--------------------
Артур Конан Дойл. Обряд дома Месгрейвов
("Архив Шерлока Холмса" #5)
Arthur Conan Doyle. The Musgrave Ritual
("Memoirs of Sherlock Holmes" #5)
Перевод Д. Лифшиц
____________________________________
Из библиотеки Олега Аристова
http://www.chat.ru/~ellib/
--------------------
В характере моего друга Холмса меня часто поражала одна странная
особенность: хотя в своей умственной работе он был точнейшим и
аккуратнейшим из людей, а его одежда всегда отличалась не только
опрятностью, но даже изысканностью, во всем остальном это было самое
беспорядочное существо в мире, и его привычки могли свести с ума любого
человека, живущего с ним под одной крышей.
Не то чтобы я сам был безупречен в этом отношении. Сумбурная работа в
Афганистане, еще усилившая мое врожденное пристрастие к кочевой жизни,
сделала меня более безалаберным, чем это позволительно для врача. Но все
же моя неаккуратность имеет известные границы, и когда я вижу, что человек
держит свои сигары в ведерке для угля, табак - в носке персидской туфли, а
письма, которые ждут ответа, прикалывает перочинным ножом к деревянной
доске над камином, мне, право же, начинает казаться, будто я образец всех
добродетелей. Кроме того, я всегда считал, что стрельба из пистолета,
бесспорно, относится к такого рода развлечениям, которыми можно заниматься
только под открытым небом. Поэтому, когда у Холмса появлялась охота
стрелять и он, усевшись в кресло с револьвером и патронташем, начинал
украшать противоположную стену патриотическим вензелем "V. R."[1] выводя
его при помощи пуль, я особенно остро чувствовал, что это занятие отнюдь
не улучшает ни воздух, ни внешний вид нашей квартиры.
Комнаты наши вечно были полны странных предметов, связанных с химией
или с какой-нибудь уголовщиной, и эти реликвии постоянно оказывались в
самых неожиданных местах, например, в масленке, а то и в еще менее
подходящем месте. Однако больше всего мучили меня бумаги Холмса. Он
терпеть не мог уничтожать документы, особенно если они были связаны с
делами, в которых он когда-либо принимал участие, но вот разобрать свои
бумаги и привести их в порядок - на это у него хватало мужества не чаще
одного или двух раз в год. Где-то в своих бессвязных записках я, кажется,
уже говорил, что приливы кипучей энергии, которые помогали Холмсу в
замечательных расследованиях, прославивших его имя, сменялись у него
периодами безразличия, полного упадка сил. И тогда он по целым дням лежал
на диване со своими любимыми книгами, лишь изредка поднимаясь, чтобы
поиграть на скрипке. Таким образом, из месяца в месяц бумаг накапливалось
все больше и больше, и все углы были загромождены пачками рукописей. Жечь
эти рукописи ни в коем случае не разрешалось, и никто, кроме их владельца,
не имел права распоряжаться ими.
В один зимний вечер, когда мы сидели вдвоем у камина, я отважился
намекнуть Холмсу, что, поскольку он кончил вносить записи в свою памятную
книжку, пожалуй, не грех бы ему потратить часок-другой на то, чтобы
придать нашей квартире более жилой вид. Он не мог не признать
справедливости моей просьбы и с довольно унылой физиономией поплелся к
себе в спальню. Вскоре он вышел оттуда, волоча за собой большой жестяной
ящик. Поставив его посреди комнаты и усевшись перед ним на стул, он
откинул крышку. Я увидел, что ящик был уже на одну треть заполнен пачками
бумаг, перевязанных красной тесьмой.
- Здесь немало интересных дел, Уотсон, - сказал он, лукаво
посматривая на меня. - Если бы вы знали, что лежит в этом ящике, то,
пожалуй, попросили бы меня извлечь из него кое-какие бумаги, а не
укладывать туда новые.
- Так это отчеты о ваших прежних делах? - спросил я. - Я не раз
жалел, что у меня нет записей об этих давних случаях.
- Да, мой дорогой Уотсон. Все они происходили еще до того, как у меня
появился собственный биограф, вздумавший прославить мое имя.
Мягкими, ласкающими движениями он вынимал одну пачку за другой.
- Не все дела кончились удачей, Уотсон, - сказал он, - но среди них
есть несколько прелюбопытных головоломок. Вот, например, отчет об убийстве
Тарлтона. Вот дело Вамбери, виноторговца, и происшествие с одной русской
старухой. Вот странная история алюминиевого костыля. Вот подробный отчет о
кривоногом Риколетти и его ужасной жене. А это... вот это действительно
прелестно.
Он сунул руку на самое дно ящика и вытащил деревянную коробочку с
выдвижной крышкой, похожую на те, в каких продаются детские игрушки.
Оттуда он вынул измятый листок бумаги, медный ключ старинного фасона,
деревянный колышек с привязанным к нему мотком бечевки и три старых,
заржавленных металлических кружка.
- Ну что, друг мой, как вам нравятся эти сокровища? - спросил он,
улыбаясь недоумению, написанному на моем лице.
- Любопытная коллекция.
- Очень любопытная. А история, которая с ней связана, покажется вам
еще любопытнее.
- Так у этих реликвий есть своя история?
- Больше того, - они сами - история.
- Что вы хотите этим сказать?
Шерлок Холмс разложил все эти предметы на краю стола, уселся в свое
кресло и стал разглядывать их блестевшими от удовольствия глазами.
- Это все, - сказал он, - что я оставил себе на память об одном деле,
связанном с "Обрядом дома Месгрейвов".
Холмс не раз упоминал и прежде об этом деле, но мне все не удавалось
добиться от него подробностей.
- Как бы мне хотелось, чтобы вы рассказали об этом случае! - попросил
я.
- И оставил весь этот хлам неубранным? - насмешливо возразил он. - А
как же ваша любовь к порядку? Впрочем, я и сам хочу, чтобы вы приобщили к
своим летописям это дело, потому что в нем есть такие детали, которые
делают его уникальным в хронике уголовных преступлений не только в Англии,
но и других стран. Коллекция моих маленьких подвигов была бы не полной без
описания этой весьма оригинальной истории...
Вы, должно быть, помните, как происшествие с "Глорией Скотт" и мой
разговор с тем несчастным стариком, о судьбе которого я вам рассказывал,
впервые натолкнули меня на мысль о профессии, ставшей потом делом всей
моей жизни. Сейчас мое имя стало широко известно. Не только публика, но и
официальные круги считают меня последней инстанцией для разрешения спорных
вопросов. Но даже и тогда, когда мы только что познакомились с вами - в то
время я занимался делом, которое вы увековечили под названием "Этюд в
багровых тонах", - у меня уже была довольно значительная, хотя и не очень
прибыльная практика. И вы не можете себе представить, Уотсон, как трудно
мне приходилось вначале, и как долго я ждал успеха.
Когда я впервые приехал в Лондон, я поселился на Монтегю-стрит,
совсем рядом с Британским музеем, и там я жил, заполняя свой досуг - а его
у меня было даже чересчур много - изучением всех тех отраслей знания,
какие могли бы мне пригодиться в моей профессии. Время от времени ко мне
обращались за советом - преимущественно по рекомендации бывших товарищей
студентов, потому что в последние годы моего пребывания в университете там
немало говорили обо мне и моем методе. Третье дело, по которому ко мне
обратились, было дело "Дома Месгрейвов", и тот интерес, который привлекла
к себе эта цепь странных событий, а также те важные последствия, какие
имело мое вмешательство, и явились первым шагом на пути к моему нынешнему
положению.
Реджинальд Месгрейв учился в одном колледже со мной, и мы были с ним
в более или менее дружеских отношениях. Он не пользовался особенной
популярностью в нашей среде, хотя мне всегда казалось, что высокомерие, в
котором его обвиняли, было лишь попыткой прикрыть крайнюю застенчивость.
По наружности это был типичный аристократ: тонкое лицо, нос с горбинкой,
большие глаза, небрежные, но изысканные манеры. Это и в самом деле был
отпрыск одного из древнейших родов королевства, хотя и младший его ветви,
которая еще в шестнадцатом веке отделилась от северных Месгрейвов и
обосновалась в Западном Суссексе, а замок Харлстон - резиденция Месгрейвов
- является, пожалуй, одним из самых старинных зданий графства. Казалось,
дом, где он родился, оставил свой отпечаток на внешности этого человека, и
когда я смотрел на его бледное, с резкими чертами лицо и горделивую
осанку, мне всегда невольно представлялись серые башенные своды,
решетчатые окна и все эти благородные остатки феодальной архитектуры.
Время от времени нам случалось беседовать, и, помнится, всякий раз он живо
интересовался моими методой наблюдений и выводов.
Мы не виделись года четыре, и вот однажды утром он явился ко мне на
Монтегю-стрит. Изменился он мало, одет был прекрасно - он всегда был
немного франтоват - и сохранил спокойное изящество, отличавшее его и
прежде.
- Как поживаете, Месгрейв? - спросил я после того, как мы обменялись
дружеским рукопожатием.
- Вы, вероятно, слышали о смерти моего бедного отца, - сказал он. -
Это случилось около двух лет назад, разумеется, мне пришлось тогда взять
на себя управление Харлстонским поместьем. Кроме того, я депутат от своего
округа, так что человек я занятый. А вы. Холмс, говорят, решили применить
на практике те выдающиеся способности, которыми так удивляли нас в былые
времена?
- Да, - ответил я, - теперь я пытаюсь зарабатывать на хлеб с помощью
собственной смекалки.
- Очень рад это слышать, потому что ваш совет был бы сейчас просто
драгоценен для меня. У нас в Харлстоне произошли странные вещи, и полиции
не удалось ничего выяснить. Это настоящая головоломка.
Можете себе представить, с каким чувством я слушал его, Уотсон. Ведь
случай, тот самый случай, которого я с таким жгучим нетерпением ждал в
течение этих месяцев бездейственности, наконец-то, казалось мне, был
передо мной. В глубине души я всегда был уверен, что могу добиться успеха
там, где другие потерпели неудачу, и теперь мне представлялась возможность
испытать самого себя.
- Расскажите мне все подробности! - вскричал я.
Реджинальд Месгрейв сел против меня и закурил папиросу.
- Надо вам сказать, - начал он, - что хоть я и не женат, мне
приходится держать в Харлстоне целый штат прислуги. Замок очень велик,
выстроен он крайне бестолково и потому нуждается в постоянном присмотре.
Кроме того, у меня есть заповедник, и в сезон охоты на фазанов в доме
обычно собирается большое общество, что тоже требует немало слуг. Всего у
меня восемь горничных, повар, дворецкий, два лакея и мальчуган на
посылках. В саду и при конюшне имеются, конечно, свои рабочие.
Из этих людей дольше всех прослужил в нашей семье Брайтон, дворецкий.
Когда отец взял его к себе, он был молодым школьным учителем без места, и
вскоре благодаря своему сильному характеру и энергии он сделался
незаменимым в нашем доме. Это рослый, красивый мужчина с великолепным
лбом, и хотя он прожил у нас лет около двадцати, ему и сейчас на вид не
больше сорока. Может показаться странным, что при такой привлекательной
наружности и необычайных способностях - он говорит на нескольких языках и
играет чуть ли не на всех музыкальных инструментах - он так долго
удовлетворялся своим скоромным положением, но, видимо, ему жилось хорошо,
и он не стремился ни к каким переменам. Харлстонский дворецкий всегда
обращал на себя внимание всех наших гостей.
Но у этого совершенства есть один недостаток: он немного Донжуан и,
как вы понимаете, в нашей глуши ему не слишком трудно играть эту роль.
Все шло хорошо, пока он был женат, но когда его жена умерла, он стал
доставлять нам немало хлопот. Правда, несколько месяцев назад мы уже
успокоились и решили, что все опять наладится: Брайтон обручился с Рэчел
Хауэлз, нашей младшей горничной. Однако вскоре он бросил ее ради Дженет
Треджелис, дочери старшего егеря. Рэчел - славная девушка, но очень
горячая и неуравновешенная, как все вообще уроженки Уэльса. У нее началось
воспаление мозга, и она слегла, но потом выздоровела и теперь ходит -
вернее, ходила до вчерашнего дня как тень; у нее остались одни глаза.
Такова была наша первая драма в Харлстоне, но вторая быстро изгладила
ее из нашей памяти, тем более, что этой второй предшествовало еще одно
большое событие: дворецкий Брайтон был с позором изгнан из нашего дома.
Вот как это произошло. Я уже говорил вам, что Брайтон очень умен, и,
как видно, именно ум стал причиной его гибели, ибо в нем проснулось жадное
любопытство к вещам, не имевшим к нему никакого отношения. Мне и в голову
не приходило, что оно может завести его так далеко, но случай открыл мне
глаза.
Как я уже говорил, наш дом выстроен очень бестолково: в нем множество
всяких ходов и переходов. На прошлой неделе - точнее, в прошлый четверг
ночью - я никак не мог уснуть, потому что по глупости выпил после обеда
чашку крепкого черного кофе. Промучившись до двух часов ночи и
почувствовав, что все равно не засну, я наконец встал и зажег свечу, чтобы
продолжить чтение начатого романа. Но оказалось, что книгу я забыл в
бильярдной, поэтому, накинув халат, я отправился за нею.
Чтобы добраться до бильярдной, мне надо было спуститься на один
лестничный пролет и пересечь коридор, ведущий в библиотеку и в оружейную.
Можете вообразить себе мое удивление, когда, войдя в этот коридор, я
увидел слабый свет, падавший из открытой двери библиотеки! Перед тем как
лечь в постель, я сам погасил там лампу и закрыл дверь. Разумеется, первой
моей мыслью было, что к нам забрались воры. Стены всех коридоров в
Харлстоне украшены старинным оружием - это военные трофеи моих предков.
Схватив с одной из стен алебарду, я поставил свечу на пол, прокрался на
цыпочках по коридору и заглянул в открытую дверь библиотеки.
Дворецкий Брайтон, совершенно одетый, сидел в кресле. На коленях у
него был разложен лист бумаги, похожий на географическую карту, и он
смотрел на него в глубокой задумчивости. Остолбенев от изумления, я не
шевелился и наблюдал за ним из темноты. Комната была слабо освещена
огарком свечи. Вдруг Брайтон встал, подошел к бюро, стоявшему у стены,
отпер его и выдвинул один из ящиков. Вынув оттуда какую-то бумагу, он
снова сел на прежнее место, положил ее на стол возле свечи, разгладил и
стал внимательно рассматривать. Это спокойное изучение наших фамильных
документов привело меня в такую ярость, что я не выдержал, шагнул вперед,
и Брайтон увидел, что я стою в дверях. Он вскочил, лицо его позеленело от
страха, и он поспешно сунул в карман похожий на карту лист бумаги, который
только что изучал.
"Отлично! - сказал я. - Вот как вы оправдываете наше доверие! С
завтрашнего дня вы уволены".
Он поклонился с совершенно подавленным видом и проскользнул мимо
меня, не сказав ни слова. Огарок остался на столе, и при его свете я
разглядел бумагу, которую Брайтон вынул из бюро. К моему изумлению,
оказалось, что это не какой-нибудь важный документ, а всего лишь копия с
вопросов и ответов, произносимых при выполнении одного оригинального
старинного обряда, который называется у нас "Обряд дома Месгрейвов". Вот
уже несколько веков каждый мужчина из нашего рода, достигнув
совершеннолетия, выполняет известный церемониал, который представляет
интерес только для членов нашей семьи или, может быть, для какого-нибудь
археолога - как вообще вся наша геральдика, - но никакого практического
применения иметь не может.
- К этой бумаге мы еще вернемся, - сказал я Месгрейву.
- Если вы полагаете, что это действительно необходимо... - с
некоторым колебанием ответил мой собеседник. - Итак, я продолжаю изложение
фактов. Замкнув бюро ключом, который оставил Брайтон, я уже собирался было
уходить, как вдруг с удивлением увидел, что дворецкий вернулся и стоит
передо мной.
"Мистер Месгрейв, - вскричал он голосом, хриплым от волнения, - я не
вынесу бесчестья! Я человек маленький, но гордость у меня есть, и
бесчестье убьет меня. Смерть моя будет на вашей совести, сэр, если вы
доведете меня до отчаяния! Умоляю вас, если после того, что случилось, вы
считаете невозможным оставить меня в доме, дайте мне месяц сроку, чтобы я
мог сказать, будто ухожу добровольно. А быть изгнанным на глазах у всей
прислуги, которая так хорошо меня знает, - нет, это выше моих сил!"
"Вы не стоите того, чтобы с вами особенно церемонились, Брайтон, -
ответил я. - Ваш поступок просто возмутителен. Но так как вы столько
времени прослужили в нашей семье, я не стану подвергать вас публичному
позору. Однако месяц - это слишком долго. Можете уйти через неделю и под
каким хотите предлогом".
"Через неделю, сэр? - вскричал он с отчаянием. - О, дайте мне хотя бы
две недели!"
"Через неделю, - повторил я, - и считайте, что с вами обошлись очень
мягко".
Низко опустив голову, он медленно побрел прочь, совершенно
уничтоженный, а я погасил свечу и пошел к себе.
В течение двух следующих дней Брайтон самым тщательным образом
выполнял свои обязанности. Я не напоминал ему о случившемся и с
любопытством ждал, что он придумает, чтобы скрыть свой позор. Но на третий
день он, вопреки обыкновению, не явился ко мне за приказаниями. После
завтрака, выходя из столовой, я случайно увидел горничную Рэчел Хауэлз.
Как я уже говорил вам, она только недавно оправилась после болезни и
сейчас была так бледна, у нее был такой изнуренный вид, что я даже пожурил
ее за то, что она начала работать.
"Напрасно вы встали с постели, - сказал я. - Приметесь за работу,
когда немного окрепнете".
Она взглянула на меня с таким странным выражением, что я подумал, уж
не подействовала ли болезнь на ее рассудок.
"Я уже окрепла, мистер Месгрейв", - ответила она.
"Посмотрим, что скажет врач, - возразил я. - А пока что бросьте
работу и идите вниз. Кстати, скажите Брайтону, чтобы он зашел ко мне".
"Дворецкий пропал", - сказала она.
"Пропал?! То есть как пропал?"
"Пропал. Никто не видел его. В комнате его нет. Он пропал, да-да,
пропал!"
Она прислонилась к стене и начала истерически хохотать, а я,
напуганный этим внезапным припадком, подбежал к колокольчику и позвал на
помощь. Девушку увели в ее комнату, причем она все еще продолжала хохотать
и рыдать, я же стал расспрашивать о Брайтоне. Сомнения не было: он исчез.
Постель оказалась нетронутой, и никто не видел его с тех пор, как он ушел
к себе накануне вечером. Однако трудно было бы себе представить, каким
образом он мог выйти из дому, потому что утром и окна и двери оказались
запертыми изнутри. Одежда, часы, даже деньги Брайтона - все было в его
комнате, все, кроме черной пары, которую он обыкновенно носил. Не хватало
также комнатных туфель, но сапоги были налицо. Куда же мог уйти ночью
дворецкий Брайтон, и что с ним сталось?
Разумеется, мы обыскали дом и все службы, но нигде не обнаружили его
следов. Повторяю, наш дом - это настоящий лабиринт, особенно самое старое
крыло, теперь уже необитаемое, но все же мы обыскали каждую комнату и даже
чердаки. Все наши поиски оказались безрезультатными. Мне просто не
верилось, чтобы Брайтон мог уйти из дому, оставив все свое имущество, но
ведь все-таки он ушел, и с этим приходилось считаться. Я вызвал местную
полицию, но ей не удалось что-либо обнаружить. Накануне шел дождь, и
осмотр лужаек и дорожек вокруг дома ни к чему не привел. Так обстояло
дело, когда новое событие отвлекло наше внимание от этой загадки.
Двое суток Рэчел Хауэлз переходила от бредового состояния к
истерическим припадкам. Она была так плоха, что приходилось на ночь
приглашать к ней сиделку. На третью ночь после исчезновения Брайтона
сиделка, увидев, что больная спокойно заснула, тоже задремала в своем
кресле. Проснувшись рано утром, она увидела, что кровать пуста, окно
открыто, а пациентка исчезла. Меня тотчас разбудили, я взял с собой двух
лакеев и отправился на поиски пропавшей. Мы легко определили, в какую
сторону она убежала: начинаясь от окна, по газону шли следы, которые
кончались у пруда рядом с посыпанной гравием дорожкой, выводившей из наших
владений. Пруд в этом месте имеет восемь футов глубины; вы можете себе
представить, какое чувство охватило нас, когда мы увидели, что отпечатки
ног бедной безумной девушки обрывались у самой воды. Разумеется, мы
немедленно вооружились баграми и принялись разыскивать тело утопленницы,
но не нашли его. Зато мы извлекли на поверхность другой, совершенно
неожиданный предмет. Это был полотняный мешок, набитый обломками старого,
заржавленного, потерявшего цвет металла и какими-то тусклыми осколками не
то гальки, не то стекла. Кроме этой странной добычи, мы не нашли в пруду
решительно ничего и, несмотря на все наши вчерашние поиски и расспросы,
так ничего и не узнали ни о Рэчел Хауэлз, ни о Ричарде Брайтоне. Местная
полиция совершено растерялась, и теперь последняя моя надежда на вас.
Можете себе представить, Уотсон, с каким интересом выслушал я рассказ
об этих необыкновенных событиях, как хотелось мне связать их в единое
целое и отыскать путеводную нить, которая привела бы к разгадке!
Дворецкий исчез. Горничная исчезла. Прежде горничная любила
дворецкого, но потом имела основания возненавидеть его. Она была уроженка
Уэльса, натура необузданная и страстная. После исчезновения дворецкого она
была крайне возбуждена. Она бросила в пруд мешок с весьма странным
содержимым. Каждый из этих фактов заслуживал внимания, но ни один из них
не объяснял сути дела. Где я должен был искать начало этой запутанной цепи
событий? Ведь предо мной было лишь последнее ее звено...
- Месгрейв, - сказал я, - мне необходимо видеть документ, изучение
которого ваш дворецкий считал настолько важным, что даже пошел ради него
на риск потерять место.
- В сущности, этот наш обряд - чистейший вздор, - ответил он, - и
единственное, что его оправдывает, - это его древность. Я захватил с собой
копию вопросов и ответов на случай, если бы вам вздумалось взглянуть на
них.
Он протянул мне тот самый листок, который вы видите у меня в руках,
Уотсон. Этот обряд нечто вроде экзамена, которому должен был подвергнутых
каждый мужчина из рода Месгрейвов, достигший совершеннолетия. Сейчас я
прочитаю вам вопросы и ответы в том порядке, в каком они записаны здесь:
"Кому это принадлежит?"
"Тому, кто ушел".
"Кому это будет принадлежать?"
"Тому, кто придет".
"В каком месяцу это было?"
"В шестом, начиная с первого".
"Где было солнце?"
"Над дубом".
"Где была тень?"
"Под вязом".
"Сколько надо сделать шагов?"
"На север - десять и десять, на восток - пять и пять, на юг - два и
два, на запад - один и один и потом вниз".
"Что мы отдадим за это?"
"Все, что у нас есть".
"Ради чего отдадим мы это?"
"Во имя долга".
- В подлиннике нет даты, - заметил Мейсгрейв, - но, судя по его
орфографии, он относится к середине семнадцатого века. Боюсь, впрочем, что
он мало поможет нам в раскрытии нашей тайны.
- Зато он ставит перед нами вторую загадку, - ответил я, - еще более
любопытную. И возможно, что, разгадав ее, мы тем самым разгадаем и первую.
Надеюсь, что не обидитесь на меня, Месгрейв, если я скажу, что ваш
дворецкий, по-видимому, очень умный человек и обладает большой
проницательностью и чутьем, чем десять поколений его господ.
- Признаться, я вас не понимаю, - ответил Месгрейв. - Мне кажется,
что эта бумажка не имеет никакого практического значения.
- А мне она кажется чрезвычайно важной именно в практическом
отношении, и, как видно, Брайтон был того же мнения. По всей вероятности,
он видел ее и до той ночи, когда вы застали его в библиотеке.
- Вполне возможно. Мы никогда не прятали ее.
- По-видимому, на этот раз он просто хотел освежить в памяти ее
содержание. Насколько я понял, он держал в руках какую-то карту или план,
который сравнивал с манускриптом и немедленно сунула карман, как только
увидел вас?
- Совершенно верно. Но зачем ему мог понадобиться наш старый семейный
обряд, и что означает весь этот вздор?
- Полагаю, что мы можем выяснить это без особого труда, - ответил я.
- С вашего позволения, мы первым же поездом отправимся с вами в Суссекс и
разберемся в деле уже на месте.
Мы прибыли в Харлстон в тот же день. Вам, наверно, случалось, Уотсон,
видеть изображение этого знаменитого древнего замка или читать его
описания, поэтому я скажу лишь, что он имеет форму буквы "L", причем
длинное крыло его является более современным, а короткое - более древним,
так сказать, зародышем, из которого и выросло все остальное. Над низкой
массивной дверью в центре старинной части высечена дата "1607", но знатоки
единодушно утверждают, что деревянные балки и каменная кладка значительно
старше. В прошлом веке чудовищно толстые стены и крошечные окна этой части
здания побудили наконец владельцев выстроить новое крыло, и старое теперь
служит лишь кладовой и погребом, а то и вовсе пустует. Вокруг здания
великолепный парк с прекрасными старыми деревьями. Озеро же или пруд, о
котором упоминал мой клиент, находится в конце аллеи, в двухстах ярдах от
дома.
К этому времени у меня уже сложилось твердое убеждение, Уотсон, что
тут не было трех отдельных загадок, а была только одна и что если бы мне
удалось вникнуть в смысл обряда Месгрейвов, это дало бы мне ключ к тайне
исчезновения обоих - и дворецкого Брайтона, и горничной Хауэлз. На это я и
направил все силы своего ума. Почему Брайтон так стремился проникнуть в
суть этой старинной формулы? Очевидно, потому, что он увидел в ней нечто
ускользнувшее от внимания всех поколений родовитых владельцев замка -
нечто такое, из чего он надеялся извлечь какую-то личную выгоду. Что же
это было, и как это могло отразиться на дальнейшей судьбе дворецкого?
Когда я прочитал бумагу, мне стало совершенно ясно, что все цифры
относятся к какому-то определенному месту, где спрятано то, о чем
говорится в первой части документа, и что если бы мы нашли это место, мы
оказались бы на верном пути к раскрытию тайны - той самой тайны, которую
предки Месгрейвов сочли нужным облечь в столь своеобразную форму. Для
начала поисков нам даны были два ориентира: дуб и вяз. Что касается дуба,
то тут не могло быль никаких сомнений. Прямо перед домом, слева от дороги,
стоял дуб, дуб-патриарх, одно из великолепнейших деревьев, какие мне
когда-либо приходилось видеть.
- Он уже существовал, когда был записан ваш "обряд"? - спросил я у
Месгрейва.
- По всей вероятности, этот дуб стоял здесь еще во времена завоевания
Англии норманнами, - ответил он. - Он имеет двадцать три фута в обхвате.
Таким образом, один из нужных мне пунктов был выяснен.
- Есть у вас здесь старые вязы? - спросил я.
- Был один очень старый, недалеко отсюда, но десять лет назад в него
ударила молния, и пришлось срубить его под корень.
- Но вы знаете то место, где он рос прежде?
- Ну, конечно, знаю.
- А других вязов поблизости нет?
- Старых нет, а молодых очень много.
- Мне бы хотелось взглянуть, где он рос.
Мы приехали в двуколке, и мой клиент сразу, не заходя в дом, повез
меня к тому месту на лужайке, где когда-то рос вяз. Это было почти на
полпути между дубом и домом.
Пока что мои поиски шли успешно.
- По всей вероятности, сейчас уже невозможно определись высоту этого
вяза? - спросил я.
- Могу вам ответить сию же минуту: в нем было шестьдесят четыре фута.
- Как вам удалось узнать это? - воскликнул я с удивлением.
- Когда мой домашний учитель задавал мне задачи по тригонометрии, они
всегда были построены на измерениях высоты. Поэтому я еще мальчиком
измерил каждое дерево и каждое строение в нашем поместье.
Вот это была неожиданная удача! Нужные мне сведения пришли ко мне
быстрее, чем я мог рассчитывать.
- А скажите, пожалуйста, ваш дворецкий никогда не задавал вам такого
же вопроса? - спросил я.
Реджинальд Месгрейв взглянул на меня с большим удивлением.
- Теперь я припоминаю, - сказал он, - что несколько месяцев назад
Брайтон действительно спрашивал меня о высоте этого дерева. Кажется, у
него вышел какой-то спор с грумом.
Это было превосходное известие, Уотсон. Значит, я был на верном пути.
Я взглянул на солнце. Оно уже заходило, и я рассчитал, что меньше чем
через час оно окажется как раз над ветвями старого дуба. Итак, одно
условие, упомянутое в документе, будет выполнено. Что касается тени от
вяза, то речь шла, очевидно, о самой дальней ее точке - в противном случае
указателем направления избрали бы не тень, а ствол. И, следовательно,
теперь мне нужно было определить, куда падал конец тени от вяза в тот
момент, когда солнце оказывалось прямо над дубом...
- Это, как видно, было нелегким делом, Холмс? Ведь вяза-то уже не
существовало.
- Конечно. Но я знал, что если Брайтон мог это сделать, то смогу и я.
А кроме того, это было не так уж трудно. Я пошел вместе с Месгрейвом в его
кабинет и вырезал себе вот этот колышек, к которому привязал длинную
веревку сделав не ней узелки, отмечающие каждый ярд. Затем я связал вместе
два удилища, что дало мне шесть футов, и мы с моим клиентом отправились
обратно к тому месту, где когда-то рос вяз. Солнце как раз касалось в эту
минуту вершины дуба. Я воткнул свой шест в землю, отметил направление тени
и измерил ее. В ней было девять футов.
Дальнейшие мои вычисления были совсем уж несложны. Если палка высотой
в шесть футов отбрасывает тень в девять футов, то дерево высотой в
шестьдесят четыре фута отбросит тень в девяносто шесть футов, и
направление той и другой, разумеется, будет совпадать. Я отмерил это
расстояние. Оно привело меня почти к самой стене дома, и я воткнул там
колышек. Вообразите мое торжество, Уотсон, когда в двух дюймах от колышка
я увидел в земле конусообразное углубление! Я понял, что это была
отметина, сделанная Брайтоном при его измерении, и что я продолжаю идти по
его следам.
От этой исходной точки я начал отсчитывать шаги, предварительно
определив с помощью карманного компаса, где север, где юг. Десять шагов и
еще десять шагов (очевидно имелось в виду, что каждая нога делает
поочередно по десять шагов) в северном направлении повели меня параллельно
стене дома, и, отсчитав их, я снова отметил место своим колышком. Затем я
тщательно отсчитал пять и пять шагов на восток, потом два и два - к югу, и
они привели меня к самому порогу старой двери. Оставалось сделать один и
один шаг на запад, но тогда мне пришлось бы пройти эти шаги по выложенному
каменными плитами коридору. Неужто это и было место, указанное в
документе?
Никогда в жизни я не испытывал такого горького разочарования, Уотсон.
На минуту мне показалось, что в мои вычисления вкралась какая-то
существенная ошибка. Заходящее солнце ярко освещало своими лучами пол
коридора, и я видел, что эти старые, избитые серые плиты были плотно
спаяны цементом и, уж конечно, не сдвигались с места в течение многих и
многих лет. Нет, Брайтон не прикасался к ним, это было ясно. Я постучал по
полу в нескольких местах, но звук получался одинаковый повсюду, и не было
никаких признаков трещины или щели. К счастью, Месгрейв, который начал
вникать в смысл моих действий и был теперь не менее взволнован, чем я,
вынул документ, чтобы проверить мои расчеты
- И вниз! - вскричал он. - Вы забыли об этих словах: "и вниз".
Я думал, это означало, что в указанном месте надо будет копать землю,
но теперь мне сразу стало ясно, что я ошибся.
- Так, значит, у вас внизу есть подвал? - воскликнул я.
- Да, и он ровесник этому дому. Скорее вниз, через эту дверь!
По винтовой каменной лестнице мы спустились вниз, и мой спутник,
чиркнув спичкой, зажег большой фонарь, стоявший на бочке в углу. В то же
мгновение мы убедились, что попали туда, куда нужно, и что кто-то недавно
побывал здесь до нас.
В этом подвале хранились дрова, но поленья, которые, как видно,
покрывали прежде весь пол, теперь были отодвинуты к стенкам, освободив
пространство посередине. Здесь лежала широкая и тяжелая каменная плита с
заржавленным железным кольцом в центре, а к кольцу был привязан плотный
клетчатый шарф.
- Черт возьми, это шарф Брайтона! - вскричал Месгрейв. - Я не раз
видел этот шарф у него шее. Но что он мог здесь делать, этот негодяй?
По моей просьбе были вызваны два местных полисмена, и в их
присутствии я сделал попытку приподнять плиту, ухватившись за шарф. Однако
я лишь слегка пошевелил ее, и только с помощью одного из констеблей мне
удалось немного сдвинуть ее в сторону. Под плитой была черная яма, и все
мы заглянули в нее. Месгрейв, стоя на коленях, опустил свой фонарь вниз.
Мы увидели узкую квадратную каморку глубиной около семи футов,
шириной и длиной около четырех. У стены стоял низкий, окованный медью
деревянный сундук с откинутой крышкой; в замочной скважине торчал вот этот
самый ключ - забавный и старомодный. Снаружи сундук был покрыт толстым
слоем пыли. Сырость и черви до того изъели дерево, что оно поросло
плесенью даже изнутри. Несколько металлических кружков, таких же, какие вы
видите здесь, - должно быть, старинные монеты - валялись на дне. Больше в
нем ничего не было.
Однако в первую минуту мы не смотрели на старый сундук - глаза наши
были прикованы к тому, что находилось рядом. Какой-то мужчина в черном
костюме сидел на корточках, опустив голову на край сундука и обхватив его
обеими руками. Лицо этого человека посинело и было искажено до
неузнаваемости, но, когда мы приподняли его, Реджинальд Месгрейв по росту,
одежде и волосам сразу узнал в нем своего пропавшего дворецкого. Брайтон
умер уже несколько дней назад, но на теле у него не было ни ран, ни
кровоподтеков, которые могли бы объяснить его страшный конец. И когда мы
вытащили труп из подвала, то оказались перед загадкой, пожалуй, не менее
головоломной, чем та, которую мы только что разрешили...
Признаюсь, Уотсон, пока что я был обескуражен результатами своих
поисков. Я предполагал, что стоит мне найти место, указанное в древнем
документе, как все станет ясно само собой, но вот я стоял здесь, на этом
месте, и разгадка тайны, так тщательно скрываемой семейством Месгрейвов
была, по-видимому, столь же далека от меня, как и раньше. Правда, я пролил
свет на участь Брайтона, но теперь мне предстояло еще выяснить, каким
образом постигла его эта участь и какую роль сыграла во всем этом
исчезнувшая женщина. Я присел на бочонок в углу и стал еще раз перебирать
в уме все подробности случившегося...
Вы знаете мой метод в подобных случаях, Уотсон: я ставлю себя на
место действующего лица и, прежде всего уяснив для себя его умственный
уровень, пытаюсь вообразить, как бы я сам поступил при аналогичных
обстоятельствах. В этом случае дело упрощалось: Брайтон был человек
незаурядного ума, так что мне не приходилось принимать в расчет разницу
между уровнем его и моего мышления. Брайтон знал, что где-то было спрятано
нечто ценное. Он определил это место. Он убедился, что камень, закрывающий
вход в подземелье, слишком тяжел для одного человека. Что он сделал потом?
Он не мог прибегнуть к помощи людей посторонних. Ведь даже если бы нашелся
человек, которому он мог бы довериться, пришлось бы отпирать ему наружные
двери, а это было сопряжено со значительным риском. Удобнее было бы найти
помощника внутри дома. Но к кому мог обратиться Брайтон? Та девушка была
когда-то преданна ему. Мужчина, как бы скверно не поступил он с женщиной
никогда не верит, что ее любовь окончательно потеряна для него. Очевидно,
оказывая Рэчел мелкие знаки внимания Брайтон попытался помириться с ней, а
потом уговорил ее сделаться его сообщницей. Ночью они вместе спустились в
подвал, и объединенными усилиями им удалось сдвинуть камень. До этой
минуты их действия были мне так ясны, как будто я наблюдал их собственными
глазами.
Но и для двух человек, особенно если один из них женщина, вероятно,
это была нелегкая работа. Даже нам - мне и здоровенному полисмену из
Суссекса - стоило немалых трудов сдвинуть эту плиту. Что же они сделали,
чтобы облегчить свою задачу? Да, по-видимому, то же, что сделал бы и я на
их месте. Тут я встал, внимательно осмотрел валявшиеся на полу дрова и
почти сейчас же нашел то, что ожидал найти. Одно полено длиной около трех
футов было обломано на конце, а несколько других сплющены: видимо, они
испытали на себе действие значительной тяжести. Должно быть, приподнимая
плиту, Брайтон и его помощница вводили эти поленья в щель, пока отверстие
не расширилось настолько, что в него уже можно было проникнуть, а потом
подперли плиту еще одним поленом, поставив его вертикально, так что оно
вполне могло обломаться на нижнем конце - ведь плита давила на него всем
своим весом. Пока что все мои предположения были как будто вполне
обоснованы.
Как же должен был я рассуждать дальше, чтобы полностью восстановить
картину ночной драмы? Ясно, что в яму мог забраться только один человек,
и, конечно, это был Брайтон. Девушка, должно быть, ждала наверху. Брайтон
отпер сундук и передал ей его содержимое (это было очевидно, так как ящик
оказался пустым), а потом... что же произошло потом?
Быть может, жажда мести, тлевшая в душе этой пылкой женщины,
разгорелась ярким пламенем, когда она увидела, что ее обидчик - а обида,
возможно, была гораздо сильнее, чем мы могли подозревать, - находится
теперь в ее власти. Случайно ли упало полено и каменная плита замуровала
Брайтона в этом каменном гробу? Если так, Рэчел виновна лишь в том, что
умолчала о случившемся. Или она намеренно вышибла подпорку, и сама
захлопнула ловушку? Так или иначе, но я словно видел перед собой эту
женщину: прижимая к груди найденное сокровище, она летела вверх по
ступенькам винтовой лестницы, убегая от настигавших ее заглушенных стонов
и отчаянного стука в каменную плиту, под которой задыхался ее неверный
возлюбленный.
Вот в чем была разгадка ее бледности, ее возбуждения, приступов
истерического смеха на следующее утро. Но что же все-таки было в сундуке?
Что сделала девушка с его содержимым? Несомненно, это были те самые
обломки старого металла и осколки камней, которые она при первой же
возможности бросила в пруд, чтобы скрыть следы своего преступления...
Минут двадцать я сидел неподвижно, в глубоком раздумье. Мейсгрейв,
очень бледный, все еще стоял, раскачивая фонарь, и глядел вниз, в яму.
- Это монеты Карла Первого[2], - сказал он, протягивая мне несколько
кружочков, вынутых из сундука. - Видите, мы правильно определили время
возникновения нашего "обряда".
- Пожалуй, мы найдем еще кое-что, оставшееся от Карла Первого! -
вскричал я, вспомнив вдруг первые два вопроса документа. - Покажите-ка мне
содержимое мешка, который вам удалось выудить в пруду.
Мы поднялись в кабинет Месгрейва, и он разложил передо мной обломки.
Взглянув на них, я понял, почему Месгрейв не придал им никакого значения:
металл был почти черен, а камешки бесцветны и тусклы. Но я потер один из
них о рукав, и он засверкал, как искра, у меня на ладони. Металлические
части имели вид двойного обруча, но они были погнуты, перекручены и почти
потеряли свою первоначальную форму.
- Вы, конечно, помните, - сказал я Месгрейву, - что партия короля
главенствовала в Англии даже и после его смерти. Очень может быть, что
перед тем, как бежать, ее члены спрятали где-нибудь самые ценные вещи,
намереваясь вернуться за ними в более спокойные времена.
- Мой предок, сэр Ральф Месгрейв, занимал видное положение при дворе
и был правой рукой Карла Второго[3] во время его скитаний.
- Ах, вот что! - ответил я. - Прекрасно. Это дает нам последнее,
недостающее звено. Поздравляю вас, Месгрейв! Вы стали обладателем -
правда, при весьма трагических обстоятельствах - одной реликвии, которая
представляет собой огромную ценность и сама по себе и как историческая
редкость.
- Что же это такое? - спросил он, страшно взволнованный.
- Не более не менее, как древняя корона английских королей.
- Корона?!
- Да, корона. Вспомните, что говорится в документе: "Кому это
принадлежит?" "Тому, кто ушел". Это было написано после казни Карла
Первого. "Кому это будет принадлежать?" "Тому, кто придет". Речь шла о
Карле Втором, чье восшествие на престол уже предвиделось в то время. Итак,
вне всяких сомнений, эта измятая и бесформенная диадема венчала головы
королей из династии Стюартов.
- Но как же она попала в пруд?
- А вот на этот вопрос не ответишь в одну минуту.
И я последовательно изложил Месгрейву весь ход моих предположений и
доказательств. Сумерки сгустились, и луна уже ярко сияла в небе, когда я
кончил свой рассказ.
- Но интересно почему же Карл Второй не получил обратно свою корону,
когда вернулся? - спросил Месгрейв, снова засовывая в полотняный мешок
свою реликвию.
- О, тут вы поднимаете вопрос, который мы с вами вряд ли сможем
когда-либо разрешить. Должно быть, тот Месгрейв, который был посвящен в
тайну, оставил перед смертью своему преемнику этот документ в качестве
руководства, но совершил ошибку, не объяснив ему его смысла. И с этого дня
вплоть до нашего времени документ переходил от отца к сыну, пока наконец
не попал в руки человека, который сумел вырвать его тайну, но поплатился
за это жизнью...
Такова история "Обряда дома Месгрейвов", Уотсон. Корона и сейчас
находится в Харлстоне, хотя владельцам замка пришлось немало похлопотать и
заплатить порядочную сумму денег, пока они не получили официального
разрешения оставить ее у себя. Если вам вздумается взглянуть на нее, они,
конечно, с удовольствием ее покажут стоит вам только назвать мое имя.
Что касается той женщины, она бесследно исчезла. По всей вероятности,
она покинула Англию и унесла в заморские края память о своем преступлении.
Перевод Д. Лифшиц
Примечания
1. V. R. - Victoria Regina - королева Виктория (лат.).
2. Карл I (1600-1685) - английский король (1625-1649). Казнен 30
января. 1649 года во время Английской буржуазной революции.
3. Карл II (1630-1685) - английский король (1660-1685), сын Карла 1.
__________________________________________________________________________
Отсканировано с книги: Артур Конан Дойл. "Записки о Шерлоке Холмсе",
Москва, издательство "Правда", 1983 г.
Дата последней редакции: 24.06.1998
Обращений с начала месяца: 55, Last-modified: Fri, 14 Aug 1998 13:55:40 GMT