вооруженное
вмешательство. Окончательный исход кровавых столкновений затем получает
метафорическое выражение в образах, относящихся к биологическому рождению и
духовному возрождению. Использование символического языка дает возможность
эксплуатировать связанную с процессом трансформации силу психологического
воздействия в политических целях. В свете этих фактов чрезвычайно важно, чтобы
психоисторические открытия были доступны публике и символизм перинатальных
процессов стал известен повсюду. Надо сделать так, чтобы демагогические
заявления об удушье, сдавливании и отсутствии жизненного пространства
принимались как указание на то, что человек, их произносящий, нуждается в
глубинной психологической проработке, а не воспринимались как своевременный
призыв к праведной войне. После небольшой тренировки люди научатся
расшифровывать и понимать символический язык смерти и рождения - точно так
же, как они успешно овладели сексуальным символизмом Фрейда.
Рассуждения Де-Моза в этом отношении вполне соответствуют заключениям, к
которым я пришел на основе психоделических исследований. Единственное
серьезное концептуальное отличие, которое я обнаружил в главных тезисах двух
подходов к историческим кризисам, состоит в объяснении психологической
динамики в самом начале войны или революции. Уже несколько раз говорилось о
том, что когда после периода общей напряженности и ожидания объявляется
война, это, как. ни парадоксально, вызывает общее облегчение и необыкновенную
ясность. Де-Моз приписывает это психологическому соединению вождей и наций с
воспоминанием о рождении. В моей интерпретации предвоенной атмосферы я
выделяю сильный эмоционально-когнитивный диссонанс между существующим
эмоциональным напряжением и отсутствием конкретной внешней ситуации, к
которой можно было бы эту напряженность привязать. Когда война разразилась,
уже имеющиеся чувства лидеров и наций сразу получают себе соответствие во
внешних обстоятельствах. Эмоции кажутся оправданными и остается только найти
наилучший способ справиться с мрачной реальностью. В ходе войны кошмарное
содержание перинатальных матриц превращается в действительность
повседневной жизни, что мы уже показали. Несмотря на свою абсурдность,
чудовищность и безумие, новая ситуация выказывает странную логику, так как нет
большого расхождения между событиями и эмоциональными реакциями людей.
Этот механизм имеет параллель в индивидуальной психопатологии. Люди,
лопавшие под сильное влияние негативной динамической матрицы
бессознательного, не выносят эмоционально-когнитивного диссонанса. Они
склонны искать ситуации, соразмерные их внутренним ощущениям или даже
научаются бессознательно создавать такие ситуации. Также нередко наблюдалось,
как разнообразные эмоциональные расстройства исчезают при некоторых
чрезвычайных и крутых обстоятельствах - это подтверждается бесславными
примерами концентрационных лагерей, Иностранного Легиона или старых
китобойных судов. Эмоционально-когнитивный диссонанс исчезает, когда
насыщенность внешних обстоятельств совпадает с существующими уже
невротическими ощущениями или затмевает их собой.
Подобное описание перинатальных корней войн, революций или тоталитарных
систем отражает лишь один важный аспект очень сложной проблемной области.
Присущий ему сильный акцент на перинатальную динамику очень подходит ко
всему контексту книги, в которой мне хотелось сообщить о новом интригующем
материале, ранее не принимавшемся во внимание. В мои планы ни в коем случае не
входило сведение всех проблем к интрапсихической динамике, отрицая или
игнорируя их важные исторические, расовые, национальные, политические и
экономические стороны. Поэтому новые данные надо рассматривать как вклад в
будущее целостное понимание подобных явлений, а не как единственное
объяснение, заменяющее все остальные.
Даже с точки зрения психологии такое описание охватывает только одно
измерение или один аспект проблемы. Мысль о том, что социо-политические
явления связаны по смыслу с перинаталь-ной динамикой, не противоречит
предположению, что в истории есть также важные трансперсональные
размерности. Юнг и его последователи доказали, что мощные архетипические
констеляции влияют не только на отдельных людей, но также определяют события
и в феноменальном мире и в человеческой истории. Важным примером является
юнговская интерпретация нацистского движения как массовой очарованности
архетипом Рагнарека (гибели богов) или Геттердаммерунга (сумерек богов) (Jung,
1961). Юнговское понимание истории можно сравнить с подходом астрологии
архетипов, которая изучает соответствия исторических событий и транзитов
планет. Я уже упоминал об очень интересном исследовании в этой области,
проведенном Ричардом Тарнасом.
Обсуждение трансперсональных измерений человеческой истории было бы
неполным без упоминания систематизированной и подробной трансперсональной
реинтерпретации истории и антропологии, которую предложил К. Уилбер в книге
<Выше рая> (Wilber, 1981). В своей неповторимой манере он сумел внести
непривычную ясность в непроходимые и беспросветные джунгли исторических
фактов и теорий, сведя их к нескольким общим определителям. В основу
человеческой эволюции Уилбер положил историю любви между человечеством и
божеством. Все ее периоды по очереди он анализирует с точки зрения трех
ключевых вопросов: 1) Каковы главные формы трансценденции. имеющиеся в дан-
ное время? 2) Какие созданы заменители трансценденции, когда эти формы не
удаются - иными словами, каковы формы проекта Атмана, субъективные для
самости и объективные для культуры? 3) Во что человечеству обходятся такие
заменители?
Как уже отмечалось, мои собственные наблюдения отличаются в определенных
деталях от взглядов Уилбера. и в настоящее время я не могу гладко согласовать
модель, представленную в этой книге, с его увлекательным видением. Однако
сходство между двумя подходами настолько велико, что такой синтез возможен в
ближайшем будущем. Я считаю, что, в конечном счете, интуитивные открытия
психологии Юнга, архетиповой астрологии, психоделических исследований и
спектральной психологии Уилбера сольются в единую всеобъемлющую
интерпретацию психологических аспектов человеческой истории и эволюции
сознания.
Теперь обратимся к современной ситуации в мире для анализа практической
ценности новых постижений. За последние годы многие авторы пытались
объяснить катастрофическое положение, в котором человечество оказалось по
собственной вине. Опасный раскол, лежащий в основе всего этого, описывался
много раз и по-разному как нарушение равновесия между интеллектуальным
развитием и эмоциональным взрослением человеческой расы, как
непропорциональность эволюции новой коры головного мозга относительно
развития его архаичных частей, как вмешательство инстинктивных и
иррациональных сил бессознательного в процессы сознания и т.п.
Какие бы метафоры мы не использовали, ситуация кажется довольно ясной. За
многие столетия человечество достигло невероятных успехов. Ему удалось
высвободить ядерную энергию, послать летательные аппараты на Луну и другие
планеты, передавать звук и изображение по всему земному шару и в космическое
пространство. В то же время, оно не смогло обуздать некоторые примитивные
эмоции и инстинктивные порывы, справиться с наследством из каменного века. В
результате человечество, владеющее технологией на уровне научной фантастики,
живет в постоянном страхе на грани ядерной и экологической катастрофы.
Современная наука разработала технологию, которая способна решить самые
неотложные проблемы современного мира - борьбы с болезнями, голодом и
бедностью, разработки возобновляемых источников энергии. Но препятствия
прогрессу находятся не в сфере технологии или экономики, это силы, свойствен-
ные человеческой природе и человеческой личности. Из-за них невообразимые
ресурсы выбрасываются на ветер в безумной гонке вооружений, в борьбе за власть
и в погоне за <неограниченным ростом>. Эти силы противодействуют более
равномерному распределению богатства между отдельными людьми и народами, а
также переориентации экологических предпочтений, необходимой для всеобщего
выживания. По этой причине весьма интересно будет пристальнее вглядеться в
релевантный материал глубинного самоисследования.
Психологический процесс смерти-возрождения и его символический язык
вполне можно применить к нашим условиям. Даже беглый взгляд на ситуацию в
мире показывает, что мы экстериоризировали в нашу обыденную жизнь все
существенные аспекты БПМ-III, с которыми вовлеченный в процесс
трансформации и эволюции индивид должен встретиться внутренне. Третья
перинатальная матрица имеет ряд важных сторон - титаническую. агрессивную и
садомазохистскую, сексуальную, демоническую, мессианскую, скатологическую и
пирокатарсическую.
Технический прогресс обеспечил нас средствами для ведения современной
войны, разрушительный потенциал которых превосходит всякое воображение.
Агрессивный импульс высвобождается по всему миру в форме кровавых войн,
революций, тоталитарных режимов, расовых беспорядков, концентрационных
лагерей, полицейского произвола и секретных служб, студенческих волнений и
растущей преступности.
Тем же образом, из-за нарастания сексуального прессинга эротические
побуждения проявляются различными прямыми и извращенными путями.
Сексуальная свобода подростков, промискуитет, свободные браки, излишне
сексуальные спектакли и фильмы, свобода гомосексуальных отношений,
порнографическая литература, садомазохистские салоны, рынки сексуальных
рабов, популярность рукоблудия - вот несколько примеров этой тенденции.
Демонический элемент выражается в повышенном интересе к книгам и фильмам
оккультного содержания, к таким террористическим организациям, как банда
Чарлза Мэнсона или Симби-онизская Освободительная Армия, действующим на
основе извращенных мистических импульсов, а также в возрождении черной магии
и сатанинских культов. Мессианский порыв расцветает во многих религиозных
течениях <Нового Века> (таких, как <Иисусовы уроды>) или в культах,
ожидающих спасения от НЛО или внеземного вмешательства. Тот факт, что
сегодня крайности духовной патологии, включая перинатальную смесь
садомазохизма, извращенной сексуальности, скатологии и тенденций к са-
моразрушению, привлекают тысячи последователей, лучше всего виден в трагедии
Джоунзтауна.
Скатологический аспект проявляется в росте промышленного загрязнения,
быстром ухудшении качества воздуха и воды, накоплении мусора в глобальном
масштабе, развале гигиенического состояния крупных городов, а если говорить
более абстрактно и метафорически, - в ошеломляющем росте политической,
социальной и экономической коррупции. Видения термоядерных реакций, атомных
взрывов и запуска ракет типичны при переходе от БПМ-III к БПМ-IV. Перспектива
приведения этого гибельного оружия в действие стала за последние десятилетия
реальной угрозой повседневной жизни.
Индивиду, переживающему процесс смерти-возрождения, эти темы предстают
во внутреннем опыте как обязательные стадии процесса внутренней же
трансформации. Ему нужно пережить их и интегрировать, чтобы тем самым
достичь <высшего психического здоровья> и нового уровня сознания. Наблюдения
во время эмпирических исследований подсказывают, что успех этого процесса в
основном зависит от неуклонной интериоризации переживаний и их завершения на
внутреннем плане. Если условие не соблюдается, и человек начинает действовать,
путая внутренний процесс с внешней реальностью, его ждут суровые беды.
Инстинктивные побуждения, не узнанные и не интегрированные во внутреннем
опыте, выплескиваются в разрушительных и саморазрушающих действиях.
Решающим поворотным пунктом в процессе внутренней трансформации является
смерть Эго и концептуальное уничтожение прежнего индивидуального мира. В
худшем случае конечной целью экстериоризации процесса смерти-возрождения и
отыгры-вания в действии архетипических тем могут стать самоубийство убийство
и всеобщее разрушение. В контексте с этим. интернализация опыта ведет к смерти
Эго и трансценденции, и это подразумевает философскую деструкцию старого
мировоззрения и приобщение к более здоровому, просветленному бытию.
У людей, систематически занятых глубинным самоисследованием, часто и
совершенно независимо развивается интуитивная убежденность в том, что
человечество в целом в настоящее время стоит перед серьезной дилеммой, вполне
сопоставимой с той, которая свойственна процессу духовной трансформации
отдельного человека. Выбор включает либо поддержку нынешней тенденции к
экстериоризации, отыгрыванию и внешним манипуляциям в мире, либо обращение
внутрь и переход к процессу радикального преобразования на совершенно новом
уровне сознания и осозна-вания. И если легко предсказуемым конечным
результатом первого варианта будет гибель в атомной войне или среди
технологических отходов, вторая альтернатива может стать эволюционной
перспективой, намеченной в трудах Шри Ауробиндо, Тейяра де Шардена, Кена
Уилбера и многих других.
Целесообразно, по-видимому, рассмотреть с этой позиции характерные
изменения, которые будут происходить у тех. кто успешно завершил
трансформативный процесс и интегрировал материал с перинатального уровня
бессознательного. Тем самым мы получим надежное основание для обсуждения
того, станут ли новый тип человека и соответствующий уровень сознания перспек-
тивной и надежной альтернативой нынешней ситуации.
Из многочисленных наблюдений следует, что индивид, находящийся под
сильным влиянием негативных перннатальных матриц, относится к жизни и ее
проблемам не только неполноценно, но (учитывая отдаленные последствия)
деструктивно и саморазрушительно. Ранее мы уже обсуждали тип существования
по принципу <тараканьих бегов> или <мышиной возни> и жизненную стратегию,
которая характеризует в различной степени тех людей, которые не проработали
эмпирически свое отношение к смерти и не завершили гештальт рождения.
Динамика негативных перинатальных матриц направляет жизнь по линейной
траектории и создает мощное и неподатливое побуждение к преследованию
будущих целей. Поскольку психика таких людей определяется воспоминаниями о
мучительной сдавленности в родовом канале, они никогда не переживают настоя-
щий момент и наличные обстоятельства как полностью удовлетворительные.
Подобно плоду в чреве, который старается избавиться от неприятного сжатия и
попасть в более благоприятные условия. такой человек всегда будет хотеть чего-то
еще, кроме того, что предлагает ему настоящая ситуация. В целях, которые при
таких обстоятельствах выстраиваются в уме, можно легко определить заменители
биологического рождения и послеродового ухода. Поскольку такие цели являются
психологическими суррогатами, нереальными миражами, их достижение никогда
не принесет удовлетворения. Следующая за этим фрустрация будет порождать
новые планы или более амбициозные варианты прежних. При таком умственном
настрое природа и мир воспринимаются вообще как потенциальная угроза, как то,
что необходимо побеждать и контролировать.
В коллективном и глобальном охвате подобное состояние ума генерирует
жизненную философию, опирающуюся на силу, конкуренцию и самоутверждение,
прославляющую линейный прогресс и неограниченный рост. По этой философии
материальная выгода и повышение валового национального продукта являются
главными критериями благосостояния и мерилом жизненного стандарта. Такая
идеология и вытекающие из нее стратегии влекут людей к серьезному конфликту с
их собственной природой, с биологическими системами и с основополагающими
законами Вселенной Хотя биологические организмы так или иначе зависят от
оптимальных ценностей, стратегия силы и сверхкомпенсации налагает на них
неестественный и опасный императив максимальных результатов3 Во Вселенной,
сама природа которой циклична, люди бездумно оправдывают линейное развитие и
неограниченный рост. Дополнительное затруднение состоит в том, что такой
подход к существованию не в состоянии признать настоятельную, жизненно
необходимую потребность в синергии, дополнительности, сотрудничестве и
экологической заботе.
Индивид завершивший перинатальный процесс и установивший эмпирическую
связь с воспоминаниями о позитивных аспектах внутриутробной жизни (и с
позитивными трансперсональными матрицами) выглядит совершенно иначе.
Переживания связи с материнским организмом на внутриутробном уровне
равноценны опыту взрослого по отношению ко всему миру и всему человечеству В
каком-то смысле первое является прототипом и предпосылкой второго Характер и
качество перинатальной матрицы, воздействующей на индивидуальную психику,
очень глубоко влияет не только на субъективный опыт человека, но и на его
отношение к другим людям, природе и существованию вообще.
Когда испытывается переход от негативных перинатальных матриц к
позитивным, значительно возрастает общий энтузиазм в отношении к жизни и
способность ею наслаждаться. Уже возможна удовлетворенность настоящим
моментом и многими ординарными ситуациями и обязанностями - например
удовольствие от еды секса простых взаимоотношений, работы, искусства, музыки
игры или прогулок. Это значительно уменьшает эмоциональные затраты на
вовлеченность в различные усложненные схемы. которые должны только в
будущем принести вознаграждение и которые так его и не приносят (все равно,
достигнуты поставленные цели или нет). При таком состоянии ума конечным
критерием уровня жизни становится качество жизненного опыта, а не количество
успехов и материальных благ.
Одновременно с этими изменениями у индивида развивается глубокое
понимание особой важности синергии, сотрудничества и гармонии, а также
естественной заботы об экологии. Отношение к природе (<Матери-Природе>),
описанное ранее, моделируется по рискованному и конфликтному опыту плода в
контакте с материнским организмом при рождении. Новые ценности и установки
отражают опыт плода времен внутриутробного существования. Позитивные
аспекты этой ситуации, подразумевающие взаимную поддержку, симбиоз и
комплементарность (в случае преимущественно хорошей матки), будут почти
автоматически замещать прежнюю систему ценностей, в основном опирающуюся
на конкуренцию и эксплуатацию. Понятие человеческого существования как
борьбы за выживание на грани смерти уступает место новому представлению о
жизни - о проявлении космического танца или божественной игры.
Становится ясно, что в конечном счете мы не можем сделать ничего в
отношении других людей и природы, не делая этого одновременно и в отношении
себя. Любая серьезная попытка разделить единство существования философски,
идеологически, социо-политически и духовно на независимые отдельные
единичности с противоположными интересами (на отдельных людей, семьи, ре-
лигиозные и социальные группы, политические партии, коммерческие альянсы и
нации) окажется поверхностной, близорукой и в конечном счете
саморазрушительной. С этой новой точки зрения трудно себе представить, как
можно быть до такой степени слепым, чтобы не видеть самоубийственных
перспектив повышения зависимости от быстро исчезающих запасов природного
топлива и не понимать абсолютную необходимость перехода промышленности на
циклические и возобновляемые источники энергии.
В результате таких перемен стратегия потребления естественным образом
переходит от психологии расходования и накопления отходов к сбережению
ресурсов и <добровольной простоте>, по выражению Дуэйна Элджина (Elgin,
1981). Уже очевидно, что последнюю надежду на политическое и социальное
решение современных проблем можно видеть только в трансперсональной перс-
пективе, которая преодолевает безнадежную психологию <мы против них>,
способную, в лучшем случае, лишь иногда вызывать ма-ятникообразные
изменения, когда протагонисты меняются ролями угнетателей и угнетенных.
Лучшим решением было бы признание общечеловеческого характера этой
проблемы с последующим определением перспектив, которые были бы
удовлетворительными для всех, кто в этом заинтересован. Глубокое осознание
единства с остальным миром способно открыть путь к истинному пониманию
разнообразия и терпимости к различиям. Сексуальные, расовые, культурные и
другие предрассудки кажутся абсурдными и детскими в свете широко
распространившегося мировоззрения и понимания реальности, куда включено и
трансцендентальное измерение.
Почти четверть века я изучаю скрытые возможности необычных состояний
сознания, и у меня нет сомнений, что трансформация, которую я описал, возможна
индивидуально. Я сам в течение многих лет был свидетелем множества ярких
примеров такой эволюции, когда ассистировал другим в психоделической терапии
и в эмпирическом самоисследовании без применения фармакологических средств,
в особенности во время холотропической терапии. Остается посмотреть, до какой
степени тот же подход приемлем в более широком масштабе. Конечно, рост
популярности различных форм медитации и иной духовной практики вместе с
самыми разными эмпирическими формами психотерапии является благоприятной
тенденцией.
Какие бы вопросы не возникали в связи с возможностью применения этой
стратегии в качестве средства изменения мира, она вполне может оказаться нашим
единственным шансом при нынешних обстоятельствах. Имеющиеся в настоящее
время средства и пути выхода из глобального кризиса не способны достаточно об-
надежить критически настроенного наблюдателя. Новый подход практически
нацелен на то, чтобы дополнить любой вид деятельности человека во внешнем
мире систематическим процессом глубинного самоисследования. В этом случае
прагматические технические знания каждого из нас могут быть дополнены и
направлены мудростью коллективного бессознательного.
Внутренней трансформации можно достичь только личной решимостью,
целенаправленными усилиями и персональной ответственностью. Ценность любых
планов по изменению ситуации в мире сомнительна, если они не предусматривают
систематической работы по изменению человеческого состояния, которому мы
обязаны нынешним кризисом. Исход этого процесса зависит от каждого из нас в
той же мере, в какой эволюционное изменение сознания является необходимой
предпосылкой для будущего всего мира.
Я написал эту книгу в надежде на то, что изложенные в ней концепции, методы
и стратегии могут представлять ценность для тех, кто уже вовлечен в процесс
внутренней трансформации или хочет следовать по этому пути. Так мне хотелось
выразить свое глубокое доверие и уважение к эволюционному процессу, к кото-
рому все мы причастны.
Примечания
к главе первой
1. В своей последней работе Томас Кун различает уже более специфические
составляющие и элементы того, что изначально объединил под общим термином
<парадигма>. Например, он выделил символические обобщения (практику
выражения определенных устойчивых связей в кратких уравнениях, таких как
f=ma, I=V/R или E=mc2); доверие к частным моделям (планетарная модель атома,
корпускулярная или волновая модели света, модель газа в виде крошечных
биллиардных шаров материи, пребывающих в беспорядочном движении, и т. д.);
общность ценностей (значение предсказания, проверяемость, воспроизводимость,
логическая непротиворечивость, вероятность, наглядность или приемлемый допуск
ошибки): образцы (примеры решения конкретной проблемы, в которых
согласованные принципы применяются в различных областях).
2. Примерами этому служат исходные аксиомы евклидовой геометрии (только
одна прямая соединяет две точки; две параллельные линии никогда не
пересекаются), постулат Ньютона о сохранении материи или его законы движения,
а также принципы постоянства и относительности, выдвинутые Эйнштейном.
3. По мнению Франка, цель науки состоит в установлении системы связей между
символами и рабочими определениями этих символов - причем таким образом,
чтобы логические заключения, сделанные на основе этих утверждений,
становились утверждениями о наблюдаемых фактах, которые подтверждаются
актуальным чувственным восприятием.
4. Последующее обсуждение ныотоно-картезианской парадигмы до некоторой
степени повторяет формулировки, использованные Фритьофом Капрой в его
книгах "Дао физики> (Сарга, 1975) и <Поворотный пункт> (Сарга, 1982). Я глубоко
признателен ему за влияние, которое он оказал на мои размышления по этим
вопросам.
5. Греческое слово atomos происходит от глагола temnein, который означает
"резать>; с отрицательной приставкой а- оно значит <неделимый> - то, что нельзя
дальше рассечь.
6. Эту концепцию в наиболее сжатом виде выразили <вульгарные матери-
алисты>. Они отказывались признавать, что сознание чем-либо отличается от
других физиологических функций, и утверждали, что мозг вырабатывает сознание
точно так же, как почки - мочу.
7. Аналогичную позицию недавно выразил Р. Д. Лэйнг в ясной и основательно
документированной книге <Голос переживания> (Laing, 1982).
8. Хорошим примером такого опыта является видение Шарлотты, которое я
проанализировал в книге <Области бессознательного: результаты исследований
ЛСД. (Grof, 1975. Р. 227).
9. Подробное описание различных типов психоделического опыта с клини-
ческими примерами можно найти в моей книге <Области бессознательного> (Grof,
1975). В сжатой форме этот материал изложен в главе второй настоящей книги.
10. Термин <перинатальный> -это сложное слово греческо-латинского про-
исхождения; приставка peri- буквально означает <вокруг> или <близко>, a natalis
переводится как <имеющее отношение к родам>. Этот термин определяет события,
которые непосредственно предшествуют биологическому рождению, связаны с
ним или следуют сразу за ним.
11. Случайные видения исторического развития, вспышки предвидения и
комплексное ясновидение будущего представляют особую проблему в этом
контексте.
12. Среди них, например, <Дао физики> (Сарга, 1975) и <Поворотный пункт>
(Сарга, 1982) Фритьофа Капры; <Медиум, мистик и физик> Лоренса Ле-Шана
(LeShan, 1974); <Рефлексивная Вселенная> Артура Янга (Young, 1976) и его же
<Геометрия смысла> (Young, 1976), <Мастера танца У-Ли> Гарри Зукава (Zukav,
1979), <Наука о разуме: азбука физики сознания> Ника Герберта (Herbert, 1979),
<Квантовый скачок> Фреда Вольфа (Wolf, 1981) и <Выслеживание дикого
маятника> Итцака Бентова (Bentov, 1977). Есть еще много других.
13. Эта концепция динамического вакуума удивительно сходна с понятием
метакосмической и сверхкосмической пустоты, которое присутствует во многих
системах <вечной философии>.
14. Наиболее важные аспекты критики механистической науки представлены в
книгах Грегори Бэйтсона <Ступени к экологии разума> (Bateson, 1972) и <Разум и
природа: необходимое единство> (Bateson, 1979).
15. Это концептуальное противоречие между механистической наукой и
современными революционными разработками в точности повторяет старый
конфликт между главными школами греческой философии. Представители
ионийской школы в Милете Фалес, Анаксимандр, Анаксимен и другие считали
основным вопросом философии следующее: <Из чего состоит мир?>, <Каково
исходное вещество?>. В отличие от них, Платон и Пифагор полагали, что
основным предметом философии являются форма мира, структура и порядок.
Современная наука - явно неоплатоническая и неопифагорейская.
16. <Диссипативные структуры> получили свое название из-за того, что они
сохраняют постоянное производство энтропии и рассеивают нарастающую
энтропию в обмене с окружающей средой. Наиболее известным примером является
так называемая реакция Белоусова-Жаботинского, которая заключается в
окислении малоновой кислоты броматом в растворе серной кислоты в присутствии
ионов церия, железа и марганца.
17. Книги Эрика Янча <Дизайн для эволюции> (Jantsch, 1975) и <Самоор-
ганизующаяся Вселенная> (Jantsch, 1980) послужат прекрасным источником
дополнительной информации о разработках, обсуждавшихся выше.
18. Самым известным примером является анекдотичный случай, описанный
Лайолом Уотсоном в книге <Нить жизни> (Watson, 1980) и получивший название
<феномен сотой обезьяны>. Когда молодая самка японской макаки (Масаса fuscata)
на острове Кошима научилась совершенно новому виду деятельности (в
прибрежных волнах она отмывала клубни сладкого картофеля от песка и мелких
камешков), ее поведение переняли не только ближайшие сородичи, но и обезьяны,
живущие на соседних островах, причем количество научившихся этому приему
обезьян достигло определенной критической величины.
19. За последние годы физика быстро приблизилась к рубежу, за которым ей
придется явным образом иметь дело с сознанием. Некоторые известные физики
считают, что в будущем всеобъемлющая теория материи должна будет включать
сознание как неотъемлемую и главную часть. Различные версии этой точки зрения
были изложены Ю. Вигнером (Wig пег, 1967), Д. Бомом (Bohm, 1980), Дж. Чу
(Chew, 1968), Ф. Капрой (Сарга,1982), А. Янгом (Young, 1976b), С.-П. Сирагом и
Н.Хербертом (Sirag, Herbert, 1979).
20. Клинические данные, на основании которых было сделано это предполо-
жение, и логические ошибки данной интерпретации уже обсуждались.
21. Мудрецы школы хуайен (японская традиция кегон и санскритская ава-
тамсака) рассматривают целое, охватывающее все вселенные, как один живой
организм, который включает взаимозависимые и взаимопроникающие процессы
становления и не-становления. Традиция хуайен выражает эту ситуацию в
следующей формуле: <ОДНО ВО ВСЕМ; ВСЕ В ОДНОМ; ОДНО В ОДНОМ; ВСЕ
ВО ВСЕМ>,
22. Это значит, что изучение голографического изображения под разными
углами зрения раскрывает и обнаруживает ранее скрытые аспекты; этого не
происходит с обычной фотографией или кинокадром, когда обзор их под другим
углом просто искажает изображение.
23. Теории Д. Бома изложены в ряде статей, опубликованных в специальных
журналах, и в книге <Целостность и имплицитный порядок> (Bohm, 1980).
24. Заинтересованный читатель найдет популярное объяснение новых путей
исследования мозга в книге Поля Питча <Увертывающийся мозг: в поисках
холографического разума> (Pietsch, 1981).
25. Здесь особенно интересна попытка, недавно предпринятая советским ученым
В. В. Налимовым, сформулировать теорию бессознательного на основе семантики
и теории вероятности. Он развил эту идею в книге <Области бессознательного:
заколдованный рубеж> (Nalimov, 1982).
к главе второй
1. Перед терапевтом, использующим традиционные формы психотерапии, стоит
важная задача отличить релевантный материал от не относящегося к делу,
определить вид психологической защиты и найти интерпретацию. Трудность
задачи в том, что она ограничена парадигмой. Релевантность не определяется
общим согласием, все зависит от того, какого направления придерживается
терапевт - школы Фрейда, Адлера, Ранка, Клейна, Салливана или какого-то
другого течения динамической психотерапии. Если к этому добавить искажения
из-за контрпереноса, преимущества эмпирического подхода станут очевидными.
2. Этимологию слова <перинатальный> см. в прим. 10 к главе первой.
3. Смерть Эго и новое рождение-не одноразовый опыт. В ходе система-
тического глубинного самоисследования бессознательное снова и снова
представляет его в разных измерениях и с разными акцентами до тех пор, пока
процесс не будет завершен.
4. Это описание отражает идеальную ситуацию нормального и неосложненного
рождения. Длительные и изматывающие роды, наложение щипцов или применение
общей анестезии, какие-либо другие осложнения вызывают специфические
эмпирические искажения в этой матрице.
5. В состоянии симбиотического слияния с материнским организмом нет
дихотомии между объектом и объектом до тех пор, пока нет постороннего
вмешательства. Нарушение внутриутробного состояния или боль и утомление во
время рождения по-видимому впервые создают ощущение различия между <мной,
страдающим> и <другим, причиняющим боль>.
к главе третьей
1. Многие положения, обсуждаемые в этой главе, являются частью подго-
товительной статьи, написанной для Фритьофа Капры в то время, когда мы вместе
с ним изучали взаимосвязь психологии и современной физики. Этим объясняется
определенное концептуальное совпадение с двумя главами его книги <Поворотный
пункт> (Сарга, 1982).
2. Генетическая основа психоанализа относится к психогенезу, и ее не следует
путать с наследственностью. Она имеет дело с эволюционной логикой,
показывающей, как прошлые события определяют индивидуальную историю и как
прошлое содержится в настоящем.
3. Механизмы защиты появляются в результате борьбы между давлением из
бессознательного (Ид) и требованиями внешнего мира. Они показывают
специфическую связь индивидуальных фаз развития либидо и фундаментальны для
этиологии различных типов психопатологии. Среди самых важных механизмов
защиты, описанных в психоаналитической литературе, вытеснение (подавление),
подмена, реактивная формация, изоляция, отмена, рационализация,
интеллектуализация, отрицание, регрессия, механизмы против фобий, воздержание
и избегание, интроекция, отождествление, отыгрывание в действии, сублимация и
творческая проработка. Лучшим источником дополнительной информации о
механизмах защиты служит новаторская работа Анны Фрейд <Эго и механизмы
защиты> (Freud, 1937).
4. Дхей Хейли провела блестящий юмористический анализ этой фрустри-
рующей ситуации в своей статье <Искусство психоанализа> (Haley, 1958).
5. По описанию Салливана <хороший сосок> дает молоко вместе с чувством
комфорта и безопасности. <Плохой сосок> обеспечивает питанием, но в
неприятной эмоциональной атмосфере, как в случае, когда мать обеспокоена,
напряжена или не любит свое дитя. <Неправильный сосок> (скажем, собственный
большой палец ребенка) воспринимается как сосок, но не дает ни молока, ни
чувства безопасности.
6. Биограф Фрейда Эрнест Джоунэ (Jones, 1961) приводит забавное описание
реакции Фрейда на публикацию Ранка <Травма рождения> (Rank, 1929). По
Джоунзу, Фрейд испытал глубокий эмоциональный шок при чтении книги. Его
глубоко обеспокоило, что открытия Ранка заслонят его собственный вклад в
психологию. Несмотря на это, он вначале очень честно подошел к этому вопросу
- отозвался об идеях Ранка как о <самом важном достижении со времени создания
психоанализа" и предлагал обратить на них пристальное внимание. И вовсе не
научным несогласием Фрейда было продиктовано изгнание Ранка из сообщества
психоаналитиков, а его глубокой политической озабоченностью. Это было вызвано
тревожными письмами из Берлина, в которых Фрейда предупреждали, что
еретические воззрения Ранка могут вызвать необратимый раскол в психо-
аналитическом движении.
7. В этой связи следует отметить, что на философию и литературу Ж.-П. Сартра
оказал глубокое влияние незавершенный сеанс с применением мескалина,
прошедший под доминантой БПМ-II. Этот случай подробно исследован в
специальной статье Томаса Ридлинжера (Riedlinger, 1982).
8. Именно Эйнштейн в беседе с Юнгом поощрил его следовать концепции
синхронности (Jung, 1973Ь). Особенно дружеские отношения сложились у Юнга с
Вольфгангом Паули, основоположником квантовой теории, что нашло свое
отражение в совместной публикации очерка Юнга о синхронности и исследования
Паули, посвященного архетипам в трудах Йоханеса Кеплера (Paul), 1955),
к главе четвертой
1. Должно быть ясно из контекста, что мы ограничиваемся в нашем обсуждении
проблемами, вызванными психологическими факторами, и исключаем состояния
явно органического происхождения - например, общее истощение вследствие
тяжелого соматического заболевания, параплегию, тяжелые химические нарушения
автономной нервной системы.
2. Поэтому латинская поговорка <Inter feces and urinas nascimur> (<Мы ро-
ждаемся среди фекалий и мочи>) - не философская метафора, а реалистичное
описание того, что происходит при типичных родах, если не приняты конкретные
меры для изменения ситуации.
3. Регулярно получаемые данные о повторном проживании боли от перерезания
пуповины противоречат заявлениям медиков о том, что эта процедура не может
быть болезненной, поскольку в пуповине нет нервов. Тщательное наблюдение за
новорожденными во время перерезания пуповины ясно показывает наличие
поведенческой реакции на боль.
4. Таковым было, согласно цитируемым в этой книге отчетам ЦРУ, сексуальное
предпочтение Адольфа Гитлера. Диктатор, стремившийся стать абсолютным
властелином мира, в частной сексуальной жизни хотел, чтобы его связывали,
пытали, унижали и испражнялись на него.
5. Использование всех этих ингредиентов более чем оправдано с точки зрения
современной психофармакологии. Растения из семейства пасленовых содержат
сильнодействующие психоактивные алкалоиды атропин, скополамин и
гиосциамин, а кожа жабы является источником психоде-ликов диметилсеротонина
и буфотенина.
6. Сильное иррациональное и непонятное чувство вины может быть совершенно
невыносимым и фактически толкнуть человека на преступление. Возможность
связать вину с конкретной ситуацией обычно приносит определенное облегчение.
Это состояние, при котором вина предшествует преступлению, по сути дела
порождает хорошо известную в психиатрии псевдоделинквентность. Настоящий
преступник обычно не страдает от чувства вины, и его конфликт с обществом и
законом по природе своей не интрапсихичен.
7. Джейн Инглиш (English, 1982), систематически изучавшая последствия
элективного кесарева сечения, дает некоторые дополнительные характеристики -
например привязанность к акушеру и последующие специфические нарушения
взаимоотношений с лицами того же пола, другие паттерны напряжения,
оборонительная позиция в отношении телесного контакта и др.
8. Новый метод родов под водой, разработанный советским врачом Игорем
Чарковским из московского Научно-исследовательского института, заслуживает в
этом контексте особого внимания.
9. Анатомическое строение матки включает очень сложную систему мышечных
волокон, состоящую из продольных, круглых и спиральных элементов. Маточные
артерии извилисты и вплетены между волокнами мышечной ткани. В результате
каждое сокращение матки сжимает сосуды и прекращает
внутренний контакт между матерью и ребенком, который осуществляется
посредством кровоснабжения плаценты.
10. Здесь в качестве примера можно упомянуть об одном моем бывшем коллеге,
который покончил жизнь самоубийством. Он был видным университетским
профессором, специализировался в психиатрии и токсикологии. Во время одного
из приступов периодической депрессии он покончил с собой в своем рабочем
кабинете, перерезав горло несколькими глубокими рассечениями, нанесенными
бритвой. Захоти он просто уйти
из жизни, в его распоряжении было множество ядов, любой из которых сделал
бы его уход чистым, элегантным и безболезненным. Но что-то в нем самом
заставило его избрать ужасный и кровавый путь.
11. По общеизвестным данным и по рассказам людей, спасенных от гибели в
снегу или во льдах, после начального периода смертельного холода и дрожи
следует ощущение приятного тепла и успокоительного растворения в состоянии,
напоминающем сон или пребывание в чреве матери.
12. Происхождение данного явления не совсем ясно. Здесь по-видимому есть
связь с родовой практикой в некоторых этнических группах, где женщины рожают
стоя, или с филогенетическими воспоминаниями родов у некоторых видов
млекопитающих, когда рождение фактически сопряжено с падением.
13. Очень интересное обсуждение взаимосвязи шаманизма и психоза можно
найти в статье Дж. Силвермена <Шаманы и острая шизофрения> (Sil-verman, 1967).
Состояние сознания шамана и шаманские приемы освещены с позиций
современной науки в превосходной книге Майкла Хар-нера <Путь шамана>
(Нагпег, 1980) и в классическом исследовании Мирча Элиаде <Шаманизм:
архаичная техника экстаза> (Eliade, 1964).
14. Здесь следует упомянуть академическую, хорошо документированную
работу Вассона, Хофманна и Рака <Дорога в Элевсин> (Wasson, Hofmann & Ruck,
1978). Авторы приводят серьезные доказательства того, что препарат спорыньи,
содержащий ингредиенты, близкие по химическому составу к ЛСД-25,
использовался в элевсинских мистериях смерти-возрождения почти 2000 лет.
15. Наблюдения из практики холотропической терапии (см. ее описание на с.
409-414) с этой точки зрения вполне релевантны. Для эмпирического погружения
на перинатальный или трансперсональный уровень не требуется мощного
психоактивного препарата, например ЛСД. Благоприятная среда, учащенное
дыхание и побудительная музыка в течение нескольких минут вызывают у группы
случайно подобранных лиц необычные переживания, которые традиционно
считались психотическими. Это явление кратковременно, полностью обратимо,
способно вызвать психосоматическое исцеление и личностный рост.
к главе пятой
1. Термин <болезнь> или "нозологическая единица> (от греческого nosos -
"болезнь>) имеет весьма специфическое значение в медицине. Он означает
расстройство, имеющее конкретную причину, т. е. этиологию, на основании
которой можно вывести его патогенез, т. е. развитие симптомов. Из такого
понимания расстройства должна вытекать конкретная терапевтическая стратегия
вместе с соответствующими мерами, а также прогностическое заключение.
2. Принцип усиления симптомов - самое главное в психоделической терапии, в
холономической интеграции и в гештальт-терапии. На том же построена
гомеопатическая медицина, и тот же принцип можно обнаружить в методе
парадоксальных намерений Виктора Франкла.
3. Лоботомия - психохирургическая процедура, которая в наиболее жесткой
форме разрывает связи между лобными долями и остальной частью головного
мозга. Эта методика, за которую португальский хирург Игас Мониц получил в 1949
году Нобелевскую премию, первоначально широко применялась при шизофрении и
тяжелых формах невроза навязчивости. Позднее ее заменили более тонким
микрохирургическим вмешательством. Значимость иррациональных мотивов в
психиатрии видна в том факте, что некоторые психиатры, которые без колебаний
рекомендовали эту операцию своим пациентам, позднее противились
использованию ЛСД на том основании, что это может вызвать повреждение
головного мозга, которое невозможно будет определить существующими
методами.
4. Подробное обсуждение проблем, связанных с психиатрическим диагнозом,
определением нормальности, классификацией, оценкой терапевтических
результатов и др. подобными вопросами, здесь невозможно. Заинтересованный
читатель найдет всю необходимую информацию в работах Дональда Лайта (Light,
1980), Томаса Шефа (Scheff, 1974), Р. Л. Спитцера и П. Т. Уилсона (Spitzer, Wilson,
1975), Томаса Заза (Szasz, 1961) и др.
к главе шестой
1. Хилотропический (от греч. hyle, <материя>, и trepein, "двигаться в направ-
лении к чему-то>) означает <ориентированный на материю>.
2. Холотропический (от греч. holos, <целый>, и trepein, <двигаться в направлении
к чему-то>) означает направленный к целостности, к тотальности.
3. В личной беседе о применении холомной теории к проблемам психопа-
тологии Карл Прибрам привел очень интересное сравнение. Он указал на то, что ни
скалистый берег, ни волны в открытом океане не представляют никакой проблемы
или опасности, человек легко с ними справится. А вот граница между морем и
сушей, водораздел, где две формы вступают в конфликт, - место самых опасных
возмущений.
4. Анаклитические потребности (от греч. anaklinein, <полагаться на что-либо>)
- это примитивные детские потребности, например, в укачивании, кормлении,
ласке.
5. Подробное обсуждение воздействия СКО, базовых перинатальных матриц и
трансперсональных регулирующих систем см. в моей книге <ЛСД-психотерапия>
(Grot, 1980. Р. 218-227).
6. Яркий клинический пример такого явления есть в моей книге <ЛСД-пси-
хотерапия> (Grof, 1980. Р. 219),
7. Мощный терапевтический эффект и потенциал переживаний с перина-
тальными элементами недоступен пониманию психотерапевтов, привыкших к
бесконечной и монотонной аналитической работе в пределах биографической
сферы. Терапевтическое и трансформативное воздействия переживаний на грани
смерти и опыта психологической смерти можно иллюстрировать исследованием
Дэвида Poзeнa(Rosen, 1975) десяти человек, уцелевших после попытки покончить с
собой - они прыгали с мостов <Золотые ворота> и <Окленд-Бэй> в Сан-
Франциско. У всех были признаки глубокой трансформации личности - хотя их
падение с перил до водной поверхности длилось всего три секунды, а спасательные
действия заняли несколько минут. Аналогичные изменения можно часто на-
блюдать у тех, кто остался в живых после серьезнейших заболеваний, травм и
операций. Я привожу эти крайние примеры, чтобы показать необычайный
преобразующий потенциал некоторых мощных переживаний. Использование этих
целебных механизмов в безопасной и благоприятной среде несет в себе новые,
поистине революционные возможности для психотерапии.
8. Фритьоф Капра на лекции по холистической медицине и современной физике
однажды показал абсурдность симптоматической ориентации в лечении на
забавном примере из повседневной жизни. Он попросил слушателей представить
водителя, который отреагировал на красный сигнал в приборном щитке машины,
указывающий, что топливо на исходе, тем, что отсоединил кабель, ведущий к
сигнальной системе оповещения. Удовлетворенный тем, что адекватно справился с
проблемой, водитель едет дальше.
9. Аналогичными ситуациями в физической медицине будут, например, по-
давление рвоты, которая освободила бы желудок от токсичного содержимого,
вмешательство в воспалительный процесс, посредством которого организм
пытается освободиться от инородного тела, или назначение седативных препаратов
при сексуальном напряжении вместо поощрения сексуальной активности.
к главе седьмой
1. Читатель, интересующийся терапевтическим использованием психоде-
лических препаратов, может найти более подробную информацию в моих книгах
<Области бессознательного> (Grof, 1975), <Встреча человека со смертью> (Grof,
Halifax, 1977) и <ЛСД-терапия> (Grof, 1980).
2. Выходящая в свет книга Ричарда Тарнаса служит уникальным источником
информации о транзитной астрологии. Превосходным учебником по транзитной
астрологии является книга Роберта Хэнда <Планеты в движении> (Hand, 1976).
к эпилогу
1. Психоистория-это новая общественная наука, которая изучает историческую
мотивацию. Метод глубинного психологического анализа применяется в ней для
изучения исторических событий с особым вниманием к практике деторождения в
различные периоды и к психологической динамике детства выдающихся
исторических деятелей.
2. Самой интересной и многообещающей пояснительной системой динамики
крупномасштабных исторических событий, на мой взгляд, является транзитная
астрология, основанная на архетипическом символизме. Объем этого издания не
позволяет включить сюда примеры, показывающие ее действенность и
безукоризненную логику. Научное и строго документированное обсуждение этого
метода можно найти в книге Р. Тарнаса, упомянутой в примечании 2 к главе
седьмой.
3. Если бы целью и идеалом эволюции был максимальный, а не оптимальный
размер тела, то динозавры были бы живы поныне и стали бы доминирующим
видом; эту тему очень интересно освещает басня о <полипло-идной лошади> в
книге Г. Бэйтсона <Разум и природа> (Bateson, 1979). Высокое или низкое кровяное
давление, температура, повышенное или пониженное количество кровяных телец,
недостаток или избыток гормонов - все эти отклонения в обе стороны связаны с
конкретными проблемами. Точно так же большее количество воды, пищи,
витаминов или минеральных солей необязательно принесет больше пользы
организму, для всего этого существуют определенные оптимальные величины.