Когда мне исполнилось десять лет от роду, я стал специалистом по
пальмовому вину. И вот я ничего другого не делал--только целыми днями
пробовал вино. В то время мы не знали никаких денег, кроме КАУРИ--это такие
ракушки,-- и все стоило очень дешево, а мой отец слыл первым богачом в нашем
городе.
Детей у отца было восемь человек, и уж такие работяги -- лучше не
пожелаешь, а я, как старший, стал мастером по вину и заслужил себе имя
Пальмовый Пьянарь. Я пробовал вино с утра и до вечера и с вечера до ночи и с
ночи до утра. А воду я и вовсе пить перестал: на воду у меня просто времени
не хватало.
Когда отец понял, какой я великий знаток -- я ничего не делал, а только
пробовал вино,--он нанял винаря и подарил мне ферму: три мили в длину и три
в ширину, и там произрастало 560000 пальм.
Винарь без устали гнал вино--выгонял 150 бочонков за утро, но к двум
часам дня я уже выпробовывал их досуха, и тогда--это был очень работящий
винарь--он приготовлял еще 75 бочонков, и я их пробовал до самого рассвета.
Друзей у меня к тому времени завелось--несчитано, и все они помогали мне
пробовать вино: с раннего утра и до позднего вечера.
Винарь проработал у нас пятнадцать лет--он гнал вино с утра и до
ночи,--но на шестнадцатый год к нам пришло несчастье: сначала скоропостижно
скончался мой отец, а через пять месяцев после смерти отца, в воскресенье,
винарь отправился на ферму, чтоб изготовить вечернюю порцию вина,
вскарабкался на самую высокую пальму, но вдруг случайно свалился на землю и
мгновенно умер--от повреждений, или ушибов. Я сидел дома и ждал винаря--мне
очень хотелось выпить вина,--и когда я увидел, что винарь не возвращается (а
раньше он всегда поспевал ко времени), то решил разузнать, почему его нет. Я
позвал двоих друзей, чтоб составить компанию, и вот мы втроем добрались до
фермы и осмотрели все пальмы, но винаря на них не было. Мы очень удивились и
поникли головами--и сейчас же заметили винаря на земле: он лежал под пальмой
совершенно мертвый.
Но когда мы увидели винаря на земле, я немедленно полез на ближайшую
пальму и сделал несколько бочонков вина -- чтобы вдоволь и как следует за
него отвыпить.
И вот мы отвыпили и выкопали яму--под деревом, с которого он случайно
свалился, но не простую яму, а упокойную могилу, похоронили винаря и
вернулись в город.
А потом вдруг подступило следующее утро, но у меня не оказалось ни
капельки вина, и в тот день я уже не радовался так же радостно, как раньше:
я задумчиво и сурово сидел в своей Гостевой Зале и ничего не пил, и подошел
вечер, и все мои друзья разбрелись по домам. А на другой день они и вовсе не
пришли: у меня ведь больше не было пальмового вина, и они поняли, что мне не
надо помогать его пробовать.
Я не выходил из дому всю неделю подряд, и всю неделю у меня не было ни
капли вина, и тогда я не выдержал и отправился в город и вскоре повстречался
с одним из приятелей. Я его поприветствовал, и он мне ответил, но вдруг я
гляжу, а он бочком да сторонкой, вдоль улицы и в переулок--только я его и
видел.
Принялся я искать другого винаря, чтоб был опытный и работящий,--да
разве найдешь? И пришлось мне пить обыкновенную воду, на которую у меня
раньше не хватало времени. Но видно, я от воды окончательно отвык: пить-то я
ее пил, а напиться не мог.
И вот, значит, не стало у меня пальмового вина, а нового винаря я найти
не сумел, и тогда я вспомнил про старые истории, которые у нас рассказывают
старые люди: мол, будто бы мертвые не улетают сразу на небо, а сначала, хоть
они и мертвые, остаются на земле--собираются в специальном посмертном месте.
И решился я разыскать это посмертное место.
Собрал я наши древние родовые джу-джу--волшебные амулеты -- и
отправился в путь: на поиски специального посмертного места, где после
смерти собираются упокойные люди.
Но в те дни везде теснились леса да чащобы, и повсюду рыскали дикие
звери, а города и деревни не толпились, как сейчас: что ни шаг, то и
жилье,-- их и вовсе-то почти не было, и я, случалось, шел от деревни до
деревни или от города к городу месяца по два и по три, а ночевал прямо в
чащах, только залезал на деревья--для спасения своей жизни от Дремучих
Духов: они бродили по лесам неведомыми путями, но так близко, как будто они
все мне попутчики.
Когда я добирался до какого-нибудь селения, то каждый раз проводил там
почти что четыре месяца: я расспрашивал всех жителей про упокойного винаря
и, если его не видели, отправлялся дальше.
И вот на восьмой месяц моего путешествия я пришел в один город и нашел
одного старика, но это был вовсе не старик, а бог, и, когда я вошел, у него
была трапеза: он сидел со своей женой за столом и ел. Просто так к ним в дом
входить не полагалось: старик-то был бог, но ведь и я был бог,--я вошел
просто так и сказал им здравствуйте, и они мне тоже пожелали здравствовать,
а потом я поведал старику про винаря, но старик промолчал, и я его понял: он
хотел узнать, как меня зовут. "Отец Богов Всенасветемогущий",-- назвался я,
а старик спросил: "Это правда или имя?"--и я ему ответил:
объяснил, что я и правда все на свете могу. Тогда старик послал меня в
свою родовую кузницу, которая стояла в неведомом месте--ведь я о ней ничего
не знал, или не ведал,--и попросил принести ему невиданную вещицу: он сам
заказал эту вещицу кузнецу, и вот ее никто, кроме кузнеца, еще не видел.
Старик сказал, что, если я принесу эту вещицу, он поверит в мое
всенасветемогущество и расскажет, где искать упокойного винаря.
Едва старик-бог дал мне задание и пообещал объяснить, где обитает
винарь, я радостно выскочил из дома на улицу, пустился з дорогу и прошел
милю, но, как только город скрылся за лесом, я спокойно остановился,
применил амулет и обернулся огромной небывалой птицей. После этого я снова
возвратился в город, с шумом подлетел к дому старика, опустился на крышу и
принялся ждать. И вот вокруг дома стал собираться народ, все глядели на
крышу и размахивали руками, и, когда старик заметил, что все смотрят на его
крышу, он вышел из дома, чтобы узнать, в чем дело, увидел небывалую птицу
(меня) и сказал, что если бы он не послал меня за колокольчиком, который
заказал себе в соседнем городе, то сейчас он спросил бы меня, какая это
птица. Как только он проговорил слова про колокольчик, я взлетел и
отправился в соседний город. И вот я нашел в том городе кузнеца и сказал,
что старик послал меня за колокольчиком, и кузнец мне его отдал, и я
вернулся обратно. Но когда я принес старику его колокольчик, он так
удивился, что даже испугался.
Он приказал дать мне еды и питья, я поел и приготовился слушать про
винаря, но старик сказал, что мне придется подождать: я должен выполнить еще
одно задание, а уж тогда он объяснит мне, где искать винаря. И вот в 6.30 на
следующее утро старик меня разбудил и принес сеть--она была широкая, и
крепкого вида, и такого же цвета, как земля в их городе. Он хотел, чтобы я
пошел к Смерти домой, поймал ее в эту сеть и принес в город.
Я отправился в путь и прошел около мили, но вдруг передо мной открылся
перекресток, и я не знал, какую дорогу выбрать, но это было утро базарного
дня, и я понял, что к полудню кто-нибудь здесь пройдет.
И вот я улегся прямо на перекрестке: головой я лег на одну дорогу,
левую руку положил на другую, правую на третью, а ноги на четвертую; я
примостился поудобней и притворился спящим. К полудню люди отправились по
домам, подошли к перекрестку и наткнулись на меня; но когда очи увидели, что
я сплю на перекрестке, они принялись причитать и закричали так: "Кто у него
мать, у этого парня, он спит головой на дороге к Смерти?!"
Когда прохожие попричитали и ушли, я встал и пошел по дороге к Смерти.
Я отшагал миль тридцать, но никого не встретил и сначала удивился, а потом
испугался; я брел по дороге и боялся все больше, а потом .вдруг понял, что
уже пришел.
Пришел я, значит, к Смерти, но дома ее не было: она работала неподалеку
в бататовом огороде. Я поднялся на веранду и увидел барабан и стал в него
колотить для приветствия Смерти. Но едва Смерть услышала мой приветственный
стук, она заговорила и сказала так: "Кто это стучит там--живой или мертвый?"
И я ей ответил: "Стучит живой".
Как только Смерть услышала, что я живой, а не мертвый, она страшно
разволновалась и ужасно раздосадовалась и приказала барабану связать меня
веревкой. И вот я почувствовал, что я уже связан, да так крепко-накрепко,
что не могу продохнуть.
Понял я, что связан и не могу продохнуть, и скомандовал бататам потолще
связать саму Смерть, а бататам потоньше я посоветовал ее сечь. Как только я
им это приказал и посоветовал, бататовые стебли взялись за работу--которые
потолще, те всю ее повязали, а которые потоньше, стали ее сечь: они ее
секли, и секли, и секли. Смерть заметила, что ее секут, и секут, и секут, и
скомандовала барабану поскорей меня развязать, и вот я почувствовал, что
могу продохнуть, и отсоветовал стеблям потоньше ее сечь, а стеблям потолще
приказал ее развязать, и Смерть вошла в дом, потом вышла на веранду,
встретила меня у порога и пригласила в гости. Немного погодя она принесла
еду, мы вместе поели и приступили к беседе. И вот мы стали беседовать и
поговорили так: Смерть спросила, откуда я пришел, и я ответил, что из
недалекого города; тогда Смерть спросила, зачем я пришел, и я ответил, что
много о ней слыхивал и мне очень захотелось познакомиться с ней лично; а
Смерть сказала, что убивает людей.
Смерть показала мне свой дом и огород, и показала скелетные кости
людей, и показала мне много кой-чего еще, и ч заметил, что у плиты вместо
дров лежат кости, а стаканы, тарелки и разные прочие миски сделаны из
человеческих скелетных костей.
Никто из людей рядом со Смертью не селился, даже дикие звери обходили
ее дом, а птицы не подлетали к ее огороду,-- и вот она вела уединенную
жизнь, и все комнаты в ее доме стояли пустые.
Когда пришла ночь и я захотел лечь спать, Смерть дала мне широкое
черное покрывало и отвела в отдельную громадную комнату, но кровать в этой
комнате была из костей, и мне стало страшно на нее смотреть, а спать тем
более, да и не собирался я в ней спать, потому что знаю я эти смертные
штуки.
И вот на кровати я спать испугался и залез под кровать, но и там я не
спал: меня пугали человеческие скелетные кости, я лежал и боялся, но из-под
кровати не вылезал. Когда время подошло к двум часам пополуночи, я понял,
что начинается смертная штука: в комнату осторожно пробралась Смерть, и в
руках она держала тяжеленную дубину. Смерть подкралась к кровати, под
которой я лежал, да как стукнет по кровати изо всех своих сил, а потом еще
три раза как саданет, как ахнет,-- и тихохонько, на цыпочках, стала уходить:
она думала, что я спал на этой кровати, а еще она думала, что убила меня
насмерть.
Наутро я нарочно поднялся первый, в 6.00, и отправился к Смерти, но
когда она увидела, кто ее будит, ей сделалось так страшно, что она тут же
вскочила и даже не пожелала мне доброго утра.
И вот подступила следующая ночь, я снова залез под костяную кровать, но
никаких штук в этот раз уже не было, и в два часа ночи я вылез из-под
кровати, вышел на дорогу, прошел четверть мили, остановился и вырыл Ловчую
Яму, чтобы она (Смерть) могла в нее провалиться. После этого я аккуратно
прикрыл Яму сеткой, вернулся в дом и залез под кровать, и, пока я проделывал
штуку для Смерти, она спокойно спала и ни о чем не узнала.
Утром я поднялся по-обычному, в шесть, и, как у нас повелось,
отправился к Смерти; я разбудил ее и сказал, что мне пора уходить и пусть бы
она меня немного проводила; и вот Смерть встала, и мы пошли по дороге, но,
когда мы добрались до Ловчей Ямы, я сказал, что устал, и сел у дороги, а
Смерть захотела понежиться в пыли, легла на дорогу и провалилась в Яму. Я
вскочил, мигом закатал ее в сеть, положил сверток на голову и двинулся к
городу.
Я нес Смерть на голове, а она дрыгалась и дергалась и пыталась
вырваться или убить меня до смерти, но я ей ничего такого не позволил,
добрался до города и пошел к старику, который просил, чтобы я принес ему
Смерть. Он сидел в своем доме, и я его окликнул и сказал, что принес ему
Смерть, как договорено. Старик услыхал, что я доставил ему Смерть, выглянул
из окна и страшно- ужаснулся: он закричал, чтобы я немедленно волок ее
обратно, а сам стал запирать все окна и двери, но, прежде чем он успел со
всех сторон запереться, я швырнул ему Смерть под самую дверь--сетка
порвалась на 1.000.000 кусков, а Смерть вскочила и стала озираться.
Старик и его жена повыпрыгнули из окон, а все люди в городе повыскочили
из домов, и помчались кто куда, и исчезли из виду. (Старик думал, что Смерть
убьет меня насмерть-- ведь от нее никто не уходил живым,--но я-то знал эти
смертные штуки.)
Я вытащил Смерть из ее собственного дома, и у нее не стало постоянного
жилья, и теперь она бродит и скитается по свету, и мы о ней слышим то здесь,
то там.
Вот как я доставил Смерть старику, который хотел, чтобы я ее принес,
прежде чем он расскажет про упокойного винаря.
Но старик не смог рассказать про винаря, хотя и говорил, что
обязательно расскажет--как только я принесу в его дом Смерть; он не успел
исполнить своего обещания, потому что ему пришлось спасаться от Смерти. И я
ушел, ничего не узнав.
Я скитался четыре месяца и опять пришел в город, небольшой, но с
огромным и знаменитым базаром. Как только я добрался до этого города, я
отправился к главному в городе старейшине, и он тут же приветливо пригласил
меня в дом и приказал накормить меня и вволю напоить. Я поел и выпил
пальмового винаря много его выпил, но потом выпил еще, а потом я выпил его
вместо воды, как если бы я нашел упокойного винаря.
Когда я поел и в удовольствие выпил, хозяин спросил меня, кто я такой.
"Отец Богов Всенасветемогущий",--сказал я в ответ, и он ослаб от страха.
Немного погодя он пришел в свои силы и тихо спросил, чего я хочу. Я объяснил
ему, что хочу найти винаря, который умер, свалившись с пальмы, и поэтому
скитаюсь по лесам да чащобам. А хозяин сказал, что он мне поможет.
Старейшина сказал, что обязательно мне поможет--как только я отыщу его
пропавшую дочь, которую утащил Зловредный Зверь.
Он сказал, что, раз я Всенасветемогущий, мне ничего не стоит отыскать
его дочь, а потом, когда я приведу ему дочь и он объяснит мне, где искать
винаря, я и винаря своего легко найду. Раз уж я такой Всенасветемогущий.
Мне очень хотелось найти винаря, но где дочь моего хозяина, того я не
знал.
Я решил было отказаться и не искать его дочь, которая ушла неизвестно
куда, но вспомнил про свое всенасветемогущество, и мне стало совестно, и я
согласился. И вот, значит, в том городе был знаменитый базар, и каждые пять
дней туда сходились все люди, которые жили в окрестных селениях, и Дремучие
Духи из ближайших чащоб, и Зловредные Звери неизвестно откуда. В четыре часа
базар закрывался, и все расходились--кому куда надо: люди уходили в
окрестные селения, Дремучие Духи--в ближайшие чащобы, а Зловредные
Звери--неизвестно куда. Дочка старейшины продавала всякую мелочь, и
незадолго до того, как ее увели с базара ей было назначено выйти замуж, и
отец разрешил ей выбрать мужа самой, но она никого не хотела выбирать, и
тогда он отыскал хорошего человека, а она отказалась на него смотреть. И
отец оставил ее в покое.
Эта девушка была невиданной красоты, вроде ангела; но замуж выходить
никак не хотела. А однажды утром она отправилась на базар и увидела
незнакомого Зловредного Зверя.
Зловредный Зверь -- совершенный джентльмен
Он был ловкий и весь такой собранный джентльмен, а одет--в самые лучшие
и дорогие одежды; и все у него было подобрано и пригнано, даже части тела; а
собой--высокий. И вот пришел джентльмен на базар, и если бы он почему-нибудь
предназначился для продажи, то стоил бы наверняка 2000 ф. (продажная
цена--две тысячи фунтов). Короче говоря, пришел он на базар, и девушка
сейчас же к нему подошла и стала спрашивать, где он живет (а раньше она
никогда и нигде его не встречала), но джентльмен промолчал и отошел в
сторонку. Девушка заметила, что он ее не слушает, бросила товары и побежала
за ним; а товары так и остались непроданные.
В четыре часа дня базар закрывался, и вот все начали понемногу
расходиться: люди -- в селения, Духи -- в чащобы, а Зловредные
Звери--неизвестно куда; совершенный джентльмен был Зловредным Зверем и
поэтому отправился неизвестно куда, но девушка не отставала от него ни на
шаг. Сначала они шли по обычной дороге, джентльмен впереди, а девушка за
ним, и он все время советовал девушке остановиться и вернуться домой: он
твердил и твердил, чтобы она остановилась, но наконец ему надоело давать ей
советы, и он пошел молча; а девушка -- за ним.
"Не ходите за незнакомыми джентльменами!"
Когда они прошли около двенадцати миль, обычная дорога обернулась
тропинкой, а тропинка незаметно затерялась в лесу, и это был Дикий
Бесконечный Лес, в котором живут только Страшные Существа.
Собранный джентльмен разбирается на части
Но как только они вошли в Бесконечный Лес, собранный джентльмен стал
разбираться на части и принялся выплачивать арендные деньги. Сначала он
отправился к ногозаимодавцам и пришел туда, где нанял левую ногу; он отдал
ее владельцу, и заплатил за аренду, и запрыгал к хозяину правой ноги; когда
он вернул ее и полностью расплатился, то перевернулся вниз головой и
поскакал на руках. Тут девушка не выдержала и бросилась бежать, чтобы
вернуться в город и поскорей выйти замуж, но полуразобранный джентльмен
мигом ее поймал, и никуда не пустил, и проговорил так: "Я советовал тебе
остановиться и вернуться домой, когда был совершенным и собранным
джентльменом, а когда я превратился в Полутелое Существо, ты сама решила
убежать, но этого не будет: теперь мы в Диком Бесконечном Лесу, который
принадлежит только Страшным Существам. Ты ничего еще не видела, но скоро
увидишь".
И полутелый джентльмен побежал по лесу--он бежал на руках, и
перепрыгивал пни, и отдавал хозяевам арендованные части.
Наконец он роздал заимодавцам все тело, и у него остались только руки
да голова, и девушка окончательно ослабла от страха, потому что джентльмен
стал совсем бестелым и сразу превратился в Страшное Существо. Девушка снова
попыталась убежать, но Страшное Существо никуда ее не пустило.
Оно все мчалось по Бесконечному Лесу, но вот отдало заимодавцам руки и
стало прыгать, как огромная лягушка.
Страшное Существо превращается в Череп
Вот собранный джентльмен разобрался до головы и поскакал по лесу, как
огромная лягушка; он доскакал до хозяев волос и кожи, и все им отдал, и
превратился в ЧЕРЕП. И девушка осталась наедине с Черепом. Но когда она
увидела, что осталась с Черепом, она стала плакать и вспоминать отца,
который советовал ей выйти замуж, а она его не слушалась и ни на кого не
смотрела.
И девушка ослабла и упала в обморок, но Череп сказал, что она все равно
с ним пойдет, а если ей суждено умереть, то и мертвая. Он говорил, а его
голос становился все ужасней, h гремел по лесу, и наливался свирепостью, и
если стоять за две мили от Черепа, то все равно услышишь, даже и не слушая.
Девушка услыхала этот страшный голос и бросилась бежать что есть силы и без
оглядки, но Череп сейчас же поскакал ей вслед и безжалостно поймал ее через
несколько ярдов -- он был очень проворный Череп, и умница; а прыгать умел на
целую милю. И вот он сразу же ее поймал: перепрыгнул через девушку, и
оказался впереди, и стал на ее дороге, как огромный пень.
Они шли и шли по Бесконечному Лесу и наконец пришли к жилью Черепов, но
это был не дом, а подземная нора. И в норе обитали одни Черепа. Как только
девушка спустилась в нору, Череп-джентльмен взял особую веревку и привязал
девушке на шею ракушку каури. Потом он позвал огромную лягушку, и девушке
пришлось сидеть на ней, как на стуле;
а потом он вызвал меньшого Черепа и дал ему специальный сторожевой
свисток, чтобы свистеть, если девушка попытается убежать. (А он уже знал,
что она попытается.)
После того как Череп-джентльмен все устроил, он ушел на задний двор к
Черепам-сородичам--там они проводили дневные часы.
Девушка все время сидела на лягушке, но однажды она вскочила и
попыталась убежать; но как только она вскочила и попыталась убежать, меньшой
Череп громко засвистел в свисток, и Черепа сразу выкатились с заднего двора.
Они помчались за девушкой и сейчас же ее поймали, но, пока они ее ловили и
катались по земле, они гремели, как 1000 бочек из-под бензина.
Вот они ее поймали и посадили на лягушку, и с тех пор, если меньшой
Череп засыпал и девушка снова пыталась убежать, ракушка-каури принималась
верещать, меньшой Череп просыпался и свистел, а Черепа выкатывались с
заднего двора и спрашивали у девушки, чего она хочет,--зловредными,
злоумышленными и страшными голосами. Но девушка совсем перестала говорить,
потому что, когда каури первый раз заверещала, девушка ужасно испугалась и
онемела.
"Куда ушла девушка?"
Когда старейшина спросил мое имя, я открыл ему, что я --
Всенасветемогущий, и вот он попросил найти его дочь и сказал, что, если я ее
разыщу, он объяснит мне, где обитает винарь. Едва он так сказал, я
подпрыгнул от радости и согласился проявить всенасветемогущество.
Старейшина не знал, кто увел его дочь, но ему рассказали историю про
базар: передали, что девушка бросила товары и ушла за джентльменом
неизвестно куда.
Как Отец Богов Всенасветемогущий я принес моим амулетам в жертву козла,
а на следующее утро принялся за поиски.
Я проснулся, выпил немного вина (40 бочонков) и отправился в город: для
начала я- решил побродить по базару-- в этот день он торговал--и разузнать о
покупателях, потому что девушку увели с базара. И вот, выпив немного вина--
для подкрепления жизненных сил после ночи,--я пришел на базар, огляделся
вокруг и сразу все обо всех проведал: ведь от волшебных амулетов ничего не
утаишь.
В 9.00 по утреннему времени на базаре появился совершенный джентльмен,
но я тут же понял, что никакой он не джентльмен, а Зловредный Зверь и
Страшное Существо.
"Девушка не виновата, что пошла за Черепом"
Но когда я увидел этого Зловредного Зверя, я понял, что девушка ни в
чем не виновата: если б я был девушкой, я бы тоже за ним пошел--такой он был
совершенный и собранный джентльмен; даже я ему позавидовал за его красоту, а
выйди он в какое-нибудь поле сражения, враги не решились бы его убить; и
если его увидишь в городе с бомбардировщика и город приказано разбомбить в
развалины, то не станешь бомбить, потому что не захочешь, да и сами бомбы не
пожелают взрываться, пока этот джентльмен не уйдет из города,-- вот какой он
был весь красивый и собранный. И едва я его заметил, как пошел за ним
следом,--я целый день за ним ходил и все не мог находиться. Ну вот, а потом
я отошел в сторонку и несколько минут попричитал и поплакал, почему я не
такой же красивый, как он; но тут я вспомнил, что он просто Череп, и
обрадовался, что я не такой, как он, и перестал завидовать;
но все равно он мне нравился.
В четыре часа дня базар закрылся, и совершенный джентльмен отправился
восвояси, а я--за ним: чтобы выследить я узнать.
"Где живет Череп?"
Мы ушли с базара и побрели по дороге, но, когда мы одолели около
двенадцати миль, обычная дорога обернулась тропинкой, а тропинка незаметно
затерялась в лесу, и это был Дикий Бесконечный Лес. Я не хотел, чтобы
джентльмен меня увидал, вынул один из своих волшебных амулетов, превратился
в ящерку и сделался незаметным.
Я бежал за джентльменом, а он все шел да шел, и, когда мы одолели еще
миль 25, джентльмен принялся раздавать свои части--он роздал все тело и
обратился в Череп.
Череп поскакал и покатился по лесу и миль через пятьдесят прикатился к
норе; но как только он изловчился и впрыгнул в нору, я юркнул за ним, потому
что был ящеркой. В норе Череп сразу помчался к лягушке, и я увидел, что на
ней сидит девушка с ракушкой, а рядом стоит другой Череп, но поменьше, чем
джентльмен. Череп-джентльмен увидел, что девушка на месте, успокоился и
упрыгал на задний двор.
Великие подвиги в жилье Черепов
Когда Череп-джентльмен все проверил и упрыгал, я обернулся человеком,
подошел к девушке и стал с ней разговаривать, но она молчала и только
знаками показывала, что ей очень плохо. (А меньшой Череп в это время спал.)
Я помог девушке подняться с лягушки и хотел ее увести, да не тут-то
было: ракушка-каури сразу заверещала и разбудила меньшого Черепа со
свистком. Он проснулся и засвистел остальным Черепам, и они повыскочили с
заднего двора, бросились к девушке и заметили меня; но как только они
заметили меня рядом с девушкой, один из них подкатился к особой яме, в
которой доверху лежали ракушки, схватил одну и помчался ко мне, а Черепа
всей толпой поскакали за ним. Они хотели привязать мне на шею ракушку, но я
тут же обернулся воздухом и исчез. Черепа меня упустили, а я их нет, потому
что, как воздух, был везде и все знал. Я сразу догадался, зачем им ракушки:
для могущества и чтоб делать человека бессильным; а если ракушка начинала
верещать, то человек и вовсе становился немым.
Через час все Черепа успокоились и ушли, но меньшой Череп остался на
месте. Я осторожно и бесшумно обернулся человеком, подошел к девушке и помог
ей встать; но едва она поднялась, ракушка снова заверещала, да так, что если
стоять за четыре мили и нарочно не слушать, то все равно услышишь. Меньшой
Череп ее сразу услышал--он повернулся, увидел, что я опять появился, и ну
свистать изо всех своих сил,--тут уж и все Черепа услыхали.
Услыхали Черепа сторожевой свисток и разом повыскочили с заднего двора.
Но прежде чем они докатились до девушки, я помог ей выбраться из норы
наверх, и мы что есть духу помчались прочь, но убежать далеко все равно не
смогли: одолели сто ярдов, а Черепа-то вот они: выпрыгнули в лес,
осмотрелись--и в погоню; получилось, что мы еще бежим на виду, а Черепа уже
несутся за нами вдогонку.
Они мчались по Дикому Бесконечному Лесу и грохотали, как тяжелые
каменные глыбы. Мы пытались удрать, но Черепа нас окружили, и я понял, что
они поймают нас в два счета, или даже в один: раз--и готово. Тогда я
пристально посмотрел на девушку, и она сейчас же превратилась в котенка, и
котенок прыгнул мне прямо в карман, а я на бегу обернулся птичкой--вообще-то
таких на свете не бывает, но вроде воробья,-- и мы полетели.
Я обернулся птичкой и улетел от Черепов, но ракушка не унималась и
продолжала верещать,-- я заставлял ее умолкнуть, да ничего не добился. И вот
мы летели, а ракушка верещала, но наконец из-за леса показался город, и
тогда я снова обернулся человеком, а котенок выпрыгнул у меня из кармана и
обратился в девушку с ракушкой на шее. Мы вошли в город и отправились к
старейшине, но, когда он увидел свою пропавшую дочь, он ужасно обрадовался и
сказал так: "Раньше я верил, а теперь знаю: ты Отец Богов
Всенасветемогущий".
Ракушка и в городе не хотела молчать,-- поэтому девушка не могла
говорить; но знаками она все время и без устали показывала, что очень рада
возвращению домой.
И вот домой-то девушка вернулась, но она не могла ни говорить, ни есть,
а ракушка так пронзительно и противно верещала, что никто в целом городе не
мог уснуть. И тогда я понял, что сделано еще не все и что самые главные
подвиги -- впереди.
"Самые главные подвиги--впереди"
Я взял самый острый в их городе нож и попробовал разрезать специальную
веревку, на которой висела ракушка-каури,-- я хотел, чтобы девушка опять
заговорила,-- но, как ни старался, ничего не добился; тогда я стал резать
изо всех своих сил--и снова не разрезал; а ракушка все верещала.
Старейшина заметил, как я мучаюсь с веревкой, и понял, что мне было
очень трудно и тяжко; он сказал мне много благодарственных слов, но добавил,
что, раз я Всенасветемогущий, мне следует довести этот подвиг до конца.
Но когда он добавил про всенасветемогущество, мне сделалось неловко и
стало неуютно: Черепа-то как-никак были Страшными Существами--могли ведь и
убить, в лесу чего не случается; и еще: не мог же я прийти к Черепам и прямо
спросить, что делать с ракушкой?
Опять к Черепам
Но на третий день я отправился в путь--вернулся в Дикий Бесконечный
Лес, чтобы все как следует выследить и узнать.
Когда до жилья, или норы, Черепов оставалась миля, мне встретился
джентльмен, и это был тот самый джентльмен-Череп, за которым девушка ушла с
базара. Но на этот раз он был неразобранный.
Я-то его увидел, а он меня нет, потому что я сейчас же обернулся
ящеркой, вскарабкался на дерево и стал наблюдать.
Он стоял перед двумя специальными растениями, а я сидел на дереве и все
замечал. Вот он подошел к одному из растений и отломил веточку правой рукой;
потом он приблизился ко второму растению и отломил веточку левой рукой; а
потом он швырнул обе веточки на землю и при этом проговорил такое
заклинание: "ДЕВУШКА УШЛА--ОСТАЛИСЬ ВЕТКИ, НО ЕСЛИ ИХ СЪЕСТЬ--ВСЕ СРАЗУ
ИЗМЕНИТСЯ: ОСТАНЕТ. СЯ ОДНА--И ВОТ СТАНЕТ ДВЕ НЕМЫХ, НЕ СТАНЕТ НИ
-ОДНОЙ--ОСТАНЕТСЯ ОДНА, ОСТАНЕТСЯ ОДНА--НЕ СТАНЕТ НИ ОДНОЙ".
После этого джентльмен-Череп ушел, а я слез с дерева и обернулся
человеком -- к счастью, я видел все, что он делал, слышал слова, которые он
сказал, и запомнил место, куда он бросил веточки,-- и вот я поднял эти
волшебные ветки, положил их в карман и отправился в город.
Как только я добрался до дома старейшины, я сварил веточки и подал их
девушке; но едва она съела первую ветку, ракушка перестала верещать и
онемела,-- и вот стало две немых, по заклинанию; когда была съедена вторая
ветка, девушка сразу же начала говорить, и осталась одна немая:
ракушка; но вскоре она пропала неизвестно куда, и вот не осталось ни
одной немой: девушка заговорила, а ракушка исчезла.
Старейшина услыхал, что его дочь заговорила, и принес 50 бочонков вина,
и сказал, что отдает дочку мне в жены, и выделил нам в доме две просторные
комнаты. Так я нашел себе невесту и женился--я увел девушку от Страшных
Существ, и с тех пор она стала моей женой.
Я взял ее в жены и поселился у старейшины, но когда я провел в его доме
шесть месяцев, то вспомнил про моего упокойного винаря, который умер,
свалившись с пальмы,-- и вот я приступил к старейшине с вопросом: когда же
он выполнит свое обещание, или расскажет, где искать винаря; но старейшина
попросил, чтобы я подождал. Он знал, что, как только он исполнит обещание, я
уйду из города и заберу его дочь, а ему очень не хотелось с ней
расставаться.
Я прожил у старейшины еще три года, но вино мне приходилось гнать
самому--я гнал его весь день с утра и до вечера, но сам за собой угнаться не
мог, и мне не удавалось пить его вволю. Жена мне тоже как могла помогала:
носила вино с фермы домой.
Когда прошло три с половиной года с того дня, как я поселился в доме
старейшины, я заметил, что на левой руке у моей жены, на большом пальце,
вдруг появилась опухоль, и была эта опухоль вроде отростка; но никакой боли
жена не чувствовала. Однажды жена отправилась со мной на ферму, но, едва она
дотронулась левой рукой до пальмы, распухший палец неожиданно вскрылся, и в
тот же миг из него вышел ребенок (мальчик), но, как только ребенок появился
на свет, он заговорил, будто ему уже десять лет от роду.
Через час он вырос до трех футов с дюймами, а его голое сделался таким
громким и резким, что казалось, будто кто-то взял стальной молоток и бьет по
наковальне,--а это он разговаривал. Первым делом ребенок спросил свою мать,
знает ли она, как его зовут, и она ответила ему, что не знает; тогда он
задал тот же вопрос мне, и я, как и жена, сказал, что не знаю, и тогда он
назвал нам свое имя--Зуррйир, и я сразу понял, что это значит сын-оборотень,
-и ужасно испугался его страшного прозвища, да и во все время разговора он
пил пальмовое вино, которое я успел заготовить в то утро, и вот меньше чем
за пять минут он выпил до трех бочонков из четырех. И тут я принялся
мысленно рассуждать, как бы нам оставить ребенка на ферме, а самим поскорее
убежать в город,-- ведь все люди видели, что у моей жены только вспух
большой палец на левой руке, а в правильном месте тела, как бывает у женщин,
она не зачинала, и все это знали. Но едва я принялся так рассуждать, или
думать, как ребенок опорожнил последний бочонок--он влил в себя вино через
левую часть головы-- и отправился прямо в город, хотя дороги он знать не
мог. Мы стояли и смотрели, как он удалялся, и немного погодя пошли вслед за
ним, но больше его не видели, пока не добрались до дому. В городе он никого
ни о чем не спросил, но сразу нашел дом, в котором мы жили. И вот, вступив в
дом, он всех поприветствовал, вроде бы он знал каждого из наших домашних, и
сразу попросил есть, и ему дали еды, и он ее съел, и отправился в кухню, и
стал там подъедать все, что сумел найти.
Стал он, значит, подъедать все, что сумел найти, и принялся за пищу,
приготовленную для ужина, и повар увидел, что еда кончается, и попросил
ребенка уйти, но тот не послушался, а совсем наоборот: начал драться с
поваром, и это был такой удивительный ребенок, что от его ударов повар не
взвидел света и не видел его, пока не удрал из дома; а ребенок так и остался
в кухне.
Наши домашние увидели, что случилось с поваром, и все до одного стали
драться с ребенком, а он разбил домашнюю утварь вдребезги, и он убил
домашних животных до смерти и дрался так непобедимо, что его не могли унять,
пока мы с женой не вошли в дом. Но едва мы пришли, он сразу перестал драться
и принялся говорить всем и каждому в доме, что вот, мол, явились его отец и
мать.
Он перестал драться, но еды-то у нас не было, и нам тут же пришлось
готовить себе ужин. Мы поставили на огонь пищу для ужина, но, когда приспело
время снимать ее с огня, ребенок сам ее снял и принялся есть, а ведь она
была только что с пылу да с жару и страшно горячая, но он съел ее всю, а мы
хоть и пытались его остановить, да не смогли. Он был удивительным ребенком,
и, подерись с ним сто человек, он так бы им наподдал, что они разбежались бы
кто куда. Когда он сидел на стуле, мы не могли его столкнуть. Он был весь
как железный, и, когда он стоял, никто ни на дюйм не мог сдвинуть его с
места. И вот он сделался нашим узурпатором, потому что иногда он приказывал
нам не есть, и мы не ели с утра и до позднего вечера, а иногда он среди ночи
выгонял нас из дому.
И был этот ребенок сильнее всех в городе, и принялся расхаживать, как
узурпатор, по городу и сжигать дотла дома старейшин города, и горожане
увидели его злодейство и разрушительство и призвали меня (его отца) на
совет, чтоб решить, как его изгнать из города, и я сказал им, что знаю, как
его изгнать.
И вот однажды, в час пополуночи, когда ребенок уснул, я облил дом и
крышу бензином--а крыша была сложена из сухих листьев, да и вообще к тому
времени настал засушливый сезон,-- и бензин поджег, а окна и двери запер. Не
успел ребенок проснуться, как бензин разгорелся, и огонь запылал вокруг дома
и над крышей, и дым задушил ребенка и не дал ему спастись, и он задохнулся и
сгорел дотла вместе с домом, а горожане зажили мирно и радостно.
Я понял, что ребенку пришел конец, и снова приступил к старейшине с
вопросом--где искать упокойного винаря?-- и на этот раз решил не отступать.
И вот старейшина открыл мне тайну: сказал, что все упокойные люди собираются
после смерти в Неведомом Месте.
"Мы отправляемся в Неведомое Место"
В тот день, когда старейшина поведал мне тайну, я сказал жене, чтобы
она собиралась, и она упаковала наши пожитки. На следующее утро мы поднялись
пораньше и сразу отправились в Неведомое Место, но, когда мы прошли миль
около двух, жена вспомнила, что ее золотой брелок остался в доме, который я
сжег дотла,--она забыла заранее вынести его из дому. И вот жена хотела
разыскать брелок, и я объяснил ей, что это невозможно, потому что он сгорел
дотла вместе с домом. Но жена сказала, что металлы не горят и поэтому брелок
нельзя сжечь дотла, и она сказала, что обязательно за ним вернется, и я стал
умолять ее ни в коем случае не возвращаться, но она наотрез отказалась меня
слушаться, и, когда я увидел, что она пошла назад, я тоже повернул и
поплелся за ней. И вот жена приблизилась к сгоревшему дому и начала палочкой
разгребать золу, и вдруг я увидел, что в середине пепелища зола вздыбилась и
из нее вышло Полутелое Дитя и заговорило приглушенным, как в телефоне,
голосом.
Но, увидев вздыбившуюся на пепелище золу и возникшее из нее Полутелое
Дитя, да еще с приглушенным, как в телефоне, голосом, мы сразу отвернулись и
пошли прочь. Полутелое Дитя обратилось к моей жене и попросило, чтобы она
взяла его с собой,-- оно просилось с нами, но мы его не взяли, и, когда оно
поняло, что мы его не берем, оно приказало нашим глазам немедленно
ослепнуть, и, едва оно так приказало, наши глаза ослепли, но мы все равно не
стали возвращаться, и тогда Дитя приказало нашим ртам не дышать, и мы тут же
почувствовали, что не можем продохнуть. И пришлось нам вернуться и взять
Дитя с собой.
Вот взяли мы Дитя и пошли с ним по дороге, и оно приказало моей жене
нести его на голове, и, когда оно оказалось на голове у жены, оно
засвистело, как 40 человек. Мы шли и шли, и пришли в деревню, но во время
пути мы очень проголодались и поэтому остановились, чтобы купить еды, но
Полутелое Дитя не дало нам поесть: оно схватило всю еду и вмиг ее
проглотило, и женщина, которая продала нам еду, ужасно испугалась и
пустилась бежать, бросив для удобства еще не проданные продукты, и Полутелое
Дитя подпрыгнуло к продуктам, брошенным продавщицей, и проглотило их тоже.
Полутелое Дитя не давало нам есть, так что вскоре мы забыли даже вкус еды, а
жители деревни, узнав, кого мы несем, выгнали нас вон, и мы ушли, не поевши.
Мы снова пустились в путь, и прошли семь миль, и увидели город, и
решили отдохнуть. И вот мы опять накупили еды и хотели ее съесть, да ничего
у нас не вышло: Полутелое Дитя вмиг ее проглотило, а нам не оставило ни
единой крошки, но тут мы разозлились и напали на Дитя и попытались отнять у
него еду силой. Но едва мы попытались отнять еду силой,
Полутелое Дитя заколдовало нас снова, и нам опять не удалось
перекусить.
Горожане увидели, кого мы несем, и решили прогнать нас, но мы не
уходили, и тогда они применили свои родовые джу-джу, и нам пришлось
убраться, а горожане нам объяснили, что мы носим на голове Полутелого Духа и
они не хотят, чтобы он поселился в их городе.
И стали нас гнать из всех городов и деревень, потому что молва шла
быстрее, чем мы. И пришлось нам путешествовагь по лесам да чащобам, не
выходя на дороги и не заглядывая в селения,--ведь все люди в окрестных
городах и деревнях узнали, что по их дорогам ходят мужчина с женщиной,
которые несут Духа, или Полутелое Дитя, и хотят "его где-нибудь оставить и
убежать.
Однажды мы, голодные, брели по лесу, пытаясь обмануть Полутелое
Дитя--положить его на землю и убежать без оглядки, но оно было начеку и не
давало нам убежать. Нам не удалось его нигде оставить, но мы надеялись, что
ночью оно уснет и мы сумеем удрать, но оно и не думало спать, и не желало,
чтобы жена снимала его с головы, и единственное, что оно разрешало нам
делать, это идти по лесу и нести его вперед. Оно прочно сидело на голове у
моей жены, а его огромный живот все рос да рос и наконец вытянулся, как
положенная на бок бочка, потому что Дитя ело слишком много и часто,--но
насытиться оно все равно не могло, и, если бы оно съело всю еду на земле,
оно и тогда бы осталось голодным.
И вот мы шли и несли это Дитя, и моя жена смертельно устала от его
тяжести--ведь на весах, окажись они у нас под руками, Дитя потянуло бы
фунтов двадцать восемь,--и я увидел, что жена смертельно устала, и понял,
что ей больше не следует нести Дитя, и понес его сам, но через четверть мили
так устал, что просто не в силах был двигаться дальше, а вспотел я и взмок
так, будто принял ванну,--но Дитя не разрешило мне остановиться и отдохнуть.
Увы! Это Дитя никуда нас не отпускало. Но бог был так добр, что мы
брели по лесу и вдруг услышали где-то в чаще музыку, и Полутелое Дитя
захотело ее послушать и приказало нам идти туда, где она играла. И меньше
чем через час мы пришли в то место.
Три Прекрасных Существа -- Песня, Пляска и Барабан
Мы пришли в то место, где играла музыка, а там обитали Прекрасные
Существа--Песня, Пляска и Барабан. Полутелое Дитя спрыгнуло с моей головы и
радостно поскакало к Прекрасным Существам--и больше мы его никогда не
видели. И Барабан принялся себя барабанить--будто забарабанили пятьдесят
человек, Песня стала петь--как стоголосый хор, а Пляска немедленно пустилась
в пляс; но как только Пляска пустилась в пляс, я сам, моя жена и все
Дремучие Духи припустились плясать и не могли остановиться. Мы поплясали за
тремя Прекрасными Существами и плясали пять дней без еды и питья, а на
шестой приплясали к их совместному жилищу, которое охраняли двое солдат. Тут
Барабан перестал барабанить, Песня замолчала, а Пляска остановилась--и вот
наконец-то мы смогли отдохнуть. Прекрасные Существа удалились домой, но
вскоре мы встретились с ними опять, и, когда придет время, я об этом
расскажу. Между прочим: мы не хотели за ними плясать -- пять дней подряд и
до самого их дома,-- но ничего не могли с собой поделать, потому что в целом
мире и на всей земле никто не умеет так плясать, как Пляска, барабанить, как
Барабан, и петь, как Песня.
Мы ушли от дома Прекрасных Существ в два часа ночи и отправились
дальше, и вот мы пробирались по лесу два дня, а потом снова увидали город и
решили дня два отдохнуть и осмотреться; но за время путешествия мы остались
без гроша, и я стал думать, как достать денег--на еду и всякое такое прочее.
Я принялся размышлять и вспомнил свое имя -- Отец Богов
Всенасветемогущий. А как раз рядом с городом текла река, и она пересекала
главную дорогу; и вот мы с женой отправились к реке, и, когда мы пришли, я
срубил дерево, обтесал его в весло и отдал жене. Потом я приказал ей
следовать за мной, спустился с берега и вступил в воду; но как только я
вступил и погрузился в воду, я вынул один из своих волшебных амулетов--мне
дал его Добрый Дух, мой приятель,--и сразу обратился в большую лодку. Жена
сейчас же забралась в эту лодку, а веслом она стала грести -- чтобы
двигаться.
И вот мы с женой обратились в переправу и стали перевозить через реку
пассажиров; цена билета: взрослый--3 (три пенса), детский--вполовину
Дешевле. Вечером я снова обернулся человеком, мы пришли в город и подсчитали
выручку--7 фунтов 5 шиллингов и 4 пенса. После этого мы купили все, что нам
нужно.
Утром мы поднялись в четыре часа -- раньше всех в этом городе--и
отправились к речке; я снова, как накануне, обернулся лодкой, а жена опять
приступила к работе. В этот день мы трудились до семи часов вечера, и никто
из жителей ни о чем не догадался--мы превратились в переправу, когда все еще
спали, а ушли с реки самыми последними.
Мы жили в этом городе ровно месяц и весь месяц регулярно работали
переправой, и никто из жителей не узнал нашу тайну, а в конце месяца мы
подсчитали доход: 56 фунтов 11 шиллингов и 9 пенсов.
Теперь мы могли продолжать путешествие, и вот мы радостно отправились в
путь--пошли по главной, или большой, дороге. Но когда мы одолели около
восьмидесяти миль, нам стал" встречаться бандитские банды, и это были "люди
с большой
дороги". Бандиты могли отобрать у нас деньги, а могли и деньги
отобрать, и пристукнуть,--поэтому мы свернули с дороги в лес; но
путешествовать по лесу было тоже опасно -- из-за диких зверей и Дремучих
Духов; а змей там водилось и вовсе несчитано.
"Я летел пять асов и ни разу не приземлился"
Я приказал жене собрать наши вещи, взять их в руки в прыгнуть мне на
спину, а сам вынул один из амулетов--подарок Водяной Колдунной Женщины--и
сразу превратился в огромную птицу.
И вот я превратился в огромную птицу--вроде самолета, и помчался над
лесом. Я летел пять часов и ни разу не приземлился, но наконец мы миновали
опасную зону, и тогда я огляделся и опустился "а землю. И дальше мы пошли
пешком, или лесом. В 8.00 по вечернему времени мы добрались до того
Неведомого Места, где, по словам старейшины, обитал винарь. Но это было
вовсе не Место, а город.
Я принялся расспрашивать горожан о винаре, но они ответили, что я
опоздал,--винарь был в их городе два года назад. Тогда я спросил, где он
сейчас, и мне объяснили, что в Городе Мертвых, который населен упокойными
людьми. Но до Города Мертвых было очень далеко.
До Города Мертвых было очень далеко, но я не хотел возвращаться без
винаря и решил добраться до этого города. Мы немного отдохнули и отправились
в путь, но идти нам пришлось без дорог и тропинок--в Город Мертвых никто из
живых не ходил.
"Дорог нет -- пойдем по лесам"
Мы отправились в путь и прошли миль сорок, и все лесом да лесом, без
дорог и тропинок, но в 6.30 по вечернему времени мы добрались до глухой и
дремучей чащобы, и эта чащоба была такая густая, что змея в ней и та бы вся
ободралась.
На краю чащобы мы устроили ночлег--было уже темно-- и крепко заснули,
но, когда подошло два часа пополуночи, мы вскочили и увидели какое-то
Существо--может, это, был Дремучий Дух из чащобы, а может, и Зловредный
Зверь, уж не знаю, но Существо направлялось, или двигалось, к нам. Оно было
белое с ног до головы, только вот ног и головы у него вовсе и не было, а был
один белый сверкающий глаз. И оно протянулось на ужасную длину--чуть не в
четверть мили, но не очень толсто, футов шесть в поперечнике,-- как белая
колонна. Едва мы увидели Колонное Существо, я стал думать, чем его можно
остановить, и вспомнил одно хорошее колдовство. которому когда-то научил
меня отец--призвал к себе перед смертью и научил.
Колдовство было такое: превратиться в огонь; отец научил меня, как это
сделать, и сказал, что если я встречу опасность и превращусь в огонь, то
окажусь в безопасности. И вот себя я превратил в огонь, а жену--в дым, мы
запылали и задымились, но вдруг заметили, что к нам (огню) несется 90 таких
же Существ. Когда они приблизились к огню (.нам), то громко завопили
"холодно, холодно" и стали нагибаться поближе к жару. Они грелись и
радовались и горланили "холодно" и говорили, что останутся у огня навсегда.
Я думал, мы окажемся в полной безопасности, а мы оказались в кольце, или
окружении,--;ведь Колонные Существа окружили нас кольцом.
Стал я думать, как от них избавиться, и решил, что если мы начнем
передвигаться, то, может быть, Колонные Существа отстанут,-- они грелись у
огня с часу пополуночи до десяти утра и никуда не уходили, а значит, нам
надо было уходить самим.
Не думайте, что раз мы превратились в огонь, то не хотели естъ--еще как
хотели!--но обернуться людьми боялись из-за Существ: а вдруг они как раз
людьми и питаются?
Мы остались огнем и начали двигаться, но Колонные Существа двинулись за
нами и двигались, пока мы не приблизились к полю; но когда мы оказались не в
лесу, а в поле, Колонные Существа удалились в чащобу -- им не полагалось
выходить из леса, а Полевые Существа не ходили в лес; но мы-то этого раньше
не знали. Так мы отделались от Колонных Существ.
Когда мы избавились от Колонных Существ, то начали новое путешествие --
по полю. В этом поле не росло ни деревьев, ни пальм, а трава была дикая,
густая и высокая, с волосатыми и острыми как бритвы листьями, но издали она
была похожа на пшеницу. Мы пробирались по полю до пяти часов вечера, а потом
стали выискивать место для ночлега.
Стали мы выискивать место для ночлега и вскоре наткнулись на Термитный
Дом--издали он походил на раскрытый зонтик высотой в три фута; а по
цвету--кремовый. Мы сложили под зонтик все наши вещи, отдохнули и поняли,
что очень проголодались, но когда мы поняли, что очень проголодались, то
решили развести небольшой костер и приготовить ужин -- для утоления голода.
Поблизости от Термитника хвороста не нашлось, и вот мы встали и пошли
его искать -- и неожиданно увидели какое-то изваяние. Мы подкрались поближе
и все рассмотрели--это было Коленопреклоненное -Некто, женского пола и
кремового цвета. Мы его не боялись, но трогать не стали--мы набрали
хворосту, вернулись к Термитнику, разожгли костер и приготовили ужин. После
ужина мы легли и попытались уснуть, но вдруг нам сделалось неуютно и
страшно, а к одиннадцати часам по вечернему времени вокруг стало шумно и
послышались голоса, как будто в этом месте раскинулся рынок, и когда мы
огляделись, то так и оказалось: мы лежали в самой середине рынка.
Мы считали, что нашли обыкновенный Термитник, только кремового цвета и
похожий на зонтик, но вышло, что он никакой не Термитник, а хозяин большого
и богатого рынка.
Когда мы поняли, что Термитник--Существо, а не Термитный Дом, как мы
думали сначала, то вскочили и стали собирать свои вещи -- может быть, мы еще
успеем спастись,-- но Полевые Существа окружили нас кольцом, арестовали и
как узников повели по полю.
Мы шли за Полицейскими Полевыми Существами, а Термитник (хозяин рынка)
--за нами, но он не шагал, как человек, а прыгал, потому что у него не
оказалось ног (а голова хоть и была, но маленькая-премаленькая).
Коленопреклоненное Некто поднялось, приблизилось к нам и пошло сзади.
И вот мы пробирались по полю минут двадцать и пришли туда, где жил их
Король; но Король в это время куда-то отлучился. Там стоял дом, заваленный
мусором, и Существа объявили, что это Дворец, но нам он показался старой
завалиной. Через полчаса появился Мусорщик, и Существа низко ему
поклонились, и это был вовсе не Мусорщик, а Король. С ног до головы его
облепили листья--некоторые из них были только что сорваны, некоторые
засохли, а некоторые сгнили.
Вот Король пожаловал, прошествовал в Залу и воссел на тронную кучу
мусора. Существа ввели нас в мусорный дворец, предъявили Королю и подали
жалобу: мы, мол, нарушили границы их города. Король потребовал, чтобы нас
описали и причислили к какому-нибудь виду существ, но Полицейские Полевые
Существа отказались и сказали, что таких, как мы, не бывает. Мы с женой все
время стояли и молчали -- ведь нас никто ни о чем не спрашивал, а Существа
решили, что мы просто немые. Тогда Король дал им острую палку и приказал
истыкать нас этой палкой в спину--чувствуем мы боль, как они, или нет? И вот
Существа стали тыкать нас в спину, мы почувствовали боль и попросили пощады.
Существа услышали наши голоса и принялись хохотать, все разом и вместе.
Сперва мы подумали, что взорвалась бомба, но потом поняли, с кем
повстречались--с Хохотом; и вот Существа отхохотались, а Хохот хохотал два
часа подряд. Сначала мы только удивлялись и слушали, но не прошло и минуты,
как мы забыли про боль и принялись похохатывать, потом захохотали и начали
вместе с Хохотом покатываться с хохоту, а он смеялся, хохотал и хихикал на
разные голоса и многие подголоски -- мы в жизни ничего такого смешного не
слышали. Но вообще-то вместе с Хохотом никто не хохочет, потому что можно
дохохотаться до упаду, разбить себе голову и умереть от смеха: ведь
хохот--главная профессия Хохота, и так он зарабатывал себе на пропитание.
Существа попросили Хохот остановиться, но он не слышал и продолжал хохотать,
и тогда их Король вдруг тоже развеселился и приказал отправить нас к Богам
Войны,--тут уж и мне стало весело вовсю: ведь я-то был не кто-нибудь, а Отец
Богов. Существа поволокли нас к Богам Войны, как приказал Король, но вскоре
остановились, толкнули нас в спину, а сами убежали:
к Богам Войны никто не ходил, а кто ходил--живым не возвращался. Вот
они толкнули нас в спину и удрали, но Боги Войны умели говорить, как и люди,
а я, как Отец Богов, прекрасно их понимал: я знал секреты всех на свете
богов. Мы побеседовали друг с другом божественными голосами, и Боги не
причинили нам с женой зла, а, наоборот, вывели из этого поля.
Их Главный Бог дышал, как машина,-- вдыхал и выдыхал один раз в пять
минут и выпускал из ноздрей раскаленный пар, а говорил громче, чем 1000
сирен; но и он не причинил нам никакого зла.
Остров Добрых Существ
Когда мы снова отправились в путь, то вступили в страну островов и
болот, но ее населяли Добрые Существа--они вышли к нам с радостью и
распростертыми объятиями и тут же подарили замечательный дом. Остров Добрых
Существ окружала вода, а сам он возвышался над ней, как гора. Добрые
Существа любили друг друга, каждый разводил съедобные растения и радостно
раздавал их всем остальным, а в свободное время они пели и танцевали. Они
одевались совсем как люди и, одетые, точь-в-точь походили на людей, а их
дети все время играли спектакли.
Мы решили пожить на этом острове подольше, и я стал фермером, чтоб
выращивать зерно. Я посеял много разного зерна, но однажды, когда урожай уже
созрел, увидел в своем поле Некоторого Зверя--он ел зерно и ужасно чавкал. Я
не мог придумать, как выгнать Зверя, потому что боялся к нему. подойти:
ростом Зверь был с огромного слона, на голове-- пять громадных завивистых
рогов, голова раз в десять больше, чем тело, а тело поросло черными
волосами, длинными и жесткими, как лошажий хвост, когти на ногах --
двухфутовой длины, а зубы -- по футу, и ужасно много,-- вот какой Зверь, да
еще и грязный. Я хотел закидать этого Зверя камнями, но он прыгнул ко мне и
приготовился драться.
И вот я стал думать, как мне спастись, и понял, что поля, на которых я
работал, раньше наверняка принадлежали Зверю,-- а я даже ни разу не принес
ему жертвы. Я сразу догадался, почему он сердитый, побежал и принес ему
мешок зерна. Как только Зверь увидел зерно, он успокоился и приказал, чтобы
я влез к нему на спину. Я сделал как приказано, и мы отправились к Зверю.
Когда мы прибыли к Зверю домой, я получил в подарок
12 зерен: он дал мне 4 зернышка риса, 4--пшеницы и 4-- окры. Я сказал
спасибо, вернулся на ферму и посеял эти зерна в обычную землю, но прошло
пять минут, и они дали ростки, а еще через десять--заколосились и созрели. Я
собрал урожай, отвез его в город и радостно раздал Добрым Существам, но
зерна, выросшие из подаренных семян, оставил себе--на память о Звере.
"Любая, даже самая малюсенькая, тварь не слишком мала, чтоб помогать другим"
Много было разных удивительных созданий в древние времена, стародавние
дни. Однажды Король созвал жителей Острова--Добрых Существ, Духов,
Зверей--словом, всех остров-чан, которых он знал, и попросил помочь ему с
прополкой пшеницы. На следующее утро мы отправились в поле--меня с женой
Король тоже позвал,-- сделали работу и вернулись в город. Король сказал
благодарственную речь, а потом вволю накормил нас и напоил.
Но любая, даже самая малюсенькая, тварь не слишком мала, чтоб помогать
другим. И вот, как только мы пропололи поле, туда прискакало Малое Создание,
о котором Король не удосужился вспомнить, и приказало сорнякам вырасти
снова. При этом Создание приговаривало так: "ВСЕ СУЩЕСТВА -- СУЩЕСТВЕННЫ, И
МАЛОЕ СОЗДАНИЕ--ТОЖЕ, МЕНЬШЕ ДРУГИХ СУЩЕСТВ ОНО, НО РАБОТАТЬ НЕ ХУЖЕ МОЖЕТ.
КОРОЛЬ СОВСЕМ ПОЗАБЫЛ ОБО МНЕ -- И ВОТ НИКАКОЙ ЕМУ ПОМОЩИ НЕТ". И сорняки
повыросли еще гуще прежнего.
Наутро Король отправился в поле и увидел вместо пшеницы заросли
сорняков. Он очень удивился, призвал нас во дворец и спросил, почему мы не
сделали работу. Мы ответили, что сделали, а он сказал--нет, и тогда мы все
вместе побежали в поле и поняли, что Король оказался прав: сорняки-то
разрослись еще гуще прежнего.
Делать нечего, мы снова пропололи пшеницу, но Король нам не поверил и
пошел проверять--и опять увидел заросли сорняков. И пришлось нам начинать
работу сначала. Мы пропололи пшеницу, но ушли не все: один из нас остался и
спрятался в лесу.
Он притаился в лесу неподалеку от поля и решил ждать хоть всю ночь
напролет, но не прошло и получаса после нашего ухода, как в поле прискакало
Малое Создание и скомандовало сорнякам разрастись гуще прежнего. Тогда наш
сторож выскочил из леса и со всех своих ног помчался за Созданием.
Вот он помчался со всех своих ног, изловчился, поймал это вредительское
создание, принес его в город и предъявил Королю. Король стал расспрашивать
Малое Создание, зачем оно
выращивает в поле сорняки, и оно обиженно ответило Королю, что он
созвал всех островных Существ, но его( Малое Создание) не позвал, а оно тоже
существенное Создание и умеет работать не хуже других. Король объяснил
Малому Созданию, что упустил его из виду совершенно случайно, а вовсе не из
презрения к Малым Существам.
И вот Король вежливо извинился перед Созданием, и оно сразу перестало
обижаться. Это было замечательное Малое Создание.
Мы провели на Острове 18 месяцев, но потом поняли, что должны уходить:
нам прекрасно жилось среди Добрых Существ, но к Городу Мертвых мы при этом
не приближались. Добрые Существа собрали нас в путь--подарили много
прекрасных вещей, а на следующее утро погрузились в лодку и всем Островом
отправились в прощальные проводы. У границы их владений они пристали к
берегу, спели нам "До свидания" и уплыли домой. Они очень хотели проводить
нас дальше, но не могли выходить на чужую землю.
Нам прекрасно жилось у Добрых Существ, но впереди нас ждали другие
дела. И вот мы начали новое путешествие-- отправились в путь без дорог и
тропинок.
Мы вступили в лес, прошли две мили и заметили, что идем по чистой
земле: в том лесу не было ни упавших деревьев, ни сухих веток, ни желтых
листьев, и когда мы остановились отдохнуть и поесть -- мы очень
проголодались и решили пообедать,-- то не смогли найти даже хворосту для
костра. И со всех сторон на нас плыли запахи--как от свежего хлеба, жареного
мяса и дичи,-- очень аппетитные запахи, и вскоре мы заметили, что наш голод
проходит.
Но этот лес был ужасно жадный: мы еще не успели отдохнуть и насытиться,
и вдруг почувствовали, что земля раскалилась--на ней стало просто невозможно
сидеть. И пришлось нам оттуда спешно уходить.
Мы отправились дальше и увидели пруд -- а нас давно уже мучила жажда,
но, едва мы выпили несколько глотков, вода в пруду испарилась досуха, и мы
поняли, что попали в Угрюмый Лес: нам не встретилось ни одно живое существо,
утолить жажду мы как следует не смогли, насытиться не успели, ночлега не
нашли--этот Лес не любил, чтобы в нем кто-нибудь жил, и мы без отдыха пошли
дальше.
Вскоре мы увидели пальмовую рощу, но на пальмах вместо листьев сидели
птицы, а сами пальмы стояли в ряд. Первая пальма была очень высокая, и,
когда мы приблизились, она захохотала, а вторая спросила, над чем она
смеется, и та ответила, что увидела людей. Когда нас рассмотрела вторая
пальма, она захохотала еще громче первой, а потом принялась хохотать вся
роща -- нам даже показалось, что мы попали на базар. Но роща стояла в ряд и
не двигалась, и никакого базара там, конечно, не было. Я глянул вверх и
страшно удивился:
у каждой пальмы была голова, искусственная и сделанная из пальмового
дерева, но все же голова, и пальмы разговаривали--на тарабарском языке, но
совсем как люди; а еще они курили длинные трубки, но где они их взяли, того
мы не знали. А смеялись пальмы потому, что удивились--они никогда не видели
людей.
Но отдохнуть и поспать нам и здесь не удалось--пальмы вдруг подняли
ужасающий гвалт. В час тридцать ночи мы вышли из рощи и вступили в какую-то
дремучую чащобу-- она была густая, темная и страшная, но тихая: там хоть
было можно поспать. Мы улеглись под деревом и моментально уснули, и за ночь
с нами ничего не приключилось. На рассвете мы поднялись, развели костер,
приготовили завтрак и наконец-то поели: ведь мы не ели с прошлого утра,
когда нас покормили Добрые Существа -- последний раз перед дальней дорогой.
Во время завтрака мы огляделись вокруг и увидели, что звери в этой
дремучей чащобе непрерывно убегают от огромных птиц, а птицы--у них были
специальные клювы: длиной в фут и острые, как сабли,--набрасываются на
зверей и протыкают их насквозь.
Звери пытались убежать от птиц, но те убивали их за одну секунду и в
две минуты расклевывали без остатка, а потом принимались искать новых. Они
умело гонялись за убегавшими зверями, но вдруг разом застыли на месте и
стали люто на нас глядеть. Я подумал, что если птицы убивают зверей, то,
значит, могут накинуться и на нас, собрал поскорей сухих листьев и хворосту,
развел костер и принялся колдовать: я применил один из волшебных амулетов,
подарок моего друга, Двухголового Духа,--это был специальный Пахучий
Порошок,-- и я подсыпал его в костер. Запах на весь день отпугнул птиц, и мы
забрались подальше в чащобу.
Ночлег мы устроили под раскидистым деревом, но заснуть не смогли из-за
опасливых мыслей: мы сидели и думали о Ча-щобных Существах и вдруг заметили
Добычливого Духа -- ростом он был с большого бегемота, но ходил, как
человек, на задних ногах, и каждая его толстая бегемотная нога опиралась на
две громадные ступни; он шел, и три его живота тряслись, огромные шрамы
изгибались и растягивались--они сплошь покрывали все его тело,--а львиная
голова высматривала добычу. Этот Дух никогда и ни за кем не гонялся: он
просто вглядывался в очередную жертву и, вглядевшись, на миг закрывал
глаза,-- а добыча в это время бежала к Духу, и когда он закрывал
глаза,--умирала.
Добычливый Дух проломился сквозь чащу и принялся пристально на нас
смотреть--его глаза светились, как мощный прожектор, но туманного и
тоскливого цвета, вроде ртути.
Ртутный свет обливал нас удушливым жаром, и вот моя жена потеряла
сознание, а я поскорей стал просить Богов, чтоб Добычливый Дух не закрывал
глаза. Я молился, но мне
было тоскливо и душно, и вдруг я увидел неподалеку буйвола--он щипал
траву и ничего не замечал.
Буйвол подходил все ближе и ближе, и когда он оказался между нами и
Духом, то сразу побежал, сам не зная куда. Он подбежал к Духу и хотел его
забодать, но тот зажмурился, и буйвол издох, и Дух немедленно стал его есть,
а у нас появилась надежда спастись. И тут я вспомнил, что моя жена без
сознания. Я огляделся, высмотрел дерево побольше, залез на него сам и втащил
жену.
Дух в три минуты расправился с буйволом и направил свой ртутный
прожектор в то место, где мы с женой еще недавно стояли. Но там остались
только наши вещи, и они стремительно покатились к Духу; он закрыл глаза,
вещи остановились, но оказалось, что есть-то их вовсе нельзя: мы хранили
продукты в железных банках. Добычливый Дух повернул голову и принялся
высвечивать нас ртутным взглядом, но сквозь ветки ничего высветить не смог.
Он выслеживал и высвечивал нас до самого утра, но ничего не добился и на
рассвете ушел.
Я привел жену в чувство, и мы спустились с дерева, собрали наши пожитки
и отправились в путь. В пять часов по утреннему времени мы оставили дремучую
чащобу позади. Так мы спаслись от Добычливого Духа.
Днем мы вступили в следующий лес -- с другими существами и другими
порядками. И вот мы пришли в разрушенный город--это были древние,
тысячедавние развалины, но имущество жителей прекрасно сохранилось, как
будто им пользовались только вчера. Вскоре мы наткнулись на женское
изваяние--у него были большие и острые груди с очень глубоко посаженными
глазами,-- гнусное и страшное на вид изваяние. Потом мы увидели еще одно
изваяние, с полной корзиной плодов колы на груди. Я взял один плод и услышал
голос: "Брать нельзя! Положить на место!"--но мы "е стали слушать этот
голос. Вот взяли мы плод и отправились дальше, но вдруг увидели живого
человека: он шел спиной или задом наперед, глаза у него были расположены на
коленях, а руками он доставал до верхушек деревьев--такие длинные руки, и в
одной--кнут. Человек сейчас же погнался за нами и начал примеряться
стегануть нас кнутом. Мы бросились бежать изо всех наших сил, а он помчался
за нами вдогонку,--мы бегали по городу часа, наверно, два и вдруг выскочили
на широкую дорогу. Как только мы выскочили на эту дорогу, человек с кнутом
вернулся восвояси -- может, он не мог выбегать на дорогу, а может, устал,
точно мы не знали.
Вот вышли мы на дорогу и стали ждать, не пройдет ;ли кто мимо, но
никого не дождались, и не могли догадаться, куда нам свернуть: ведь,
во-первых, у дороги было два направления, а во-вторых, там и вообще не могло
быть дороги. Всего мы простояли на дороге минут тридцать и не увидели ни
единого живого существа--над этой дорогой не летали даже мухи,
Дорога была чистая--ми единого следа, и постепенно мы стали
догадываться, в чем дело: дорога-то вела в Безвозвратный Город, и живые
существа по ней не ходили, потому что если кто-нибудь попадал в этот город,
то обратно он уже никогда не возвращался: там жили дикие и злобные существа.
"Идти по дороге было очень приятно"
Но точно мы тогда еще ничего не знали и двинулись по дороге в южную
сторону,-- идти по дороге было очень приятно, но ни следов, ни живых существ
нам не встречалось. Мы шли и шли, а дорога все тянулась, и в семь часов
вечера мы решили отдохнуть, свернули на обочину, разожгли костер,
приготовили пищу и спокойно поели. После ужина мы сразу улеглись спать и
проспали до рассвета без всяких происшествий, а наутро позавтракали и
отправились дальше.
Мы шли на юг до четырех часов дня, но дорога по-прежнему оставалась
пустой, и тогда нам стало совершенно ясно, что она ведет в Безвозвратный
Город. Мы сразу остановились и легли спать, а утром стали размышлять, как
быть, и решили еще немного пройти по дороге, а при малейшей опасности
убежать в лес.
Но когда нам сделалось совсем уж тревожно и мы захотели свернуть в лес,
то почувствовали, что все равно двигаемся на юг; мы пытались остановиться
или повернуть назад, но не могли этого сделать и шли вперед.
Мы спрашивали друг друга, что же нам делать, но ответа не находили и
приближались к городу. Я попробовал использовать волшебный амулет и немного
поколдовал, но наколдовал беду: мы стали двигаться еще быстрее, чем раньше.
Когда до города оставалось полмили, мы подошли к воротам, но они были
заперты, и тут нам наконец удалось остановиться.
Остановиться-то мы у ворот остановились, а пошевелиться или сдвинуться
с места не смогли. Через три часа ворота отворились, и мы неожиданно
очутились в городе, но кто нас туда затолкнул, мы так и не поняли.
В городе нас окружили Невиданные Существа--дикие и злые, но ни на что
не похожие, поэтому я не могу их здесь описать и расскажу про них только
самую малость: их город большой и густонаселенный, он стоит на холмах и весь
скособочился; и взрослые Невиданные Существа и их дети -- злые, и жестоко
относятся к людям, но им хочется стать еще злей и жесточе; едва мы с женой
оказались в городе, взрослые схватили нас и принялись бить, а дети издали
кидались камнями. Невиданные Существа все делают неправильно, потому что
заботятся только об одном--стараются стать еще злей и жесточе; мы видели,
как один из них залезал на дерево: сначала он норовил вскарабкаться на
лестницу, а уж потом пытался прислонить ее к веткам; вокруг их города есть
равнинные земли, но дома они строят на крутых холмах, и весь город похилился
в разные стороны, а дети кубарем скатываются с холмов, но взрослые не
обращают на это внимания; никто из Невиданных Существ не моется, но зато они
купают домашних животных и подстригают им на ногах когти или копыта, а
собственные ногти не стригут по сто лет и поэтому не помещаются в
собственных жилищах и спят на крышах а иногда на стенах,---если дом слишком
сильно похилился и скособочился.
И вот к этим-то Существам мы и попали. Шестеро из них схватили нас за
руки и поволокли к Королю, а остальные стали бить. Когда мы наконец вошли во
дворец, на улице осталась огромная толпа -- это были те Невиданные Существа,
которые еще не успели нас вволю побить и ждали своей очереди у входа во
дворец. Нас передали с рук на руки королевским слугам, но в окно мы видели,
что толпа все растет; многие Невиданные Существа дооружились--палками,
ножами, кинжалами и саблями, а их дети в каждой руке держали по камню.
Король стал задавать нам разные вопросы и спросил так:
"Откуда вы пришли?" Я ответил, что мы, пришли из других земель. Потом
Король задал следующий вопрос -- спросил, почему мы оказались в их городе, и
я ему ответил, что не по нашему желанию. "А почему?"--спросил Король, и я
ему объяснил: "По дороге, которая никуда нас не выпускала". Тогда Король
спросил, куда мы идем, и я ему ответил, что в Город Мертвых.
И вот я ответил на все его вопросы, а он объявил, что их
город--Безвозвратный и населен жадными и жестокими существами. Потом он
подозвал нескольких слуг и приказал, чтобы они начисто выбрили нам головы,
и, когда его приказ услыхали в толпе, все горожане стали прыгать и орать от
радости. Наше счастье, что мы хоть остались во дворце: толпа обязательно
разорвала бы нас в клочья. ,
Король выдал слугам плоские камни, и слуги принялись брить нам головы,
но камни были тупые, и ничего не вышло. Тогда Король приказал принести
ракушки, и слуги попытались побрить нас ракушками, но только расцарапали нам
головы до крови. Зато Существа, стоявшие у ворот, устали нас ждать и
разбрелись по домам.
После того как слуги расцарапали нам головы, но так и не побрили, а
толпа разошлась, нас приволокли в огромное травяное поле, похожее на
футбольное и раскаленное солнцем. В самом центре поля .слуги вырыли две ямы
и в одну, побольше, запихали меня, а в другую, поменьше, затолкали мою
жену--так что над землей у нас остались только головы. Потом они забросали
обе ямы песком да еще и утрамбовали так плотно и тяжко, что мы едва-едва
могли продохнуть, а потом поставили перед нами еду, но нам не удавалось до
нее дотянуться. И ведь они знали, какие мы голодные!
После этого Существа принесли орла--чтоб он выклевал нам глаза--и
разошлись по домам. Но орел не захотел причинять нам вреда, потому что,
когда я еще жил в своем городе, я прикармливал орлов, и они меня любили.
Мы сидели в ямах с трех часов дня до самого вечера и потом всю ночь. В
9.00 по утреннему времени солнце стало яростно палить нам головы, а в десять
часов явились Существа, развели вокруг нас кольцевой костер и ушли, но вслед
за ними прибежали их дети и приготовились вбивать нам в головы гвозди. Когда
орел понял, какие у них планы, он прогнал их, но взрослые -- прежде чем уйти
-- назначили срок последнего визита: 5.00 по вечернему времени,--для нас он
уж точно оказался бы последним. Но по счастью, в 3 часа вдруг начался дождь
и лил не переставая до самой ночи. Невиданные Существа испугались промокнуть
и с последним визитом решили подождать.
К полуночи дождь размочил наши ямы, и я попытался высвободить руки.
Орел заметил, что я шевелюсь, подошел и принялся скрести песок, но рыл он
медленней, чем ему бы хоте- лось: яма оказалась слишком глубокой. Тогда я
стал расшатываться в яме, как гвоздь, это помогло, и я выскочил наверх,
раскопал жену и помог ей вылезти. Мы побежали к воротам, но они были
заперты, а город окружала высокая стена, и вот нам пришлось спрятаться в
чащобе, которая разрослась неподалеку от стены. Наутро Существа поспешили в
поле, но там остались только ямы с водой, и Существа помчались ловить нас к
воротам, а в чащобу никто из них заглянуть не догадался. У ворот Существа
нас, конечно, не нашли и решили, что мы убежали из города.
И вот около двух часов пополуночи, когда все Невиданные Существа
уснули, мы с женой тихонько выбрались из чащобы, осторожно подкрались к их
Главному Огню, взяли головешку и подожгли один дом -- а солнце в тех краях
жаркое-прежаркое, и многие дома стоят вплотную друг к другу,-- город в
момент запылал как факел, и Существа едва успели выскочить из домов. Они
мигом удрали в дальние леса, и больше уж мы с ними никогда не встречались.
На рассвете мы вернулись в их погорелый город, убили овцу, нажарили
мяса и сколько могли съели -- мы очень проголодались,-- а остальное
упаковали и взяли с собой. Потом я отыскал топор поострей, отправился к
воротам и прорубил в них дверь. Так мы выбрались из Безвозвратного Города и
отомстили жестоким Невиданным Существам.
Когда мы ушли далеко-предалеко и перестали опасаться Невиданных
Существ, я построил в чаще домик на сваях с травяной крышей и окружил его
забором--для спасения наших жизней от дремучих зверей. В этом временном
жилье моя жена лечилась, а я бродил по окрестным лесам, ловил животных и
собирал плоды--добывал пропитание, чтобы жить и
кормиться. Однажды я нашел старинную саблю, но ее когда-то деревянную
ручку изъели лесные насекомые существа. Я обернул ручку пальмовой корой, а
саблю наточил об сухую землю--в тех лесах не было ни скал, ни камней. Потом
я отыскал особое дерево, срезал гибкую, но крепкую ветку, согнул е в лук и
наделал стрел -- заострил сухие и ровные палочки.
Прошло пять месяцев нашей жизни в лесу, жена поправилась и хорошо
отдохнула, но мы все не решались пуститься а путь: возвращаться нам было
обидно и страшно--винаря мы не нашли, а приключений натерпелись, да и дорогу
обратно мы как следует не помнили; и вперед идти нам тоже не хотелось --
из-за Дремучих Существ и неведомых опасностей. И так и этак получалось хуже:
возвращаться было хуже, чем оставаться на месте, а пробираться дальше--еще
того хуже;
думали мы, думали--и отправились дальше. На всякий случай я прихватил и
оружие--лук, стрелы и старинную саблю, а
больше никаких вещей у нас и не было: их отобрали Невиданндые Существа.
Мы пустились в путь на следующий день, но погода была хмурой, и
собирался дождь. Часа через два нам захотелось
есть,-- мы сделали привал, подкрепились мясом, которое захватила в
дорогу жена, немного отдохнули и отправились дальше, но не смогли одолеть
даже первых двух миль: нам преградила дорогу глубокая река -- и вброд не
перейдешь, и переправиться не на чем.
И вот мы двинулись вдоль речки направо--думали, она кончится -- и
прошли миль пять, но она все тянулась, а кончаться и не думала. Тогда мы
повернули и побрели налево, и прошли шесть миль, но река не уменьшалась, и
мы было хотели остановиться и отдохнуть, но потом решили пробраться
подальше: может, мы все же найдем переправу, а нет--так хоть отыщем
безопасный ночлег, чтобы -мирно отдохнуть, или спокойно поспать.
Мы двинулись по берегу речки дальше и вскоре наткнулись на Огромное
Дерево: футов двести в поперечнике, а высотой--тыщу. И было это Дерево
белое-пребелое, будто его выкрасили в белую краску--и корни, и ствол, и
ветки, и листья.
Приблизились мы к Дереву ярдов на сорок и вдруг почувствовали, что из
него кто-то глянул: глянул и уставился, и все смотрит, все смотрит -- вроде
он фотограф и хочет нас снять, я наводит свой аппарат на резкость, или на
фокус.
Как только мы заметили, что на нас так уставились, мы бросились бежать
и помчались налево, но Взгляд не отставал, и мы метнулись направо, но тогда
и Взгляд повернулся направо и опять фокусирует, а мы его не видим: только
чувствуем--Взгляд, а перед нами--Дерево.
Глянули мы еще раз на это Страшное Дерево, которое фокусирует, и ну
удирать: бросились в лес что есть духу и без
оглядки. Но едва мы помчались что есть духу и без оглядки, мы услыхали
Голос и на секунду обернулись--нам показалось и послышалось, что 120 человек
залезли в пустую цистерну и орут,--а в это время из Дерева выдвинулись Руки
и показали, чтобы мы сейчас же остановились. Мы поняли сигнал, но сразу
отвернулись и помчались прочь, и тогда Голос сказал:
"ДАЛЬШЕ--НИ ШАГУ; КО МНЕ--БЕГОМ",--и мы снова побежали, но не к Дереву,
а в чащу. Но Голос загремел и раскатился по лесу, и приказал нам
остановиться, и мы остановились: мы догадались, что это -- Устрашающий
Голос.
Мы стояли и со страхом глядели на Руки, а они нам опять сделали знак
подойти. И принялись мы с женой друг друга предавать: Руки-то нас звали
обоих и вместе, а жена мне показывает: вон, дескать,--Руки, а я ей тоже
показываю: мол, Руки; и потом она начала меня тихонько подталкивать: ей
хотелось, чтобы шел я, а я боялся и не хотел, и тоже стал ее легонько
подпихивать,-- чтобы шла она, но и ей было страшно, а Руки нам снова
приказали приблизиться, и чтобы не кто-нибудь один, а чтобы оба и вместе; но
мы ни разу не видывали Дерева с Руками, и которое фокусирует, и у которого
Голос--ни в одном лесу мы такого не встречали,--и опять помчались во все
лопатки в чащу, а Руки, заметив, что мы кинулись улепетывать, протянулись в
нашу сторону, но сразу не достали, и вытянулись еще, и подняли нас на
воздух, и оказалось, что мы уже не бежим, а летим, и не в лес, как нам
хотелось, а к Огромному Дереву. И тут вдруг в Дереве открылась дверь и Руки
плавно опустили нас на землю. И это был вход в Огромное Дерево.
Но прежде чем мы вошли, к нам приблизился Некто--это был Покупатель,--
и он купил нашу Смерть: за 70 фунтов 18 шиллингов и 6 пенсов; потом к нам
подошел еще один Некто, Арендатор, и он арендовал у нас Страх и обязался
выплачивать ежемесячную ренту: 3 фунта 10 шиллингов и 00 пенсов. Тут мы
моментально забыли про Смерть и перестали бояться, и вступили в Дерево, и
внутри там обнаружился громадный город. Руки показали, куда нам идти, и
исчезли, а мы предстали перед Старушкой--она сидела в большой и прекрасной
комнате, украшенной дорогим и богатым убранством. Старушка сказала, чтобы мы
тоже садились, и спросила, знаем ли мы ее имя; мы ответили, что не знаем, и
она назвалась: сказала, что ее зовут Всеобщая Мать. И еще она сказала, что
никого не убивает, а, наоборот, помогает всем несчастным и обездоленным.
После этого Старушка упомянула про Руки и спросила, знаем ли мы, как их
называть; мы сказали, что не знаем, и она нам объяснила: сказала, что
это--Материнские Руки, они заботятся обо всех проходящих существах, а
несчастных и обездоленных доставляют к Дереву.
Порядок жизни в Белом Дереве
И вот она рассказала, кто она такая, и приказала дать нам еды и питья,
и, когда мы наелись и в удовольствие выпили, отвела нас в огромную
Танцевальную Залу,--там собралось человек триста, а может, и больше, все
весело отплясывали, разом и вместе, но каждый свое и под разную музыку,--и
никто никому нисколько не мешал. Зала была богато и красиво разукрашена--на
миллион фунтов (ф.--1.000.000), а по стенам там висели изображения, или
лики.
И вдруг мы глянули и увидели себя, и сначала удивились, но потом
успокоились: поняли, что смотрим на свои изображения -- они были точь-в-точь
похожи на нас, только белые, и тут мы опять удивились: мы не могли
догадаться, откуда они взялись, и подумали, что Взгляд, который фокусировал,
был никакой не Взгляд, а обычный фотограф, и он снял нас. Но точно мы этого
не знали.
Мы вежливо спросили Всеобщую Мать, зачем она хранит так много ликов, и
она ответила, что хранит их для памяти, что это изображения несчастных и
обездоленных, которым она когда-то помогла.
В Танцевальной Зале стояли огромные столы, и на них-- всякая еда и
питье, а еще там было больше двадцати сцен, и "а каждой -- оркестр из многих
музыкантов; музыканты играли с утра и до вечера, а детишки семи и восьми лет
от роду танцевали и распевали чудесные песни. Залу освещали разноцветные
лампы, а их цвет менялся каждые пять минут.
Потом Всеобщая Мать повела нас дальше--показала Столовую, Кухню и
Больницу. В Кухне суетились 340 поваров:
они все были заняты и трудились как пчелы, а в Больнице на кроватях
лежали пациенты, но, как только человек попадал в эту Больницу, он сразу
становился не Больным, а Выздоравливающим.
Наша жизнь в Белом Дереве
Мы остались в Больнице и неделю повыздоравливали, а потом переселились
в отдельную комнату. Мы вставали когда хотели, отправлялись в Столовую и ели
все, что нам нравилось, и досыта, да и пили вволю, особенно я: мне удалось
перепробовать все винные напитки--ведь я был главный специалист по вину,
которого звали Пальмовый Пьянарь.
Мы остались без вина один-единственный раз, когда я выпробовал его к
двум часам ночи. Главный Распорядитель побежал в ту комнату, где обычно
сидела Всеобщая Мать, и расстроенным голосом доложил о происшедшем (а вина
не оказалось даже на складе). Но Всеобщая Мать дала ему бутылку--маленькую
такую бутылочку, вроде как от лекарства,-- и там на дне было немножко вина.
Когда Главный Распорядитель вернулся в Залу, мы немедленно принялись
пробовать вино -- мы его пробовали три дня и три ночи, но выпробовать досуха
так и не смогли; а ведь в бутылочке и было-то всего чуть-чуть.
А еще в Белом Дереве была Комната Игр. Я решил поиграть, но играл
плохо, и опытные игроки меня тут же обыграли--я проиграл даже деньги,
полученные за Смерть: в ту минуту мне было совершенно наплевать, что
когда-нибудь нам придется продолжать путешествие, а в дороге сбережения
могут пригодиться. Да признаться, и расхотел я продолжать путешествие и
надеялся остаться в Белом Дереве навеки.
Но однажды вечером, когда мы весело танцевали, Всеобщая Мать позвала
нас к себе и сказала, что нам пора собираться в дорогу. Нам очень не
хотелось возвращаться в лес-- из-за Страшных Существ и Дремучих Духов, и вот
мы спросили Всеобщую Мать, нельзя ли нам остаться у нее навсегда, но она
ответила, что это невозможно: она только помогает несчастным и обездоленным,
но не может их спасти навсегда, или навеки; они выздоравливают, забывают
свои невзгоды-- и уходят, а их место занимают другие. Мы ужасно огорчились и
побрели в свою комнату--думать о новых невзгодах и бедах, которые встретятся
нам на пути. Танцевать в эту ночь мы идти не захотели, а спать не могли--мы
сидели и плакали, а наутро разыскали Всеобщую Мать и сказали ей, что мы уже
собрались в дорогу, но не может ли она сама проводить нас к винарю. И она
ответила, что никак не может: ей нельзя вступать в чужие владения.
Всеобщая Мать подарила мне винтовку, а жене--дорогую и красивую одежду,
а еще она дала нам еды и питья, и lie успели мы оглянуться, как оказались в
лесу, а Огромное Дерево вдруг стало обыкновенным, и никаких дверей там не
было и в помине. Мы с женой переглянулись и решили, что спали и видели сон,
а теперь проснулись, но тут к нам подошла Всеобщая Мать, и мы поняли, что
это был вовсе не сон.
Арендатор заплатил нам последний взнос, и мы забрали у него свой Страх,
и нашли человека, купившего Смерть, и попросили принести ее, но он
отказался: сказал, что не может отдать нашу Смерть -- он ее купил навсегда и
за деньги. И вот мы взяли с собой только Страх, и Всеобщая Мать повела нас к
реке, через которую мы никак не могли перебраться -- в тот раз, когда вошли
в Огромное Дерево,-- и теперь мы опять не знали, как быть: стояли и смотрели
на Всеобщую Мать. А она подняла тонкую щепочку--тонкую, как спичка,-- и
бросила ее в воду, и сейчас же там появился узенький мостик, и он упирался в
противоположный берег. Всеобщая Мать приказала нам идти --на другую сторону,
или к дальнему берегу, сама она осталась стоять на месте, и, когда мы сошли
с мосточка на землю, Всеобщая Мать протянула руку, дотронулась до мостика, и
он исчез, а в руке у нее осталась только
тонкая щепочка. Всеобщая Мать пропела нам песню--на прощание, мы тоже
ей помахали и спели, и вдруг мы смотрим, а ее уже нет. Так рассталась с нами
Всеобщая Мать, которая помогает всем Страдающим Существам.
Вот взяли мы свой Страх и отправились в путь, но не прошло и часа после
нашего прощания, как хлынул ужасный проливной дождь--он поливал нас два часа
подряд, исхлестал и промочил до самых костей: в том лесу не нашлось никакого
убежища, или приюта, чтоб укрыться от дождя. Моя жена уставала быстрее меня,
и вот мы остановились и поели мяса--нам дала его в дорогу Всеобщая
Мать,--немного отдохнули и пошли дальше. Но, пробираясь по лесу, мы вдруг
встретили Девушку--и сразу повернули, когда ее увидели:
мы хотели потихоньку обойти ее стороной; но и она повернула туда же,
куда мы, и тогда мы остановились -- чтобы она подошла и чтобы сделать все,
как она захочет: Смерть-то мы продали и умереть не могли, а Страх--нет, и
поэтому испугались. Девушка была одета в распрекрасное платье, и, когда она
приблизилась, мы все рассмотрели: и золотые бусы, и маленькие туфельки--они
вроде отсвечивали алюминиевым блеском, и у них были высокие тонкие каблучки,
а Девушка была высокого роста и стройная, но она была
красного-распрекрасного цвета.
И вот после того как Девушка приблизилась, она спросила нас, куда мы
идем, и мы ответили, что в Город Мертвых, а она спросила, откуда мы вышли, и
мы сказали, что из Огромного Дерева, в котором живет Всеобщая Мать. Когда
Красная Девушка услыхала наш ответ, она приказала нам следовать за ней, но,
когда она приказала следовать за ней, мы испугались еще больше (Страх-то был
с нами), и моя жена проговорила так: "ЭТА ДЕВУШКА НЕ ДУХ, НЕ ЧЕЛОВЕК И НЕ
ЗВЕРЬ; А КТО ОНА ТАКАЯ, УЗНАЕТСЯ ПОТОМ".
Мы отправились за Девушкой, как она приказала, и прошли с ней, наверно,
миль около шести, и вдруг увидели Красный Лес. Все там было красное--и
деревья, и кусты, и трава, и земля, и живые существа. Как только мы вошли в
этот Красный Лес, я увидел, что моя жена стала красной-распрекрасной, но,
как только она стала красной-распрекрасной, она проговорила волшебные слова:
"КТО-БЕЗ-СМЕРТИ-ТОТ-БЕС-СМЕРТНЫЙ-А-КТО-БЕС-СМЕРТИ-ТОТ-БЕС-СМЕРТНЫИ".
"Мы и Красные Люди в Красном Городе"
Когда мы прошли примерно двенадцать миль и выбрались наконец из
Красного Леса, то увидели, что подходим к Красному Городу. Девушка подвела
нас к одному из домов--самому большому в их Красном Городе, но за время
путешествия мы очень проголодались и попросили ее дать нам еды и питья.
Девушка принесла и то и другое,--но, к нашему удивлению, и еда и вода были
красные-распрекрасные, как красная краска, а на вкус обыкновенные; мы ужасно
обрадовались и воду вылили, а пищу съели.
Красная Девушка куда-то ушла, "о, пока мы там сидели и "ели и пили, а
комнату входили Красные .Люди и разглядывали нас с превеликим изумлением.
Потом снова вернулась Красная Девушка и приказала идти за ней, и мы пошли.
Она долго водила нас по Красному Городу: все показала и привела к Королю, а
Король был тоже красный-распрекрасный. Он нас поприветствовал, и принял
хорошо, и разрешил сесть, и обо всем расспросил. Сначала он спросил нас,
откуда мы идем, и мы ответили, что от Белого Дерева, в котором живет
Всеобщая Мать. А Король сказал, что она его сестра, и мы ему поведали, как
она нам помогла и какая она мать всем Страдающим Существам. Потом Король
спросил, из какого мы города. Мы ответили, из какого, а он нас спросил,
живые мы или мертвые, и мы ему ответили: мы объяснили Королю, что мы не
мертвые, а живые.
После этого Король приказал Красной Девушке, которая привела нас к нему
во дворец, показать нам комнату, где мы будем спать, но комната оказалась
Очень Дальней Комнатой, и рядом там никто из людей не жил. И вот мы вошли в
нашу .Дальнюю Комнату и стали думать, что это значит. Что замышлял этот
Красный Король этих Красных Людей в этом Красном Городе--вот какой вопрос мы
себе задавали и до самого утра не могли заснуть: мы всю ночь обдумывали этот
вопрос.
На рассвете мы отправились к Красному Королю, сели перед ним в его
красных покоях и приготовились слушать, что он нам скажет. В восемь часов по
утреннему времени вошла вчерашняя Красная Девушка, которая привела нас к
Красному Королю, и тоже села, но сзади нас. Немного погодя Король заговорил,
и вот он поведал нам Красную Историю-- о Красных Людях, .и о Красном Городе,
и о Красном Лесе. Король сказал: "Когда-то мы тоже были людьми: в древние
времена, стародавние дни -- тогда, как известно, у каждого человека глаза
располагались на коленях (для удобства),--в те времена мы были людьми". И
еще Король сказал: "Однажды утром, когда я жил среди обычных людей, я
поставил капкан в Очень Дальнем Лесу, и вокруг этого леса не было рек -- ни
один родничок не пробивался из-под земли, а потом я отправился к Очень
Дальней Реке, и там не было поблизости никакого леса--ни деревца, ни
кустика,--и я поставил там рыбный невод. Когда наступило следующее утро, я
пошел сначала к Очень Дальней Реке, в .которой я оставил рыбную сеть, но в
сеть попалась только Красная Птица: она плавала в речке и оставалась живой.
Я .вытянул сеть и взял эту Птицу, а потом отправился к Очень Дальнему Лесу и
опять увидел, что в капкан для зверей поймалась живая Красная Рыба. А воды в
том лесу не было и в помине. Тогда я взял и сеть, и капкан, и Красную Птицу,
,и Красную Рыбу и принес их в город--показать родным. Принес я, значит, свою
добычу родным, и они увидели" Красную Рыбу, которая поймалась в капкан для
зверей, и они увидели Красную Птицу, которая попалась в невод для рыбы,. но,
когда мои родные обо всем догадались и увидели, что Красные Существа еще
живы, они мне приказали отнести их назад; и вот я взял их и поплелся
обратно.
Вот прошел я ровно половину дороги, увидел огромное те-яистое дерево и
решил, что пора отдохнуть и поесть, но пищи я с собой захватить не успел:
мои родные были очень осторожные люди и приказали мне сейчас же уходить из
города, как только увидели, кого я принес. И тогда я подумал о Красных
Существах--они были красные и всякое такое, но они пойма-лись в лесу и в
реке, а значит, их .можно было жарить и есть. Я развел костер, чтоб
приготовить обед и поесть, а потом вернуться домой, но Красные Существа
вдруг начали говорить--и это сразу же показалось мне странным,--а они
заговорили, будто они люди, и сказали, что я не должен класть. их в костер,
что Красные Существа--не такие Существа, которых разрешается совать в огонь:
их и близко-то к огню нельзя подносить,--но тут уж мне стало не странно, а
страшно. Я их, конечно, совершенно не слушал: я вынул из невода Красную
Птицу и вынул из капкана Красную Рыбу, но, пока я вынимал их из капкана и
невода, они мне угрожали, и они похвалялись, что я вовсе и не смогу положить
их в костер. Когда я услышал, как они хвастают и грозятся, я очень
испугался, а потом рассердился и взял да и запихал их поскорее в огонь.
Когда Существа оказались в огне, они мтае начали угрожать еще-больше:
говорили, что я должен их немедленно вытащить, но я им ответил, что
нисколько не должен и этого не может быть сделано вовсе. Красные Существа
уже уменьшились вдвое, по они все равно продолжали грозиться, и тогда я
собрал побольше сушняка и .навалил его в костер огромнейшей кучей, но вдруг
меня окутал удушливый дым--я чуть не задохнулся в этом Красном Дыму. И
прежде чем я выбрался из дыма на воздух, я увидел, что сделался
красным-распрекрасным, но, когда я увидел, что сделался красным, я пустился
бежать:
я помчался по лесу, но Дым все тянулся и тянулся за мной, и, когда я
наконец добрался до дому и приоткрыл дверь, чтобы спрятаться в комнате,
Красный Дым немедленно вполз в мой дом. Родители увидели, что я
красный-распрекрасный, и хотели меня вымыть,-- может, краска отмоется, но
тут я заметил, что и они стали красными, н-тогда мы в страхе пошли к Королю;
но Король и слова сказать не успел, как Красный Дым окутал весь город: он
выкраснил и людей, и домашних животных.
И вот мы мылись шесть дней подряд, но никому из нас так и не удалось
отмыться, а на седьмой день мы бесследно-исчезли и думали, что умерли, но
оказались здесь -- в этом Красном Городе на Красной Земле, но и тут мы
остались красными-распрекрасными, и все ваши домашние животные-- тоже, и по
Городу вьется Красная Речка, а вокруг повыросли Красные Джунгли.
Вскоре после того как мы умерли, или переселились, рядом с Городом
объявились Красные Существа, и они обитают в огромной норе. Каждый год
Существа выползают из норы и требуют на съедение одного человека, и теперь
мы знаем, что они Бесы Смерти. Через три дня Бесы Смерти появятся снова,
потому что истекает годовой срок, и вот мы обрадовались вашему приходу,--
может, вы согласитесь принести себя в жертву".
Так Король закончил свою Красную Историю и напоследок предложил нам
Благородную Участь: сказал, что хотим мы того или нет, но нам надо
добровольно принести себя в жертву, и тогда я обратился за советом к жене:
спросил ее, что же мы теперь будем делать? Мне ужасно не хотелось оставаться
одному и оставлять ее на съедение Красным Существам--и никто, ни один .из
этих Красных Людей не хотел отдавать свою жизнь за других, а Король ждал от
нас добровольного ответа и хотел получить его как можно скорей. И вот моя
жена проговорила так: "ИСЧЕЗНЕТ ГОРОД--ИЩИ ДЕРЕВЬЯ, И УСЛЫШИШЬ ЖЕНУ;
УСЛЫШИШЬ ЖЕНУ--ИЩИ ГОРОД, И ЖЕНА НАЙДЕТСЯ". Она говорила не то
иносказательно, не то предсказателыно, и я ее не понял, )HO все же встал,
подошел к Королю и сказал, что выйду к Красным Существам. Красные Люди стали
ликовать, но я-то надеялся остаться в живых: Красные Существа не могли меня
убить--они ведь не были знакомы с человеком, которому мы с женой продали
нашу Смерть, а раз они не знали этого человека, то, значит, не могли ее у
него перекупить.
У Красных Людей был особый обряд--для того, кто жертвовался Красным
Существам. И вот мне наголо выбрили голову и одну ее половину покрасили
красным, а другую белым--так у них полагалось. Потом все жители выстроились
в колонн , а меня, как жертву, поставили впереди, и, когда барабанщики стали
бить в барабаны, а певцы запели ритуальные песни, мне сказали, чтобы я
начинал плясать, и шествие двинулось по улицам города. Моя жена тоже ходила
по городу, но у нее был нисколько не грустный вид--как будто мы вовсе и не
собирались расставаться.
Мне пришлось проплясать до самого рассвета, а в 7.00 по утреннему
времени я взял винтовку ,и боевые припасы, которые подарила мне Всеобщая
Мать, и зарядил винтовку самой страшной пулей, а Красные Люди и Красный
Король привели меня к норе и убежали в город.
Вот они оставили меня у норы, а сами убежали, потому что боялись:
Красные Существа были Бесами Смерти и всех, кого встречали, сразу убивали.
Но моя жена спряталась неподалеку. Я стоял у норы полчаса или час, и вдруг
там послышался
ужасающий шум, как будто в норе сидело целое войско, или тыща человек,
и земля задрожала, но я только крепче сжал винтовку. Бесы Смерти были
громадными существами и. вместе выползти из норы не могли; поэтому они
вылезали один за другим, и первой появилась Красная Рыба. Я страшно
испугался, когда ее увидел, хотя и помнил, что умереть не могу:
я продал свою Смерть навсегда и за деньги, но Страх был со мной и я
ужасно боялся. А жена, как увидела эту страшную Рыбу, сразу выбралась из
своего тайного убежища и что есть духу умчалась в город.
Красная Рыба вылезала из норы, у нее была голова, похожая на черепашью,
но если бы черепаха превратилась в слона,--такая огромная голова, и с
рогами. Красная Рыба не могла ходить--она только извивалась и ползла, как
змея, да иногда еще подпрыгивала и летела, но недолго. И вокруг асей головы
у нее были глаза--они закрывались и открывались одновременно, как будто
внутри у нее кто-то сидел и то ях включал, а то выключал.
И вот она увидела меня и захохотала, и стала ко мне подползать и
перелетывать, но я уже приготовился и выстрелил ей в голову, и все равно я
боялся: я не верил в винтовку, а мои джу-джу--волшебные амулеты--потеряли
свою силу и яе могли мне помочь: они были старые и свое отслужили. Я боялся,
но я снова зарядил винтовку и снова выстрелил, и Рыба замерла, и тут я
понял, что я ее убил.
После этого я опять зарядил винтовку, чтоб, когда появится второй Бес
Смерти (Красная Птица), застрелить и его. И Красная Птица вылезла из
норы--сначала я увидел только голову и клюв, голова, наверно, весила целую
тонну, и из клюва торчали острые зубы--в фут длины, и ужасно много. Птица
заметила меня и расхохоталась, но вдруг она глянула на Красную Рыбу и
перестала хохотать, и вмиг ее проглотила, и бросилась ко мне, но я был
начеку: я выстрелил и снова зарядил свою винтовку, и на второй раз
пристрелил ее навсегда и до смерти.
Когда я расправился с Бесами Смерти, я сразу же понял волшебные слова,
которые моя жена проговорила в лесу:
я продал свою Смерть и остался без Смерти, а Бесы Смерти были смертными
Бесами--вот что значили волшебные слова, и теперь я мог их правильно
повторить: КТО БЕЗ СМЕРТИ -- ТОТ БЕССМЕРТНЫЙ, А КТО БЕС СМЕРТИ, ТОТ
БЕССМЕРТНЫЙ.
После этого я пошел к Красному Королю и сказал, что прикончил Красных
Существ; Король отправился на поле битвы, сам все рассмотрел и проговорил
так: "Ужасных Бесов убил Ужаснейший, и теперь он начнет убивать людей".
(Король подумал, что я -- Ужаснейший Бес.) Потом Король молча удалился во
дворец и рассказал своим подданным, что я хочу их убить. Красные Люди
рассердились, распалились, обер нулись огнем и спалили город -- они умели
превращаться во что им угодно. Я даже и близко к ним не смог подойти --
из-за дыма; и вот, когда огонь утих, я понял, что Красные Люди сожглись, а с
ними сгорела и моя жена; но вдруг из углей поднялись два дерева:
одно--высокое, раскидистое и с листьями--выросло в самой середине пепелища,
а другое--поменьше и со стройным стволом, но без листьев -- стояло чуть
ближе ко-мне. Деревья были красные, и вот мне подумалось, что, может быть,
Красные Люди не сгорели, а сожгли город и обернулись. деревьями. Но точно я
этого тогда еще не знал. Я хотел подойти к деревьям поближе, но они
неожиданно сдвинулись с места и стали удаляться все быстрей и быстрей -- я
не смог их догнать и потерял из виду. И еще мне послышалось, что листья
поют: не шелестят, а распевают песни -- как люди.
Мне очень хотелось найти жену, а она исчезла вместе с Красными Людьми,
и вот я пустился в новое путешествие: принялся разыскивать Красных Людей, и
вскоре мне сказали, что в далеком лесу--за 80 миль от Красного
Города--поселились какие-то Красные Люди. Я пробирался по чащобам два дня и
две иочи, но Красные Люди снова убежали: они считали, что Ужаснейший Бес,
который расправился с Ужасными Бесами" обязательно захочет расправиться и с
ними. Но я-то не был Ужаснейшим Бесом и не мог понять, чего они боятся.
Вот они бросили свои новые жилища и отправились на поиски подходящего
места, где можно устроить еще один город, да так ничего и не успели найти, а
я их нашел--но не в виде людей, а в виде двух красных-распрекрасных
деревьев.
Деревья я разыскал, а вот жену не нашел, но она меня увидела и позвала
с собой. Я услышал ее голос и пошел за деревьями--в подходящее для нового
города место.
Когда они пришли в подходящее место, я был очень далеко, потому что
отстал, но потом я тоже отыскал это место-- и увидел город с домами и
улицами, точь-в-точь такой же, как они сожгли. И вот я отправился в
королевский дворец, явился к Королю (тому самому Королю, который был Королем
у Красных Людей) и приступил к нему с вопросом, где моя жена. Король сейчас
же ее позвал, она вошла, и я вспомнил слова: "ИСЧЕЗНЕТ ГОРОД--ИЩИ ДЕРЕВЬЯ, И
УСЛЫШИШЬ ЖЕНУ; УСЛЫШИШЬ ЖЕНУ--ИЩИ ГОРОД, И ЖЕНА НАЙДЕТСЯ". Оказалось, что
это -- Предсказательные Слова, и теперь я понял их предсказателыный смысл. А
новый город был совсем не красный, и в нем жили люди обычного цвета--потому
что я прикончил Красных Существ.
Вскоре мы сдружились со всеми горожанами и как друзья надолго
поселились в их городе. Через несколько дней нам подарили дом, и Красная
Девушка (та самая Девушка, которая привела нас к Красному Королю) показала
нам, какой он большой и удобный.
О Красной Девушке моя жена сказала: "ЭТА ДЕВУШКА НЕ ДУХ, НЕ ЧЕЛОВЕК И
НЕ ЗВЕРЬ",-- и Девушка превратилась в дерево без листьев (а в большое
раскидистое дерево с листьями превратились Красные Люди и Король: люди стали
листьями, а Король--стволом).
Но Девушка снова обернулась человеком, а моя жена в свое время
досказала: "КТО ОНА ТАКАЯ, УЗНАЕТСЯ ПОТОМ". И вот мы узнали, кто она
такая,--Пляска: не Красное, а Прекрасное Существо. (А всего их было три
Прекрасных Существа--Песня, Пляска и Барабан.)
Когда Прекрасная Девушка (Пляска) узнала, что я не Ужаснейший Бес и
городу не грозит никакая опасность--ведь я расправился с Бесами Смерти,--она
послала королевского слугу к Прекрасным Существам--Барабану и Песне--с
приглашением в город на специальный праздник.
Мы не могли нарадоваться встрече--ведь в целом мире и на всей земле
никто не умеет так плясать, как Пляска, петь как Пеcня, и барабанить, как
Барабан. Кто с ними мог потя-таться? Никто. И вот подступил назначенный
день, и Прекрасные Существа прибыли в город. И когда Барабан стал себя
барабанить, люди, пролежавшие в земле сто лет, поднялись из своих упокоиных
могил и пришли слушать Барабанный бой; и когда Песня принялась петь, все
домашние животные, и лесные звери, и змеи, и всякие ползучие гады собрались
послушать Песенные песни; и когда Пляска начала плясать, все ча-щобные
существа, и дремучие духи, и горные создания, и речные твари пришли
посмотреть на расплясы Пляски; а когда Прекрасная Девушка (Пляска) и
Прекрасные Существа (Барабан и Песня) стали и барабанить, и петь, и
плясать,-- тогда все упокойные люди из могил, и жители города, и животные, и
звери, и речные твари, и змеи, и духи, и разные прочие безымянные создания
принялись плясать все разом и вместе, а змеи и другие ползучие гады--то-то
был день!--переплясали людей.
Мы плясали два дня и две ночи подряд, но наконец Барабан так себя
набарабанил, что улетел в небо, да там и остался; Песня так разлилась
песнями, что навеки превратилась в огромную реку, а Пляска плясала все
быстрей и быстрей--и вдруг застыла и превратилась в гору. После этого
упокойные люди из могил вернулись в землю и больше не встают; звери и прочие
лесные существа навсегда ушли в леса да чащобы и с тех пор не могут
танцевать с людьми; духи и разные безымянные создания удалились восвояси,
или кто куда; а люди просто разошлись по домам.
Прекрасные Существа исчезли навеки, и в наши дни мы нигде их не
встречаем -- разве что временами называем их имена; но настоящих ритмов,
песен и плясок мы больше никогда не слышим и не видим.
Мы с женой тоже ушли домой и решили пожить в этом городе подольше.
Через год я сделался богатым человеком и нанял работников, чтоб корчевать
лес. Мы расчистили три квадратные мили, и вот я решил посеять семена,
когда-то подаренные мне Некоторым Зверем,-- эти семена всходили и созревали
всего лишь через десять минут после сева, и я сделался первым богачом в
городе.
Однажды вечером, в десять часов, ко мне в дом постучался и вошел Некто;
он сказал, что слышал слово бедность (БЕДНОСТЬ), но совершенно не знает, что
это значит, а ему очень бы хотелось узнать, и вот пусть я ссужу ему сумму, а
он ее будет как должник отрабатывать.
Я спросил его, сколько же он хочет занять, и он ответил,. что 2000
каури, или 6 пенсов на английские деньги. Я посоветовался с женой, ссужать
ли ему сумму, а она сказала, что этот Некто "БУДЕТ РАБОТНИКОМ, НО СТАНЕТ
РАЗБОИ. НИКОМ"; разумеется, я не понял, о чем она говорит, и просто дал ему
6 пенсов взаймы. Он взял шестипенсовик и собрался уходить,, но я спросил,
как его зовут, и он ответил: "ДАВАЙ-БЕРИ". Потом я спросил своего должника,
где он живет, и о" мне ответил: сказал, что живет в Недоступном Лесу. Тогда
я спросил, как же его найти, и он сказал, что пусть мои работники, которые
утром идут на ферму, назовут его имя у перекрестка дорог. После этого
Должник повернулся и ушел.
Утром работники, идущие на ферму, громко крикнули:
"Давай-Бери!"--и он сейчас же отозвался песней--пропел вопрос: "Что
надо делать?" Работники ответили: "Пахать землю",-- и Давай-Бери пропел им в
ответ, чтобы они пахали свою долю днем, а он свой участок распашет ночью: на
него, мол, нельзя никому смотреть. Работники вспахали свои участки и ушли--и
больше им пахать в этот год не пришлось: остальную землю--и мою, и
соседскую--распахал и возделал Невидимый Должник.
Наутро я послал работников за дровами, и вот они снова подошли к
перекрестку, позвали Давай-Бери (Должника) и сказали, что отправляются на
заготовку дров, а Должник опять пропел им в ответ, что он сделает свою долю
работы ночью. Когда мы проснулись на следующее утро, город был завален
дровами до крыши: Должник порубил весь Ближний Лес, из Далеких Лесов он
натаскал бревен, а из Дальних Чащоб -- огромных деревьев. Мы с большим
трудом приоткрыли двери и потом целую неделю расчищали улицы.
Мне очень хотелось увидеть Должника, и вот я послал работников к
перекрестку--крикнуть, что настал парикмахерский день и моих детей пора
подстригать. Должник пропел, что поработает ночью, и работники передали мне
его ответ. Вечером я спрятал работников в доме и приказал им внимательно
наблюдать за Должником, но к восьми часам весь город уснул -- и взрослые, и
дети, и домашние животные. Вскоре явился Невидимый Должник и устроил
горожанам парикмахерскую ночь: он выволок жителей города на улицы, побрил им
головы (женщинам тоже), да еще и выкрасил их белой краской. А заодно уж он
повыбрил и домашних животных. И пока он делал свое дьявольское дело, никто
не проснулся -- вот что удивительно.
Когда подступило следующее утро, мы проснулись, увидели, что лежим на
улицах, глянули друг на друга -- и схватились за головы: оказалось, что они
выбриты да еще и покрашены. Но когда по улицам стали бегать животные с
побритыми и покрашенными белой краской мордами, на горожан напала всеобщая
паника: они решили, что в город явилась новая беда, или еще одно Страшное
Существо.
Пришлось мне объяснить горожанам, в чем дело, но тогда они принялись
выгонять меня из города, а я стал размышлять, как бы их задобрить, и вот
придумал доброе дело: отправил работников к Должникову перекрестку, чтоб они
объявили охотничий день. Давай-Бери ответил по-обычному, а к утру завалил
весь город мясом, и горожане перестали на меня сердиться.
И все-таки мне ужасно хотелось узнать, кто же он такой, мой Невидимый
Должник, да и вообще пора его было накормить: ведь работать он работал, а
еды не получал. Как раз к тому времени подоспел урожай, и вот я послал
работников к перекрестку--объявить, что, если Должник проголодался, он может
взять себе немного зерна.
Но для меня-то он был обыкновенным должником, а для Лесных
Существ--Великим Владыкой. Как главный распорядитель Чащобного Мира он
посылал своих подданных отрабатывать долг, и, когда я пообещал ему немного
зерна, а он переобещал его своим подчиненным и каждый из них собрал свою
долю, в полях не осталось ни одного колоса: Лесные Существа унесли все
зерно--не только у меня, но и у моих соседей.
Тут-то я и вспомнил предсказание жены, которая говорила, что этот Некто
"БУДЕТ РАБОТНИКОМ, НО СТАНЕТ РАЗБОЙНИКОМ". Наутро мои соседи отправились в
поля, увидели, что весь их урожай украли, и сразу догадались, кто это
сделал,-- лесные, или разбойные, подданные Должника.
В том городе все жители выращивали зерно, и вот оказалось, что обобран
весь город. Горожан ограбили Лесные Существа, которые подчинялись Великому
Владыке, но Великий-то Владыка был моим должником,-- и поэтому жители
рассердились на меня: ведь у них совсем не осталось зерна--ни на продажу, ни
для пропитания детей, ни семенного. (Лесные Существа обокрали и меня, но не
мог же я рассказывать об этом соседям.)
Вот увидели горожане, как их обобрали, и стали призывать друг друга в
Армию--чтоб выгнать меня из города и отомстить за урон, который нанесли им
Лесные Существа, подданные моего Невидимого Должника. Я спросил у жены, что
те перь будет, и она ответила: "АРМИЯ РАЗБЕЖИТСЯ, А ДВА ЧЕЛОВЕКА ОСТАНУТСЯ В
ГОРОДЕ"--моя жена опять заговорила предсказательно. Горожане не хотели
воевать в своем городе, потому что боялись перестрелять детей, и вот мы не
стали убегать в леса, или в поля сражении, а заперлись дома. Но что делать
дальше, я придумать не мог, и жена напомнила мне про Давай-Бери: он был
разбойником и Великим Владыкой, но пока еще оставался моим должником. Я
сейчас же послал работников к перекрестку и наказал им прокричать задание
Должнику--идти войной на Армию горожан, которая соберется через два дня.
Должник идет на горожан войной
Но днем Должник ничего не делал -- он явился на войну в два часа ночи и
развязал с горожанами полуночный бой. К утру Должник и его разбойные
подданные разгромили и разогнали Армию горожан, а сами удалились в леса и
чащобы. Мы тоже не захотели оставаться в городе, собрали пожитки и
отправились в путь. Так закончилось наше Красное Приключение. Мы снова
двинулись к Городу Мертвых, в котором обитал покойный винарь, и опять нам
пришлось пробираться по лесу, но он был не очень густой и дремучий, а
Страшных Существ там и вовсе не встречалось,
Жена сказала, что нам нельзя останавливаться, пока мы снова не придем в
то место, где впервые встретили Красную Девушку, которая отвела нас к
Красному Королю,-- а это получалось пятьдесят миль. И вот мы путешествовали
два дня и две ночи, а когда пришли в назначенное место, то устроили привал и
два дня отдыхали.
Отдохнув, мы снова пустились в путь и прошли по лесам девяносто миль,
но вдруг заметили под деревом человека с большой и по виду тяжелой корзиной.
И моя жена проговорила так: "ПОЛНАЯ КОРЗИНА ОБЕРНЕТСЯ ОБМАНОМ, И БУДЕТ
СЕМИДНЕВНЫЙ ПРЕДСМЕРТНЫЙ ПРАЗДНИК, КОТОРЫЙ КОНЧИТСЯ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ".
Когда мы спросили у человека с корзиной, не знает ли он дорогу к Городу
Мертвых, он радостно ответил, что прекрасно знает, а сейчас как раз туда и
идет. Я сказал, что-пусть бы мы пошли вместе с ним, а он ответил, что вообще
это можно, но тогда пускай мы несем корзину. Я не знал, чем его корзина
наполнена, только видел, что она наполнена доверху, а Корзинщик не позволил
мне в нее заглянуть и потребовал, чтоб я нес ее до города на голове. И
попробовать, сколько она весит, не дал. Моя жена сказала, что это кот в
мешке-и мы не желаем его покупать, но Корзинщик ответил, что вовсе не кот и
теперь уж, хочу я того или нет, мне придется нести корзину до города, а
иначе он не станет нас туда провожать
Принялись мы думать, как же нам быть, и тут мне вспомнилось, что я
вооружен: старинной саблей и боевой винтовкой. Я решил попытаться поднять
корзину, и если она окажется слишком тяжелой, а Корзинщик попробует помешать
мне ее сбросить, то корзину я все равно--что бы в ней ни лежало-- швырну на
землю, а Корзинщика пристрелю.
И вот я попросил хозяина корзины помочь мне поднять ее, но он отказался
и сказал, что руки двух разных мужчин не должны прикасаться к корзинному
грузу. Я спросил Корзинщика, какой это груз, а он ответил, что как раз
такой, о котором двое знать не должны. Тогда я положился на свое оружие:
решил считать винтовку безотказной, а саблю надежной -- я поднял
корзину и осторожно умостил ее у себя на голове.
Вот, значит, поставил я корзину поудобней, а груз оказался очень
тяжелым: он весил, как тело упокойного человека, но я-то нес его без всякого
труда. Хозяин корзины пошел вперед, а мы с женой отправились за ним.
Когда мы одолели 36 миль, показался город, но не Город Мертвых: мы не
знали, что Корзинщик сказал нам неправду, говоря, куда он держит свой путь,
и корзинный груз был вовсе не груз, а мертвое тело упокойного принца --
Корзинщик случайно убил его на ферме и решил разыскать кого-нибудь в лесу,
чтоб убийцами считались люди из леса.
"Убийца, мудрый Король и мы"
Корзинщик, убивший принца на ферме, знал, что если Король догадается,
кто убил его сына (принца), то нрикажет отомстительно казнить убийцу, а
Корзинщик не хотел подвергать себя казни, и, когда мы вошли в город (не
Город Мертвых), он обманно сказал, что ему придется ненадолго отлучиться, а
сам поскорей побежал во дворец и объявил Королю, что принца убили и убийцы
доставлены из леса в город. Король призвал тридцать прислужников и приказал
им привести нас
к. нему во дворец. Едва мы вступили в королевские покои, Король сразу
заглянул в корзину и, как только увидел убитого принца, приказал запереть
нас в Тюремную Комнату.
На рассвете Король приказал своим слугам вымыть и одеть нас в лучшие
одежды, посадить на лошадь и возить по городу--пусть мы семь дней
понаслаждаемся жизнью, а потом он казнит нас как убийц его сына. Но никто не
узнал этих мыслей Короля -- ни мы, ни слуги, ни Обманный Корзинщик.
Слуги все исполнили по королевскому приказу: вымыли и одели нас в
дорогие одежды, а лошадь украсили в дорогие убранства, и вот мы принялись
разъезжать по городу, а слуги запели и забили в барабаны--и так продолжалось
шесть дней подряд.
Утром седьмого (последнего) дня мы выехали в город, добрались до
центра, и там нас увидел Обманный Корзинщик. Корзинщик мигом спихнул нас с
лошади, залез на нее сам
и объявил слугам, что он-то и есть настоящий убийца, которыи убил
принца на ферме. Он сказал, что боялся отомститель- ной казни и поэтому
привел подставных убийц, но раз уж X Король обрадовался убийству, и одел
убийц в дорогие одежды" и украсил их лошадь в дорогие убранства, и приказал
возить по городу с песнями, то пусть это будет взаправдашний убийца.
(Корзинщик думал, что Король обрадовался.)
Слуги услышали слова Корзинщика, повели его во дворец и предъявили
Королю. Король спросил его, кто он такой, и Корзинщик повторил всю историю
сначала: сказал, что он-- настоящий убийца, который убил принца на ферме, но
не хотел подвергаться отомстительной казни и показал на нас как на лесных
убийц. Тогда Король повелел своим слугам одеть Корзинщика в лучшие одежды и
с барабанным боем возить его по улицам--до пяти часов вечернего времени.
Слуги принесли дорогие одежды -- Корзинщик оделся, вскочил на лошадь, и,
пока он гарцевал на лошади по улицам, он смеялся и от радости подпрыгивал в
седле. Но в пять часов по вечернему времени его отвезли в специальный лес,
предназначенный для королевских отомстительных казней, и убили, а труп
пожертвовали богам.
Полная корзина обернулась обманом, и был семидневный предсмертный
праздник, который кончился жизнью и смертью:
жизнью для нас и смертью Корзинщику--так предсказала моя жена, и вот
все вышло по ее предсказанию.
Мы прожили в городе пятнадцать дней, а на шестнадцатый сказали Королю,
что уходим--снова отправляемся на поиски винаря. Король одарил нас подарками
и напутствием-- рассказал, как добраться до Города Мертвых.
Мы собрались в дорогу и шли десять дней, а на одиннадцатый увидели
Город Мертвых--до него оставалось миль сорок пути. Когда мы издали глянули
на город, то решили, что" доберемся до него за день, но ничего подобного: мы
шли неделю, а город казался все таким же далеким, как будто о" непрерывно
отступал назад. Мы не знали, что живым туда входить запрещается и им следует
подбираться к городу ночью, но вскоре жена проведала эту тайну и сказала,
что нам надо дождаться ночи.
Мы отправились в город в ночной темноте, и оказалось, что ходу до него
-- час. Но в город мы ночью входить не стали: ведь это был неведомый и чужой
нам город.
В Городе Мертвых
Мы вступили в город рано поутру и принялись расспрашивать про моего
винаря, который свалился с пальмы и умер. Мертвые спросили, как его зовут, и
я сказал, что его звал" БЕЙТИ--пока он не умер и жил в моем городе; но
посмертного имени винаря я не знал.
Назвал я им живое имя винаря и сказал, что он умер, свалившись с
пальмы, но мертвые ничего мне на это не ответили--они просто глядели на нас
и молчали. Глядели они, глядели, и прошло минут пять, и вдруг один мертвец
задал мне-вопрос--спросил, откуда мы к ним явились. Я ответил, что мы не
явились, а пришли--из города, в котором жил мой винарь. Мертвец спросил, где
этот город, и я ответил, что очень далеко. Тогда мертвец задал еще один
вопрос--спросил, кто обитает в нашем городе, и я сказал, что живые люди. Но
едва он услышал, что мы -- живые, он стал прогонять нас из Города Мертвых,
говоря, что живым у них делать нечего.
И вот стал нас мертвец прогонять, но я взмолился, чтобы он подождал и
разрешил мне повидаться с упокойным вина-рем. В конце концов мертвец
согласился и показал нам дом,-где обитал винарь, но, как только мы
повернулись к мертвецу спиной, а лицом -- к дому упокойного винаря, горожане
угрюмо и зловеще забормотали, потому что мы нарушили их главный закон --
ходить только спиной вперед.
Увидал мертвец, что мы двинулись вперед, и приказал нам немедленно
убираться из города: он сказал, что вперед у них ходить запрещается, и если
мы хотим навестить винаря, то" должны двигаться, как все мертвецы,-- назад,
а иначе он выгонит нас вон. Мы послушались и осторожно попятились к вина-рю,
но я не умел ходить по-мертвецки, споткнулся и, стараясь. не свалиться в
яму, которая была вырыта посредине улицы,. повернулся и нечаянно посмотрел
вперед--в ту сторону, где-стоял дом упокойного винаря. Мертвец опять ужасно
разозлился и сказал, что больше он этого не потерпит,--мне снова пришлось
его умолять и упрашивать. Но, споткнувшись, я сильно ободрал себе ногу и
решил остановиться, чтобы унять кровь. Мертвец заметил, что мы остановились,
подошел поближе и спросил, в чем дело. Я показал ему на ободранную об камень
ногу, но когда он увидел живую кровь, то больше вообще не стал
разговаривать: схватил нас и насильно выволок из города. Пока он волок меня
с женой по улицам, мы пытались еще раз его умолить, но он сказал, что не
желает нас слушать. Оказалось, мертвые ненавидят кровь: не хотят на нее
смотреть, да и все тут; а мы с женой об этом не знали.
И вот мертвец уволок нас из города, а сам отправился в дом винаря и
сказал, что к нему явились живые. (А нам мертвец приказал ждать.)
Винарь пришел через несколько минут, и я сразу заметил,-что он ходит
по-мертвецки: спиной вперед, а лицом назад. И вот он поприветствовал нас
приветствием мертвых, но мы с женой были живые, а не мертвые,-- мы стояли и
молча глядели на винаря, потому что не понимали упокойных приветствий.
Винарь догадался, что мы живые, а значит, не сможем жить" в его доме, и
тогда, прежде чем начать разговор, он построил нам жилье и ушел в город.
Немного погодя винарь возвратился -- с едой и десятью бочонками вина.
За время путешествия мы страшно проголодались и поэтому сначала наелись до
отвала, а потом опять навалились на еду--и ели, пока совсем не объелись. Но
когда я попробовал пальмовое вино, то понял, что не могу от него оторваться,
и .выпил залпом все десять бочонков.
После угощения мы приступили к совместной беседе, и вот сначала
заговорил я и рассказал винарю, что, когда он умер, мне тоже захотелось
поскорей умереть и отправиться за ним;
но я не мог умереть. Друзья, увидев, что у меня нет вина и мне больше
не надо помогать его пробовать, совсем перестали ко мне заходить, и, если я
встречался с другом на улице и приглашал его в гости, он обещал прийти, но
никогда не выполнял своего обещания.
И вот я задумался, что же мне делать, и решил отыскать посмертное
место, в котором собираются упокойные люди, и упросить его (ушедшего винаря)
вернуться в город моего отца.
На следующее утро я отправился в путь и везде -- во всех городах и
селениях--расспрашивал жителей про посмертное место, или про него
(упокойного винаря), но мне никто ничего не рассказывал, пока я не проявлю
всенасветемогущество; я охотно проявлял всенасветемогущество, а мне опять
ничего не говорили.
И только старейшина одного из городов, отец моей жены, выполнил
обещание: сказал, что он (мертвый винарь) живет, или обитает, в Неведомом
Месте.
Тут я представил свою жену винарю и рассказал, как я спас ее от
Зловредного Зверя и как она стала моей женой, а ее отец, старейшина города,
сначала не хотел выполнять обещание и рассказывать, где он (винарь) обитает,
но потом рассказал и отпустил нас с миром.
И еще я поведал упокойному винарю о трудностях путешествия к Городу
Мертвых, в который не ведет ни одна дорога, рассказал, как мы шли по лесам
да чащобам, а иногда даже перебирались с дерева на дерево и многие дни не
ступали на землю.
Я сказал, что искал его десять лет и теперь ужасно радуюсь встрече, но
буду радоваться в 1000 раз больше, если он согласится вернуться домой.
Когда я закончил свой печальный рассказ, винарь не вымолвил ни единого
слова,-- он встал, молча удалился в город и принес двадцать бочонков вина.
И вот я выпил, а винарь заговорил и поведал о своих посмертных
скитаниях. После смерти он отправился в Неведомое Место: только что умершие
упокойные люди не могут идти прямо в Город Мертвых, а должны научиться
посмертным правилам. Он провел в Неведомом Месте два года и, когда
окончательно привык быть мертвым, пришел в Город Мертвых к остальным
мертвецам. Но пока он учился и тренировался на-мертвого, он забыл, как и
почему умер.
Я объяснил винарю, что он умер от ушибов, свалившись в воскресенье с
высокой пальмы, и он сказал, что если это так,. то, значит, он тогда немного
перевыпил.
Винарь рассказал, что в ночь своей смерти он приходил к нам в дом и со
всеми заговаривал, но никто его не слышал, и никто его не видел, и никто ему
не отвечал,-- и наутро он ушел. И еще он сказал, что в Городе Мертвых живут
только мертвые -- и белые и черные,-- а живым там совсем нельзя появляться:
законы живых не годятся для мертвых, а посмертные правила не подходят живым.
Винарь сказал, что с нами не пойдет: мертвецам не разрешается селиться
с живыми, но все, что есть в их Городе-Мертвых, он может мне подарить, или
просто дать.
И вот, когда винарь закончил рассказ, я припомнил все наши лесные
невзгоды, и мне стало жалко нас с женой до слез -- я даже не смог
отпробовать вина, которое -в тот момент протягивал мне винарь. Но я уже и
сам прекрасно понимал, что живые люди не уживутся с покойником: слишком
несхожие у них законы.
В пять часов по вечернему времени винарь снова принес нам еду, но к
восьми часам он вернулся в город. На следующее утро он пришел опять и принес
пятьдесят бочонков вина; вино-то я тут же и немедленно выпил, но винарь все
не соглашался отправиться с нами, а моя жена начинала волноваться и хотела
уйти как можно скорей. Я сказал винарю, что нам пора уходить: жена
волнуется, и он дал мне ЯЙЦО. Он наказал беречь его пуще золота и сказал,
что, когда я возвращусь домой, мне следует хранить это яйцо в шкатулке,
потому что у "его одно назначение--давать мне все, чего я ни пожелаю, и,
если я захочу попользоваться яйцом, мне надо положить его-в чашу с водой и
сказать вслух, чего я хочу. Потом винарь показал нам дорогу, по которой в их
город приходили мертвые,-- это была самая короткая дорога.
Мы прожили у винаря три дня и три ночи, а на четвертый день отправились
домой -- вернулись к моему родовому городу, из которого я ушел десять лет
назад. Пока мы путешествовали по Дороге Мертвых, нам встречались тысячи
упокойных людей, и, когда они видели, что мы идем вперед, или им навстречу,
они бросались в лес и выходили на дорогу за нашей спиной; а еще они
раздраженно и ненавистно верещали--им не нравилось, что мы не мертвые, а
живые. Упокойные люди-совсем не разговаривали, но каждый неразборчиво и
бессловесно бормотал, а некоторые сами себя отпевали. У них были дикие
белесые глаза, а одежды--белые и без единого пятнышка.
Мертвые дети на дороге мертвых
В два часа по полуночному времени мы встретили 400 мертвых детей,
которые пели погребальные песни, а шли и маршировали, словно солдаты. Но
дети не стали убегать в лес, как убегали, увидев живых, взрослые,--дети
держали в руках дубинки, и, когда м.ы посторонились, чтобы мирно их
пропустить, они с бормотанием погнались за нами, а мы без оглядки помчались
в лес и даже не вспомнили о лесных опасностях: эти дети показались нам
страшней, чем самые свирепые Лесные Существа.
Дети и в лесу пытались нас поймать, но вдруг мы наткнулись на огромного
человека с висящей через плечо громадной корзиной, и, едва он заметил, что
мы бегаем по лесу, он
нагнулся и загнал нас с женой в корзину--так рыбак загоняет маленьких
рыбок в сеть,-- а мертвые дети вернулись на дорогу.
Вот загнал нас Великан в свою громадную корзину, и мы "оказались среди
множества существ, но, как они выглядели, я запомнить не смог, потому что
Великан, огромно шагая, уносил нас в лес все дальше и глубже. Мы пытались
вылезти по
стенам корзины--карабкались вверх изо всех наших сил, но непрерывно
срывались и падали на дно: корзина была вся оплетена канатами, стенки
высоченные, а сама круглая-- :200 футов в поперечнике, на 45 существ. Мы не
знали, куда нас Великан несет, и не ведали, к каким он относится созданиям,
но, главное, нам было совершенно неизвестно, собирается он нас убить и
съесть или нет.
"Мы боялись прикоснуться к существам в корзине"
Мы боялись прикоснуться к существам в корзине: у них была шершавая, как
наждак, кожа (а где не шершавая, там густоволосатая), да еще и ледяная, а
дыхание--раскаленное;
и они не произносили ни единого слова.
Великан огромно шагал по лесу, и корзина ударялась о корни деревьев,
потому что очень низко свисала с плеча, а Великан все шел и тоже молчал.
Потом он встретил другого Великана и, не сказав ни слова, швырнул ему
корзину; тот ее поймал и бросил обратно--так они кидались корзиной минут
восемь, а потом снова молча разошлись, и наш Великан все
шел да шел, и к закату он отшагал миль, наверное, тридцать.
"Трудно приветствовать друг друга в корзине..."
Трудно приветствовать друг друга в корзине, еще труднее .описать друг
друга, но труднее всего смотреть друг на друга, неожиданно выпадая из
корзины на землю.
В восемь часов по утреннему времени Великан подошел к своему жилью,
перевернул огромную корзину вверх дном и неожиданно высыпал всех нас на
землю.
Тут мы наконец разглядели существ, которые вместе с нами сидели в
корзине, и рассмотрели поймавшего нас Великана:
у него была огромная круглая голова--десять футов в диаметре и похожая
на горшок, глазами он мог глядеть во все стороны, потому что они были как
громадные чаши и поворачивались сами по себе, без головы; а уж такие зоркие,
что трудно и поверить: Великан мог рассмотреть малюсенькую булавку, лежащую
в траве чуть не за три мили; и ни один башмак, где его ни ищи, ни за что бы
не налез на великанью подошву: у него были ноги, как дворцовые колонны, и
поэтому он так быстро ходил по лесу.
Описание существ, сидевших в корзине, будет таким:
по высоте они низкие -- меньше трех футов; кожа кое-где шершавая, как
наждак, кое-где волосатая и везде ледяная; но дыхание--горячее, как
раскаленный пар; руки--длинные, почти до земли; кисти--пять дюймов в
толщину, но короткие, и ва внутренней стороне--костяные когти; ноги похожи
на бетонные блоки; а из себя существа ни на кого не похожи-- ни на людей, ни
на духов, ни на лесных животных; но зато смотреть на них--страшнее
страшного.
Мы совсем не понимали языка этих существ, потому что сначала они все
время молчали, а заговорив, стали трезвонить, как церковные колокола.
Бегали существа так, что не догонишь, но их блочные ноги стучали и
топотали--хоть на твердой, хоть на мягкой земле,-- как по настилу, который
прикрывает бездонную пустоту.
И вот, как только мы выпали из корзины и разглядели этих Малых
Страшненьких Существ--их было девять,--мы закрыли глаза, потому что боялись
на них смотреть. Но Великан погнал нас в другое место, открыл запертый на
замок холм, приказал нам войти туда, спустился сам и снова запер крышку
холма. Мы не ведали, что же он собирается сделать-- убить ли нас, съесть
ли,--но оказалось, нет: он просто захватил нас в лесу как рабов. В холме уже
обитало много существ--до того странных, что я не берусь их описывать.
Наутро Великан отворил холм и послал работников возделывать поля. Я,
моя жена и девять Существ, которых Великан принес вместе с нами, попали на
одно совместное поле, и вот как-то во время работы одно из девяти
Страшненьких Существ оскорбило меня на своем языке--языка я не знал, но
оскорбление понял. И принялись мы сражаться не на жизнь, а на смерть. Но как
только остальные Страшненькие Существа увидели, что мы бьемся не на жизнь, а
на смерть, они тоже пришли и стали ждать своей очереди. Я убил первого--
вышел второй, убил второго--вышел третий; так мы бились весь день подряд, и
я убил всех Страшненьких Существ, кроме их главного и великого Чемпиона. Вот
начали мы биться с Великим Чемпионом, и он стал обдирать меня наждачной
кожей и драть костяными ладанными когтями. Я облился кровью, но собрал все
силы и попытался сбить Чемпиона с ног, но не сумел,. и тогда он сам меня
сбил, и я сейчас же потерял сознание. Умереть-то я не мог: я ведь продал
свою Смерть, но сознание потерял и в себя не приходил.
Моя жена, едва мы приступили к сражению, спряталась за деревом
Неподалеку от поля. Чемпион Существ сбил меня с ног, пригляделся, увидел,
что я не встаю, и отправился к специальному лечебному растению. (А моя жена
все, конечно,. видела.) Вот срезал он с растения 8 лепестков, подошел к
Существам, которые умерли, сжал лепестки обеими ладонями-- так, что из
лепестков стал сочиться сок, и смазал этим соком-глаза Существам. Существа
ожили, вскочили на ноги и затопотали к Великану, нашему хозяину,-- доложить
о том, что с ними приключилось. Как только Существа утопотали к Великану,
моя жена срезала лечебный лепесток, сдавила его ладонями над моими глазами,
и, едва лечебный сок попал мне в глаза, я пришел в сознание и вскочил на
ноги.
Моя жена, выходя утром из холма, собрала наши вещи-и ухитрилась их
вынести,-- и вот мы стремглав побежали по-лесу, и хозяин не успел еще узнать
о случившемся, а мы уже-были далеко-предалеко. Так мы спаслись от огромного
человека, который загнал нас, как рыб, в корзину.
Вот, значит, удрали мы от хозяина-Великана и бежали по" лесу два дня и
две ночи,-- чтобы он не смог перезахватить нас снова. На третий день мы
добрались до дороги, с которой нас прогнали мертвые дети. Но путешествовать
по этой дороге мье не решились--из-за детей с дубинками и всякого такого.
"Путешествовать по лесу очень опасно, но идти по дороге мертвых --
опасней"
И пустились мы в путь по придорожному лесу--чтоб нас не увидели мертвые
дети и чтоб не заблудиться в Дальних Чащобах.
Когда прошло около двух недель, я стал подыскивать особые растения--для
изготовления волшебных амулетов джу-джу.. Вскоре я нашел подходящие растения
и приготовил четыре сорта амулетов, которые могли предохранить нас от
опасностей,. когда бы и где бы мы с ними ни встретились.
Как только я изготовил волшебные амулеты, мы перестали бояться Дремучих
Духов и пошли по лесу без всякого страха. Но однажды вечером нам
повстречалось Голодное Существо--оно всегда стонало "голодно, голодно",--и,
едва это Голодное Существо нас заметило, оно помчалось к нам, ломая деревья.
Когда оно приблизилось до пяти футов, мы остановились и хорошо его
рассмотрели, но нам-то было ни капли не
У страшно: ведь в руке я держал волшебный амулет, а Смерть Щ. мы
продали навсегда и за деньги. Существо все стонало "голодно, голодно,
голодно", а подойдя, спросило, что мы ему дадим, но На., у нас у самих были
только бананы, да и то неспелые и поэтому У несъедобные. Тем не менее мы
дали Существу бананов, и оно . проглотило их, почти не заметив, а потом
опять стало кричать свое "голодно" -- оно кричало так жалобно и
пронзительно, что мы не выдержали, распаковали наши вещи и принялись искать
что-нибудь съестное, но нашли только сухой и залежавшийся боб; едва мы
вынули боб из корзины, Существо схвати-- ло его и мгновенно съело, а потом
заорало еще жалостней и ужасней: "Голодно-голодно-голодно-голодно!"
Тут мы догадались, что Голодное Существо вообще никогда не может
насытиться, и, даже сожрав всю еду на земле, оно "гут же завопило бы
"голодно-голодно", как будто оно не съело всю еду на земле, а, наоборот,
пять лет сидело без пищи.
И вот мы рылись в своих вещах--может, мы найдем ему какую-то еду--и
уронили подаренное винарем яйцо. Существо сразу же его углядело и захотело
проглотить, да не тут-то
было: моя жена успела подобрать его первая.
Увидело Существо, что яйцо ему не досталось, и принялось переругиваться
с моей женой--оно ругалось и выкрикивало "голодно, голодно", а потом
сказало, что проглотит жену. Но когда оно сказало, что проглотит жену, я
понял: это--Опасное Существо, вынул один из своих новых амулетов, превратил
же- ну вместе с вещами и оружием в деревянную куклу и положил
в карман. Существо подозрительно на меня посмотрело и потребовало
предъявить ему куклу для осмотра: оно никак не могло понять, куда это вдруг
исчезла моя жена, и спросило, ме обратил ли я жену в куклу. Пришлось мне
предъявить Существу куклу, но я показал ему, что кукла -- деревянная и
поэтому не может быть женой человека, а если и похожа на мою жену, то
совершенно случайно и только с виду. И вот Существо вернуло мне куклу, я
положил ее в карман и двинулся вперед, а Существо все равно добежало за мной
и захныкало: "Голодно-голодно-голодно", но я не обращал на него внимания.
Минут через пятнадцать Существо остановилось и снова потребовало
предъявить ему куклу. Оно разглядывало ее 20 минут и опять спросило, не моя
ли это жена. Я ответил Существу, что ничего подобного и что кукла только с
виду напоминает жену, и оно опять отдало мне куклу, и я пошел дальше, а
Существо--за мной. Оно плелось позади и вопило "голодно", и, когда мы
одолели около двух миль, Существо в третий раз потребовало куклу.
Оно рассматривало куклу 50 минут, а потом сказало, что обманщик,
положило куклу в рот и мгновенно проглотило. И вот я остался без жены и
оружия (но волшебные амулеты были при мне).
Голодное Существо проглотило куклу и заорало "голодно" и помчалось в
лес, но ведь кукла-то и правда была не кукла, а жена, и жена пострадала для
спасения яйца, а раньше она делила со мной несчастья и невзгоды, которые мы
терпели по дороге к винарю,--я стоял и думал, что должен ее спасти, но, пока
я стоял и размышлял и раздумывал, Существо орало "голодно" и удирало все
дальше и вскоре почти совсем скрылось за деревьями.
Вот увидел я, что Существо убегает все дальше, унося в животе мою жену
(куклу), и решился спасти ее во что бы то ни стало--я помчался по лесу за
Голодным Существом, догнал его и потребовал куклу назад, но Существо
отказалось мне ее отдавать: оно бежало по лесу и горланило "голодно" и не
обращало на меня никакого внимания.
В животе у Голодного Существа
Я сказал себе, что убью Голодное Существо, а если надо, то и умру
вместе с ним, но жену у него в животе не оставлю, и приготовился биться не
на живот, а на смерть. Но Голодное Существо не умело биться -- оно ведь
все-таки не было человеком, и вот оно воскликнуло "голодно-голодно", вмиг
меня проглотило и побежало дальше.
Но волшебные амулеты были при мне, и я быстренько превратил куклу в
жену, и в руке у жены оказались наши вещи, а среди вещей -- винтовка и
сабля. Я зарядил винтовку и выстрелил вверх, но мы находились в животе у
Существа, и получилось, что я выстрелил ему в позвоноч-ник. Существо
пробежало еще несколько ярдов, но я опять зарядил винтовку и выстрелил
вверх, и Существо упало. Потом я взял свою старинную саблю, разрезал
Голодному Существу живот, и вот мы с женой вышли на волю, а Существо издохло
от насильственной смерти, но описать его я все равно не могу, потому что,
когда мы оказались на свободе, был самый темный полуночный час и нам ничего
не удалось разглядеть. Так мы спаслись от Голодного Существа.
Мы снова стали пробираться к дому, или в тот город, где я жил до
путешествия, но Голодное Существо унесло нас в лес, и мы не нашли Дорогу
Мертвых. И пришлось нам опять продираться сквозь чащобы, но через девять
дней мы пришли в город, который населяли Помешанные Люди: они издавна мешали
друг другу жить--так мешали, что наконец помешались.
В дороге моя жена серьезно заболела, и, когда мы вступили в Помешанный
Город и один почти что нормальный человек пригласил нас в дом как прохожих
странников, я принялся лечить, или врачевать, жену, и лечение стало
продвигаться успешно.
В том городе был свой Родовой Суд, и я посещал его, чтобы слушать Дела,
но, к моему изумлению, через несколько дней меня вызвали в Суд и определили
Судьей -- я должен был рассудить Дело о фунте.
История Одолжения получилась такая:
жили два друга, и один был Заимщик--он занимал деньги и тем кормился, а
больше он ничего и никогда не делал; и вот i он занял у своего друга фунт.
Через год его друг, одолживший фуит, попросил возместить занятую сумму
(фунт), но Заимщик наотрез отказался: он объявил, что никогда не отдает
долги и всю жизнь, с рождения, только тем и занимается, что занимает деньги
и никогда их не возвращает,--а иначе ему было бы не на что жить. Когда его
друг, одолживший фунт, услышал такой безденежный ответ, он не сказал ни
слова и вернулся домой. Но вскоре до него дошла информация, что в городе
объявился Долгособиратель, который собирает любые долги, как бы долго
Заимщики ни тянули с отдачей. Заимодавец поспешил к Долгособирателю и
поведал ему про годовалый долг: рассказал, что Некто занял у него фунт--год
назад, а отдавать не желает. После этого они вдвоем отправились к Заим-щику,
и Заимодавец показал Долгособирателю его дом, а сам спокойно побрел
восвояси.
Вот Долгособиратель постучался к Заимщику и потребовал к выдаче занятый
долг, но Заимщик сказал, что он (Заимщик) ни разу в жизни не отдавал долгов,
а Долгособиратель на это ответил, что ЕМУ всегда отдают долги и, с тех пор
как ОН (Долгособиратель) приступил к работе по получению долгов, никому не
удавалось остаться Неплательщиком. И еще он сказал, что собирать долги--его
профессия и от нее он кормится.
Короче говоря, стали они драться. Но они дрались так свирепо и люто,
что прохожий человек, оказавшийся рядом, остановился и сначала подошел
поближе, а потом всерьез заинтересовался боем и поэтому не стал разнимать
дерущихся. И вот они дрались .ненавистно и страшно, и прошел час, но никто
не побеждал, и тогда Заимщик, одолживший фунт, вынул из кармана
нож-складенец, пырнул себя в живот и мгновенно умер--он не хотел отдавать
фунт, а победить не мог и решил зарезаться и спастись на небе.
Вот, значит, увидел Долгособиратель, что Заимщик зарезался, а долга не
отдал, и теперь уж деньги на земле не получишь,-- а раньше с ним
(Долгособирателем) такого никогда и нигде не случалось: он умел собирать
любые долги,-- и решил, что раз он не получил долг здесь, то ему надо
немедленно отправляться на небо-и требовать занятый долг там, чтобы не было
разговоров о Долгонеплательщиках, которые спасаются от долгов на небе. И вот
Долгособиратель поднял нож Заимщика, зарезался и отправился за долгом на
небо.
Прохожий человек, наблюдавший за дракой, решил обязательно досмотреть
ее до конца -- ему было очень, очень интересно,--и вот он подпрыгнул высоко
в воздух, рухнул на землю и мгновенно умер--для того чтобы увидеть окончание
драки.
Когда я выслушал историю про фунт, мне предложили рассудить, кто был
преступник--Долгособиратель, прохожий свидетель, Заимщик фунта или
Заимодавец.
Сначала я признал виновником свидетеля -- ведь он не попытался разнять
дерущихся,--но потом вспомнил, что каждый из бойцов отстаивал дело, от
которого кормился. Нет, нельзя было осудить свидетеля: не мог он вмешиваться
в чужие дела;
но бойцов мне тоже не хотелось осуждать: ведь они сражались за кусок
хлеба, или за дело, от которого жили. - Но судейские люди требовали ответа,
и вот я два часа обдумывал это Дело, а потом отложил заседание на год.
Когда заседание закрылось, или кончилось, я отправился домой лечить
жену, и лечение опять успешно продвинулось, но через 8 месяцев после первого
Дела Помешанные опять призвали меня в Суд и назначили рассудить вот какое
Дело:
один Помешанный Человек из их города взял себе в жены трех разных
женщин, и жены так полюбили Помешанного, что ходили за ним по пятам как
привязанные; а Помешанный тоже их очень любил.
Однажды Помешанный собрался в дорогу--он решил отправиться в Отдаленный
Город, и три его жены пошли вместе с ним. Они долго пробирались ло лесам и
чащобам, но вдруг Помешанный случайно споткнулся, упал, стукнулся головой--
и умер.
А жены очень любили Помешанного, и старшая жена, увидев, что он умер,
сказала, что тоже не желает жить,-- прилегла рядом с мужем на землю и
умерла. И осталось в живых только две жены: вторая по старшинству и самая
младшая.
И вторая по старшинству жена объявила, что знает живущего неподалеку
Колдуна" который умеет оживлять мертвецов,--она сказала, что пойдет к
Колдуну и призовет его в помощь умершим супругам; а младшая сказала, что
останется с мертвыми и будет охранять их от диких зверей.
Вот осталась младшая жена при мертвых, а средняя отправилась к жилью
Колдуна и через час привела его в смертное место. Колдун оживил упокойных
супругов, и, когда Помешанный очнулся от смерти, он произнес много
благодарственных слов и спросил, сколько он должен Колдуну за такую трудную
и замечательную работу. Но Колдун сказал, что денег ему не нужно, а вот если
он (Воскресший Помешанный) отдаст ему (Колдуну) одну из своих жен, то он
(Колдун) будет очень доволен.
Помешанный согласился, но долго раздумывал, какую из жен отдать
Колдуну. Наконец он выбрал старшую жену, которая решилась умереть вместе с
ним, но она отказалась расстаться с Помешанным. Тогда он выбрал среднюю
жену, которая привела к мертвецам Колдуна, но и она не захотела уходить от
Помешанного. И вот осталась только младшая жена, Которая стерегла упокойные
трупы, и Помешанный приказал ей Отправляться к Колдуну, но и она ответила,
что никуда не пойдет.
Помешанный увидел их тройное упрямство и приказал им разобраться между
собой самим. Он сказал, что если они не .решат, какую из них можно отдать
Колдуну, то он просто поварит Колдуну их всех. И вот жены принялись драться,
а случайно проходивший по лесу Полицейский арестовал их и доставил в Родовой
Суд, заседавший по пятницам в Помешанном . Городе.
Горожане хотели, чтобы я рассудил, какую из жен предназначить Колдуну,
но я не мог ничего придумать--ведь каждая вложила в любовь свою долю:
старшая жена умерла вместе с мужем, средняя привела к мертвецам Колдуна, а
младшая охраняла трупы от зверей.
И пришлось мне отсрочить сессию на год. Тем временем моя жена
совершенно поправилась, и мы ушли из этого города (Помешанного Города) и
отправились домой, или в тот город, где я жил до путешествия. Но пока мы
пробирались по лесам и дорогам, Помешанные Горожане слали мне письма с
просьбой вернуться на отложенные сессии, и, когда мы с женой добрались до
дома, меня ждали четыре письма от Помешанных.
И вот, если кто-нибудь из читателей моей книжки рассудит одно из этих
Дел (или оба) и пришлет мне свое рассуждение по почте--чем скорее, тем
лучше,--я буду очень благодарен:
Помешанные Горожане ждут не дождутся, когда я приеду в их Помешанный
Город и рассужу отложенные на год Дела.
Мы ушли из Помешанного Города утром и путешествовали без отдыха
пятнадцать дней, а на шестнадцатый неожиданна нодступили к Плоскогорью--оно
протянулось на многие мили, и нам пришлось карабкаться вверх.
Наверху мы встретились со Скалистыми Существами--их обитало на
плоскогорье больше миллиона.
Скалистые Существа с Танцевального Плоскогорья
Вот, значит, когда мы взобрались на Плоскогорье, то встретили множество
Скалистых Существ, которые с виду были похожи на людей--но только с виду, да
и то не совсем.
Их Плоскогорье было ровное, как футбольное поле, н все переливалось
разноцветными огнями, а Существа непрерывно водили хороводы. И вот они сразу
же окружили нас хороводом, но я-то смотрел не на Скалистых Существ, которые
только и знали, что танцевать, а на дальний лес, росший за рекой. Едва я
глянул на этот дальний лес, я сразу егоузнал, да и не мог не узнать: он рос
возле моего родного города.
Но Скалистые Существа только и знали, что танцевать, и вот они
пригласили в хоровод мою жену.
"Смотреть на Скалистых Существ не опасно, но водить с ними хороводы
-- опасней опасного"
Вот пригласили Существа мою жену в хоровод, и она принялась танцевать
вместе с ними: она не знала, что смотреть на Существ не опасно, но водить с
ними хороводы--опасней опасного. Скалистые Существа растанцевались вовсю, но
вскоре моя жена устала и ослабела, а Существа только-только как следует
растанцевались, и, когда они увидели, что моя жена остановилась, они очень
раздосадовались и стали ее ругать, и она опять начала танцевать и опять
устала раньше Существ, но они сказали, что устала не устала, а пусть
танцует, пока ее не отпустят.
Жена снова вступила в хоровод, но, когда я понял, что она выбилась из
сил, а Существа и не думают прекращать свои "ганцы, я позвал ее и сказал,
что нам пора уходить, но тут уж Существа обозлились на меня и объявили, что
не дадут мне увести жену.
Тогда я применил один из амулетов, и, как у нас повелось в последнее
время, жена обернулась деревянной куклой.
Вот моя жена обернулась куклой, и я незаметно положил ее в карман, но
Существа увидели, что их партнерша исчезла, и потребовали, чтобы я ее
немедленно отыскал, но, как только они потребовали, чтобы я ее отыскал, я
бросился бежать и помчался к речке--на Плоскогорье обитало больше миллиона
Существ, и мне невмоготу было с ними сражаться.
Кинулся, я, значит, удирать от Существ, но оказалось, что они бегают
быстрее меня, и не успел я одолеть четырнадцать ярдов, как Существа догнали
меня и окружили, и хотели схватить, да не на того напали: я обратился в
камень, швырнул се-. бя вперед и поскакал по дороге к берегу реки.
Но Скалистые Существа догадались, в чем дело, и помчались за мной
(камнем) в погоню. Разумеется, схватить им меня не удалось--у них были
слишком короткие руки,--но, когда я доскакал до берега реки, Существа
чуть-чуть было меня не поймали: я ударился об огромный придорожный булыжник
и едва не раскололся надвое от боли, да и устал я швырять себя (камень) по
дороге: она была твердая и вся в булыжниках.
И вот, когда я добрался до берега, Скалистые Существа опять меня
окружили, но я собрал последние силы и перекинул себя (камень) через реку.
В воздухе я снова обернулся человеком, а деревянную куклу обратил в
жену, и, когда мы благополучно перелетели через реку и приземлились, как
люди, на другом берегу, я помахал Существам рукой--"мол, прощайте яавек,--но
они мне не ответили и столпились у воды, а перебраться через реку так и не
смогли. Вот как мы избавились от Скалистых существ.
-vi Но от речки до моего родового города оставалось
несколько минут пути--мы достигли земель, где все мне было знакомо, а любые
существа знали меня с детства и, конечно же, не причинили нам никакого
вреда. и В 7.00 по утреннему времени мы вступили в мой город я пришли ко мне
домой, и вот наконец-то я оказался в своей Комнате. Все мои родные были живы
и здоровы, а горожане, узнав о моем возвращении, примчались к нашему дому с
возгласами приветствий. Друзья, которые пили мое пальмовое вино, а потом
перестали ко мне заходить--когда умер сва- лившийся с пальмы винарь,--тоже
оказались живыми и здоровыми.
Я купил 240 бочонков вина и выпил с друзьями за окончание путешествия,
а потом пошел в специальную комнату, где стояла моя самая заветная шкатулка,
и, как наказывал упо-койный винарь, положил в шкатулку подаренное яйцо. И
вот все годы, проведенные в пути, и все трудности, и беды, и несчастья, и
невзгоды кончились, или обернулись подарком ви-наря -- принесенным из Города
Мертвых яйцом, которое мне следовало хранить в шкатулке.
На третий день после нашего возвращения мы отправились В гости к отцу
жены и нашли его в добром и хорошем здоровье. Мы гостили у него три дня и
три ночи, а на четвертый день вернулись домой.
Так завершилось путешествие к Мертвым, предпринятое Пальмовым Пьянарем
(мной), отправившимся искать упокой-ного винаря.
Но пока мы искали упокойного винаря, в нашу страну пришел голод
(ГОЛОД),--он убил миллионы взрослых мужчин, а женщин, детей и стариков --
несчитано. Люди съели всех домашних животных, всех диких зверей и ползучих
тварей, и вот у них совсем не осталось пропитания, потому что все реки и
растения иссохли, а дожди не приходили, и голод не унимался..
"Почему голод пришел на землю?"
Когда-то Небо и Земля дружили, потому что были живыми существами, и
Небо часто уходило с неба и спускалось к Земле, своей подруге, на землю.
И вот однажды они встретились, как обычно, и Небо предложило Земле
поохотиться, а Земля сказала, что она с удовольствием.
Друзья отправились в ближайший лес, но они охотились с раннего утра и
до двенадцати часов по полуденному времени, и ничего не добыли, и
отправились в поле и охотились в поле ДО пяти часов вечера, но и в поле им
ничего не удалось под-отрелить. Тогда они снова вернулись в лес и охотились
в лесу еще два часа--до семи часов по вечернему времени, и наконец убили
маленькую мышь. Но мышь была одна, а охотников -- двое, и они стали искать
другую добычу, потому что мышь оказалась малюсенькой и ее никак не удавалось
поделить.
Искали они, искали, но ничего не нашли и стали размышлять, как же им
быть,--мышь была крохотная, а друзья-- жадные, и вот они поспорили и сказали
так: Небо объявило, что добыча--его и оно возьмет ее с собой на небо; а
Земля ответила, что ничего подобного, мышь--ее и останется на земле.
"Кому должна была достаться мышь?"
Кому же должна была достаться мышь? Земля наотрез отказалась уступить,
а Небо ни за что не желало отступиться;
Земля сказала, что она -- главней и поэтому мышь останется у нее, а
Небо заявило, что оно--важней и поэтому заберет добычу с собой; и вот они
спорили несколько часов, доспорились до ссоры и, поссорившись, разошлись, а
мышь так никому и не досталась, и Земля ушла в свой дом на земле, а Небо
отправилось домой, на небо.
Но как только Небо добралось до неба, оно сразу же отменило сезоны
дождей--ни капли влаги не проливалось на землю, и даже росе было запрещено
выпадать.
Вскоре на земле не осталось воды, озера и реки постепенно высохли,
растения и животные погибли от жажды, а среди людей начался голод.
Волшебное яйцо кормит весь мир
Вот, значит, на мир навалился голод, и, когда мы вернулись от отца
жены, я отправился в комнату, где стояла шкатулка, вынул яйцо, положил его в
воду и произнес названия яств и напитков, нужных для пропитания нашей
семьи--жены, родственников и меня самого. Не прошло и минуты, как названное
явилось, и мы с удовольствием поели и выпили, а потом я послал за своими
друзьями, и они доели оставшиеся яства и радостно допили винные напитки, а
после принялись вел село танцевать, и, когда им захотелось выпить еще, я
произнес название пальмового вина, и оно явилось, и мы его выпили, и тут
друзья стали меня спрашивать, где я раздобыл все эти яства и напитки, и
сказали, что голод терзал их шесть лет и шесть лет они не пили ни воды, ни
вина и ничего не ели и чуть не умерли,-- а я ответил, что принес эти яства
из Города Мертвых, где обитает винарь.
Я пировал с друзьями до глубокой ночи, и они ушли от меня только под
утро. Вот они ушли, а я улегся в постель, но йе успел уснуть, как друзья
возвратились, и их стало больше на 60%. Я побрел в комнату, где стояла
шкатулка, вынул яйцо, доложил его в чашу, налил туда воды и заказал яств.
Когда заказанные яства явились, я принес их друзьям в Гостевую Залу, а сам
удалился в свою комнату--досыпать: друзья пришли на рассвете и не ко
времени.
И вот я кормил друзей и знакомых, но вскоре весь мир Проведал о яйце, и
однажды утром, выходя из дома, я с большим трудом приоткрыл дверь--вокруг
моего дома столпились "люди, пришедшие из ближних и дальних селений, чтобы
вволю накормиться от волшебного яйца. Их было так много, что даже не
сосчитаешь, и к девяти часам по утреннему времени наш город уже не мог
вместить всех странников.
В десять часов, когда все собрались и люди спокойно уселись на землю, я
заказал яйцу еды и напитков, и странники, не евшие по году и больше, наелись
и напились до полного удовольствия, а оставшуюся еду унесли по домам.
Когда голодающие временно разошлись, я положил яйцо в воду и
проговорил: "ДЕНЬГИ", и тотчас же явилось множество денег, и я их спрятал в
потаенном месте.
Но теперь все люди узнали про яйцо, и вот они приходили к моему дому
кормиться: одни по утрам, другие вечерами, некоторые -- в два часа
пополуночи, а некоторые приводили с собой детей и стариков. И короли всех
царств приходили тоже.
Наконец я вовсе перестал спать--из-за шума, и однажды мне это надоело,
я встал с кровати, подошел к двери и стал ее открывать, чтобы всех прогнать,
но пришедшие странники вломились в мой дом, а дверь сорвали и затоптали
ногами. Я было попытался вытолкать их вон, но не смог и объявил, что еды им
не будет, пока каждый (или каждая) не выйдет на улицу.
Едва они услышали, что еды не будет, пока каждый (или каждая) не выйдет
на улицу, они всей толпой выломились из дома, а дверь окончательно
растоптали в щепки. После этого я сказал яйцу названия яств, обслужил всех
голодных и ушел отдыхать.
А людей в нашем городе становилось все больше, и некоторые приходили из
городов и селений, а некоторые являлись чз Неведомых Мест, и, придя, они уже
никуда и никогда не ухо-дили, а оставались в городе -- вот что было плохо,
потому что я совсем перестал отдыхать, а только и делал, что называл
яства--утром, днем, вечером и ночью. Вскоре я понял, что о яйце все знают, а
хранить его дома было очень хлопотно:
ведь еду-то мне приходилось"выносить на улицу,-- и вот я вынес на улицу
яйцо.
Беззаботная жизнь, и как она кончилась
Я стал самым главным человеком в мире и занимался только тем, что
называл яства, но однажды я накормил всех; голодных и жаждущих--заказал
столько яств и винных напитков, что все наелись и в удовольствие напились,--
и хотел отдохнуть, да не тут-то было: наевшиеся люди стали плясать, а
некоторые принялись обоюдно бороться, и вот они плясали, радовались и
боролись, пока не разбили волшебное яйцо.
А получилось так: кто-то толкнул столик, на котором стояла ваза с
яйцом--столик опрокинулся, ваза разбилась, а яйцо раскололось на две
половинки. Я поднял яйцо и кое-как его склеил, а люди перестали танцевать и
бороться и принялись сожалеть о разбитом яйце. И вот они сожалели, но никуда
не уходили, а, проголодавшись, начали требовать еды. Я скомандовал яйцу
приготовить пищу, но оно было сломано, и пища не появлялась: три раза я
командовал и называл разные яства, и люди это видели,---но ничего не
получилось.
И вот люди ждали три дня и три ночи и ничего не ели, а потом стали
расходиться, но, уходя, они оскорбляли меня всякими словами.
Сначала мы выбрали королевского прислужника, но он отказался
отправиться на небо. Тогда мы обратились к самому бедному бедняку, но и он
отказался доставить Подношение. Тогда мы снарядили королевского раба, и Небо
с радостью приняло посланное, потому что считало себя главнее Земли, а
Подношение означало, что Земля покорилась. И не успел человек, доставивший
Подношение, спуститься на землю, как хлынул дождь.
Но когда посланец добрался до города, его никто даже не пустил
обогреться: все боялись, что он унесет их на небо, так же как он унес на
небо Подношение.
А дождь не прекращался три месяца подряд, и на четвертый месяц земля
избавилась от голода.
Я стал различать "худо" и "добро" только к семи годам от рождения,
когда заметил, что у отца три жены, как и полагалось по тем временам, хотя
теперь-то времена другие. Матушку отец взял в жены последней, но она родила
ему двух сыновей, а первые две жены все рожали дочерей. И вот рожали они
отцу дочерей, а маму и брата и меня ненавидели, потому что мы с братом, как
им правильно думалось, должны были сделаться после смерти отца главными
наследниками отцовского достояния и правителями над всеми его домочадцами.
Брату тогда было одиннадцать лет, а мне самому исполнилось семь, и я уже
познал "худо"--из-за ненависти,--но "добро" еще распознать не успел.
Матушка вела мелочную торговлю--отправлялась всякий день поутру на
базар, а вечером приходила обратно домой;
или, если базар был очень далекий, возвращалась к вечеру на следующий
день, как упорная труженица базарной торговли.
В те давние дни неизвестного года, потому что я был тогда еще маленький
и не мог запомнить, какой шел год, Африку все время донимали войны, и
некоторые из них назывались так: обычные войны, племенные войны,
грабительские войны и войны из-за рабов--они полыхали в городах и деревнях,
а особенно на больших дорогах и базарах во всякое время года и суток, или
беспрестанно, и ночью и днем. Войны из-за рабов оборачивались бедой для
любых африканцев от мала и до велика, потому что если их забирали в план, то
безжалостно продавали, как рабов, чужестранцам для насильственного угона в
неведомые земли на рабский труд или на верную смерть-- когда их приносили в
жертву богам.
Но матушка вела мелочную торговлю, а поэтому бродила по окрестным
базарам, и вот однажды она ушла на базар -- за четыре мили от нашего
города--и оставила дома два ломтика ямса (брату и мне), как делала всегда. В
двенадцать часов по дневному времени, когда петухи прокукарекали полдень, мы
с моим братом вошли в ее комнату, где она оставляла нам поджаренный яме--а
то на кухне его могли отравить две Другие жены, которые с дочерьми,-- взяли
каждый по своему кусочку и без всяких промедлений принялись есть. Но пока ym
ели в ее комнате яме, другие жены сумели узнать, что война из-за.рабов
подступила к нашему городу и скоро вломится на городские улицы, а нам они об
этом не сообщили-- ро ненависти--и убежали из города вместе с дочерьми, но,
конечно, без нас, тайком и украдкой, хотя догадались, что яашей матушки нет
и, значит, никто не придет нам на помощь.
А мы с моим братом, несмышленые малыши, еще не познавшие "худа" и
"добра", стали плясать под вражью стрельбу в той самой комнате, где мы ели
яме, потому что наш город окружали горы с дремучими чащами из высоких
деревьев, и : страшные звуки вражьей стрельбы доносились до нас только
тулким эхом, нисколько не страшным, а звонким и радостным. В общем, стали мы
с братом плясать, как если бы нам послышалась веселая музыка.
Но враги все ближе подходили к городу, и веселое эхо обернулось
стрельбой, а наши пляски--трясучим страхом, потому что весь город начал
содрогаться. И когда нам стало от страха невмоготу, мы выскочили из
матушкиной комнаты зда веранду, но там, конечно, никого уже не было, да и во
всем городе, когда мы глянули с крыльца, тоже никаких горожан уже не было, а
только брошенные домашние животные вроде свиней, овец или коз, да наземная
птица наподобие кур, да дикие звери из ближних чащоб -- такие, как волки,
обезьяны и львы,--загнанные в наш город непрестанной стрельбой. И все они
ошалело носились по улицам с ужасающим рыканьем, воем и визгом в поисках,
куда бы им спрятаться от напасти или где бы им найти хозяев. Как только мы
обнаружили, что весь город обезлюдел, нам сразу же захотелось убежать
подальше, потому что до этого мы со страхом озирались, но никуда не бежали,
а стояли на месте.
Сперва мы двинулись к северной окраине, откуда начиналась дорога в тот
город, где жила наша бабушка -- матушкина мать.
Но домашние животные, а главное звери, устрашающе путались у нас под
ногами, и тогда мы помчались зигзагообразно--сначала на север, а после к
югу, где большая река пересекала дорогу, которая вела в безопасное место,
или недале-:кий бабушкин город.
А враги с каждым выстрелом подступали все ближе, и мы поспешно
переправились через реку и еще поспешней побежали дальше, и когда увидели
развесистое дерево, на котором росли африканские фрукты, то свернули к
дереву, чтоб найти убежище, но, пока мы бежали со всех ног вокруг дерева,--
может, нам удастся отыскать убежище,--на землю упали два спелых плода, и
брат подобрал их и сунул в карман, а когда убежища под деревом не нашлось,
он подхватил, или взял, ме-жя на руки, потому что я оказался по малолетству
слабый и не мог бежать так же быстро, как он. Но и сам он оказался по
малолетству слабый, чтоб нести на руках такой груз, как я, и вот, пробежав
только десять футов, он успел упасть раз пять и больше.
В общем, он выбился из последних сил, но ветер дунул нам прямо в ноздри
запахом пороха от вражьей стрельбы, и мы устрашились хуже, чем прежде, и
брат опять подхватил меня яа руки и помчался со мной, как с ношей, вперед,
но, когда я заметил, что за короткую перебежку у него много раз
подкашивались ноги, я ему посоветовал убегать одному для спасения своей
жизни от вражьей напасти и сыновних забот о матушке после войны--у нее ведь
не было детей, кроме нас, а со мной на руках он убежать бы не смог. И еще я
сказал ему, что мы с ним встретимся: если бог избавит меня от смерти, то на
земле, а если попустит умереть, то в небе.
При моих печальных словах о смерти брат безутешно заливался слезами, но
я-то, конечно, слезами не заливался, мне-то пришлось успокоиться на мысли,
что враги захватят меня в рабство или убьют. И с тех пор я верю по
сегодняшний день, что, если кого-нибудь напугать до смерти, он уже ничего не
будет бояться. И вот брат рыдал в два ручья, или оба глаза, а у меня слез не
было ни в едином глазу, и, когда мы увидели дым от стрельбы, брат
распрощался со мной на дороге и побежал вперед во все оставшиеся силы, но
потом вернулся и вытащил из кармана два подобранных с земли плода и дал мне
их оба вместо одного. А потом стремглав побежал вперед и скрылся вдали
незамеченно для врагов, но, пока его совсем не заслонили деревья, потому что
дорога впереди заворачивала, он оглядывался на меня со слезами и грустью .
А когда он окончательно исчез из виду, я сунул оставленные плоды в
карман и вернулся обратно к фруктовому дереву, с которого свалились эти
плоды, и спрятался под ветками от солнца и ужаса. Но когда стрельба
неодолимо приблизилась и я заметил, что от меня до врагов осталась только g
часть мили, мне по малолетству пришлось отступить--малолетние не могут
спокойно слушать страшные звуки вражьей стрельбы,--и я шагнул в Неизвестный
Лес, который начинался у фруктового дерева. Фруктовое дерево было мне ЗНАК,
а какой это знак, узнается в будущем.
Так я остался один на один со своей судьбой в Неизвестном Лесу, потому
что ни матушки, ни отца, ни брата или какого-нибудь другого защитника для
спасения меня от неминуемых бед, если и когда они стрясутся, там не было.
Я-то остался в Неизвестном Лесу, а брат слишком долго нес меня на руках, и
впаги догадались, куда он скрылся, и минут через десять сумели поймать, но
не убили насмерть, а забрали в плен, потому что я слышал, как он звал на
помощь, когда его безжалостно уводили в рабство.
В Лесу Духов
Я надежно спрятался в Неизвестном Лесу, но мне не уда-Клось притаиться
на месте, потому что смертельная вражья стрельба загоняла меня, как зверя,
все дальше, пока я не уда-Щ ялся миль за шестнадцать от фруктового дерева
возле доро-Цти. Вот, значит, одолел я шестнадцать миль, но мне еще
слы-1$агалась вражья стрельба, и я без оглядки помчался вперед и ЦЦ деведомо
для себя на безоглядном бегу вступил в Лес Духов, -йй ли Страшный Лес,
потому что по малолетству не успел отли- учить самое обычное "худо" от
"добра". А этот Лес Духов был Этакой страшный, что телесные существа, даже
самые великие, не подступали к нему ни ночью, ни днем.
Но как только громкая вражья стрельба загнала меня незамеченно в
Страшный Лес Духов, потому что мне было по малолетству неведомо, куда
телесные существа не допускаются или сами страшатся ходить, я вытащил из
кармана оба плода, которые оставил мне у дерева брат, и в ту же минуту без
остатка их съел, а то из-за страха и смертельных опасностей мне стало
голодно еще на дороге, и я почувствовал, что пора подкрепиться. После
подкрепления своей жизни плодами я принялся нескончаемо бродить по лесу,
пока не увидел чащобный холм, затемненный деревьями и ночью и днем. А земля
на холме была всюду чистая, будто ее кто-нибудь приходил подметать. И вот я
пригнулся к самой земле, чтобы внимательно оглядеть холм, потому что устал
слоняться по лесу и мне захотелось хорошенько выспаться. Я пригнулся, но
ничего в затемненности не увидел, и лег плашмя, и увидел вход.
Это был вход вроде двери в дом, и там виднелось небольшое крыльцо, и
оно сияло ослепительным блеском, будто его все время чистили полиролью. (А
сделано оно было из чистого золота.) И вот, не различая по своему
малолетству "добра" и "худа", я ошибочно подумал, что надо бы сюда войти, и
вошел, и добрался до перекрестка из трех коридоров, которые вели в три
разные комнаты.
А эти комнаты, как я сразу сообразил, отличались каждая разным
убранством--серебряным, золотым и медным. Сначала я просто стоял в
нерешимости, думая, по какому пойти коридору, но, когда из комнат за этими
коридорами до меня донеслись аппетитные запахи, причем для каждой свой
собственный и особый, я сообразил, что смертельно проголодался еще. до того,
как взошел на холм, в котором был вырыт этот пещерный дом, и вот я начал
принюхиваться к запахам, чтоб ясно понять, куда мне двинуться. Я, конечно,
сразу понял, или учуял, что житель комнаты с золотым убранством жарит
птицу ; и печет хлеб, а житель комнаты с серебряным убранством
готовит яме и сдобные булки, но зато из комнаты с медным уб-; ранством пахло
так, будто тамошний житель варит рис и сладкий картофель на очень вкусном
африканском соусе. И вот я решил отправиться в комнату, из которой чуялся
африканский соус, потому что .предпочитаю африканскую пищу. Но я не знал,
что мои решения, принятые только про себя и в уме, слышатся жителям комнат,
как голос, а значит, от них ничего не скроешь. Поэтому не успел я шагнуть к
той комнате, из которой чуялся африканский соус, как все эти комнаты без
дверей и окон разом отворились и явили трех духов, а духи стали манить меня
пальцами--каждый к себе и чтобы незамедлительно.
Они уже состарились до полной дряхлости, так что мне было очень трудно
поверить в их живое существование на земле, хотя они значились живыми
существами. А я как поднял ногу, чтобы шагнуть, так и застыл--сам стою, а
нога висит-- в оба глаза разглядываю духов. Разглядывал я их, разглядывал и
с удивлением разглядел, что каждый из духов был под стать своей комнате: в
золотой комнате--и дух золотой, в серебряной -- серебряный, а в медной --
медный.
Каждый манил меня пальцем к себе, и, когда я выбрал Медного духа,
потому что люблю африканскую пищу, Золотой дух сразу услышал мой выбор и
поэтому легко увидел мой шаг в сторону медного коридора, где соус,-- а все
они только о том и думали, чтобы залучить меня к себе в услужение,-- и вот с
надеждой меня залучить, или отвадить от Медного духа, Золотой дух опустил
свой палец, а глазами высветил мое тело в золото. Он, значит, высветил мое
тело в золото, и я подумал, что сделался золотым, потому что ярко светился
по-золотому, и решил выбрать Золотого духа. Но как только я выбрал Золотого
духа и сделал шаг, чтобы двинуться к нему, Медный дух высветил всего меня
медью, и я немедленно засверкал по-медному, да так ослепительно, что впору
зажмуриться, а уж дотронуться до себя я даже и не пытался: об такое
сверканье враз обожжешься. И тогда я выбрал Медного духа -- за африканский
соус и огненное сверканье,-- но тут воспротивился Серебряный дух и высветил
меня ослепительным серебром. Серебро засияло наподобие снега, и все мое тело
стало прозрачным, так что я мог бы пересчитать себе кости. Но как только я
начал считать себе кости, духи принялись лучисто соревноваться, или
ревновать меня друг к другу, чтоб залучить, и высветили каждый своим
собственным светом, так что я засверкал трехцветным сиянием и забегал по
коридорному перекрестку кругами, не зная, какого же духа мне выбрать.
Я бегал по перекрестку тридцать минут, но Медный дух был умнее других и
перестал высвечивать меня по-медному, так что я получил небольшую
возможность добраться хотя бы до двух остальных. И, конечно же, когда
Золотой дух понял, что до двух разных духов одновременно не доберешься, он
прекратил высвечивать меня золотом, и я побежал к Серебряному духу.
Побежать-то я побежал, а добежать не успел, потому что, едва я приблизился к
его комнате, два другие духа (Золотой и Медный) высветили меня своими
сияньями, и я трехцветно завертелся на месте. Но я вертелся не все время, а
с перерывами, потому что духи включали свои сиянья строго поочередно через
каждые три секунды, и это были мне от них СИГНАЛЫ, чтоб я окончательно
выбрал одного.
Хотя меня радовал, или залучал, любой их сигнал--они все мне
нравились,--я без колебаний выбрал Медного духа, потому что люблю
африканские соусы, и, когда он высвечивал меня по-медному, а другие духи
ненадолго отключались, я шаг за шагом подступал к его комнате и оказался в
ней минут через десять, а он, обрадованный до полного удовольствия, сразу же
принялся меня кормить изобильным обедом на африканском соусе, и его обед был
цветом в медь. Но все эти дряхлые от старости духи желали--каждый--залучить
меня в услужение, и, когда два другие духа увидели, что я обедаю у Медного
духа, который готовит на африканском соусе, они ворвались в его медную
комнату, и между ними разгорелся спор. И вот сперва они просто спорили, а
потом все трое в меня вцепились--да так, что мне стало трудно дышать. Они
меня тянули каждый к себе изо всех своих сил три часа подряд, но мне-то
вовсе не хотелось растраиваться на три совершенно разные части, и я закричал
в самый полный голос, так чго окрестные духи и духевы, все без исключения,
прибежали к их дому, и минут через двадцать он уже не вмещал толпу
собравшихся из окрестностей" духов, которые услышали в чащобах мой крик и
явились уладить эту спорную тяжбу. Но как только собравшиеся заметили, или
поняли, что Медный, Золотой и Серебряный духи тянут меня в три разные
стороны, они сейчас же приказали им прекратить, и опасная тяжба немедленно
кончилась.
Потом собравшиеся духи и духевы выстроили трех спорщиков одной шеренгой
и наказали мне выбрать себе господина, чтоб уладить их тяжкое
взаимонепонимание. И вот я рассматривал этих трех духов со всей
сердечностью, какая у меня есть, а те, кто явился улаживать ссору,
внимательно слушали, как стучит мое сердце, чтобы понять, кого оно выберет,
потому что они понимают стук сердца вроде умелых телеграфистов на почтах,
когда те слушают телеграфные аппараты. И они приказали мне выбирать только
сердцем, а ртом ничего не говорить и помалкивать, чтобы мой выбор был
сердечный, а не корыстный.
Когда мое сердце простучало свой выбор, оказалось, что выбран
Серебряный дух, а если бы меня спросили словесно, я выбрал бы Медного
духа--из-за корысти, или за его африканский соус. Вот сделал я выбор и
внимательно огляделся и в ту же минуту зорко заметил, что у многих духов из
окресг-ных чащоб не было пальцев на руках и ногах, а у многих-- не было ни
рук, ни ног, и вместо ходьбы они ловко прыгали. А у некоторых не было глаз и
ушей, но я в тот же день с удивлением обнаружил, что, когда им приходится
прыгать по лесу, они прекрасно все слышат и видят, а своей голизны ничуть не
стыдятся, хотя у них нет никаких одежд.
Духи безглазо на меня глядели и безухо слушали мой сердечный выбор, а
когда услышали про Серебряного духа, разрешили ему ко мне подойти, и он
обрадованно посадил меня на плечо и унес в свою комнату (Серебряную
комнату). Но как только мы оказались в Серебряной комнате, ревнивые духи
(Золотой и Медный) ворвались вслед за нами к Серебряному духу и стали
соревноваться при помощи драки. Их драка была такой разъяренной, что даже
ветер бездыханно замер, а все существа из окрестных чащоб, и большие
деревья, и малые кустики неподвижно застыли там, где стояли, но духи
(Медный, Золотой и Серебряный) продолжали драться с ревнивой свирепостью,
пока ужасающий окрестный дух, весь покрытый насекомыми существами, которые
заменяли ему одежду, не явился на шум их яростного побоища.
Смрадный дух
Ползучие твари и насекомые существа--такие, как змеи, многоножки и
пауки,--служили духу надежной одеждой для защиты от холода, жары и дождей.
Да его и увидеть-то было нелегко, потому что бессчетные кровососные паразиты
вроде комаров, москитов и мух жили вокруг него, как мутное облако, и
кормились от мяса убитых зверей, на которых он все время кровожадно
охотился. Но едва он явился к пещерному дому--откуда ни возьмись и по тайным
тропам,--мы убежали на целую милю от его непригодного для дыхания смрада, а
вернулись только минут через десять и стояли потом почти не дыша. А он так и
звался по имени--Смрадный дух. И когда мне удалось его рассмотреть, я с
испугом заметил, что он носит на пальцах живых скорпионов--как драгоценные
кольца, а на шее--как бусы--ядовитых змей и подпоясывает свою насекомую
одежду огромным змеем Боа-констриктор. (Но мне еще не было тогда известно,
что он -- король над Смрадными духами, которые живут в Седьмом городе Леса
Духов.)
Он повелел прекратить ревнивую драку, вызвал трех
духов из пещерного дома и, едва они вышли, спросил, в чем дело, а когда
узнал, почему они дрались, тотчас же приказал позвать и меня, потому что я
прятался от него в Медной комнате, как если бы увидел наяву страшный сон. Но
делать нечего, я вышел из дома, затаив дыхание от смрада и ужаса, а Смрадный
дух объявил собравшимся, что он расчленит меня на три части и
взаимонепонимание будет улажено. Как только я услышал, что меня расчленят, я
ослаб от страха до потери сознания и целый час ничего не чувствовал. Но бог
был так добр, что внушил трем духам не слушать
советов самозваного расчленителя и быстро восстановил им
.силы для драки.
f ;. Вот они с божьей помощью отдохнули, а поэтому не стали делить меня
на троих и принялись драться до полной победы-- .так я остался целый и
невредимый,--а Смрадный дух, увидев зих драку, схватил меня раскаленными,
как огонь, руками, су- ул в огромную охотничью торбу, которая свисала у него
с
: влеча, и отправился куда-то по своим делам. Но едва я попал "
охотничью торбу, на меня набросились насекомые твари, потому что им нравится
человечья кровь, и с тех пор, пока я сидел в его торбе, они не давали мне ни
минуты покоя. Так я избавился от ревнивых духов и начал отбывать суровые
кары в запретном для телесных существ Лесу Духов.
Смрадный дух шел по лесу до самого вечера, а когда стемнело, нежданно
остановился и начал громко сам с собой рассуждать, съесть ли сегодня меня
целиком или оставить половину на завтра, потому что он весь день охотился за
добычей -выслеживал какого-нибудь беспечного зверя,-- но ничего не добыл и
очень проголодался, а до Седьмого города, где он был королем, ему добраться
так и не удалось.
Смрадному духу было трудно охотиться, потому что лесные звери и птицы
издали чуяли его зловоние и, когда он подкрадывался к ним, удирали. Ему не
удавалось добыть себе пищу, пока он не набредет на спящее существо. И вот он
громко рассуждал сам с собой, не пора ли отъесть от меня половину, чтобы
оставить еды и на завтра, но тут увидел какого-то зверя и мигом бросился за
ним в погоню, а когда этот зверь убежал, или спасся, в кустах объявился еще
один зверь--полумертвый от старости и легкопобедимый. Смрадный дух убил его
до полной смерти и сейчас же начал кровожадно жрать, а я с огромным
удивлением обнаружил, что он отрезал от зверя кусхи и кормил пауков,
скорпионов, змей и прочих тварей со своего плеча, которые служили ему как
одежда. Наевшись до сытости, Смрадный дух встал, собрал остатки убитого
зверя, бросил их в торбу--прямо мне на голову, а они, даром что несъеденные
остатки, оказались тяжелыми, как кровавая тонна,-- и отправился к Седьмому
городу духов. Он-то отправился, а змеи с его плеча, которые не насытились
отрезанными кусками, начали воровато проюркивать в торбу, быстро откусывали
кто сколько сможет и сразу же ускользали на свои места, чтобы Смрадный дух
ничего не заметил. При этом они кусали и меня, потому что им некогда было
разбираться: хозяин мог заподозрить их воровство и наложить на воров
справедливое наказание. Но это-то ладно, а поскольку я услышал, что он-- еще
до успешной охоты -- хотел меня съесть за ужином или завтраком, я решил
вцепиться в крепкую ветку, когда он будет пролезать под деревом, у которого
ветки до самой земли,-- а таких деревьев там было во множестве, и Смрадный
дух пробирался под ними по целой миле, а то и дольше; так я задумал от него
спастись.
Когда стемнело, я поднялся в торбе, чтобы незаметно схватиться за
ветку, потому что, если бы я спрыгнул на землю Смрадный дух мог зорко
заподозрить побег и сразу вспомнил бы про меня в его торбе--я надеялся, что
он обо мне позабыл,-- а если бы он погнался за мной и поймал, то тогда уж
наверняка не забыл бы съесть. Трудно сидеть в охотничьей торбе, но еще
труднее из нее вылезать, потому что, когда наступила тьма и я попытался
ухватиться за ветку, под которой как раз пролезал Смрадный дух, змеи начали
меня кусать, и я сейчас же спрятался вниз, а потом опять попытался
подняться, и змеи снова меня прогнали на самое дно охотничьей торбы, так что
я даже не успел отдышаться от кровавой и теоной духоты в этой торбе, а про
свой побег и думать забыл.
Так мне не дали спастись из торбы, и, когда Смрадный дух пришел на
поляну, где у тамошних духов проводятся совещания, он остановился, снял свою
торбу и сел на нее (а в торбе был я), потому что не нашел свободного пня.
Духи совещались несколько часов по какому-то важному для них вопросу, и
вот Смрадный дух поднялся с торбы, вытряс из нее недоеденное мясо и
предложил совещантам немного поесть. А я крепко-накрепко вцепился в торбу и
не выпал на землю, но очень боялся, что мяса не хватит и меня съедят--пока
один дух из низшего ранга не принес им в дар огромного зверя. Смрадный дух
опять уселся на торбу, и я почувствовал, что не могу продохнуть--он был
смрадный да еще и ужасно тяжелый,--но к двум часам по ночному времени
совещание духов, к счастью, закончилось и они разбрелись в свои города (а я
еще не успел задохнуться и раздавиться). Смрадный дух встал со своей торбы
(меня) и, крадучись чащобами, отправился домой. Но хотя он шагал неслышно и
крадучись, лесные звери чуяли его смрад за четыре мили и успевали удрать. А
я висел у него на плече в охотничьей торбе три дня подряд--пока он не дошел
до Седьмого города.
Моя жизнь в Седьмом городе духов
Когда он дошел до Седьмого города и вытряс меня в своем доме из торбы,
я сразу же понял, что его домочадцы -- такие же Смрадные духи, как он: мне
не удавалось продохнуть полчаса, когда я выпал в его доме из торбы. Но самое
интересное, что даже их дети--даже грудные, или новорожденные,-- воняют
сильнее, чем годовалая падаль. Смрадный город отстоит за многие мили от
любого другого города в Лесу Духов, и, когда Смрадный дух встречает
Несмрадного, оба немедленно начинают задыхаться--один от свежести, а другой
от зловония.
Вот, значит, выпал я из охотничьей торбы, и Смрадный дух принес мне
поесть, но еда оказалась для меня несъедобной, и я попросил принести мне
попить, потому что не пил с той самой поры, как расстался у фруктового
дерева с братом. Смрад-яый дух предложил мне желтую жижу, и я догадался, что
это моча--Смрадные духи воду не пьют, а мочу хранят в огромных горшках,-- и
мне стало ясно, что, пока я здесь, меня ожидает голод и жажда.
В их городе ядовитые насекомые существа заменяют скатерти, одеяла и
занавески, всякая летучая кровососная тварь служит защитой от света и
солнца, а змеи ползают по темным улицам, будто их разводят как домашних
животных.
Я побывал на "Выставке смрадов". Это у них ежегодная выставка. Жители
собираются на главную площадь, и высшая премия дается тому, кто смердит
сильнее, чем все остальные,-- его назначают очередным королем, и он
королевствует до следующей выставки.
На другой вечер их Смрадный король, а для меня хозяин, определил мне
жилье -- втолкнул что есть силы в одну из комнат с бесчисленным количеством
паразитных тварей, которые выпихнули меня обратно, потому что считали
комнату своей, -яо хозяин опять меня к ним втолкнул, быстренько захлопнул
дверь и ушел. Как только он захлопнул дверь и ушел, меня облепили паразитные
твари--хоть стой, хоть падай,--и я лег на пол. Вот лег я на пол без всякой
подстилки и спросил, нельзя ли получить одеяло -- может, мне удалось бы
укрыться от смрада, в котором роились паразитные твари,--но, едва прозвучал
мой вопрос про одеяло, послышались восклицания:
"А что это такое?" -- я ведь попал не к бабушке в гости. Уснуть мне,
ясное дело, не удалось--из-за смрада и кровожадных паразитных тварей, а
когда поутру меня вывели на веранду, перед ней толпилось 2000 духов из
разных окрестностей Седьмого города, который числится столичным
городом,--они явились еще до рассвета поздравить моего хозяина за
находчивость, потому что ему удалось найти неведомое для них телесное
существо.
Как только хозяин вывел меня из дома, я сразу же сделался центром
внимания: Смрадные духи сели на землю, так что образовался громадный круг, а
меня поставили в самый центр круга, или своего кругового внимания, и
принялись разглядывать с удивленными вздохами. Но мне-то пришлось дышать
только изредка--раз в минуту--из-за их зловония, которое казалось им
ароматным благоуханием.
А потом хозяин, или Смрадный король, стал превращать меня в разных
существ. Сначала я превратился по хозяевой воле в ловкую обезьяну с цепким
хвостом, чтобы лазить на пальмы и рвать им фрукты. Потом он превратил меня
ненадолго в льва, но я не успел нагнать на них страху, потому что сразу же
превратился в коня, потом в верблюда, а потом в быка с двумя огромными
рогами на голове. Но забодать их я тоже, к сожалению, не успел, потому что
опять вдруг стал человеком. Когда превращения благополучно закончились, жены
хозяина вынесли пищу, которая была приготовлена на кухне, и раздали, вместе
с напитками, духам, а те хоть и принялись тотчас же есть, но смотрели во все
свои глаза на меня, потому что за всю их смрадную жизнь ни разу не видели
телесных существ. Никто из духов не сказал ни слова -- они только пялились
на меня и ели, а вся их еда, включая напитки, была зловонной и для меня
незаметной, потому что, как только ее принесли, она покрылась насекомыми
тварями. Поев и выпив до полного удовольствия, Смрадные духи приступили к
веселью--они плясали, и били в барабаны, и хлопали мечя ладонями по макушке,
и пели пеони весь день до ночи, а потом отправились кому куда надо, или
разошлись по своим домам. Но мой хозяин много дней подряд получал
поздравления, подарки и письма от самых разных духев и духов, которые по
затруднительным обстоятельствам или старости не смогли присутствовать на
церемонии лично.
На пятый день после этой церемонии в комнату, куда меня временно
поселили, пришел старший сын моего хозяина-- однорукий, беззубый и с лысой
головой,--чтобы отвести меня к привратной сторожке. Около сторожки нас ждал
мой хозяин, и, когда мы явились, он превратил меня в лошадь, а потом надел
мне на голову уздечку и толстой веревкой привязал к пню. Привязал он меня,
или лошадь, к пню, а сам поспешил в свой центральный дом, чтобы обрядиться
по королевскому рангу в одежды из самых драгоценных листьев,-- а матерчатую
одежду Смрадные духи не признают. Одевшись, он вышел к привратной сторожке
со свитой из двух приближенных прислужников, которые должны сопровождать
короля, куда бы он ни отправился и когда бы то ни было. Прислужники отвязали
лошадь (меня), и он вскочил как наездник в седло, а прислужники погнали меня
бичами вперед. Но он, в одежде из золоченых листьев и безжалостно
взгромоздившись на меня верхом, показался мне тяжким, как полутонное бремя.
Ему захотелось посетить города, из которых приходили его поздравлять, а
кое-кто по обстоятельствам или старости прийти не смог, но прислал
подарки,-- и вот он решил поехать к ним сам. Если ему нравился какой-нибудь
дом, он входил к хозяевам для получения поздравлений, а я оставался у
крыльца-- как лошадь,-- на радость и удивление малолетним духам, которые
собирались огромной толпой и тыкали мне в глаза палками или пальцами, чтобы
услышать, если я закричу, какой у меня окажется голос. А мой хозяин проводил
в каждом доме не меньше часа -- для пира и празднества,-- потому что со
всеми, кто его принимал, он ел и пил до полного удовольствия и только потом
выводил их на улицу, чтобы они могли меня рассмотреть. Минут через тридцать
смотрины кончались, и он безжалостно взгромождался в седло, и прислужники
начинали меня бичевать, а духи и духевы наперебой улюлюкали, будто я вор и
хочу от них скрыться. Когда начиналось бичеванье и улюлюканье, хозяин
принимался подскакивать в седле и радостно пинал меня обеими пятками, пока я
не убегал из этого города.
Но вот к двум часам по дневному времени он приехал в одно небольшое
селение, спрыгнул на землю у просторного дома, где жил самый главный в
селении дух, и скрылся за дверью для обычного празднества, а минут через
десять из этого дома вышел ужасающего вида слуга, который умел говорить
только носом, а живот свисал у него по бокам на бедра, и он принес мне
лошадиную пищу--охапку листьев да пригоршню сорго. В лошадь я превратился
только по виду, но мне слишком долго пришлось голодать--с тех пор, как меня
накормил Медный дух,-- поэтому пригоршню сорго я съел, хотя никогда его
раньше не пробовал, а листья все-таки прожевать не смог. Тогда еще один
жуткий слуга, у которого рот выходил на затылок, принес мне ведро
известковой мочи, а я был привязан к забору на солнцепеке, и жажда замучила
меня до безумия, и я безумно отхлебнул из ведра и потом три часа не мог
отплеваться. Но самая суровая кара на солнцепеке была мне от множества
малолетних духов, которые карабкались на меня, как на дерево, потому что
никогда не видели лошадь.
В восемь часов по вечернему времени хозяин вышел из дома на улицу и,
когда все духи меня осмотрели, взвалил мне на спину полученные дары, а сам,
как обычно, уселся в седло. Но к этому времени стало темно, так что я
беспрестанно заходил в тупики, или натыкался лбом на деревья, и нам удалось
добраться до города только заполночь, или около часа. А вдобавок ко всему
хозяин, по пьяности, не сумел возвратить мне мой прежний вид, и прислужники
решили привязать меня к пню. Они привязали меня к. пню и ушли, а я, как
лошадь без человеческих рук, остался у пня на съедение комарам, потому что
мне нечем было их отгонять. В общем, я не спал всю ночь напролет, и хозяин
сумел превратить меня в человека только на следующее утро -- когда
проспался.
Потом он принес мне зловонной пищи, но я не смог наесться по-настоящему
-- чтобы до сытости и полного удовольствия,-- а только немного подкрепил
свои силы. Едва я успел подкрепить свои силы, как сделался по хозяевой воле
верблюдом, а хозяйские сыновья приступили к перевозкам тяжелых грузов на
дальние расстояния: от двадцати пяти до пятидесяти миль. Вскоре остальные
Смрадные духи тоже распознали меня как транспорт, и мне пришлось трудиться
вовсю:
хозяин сдавал меня духам в аренду, и утром я увозил их грузы из города,
а вечером возвращался с грузами в город, и вечерние грузы были самые тяжкие.
А когда узналось, что за дневное время мне не под силу обслужить их всех,
они решили меня разделить, и вот одних я обслуживал днем, а других-- ночью,
без всякого отдыха. Так меня сделали круглосуточным грузовозом, или всеобщим
транспортным средством, и я не ведал ни минуты покоя, пока работал на
Смрадных духов.
Тем временем обо мне повсеместно прослышали разные духи из других
городов, и, чтобы увидеть меня в виде лошади, они решили созвать
совещание--духи вообще любители совещаний,-- и мой хозяин получил
приглашение приехать в тот город, где намечено .совещаться, потому что его
ожидали на лошади. Хозяин радостно согласился приехать, но для этого он
должен был превратить меня в лошадь--на верблюде возят грузы, а не людей,--
и вот, чтобы снова превратить меня в лошадь, он для начала превратил меня в
человека, а сам отправился домой за уздечкой. Он, значит, превратил меня в
человека и отлучился, но во время превращения мне удалось подсмотреть, где у
него хранятся некоторые джу-джу, и, когда ему пришлось отправиться за
уздечкой, я быстренько утаил их, или присвоил, чтобы он не смог превратить
меня в лошадь. Бог был так добр, что хозяин забыл, где у него хранятся эти
джу-джу: он думал, что положил их в карман штанов, которые сотканы из
насекомых существ, а подвязаны змеем Боа-констриктор,-- он ведь решил
превратить меня в лошадь не возле дома, а на высокой горе, милях в шести от
Седьмого города, чтоб оттуда уж ехать яа совещание духов по королевскому
рангу, или верхом.
Вышел он, значит, с уздечкой из дома и сунул меня в охотничью торбу,
которая висела у него на плече как обязательная королевская
униформа,--Смрадные короли без торбы не путешествуют. Сначала он шел по лесу
пешком, а я свисал в его торбе к земле, но когда он взошел на вершину горы,
то сразу присел по нужному делу, а я стал думать, как бы спастись, и
вспомнил, что его джу-джу у меня. Как только мне вспомнилось, что джу-джу у
меня, я мигом выпрыгнул из торбы на землю и во все свои силы ринулся к лесу,
а он вскочил от нужного дела и погнался за мной и завопил на бегу:
-- Ой! Телесное существо удирает! Как же мне его поймать, ой-ой-ой,
потому что в тот город, где намечено совещание, меня просили явиться верхом!
Если б я знал, что такое случится, я бы заранее превратил его в лошадь, но,
если ему не удастся сбежать, я превращу его в лошадь навек, чтобы отучить от
злостных побегов, да только как же мне его изловить?!?
С этими криками он мчался за мной, а я убегал и приговаривал так:
-- Ой! Как же мне от него спастись, потому что, если я не смогу
убежать, он превратит меня в лошадь навек и мне никто не поможет добраться
до отчего дома, где живут мои родичи! Ой-ой-ой, как же мне от него
спастись?!?
Но духи, а Смрадные духи особенно, бегают быстрее телесных существ, и,
когда он приблизился ко мне донельзя-- мне ведь нельзя было ему
попадаться,-- или на расстояние вытянутой руки, я без раздумий применил
джу-джу, утаенные возле хозяйского дома, и сразу же превратился в корову с
рогами, а если бы у меня было время подумать, я сообразил бы, что те
джу-джу, которые превращали меня в человека, хозяин всегда носил при себе.
Конечно же, как только я превратился в корову, у меня появились новые силы,
и я помчался быстрей, чем хозяин, и вскоре мне удалось от него сбежать, но
тут вдруг из чащи выпрыгнул лев, и я понесся быстрее быстрого, потому что
лев охотился за добычей и решил добыть меня на обед как корову и гнался за
мной примерно две мили, пока не загнал меня к Скотоводческим духам, у
которых когда-то пропала корова. Лев испугался их устрашающих воплей и удрал
с ответным рычаньем в чащобу, а я остался на поляне с коровами. И меня как
корову загнали в стадо.
Скотоводческие духи потеряли корову и думали, что она скиталась по
чащам, а я хоть и был человеком из города, но выглядел как выгнанная из чащи
корова.
Моя жизнь среди коров
Пока я жил среди домашних коров, меня считали одичалой коровой и
наказывали двойными коровьими карами, как если бы я был упрямой коровой. На
ночь нас запирали в скотном дворе, чтобы коровам не удалось разбежаться, но
коровы-то не люди, а домашний скот и к тому же гораздо сильнее людей, и они
бодали меня под бока или лягали костяными копытами, так что я часто падал на
землю, думая, что меня непременно убьют или, еще хуже, продадут мяснику и он
забьет меня как корову на мясо. А коровы копытили меня и лягали, чтобы я
поступал ло коровьим обычаям. Они никогда не уставали жевать да еще и мычали
страшными голосами, а если ночью начинался дождь, то им это было в особое
развлечение, и они от радости взбрыкивали на месте или скакали взад-вперед
по двору, потому что он был огороженный, но без крыши.
А утром пастух из Скотоводческих духов выгонял нас всех на дикое
пастбище, и коровы тотчас же по нему разбредались и жадно жевали на
солнцепеке траву, а я валился под солнцем на землю, потому что был
превращенной коровой и не мог, как они, питаться травой. Хорошо, что хоть по
дороге на дикое пастбище мы переходили вброд ручеек, и я пил воду для
утоления жажды -- утром, и вечером -- вместо еды. Я не мог объяснить
Скотоводческим духам, что я не корова, а попросту превращенный, но всячески
показывал, что я человек-- особенно когда они жарили яме,-- подходил и
слизывал упавшие крошки, если духи нечаянно их роняли, а когда они начинали
какой-нибудь спор, то я кивал или качал головой, чтобы они видели, кто из
них прав.
Но едва они заметили, что я слизываю крошки, а если нет крошек, то лежу
на траве или стою у костра с указаньями, кто из них прав, а кто ошибается,
как начали гонять меня кнутами вдоль пастбища, будто одичалую корову из
чащи, и мне было некуда деться от их кнутов, но вести себя по-коровьи я все
равно был не в силах. А пастухи хотели, чтоб я вел себя по-коровьи--может,
кнутами они меня образумят и я примусь пастись, как корова,--но, увидев, что
я и под кнутами не образумился, они решили, что я заболел.
На третий день после этого решения они повели меня продавать на базар,
где до самого вечера никто меня не купил, а поэтому нам пришлось
возвращаться обратно. Дня через два мы опять пошли на базар, IHO окрестные
мясники раскупили всех коров, а я опять остался некупленный, и все говорили
Скотоводческим духам, что если -они снова погонят меня домой, то пусть
убивают как можно скорей, чтобы я не умер сам по себе. Мясники считали, что
мне долго не протянуть--я ведь не мог вести себя по-коровьи и был худой как
скелет от голода и свирепого обращенья со мной как с коровой, которая
упрямится из-за временной дикости, потому что недавно прибежала из чащи. В
этот раз на обратном пути, когда никто меня опять не купил, а базар закрылся
по позднему времени, Скотоводческие духи злобно меня ругали и безжалостно
били до самого дома. Они меня били и рассуждали в уме, что если я и в третий
раз останусь нег.роданный, то они убьют меня на мясо, .или съедение, потому
что я был им без всякого проку. Но когда мы явились в третий раз на базар,
меня наконец купила старушка-- к двум часам по дневному времени. А купила
она меня, потому что ее дочь нежданно ослепла много лет назад, и, когда она
обратилась к местному прорицателю, тот ей сказал, что пусть пойдет на базар,
купит у скотоводов на базаре корову и убьет ее в жертву их городскому
богу--тогда ее дочь обязательно прозреет. Как только эта старушка услышала
про корову, она немедленно отправилась на базар, купила задешево худую
корову и привела в свой город для жертвы богу. (А эта худая корова был я.)
Она привязала меня к столбу перед домом, но столб, к которому она меня
привязала, стоял под безжалостным полуденным солнцем, или совершенно
открытый небу. Она меня привязала и ушла в свой дом, а минут через тридцать
вынесла ямсу, и я наелся до полного удовольствия, потому что это был
поджаренный яме. Но вечером она не увела меня в дом или какое-нибудь
безопасное место, и я остался под открытым небом на произвол погоды и
страшных существ, которые захотели бы на меня напасть. К восьми часам по
вечернему времени все в этом городе крепко уснули, а в десять хлынул
проливной дождь, и я стоял под дождем до утра, и меня всю ночь донимали
комары, каждый размером с огромную муху--такие водятся только в Лесу
Духов,-- а рук у меня не было, чтобы их отгонять, да еще и от ливня я
продрог до костей, и опять же не было у меня человеческих рук, чтобы
развести костер и согреться.
Меня спасает кола
В двенадцать часов по дневному временя весь город собрался у дома
старушки, которая купила меня на базаре. Когда все явились, четверо горожан
отвязали меня от столба перед домом и повели туда, где стоял их бог. Дойдя
до бога, я с ужасом обнаружил, что больше пятидесяти собравшихся горожан
держат в руках кинжалы и сабли, ножи, мечи, топоры и секиры, да к тому же
отточенные острее острого. Сначала--и это был первый обряд--они меня
положили перед богом на бок. Тут я хотел было им сказать, что я человек, а
не худая корова, но все это так и осталось втуне, потому что если мое сердце
кричало--человеческими словами и очень убедительно,-- то мой рот мычал
коровьим мычаньем, страшным для них, а главное, непонятным. Вот, значит,
положили они меня перед богом и трижды сплясали ритуальную пляску-- это
продолжался первый обряд. Потом они трижды помолились богу--и это был уже
второй обряд. Но когда было сказано слово КОЛА--а оно должно быть сказано на
молитве,--понадобилось, чтоб старушка дала им колу, потому что кола
приносится в жертву вместе с убитой перед богом коровой, и вот у старушки
попросили колу, и она внимательно пошарила в сумке, а потом сказала, что
забыла ее дома и, значит, ей надо вернуться домой.
Старушка ушла за колой домой, а в дело вступил их городской шут и
сказал, что хоть я и худая корова, но он с удовольствием отведает мяса, и
если он сейчас полумертвый от голода, то в скором времени наестся до смерти.
А среди четверых, кто держал меня перед -богом, попался, к счастью, один
смешливый, и он как начнет, как начнет хохотать, и тогда все другие тоже
расхохотались, а держать-то меня во время хохота позабыли, и вот я вспрыгнул
изо всех своих сил и отпрыгнул ярдов примерно на девяносто. Я, значит,
отпрыгнул, а они испугались--у меня ведь были на голове рога,--и, прежде чем
они успели опомниться, я умчался в лес на целую милю, а они побежали в город
за ружьями, потому что без ружей я б им не дался. Я мчался по лесу не
разбирая дороги и вдруг ошибочно забежал в озеро--очень глубокое из-за
сильных дождей и покрытое водорослями, а поэтому незаметное. Но едва только
водоросли подо мной расступились и я увидел свое отражение--корову с
рогами,--я стал человеком. Конечно, если бы мне знать заранее, что надо
отразиться в озерной воде, чтобы стать человеком, я давно бы им стал и меня
не купила бы на базаре старушка, которая отправилась покупать корову по
приказанию прорицателя и для жертвы богу, чтоб ее дочь наконец-то прозрела.
Вот, значит, превратился я опять в человека и, когда увидел преследователей
с ружьями, спросил их по-человечески, чего они ищут, а они мне ответили, что
ищут корову, которая убежала, и я им сказал:
-- Ваша корова скрылась вон там, идите, куда я показал, и найдете.
Они побежали, куда я им показал, потому что приняли меня за духа, а я,
как только они исчезли из виду, поспешно отправился в другую сторону, или на
поиски родного города.
Я бродил по лесу месяца три и однажды вечером, плутая в чащобе, нашел
большое cyxoe бревно -- шесть футов длиной да три в диаметре--с дуплом,
которое шло вдоль бревна, но не до самого конца, а наполовину, и, значит, у
него не было второго выхода. Я сразу же влез в дупло, чтоб уснуть, потому
что не спал с того самого дня, как меня купила на базаре старушка, а, удрав
от убийства для жертвы богу, бродил по чащобам в сезон дождей, которые лили,
почти не переставая, с утра до вечера и всю ночь напролет. Я заснул в дупле
и спал очень крепко, и меня похитил Бездомный дух--его родила Неизвестная
мать, и он с рождения бесконечно скитался, а теперь забрался в дупло, чтоб
обсохнуть. Но едва он наткнулся в дупле на меня, как сразу же выскочил,
отыскал пень и заткнул им выход--а другого там не было. Потом он взвалил
бревно на голову--а я еще спал, ни о чем не ведая,--и унес, прежде чем я
пробудился, на огромное расстояние, или очень далеко, потому что духи ловко
шастают по лесам, хоть на короткие, хоть на длинные расстояния.
Вот я проснулся в дупле и понял, что меня несет Неизвестный дух, или
неведомое мне существо, а куда несет, я не знал и подумал, что он может
бросить меня в костер, а может швырнуть в глубокую реку. Подумал я так и
принялся причитать--не в полный голос, а немного потише,--но я не знал, что
в том же дупле, куда я влез, чтоб обсохнуть от ливня, еще того раньше
поселилась змея. Как только я начал тихонечко причитать, змея проснулась и
хотела выползти, потому что испугалась моих причитаний, но выползти-то ей
оказалось некуда, и она обвилась вокруг меня кольцами. Она испугалась моих
причитаний, а я ужаснулся от ее обвиваний и от ужаса начал причитать во весь
голос--на радость и удовольствие Бездомному духу, для которого мои
причитания были музыкой, да не просто музыкой, а пьянящей и величавой, так
что юн принялся плясать и шататься, как будто выпил, но не просто выпил, а
отведал самого замечательного напитка, предназначенного для Его Величества
Короля, главноуправляюще-го над Лесом Духов. Бездомный дух решил, что
бревно, которое он нес по лесу на голове, само от себя разливается музыкой,
и вот он слушал, плясал и шатался -- из стораны в сторону и от чащи к чаще.
Но пока он слушал, плясал и шатался, к нему подоспело могучее подкрепление
-- более миллиона
Бездомных духов, и они стали слушать бревно, как радио. Они слушали мои
причитания, как радио, и для них причитания слышались музыкой, самой
пьянящей и величавой на свете" поэтому они не могли удержаться и плясали,
будто Безумные духи. Сначала они плясали вокруг бревна, потом уплясывалй на
милю в лес, а потом опять приплясывали к бревну. И так продолжалось три дня
и три ночи--духи плясали не-пито-не-едено, потому что им некогда было
остановиться,-- и весть. о музыке в сухом бревне облетела тысячи городов и
селений.
Тогда многие почтенные духи начали приглашать Бездомного духа на разные
празднества, чтоб слушать музыку. Как только он прибывал, куда был позван,
там первым делом учинялся пир -- с напитками и до самого полного
удовольствия,--- а потом он сильно стучал по бревну, и это был знак для
начала музыки, а змея принималась метаться в дупле и, не найдя выхода,
обвивалась вокруг меня, а я ужасался от ее обвиваний и начинал причитать в
самый полный голос, а им мои причитания слышались музыкой, и они пускались
плясать до упаду, или до самого позднего вечера, потому что им все равно
что-ночь, что день, и так у всех без исключения духов.
Но причитать с утра до позднего вечера, без срока и отдыха, человек не
может, и, когда я смолкал, чтоб немного передохнуть, или мой голос делался
сиплым, они подносили бревчо-к костру, и я опять начинал
причитать--поневоле, или от жара и ужаса,-- а змея принималась метаться как
угорелая, и стенки дупла гремели по-барабанному, будто сопровождение моим
причитаниям, и духи снова пускались в пляс.
На празднестве поминовения
Бездомный дух стал прославленным духом из-за моих причитаний в бревне,
которые слышались духам, как музыка, в вот один знаменитый дух, чья мать
умерла в те давние времена, когда глаза у всех были на коленях, пригласил
таких же духов, как он,-- а у них в каждом городе все духи одного вида--на
день рождения, или поминовения, своей умершей в древности матери, а для
пущего празднества, чтобы было" с музыкой, вызвал в свой город Бездомного
духа. И вот, когда приглашенные собрались и до полного удовольствия
отъели-отвыпили, Бездомный дух постучал по бревну, змея начала вокруг меня
обвиваться, а я от ужаса стал причитать, и так продолжалось весь день до
вечера, но к вечеру голос у меня осип,. и я замолчал, как немой яли мертвый,
потому что не ел и не пил с той поры, когда забрался от ливня в дупло. И
вот, значит, голоса у меня не стало, но гости уже наелись и напились, а им
заранее обещали музыку, и все они принялись трясти-бревно, а когда
убедились, что оно молчит, Бездомный дух-подхватил топор и стал раскалывать
бревно на щепки. К счастью, как только бревно расщепилось, оттуда выползла
наружу змея--я все же был немного потолще, хотя и не ел много дней подряд,--
а когда вместо музыки явилась змея, приглашенные духи бросились врассыпную и
накрепко заперлись у хозяина в доме. Едва они заперлись у хозяина в доме, я
напряг свои силы, развалил бревно -- оно от изрубленности распалось
напополам,-- выскочил и помчался к дальнему лесу, а там притаился в
ближайшей чащобе, так что, когда они вышли из дома, бревно оказалось
располовиненным и пустым, как свидетельство сбежавшего из него существа.
Так я спасся от Бездомного духа, и еще до рассвета ушел далеко, и
вступил в новый город и в новую жизнь--потому что там жили другие духи. Вот
вступил я в город, а когда рассвело, увидел духа с человечьим лицом, да и
весь он был как плотское существо. Я вошел к нему в дом и уважительно
поприветствовал, а он мне ответил любезно и по-людски--меня давно так никто
не приветствовал. И он немедленно предложил мне сесть. Я сел и хотел
попросить у него еды, потому что не ел много дней подряд, но он оказался
радушным хозяином и без всякой просьбы принялся меня потчевать.
Когда я поел и немного отдохнул, мне захотелось у него спросить, правда
ли, что он--плотское существо, но на мой вопрос он ответил "и да и нет". Я
не понял, какой из его ответов правильный--"да" или "нет",--и попросил
объяснить, а оя поведал мне целую историю о себе и городе, рассказывая так:
-- Видишь ли, мы--Грабительские духи, мы грабим плотских женщин по всей
земле, в любом государстве, городе и селенье. Слушай, Плотское существо,
внимательно, я расскажу тебе, как это делается. Если какая-нибудь женщина
понесет, или у нее зачнется ребенок, мы выбираем одного из нас, чтоб он
явился, когда она спит, и с помощью нашей магической силы заменился у нее в
животе на ребенка. Женщина носит его под сердцем, а потом рожает вместо
ребенка, и месяца через два или три после родов -- вот она, самая главная
тайна, о которой не знают плотские существа!--он становится в точности как
полуторагодовалый и всем, а особенно матери, яравится, потому что выглядит
сверхзамечательным, или удивительно необыкновенным, ребенком. Добьется он,
значит, всеобщей любви и потом начинает притворяться больным, а любящая
мать, чтоб его исцелить, принимается тратить все свои деньги и жертвует все
свое достояние богам--лишь бы любимое дитя исцелилось. А этот ребенок --
Грабительский дух -- наделен сверхъестественной притягательной силой, и вот
все деньги и жертвы богам копятся для него в секретном месте.
Как только у матери достояние истощается, ребенок искусно прикидывается
мертвым, так что любящие сородичи его матери говорят со вздохом: "Бедняга
умер",--но им неведомо, что он сверхъестественный и просто перестал на время
дышать. Родичи оплакивают его и хоронят, но ровно в полночь он встает из
могилы и сразу идет в секретное место, где жертвы богам -- козы, овцы и
птица -- стоят, живехонькие, рядом с деньгами, которые покоятся в особых
мешках, и бывший ребенок возвращается восвояси с накопленными во время
болезни богатствами. И если ты, Плотское существо, повстречаешь
сверхзамечательного ребенка, который за месяц сделался годовалым, а месяца
через два неожиданно умер, знай--это был Грабительский дух, заменившийся в
животе у матери на ребенка. А если ты не веришь моей истории, разрой могилу
сверхзамечательного ребенка в третий день после смерти-- и ты увидишь: там
не окажется детского трупа, потому что он ожил и живет в нашем городе, уже
не трупно, а в виде духа. И у нас тут нет иного труда, как рождаться,
грабить своих мнимых сородичей, уходить в могилу и опять возрождаться.
Мы--сверхдети, рожденные для могилы, или Грабительские духи из Леса. Когда
он поведал мне про "детей для могилы", или "Грабительских духов из Леса", я
понял начальное "и да и нет": они живут, как плотские существа, даже
питаются человеческой пищей, но притом все равно остаются духами.
Вот он поведал мне про Грабительских духов и спросил, хочу ли я пожить
у него, а когда я ответил ему, что хочу, он поселил меня в отдельной
комнате. Я жил у него и ни в чем не нуждался, будто он был мне отец и мать,
но однажды он вызвал меня и сказал, что скоро уйдет в человеческий город и
оставит мне дом с имуществом, как хозяину, а сам вернется месяцев через
десять. Потому что он обещал показать мне воочию свою грабительскую незримую
силу--прежде чем нам придется расстаться,--чтоб я поверил его рассказу. Я-то
ему, разумеется, не поверил и не знал, зачем он отправляется в этот город,
да и как этот город называется, не спросил. И вот в час ночи он стал
невидимым, или ушел в человеческий город, а я остался в его доме один. Он,
значит, стал невидимым и пропал, но и я не сидел все время дома один, а
выходил иногда прогуляться по городу и вскоре сделался близким приятелем с
духом такого же возраста, как я сам,-- а отец у этого духа был богачом и
коренным, от далеких предков Грабителем, но мы по молодости быстро
сдружились, когда я вышел погулять в город, чтобы избавиться на время от
одиночества. И мой знакомец учил меня языку, на котором объясняются друг с
другом духи,--я был не дух, цо говорил с ним, как с другом, хотя не умел еще
объясняться гладко, а знал только самые простые слова. Мы так сдружились,
что я совсем позабыл про свое возвращение из Леса Духов. Но однажды ночью,
когда я спал, раздался стук в дверь--а она была каменной,-- и домой явился
Грабительский дух: через десять месяцев и в час ночи, по обещанию. Он явился
с тюками домотканой одежды, пригнал стаю птиц вроде кур и гусей, большое
стадо домашних животных, таких, как овцы, коровы и козы, и принес под мышкой
целый куль денег. Но когда он вытряс из тюков принесенное, я обнаружил вещи
моих друзей и одежду, которую покупала нам с братом мать, пока нас всех не
разлучила война. На второй день после его прихода мы забили птицу и домашних
животных, чтоб устроить пиршество всем Грабительским духам в честь его
возвращения с награбленным достоянием. Но когда я увидел вещи моих друзей, а
главное, бра-тову и свою одежду, мне поневоле пришлось поверить, что мой
хозяин--Грабительский дух с незримой для человека магической силой. Я у
него, правда, не решился спросить, как он добыл наши с братом вещи--для
таких вопросов я был еще молод,-- и поэтому вещи остались у него, и он
распродал их в разные города, духам с другой магической силой, которые не
умеют грабить людей; но мясо животных, забитых для пиршества, я тоже ел, и
мне было вкусно.
Ну вот, а дух, с которым я подружился, прежде чем мой хозяин вернулся
домой, пригласил меня наведаться к его матери в гости--она родилась в
Восьмом городе духов, за двадцать миль от города, где мы жили. Мы пришли к
ней, и она приготовила нам еды, так что мы в удовольствие поели и выпили, а
потом отправились развлекаться в город с другими духами нашего возраста, но,
пока мы там развлекались, как могли и хотели, я увидел прекрасную юную
духеву и сказал другу, что хотел бы на ней жениться, а он немедленно передал
ей мои слова и представил меня, по обряду духов, самым достойным и наилучшим
образом, и она согласилась выйти за меня замуж и привела к отцу--уважаемому
духу, а он назначил, когда быть свадьбе: в следующий свадебный день, через
месяц, потому что у всех без исключения духов есть для свадеб специальные
дни.
Моя первая свадьба в Лесу Духов
Мой друг отыскал мне к свадьбе шафера, и это был особенный шафер--он
пользовался только дурными словами и даже горел пятьдесят лет в аду за свои
дурные слова и злодейства;
а когда его не исправил и ад, он был послан до Судного дня в Лес Духов.
Наутро в день свадьбы все духи и духевы, мой друг и его хлебосольная мать, и
невеста и ее отец, и мой шафер--словом, все жители Восьмого
города--отправились в церковь к десяти часа.м: к десяти часам по времени
духов. Как только я вошел в их церковь, и осмотрелся, мне стало ясно, что
священник там--Дьявол, а когда во время свадебной церемонии меня попросили
назвать свое имя и оно оказалось человеческим именем, свидетели громко и в
один голос воскликнули: "Ага! Значит, перед брачным обрядом тебя придется
заново окрестить!"
На это я согласился, не зная заранее, что Преподобный дьявол будет меня
крестить живым огнем и горячей водой, как у них крестят духев и духов. Я,
значит, согласился, и стали меня крестить, а я заорал так страшно и громко,
что если б кто-нибудь стоял за две мили и не хотел бы слушать, то все равно
бы услышал--сначала мои бессловесные крики, а потом истошный отказ
креститься и отчаянную мольбу к Преподобно- му дьяволу отпустить меня без
адского крещения из церкви, потому что я уже не хотел и жениться, раз перед
свадьбой надо креститься живым огнем и горячей водой. Но едва духи услышали
мою просьбу, они в один голос ответили так: "Если уж ты вошел в нашу
церковь, то будешь крещен, вольно или невольно, живым огнем и горячей
водой". Услышав это, я возопил жутким голосом: "Тогда мне придется умереть в
вашей церкви!"--а они ответили: "Можешь умирать, ты все равно никому у нас
не известен".
А духи не знают ни места, ни времени, где и когда задавать вопросы,
поэтому один из них встал и спросил: "Между прочим, как ты попал в Лес
Духов, который растет меж Землей и Небом и куда вход людям категорически
запрещен? И как ты решился у нас жениться?" Ну, и раз духи не умеют
определять должного времени для вопросов и ответов, я ему объяснил, что по
молодости лет не ведал разницы между "худом" и "добром", а поэтому ошибочно
вступил в Лес Духов и потом разыскивал дорогу домой, пока не попал в
Грабительский город, где сдружился с духом и пришел сюда--навестить его
престарелую мать. Я все ему объяснил--как здесь написано,-- а он потребовал
показать им духа, с которым я появился в их дьявольском городе. Но едва он
потребовал показать им духа, с которым я появился в их дьявольском городе,
мой друг-- а он был истинным другом -- поднялся и подтвердил все, что я
рассказал. А когда его мать тоже все подтвердила, мне сразу простили мое
прегрешение, потому что духи из этого города глубоко уважают Грабительских
духов, которые снабжают их земными припасами. Мне, значит, простили мое
прегрешение, и Преподобный дьявол окрестил меня до конца, хотя мне было
больно и горячо.
После крещения Преподобный предатель совершил над нами обряд венчания,
причем Злоязычник был нашим шафером. Петом прихожане помолились о зле и
спели зловещие молельные песни, а их Злодьякон закончил моление.
Там все прихожане были злодеями. Но вскоре пришел Наизлейший Злыдень,
Главный правитель над всеми злодействами, который действовал злей всех
других--он был злоумышленный, злокозненный и злопамятный, злоехидный,
зловредный, злонравный и злоязычный, он злословил в лесах, церквах и на
улицах, жил в злополучном доме со злосчастной семьей -- короче, все, что он
делал, было злотворным, и, когда он пожал мне руку после венчания, меня
прожгло, как злокачественным током, или злопыхательской, будто пламя,
молнией. (Мой друг пытался показать мне глазами, чтоб я не здоровался со
Злыднем за руку, но я не понял его сигналов.)
Когда венчание было окончено, мы отправились в дом к моим своякам, где
каждому предложили отъесть и отвыпить от разных яств и многих напитков,
которыми потчуют на свадебных пиршествах. А потом признанные плясуны из
духов начали отплясывать пляски с духевами.
На свадьбу прислали своих представителей и Зловредные Звери, и Страшные
Существа--среди танцующих я увидел Черепа, Длинно-бело-колонных Тварей,
Скалистых Духов и Разбойного Должника, или Властителя чащобных существ,
который рассеял в полуночном бою огромное войско Красных Людей, когда его
вызвал Пальмовый Пьянарь; плясал с гостями и Добычливый Дух, который
высвечивал добычу взглядом, и Голодное Существо из Дальних Чащоб, жадно
проглотившее Пальмового Пьянаря вместе с его амулетами и женой по дороге
домой из Города Мертвых,-- все они представлялись хозяину пиршества, или
отцу моей законной жены, и всех их потчевали до полнейшего удовольствия. Но
вскоре Череп из Норы Черепов с возмущением заявил моему законному зятю,
который считался Ответственным Управителем Страшных Существ из Чудовищных
Чащоб, что Добычливый Дух украл кусок мяса, принадлежащий Черепу, с их общей
тарелки-- посуды на всех гостей не хватило, и многие ели с тарелки по двое.
Но прежде чем отец моей жены подошел к ним, чтобы рассудить их спорное дело,
Череп и Добычливый Дух разодрались, причем дрались они столь свирепо, что
духи и представители Зловредных Зверей и Страшных Существ и Странных Тварей
окружили их плотным, как чащоба, кольцом и начали яростно хлопать в ладоши,
а поэтому тот, кто оказался бы побежденным, покрыл бы себя несмываемым
срамом.
Зрители, значит, стали хлопать в ладоши, а Большой Обезьян--раб моего
зятя, доставшийся ему по наследству от пращуров,--начал обхлопывать ладонями
дерево, и дерево зазвучало барабанным боем. Но как только дерево зазвучало
по-барабанному, все приглашенные, включая дерущихся,-- духи, звери, твари и
существа, я, моя жена, ее отец и мой друг-- принялись плясать под барабанную
музыку, которую учинил Большой Обезьян, стуча что есть сил по огромному
дереву. А я, опьянев от крепких напитков, ошибочно зашиб до безвременной
смерти Мелкого духа из Девятого города, потому что я шатался, а он был
маленький, но все же пришел на брачное празднество.
И меня сейчас же притянули к суду за мелкое убийство -- дух-то был
маленький,--но даже самое малое прегрешение влечет за собой в Злоказнящем
Суде самое суровое, или тяжкое, наказание. В час пополудни Злосудного дня
Злокозненный судья стал судить мое дело, и, если бы не юрист из
Горо-да-в-Бездне, который принадлежит Триединым духам, меня осудили бы на
пятьдесят лет злоодиночного тюремного заключения--это самый короткий
тюремный срок за самый малый
проступок у духов,-- но юрист спас меня от такого злосчастья, хотя мы и
не были с ним знакомы: просто он оказался добрым юристом.
Когда меня отпустили из-под ареста на волю, я вернулся в город к моим
своякам и прожил у зятя примерно три месяца, прежде чем вспомнил брата и
матушку, потому что я временно их позабыл, как только женился на прекрасной
духеве. Но однажды утром я пришел к зятю и сказал, что хочу отправиться в
путешествие, скрыв от него свой истинный замысел,-- а мне хотелось вернуться
в свой город, откуда я убежал семи лет от роду,-- и еще я сказал, что уйду с
его дочерью, но он разрешил уйти только мне, а дочку, или мою жену, не
пустил. Я, конечно, сразу же про себя подумал, что человек-то может
влюбиться в духеву, а дух не способен проникнуться к человеку истинной, или
сердечной, любовью, и, значит, мне надо уходить одному. Так что, простившись
со знатными духами, я отправился под вечер в дорогу один.
На пути к Девятому городу
Я ушел из города моих свояков к вечеру, или после полудня, а потом
шагал от чащобы к чащобе в поисках дороги домой до ночи, и, когда дороги
домой не нашлось, я понял, что, если идти всю ночь, до Девятого города все
равно не дойдешь, и решил забраться на высокое дерево для ночного отдыха и
безопасного сна. Я устроился в ветках с густой листвой, которая защищала
меня от холода--прикрывала, когда подувал ветерок,-- и спасала от капель
холодной росы, капавших дождичком с верхних ветвей. Но пока я шагал от
чащобы к чащобе, меня донимали малолетние духи, потому что я выглядел для
них странно, и вот не прошло еще и пяти минут, как я вскарабкался на высокое
дерево, а мне уже до смерти захотелось спать, и я уснул, будто дома, или в
кровати. Я спал, наверно, часа полтора, но вдруг проснулся от громкого
стука, как если бы кто-то стучался в дверь, и увидел под деревом Грузного
духа высотой фута в три, зато очень толстого, словно он был беременной
женщиной, которая разродится сегодня или на днях,--он стучал по дереву, как
стучатся в дверь. И едва он заметил, что я проснулся, он махнул мне рукой--
мол, спускайся вниз,--а я пригляделся к нему повнимательней и яоно увидел,
что он однорукий, ноги у него сплетены, как канат, ступни направлены вправо
и влево, а единственный глаз, огромный и круглый, сверкает во лбу и похож на
луну--он сверкал у него, как луна в полнолуние, но луна, прикрытая облачком,
или веком, которое может закрываться и открываться в любую секунду по
желанию духа; но прежде всего я увидел голову--на ней не росло ни единого
волоска, и она блестела как полированный шар от спинки кровати из черного
дерева.
Минут через пять Грузный дух почувствовал, что я не желаю к нему
спускаться, и поднял веко, но, как только он это сделал, весь лес высветило
дневным сиянием, и я с большим беспокойством заметил великое множество таких
же духов, окруживших со всех сторон мое дерево. Они хотели, чтоб я
спустился, а мне по их поведению было ясно, что они задумали меня поймать,--
и вот я боялся спуститься вниз.
Сколько-то времени они подождали, а когда догадались, что я не
спущусь--меня отпугивал их устрашающий вид,-- подступили к дереву и стали
его трясти изо всех своих сил, или что было мочи, и едва не выдрали дерево с
корнем, а я нечаянно свалился им в руки. Я свалился им в руки и сразу
заметил, что, когда у них вдох, раздается кваканье, собачий лай, карк ворон
и хрюканье, а когда они выдыхают воздух наружу, слышится вопль всех Страшных
Существ. Они насильственно стрясли меня с дерева, так что я поневоле попал к
ним в руки и начал молить их чуть слышным голосом не съедать меня заживо,
или помиловать, но они безответно пробирались по лесу, пока не явились в
Девятый город.
Достигши своего (Девятого) города, духи загнали меня под землю и
оставили в маленькой темной комнате--самой обычной для Леса Духов. Потом они
превратили меня в слепца и стали тереть мне кожу ладонями, жесткими и
шершавыми, словно наждак. Вот они ободрали мне кожу ладонями и принялись
ущипывать мое тело ногтями, а ногти у них четырехдюймовые, и отточены
наподобие ножей или сабель, так что я горько рыдал от мучений. Потом
ущипыванье вдруг прекратилось, и я прозрел, но ничего не увидел--кроме
темной комнаты без дверей и окон,-- а мои мучители куда-то скрылись. Зато на
полу моей страшной темницы клубилось около тысячи змей--они клубились
огромным клубком, или как туча, но меня не кусали. Тут я впервые увидел
змею, которая была длиннее всех остальных--длинней, чем любая змея на
земле,-- и вела она себя среди змей, как царица, а из пасти у нее сочился
свет, да не просто свет, а яркий и переливчатый. Этот свет превратил мою
темницу в светлицу, змеи внимательно меня рассмотрели, а потом сгинули
вместе со светом, и я опять оказался в темнице.
Вскоре после того как змеи исчезли, моя безвыходная темная комната--там
не было выходов, или дверей,--неожиданно для меня превратилась в кувшин, и
телом я оказался внутри кувшина, а головой и шеей торчал наружу, но шея у
меня стала очень длинной ( не меньше трех футов), а голова--огромной, и шея
не могла держать ее прямо, потому что была трехфутовой длины, и груз головы
сворачивал ее набок. Да и оба глаза у меня изменились--стали громадными, как
мячи для футбола, и я вращал их в любые стороны, если хотел куда;ни-будь
посмотреть; и вот я увидел всех Грузных духов, которые схватили длинные
палки и начали лупцевать мою новую голо ву, а руки-то у меня остались в
кувшине, и я не мог защи" титься от лупцевания.
Когда они прекратили лупцевать мою голову (огромную голову), мне стало
чуть легче, но вдруг я почувствовал смертельный голод, как будто не ел весь
год напролет, и голод терзал меня хуже, чем лупцевание, и я взмолился:
"Дайте поесть!" Я взмолился, и еда немедленно появилась--прямо передо мной и
моя любимая, или такая же, как я ел у матушки, пока не ушел из родного
города. Еда лежала передо мной на земле, но я не мог до нее дотянуться,
потому что моя шея не сгибалась вперед, а висела вбок под тяжестью головы,
и, конечно же, когда я сумел изловчиться -- опрокинул кувшин с моим телом на
землю,--голова упала в стороне ог еды, а шея у меня была слишком длинной,
так что головы я поднять не мог и поэтому извивался по земле шеей минут
сорок пять, а может, и больше, прежде чем голова оказалась возле еды; но
едва мой рот ощутил еду и я почувствовал, как она пахнет, он неожиданно для
меня стал клювом, и даже не клювом, а маленьким клювиком, и, когда я хотел
взмолиться, как человек, потому что страдал от смертельного голода, раздался
только птичий писк, или щебет, и Грузные духи принялись хохотать.
Я перепробовал множество способов склевать еду, но ничего не добился и
решил про себя, что лучше уж смерть, чем смертельный голод, но, как только я
так решил, клюв у меня заменился ртом, еда исчезла, а кувшин с моим телом,
вставши на дно, куда-то поехал, хотя все духи тоже исчезли и двигать кувшин
было вроде бы некому. Вскоре я оказался на перекрестке дорог, вернее, не
дорог, а пеших тропинок--их было несколько, и они пересекались, а я стоял в
кувшине на перекрестке, и вокруг перекрестка теснился лес, и до города
было--одна треть мили. И я простоял там до самого утра.
Около восьми часов поутру к перекрестку пришли все ду-хевы и духи, все
дети и старики Девятого города, и они пригнали двух овец и двух коз и целую
стайку домашней птицы. Как только они оказались на перекрестке, они первым
делом столпились вокруг меня, а потом стали петь и хлопать в ладоши, звякать
колокольцами и бить в барабаны, а потом сплясали ритуальную пляску--она
продолжалась несколько минут,--забили птицу и домашних животных, которых
пригнали для этого к перекрестку, и полили мне голову, жертвенной кровью.
Вот полили они мне голову кровью, а мясо животных поджарили на костре и дали
мне есть, и я его ел. И повадились они приходить раз в три дня, и молились
передо мной, как будто я бог. Но звон их громких ритуальных колокольцев
отзывался болью у меня в голове, а кровь жертвенных животных сгнивала, и моя
голова очень гнусно пахла. Грузные духи молились передо мной, как будто я
бог, по четыре часа и скармливали мне мясо убитых животных, так что я больше
не чувствовал голода.
Да! Каждый, кто вступает в Лес Духов, неминуемо подвергается суровым
карам--и вот, меня бичевали дожди, а когда их не было, иссушало солнце или
знобил ночной ветерок, потому что я не мог уйти с перекрестка. А ночами
звери из окрестных лесов сходились на перекресток, рассаживались кругами и
дивилась моей устрашающей голове, или к перекрестку подползала змея и
заглатывала меня, начиная с головы, но кувшин проглотить не могла, и
давилась, и отрыгивала на землю, и уползала прочь, а я не спал ни единой
минуты, потому что все время боялся зверей или же задыхался в чреве змеи,
когда она норовила меня проглотить. А утром ко мне сбегались из города
свиньи, овцы, козы и собаки, чтобы с изумлением на меня смотреть, как на
чудовище, или страшное чудо, потому что я показался бы чудовищно устрашающим
любому самому храброму существу в те мучительные для меня времена. Ну вот, а
домашние животные из города сначала смотрели на меня неподвижно, словно бы
скованные немым изумлением, -ю потом свиньи начинали хрюкать, стараясь
подрыть и уронить мой кувшин, козы и овцы принимались блеять и лягали меня
по свешенной голове, а собаки с лаем подскакивали ко мне, съедали остатки
жертвенного мяса и слизывали кровь с моей головы--рук-то у меня не было,
чтобы их отогнать. А днем к перекрестку являлись духи, и мне опять не
удавалось уснуть.
Вскоре молва обо мне в кувшине на скрещении тропок облетела весь Лес, и
многие духи из других городов постоянно пытались меня украсть, потому что
видели во мне бога.
Речные духи и речное празднество
Однажды около двух часов ночи множество духов явилось на перекресток, и
они запихали меня в мешок, который специально для этого принесли. Запихали
они меня, значит, в мешок, и один из них положил мешок себе на голову и ну
улепетывать в город к реке, потому что они -- Речные духи. (Они меня просто
украли с перекрестка--для себя, или в свой собственный город.) Достигши
города, они меня вынули, чтобы предъявить Наистаршему Старейшине, который
сидел на особом стуле у ног до ужаса страшного бога -- самого могучего, как
им казалось, из всех богов их Речного Города. И вот меня предъявили
Старейшине, потому что он, а никто другой повелел своим духам украсть меня с
перекрестка, когда получил обо мне информацию. Как только я предстал перед
их Старейшиной, он приказал привести барана, убил его и полил мне голову
кровью, а моя голова была преогромной и страшного вида, даже если без крови.
Когда голова как следует окровавилась, они зажарили мясо барана и лучшие
куски положили передо мной. Они положили их, чтобы я ел, но, едва я стал
есть, до ужаса удивились и страшно обрадовались, потому что их боги никогда
не ели, не могли дышать, были не силах пошевелить головой или подать
какие-нибудь сигналы. Но поскольку эти Речные духи люто ненавидели Небесного
Бога и очень любили Земных Богов, то, когда замышлялось важное дело,
Старейшина сразу же обращался ко мне, и, если я показывал кивком головы, что
одобряю дело, он его разрешал, а если я просто помахивал шеей, или показывал
неодобрение делу, Старейшина сообщал своим приближенным, а те говорили всем
остальным, что дело не одобряется, и оно запрещалось. Старейшина был у меня
переводчиком, и только он благодаря его титулу мог обращаться прямо ко мне.
Речные--они же Ехидные--духи признали меня своим главным богом и
выстроили мне однокомнатный дом, где я стоял посредине комнаты, а они
приходили передо мной молиться, или преклоняться, и приносили жертвы. Я
кормился мясом жертвенных животных и пил их кровь, когда меня окропляли,
.потому что воды мне никто не давал, а человеку надо утолять жажду. Но
кровь, которой меня кропили, привлекала бессчетное количество мух, и они
покрывали мне шею и голову вечножужжащим несгоняемым слоем -- рук-то у меня
не было, чтобы их отгонять,-- и порой Старейшина, придя ко мне:
в дом, не мог понять, где стоит мой кувшин, пока не сгонял с меня мух
метлой, - щ
Прошла неделя моей жизни в их городе, и вот все они собрались на
праздник. Первым делом они открыли дом, и туда вошел Наистарший Старейшина,
которому разрешалось со мной разговаривать. Сначала он вымыл мне шею и
голову-- ведь только они возвышались над кувшином,-- потом обвязал мою
длинную шею красной домотканой материей с бахромой, отчего шея стала еще
страшней, потом надел на мою огромную голову красную шапку Речного духа,
отчего голова сделалась еще гаже, потом сунул мне в зубы трубку длиной в
шесть футов и такую емкую, что туда -вмещалось полтонны табаку, а у трубки
поставил особого духа, чтобы наполнять ее по мере надобности. Когда он
разжег мне факелом трубку, духи с ду-хевами пустились в пляс--они плясали, и
пели несни, и бренчали колокольцами, и прихлопывали в ладоши, и, когда
барабанщики ударили в барабаны, все плясуны утроили свою прыть, а когда из
трубки, которую я курил, повалили клубы табачного дыма, все плясуны
раскатились хохотом, да таким громогласным, что стой хоть за милю,
непременно услышишь, даже не слушая, и как только табак в моей трубке
кончался, особо приставленный для этого дух наполнял ее снова полутонной
порцией, потому что трубка была огромной -- три фута по глубине и четыре в
диаметре.
Празднество продолжалось несколько часов, и моя голова непрерывно
курила, а табак был крепкий, и я опьянел, как пьянеют, напившись до полного
удовольствия, или полнейшей потери памяти,--такой табак под силу лишь духам,
да он только в их Лесу и встречается.
И вот, накурившись до потери памяти, я позабыл свои беды, или невзгоды,
и запел во весь голос земные песни--а раньше я- никогда их в Лесу Духов не
пел. Но как только духи услышали мое пение, они от восторга утанцевали в
лес--на пять тысяч футов, если не дальше,-- а когда вернулись, то столпились
вокруг меня и стояли с отвисшими нижними челюстями, потому что песни им
очень понравились, зато мой голос удивил их до изумления. А дух,
приставленный набивать мою трубку, все подкладывал и подкладывал мне свежего
табачку, и я без устали пел свои пеони, которые вдруг прихлынули мне к
сердцу, как радость. И вот я радовался и пел свои пеони, а духов настолько
ошеломил мой голос, что они отвисли нижними челюстями и стояли, немо истекая
слюной... Они слушали мои песни около получаса, потом Старейшина вынес меня
из дому, который построил для моего пребывания, выдрал с корнями кокосовую
пальму длиной не меньше чем в триста футов и поместил меня на ее вершину,
между ветвей, вроде как в люльке, а другой Речной дух, Заместитель
Старейшины, поставил пальму себе на голову, утвердил ее там стоймя, чтоб не
падала,-- а я по-прежнему находился в кувшине,-- и впрыгнул на голову
Старейшине Речных духов. И вот я стоял в кувшине на пальме, пальма стояла на
голове Заместителя, Заместитель стоял на голове у Старейшины, а Старейшина
отплясывал пляски с духевами. Но пока они помещали меня на пальму, дух,
приставленный набивать мне трубку, загружал ее новой порцией табака--он был
так занят, что работал молча и даже не пытался поучаствовать в плясках,-- а
я, накурившись до полного счастья, пел веселые земные песни, потому что
забыл все беды и горести, которые не давали мне раньше петь, и от этих
веселых песен все духи, все существа Девятого города плясали без перерыва
несколько дней.
На празднике духов земные пеони получили самое горячее одобрение, и вот
Его Величество Король, сидящий на троне в Двадцатом городе, послал
Старейшине Девятого города незримое повеление явиться в столицу. Но столица,
или Двадцатый город, отстоит далеко от Девятого города, а незримое повеление
нарушить нельзя, поэтому Речные духи разволновались, начали плясать все
быстрей и быстрей, и вдруг я смотрю, а у кувшина, где я сидел, выросли с
двух сторон два крыла из перьев, потом все ветки кокосовой пальмы
превратились в перья и обернулись крыльями, Речные духи взмахнули руками, и
тлядь--а это уже не руки, а крылья; но самые лучшие, или сильные, крылья
выросли у Старейшины--чтоб лететь впереди.
И вот все мы полетели по воздуху в Двадцатый город к Е. В. Королю, или
Властителю Леса Духов.
В Двадцатом городе
Мы летели на крыльях около двух часов и вскоре прибыли в Двадцатый
город, но, прежде чем мы показались над городом, туда сошлось 3.000.000
духов, и все они зорко высматривали нас в небе. Как только мы появились над
королевским городом -- со Старейшиной впереди и со мной на пальме и с
огромной трубкой у меня во рту, из которой клубился табачный дым,--столичные
духи завопили и загалдели, стали показывать на меня руками, заметались по
городу туда и сюда, а потом всей толпой ринулись во дворец. Дворец, конечно,
их всех не вместил, и они побежали на городское поле, которое было миль
девять в диаметре, и мы приземлились на этом поле. Примечательно, что,
мечась по улицам города, они затоптали до безвременной смерти 20.000
малолетних духов. Едва мы сели, я начал петь, Заместитель утвердил мою
пальму на голове -- а я по-прежнему сидел в кувшине,-- подпрыгнул и
умостился на голове у Старейшины, а Старейшина сразу же принялся плясать со
всеми духами из Девятого города. Но поскольку духи Двадцатого города вместе
с Его Величеством Королем не могли слушать земные песни, стоя на месте, или
неподвижно, все они тоже пустились в пляс, и над их головами плясала пальма,
а из трубки, которую я держал во рту, валили пляшущие клубы дыма, потому что
дух, приставленный к трубке, работал на совесть, и она была полная.
Мы проплясали до позднего вечера, но потом Старейшина приказал нам
остановиться, и мы исполнили его приказ, хотя никто из нас не успел
наплясаться--чтобы до полного удовольствия и усталости. Потом Старейшина
повелел моей пальме спуститься вниз и врасти в землю, и она тотчас
повиновалась ему, потому что повеление было магическим. Вот выполнила пальма
первое повеление, и тогда Старейшина повелел ей нагнуться, и она нагнулась,
и он снял меня с пальмы, а пальма по его повелению разогнулась--она
исполнила все три повеления, потому что каждое было магическое.
Меня отнесли в Королевский дворец, выстроили там помещение без дверей,
чтоб я сохранился неукраденный до утра, когда начнется настоящий
праздник--праздник прилета был только подготовительный,-- оставили мне
зажаренного барана, даже не разрезав его на куски, а сами разошлись по своим
домам готовиться к завтрашнему главному празднеству.
Едва мне дали жареного барана, я быстро и жадно принялся его есть,
потому что; накурившись до полного счастья, проголодался вроде как после
пьянства, но, пока я ел, настал час ночи, и вдруг стена моей комнаты
расступилась, и ко мне явился неведомый дух с головой, обмотанной тряпками
из рогожи. Первым делом он ухватил барана и стал его есть и съел в
полминуты. Я понял, что это--прожорливый дух, да и с. виду он показался мне
очень страшным, так что я решил от неге убежать, но кувшин ни на ярд не
сдвинулся с места, и мне пришлось примириться с моей судьбой.
А дух съел мясо, схватил мой кувшин, поставил его на голову и выбрался
из дворца, чтоб тихонько скрыться в неведомое место. Но Двадцатый город,
столичный и королевский, очень большой, и дух шел целый час, прежде чем
вышел к воротам города, потому что город обнесен стеной и в ней ворота для
входа и выхода. Когда привратник заметил кувшин, или меня, на голове у духа,
он спросил, куда тот его несет, но дух ничего не ответил привратнику, а
потребовал, чтобы он отомкнул ворота. Привратник снова повторил свой вопрос,
и у них завязалось обоюдное препирательство, которое вскоре обернулось боем,
таким свирепым, что все существа, живущие у ворот, пробудились от она и
собрались к воротам смотреть на бой--а бойцы отстаивали каждый свое:
привратник хотел вернуть меня во дворец и для этого отнимал кувшин у духа, а
тот не давал кувшин привратнику и яростно бился, чтоб унести его за ворота,
или в тот город, откуда он родом.
Они бились друг с другом полтора часа, а когда никто из них не смог
ПЬбедить, привратник вспомнил про свои джу-джу--у него их было ровно семь
штук,--которые ночь превращали в день, потому что привратник становился
непобедимым, или всепобеждающим, только днем; и вот он бросил джу-джу на
землю, и ночь немедленно превратилась в день, и он оказался сильнее .врага.
Но враг, или дух, пробравшийся в город, тоже вспомнил про свои джу-джу--у
него их было не семь, а восемь,--он мигом швырнул джу-джу на землю, и день
сменила непроглядная ночь, и привратник сразу ослаб, или выдохся. Семь раз
ночь превращалась в день, и день опять превращался в ночь, но вот у
привратника джу-джу истощились, а дух, укравший меня из дворца, снова
швырнул на землю джу-джу--у него ведь их было больше, чем у привратника,-- и
день окончательно обернулся ночью, и привратник лишился последних сил, и
враг нанес ему страшное поражение, и, когда побежденный упал на землю, враг
продолжал его безжалостно добивать. Он уже почти что добил привратника, но
вдруг нечаянно пнул кувшин, и кувшин разбился, а я коснулся земли и сразу же
обрел человеческий вид. Дух, укравший меня из дворца, все еще наносил
привратнику поражения, или удары, чтоб окончательно победить, а я выбрался
из осколков кувшина и незамеченно для бойцов бросился наутек.
Но едва я выбрался из осколков кувшина, меня облепили полчища мух и
чуть не выдали, куда я бегу, потому что кровь убитых животных, которой
кропили меня, как бога, запеклась на мне, будто черная краска, и воняла
прельстительной для мух вонью, а одежда, сшитая мне когда-то матушкой,
истлела под кровью в драные тряпки, и вот мухи невольно проснулись, вылетели
из укромного места, где спали, и погнались за мной жужжащим хвостом.
Я-то, конечно, мчался без передышки, чтобы удрать до рассвета в чащобы
и тем спастись от совместной погони духов Девятого и Двадцатого города -- я
уж не говорю про пришлого духа, который смело украл меня из дворца и нанес
привратнику тяжкое поражение, чтобы доставить меня в свой город. Я боялся
всех трех возможных погонь и только перед рассветом остановился на отдых.
Отдохнув часа два, я отправился дальше--искать, как. обычно, дорогу домой,
но во время скитаний по лесам и чащобам наткнулся на шкуру мертвого зверя,
давно убитого неведомым существом, и взял ее про запас, чтобы сделать одежду
(моя-то истлела в мелкие клочья), только не сразу, а когда-нибудь позже,
потому что шкура была слишком жесткой и ее следовало сперва отмочить. Часа
через три я набрел на пруд с такой прозрачной и чистой водой, как будто ее
каждый час фильтровали, а вокруг пруда стояли деревья, не очень густо, но с
огромными ветками, которые сплетались над прудом словно крыша, и вода в
пруду всегда была ледяной, потому что ее не грело солнце. А у самой воды
лежали обмылки, и, значит, какие-то местные духи часто наведывались к пруду,
чтобы мыться или, возможно, стирать одежду.
Конечно же, прежде всего я прислушался, не идут ли местные духи
стирать, или чащобные звери на водопой, или страшные существа купаться, а
когда ни звуков, ни голосов не услышал--там даже птицы почему-то не
щебетали,--бросил найденную шкуру на берег, а сам спустился с берега в воду.
Вот вошел я в воду и принялся пить, потому что давно уже не видел воды--ни
чистой, ни грязной, ни теплой и ни холодной,-- а пил только кровь убитых
животных, которой меня обливали, как бога, когда хотели принести мне жертву.
Потом я смыл с себя засохшую кровь, отмочил в воде звериную шкуру,
чтобы приспособить ее как одежду, и вытащил на поляну, где яркое солнце
-просушило бы шкуру до мягкой сухости, а сам поспешно забрался в чащу и
пристально оглядел пространство вокруг: справа и слева, сзади и впереди, над
своей головой и внизу, под ногами, чтоб, если какое-нибудь окрестное
существо--дух или зверь, змея или птица--попытается незаметно подкрасться ко
мне, сразу же удрать в другую чащобу.
Но поскольку лес, росший вокруг пруда, стоял бесшумно и устрашающе
молчаливо, так что вслушивайся сколько угодно, все равно ничего не сможешь
услышать, меня пробрала холодная дрожь, хотя в лесу было вовсе не холодно, и
я перешел на солнечную поляну, где оставил сушиться звериную шкуру--может,
под солнцем мне станет лучше,--но, когда я побыл на солнце минут пятнадцать
и меня по-прежнему донимала дрожь, я взял шкуру и поскорей ушел. А шкурой я
обернул себе голые чресла -- вместо одежды и чтобы согреться,-- и она
частично меня согрела, или прикрыла от живота до колен. В тот день я понял,
что бесшумный лес пугает гораздо
больше, чем шумный, даже если там не скрываются за деревьями Зловредные
Звери и Страшные Существа.
Я ушел шагов на четыреста от пруда, когда подступил, или начался,
вечер, и вот, притаившись под каким-то деревом, я стал думать, чего бы
поесть, а съестного там было--только маленькие плоды, упавшие с дерева, под
которым я притаился, но как называется это дерево, я не знал--такие растут
только в той округе. Хотя плоды оказались кислые, несколько штук я все же
сжевал, потому что другой-то пищи там не было. Покончив с едой к восьми
часам вечера, я решил подыскать безопасное место, где можно устроить
ночевку, или поспать, и вскоре наткнулся на толстое дерево с большим дуплом
у самой земли. Вот нашел я дупло, но, конечно, не знал, что там уже
поселился Безрукий дух, выгнанный из города Безруких духов. Я влез в дупло и
сразу уснул, потому что не ведал ни минуты покоя с тех пор, как меня
поместили в кувшин. Не мог же я знать, что в этом дупле уже обитает Безрукий
дух, а ему, когда подступила полночь, вдруг захотелось вылезти из дупла.
Ему захотелось вылезти из дупла, потому что он может добыть себе пищу
только в ночное, или темное, время, и вот он дошел до меня в дупле,-- а оно
тянулось в глубь дерева, где он спал,-- споткнулся, упал через меня вперед и
ушиб некоторые части тела: ему, безрукому, не удалось уберечься в темном
дупле и нежданно падая. Я вскочил, а он с трудом встал на ноги и гневно
спросил: "Кто тут такой?" Ну, и поскольку мой юный друг--Грабительский дух
из Восьмого города -- обучил меня вкратце языку духов, я ответил хозяину
дупла, говоря: "Тут телесное существо, или человек".
Как только он услыхал, что я--человек, он злобно воскликнул: "Так вот
оно как! Ты из тех, кто нагло ворует мое добро, когда я временно ухожу по
делам?!? Подожди же, теперь-то я до тебя доберусь!" А потом он крикнул
окрестным духам--своим приспешникам,--чтобы спешили на помощь, потому что
сам-то он был безрукий. Но прежде чем его приспешники появились, я выскочил
из дупла и помчался прочь. Помчаться-то я, конечно, помчался, а
приспешники--вот они:
уже приспели, и они не пошли к Безрукому духу, чтобы узнать, зачем он
их звал, а сразу кинулись за мной в погоню. Но я припустил изо всех своих
сил, и вскоре они безнадежно отстали и тогда уж вернулись к Безрукому духу,
чтоб узнать, на какую он звал их помощь. Они вернулись, а я все бежал, я
даже ни разу не задержался для передышки, потому что боялся остановиться
хоть на секунду -- а вдруг им удастся меня поймать? -- и вот я бежал
безоглядно прочь, пока не вступил в особое место, или, вернее, на особую
землю. А когда я вступил на особую землю, все еще продолжая бежать без
оглядки, она, к моему удивлению, закричала: "Не топчи меня! О, не топчи
меня, человек! Возвращайся туда, где тебя преследуют,
пусть преследователи убьют тебя насмерть, потому что мне больно, когда
меня топчут!"
Едва я услышал такую нежданность--не мог же я ждать, что земля
закричит,--как отпрыгнул назад, и крики умолкли. Потом я немного отошел в
сторону и хотел было снова броситься наутек в надежде, что земля на этот раз
промолчит, чо услышал тот же мучительный вопль: "О, не топчи меня!"-- и
отпрыгнул назад, а потом замер и спросил сам себя: "Может ли земля
почувствовать боль, когда ее топчут? И может ли говорить?" Я задал эти
вопросы себе, потому что рядом-то никого не было и никто не мог мне на них
ответить. Да и я не смог сам еебе ответить, а поэтому хотел отойти назад,
чтобы поискать бесшумную землю, но, как только я повернул и пошел назад, ко
мне устремилось больше тысячи духов, которые решили поймать меня и убить,
когда услышали от Безрукого духа, что я вломился в его жилище, а главное,
причинил ему тяжкие повреждения,-- им было неведомо, что я крепко спал,
когда он споткнулся об меня в дупле.
Ну, и едва они устремились ко мне, я понял, что если им удастся меня
поймать, то мне уготована мгновенная смерть, и помчался без размышлений по
Говорящей земле в надежде отыскать Молчащую землю, потому что Говорящая
земля меня предавала--указывала приспешникам Безрукого духа, куда я бегу,
или где нахожусь. Я, конечно, не слушал Говорящую землю, а просто бежал,
чтоб спастись от смерти, и, забыв об опасностях, вступил на землю, которая
оказалась еще опаснее Говорящей.
Потому что, как только я на нее вступил, вокруг меня за-трубилась
тревога, такая страшная и оглушительно громкая-- будто сигнал о смертельной
опасности,--что я невольно замер на месте. Я, значит, замер на месте, или у
дерева, и тревога тотчас же перестала трубиться, а вместо тревоги из-за
дерева, где я замер, выскочила и бросилась наутек духева. Но пока духеву не
заслонили кусты, я успел разглядеть, хоть и был напуган, что она молодая и
на диво уродливая,--при таком уродстве нельзя жить в городе, а надо таиться
все дни напролет по кустам и чащам в дремучем лесу. Мне очень хотелось
рассмотреть ее повнимательней, чтоб во всех подробностях, до полного
удовольствия, и вот я помчался за ней вдогонку, потому что ни разу в жизни
не видел--даже с тех. пор, как попал в Лес Духов,--такого на диво
замечательного уродства.
Но едва я успел отбежать от дерева, тревога опять начала трубиться, а я
не мог замереть, как раньше, потому что решил рассмотреть духеву, и вот я
мчался вслед за духевой, по пятам за мной трубилась тревога, духева не
давала мне себя рассмотреть и с громким хохотом убегала все дальше, но я
хохотал даже громче духевы--так меня поразило ее уродство. А тревога
трубилась за мной по пятам и указывала приспеш пикам Безрукого духа, которые
хотели меня убить, куда я бегу, или где нахожусь. Духева по-прежнему
старалась удрать, но она была до того уродливая, что, как только ей
удавалось спрятаться под кустом, она замечала свое уродство и тут же
принималась навзрыд хохотать, и тайное место становилось явным. Она не могла
ужиться с духом или каким-нибудь другим существом--уродство мешало--и
пряталась по кустам. Ну а я без устали гнался за ней, и тревога по-прежнему
трубилась мне вслед, и приспешники Безрукого духа все приближались, потому
что слышали, где трубится тревога. Мне яе удавалось разглядеть духеву--она
убегала быстро и ловко,-- зато приспешники Безрукого духа видели, как я
мелькаю по-за деревьями, да и я, когда мне случалось оглядываться, тоже
видел, как они мелькают, потому что, если бежишь ло лесу, тебя то и дело
заслоняют деревья, а значит, все видится смутно и мельком. Но вот я скрылся
за деревом и застыл, и тревога сразу же перестала трубиться, и я догадался,
почему так выходит: лес хотел, чтоб меня поймали, и, если я двигался, трубил
тревогу.
Я, значит, скрылся за деревом и застыл, и стал вспоминать уродство
духевы, но тут приспешники Безрукого духа ясно увидели меня, а я -- их. Мы
увидели друг друга яснее ясного, и все-таки я решил рассмотреть духеву--чтоб
во всех подробностях--и сказал себе так:
-- Лучше увидеть духеву и умереть, чем убежать, чтоб остаться в живых.
Удивительное уродство удивительней жизни, если насмотришься до полного
удовольствия,--но многие удивятся моим словам.
В общем, я вспомнил уродство духевы и помчался за ней без всяких
раздумий, или размышлений о возможных последствиях. Но поскольку приспешники
Безрукого духа подступили ко мне почти что вплотную еще до того, как я опять
за ней побежал и она по-прежнему не давалась для рассмотрения, а приспешники
уже протягивали руки, чтобы схватить меня, я окончательно понял: мне даже
ценой своей единственной жизни не удастся рассмотреть уродливую духеву--и
свернул в другую часть Леса Духов.
В Паучьей чащобе
Я свернул в другую часть Леса Духов, но Тревожный участок никак не
кончался, а мои преследователи настигали мен.я, и тут я увидел впереди
чащобу, густо оплетенную паучьей сетью. Когда я увидел Паучью чащобу--а было
до нее ярдов, наверно, восемьдесят,--я сделал вид, что мне страшно туда
бежать, и мои преследователи чуть меня не настигли, но в последний момент я
рванулся вперед и скрылся от них в Паучьей чащобе, а им-то вход туда был
закрыт. Они повернул" и ушли восвояси, а я пробежал ярдов десять или
пятнадцать
и, как только увидел, что они ушли, попытался выбраться, да не тут-то
было: паутина оплела меня с головы до ног, я начал распутываться, но
запутался еще больше, и вскоре оказалось, что я вишу йад землей и меня
легонько раскачивает ветер. (Потвму-то яриспешники Безрукого духа и ушли,
увидев Паучью чащобу: там всякий пришелец моментально запутывался, а жили
поблизости только Духи-паукоеды.) Паучья чащоба затянута паутиной как густым
туманом в сезон дождей, и там не живут ни звери, ни птицы, а только огромные
мохнатые пауки, которых разводят Духи-паукоеды, потому что с рождения
питаются науками как самой любимой и главной пищей. Их город отделен от
других городов круговыми зарослями Паучьей чащобы, и прочим духам--не
Духам-паукоедам -- вход туда строго-настрого запрещен. Ну и вот, а я так
запутался в паутине, что даже не мог глубоко вздохнуть, и, когда мне пришло
в голову шевельнуться, выяснилось, что это никак невозможно. Я был не в
силах позвать на помощь или посмотреть, не подбирается ли ко мне Зловредный
Зверь, чтоб убить меня и сожрать: паутина плотно заткнула мне рот и тугой
повязкой закрыла глаза.
И вот я беспомощно висел в паутине, и меня легонько раскачивал ветер, и
прошло--с тех пор как я запутался и пэ-вис--семь часов, а потом вдруг
начался ливень, и он поливал меня три дня подряд, пока туда не явился
Дух-паукоед, чтобы полакомиться поутру пауками. Ливень промочил меня до
самых костей, паутина намокла и толсто разбухла, а Дух-паукоед, забравшись в
чащобу, увидел разбухший моток паутины, подошел поближе и внимательно его
рассмотрел--он рассматривал его с близкого расстояния минут пять,-- а потом
осторожно ощупал руками и понял, что в паутине какое-то существо, но я-то,
конечно. Духа не видел, а только слышал, как он подходит, и вскоре
почувствовал на себе его руки -- когда оя ощупывал моток паутины. Он ощупал
моток паутины (меня), на минуту задумался, а потом сказал: "Слава тебе,
Господи, я нашел отца, который умер много лет назад, и мне не удавалось его
разыскать, а он, оказывается, умер в чащобе, когда отправился есть пауков, и
теперь его надо отнести домой для захоронения и прочих обрядов,-- слава
тебе, Господи, сегодня и навсегда!" Дух очень обрадовался, обнаружив меня,
как мертвое тело своего отца: он взвалил моток паутины на голову и пошел
домой совершать обряды, а полакомиться пауками в тот дань забыл.
Когда Дух принес паутину в город, горожане стали его с удивлением
спрашивать, что за тяжесть он тащит на голове -- а ему пришлось-таки
попотеть в дороге: до седьмого пота, будто его вымочил дождь,-- и он отвечал
им, что доставил домой мертвое тело своего отца, который умер в Паучьей
чащобе. Горожане радостно его поздравляли, говоря, что теперь-то его
покойный отец упокоится истинно, или навеки, бросали свои дела и шли за ним
следом. Вот они все явились к нему домой, и он предъявил свой груз семье, и
семья признала в паутине покойника, потому что паутина разбухла от ливня, а
они решили, что распух труп--из-за смертного разложения и долгого времени. А
потом начался похоронный обряд, или ритуальные заупокойные пляски,--они ведь
считали меня покойником, который съедал при жизни больше пауков, чем любой
другой взрослый житель их города, а это у Духов-паукоедов почетно.
Когда ритуальные пляски закончились, Паукоеду-плотнику заказали гроб, и
минут через пятьдесят гроб был готов, и тут я впервые как следует осознал,
что они собираются похоронить меня заживо. Осознать-то я осознал, но
объяснить им не смог--паутина плотно заткнула мне рот,--и тогда я попробовал
встать или шевельнуться, и опять же у меня ничего не вышло. А они положили
меня, как труп, в гроб да еще и напустили туда пауков, чтоб я подкреплялся
по дороге на небо: им думается, что любой и всякий покойник обязательно
подкрепляется по пути к небу. После этого они заколотили гроб, вырыли на
заднем дворе могилу, опустили туда гроб и забросали его землей.
Я лежал в гробу и спрашивал себя так: "Спасет ли кто-нибудь меня из
могилы?" А когда могилу забросали землей, я решил про себя: "Положусь на
Господа, Его милосердие меня спасет". И вот мои мысли обернулись правдой,
потому что ровно в час пополуночи Гробограбитель, или Эксгуматор, который
видел, как меня хоронили, разрыл могилу, вытащил гроб, сбил с него крышку и
вынул меня из гроба. Он взвалил меня, прямо в паутине, на голову и
отправился в Очень Отдаленную Чащу. Ему хотелось съесть пауков, а когда они
кончатся, полакомиться и мной, как мертвым телом покойного духа. Он очень
спешил, опасаясь погони, а на вопросы встречных, зачем ему торопиться,
отвечал, что уносит труп своего отца, который скончался, или умер, вчера, в
особую Очень Отдаленную Чащу--для спасения города от трупного запаха.
Встречные духи жалели Гробограбителя, и он без задержки двигался дальше. В
ту ночь я понял, что грабители, или воры, доставляют себе немало мучений,
если отваживаются на серьезную кражу,--дух, укравший меня из могилы, дрожал
всем телом и заикался от страха, когда отвечал на вопросы встречных; он то и
дело с ужасом озирался в панике, что его поймают Паукоеды, и, как только
встречные от него отворачивались, торопился скрыться, тайком и украдкой, без
отдыха и спокойной беседы в пути.
Он бежал по лесу зигзагообразно да еще и оглядывался все время назад, а
поэтому натыкался впереди на деревья или проваливался в глубокие ямы или
незамеченно наступал ча колючки, но не мог отдохнуть и позаботиться о себе,
потому что боялся погони Паукоедов, которые поймали бы его как
вора. Вскоре он углубился в дремучую чащу, а потом вдруг вышел на
большую поляну, расчищенную когда-то неведомым существом, и, не долго думая,
положил меня на траву, а сам принялся расхаживать по поляне, собирая сухие
веточки для костра, чтобы зажарить меня и съесть. Вот разжег он костер и
сунул меня в огонь, но моток паутины промок до нитки, когда на него
обрушился ливень и упорно мочил его (а внутри был я) три дня подряд в
Паучьей чащобе--еще до того, как голодный Паукоед ошибочно принял меня за
отца и принес в свой город, чтобы похоронить. Костер был маленький и не
высушил паутину, так что я, к счастью, остался живой, или не зажарился на
костре заживо, а сухих веток там больше не оказалось, и Гробограбмтель
остался голодный: он не смог развести костер пожарче. А тем временем около
двенадцати духов такого же вида, как Гробограбитель, вышли из чащи и
спросили его, зачем он развел на поляне костер. Когда они услышали от
Гробограбителя, что он украл из могилы Паукоеда, а теперь вот хвчет зажарить
и съесть, они запрыгали по поляне от радости, потому что тоже были голодные
и решили поесть вместе с Гробограбителем, который вырыл меня из могилы. Но
он-то думал попировать в одиночку, и его раздосадовала радость сородичей.
А костер к их приходу почти что потух, и сухих веток там поблизости не
было, так что я остался живым человеком, хоть и в паутине, а не зажарился
вместо трупа, и Гробограбитель предложил двум сородичам поискать топлива для
костра в лесу, но те наотрез отказались уходить, потому что сочли его
предложение за уловку, с помощью которой остальные Гри-бограбнтели съели бы
мясо, или меня, без них. Тогда он сказал, чтобы шли все двенадцать, но и все
двенадцать наотрез отказались, говоря, что пойдут только вместе с ним.
Несколько минут они яростно препирались, а потом решили идти все вместе:
первый Гробограбитель (укравший гроб), двое, которых он посылал сначала, и
десятеро, которые не шли без него,--все они отправились в лес за топливом.
Они-то ушли, а костер еще тлелся, и, когда паутина немного обсохла, внешние
паутинки стали перегорать, а внутренние мне удалось разорвать, и вот я
выпрыгнул из костра на волю, но, конечно, с некоторых сторон обжегся. Я
выпрыгнул из костра и бросился наутек и, прежде чем Гробограбители
возвратились, удрал в недоступную для них чащобу. Так я спасся от
Гробограбителей, а потом отправился на юго-восток--искать, по-обычному,
дорогу домой, ну и попутно добывать пропитание, потому что давно уже хотел
поесть.
Но едва я отправился в новое путешествие, началась буря и хлынул
ливень. Ветер как бешеный метался по лесу, налетал на деревья и валил их на
землю, так что я стал в тревоге оглядываться, где бы найти убежище от дождя
и спасти свою жизнь от огромных деревьев, которые падали под напором ветра
нежданно-негаданно то тут, то там. И вот вскоре я приметил нору--у толстого
дерева и, как мне почудилось, под мягким холмиком из опавших листьев,--но
ясно я ничего не увидел, потому что лил дождь и было темно: в такой темноте
и себя-то не разглядишь. Я лег на землю и вполз в нору, и мне сначала даже в
голову не пришло, что это вовсе не нора, а сумка--там лежал такой зверь
(называется Сумчатый), у которого на животе есть сумка, или мешок, и он,
этот зверь, приютился под деревом, чтобы спастись от ветра и ливня. А я
просто влез к нему в сумку, и все. Верней, не все, а влез и уснул, потому
что там было тепло и тихо. Но ветер дул с ужасающей силой, а ливень
хлестался, как миллион хлыстов, и зверь занемог ютиться под деревом и решил
отыскать пристанище по-надежней и бродил сквозь ветер и дождь по лесу, пока
не набрел на густую чащу возле Тринадцатого города духов, где живут, или
обитают, Малые духи. А я без просыпу спал в его сумке, пока не прибыл в
Тринадцатый город.
Малые духи и Огнеглазая мать
Малые духи из Тринадцатого города только и делают, что охотятся по
лесам--убивают разных лесных зверей и приносят своей Огнеглазой
матери,--поэтому зверь, у которого я был в сумке, попал под пули, едва он
там появился: примерно в девять часов утра. Они пристрелили зверя до смерти,
а потом все вместе поволокли в город, как слишком грузного, или тяжелого,
чтобы нести его одному из них на голове. А я спокойно отсыпался в сумке,
пока они убивали и волокли его как добычу. Вот доставили они зверя в город,
и все горожане столпились вокруг, потому что он был очень странный зверь.
Такие редко заходят в их лес, и они с удивлением на него глядели, но никак
не могли наглядеться вдоволь. Зверь был редкий, а его волосы, или мех,
считались у них особенной драгоценностью, и они принялись аккуратно их
соскребать, чтоб спрятать потом в укромное место. Когда они соскребли волосы
со спины и взялись за живот, обнаружилась сумка, а когда они отскребли и
сумку--снаружи,--то стали соскребать с нее волосы изнутри. Они залезли
скребками внутрь и ошибочно поскребли мою правую ногу, но, как только они
поскребли мне ногу, я мигом проснулся и заметался по сумке, потому что не
знал, где заснул накануне, и принял сумку за маленькую нору. Начал я,
значит, метаться по сумке, и сумка, конечно, стала трястись, и все
охотники--Малые духи--сразу же наставили на нее свои ружья, думая, что зверь
неожиданно ожил. Но нашелся один среди них поумней: он заметил, что трясется
не зверь, а сумка, и заглянул внутрь и увидел меня. Он увидел меня и ухватил
меня за ноги и вытащил из сумки на всеобщее рассмотрение, так что я не успел
еще очнуться от сна, а уже оказался в центре их рассмотрения.
Самое первое, что пришло мне в голову,--удрать без оглядки; но меня не
пустили. Духи рассматривали меня полчаса неподвижными, будто у манекенов,
глазами, да они и стояли по-манекенному неподвижно, и я не выдержал их
ужасного вида и снова сделал попытку удрать--может, мне еще удастся
спастись,--но меня опять никуда не пустили. И пришлось мне идти к Огнеглазой
матери--она управляет Тринадцатым городом, а других женщин в их городе нет.
Но едва я насильственно перед ней предстал--потому что меня отвели к ней
насильно в этот критический день моей жизни,-- я срачу же крепко зажмурил
глаза, и, когда меня силой заставили их открыть, я все равно не открыл их
полностью, так меня напугала ее наружность--страшная, чудовищная,
поразительная и грязная.
Огнеглазая мать сидит на земле в центре их города и никогда не встает,
так что ее заливает дождь или солнечный жар весь год напролет. В городе нет
никаких домов, а только Огнеглазая мать--как холм,--и вокруг ровное пустое
пространство вроде огромного футбольного поля. Детям Огнеглазой матери,
Малым духам, всем до одного, полтора года от роду, и они хоть и малые, а
крепкие, как железо, и умные в любых самых разных делах, но работа у них
одна--охота: они убивают в лесу зверей из малых ружей, похожих на пистолеты,
которые дает им Огнеглазая мать, а убитых зверей они приносят ей, или в
центр города, где она сидит. У нее на теле миллионы голов, кругами по всему
телу, сверху и донизу, и у каждой головы -- две малых руки, чтоб держать еду
и любые предметы, которые голове захочется получить, два глаза, светящиеся и
ночью и днем наподобие светляков, только в сто раз ярче, два уха, похожие на
уши крыс, маленький рот с острыми зубчиками--зубчиков у каждой головы без
счету--да шапка волос, длинных и сальных. Когда какая-нибудь голова говорит,
кажется, что звонит церковный колокол, и каждое слово продолжает звучать еще
минут десять после того, как сказано. А если говорят все головы разом,
кажется, что шумит базарная площадь: они пререкаются, орут и ругаются, но по
приказу матери сразу же замолкают. И они не могут уйти от матери, или
переселиться в другое место. А Главная Голова Огнеглазой матери--она
наверху, между двух плечей--похожа на огромную цистерну для нефти, если
цистерну поставить стоймя, и нужна ей, чтобы кормиться и разговаривать. Она
возвышается над городом вроде башни, и видно ее за шесть миль от города. Рот
у Главной головы--как пещера, в которую может поместиться слон, глаза
сверкают и днем и ночью, а когда Огнеглазая мать захочет, из них
выплескивается жаркий огонь,-- поэтому жители Леса Духов и назвали ее
"Огнеглазая мать". Она может проглотить слона целиком, а может и разжевать:
у нее 1000 зубов, причем каждый зуб--двухфутовой длины, массивный и желтый,
но удивительно острый, и губы
не могут прикрыть их полностью, даже когда она закрывает рот. Голова у
нее -- в густых зарослях из волос, а если их срезать и положить на весы, то
получится, что они весят ровно полтонны, и каждый волос--толщиной в четверть
дюйма. Волосы прикрывают ее как крыша, потому что она все время сидит -- и
когда льет дождь, и когда светит солнце. У нее две руки и на каждой пять
пальцев с ногтями, похожими на большие лопаты, и две ноги толщиной с
колонну, и она сидит на них, будто на табуретке.
Глаза у нее полыхают жгучим огнем, и, если ей надо разжечь костер, она
разжигает его глазами--они у нее светят так ярко и горячо, что дрова
вспыхивают, как сухой порох или как если бы их облили бензином; а ночью
глаза освещают город--вместо электричества, но гораздо ярче. И когда
какой-нибудь из Малых духов плохо ей служит или не слушается, она направляет
на него глаза, и они извергают свирепый огонь, и дух сгорает, словно
пушинка. А иногда она слегка притуши-вает глаза и просто стегает огнем
обидчика--он не сгорает, но его жжет и корчит, неважно, далеко от нее или
близко. Поэтому все духи и прочие существа боятся разгневать Огнегла-зую
мать, и даже Его Величество Король не посмеет сказать:
"А это еще кто?" И без крайней нужды к ней в город не ходят. На теле у
нее, вместо всякой одежды, шкуры всевозможных лесных зверей, и от этого она
кажется еще безобразней, или страшней, чудовищней и ужасней. Ее обслуживают
Малые духи, потому что сама она все время сидит--они отдают ей убитых зверей
и потом кормятся от ее щедрот.
Ну и вот, а когда меня к ней привели, мне вдруг почудилось, что я
исчез, распылился в воздухе облачком пыли, или стал страшным сном наяву об
ее чудовищной и грязной наружности. Она спросила у Малых духов, прихожусь ли
я Сумчатому Зверю сыном, а они ответили, что точно не знают. Тогда она
немного притушила глаза и слегка полоснула меня огнем, так что сожгла
звериную шкуру, которая служила мне как одежда, и чуть-чуть прижгла кое-где
мою кожу--она не хотела меня уничтожить, а решила узнать, могу ли я
говорить,-- но когда мою кожу кое-где прижгло, я закричал в самый полный
голос, и духи тотчас же раскатились хохотом, похожим на канонаду из тысячи
пушек, а хохот самой Огнеглазой матери гремел, как взрывы бомб на земле, и,
словно от взрывов бомб на земле, многие окрестные холмы содрогнулись, многие
деревья попадали и сломались, а я по пояс провалился в землю, и Малым духам
пришлось меня вынимать. Но едва Огне-глазая мать услышала, что я вскричал
человеческим голосом, она распознала во мне человека, хотя, конечно же, не
могла понять, как мне удалось попасть в Лес Духов.
Она признала меня человеком и спросила, хочу ли я пожить у нее, и мне
пришлось ответить ей "да", но она не спросила, откуда я появился и не обидел
ли кого-нибудь по пути, а про "сто дала приказ Малым духам выделить мне
малое ружье для охоты. И они обучили меня охотиться, или убивать из ружья
зверей. Как только я сделался умелым охотником, меня стали брать на охоту в
лес, и, если нам удавалось подстрелить зверя, мы сразу же несли его в центр
города, где нас поджидала Огнеглазая мать, или Прародительница Малых духов,
и она разжигала глазами костер и тут же, сидя на месте, как пень--
-она всегда сидела на месте,-- совала зверя в огонь костра. Поджаривши
зверя до нужной готовности, Огнеглазая мать начинала дележ: самыми мясистыми
кусками зверя она наделяла Мелкие головы, самый большой и тоже мясистый
выделяла Главной, или Большой, голове, а малыми и костлявыми остатками зверя
обделяла проголодавшихся Малых духов. Головы--Главная между плеч и
Нательные--съедали мясо за одну минуту с грохотом тысячи огромных лебедок, и
потом Нательные требовали добавки, поэтому нам, или Малым духам (а я
кормился, как Малый дух), доставалось очень немного еды. Нательные головы,
съев свои порции, сразу же начинали ссориться и ругаться, чтоб узнать,
которой досталось больше, а когда их ругань доходила до драки, Главная
голова принималась их унимать и самых драчливых прижигала глазами.
А мы--Малые духи и я--охотились целые дни напролет, я однажды нам долго
никто не попадался, но в 4.30 по дневному времени мы подстрелили небольшого
зверька. Мы убили зверька и принесли его в город, и Огнеглазая мать
приготовила еду и сначала дала по маленькому кусочку Главной голове и всем
Нательным, а то, что осталось, выделила нам. Но Нательные головы проглотили
свои порции, а потом поразинули рты и на наши, или потребовали всего
зверька, и, как только они поразинули рты, Огнеглазая мать призвала нас к
себе, отняла у каждого из нас его порцию и переделила между Нательными
головами, потому что хотела видеть их сытыми во всякое время года и суток. А
нам подкрепиться так и не удалось. На другое утро мы отправились в лес, или
на охоту, ни свет ни заря. А когда разгорелись и свет и заря, Огнеглазая
мать вызвала нас к себе и сказала, чтоб мы принесли ей зверя, которого
подстрелили, но мы его съели, а ей сказали, что и зверя не убивали, и в лес
не ходили, и вообще еще не проснулись. Едва услышавши, что мы не проснулись,
она засверкала на нас глазами, и наши одежды из звериных шкур .вспыхнули,
как если бы их облили бензином,-- и это было нам от нее наказание. А
Нательные головы, пока нас наказывали, презрительно хохотали и глумливо
ругались.
После наказания она приказала, чтобы мы немедленно отправлялись в лес и
не возвращались бы домой без добычи, а иначе она сожжет нас дотла--неважно,
хотим мы того или яет,--так она заключила перед нашим уходом. И каждый из
яас отправился в лес. Бог был так добр, что меньше чем через
час нам посчастливилось выследить зверя--он был упитанный, вроде
свиньи,-- и мы его застрелили и принесли домой, Огнеглазая мать приготовила
пищу и первым делом накормила головы, а остатки мяса выделила нам -- по
советам и указа-1--ниям Большой головы,--но зверь был упитанный,
а главное, огромный, и мы наелись до полного удовольствия.
В укромной части сидячего тела у Матери был громогласный будильник, но,
где он спрятан, знала только она, а кроме нее--никто на земле. Этим
будильником она нас будила-- каждое утро и в раннее время,--но сначала она
варила похлебку, а потом уж включала свой громогласный будильник,. чтобы он
верещал многократно и оглушительно. Едва услышавши будильное верещанье, мы
строились перед Матерью, как солдаты--в шеренгу,--и у каждого из нас была
своя плошка, и Мать выдавала нам по очереди похлебку: каждому духу--половину
плошки. Мы получали еду, как солдаты, когда они строятся на обед перед
командиром, а Малые головы. хоть и не строились в шеренгу, но тоже получали
порцию похлебки, потому что и у них тоже было по плошке, но они при этом
говорили Матери--многажды и самыми серьезными голосами,-- что она дает нам
слишком много еды. Малые головы вечно шумели: они никогда не спали все
разом, и те, которые не желали спать, толковали между собой и будили спящих.
А если засыпала Главная голова, Малые головы принимались ругаться--мол,
Главная голова не дает им уснуть, потому что храпит и рычит, как море,-- они
ругались и говорили так: "Ишь, закрыла глаза и храпит, будто завывает
морской ураган". Но как только она открывала глаза, они кричали: "Не жги нас
глазами!"
Парикмахерский день в городе Малых духов.
Нательные головы и головы Малых духов (а Главная голова--само собой
разумеется) были покрыты зарослями волос, перепутанных и густых, будто дикие
травы, потому что их стригли один раз в сто лет--перед празднеством Тайного
Общества Духов.
У них был выделен особый день, и к ним являлся особый дух, который
зовется Огненный парикмахер, с синенными ножницами и такой же гребенкой. И
когда Огнеглазая мать объявила, что парикмахерский день назначен на завтра,
я даже подпрыгнул от нечаянной радости, в надежде подстричься обычными
ножницами: мне-то ведь было тогда неизвестно, что их всех пользует Огненный
парикмахер, а я не стригся с тех самых пор, как попал в Лес Духов, или
четырнадцать лет. Но когда подступил парикмахерский день, я сразу понял, что
парикмахер--Огненный: ножницы у него так и пыхали пламенем, а с зубьев
гребенки сыпались искры. Он принялся стричь Нательные головы, потому что все
там начинается с них.
И они, когда он отжигал им волосы, радостно гоготали, а стонать и не
думали. В тот день я заметил, что у них в волосах обитают разные насекомые
существа вроде жуков, комаров я ос, а на Главной голове гнездятся птицы, но
их не видно в спутанных космах, и они вьют гнезда на голове, как на дереве.
Парикмахер обработал Нательные головы и стал заниматься Малыми духами, но,
когда он остриг половину духов, головы завопили, что им хочется есть, и Мать
послала подстриженных духов добыть какого-нибудь зверя в лесу, а я, чтоб
скрыться от огненной стрижки, смешался с теми, кто отправлялся в лес, и
Огненный парикмахер меня не заполучил.
Через несколько дней я тяжело заболел, и Малые духи оставили меня дома,
чтоб я служил Огнеглазой матери, пока они добывают на охоте зверя. И вот я
должен с удивлением рассказать, что она продает огонь своих глаз -- всем,
кто захочет его купить. И к ней постоянно приходят духи из больших городов и
малых селений, но глазной огонь стоит очень дорого.
Я причиняю духам войну
Когда исполнилось ровно три года с тех пор, как я попал к Малым духам,
Огнеглазая мать получила письмо с требованием доставить меня в тот город,
откуда я убежал к Огнеглазой матери.
Но едва получивши это письмо, она разгневалась и сурово воскликнула,
что "Я готова к ожесточенной войне, или любым, самым тяжким последствиям!" И
вот стороны назначили день, когда им встретиться на поле сражения: ровно
через неделю в это же время. Но прежде чем наступило время сражения,
Огнеглазая мать призвала под ружье многих удивительных и страшных существ,
которых .можно перечислить так: Добычливый дух с прожекторным глазам,
Давай-Бери, победивший для Пьянаря Красных людей из Красного города,
Белодолгие твари, Вечноголодное существо, Бесформенное создание и Пальмовый
винарь,-- все они были уважаемые и важные, а во время войны превращались в
отважных. И вот за день до начала сражения они явились в город призыва, или
в Тринадцатый город духов. На другое утро Огнеглазая мать выдала Нательным
головам пистолеты, сама вооружилась огромной винтовкой, а призванным
существам, Малым духам и мне дала в придачу к огнестрельным винтовкам
холодное как лед оружие -- сабли.
А потом под командой Огнеглазой матери мы все отправились на поле
сражения, и в этот день я впервые увидел, как она встает с насиженного
места, где я застал ее три года назад, когда меня привели к ней Малые духи,
а в нижней части ее огромного тела открылось больше трех тысяч голов:
это были тоже Нательные головы, скрытые, пока она сидела сиднем. И вот
мы шагали к полю сражения -- быстро и тороп ливо, потому что опаздывали,-- а
Скрытые головы верещали от счастья, и мы не слышали ни птиц, ни друг друга,
ни лесных:
зверей, ни ползучих тварей, а только верещание Скрытых голов: они
верещали страшно и оглушительно, потому что хлебнули свежего воздуха,
которого им не удавалось хлебнуть с прошлого Празднества, когда Мать
вставала.
Вскоре мы пришли на поле сражения, но наши противники явились раньше,
и, как только мы показались из леса, они открыли скорострельный огонь, а мы
не только открыли огонь, но и стали рубить их холодным оружием. Это был
очень решительный бой: мы бились не-пито-не-едено трое суток, а ночью
прятались в укромное место, но Скрытые головы не хотели спать--они
отоспались лет на пять вперед--и пронзительно. верещали всю ночь напролет,
пока враги не находили наше убежище. Они находили наше убежище и тут же
начинали пристреливать нас до смерти. Война полыхала грозно и тяжко, так что
многие Малые духи пали геройской смертью от пуль--особенно по вине Нательных
голов, которые верещали всю ночь напролет,--да и сами Нательные головы
падали, тоже геройски, от сабель врагов, но Главную голову враги не срубили,
и поэтому Огнеглазая мать все сражалась--яростно, упорно, жестоко и
справедливо,--пока не вернулся Давай-Бери, отлучившийся от сражения по
какому-то делу. Но вот он явился и разогнал врагов--кого убил, а кого
устрашил--и быстренько оживил геройских духов, которые пали от вражеских
пуль. А головы, павшие на землю от сабель, даже и на земле пронзительно
верещали, чтобы Огнеглазая мать про них помнила. Давай-Бери подобрал их с
земли, приставил к шеям и вмиг приживил. Так мы выиграли великую битву, и
Тринадцатый город стал победителем.
Когда война обернулась победой, Огнеглазая мать повела нас домой. Но
Давай-Бери оживил всех солдат, геройски павших на поле сражения, а у
некоторых из них были срублены головы, и он приживлял эти головы без
разбору, так что, когда подошла моя очередь--а у меня тоже была срублена
голова,-- он приживил мне голову духа. Ну и вот, а духи-то, даже геройские,
шумят и болтают с утра и до ночи, поэтому моя приживленная голова никак не
хотела вести себя тихо:
она бормотала такие слова, каких я не знал да и знать яе хотел, а если
я собирался что-нибудь предпринять или вынашивал тайные планы--думал, как бы
мне скрыться из города, чтобы потом добраться до дома,--она выбалтывала все
мои помыслы, а то и придумывала обо мне небылицы--что я, мол, ругаю
Огнеглазую мать,-- и та наказывала меня за ругань, а я не знал языка Малых
духов и не мог понять бормотания головы. Когда я уверился, что потерял свою
голову, и сказал об этом Огнеглазой матери, она мне ответила, что "Всякая
голова, а особенно заслуженная на поле сражения, подходит всякому живому
существу, потому что голова -- всегда голова".
И вот я мучился с головой духа, пока не явилась Всеобщая мать,
жительница огромного Белого дерева, которая помогает несчастным и
обездоленным. Она хотела уладить войну, но .вот прибыла только после
сражения, потому что поздно про все узнала. Когда она увидела, что война уже
кончилась, я уважительно попросил ее мне помочь--снять с меня голову Малого
духа, которая сочиняла обо мне небылицы, и вернуть мою, приживленную духу.
Всеобщая мать сменила мне голову, а если б она не исполнила мою просьбу, то
я носил бы голову духа--с длинным языком и тарабарским наречием--до самой
смерти, или пожизненно. Всеобщая мать уладила ссору (между Двенадцатым и
Тринадцатым городами), сменила мне голову и собралась уходить, но сначала
приняла почетный парад из геройских духов, оживленных Давай-Бери.
В тот день я узнал, что Давай-Бери, владыка животных лесных существ и
мертвых тварей в Странных чащобах--он может их оживлять, когда ему
вздумается,-- единственный сын Огнеглазой матери. И он, как сын, устроил ей
баню, а воду она согревала глазами. Вымывши мать, он ушел домой--в чащобу
около Красного города, который он разгромил когда-то для Пьянаря, убившего
страшных Красных существ: Красную птицу и Красную рыбу.
Потом, после бани для Огнеглазой матери, Давай-Бери отправился
восвояси, а Малые духи (и я вместе с ними) начали добывать по лесам зверей.
Но теперь и духи, и Огнеглазая мать, и все ее склочные Нательные головы
ругали меня за случившуюся войну, в которой погибло множество духов -- даром
что сын Огнеглазой матери, Давай-Бери, их всех оживил,-- и я мог думать
только о том, как бы мне снова добраться до дому, чтобы не слушать их
злостной ругани. И мне все время вспоминалась матушка. А ругань духов меня
не пугала, потому что я сам был почти как дух и вызнал все их секреты, или
обычаи, кроме секретов Тайного общества, которое собирается раз в сто лет. И
когда мы ходили на охоту в лес, я углублялся в Отдаленные чащи, до которых
Малые духи ме добирались.
Сверхдева
Однажды, когда я пробирался по лесу и зашел дальше, чем другие
охотники,--может быть, мне попадется дорога, которая выведет меня домой,-- я
вдруг увидел антилопу, а не дорогу. Не успел я прицелиться, как она убежала,
и я погнался за ней вдогонку, чтобы пристрелить ее с близкого расстояния, но
она . спряталась за толстое дерево, и я решил подойти поближе. И вот
подкрался я к толстому дереву, а мне навстречу вдруг вышла дева--такой
красоты, что увидишь, да не поверишь,-- и я неподвижно застыл на месте, в
страхе, что это Огнеглазая мать: мало ли в кого она могла превратиться. Я
смотрел на деву с боязливым сомнением и думал, как бы мне поскорей
удрать, но при этом дрожал с головы до ног, а дева сделала мне знак
рукой--мол, брось винтовку,--и я ее бросил: у меня все равно не хватило б
решимости застрелить такую прекрасную деву, как самую обычную антилопу из
леса, хоть я ни единой секунды не сомневался, что сначала-то она была
антилопой. А дева взяла антилопью шкуру, свернула ее и положила в дупло.
Вот, значит, бросил я винтовку на землю, а дева мне машет, чтоб я
подошел, но я, конечно же, подходить отказался и вместо этого ответил ей
так: "Нет, подойти я к тебе не могу, потому что боюсь удивительных антилоп,
даже когда они становятся девами".
Тогда она сама подошла и спрашивает: "Возьмешь мечя замуж?" И я ей
ответил: сказал, что "Ни в коем случае не возьму". Едва я сказал, что "Ни в
коем случае", она схватила меня насильно за руки, притянула к себе почти
вплотную, так что мы оказались лицом к лицу--а лицо у ней было будто у
ангела--и торжественно, с ласковой улыбкой спросила: "Почему ты не хочешь
взять меня замуж?" И я объяснил ей, что я человек. Она услышала, что я
человек, и в ответ на это проговорила так: "Мне хочется выйти замуж за
человека, а других существ я в мужья не желаю". Ну, и потом она повела меня
за собой, а я хоть и шел, но медленным шагом, потому что боялся ее как огня,
да она и сама боялась, но не меня, а того, что я от нее убегу,-- и вела меня
за руки, будто я ей жених. (Она, между прочим, правильно боялась: если б я
смог, то обязательно убежал бы.)
Через несколько минут, когда я уверился, что она не Зловредная духева,
а дева,-хотя и была до этого антилопой, я зашагал немного быстрей в надежде,
что, если ее попросить, она покажет мне дорогу домой. Мы прошли с ней по
лесу мили полторы, и вот впереди показался город, но, когда я спросил, какой
это город, она ответила, что она там живет. А потом добавила, что он
Безымянный. Мы вступили в город и приблизились к ее дому, и она его
отворила, и мы вошли. Она жила в этом доме одна.
В Безымянном городе
Мы вошли к ней в дом, и она его убрала--подмела полы и украсила
комнаты, так что получилось праздничное убранство, а потом налила мне в
ванну воды и, пока я мылся, сменила мою одежду: звериные шкуры куда-то
спрятала (как узналось потом--в неведомое место), а мне дала все новое и
прекрасное, изменившее меня до полного изумления, потому что когда я глянул
на себя в зеркало, то не сразу понял, что я -- это я, и с той поры у меня
нет сомнений, что одежда и вправду украшает людей: я не сразу понял, кто
глядит на меня из зеркала--не узнал сам себя, хотя был там один,--
ио сразу же догадался, что глядит человек. Насмотревшись. в зеркало, я
спросил у девы, где она берет земную одежду, и она сказала, что берет ее у
колдуний, которые собираются один раз в неделю на колдунные совещания в
город ее отца. Убравши комнаты в праздничное убранство, дева занялась на
кухне стряпней и вмиг приготовила земную еду, какой я ни разу не пробовал в
Лесу Духов. Она ее приготовила и расставила на столе, а я тем временем успел
причесаться, и мы с ней вместе сели за стол, и это была нам трапеза для
двоих. Еда оказалась на диво вкусная, а главное, сделанная по людским
рецептам, и я наелся до полного удовольствия, потому что не ел людскую еду с
тех пор, как попал в страшный Лес Духов. Съевши трапезу, мы встали из-за
стола и пошли в ту комнату, где пьют напитки, и, когда мы отвыпили разных
напитков, она рассказала мне про себя так:
-- Мать у меня--Хромая духева, которая не ходит, а медленно ковыляет, и
она родилась в Седьмом городе духов, немного подальше Шестого города, где
родился и вырос и живет мой отец,--миль за двести от Безымянного города. Он
самый могучий и уважаемый маг среди колдунов из людей и духов. А мать--самая
главная чародейка среди колдунных духев и женщин. Вот почему колдунные
существа--женщины, мужчины, духевы и духи--выбрали мать и отца в
предводители, чтоб они давали им всем приказы на их собраниях в доме отца,
где был особый Зал для собраний. Колдунные существа собирались по субботам,
а мать и отец, как их предводители, готовили им всякие напитки и яства, чтоб
они в удовольствие подкрепились перед собранием.
После еды колдунные существа принимались петь колдунные песни, потом
предавались колдунным молитвам, а потом уж у них начиналось собрание, но они
собирались, только чтоб обсудить, как бы кого-нибудь ограбить или угробить,
или подавали жалобы на обидчиков, а мои родители решали между собой, надо ли
присудить их к смерти через убийство. Без приказа родителей маги и чародейки
не могли совершать отом-стительных убийств, но если они получали приказ, или
указание, отомстить обидчику, то немедленно отправлялись в свои города и там
убивали, кого указано.
И вот однажды сижу я с отцом, потому что у нас кой о чем беседа, как
вдруг является колдунная женщина и сразу же заявляет жалобу, говоря: "Моя
соседка сказала мне ...ведьма", а это для меня тягостная обида, и вот я хочу
убить ее сына, от которого она зависит, как от кормильца, потому что других
кормильцев и родственников у нее нет, и это будет ей отомщение, и она
проживет всю жизнь до смерти в скорби и голоде--за тягостную обиду".
Колдунная женщина закончила жалобу и спросила родителей про их решение, а
они подумали каждый отдельно, потом подумали сообща, или вместе, и минут
через пять приказали жалобщице убить единственного
сына обидчицы. Едва получивши этот приказ, жалобщица отправилась его
выполнять, а я, как только услышала про убийство, страшно удивилась и
сказала отцу, что "Это грех", а потом объяснила, что "Ты обрек на смерть от
убийства единственного кормильца несчастной матери". А он мне ответил:
"Я давно уже знаю, еще до того, как ты мне сказала, что это грех или
даже хуже, но я кормлюсь от греховных дел, а значит, и ты от них тоже
кормишься, потому что я -- твой отец и кормилец". Так он сказал, да еще и
добавил: "Я не страшусь Господнего наказания, потому что давно уже ему
доказал свою любовь к греховным делам, и мне уготован вечный огонь--самый
горячий из всех огней. А в Последней Воле, или Завещании, я передам тебе
перед смертью зло, за которое полагается вечный огонь, как своей
единственной и законной наследнице". Но едва он сказал про Последнюю Волю, в
которой мне завещается все его зло, я наотрез отказалась от Завещания.
Через несколько дней мои отец и мать удалились в самую укромную комнату
и начали обсуждать в ней тайными голосами мое убийство для субботней
трапезы, потому что н-а каждом колдунном собрании кто-нибудь из собравшихся
жертвовал свою дочь для всеобщей трапезы, и пришла наша очередь, и мои
родители решили между собой, что они приготовят из меня угощение, чтобы не
нарушать коддунные обычаи. А мне об этом тайном решении родители, конечно
же, сообщать не хотели, чтоб я не вздумала убежать из дому. Но они
совещались вечером, в темноте, а поэтому не видели, что я к ним подкралась,
и мне удалось услышать их разговор, и я узнала назначенный день, в который
меня собирались убить. И вот, значит, за три дня до убийства к нам
потянулись маги и чародейки, чтобы полакомиться дочерней трапезой.
Но моя бабушка из Безнадежного города, или Пятого города духов, которая
ввержена в вечный огонь за маленькую ошибку по отношению к Е. В. (Его
Величеству) Королю духов, открыла мне тайну, как стать Сверхдевой -- еще до
ввер-жения в вечный огонь. Так что наутро в день моего убийства я обернулась
невидимой птицей, невидимо сказала родителям "До свидания" и отправилась
жить в Безымянный город, где обитают одни только женщины, а родителям с тех
пор если и показываюсь, то заранее превращаюсь в Постороннее Существо,
потому что они меня всюду ищут и, если разыщут, непременно убьют--у них ведь
нету других дочерей, чтобы угостить собрание трапезой, которую они же
когда-то и учредили, чтобы лакомиться колдунными дочерями, а теперь не могут
просто так отменить: слишком у многих дочери уже съедены, и мои родители
мучаются от мысли, что они не выполнили колдунный долг, хотя их очередь
состряпать дочку и угостить собрание давно пришла.
Ну а я, мой земной и любимый муж, могу превратиться
в любое существо с помощью сверхъестественного дара Сверхдевы--хоть
прямо сейчас, на этом вот стуле, где я сижу с тобой после обеда.
Едва она открыла мне тайну про дар, я попросил ее во что-нибудь
превратиться--дескать, меня это очень интересует. Она сказала: "Смотри
внимательно"--и вмиг обернулась антилопой с рожками. Я ее погладил, а она
стала львицей и несколько раз на меня нарычала, так что я испугался ее до
полусмерти. Потом львица превратилась в змею и ласково обвилась вокруг меня
кольцами--тут уж я напугался просто до смерти, особенно когда она разинула
пасть, будто собирается меня проглотить. А потом Сверхдева стала тигрицей,
напрыгну-ла на меня и тотчас же отскочила, чтоб я безвременно не погиб от
ужаса, и помчалась по дому и выбежала во двор, из двора--в город, а там--за
курами. Минут через пять она поймала двух кур, схватила их ртом и вернулась
домой, вбежала в комнату, где мы с ней сидели, вспрыгнула на стул,
устроилась поудобней, и вдруг я смотрю, а она уже дева-- сидит на стуле как
ни в чем не бывало, или будто бы это вовсе и не она только что
сверхъестественно меняла обличья,-- сидит и держит рукой двух кур.
Потом она завела совсем другой разговор, немного поговорила и
отправилась в кухню, чтобы зажарить пойманных кур. Как только куры
зажарились до готовности, она принесла их на блюде в комнату, а после кур
принесла чай и хлеб. И у нас опять состоялась трапеза. Но пока мы были
заняты превращениями и ели трапезу и пили чай, сделалось около десяти часов
по вечернему времени Леса Духов. Дева отдохнула часок-другой, а потом
увидела, что я уже сонный, и пошла в спальню и постелила постель: закрыла ее
множеством дорогих покрывал и позвала меня спать, но я застыл на пороге:
одна нога еще стоит в коридоре, а другая висит над полом спальни, потому что
я уже хотел войти, да увидел богатое убранство комнаты и убранство кровати с
драгоценными покрывалами и саму кровать будто для короля,--замер и спрашиваю
себя в уме: "Неужели же эта комната--для меня? Разве я могу спать на
кровати, которая по убранству предназначена королю?" Мне было страшно
переступить порог, потому что убранство кровати и комнаты казалось таким
замечательным и прекрасным, будто оно сделано сверхъестественной
силой--обычные существа с естественной силой такого убранства сделать не
могут. Я, значит, замер и удивленно оглядываюсь, а дева четырежды пригласила
меня войти, увидела, что я озираюсь, ноне вхожу, подошла, взяла меня
осторожно за руку, как если б я был хрустальный кувшин, и медленно,
постепенно ввела меня в комнату. Войти я вошел, а на кровать не ложусь -- я
даже дотронуться до нее боялся,-- и тогда она стала меня пригибать, но опять
же нежно, как хрустальную драгоценность, которую она боится сломать. И вот
мое тело коснулось кро вати--такой мягчайшей, каких не бывает,--и я
испуганно отпрянул назад.
Но едва она ощутила, что я отпрянул назад и хочу без оглядки удрать из
комнаты, она в тот же миг меня придавила, так что я поневоле свалился в
кровать, и давила из всех своих сверхъестественных сил, пока мое тело не
привыкло к мягкости. В ту ночь я понял, что "чистые помещения никогда не
вмещают грязных намерений", но все же долго лежал без сяа с мыслями об ее
устрашающих превращениях и думал: "Как бы она меня не убила". А что?
Превратится ночью в змею, обовьет кольцами и придушит до смерти. Я наблюдал
за ней с подозрительным страхом несколько часов, но потом убедился, что у
нее нет зловещих намерений, и, когда убедился, незамеченно уснул. А в доме
зажглись "всесветные огни", и хотя я потом пытался узнать, откуда они
светят, но ничего не узнал, потому что светили они отовсюду. Тогда я спросил
об огнях Сверхдеву, которая сделалась моей женой, и она мне ответила, что
"всесветные огни" входят в ее сверхъестественный дар.
Так у меня состоялась женитьба--вторая с тех пор, как я попал в Лес
Духов,--но на этот раз обошлось без крещения кипятком и огнем, мы и в
церковь-то не ходили, а женой моей стала удивительная Сверхдева, которой под
силу любые дела, потому что сила у нее--сверхъестественная. Но я не успел
поведать ей о себе, уснувши как мертвый, или убитый.
Наутро, прежде чем меня разбудить, жена заготовила горячей воды,
принесла мягкую, будто пух, губку и самое душистое на свете мыло--такое
нигде, кроме Леса Духов, найти невозможно, нечего и пытаться; да и в Лесу
Духов такого не раздобудешь, а только у моей жены, Сверхдевы. Вот, значит,
принесла она мыло и губку, а ванну, чистую, как обеденная тарелка, наполнила
до краев горячей водой и после этого меня разбудила, потому что сам я
проснуться не смог бы: очень уж удобная была кровать. Я принял ванну как
должное и чудесное, потом отправился в туалетную комнату, и там жена
причесала мне волосы, натерла кожу благовонной мазью, а лицо присыпала
ароматной пудрой. После туалетной мы перешли в столовую, и там у нас было
совместное чаепитие. Когда мы совместно отвыпили чаю, жена внесла
прохладительные напитки, а сама ушла отдавать повеления двум служанкам, или
прислужницам, которые должны были ей помогать во всякой работе по кухне и
дому. Едва повеления были отданы и получены, жена вернулась в столовую
комнату, села рядом с моим креслом на стул (потому что я-то прохлаждался в
кресле) я сказала твердым, но дружелюбным голосом, чтоб я поведал ей свой
рассказ, который не успел поведать вчера, потому чта уснул на удобной
кровати. Вчера я уснул и поведать не смог, а сегодня поведал, хотя и
вкратце, о своих странствиях по Лесу Духов.
Как только я кончил свой короткий рассказ, одна из пряслужниц принесла
нам еду--еда была рисовая, и к ней все прочее,-- а когда мы наелись до
полного удовольствия и выпили прохладительных напитков из-подо льда, то
сначала отправились гулять по улицам, а потом посетили кой-какую деревню, в
двух примерно милях от Безымянного города.
Там, где женщины брачуются с женщинами
Пока мы гуляли по Безымянному городу--еще до того, как сходили в
деревню,-- я внимательно углядел, что все люди там--женщины, а мужчин среди
"их нам ни разу не встретилось, но у некоторых из женщин я с удивлением
обнаружил рыжие, на манер козлиных бородки: они растут под нижней губой, и
женщины в городе брачуются с женщинами, потому что мужчин для брака там нет.
Я спросил у жены, почему так случилось, и она мне ответила, что "Женщины с
бородами потерпели предательства от своих мужей и теперь женятся на женщинах
без бород, а мужчинам, которые хотят жениться, вход в этот город
строго-настрого запрещен".
Погулявши по улицам, мы сходили в деревню, которая отстоит на две мили
от города, и я повидал там немало изумительного, много удивительного, но еще
больше--страшного, а после деревни мы вернулись домой с мыслью подкрепить
свои силы и отдохнуть. Силы мы подкрепили яствами и напитками, а чтобы
отдохнуть, решили поспать и спокойно спали до самого вечера.
Когда исполнился 8-месячный срок моего женатого житья со Сверхдевой, я
сказал, что хочу увидеть ее родителей-- главного мага и важнейшую
чародейку,-- а потом и бабушку из Пятого города. Жена согласилась сделать
по-сказанному, и дней через десять мы отправились в путь, а дома оставили
только служанок; но прошло, наверно, не меньше недели, прежде чем мы увидели
город--миль за пять от нас, а может, чуть больше,-- и жена объявила, что
нужно остановиться, и мы укрылись под высоким деревом, у которого отчаянно
трепыхались листья. Жена решила обернуться козой, потому что, если, как она
мне сказала, она появится в собственном облике, или покажется родителям
лично, они убьют ее для всеобщей трапезы на колдунном собрании -- по давней
клятве.
И вот при помощи сверхъестественной силы моя жена обернулась козой с
толстой веревкой на длинной шее, и мы сообща отправились в город--я .вел ее
за веревку, но сам шел сзади, так что, когда я сбивался с пути, она
направляла меня куда надо, и я понимал все ее указания, даром что она
превратилась в козу. Но никто другой ее бы не понял.
Когда мы дошли наконец до города, моя жена в обличье козы отвела меня к
дому своего отца, и мы увидели, что там собралось больше трех тысяч
колдунных существ -- мы рассмотрели каждого из собравшихся, но сами-то в дом
заходить не стали: их было ясно видно через окно. На высоких стульях в
центре собрания сидели родители моей жены -- они вели круговую беседу по
какому-то важному для них вопросу, и все колдунные существа их слушали, а
если они приказывали, то слушались. Но главное, что меня удивило в собрании,
так это множество стариков и старух из города, где я жил до Леса
Духов,--некоторые дружили с моими родителями, а некоторые просто
соседствовали по улице,--я разглядывал их с превеликим изумлением, потому
что не знал, да и знать, конечно, не мог, как они сумели сюда проникнуть:
наверно, были очень проникновенные. Но я решил не попадаться им на глаза, и
вскоре жена призвала меня в путь--а другим послышалось, что блеет коза,-- и
мы зашагали к городу ее бабушки.
Едва отшагавши около мили, жена приняла человеческий облик и пустилась
в рассказы о магах и чародейках, которые с помощью колдунной силы могут
облететь весь мир за минуту и вообще способны на все что угодно: ведь у них
в головах и ночью и днем злые умыслы вместо добрых помыслов. А всем, кто
молится Небесному богу, колдунные существа стараются навредить.
Безнадежный город
Как только мы очутились в Безнадежном городе, жена повела меня к дому
бабушки, и там нас встретили с распростертыми объятиями родственные жене
духевы и духи. Но бабушку жены мне увидеть не удалось: она обитает в вечном
огне за маленькую ошибку по отношению к Королю. А еще до нашего вступления в
город жена дала мне тройной наказ-- он был серьезный и звучал, как угроза:
"Здесь говорят не ртом и словами, а только жестами, или- плечами. Когда бы и
что бы ты ни сказал, держи в неподвижности рот и глаза. Тот, кто нарушит эти
наказы, будет немедленно и сурово наказан". Едва услышавши ее слова, я
заговорил и сказал ей так: "Мне не избегнуть сурового наказания--ведь я
забуду твои указания". Но как только жена дала мне наказ, она уже больше
словами не говорила; да и я--ответил ей, а потом умолк.
Тем более, что все в Безнадежном городе--и домашние животные вроде коз
и овец, и птицы наподобие уток и кур, и дети, даже новорожденные и
грудные,--говорили только пожиманием плеч, а рты и глаза и глазные веки
держали при разговорах в неподвижности -- будто мертвые.
И вот однажды, копда жена со своей сестрой отправилась навестить
престарелую бабушку, которая была ввержена в вечный огонь больше двухсот
сорока лет назад, я остался один и решил про себя, что неплохо бы
прогуляться по центру города. Но в центре города мне встретился дух с
множеством огромных, как блюда, глаз, и, пока я в изумлении его
рассматривал, он ошибочно наступил мне на левую ногу огромной, будто у
великана, ступней с ногтями около фута каждый, а я до ошибке воскликнул
"Ой!". Едва я воскликнул по ошибке "Ой!", духи, стоящие рядом,
заволновались, потому что в их городе восклицать не принято и везде стоит
тишина, как на кладбище, или как если бы там никто не жил,-- а я нарушил их
главный закон. Вот, значит, нарушил я их главный закон, у меня схватили и
привели к Королю, который сидел на ужас-яом идоле из желтой с красным
засохшей глины, потому что точь-в-точь на таком вот идоле должен в их городе
сидеть Король, когда он судит опасных преступников. Король пожал мне плечами
вопрос: "Кто ты такой?", но рта не раскрыл. А я в надежде избежать наказания
тоже пожал бессловесно плечами, хотя вопроса его не понял, и мое пожатие
плечами значило--на их языке--"Ты король-ублюдок", чего говорить по их
законам нельзя. Мне-то хотелось показать Королю, что я человек и плечами не
объясняюсь, я даже рот раскрыл от усердия -- а это у них оскорбительное
ругательство, так что я дважды обругал Короля, или втройне нарушил закон,
если считать и словесное "Ой!". Мне было ясно, что Король разгневан, и я со
страху зажмурил глаза--то есть, по-ихнему, презрительно объявил: "Мне
надоело иметь с вами дело!" Тут уж все духи заорали плечами--так, что они у
них чуть не поотры-вались,--"Он оскорбляет наши законы!"
А законы у них оскорблять запрещается, потому что это -- серьезное
преступление, как объяснила мне по дороге жена, и вот Король приказал своим
подданным, чтобы они бросили меня в Узилище. Но пока его подданные тащили
меня под мышки -- вместо того чтоб вести по дороге,-- жена с сестрой
возвращалась от бабушки и шла навстречу нашей процессии. Когда мы
встретились, жена поняла, что я по ошибке нарушил закон, и тайным голосом
попросила подданных, которые тащили меня в Узилище, сменить гаев на взятку и
отпустить меня восвояси. Подданные сменили свой гнев на взятку, или
согласились, чтоб их подкупили, и мы отправились с женой восвояси, а в
Пятый, или Безнадежный, город вернулась только
-ее сестра. Но мы пошли Обходной дорогой, чтоб нас не настигли
королевские стражники. Так я спасся из Безнадежного города с помощью жены, а
если бы не она, то меня, как преступника, бросили бы в Узилище.
Обходная дорога
Обходная дорога к Безымянному городу тянется через разные города и
селения. Она гораздо безопасней прямой, зато длинней и намного петлястей,
так что обратно мы добира лись дольше, чем в гости к родичам моей жены.
Дорога петляла по городам и селениям, а мы посещали их в таком порядке:
Сначала мы посетили селение при дороге поблизости от Двадцать шестого
города. Жителей в селении обитает не много: 40.000 духев и духов. Они живут
в довольстве и радости, а к другим существам--и животным, и человеческим--
относятся как безвредные, или по-доброму. Мы явились к ним около десяти
часов вечера, но они встретили нас радушно и радостно. Не прошло и часа
после нашего появления, а они уже приготовили нам еду и напитки, вдосталь
нас угостили, расселись вокруг и начали веселиться, шутить и плясать, бить в
барабаны и хлопать в ладоши.
Никто из них не ложился спать до утра, и веселье тянулось всю ночь
напролет, а особенно отличалась Шутильная духе-ва, которая ушучивала такие
шутки, что, если бы их услышал больной, он сделался бы здоровым без всяких
лекарств. У них на диво зажиточное селение по хлебу, овцам, курам и лисам,
так что они подарили нам на дорогу лису, пятимесячного ягненка и курицу (а
хлеб у них даже не считается за подарок), когда жена объявила во
всеуслышание, что мы недавно друг на друге женились. Получивши подарки, мы
обошли их дома и сказали каждому "Спасибо за доброту".
К девяти утра они собрали нас в путь, вывели на дорогу, чуть-чуть
проводили, сказали "Прощайте" и разошлись по домам, а мы с женой отправились
восвояси, но миль через 8 вышли к реке, которая рассекает Обходную дорогу.
Ущелье потерь и находок
Мы переправились через реку вброд и ушли от нее за четыре мили, когда
нам нежданно преградило дорогу глубокое ущелье с обрывистыми краями. У
обрыва лежало тонкое бревнышко--такое тонкое, что шагнешь, и оно
сломается,--по которому надо переходить на ту сторону,, а другого моста
поблизости не было. Мы огляделись и увидели объявление--буквы печатные, но
язык духов,-- и это объявление переводится так:
ПОЛОЖИ ОДЕЖДУ СВОЕГО ТЕЛА И ГРУЗЫ, ПОТОМУ ЧТО В ОДЕЖДЕ ТЫ СЛИШКОМ
ГРУЗНЫЙ. Я без труда перевел объявление, но это не помогло мне его понять. А
бревнышко было настолько тонкое, что, когда мы положили его над ущельем с
берега на берег, вместо моста, и потом попытались на него вступить,
оно.прогнулось, будто обруч от бочки, так что хоть стой, хоть падай в
ущелье, а на ту сторону--ну никак не вылезешь. Тут уж мы поняли смысл
объявления, и моя жена поснимала одежду, аккуратно сложила ее у края обрыва
и легко прошла по бревнышку над ущельем. Бревнышко не выдерживало пешехода в
одежде -- вот какой был у объявления смысл. После жены переправился и я,
тоже оставивши у обрыва одежду, а наша одежда стоила дорого: сто фунтов
денег, если не больше. Так мы узнали, где оказались-- возле Ущелья потерь и
находок, потому что, когда ты к нему подходишь, надо раздеться, сложить
одежду, перейти на дру"
гую сторону и ждать, пока не появится еще один путник, который шагает
тебе навстречу: он снимет одежду и положит на землю, чтоб вы смогли обоюдно
переодеться. И тот, кто пришел в дешевой одежде,-- нашел, а тот, кто в
дорогой,-- потерял.
Мы, значит, разделись, перешли ущелье, но путников, или пешеходов, не
встретили, а поэтому и одежды никакой не нашли: стоим голые, как животные
звери, которые даже щетиной не обросли, и мечтаем встретить торговца
одеждой, чтобы не путешествовать дальше наголо,--да разве встретишь в Лесу
Духов торговца?!? Мы ждали часов, наверно, пять или шесть и все же
дождались, но не торговца, а духов--они шли парой, муж и жена, и как раз
оттуда, куда нам надо,-- им предстояло перебраться через ущелье. Но они были
местные и прекрасно знали, как поступать, чтобы бревнышко не прогнулось: они
сняли с себя звериные шкуры, которые служили им вместо одежды, и один за
другим перешли на ту сторону. Вот перешли они на другую сторону и, не долго
думая, принялись одеваться в нашу с женой дорогую одежду: муж: натянул на
себя все мое--рубашку и брюки, носки и галстук, шляпу и башмаки, часы и
кольцо (ему еще лучше, что они золотые), а жена надела одеянье Сверхдевы:
нижнее белье и верхнее платье, чулки и туфли, бусы и брошки, кольца и серьги
(конечно же, золотые), да еще и сумочку с собой прихватила. Ну, и потом они
оба ушли, а мы обрядились в их звериные шкуры. Нам было жалко лишиться
одежды, но хуже всего, что звериные шкуры оказались малы и мне и жене, а
главное, превратили нас в таких страшилищ, что любое встречное существо на
дороге шарахалось от нас, будто мы-- чума. Короче, местные духи нашли--а мы
потеряли--немало хорошего. И только потом нам с женой рассказали, что там
теряет любой пришелец, а местные духи всегда находят, потому что они живут
очень бедно и носят по бедности звериные шкуры, которые впору детям да
недоросткам.
Но делать нечего, мы отправились дальше, хотя наш убогий и жалкий вид
мешал нам радоваться жизни, как раньше. Да я и сейчас не могу смириться с
рассказом, что, дескать, местные духи, бедные от рождения и всякое прочее,
никогда не теряют, а только находят, и мне хотелось бы поточнее узнать,
нельзя ли пройти по тонкому бревнышку через Ущелье потерь и находок без
всяких потерь, а только с находками. Может, кто-нибудь из вас сумеет?
Ну а мы шли себе Обходной дорогой и мили через две приблизились к
городу, но поскольку мы задержались возле Ущелья, то вступили в город только
к вечеру, в восемь, и решили немножечко там отдохнуть, а поэтому свернули на
одну из улиц и попросились в гости к местному духу, давнему знакомцу моей
жены. Мы не хотели отдыхать слишком долго, но пару дней собирались там
провести и утром сготовили себе сытный завтрак, чтобы наесться до полного
удовольствия.
Мы жили на отдыхе три дня и три ночи, а расставшись с духом из
Придорожного города, больше уже никуда не сворачивали--шли все прямо по
Обходной дороге и вскоре пришли к Безымянному городу. Дома нас встретили
наши прислужницы и сразу же усадили за обеденныйстол в Столовой комнате и
досыта накормили. Когда прислужницы унесли тарелки, мы перебрались в Комнату
для напитков, и я, как обычно, поведал жене несколько историй ,из жизни
людей, о чем она слушает с большим удовольствием.
Сын разводит нас
Когда исполнился год нашей жизни, жена понесла, а потом родила, и
ребенок был наполовину мой--человек и мальчик, и все как надо,--да зато на
другую половину женин: не мальчик и человек, а маленький дух. Мы совершили
Именинный обряд на третий день, по обычаям духов, и к нам собралось яемало
гостей--самых именитых жителей города. Мне, конечно, не удастся здесь
написать, какое имя присвоили сыну духи, а я назвал его ОКОЛЕ-БАМИДЕЛЕ, что
значит ПОЛУ-ЧЕЛОВЕК-ПОЛУДУХ, как оно и было на самом деле.
За 6 месяцев с дня своего рождения наш сын вырос до 4-х футов и делал
любую работу по дому. Но самое плохое не то, что он вырос, а то, что, когда
я давал ему поручение, он выполнял его наполовину как люди, а на остальную
полов;
ну -- как духи. И я ненавидел одну его половину, потому что хотел, чтоб
он был человеком, а жена ненавидела вторую, мою, потому что хотела, чтоб он
был духом. И значит, вместе мы ненавидели его полностью, да и наша с ней
взаимная любовь поуменьшилась, а года через четыре и вовсе кончилась.
Однажды вечером я шутливо сказал, что "Люди превосходят остальных
существ, а духов или духев -- тем более". Жена, услышавши от меня эту шутку,
всерьез раздосадовалась и не стала спрашивать, почему я превозношу над всеми
людей, а просто отправилась в неведомое место, куда она спрятала звериные
шкуры, в которых я был, когда мы с ней встретились. Вот, значит, принесла
она звериные шкуры, а свою одежду, матерчатую и новую, данную мне как мужу,
отобрала. Тут уж и я раздосадовался всерьез на такое грубое ко мне
отношение, сбросил одежду и обрядился в шкуры, пусть даже старые, да зато
мои, А она вывела меня из дома, увела за город и молча ушла. То есть
оставила меня ни при чем, кроме одиночества и звериных шкур, будто я с ней
никогда не встречался. Потому что было 2 часа ночи, и я не знал, куда мне
идти, или где искать убежище от ночных опасностей и диких зверей.
Я бродил по лесу от чащобы к чащобе, но минут через пять или десять
вдруг вспомнил, что хочу вернуться в свой
собственный город, про который забыл на время из-за любви. Так наш сын
развел нас с женой.
И вот я неприкаянно скитался по лесу около пяти с половиной месяцев, и
все принимали меня за духа, потому чго я выучил обычаи духов и вел себя как
дух от рождения,, а язык духов знал будто собственный и тем спасался от
прохожих обидчиков, которые тысячами встречались мне на пути,. но не
догадывались, что я человек, или принимали меня за родича. :
Однажды вечером, около десяти, я незамеченно пришел в один город.
Горожане спали из-за сезона дождей, потому что дождь лил с утра до вечера,
как и полагается у них в Лесу Духов, когда подступает сезон дождей, и все
ложатся спать очень рано, но я слонялся по центру города в надежде найти
непотухший огонь, чтобы зажарить кусочек ямса, который выделил мне прохожий
ду.х за 10 увесистых ударов по уху-- дешевле яме в тех местах не добудешь,
потому что он там очень редко встречается,--и я надеялся отыскать огонь.
Я, значит, бродил, чтоб найти огонь, но был арестован как грабитель, а
не бродяга, потому что многие дома в этом городе кто-то ограбил на
предыдущей неделе и стражники приняли меняза грабителя, хотя мне хотелось
поджарить яме, а про всякие грабежи я и слыхом не слыхивал. Но когда
стражники увидали мой яме, некоторые из них стали меня держать, а другие
принялись избивать дубинками--за несчастный кусочек сырого ямса, который
достался мне совсем нелегко. Они избили меня дубинками и потом заперли в
Караульном доме, чтоб содержать под подозрением до утра, когда я предстану
перед судом за грабеж.
Но едва меня заперли в Караульном доме, я тут же скрылся под тучей
москитов, так что многие части моего тела никто не увидел бы даже и на
свету. Оказалось, что духи из этого города разводят и почитают москитов как
докторов, не селятся там, где москитов нет, и думают, что москиты очищают
им;
кровь. У них построены для москитов святилища, и они поклоняются им как
богам, а два раза в год посвящают им праздники. И если жители Москитного
города замечают, что тучи москитов уменьшились, они приносят им в святилищах
жертвы и объявляют священный траур до той поры, пока москитов не станет
больше.
Ну вот, а в одиннадцать часов утра стражники доставили меня на суд,
который собрался по моему случаю, но судья не стал задавать мне вопросы,
чтобы решить, грабил я или нет, а дал мне 16 лет заключения с использованием
тяжкого принудительного труда. И меня тотчас же отвели в тюрьму" где
преступники несут суровые наказания без сна и отдыха,. или днем и ночью.
Старший тюремщик вызвал двух младших, и они принялись растапливать печь, в
которой мне предстояло. отбывать заключение. Или, вернее, мне предстояло там
отбы вать только дневную часть заключения -- с пяти утра до семи
вечера,--пока не кончится мои тюремный срок. Потому чго я был приговорен к
наказанию с использованием тяжкого принудительного труда, и от семи вечера
до пяти утра мне предстояло заготовлять уголь, чтобы поддерживать огонь в
печи, куда меня будут заключать на день. В общем, мне был определен срок без
сна и отдыха, как у них принято. Сами-то духи существа бессмертные, вот они
и думают, что другие--тоже, а поэтому часто приговаривают преступников к
разным срокам заключения в огне, как будто люди и животные звери могут
гореть, но оставаться живыми. У духов это обычное наказание.
Стражники быстро растопили печь и сказали, чтоб я приготовился к огню,
но, .по счастью, во время моей подготовки тюрьму явился проверять Король,
потому что это был инспекторский день, и Король вошел незамеченно для
тюремщиков, а когда вошел, то увидел меня -- я готовился к наказанию
тю-ремяым огнем, и глаза у меня были, как у дикого зверя, ког а он
мучительно гонится за добычей,-- а Король спросил, узнаю ли я, мол, его. Но
я ответил Королю, что нет. Тогда он сказал: "Я твой сын от Сверхдевы", и я
немедленно его узнал, а он приказал, отвести меня во дворец, и я, конечно,
ужасно обрадовался, что он Король у Москитных духов и мне не придется гореть
в о пне. Меня, значит, отвели в королевский дворец, а Король закончил
проверку тюрьмы, и, когда вернулся, приказал своим приближенным поднести мне
яств и винных напитков.
Я прожил у сына несколько лет, а потом подступил к нему с настоятельной
просьбой показать мне правильную дорогу домой. Но духов, даже пока они юные,
трудно уговорить, как малых детей, и сын ответил мне совершенно
по-взрослому, хотя не достиг совершенства лет, а значит, и взрослым
считаться не мог: "По обычаям Леса Духов, дорогу к людям кому бы то ни было
открывать запрещается". Едва он сказал так, я ему объяснил, что схожу в свой
город на несколько дней, а потом нанесу ему ответный визит и вообще буду
навещать его ежегодно. Но он упрямо стоял на своем. Прошла неделя, и я ему
объявил, что, раз он не хочет открыть мне дорогу, я отправлюсь искать ее
сам. Он, конечно же, стал меня уговаривать, чтобы я погостил у него
подольше, но я, как и он неделю назад, решил настоять на своем и ушел. Так я
вторично расстался с сыном и начал искать дорогу домой.
После 8-месячных скитаний по лесу я добрался до Четвертого города, но
времени было--двенадцать ночи, .и я решил дождаться утра, чтобы, когда я
вступлю в этот город, страж- ники не поймали меня как грабителя, а приняли
за обычного духа-странника. В восемь часов по утреннему времени я вошел в
город и отправился к Королю, чтобы представиться ему духом-странэдиком,
который случайно забрел в их город, но может выполнить важное поручение. И я
сказал перед Ко ролем так: "Люди преступно поносят духов, а этого больше
допускать нельзя, и, если Его Величество Король укажет мне ЦК путь к
людскому городу, я обязуюсь предупредить людей, что ;-, мы не допустим их
возмутительных преступлений". Король ; обдумывал мои слова поляаса, но не
догадался, что я человек и хочу просто выбраться из Леса Духов. Прежде чем
отве- тить, он приказал меня накормить как голодного страдника, а потом
сказал: "Я готов указать тебе правильный путь, чтобы ты отправился к людям с
предупреждением, но только в обмен на левую руку. Потому что у моей любимой
жены с детства не хватает левой руки, а по нашим обычаям Королю разрешается
брать себе в жены только цельных духев. И мне хотелось бы прирастить ей
руку, а то одна из остальных моих же:н рассказала вождям и знатным
духам--самым могущественным жителям города,--что я легкомысленно женился на
ампу-тантке, и сделала она это, конечно, по ревности. Она-то выдала мой
секрет по ревности, а вожди и прочие именитые жители тайно собрались ко мне
во дворец, чтоб спросить, есть ли в секрете правда, и я скрыл, от них, есть
ил.и нет--иначе-мне бы не сносить головы,--а они сказали, что ровно через:
неделю правда все равно непременно узнается: на дворцовом;
собрании, когда моим женам придется молоть руками эерн перед именитыми
горожанами и вождями, а, чтобы молоть, надо две руки, и, когда откроется
скрытая правда, меня прикончат прямо на троне за нарушение городских
законов. И до конца недели осталось два дня".
Едва он сказал, что в обмен на руку мне откроется дорога к людям, я
попросил его привести жену и смерил отрубленную часть руки (по руке, которая
была у ней не отрублена) особо взятой у духов веревкой, а потом отправился в
ближнюю чащу, слепил из глины недостающую руку--при этом веревка служила мне
мерой,--вернулся с глиняной рукой во дворец, приставил, ее в нужном месте к
обрубку и без всяких промедлений применил амулет, подаренный мне
Тройственным духом на день рождения. Я применил амулет, и рука срослась, и в
следующую секунду уже никто не поверил бы, что рука у духевы была отрублена,
а жены, которые ненавидели ампутантку, ни о чем не догадывались до дня
собрания и злорадно нашептывали любимой жене, что им с Королем не сносить их
голов.
Копда началось дворцовое собрание, именитые духи расселись в креслах,
Король воссел на высокий трон, все его жены--на низкие стулья, а, в центре
собрания поставили жернов и насыпали кучку зерна для помола. Потом поднялся
распорядитель собрания и внятным голосом спросил Короля, женат ли он на
безрукой духеве, но тот ответил, что "Ничего подобного". После королевского
ответа распорядителю жены .начали подходить к жернову, и каждая по очереди
молола зерно обеими руками, чтобы выявить ампутантку. Когда двуручные жены:
отмолились, настала очередь однорукой жены, про которую думали, что ее
ждет смерть, а она, пока другие мололи, прятала руку под складками платья и
теперь встала, подошла к жернову, уверенно опустилась перед ним на колени и
смолола зерно обеими руками так же успешно, как предыдущие жены. Тут все
вожди, именитые горожане и знатные духи наперебой заудивлялись, а потом
приступили к женам с вопросом:
"Как вы посмели распространять ложь, что Король женат на безрукой
духеве?" Но лживые жены онемели от изумления, да лм ведь и нечего было
ответить, и тогда их всех приказали убить, потому что обычаи этого города
строго воспрещают распространять ложь. Так прекрасная женщина, или дама,
всегда возбуждает ненависть в безобразных, но часто их не-гнавнсть, или ее
беда, приводит их к смерти,а ее--к счастью. Вот и любимая жена
Короля--безрукая, но прекрасная дама,
или духева,-- стала полновластной хозяйкой дворца, а ее ненавистницы
были убиты.
Через восемь дней после этих событий, которые привели к спасению
Короля, я решился спросить его о дороге к людям. Но он оказался чересчур
осмотрительным и вместо ответа "сказал мне так: "Я хочу, чтобы ты остался у
нас еще на пятнадцатилетний срок и, если по какой-нибудь несчастной
случайности у жены вдруг снова отрубят руку, опять приживил бы ее на место".
Мне-то винить его, конечно, не за что--он ведь считал меня духом,
родичем,--но я и себя не могу обвинить, хотя уйти мне пришлось тайком. Я,
значит, отправился .в новое путешествие и скитался по лесу без дорог и
тропинок, пока не вступил в очень чистый город, который напомнил мне города
людей, а с первого взгляда -- мой собственный город.
Мне встречается мои мергвый брат
Едва я вступил в Десятый город -- чистый до самого пол-ffloro
изумления,-- горожане выскочили из своих жилищ, чтобы узнать, кто к ним
явился. А я, как только увидал их на улицах, мигом приметил одного
горожанина, всем своим видом-- телесного человека, бросился к нему, чтоб
увидеть яснее, и поблизости он оказался мне братом, который умер в городе,
ВДе мы жили, когда я был шестисполовянойлетним,--правда, не родным, а
двоюродным братом. Увидевши братьев, или друг друга, мы крепко обнялись от
неожиданной радости, а потом он сказал остальным горожанам, что я прихожусь
ему двоюродным братом, и те поздравили нас на месте, но после этого не
разбрелись кто куда, или по своим домам и делам, а отправились с нами к
брату домой--повторить поздравления еще
и там. Потому что они его любят и уважают как основателя Христианства в
их городе. Дома брат приказал своим слугам принести для меня еды и напитков,
а многие именитые духи
города прислали нам угощения и от своих щедрот. Но мало
этого--часов в восемь вечера к брату пришли городские вожди во главе с
Его Величеством Королем, и каждый из нас по очереди отвыпил за здоровье
каждого и всех собравшихся, потом мы выпили сообща, или вместе, а потом
начали танцевать и петь, бить в барабаны и хлопать в ладоши, и веселье
кончилось только под утро, как и полагается Заздравному торжеству. В ночь
торжества я с удивлением обнаружил, что многие духи из Десятого города могут
расколоться при танцах напополам, чтобы составилась танцевальная пара, а в
следующем.танце сливаются воедино, будто они и не думали раздваиваться.
Когда Заздравное торжество завершилось, именитые горожане разошлись по
домдм, но брат еще долго получал поздравления от духов, которые живут не в
городе и поэтому пропустили Заздравное торжество. Как только гости ушли
домой, я признался брату, что падаю с ног--мы ведь не спали. всю ночь
напролет,--и он открыл запасную комнату, застелила постель небывалыми
покрывалами, потому что таких замеча -тельных не бывает, а если ипопадаются,
то у знатных духов! или, может, еще у Сверхдевы, с которой мы разошлись
из-зал нашего сына. Я лег и проспал до двух часов дня, а когда npQ--снулся,
принял братову ванну--он разрешил мне принимать-ее, как мою,--хорошо поел и
прекрасно выпил, потому что у духов хорошая еда никогда не обходится без
прекрасной выпивки, а потом брат поведал мне о себе--с тех пор, как он
принял в нашем городе смерть:
-- Я долго искал после смерти город, истинно подходящий для
Христианских деяний,--пока не добрался до Десятого города, который сразу же
показался мне подходящим, хотя это я к нему подошел, а он-то стоял, как
обычно, на месте. Он стоял на месте, но был подходящий, а я при жизни был
ревностный прихожанин, или Христианин Методистской Церкви, так что все здесь
прекрасно сошлось, и я предназначился для служения Христианству до Судного,
или Последнего, дня, а рань-ше этого Последнего дня меня уже не постигнет
вторичная смерть. Нашедши место, я решил сам в себе отправиться к Е. В.
Королю Леса Духов, чтобы получить королевский указ на введение Христианства
в Десятом городе. Е. В. Король после нескольких встреч согласился обсудить
мой запрос на Совете среди Своего Величества и Старейшин. После обсуждения
указ был выдан, и я вернулся в Десятый город, выбрал хороший участок земли и
построил первую городскую церковь--если в футах, то 90 на 70. Крыша у церкви
была из коры, потому что железных листов не нашлось, а над главным входом я
написал так: МЕТОДИСТСКАЯ ЦЕРКОВЬ ДЛЯ ПРИХОЖАН ИЗ ЛЕСА ДУХОВ. Надпись я
сделал древесным соком, потому что краски в городе ие было, а стены внутри
мне пришлось разрисовывать особой смесью из листьев с водой--но листья,
конечно, я растолок в порошок, а потом уж
развел порошок на воде, чтобы получилась цветная смесь, или краска для
разрисовки стен. Пока я строил первую церковь, один горожанин пустил меня в
дом, чтобы я жил у него по аренде, а мое жилье, где у нас было празднество,
мне помогли возвести друзья--юные духи Десятого города. Когда строительство
церкви закончилось, я вышел на улицы с гулким поленом и принялся бить по
.нему, как в колокол, чтобы привлечь городских прихожан для объяснений,
зачем им цер,ковь.
В воскресенье--первое воскресенье духов, когда они посетили
христианскую службу,--я обнаружил, что в церковь явилось только двое молодых
прихожан, а всего обитателей Десятого города было 4000000 жителей. Но они
ничего не знали :про бога, или не верили, что он сотворил их вместе с
другими божьими существами, а верили только в свое превосходство яад всеми
земными тварями и созданьями. Я сослужил им христианскую службу, которая
завершилась к 11-ти часам, но вечером церковь открывать не стал, хотя и мог
бы созвать горожан стуком по пню с огромным дуплом, потому что дупло
звучало, как колокол, и от пня до церкви было недалеко. В понедельник я
приступил к широкой кампании--начал ходить по домам горожан, чтобы
подвигнуть их к Христианской жизни,--и так служил до самой субботы. Зато в
воскресенье на Утренней службе у меня собрался прекрасный приход:
50 старых, 38 юных и 45 малолетних духов, или 50+38+45= 133
прихожанина, и я возрадовался великой радостью. Когда в 11 служба
закончилась, я объявил, что дети и юноши могут собраться к 2-м часам дня в
Воскресную школу для всеобщего обучения; да и тем из взрослых, кто захочет
прийти, будет сказано "Добро пожаловать". В школу собралось немало
учеников--общим числом до .пятидесяти .семи. Правда, вечерний приход на
службу был небольшой--48 духов,-- потому что жители Десятого города ходят по
вечерам кормиться на фермы.
Через 6 месяцев после открытия церкви я перевел туда же и школу, чтобы
учить малолетних духов, чтению, письму и Священным писаниям, которые стали
главным предметом. Но в городе не нашлось ни писчей бумаги, ни мела, ни
досок для классных занятий, и вот я вырубил кусок коры с большого дерева,
чтоб кора была плоской, площадью 4 квадратных фута, а для грифельных
досок--20 кусочков, площадью по квадратному футу каждый, и вместо мела
раздал угольки, чтобы ученики писали задания. Но поскольку церковь по будним
дням использовалась у нас как Воскресная школа, а по воскресеньям--как
Христианский храм, то я построил еще одну церковь с помощью прихожан и
воскресных учеников, потому что школьники за неделю учебы нарушали в церкви
Христианский порядок, и я решил обучать их в школе, под которую приспособил
свою первую церковь. Лет через пять у нас появилось больше 50-ти
духов-учителей, и каждое утро в школу
ш:
являлось до девятисот малолетних духов. Когда малолетние духи
повыросли, или успешно кончили школу, многие из них стали учителями, а я
построил в Десятом городе и окрестных селениях 1000 церквей с большой
Вечерней школой при каждой, так что город обернулся столицей, где ежегодно
заседает Собор во главе со мной, или главным епископом. А между ежегодными
заседаниями Собора я надзираю за школами и церквами, чтобы контролировать
работу учителей, школьных инспекторов и церковных служителей, которые
трудятся по навыкам и обычаям, данным им всем с моего позволения. В
свободные от главенства и надзирательства дни я наставляю выпускников наших
школ в землеустройстве, строительстве городов и первой помощи при несчастных
случаях--из всех возможных медицинских наук мне удается наставлять моих
подопечных только в первой (санитарной) помощи, потому что я не учился на
врачевателя и вот не могу дать им точных знаний, как врачевать болезни до
излечения.
Мало-помалу я наставил и выучил многих духов Десятого города, а едва
они начали успешно трудиться, предложил им заново перестроить город, и отцы
города, или старейшины, охотно приняли мое предложение. Когда перестройка
города завершилась, он сделался современнейшим и прекраснейшим городом из
всех, какие есть в Лесу Духов. Только вот больницы ему не хватало, потому
что не было опытных врачева-телей...
На другое утро мой двоюродный брат показал мне Десятый город воочию--я
видел дома современных стилей, школы, церкви и много больниц. А когда я
спросил у него про больницы--дескать, у них ведь нет врачевателей,--он
сказал: "Ты знаешь мою жену?", и я ответил ему, что знаю. Но он возразил:
"Не знаешь, а только видел"--и вкратце поведал ее историю:
-- Она уроженка Зулусской страны--родилась и выросла в маленьком
городке, который стал процветающим и громадным, когда ей пришлось
безвременно умереть. Она была образованной девушкой--кончила школу с большим
отличием, и отец решил послать ее в Англию, где из незрелых
студентов-медиков делают зрелых и знающих врачевателей. Вот, значит,
выучилась она врачевать, вернулась в город своего отца и на следующий же
день попала в аварию, которая завершилась для нее смертью. Она скончалась от
гибельных ран, спешно ушла из родного города, долго скиталась то там, то
сям, потому что мертвым не место среди, живых, а потом добралась до Десятого
города, где мы женились друг на друге как мертвые, или заключили смертный
союз. Мы-то женились друг на друге как мертвые, но жена до смерти была
врачевателем, а в Десятом городе для полной столичности только и не хватало
что городских больниц, и вот жена учредила больницу, сделавшись Управляющей
медицинским обслуживанием. С тех пор
мы построили много больниц, а жена обучила научному врачеванию
несколько тысяч духев и духов.
Я выслушал брата и спросил его:
Первое. Кто посвятил тебя в сан епископа?
Второе. Кто посылает вам инструменты и -все лекарства для ваших
больниц?
Третье. Где вы берете учебники, священные тексты и канцелярские
принадлежности вроде бумаги, чернил и ручек? (Потому что, когда мы бродили
по городу, я не заметил в их школах коры, на которой ученики писали бы
угольками, а учебники и священные тексты--заметил.)
Четвертое. У кого вы достаете железо, чтобы крыть крышами ваши дома?
(Потому что, пока мы бродили по городу, я видел только железные крыши.)
А брат, отвечая, сказал мне так:
Первое. Поскольку я служил Христианству самой надежной верой и правдой,
однажды во сне мне послышался голос, и этот голос прорек мне с неба, что я
посвящаюсь от бога в епископы--на веки вечные, или бессрочно. Как только об
этом услышали духи -- мне волей-неволей пришлось им открыться,-- они
подтвердили мое посвящение.
Второе. Мы получаем больничные инструменты со всеми нужными для больниц
лекарствами от тех, кто при жизни снабжал врачевателей, а после смерти ушел
в Город мертвых и снабжает теперь одних мертвецов, потому что живых боится и
ненавидит.
Третье. Мертвые издатели книг регулярно шлют нам из Города мертвых
священные тексты и учебные книги, а бумагу, ручки и запасы чернил поставляют
нам мертвые владельцы фабрик, занятые при жизни изготовлением и продажей
канцелярских принадлежностей, или писчих товаров.
Четвертое. Железные листы для крыш продают нам в достатке мертвые
металлурги, с которыми мы состоим в договоре.
Разъяснивши четыре моих вопроса, мы отправились к брату домой, и дома
брат призвал дочерей--их было четверо, и двоих сыновей, а потом из больницы
вернулась его жена -- Управляющая медицинским обслуживанием города, и брат
подробно растолковал домашним, как они связаны со мной родством. Сыновья
брата были школьники старших классов, а дочери уже окончили школу и прошли
обучение на врачей и сестер.
Вот, значит, рассказал мне брат о себе, а дня через 3 попросил и меня
поведать ему про жизнь у нас дома, или в том городе, где мы родились. И моя
история прозвучала так:
-- После того как ты принял смерть и до моего вступленья в Лес Духов
никто из нашей семьи не умер, но один престарелый родственник заболел и
болел полных три недели подряд, пока не справился со своей болезнью --
потому что он
яе умер, а выздоровел. Через 6 месяцев после твоей смерти у нас
разразилась война за рабов, которая загнала меня в страшный Лес Духов, хотя
мне было всего 7 лет. И сейчас я уже не могу тебе рассказать, как
развивается жизнь у нас дома -- ведь я убежал из нашего города и вступил в
Лес Духов лет 20 назад. С тех пор мой разум не давал мне покоя -- нагонял
суровую тоску по домашним,--я я беспрестанно искал -дорогу, которая привела
бы меня домой, но вот пришел не домой, а к тебе, причем до этого меня
всячески мучали лиходейские жители Леса Духов. Я очень рад, что нашел здесь
тебя, а если ты из родственных чувств разрешишь мне у вас дней 5 погостить,
чтобы отдохнуть от злодейских мук, то и я когда-нибудь тебе порадею, или
отплачу радостью за радость, а пока что немного приду в себя и опять
отправлюсь искать дорогу-- если только ты не укажешь мне, где она, за что я
буду благодарен вдвойне, или отрадею тебе с лихвой...
Потом я подробно поведал брату о своих страданиях у безжалостных духов,
а он спросил участливым голосом:
"Умер ли ты до вступленья в наш Лес?", и я ответил: "Ничуть не бывало".
Едва я сказал "Ничуть не бывало", брат громогласно воскликнул "Ага!" в одно
восклицанье со всеми духами, которые собрались у него как гости. Но брат
продолжил свое восклицанье--объяснил мне мою судьбу, или участь: "Живым не
место среди мертвецов, но скоро ты полностью одухотворишься, потому что мы
выучим тебя на мертвого".
Брат отвел меня к директору школы, чтоб я научился читать и писать, а в
мои свободные от учения часы сам натаскивал меня на мертвого, и месяцев
через 5, если мне хотелось, я мог вести себя как полнейший мертвец. А
кончить школу мне ничего не стоило--у меня тогда был рассудительный ум,-- и
я ее кончил года через 4, и был отправлен за прилежание в Город мертвых,
чтобы практиковаться в судебных делах, полицейской работе и тюремных
правилах. Как только я сделался первоклассным практиком, я вернулся к брату
в Десятый город и сразу же приступил к учреждению законности-- возвел с
горожанами современные здания для тюрем, судов и полицейских участков во
всех районах Десятого города, потому что раньше там этого не было. Потом я
собрал молоденьких духов, которые только что кончили школы, и быстро внушил
им часть моих знаний, а сам был избран Главным судьей в их Верховном над
всеми суде, который заседает на местах преступлений--поэтому иногда его
называют "Выездной",-- чтобы рассуживать сложные случаи, неподсильные для
районных, или низших, судов.
Тем временем брат решил со мной обсудить, какая судьба постигнет его
детей. Дочери у него уже были "на выданье", или созрели, чтоб выйти замуж,
но никто--ни один телесный мужчина, даже и пробравшийся сдуру в Лес
Духов,--не решился бы жениться на дочери мертвецов, так же как ни одна
телесная женщина не вышла бы замуж за мертвецкого сына. Брат спросил
меня, что ему делать, и я предложил подать объявление в одну из крупных
людских - газет -- может, кто-нибудь на нее откликнется, а мы сумеем
склонить его к браку,-- и брат согласился подать объявление, которое
кончалось такими словами: "Короче, не хотите ли вы вступить в брак? Если да,
выберите одно, и только одно из чисел 733, 744, 755 и 766 или 777 и 788,
чтобы вам была выслана фотография интересующего вас лица, а в случае
практического интереса -- назначена персональная встреча".
Невидимое Магическое Послание
Как только я выучился на полного мертвеца, стал образованием и Главным
судьей, я уже не думал о возвращении в свой город, а если и задумывался, то
решал про себя, что нечего мне там делать до самой смерти. Но однажды ночью,
когда я спал, мне вдруг явилось во сне видение, будто я дома и сижу за едой
с матушкой и братом, как бывало раньше, а потом будто бы выбегаю на улицу и
меня окружают мои друзья -- вроде бы я и не вступал в Лес Духов. Наутро я
помнил мои сновидения, или видения стародавней жизни, и мне захотелось уйти
домой, но я решил про это не думать. На вторую ночь мне опять привиделись
мои друзья и матушка с братом, и меня опять потянуло домой -- гораздо
сильнее, чем накануне. В третью ночь мне привиделось то же самое, и наутро я
уже не пил и не ел, не радовался жизни, не думал о будущем, а только мучился
тоской по дому. Куда б я ни шел, мне виделись родичи, хотя вокруг были
только духи. Я как бы видел сны наяву, поскольку не спал ни ночью, ни днем,
веки у меня ни на миг не смыкались, и все же мне виделись телесные родичи, с
которыми я расстался давным-давно. Потому что они спросили у прорицатели,
жив я или безвременно умер, и он уверенно ответил им, что я жив, да вот не
желаю возвращаться домой. И еще он сказал, что живу я прекрасно, в городе
среди дремучих лесов, окруженный вниманием и родственными заботами. Правда,
он не смог объяснить моим родичам, в каком же именно Лесу я живу и кто
окружил меня родственными заботами, но это было для них не главное. Едва
услышавши, что я жив и здоров, они приступили к прорицателю с просьбой
отправить мне Невидимое Магическое Послание, которое способно возвратить
восвояси кого бы то ни было и откуда угодно, даже если этот
"Кто-бы-то-ни-было" вовсе не хочет возвращаться домой. Родичи уплатили
деньги вперед, и вот прорицатель стал меня вызывать с помощью своего
Магического Послания, которое отзывалось в моем рассудке навязчивой мыслью
вернуться домой.
"Скатертью дорога"
И вот, ничего мне теперь не хотелось, кроме как уйти поскорее домой, и
я поведал об этом брату, но он отказался меня отпустить. Тогда я начал
приступать к нему ежедневно с обманной просьбой отпустить меня хоть на
время--к другу из Седьмого города духов,--и брат решился мне это позволить,
потому что я исхудал до тощей скелетности, будто умирающий с голоду человек.
Но я был очень знаменитый у духов из Десятого города и его окрестностей,
поэтому за день до моего ухода я пригласил их всех в гости к брату для
тайного празднества "Скатертью дорога": ведь никто из гостей не мог
догадаться, что я ухожу от них навсегда, а если б они об этом проведали, то
угрюмо сказали бы: "Скатертью дорога", как нежелательной и обманной
твари,--1вот почему мое празднество было тайное. Оно было тайное, но такое
великолепное, что гости не спали всю ночь до утра, а только пили,
отплясывали пляски, били в барабаны да пели песни. Но брат, хоть не знал,
что я его обманул и мы расстаемся на веки веков, все-таки тосковал и в
празднестве не участвовал.
На рассвете дня я отправился в путь и начал искать дорогу домой, как до
прихода в Десятый город. Но где пролегла нужная мне дорога, я не ведал
по-прежнему и шагал напрямик, или продирался сквозь дремучие чащи, даже
самые опасные и зловредные, потому что Невидимое Магическое Послание
беспрестанно тянуло меня вперед. А встречные, поперечные и попутные духи
причиняли мне множество жестоких мучений. Через 8 месяцев после ухода от
брата я одолел 620 миль и вступил в Восемнадцатый город духов, где один
горожанин с луженой глоткой, которая звучала у него, как сирена, радушно
пригласил меня к себе погостить. Дом у него стоял на утесе, выше любых домов
в этом городе, а сам он работал на горожан как часы--ежечасно дудел в свою
луженую глотку,--причем не простые часы, Ъ с будильником, потому что утром
он подымал весь город--дудел особенно гулко, или сиренно,--в 5 часов по
местному времени. Примерно через неделю я печально подметил, что он не может
меня прокормить: он и ебя-то не мог прокормить из-за дряхлой старости, до
которой он дожил. И никто из родичей его не подкармливал. Но я ведь
полностью одухотворился, или сделался полноценным духом, еще у брата в
Десятом городе, и один горожанин научил меня магии, потому то считал
100-процентным духом, а если б он разгадал во мне человека, то не стал бы
учить меня на духовного мага, да еще и убил бы по обвинению в самозванстве.
Короче, я научился духовной магии еще до вступления в Восемнадцатый город и
вот однажды решил лро себя, что старый дух меня не прокормят, если только я
сам не прокормлю нас обоих. Решил я, значит, кормить нас обоих и отправился
за город, в одно из селений, где местный
10 Зак. 740
маг показывал свою силу главному над всеми жителями старейшине и
полуглавным "престарелым вождям. Я тоже решил показать свою силу, чтобы у
нас произошло состязание и, не долго думая, превратил день в ночь, так что
вокруг наступила тьма, а потом предложил их местному магу превратить ночь в
день, (HO он не сумел. Тогда я быстренько превратил его в пса, и он облаял
там всех и каждого, а старейшина и вождя и прочие зрители присудили подарки
мне одному, как сильнейшему из двух состязавшихся магов. Напоследок я снова
превратил им ночь в день, а их неумелого мага--в духа, чтобы он не Остался
навеки собакой, а сам собрал заслуженные подарки и спокойно отправился в
Восемнадцатый город (стало быть, слабейшему среди нас с ним магу я ни одного
подарка не дал).
Я отправился в город, но не прошел и двух миль, как меня нагнал
побежденный маг ,и потребовал, чтобы мы разделили подарки, а когда я наотрез
отказался от дележа, он обернулся ядовитой змеей и хотел отомстительно
укусить меня насмерть, да не тут-то было: я превратился в палку и повыбил
ему ядовитые зубы и уже собирался выбить из него дух, да он почувствовал
предсмертную панику и стал огнем, чтобы сжечь меня заживо. А я немедленно
обернулся дождем, и дождь почти что его потушил, но он превратился в
глубокий колодец, и я, как вода от проливного дождя, стек по стенкам колодца
на дно и чуть яе захлебнулся до смерти сам в себе, но, по счастью, успел
обернуться рыбой, а он, увидев меня как рыбу, сделался крокодилом и прыгнул
в колодец, чтобы безжалостно меня проглотить, но я торопливо вынырнул ;на
поверхность, выпрыгнул из воды, превратился в птицу, приказал подаркам стать
малым плодом, схватил плод в клюв, выпорхнул из колодца и взял Направление
на Восемнадцатый город. Я-то улетел, чо и маг был не промах: он обернулся
огромным орлом и хищяо помчался за мной вдогонку, чтобы убить и -съесть как
добычу. Мысленно догадавшись, что он меня нагоняет, а значит, вскорости
убьет и съест, я торопливо превратился в воздух и сразу же так отдалился от
мага, что пешком и за 30 лет не дойдешь. Но едва я опять Превратился в себя,
или стал человеком, как прежде, прямо передо мной вдруг вырос маг, который
попал туда раньше, чем я, и давно уже ждал, чтоб затеять драку. Вот, значит,
встретились мы лицом к лицу, и он потребовал половину подарков. Что ж,
делать нечего, началась у нас драка, но, хотя мы дрались яростно и свирепо,
никто из нас не стал победителем, и я вернул ему половину подарков. Он взял
свою половину и потребовал мою--точно, как говорится в народе, или
пословице: "Дашь белую ракушку--просит перламутровую..." Ну что ты с ним
сделаешь? Пришлось отдать.
Я, значит, отдал ему все подарки, и он ушел, куда ему вздумалось, а я
опять превратился в воздух и помчался ветром за ним вдогонку и, когда
обогнал, спустился на землю. sS f Я спустился на землю и стал человеком (а
магическая сила ?t была при мне), убил неведомого лесного зверя,
вырыл у доро-.- ги глубокую яму, положил туда зверя и забросал землей, что-t
бы голова торчала наружу, мордой к дороге и будто живая. а сам притаился за
подорожным деревом. Вскоре на дороге появился маг, но едва он заметил
приземленную морду, как испуганно замер и стал в нее вглядываться и
вглядывался минут 15, если не больше, а потом воскликнул устрашенным
голосом: "Господи боже мой!"--и начал кланяться. Поклонив-- шись три раза до
земли, он спросил: "Хочешь один из моих подарков?", но, услышав, что голова
ничего не ответила--она даже глазом не повела в его сторону,-- уважительно
положил перед ней подарок, потом еще один, потом еще,-- пока у него все
подарки не кончились. А маг засмеялся счастливым смехом и помчался в город и
объявил Королю, что он, дескать, встретился с головой земли. Услышав такую
удивительную новость, Король спросил .его троекратно: "Правда?", и он три
раза ответил: "Да". Больше того, он сказал Королю, что если он говорит яе
правду, а ложь, то пусть, мол, его за это убьют. Король утвердил предложение
мага и отправился с приближенными к земной голове. Но я-то, как только маг
убежал, вырыл зверя, забрал подарки и убрался оттуда--будто меня и не было,
так что, когда Король с приближенными пришли смотреть на земную голову, они,
конечно же, ничего не увидели, и Король повелел своим приближенным покарать
обманщика через смертную казнь за преднамеренное распространение лжи. Так
мне достались заслуженные подарки, а тот, кто хотел их присвоить, умер.
Но к брату, или в Восемнадцатый город, я, конечно, возвращаться не
стал--слишком уж было до него далеко,--а снова начал искать дорогу, которая
привела бы меня домой.
Телерукая духева
Однажды, около двух часов дня, я увидел горестно плачущую духеву,
которая без разрешения вломилась ко мне в хижину, где я уютно, но временно
отдыхал после тяжких поисков дороги домой. Едва духева ко мне вломилась, я
сразу заметил у нее в руках маленький коврик из сухой травы. А росту в ней
было не больше трех футов. Она вломилась и подошла к очагу, постелила коврик
у очага и села, а мне не сказала ни единого слова и даже не пожелала--для
приветствия--здравствовать. Правда, она и сама не здравствовала, потому что,
когда я к ней пристально пригляделся, все тело у нее оказалось в язвах, а
сверху, на голове--ни одной волосинки, зато сплошь и рядом друг с
дружкой--язвы, и в язвах медленно копошились личинки. Руки у духевы были
фута по полтора, и на каждой--бесчисленное количество пальцев. Она рыдала
непрерывно и постоянно, будто ее все время протыкают ножами. Разговаривать с
ней я, конечно, не стал, но смотрел на нее с превеликим изумлением, пока не
заметил, что слезы из ее глаз вот-вот потушат огонь в очаге. Едва заметивши,
что огонь угасает, я с гневом встал и сказал духеве, чтоб она убиралась из
лачуги вон--ведь я не смог бы разжечь огонь, если бы она его потушила
слезами, потому что спичек в Лесу Духов нет. Но духева только сильней
разрыдалась, и, когда мне стало невмоготу ее слушать, я громко спросил:
"Из-за чего гы рыдаешь?", а она ответила сквозь рыданья:
"Из-за тебя". Я переспросил: "Неужели из-за меня?"--и, когда она
ответила: "Да", сказал: "Объясни, почему ты рыдаешь из-за меня?" И она
поведала мне свою историю:
-- Я родилась 200 лет назад с едкими язвами на голове и по телу, так
что не занималась ничем другим, кроме скитаний в поисках врачевателя,
который смог бы меня исцелить, и многие врачеватели соглашались попробовать,
но от их лечения мне становилось все хуже. Я побывала у нескольких
прорицателей, и они говорили мне всегда одно -- что по Лесу Духов скитается
человек, который не может оттуда выбраться, и что если я его когда-нибудь
встречу и он согласится зализывать мои язвы десять лет подряд, то они
заживут. И вот я радуюсь до слез и рыданий, что ты мне встретился и, может
быть, согласишься зализывать мои раны каждый день десять лет и они, как
сказал прорицатель, излечатся. А еще я оплакиваю твою судьбу, потому что
знаю, как тяжко ты мучился в поисках верной дороги домой, хотя и сейчас, в
этой самой хижине, сидишь у дороги, которую ищешь, да вот не можешь ее
распознать, поскольку все люди, даже и зрячие, делаются слепыми, попавши в
Лес Духов.
Она поведала мне свою историю и сказала, что, если я залижу ей язвы,
они исцелятся, как предрек прорицатель, а я ответил на это так: "Иди-ка и
передай своим прорицателям, что я отказался зализывать твои язвы". Но она в
ответ спокойно сказала: "К прорицателям-то сходить никогда не поздно, а ты
рассмотри-ка мои ладони". Она, значит, выставила вперед ладони, и они у ней
были вроде как телевизоры -- я увидел матушку, брата, друзей,-- а духева
торопливой скороговоркой спросила: "Так ты согласен зализать мне язвы,
отвечай поскорее--да или нет?"
Мне хотелось ответить и "Да" и "Нет"
Потому что, когда я обдумывал про себя, какие страшные, гнойные и
червивые были у Телерукой духевы язвы, мне очень хотелось ответить ей
"Нет"--дескать, я не буду зализывать язвы. Но зато, .когда я вспоминал сам в
себе про матушку, брата и весь наш город, мне очень хотелось ответить ей
"Да" -- мол, я берусь зализывать ее язвы. Ведь матушка-то
мне не только привиделась на ладонях у рыдающей духевы, как в
телевизоре,-- я слышал и ее разговоры с подругой, которая в то время пришла
к ней в гости. Матушка говорила своей подруге: "На днях я ходила вопрошать
прорицателя, и он сказал мне, что мой сын жив..."--в этом-то месте Телерукая
духева и прервала передачу, убравши ладони, так что я больше ничего не
увидел, кроме ее бесчисленных язв, а главное, не дослушал слов прорицателя.
Вот убрала она ладони и спрашивает, собираюсь ли я выполнить ее
поручение, но мне было трудно ответить ей сразу, потому что я думал о своих
родных н как бы побыстрее до них добраться. Да мне и не верилось в
телевизорные ладони -- может, я спал, а родичи мне привиделись,-- и я
попросил уязвленную духеву, чтоб она показала ладони еще раз. Едва она
выставила ладони вперед, я снова увидел наш дом и матушку и к тому же ясно
услышал ее слова, когда к ней пришла какая-то женщина, чтобы расспросить у
нее про листья, которыми лечат гнойные язвы, потому что малолетний сын этой
женщины тоже тяжко страдал от язв. А матушка знала многое множество
лекарственных трав и целительных листьев, поэтому она отправилась вместе с
женщиной в недалекий от города,, но дремучий лес, срезала там с особого
дерева большой пучок целительных листьев, дала их женщине и подробно
разобъяснила, что сначала их надо разварить в кипятке, а потом прикладывать
к уязвленным местам. Ну и вот, а я-то все видел и слышал, потому что смотрел
в телевизорные ладони,-- я запомнил, как выглядит целебное дерево и способ
приготовления врачевательных листьев. Вскоре духева убрала ладони, виденье
исчезло, и она спросила, собираюсь ли я исцелить ее язвы, и я ответил, что
"Да, собираюсь, но не языком, а целебными листьями". Сказавши "Да", я
отправился в лес, и бог был так добр, что возле хижины росли как раз такие
деревья, с каких моя матушка срезала листья. Я тоже срезал охапку листьев,
вернулся в хижину и приступил к лечению-- по способу, который услышал от
матушки. Вот начал я, значит, лечить духеву, и ровно через неделю, к моему
изумлению, все ее язвы бесследно прошли. Я-то изумился, а духева
обрадовалась--так обрадовалась, что тоже до изумления.
Когда изумление в нас улеглось, мы подкрепились едой с напитками, и я
попросил объяснить мне дорогу, как было условлено до ее исцеления. Она
согласилась, но сурово предупредила, чтоб я больше никогда не вступал в этот
лес, потому что 90% духов люто- ненавидят телесных людей, как я и сам,
дескать, в этом убедился, когда разыскивал дорогу домой, а встречные духи
безжалостно меня мучили, хотя им, конечно же, ничего не стоило указать мне
путь к родичам, или людям. После предупреждения духева сказала: "Не говори
никому, что дорогу домой показала тебе Телерукая духева". Потом она
выставила, как обычно, ладони, и я на них глянул,
всмотрелся внимательнее -- и вдруг оказался у фруктового дерева, возле
которого мы разлучились с братом, когда он оставил мне оба плода и хотел
убежать от .врагов с винтовками, но они поймали его как раба, а я от страха
удрал в Лес Духов и съел оставленные мне братом плоды. Так завершились мои
скитания по страшному и дремучему Лесу Духов, куда я вступил семи лет от
роду.
Фруктовое дерево, или знак возвращения
Вот оказался я под фруктовым деревом и минут 35 с удивлением озирался,
потому что, пока я жил в Лесу Духов, все вокруг дерева неузнаваемо
изменилось. Я твердо верил, что очутился у дерева, возле которого мы таились
с братом, когда испуганно убежали из дома,-- а иначе-то как бы я мог
догадаться, что стою поблизости от родного города? Но пока я испытывал
сомненьями свою веру--думал, верно ли я узнал дерево,--ко мне незамеченно
подкрались два человека, схватили меня за руки и связали веревкой--так туго,
что я не мог ии вздохнуть, ни охнуть,-- а потом один из них взвалил меая на
голову и следом за друпим помчался в лес. Я немного подумал и решил сам в
себе, что это на меня напали работорговцы: ведь работорговля тогда еще
процветала.
Через несколько дней мы пришли в их город -- чужедальний, или
враждебный для моего,--и меня, как раба, продали на рынке, а в те времена
для доставки грузов не было никакого транспорта, вроде нынешнего, поэтому
грузы носили на голове, и меня нагружали до того полновесно, как будто я
заменял им трех человек, и гнали совместно с другими рабами на расстояние
восьмидневного пешего хода, так что вскорости я покрылся язвами от
безжалостной перегрузки и рабской доли. Но хозяин уже заключил договор о
доставке грузов на моей голове, а поэтому принялся промывать мне язвы
горячей водой и губкой с песком в надежде, что они у меня исцелятся, а если
я отстранялся или плакал от боли, он стегал меня без пощады и жалости--за
то, мол, что я не хочу исцеляться. Так он лечил меня ровно месяц, а когда
заметил, что лечение не действует, решил продать меня на невольничьем рынке
как непригодного из-за язв к работе. Вот привел он меня на невольничий рынок
и приковал цепью к толстому дереву вместе с другими рыночными рабамл, так
что мы выстроились в одну шеренгу. За 4 часа всех рабов раскупили, а я
остался непроданный--из-за язв, и мы с хозяином стояли на рынке до двух
часов по дневному времени, а потом он снял с меня невольничью цепь и уже
собирался уходить восвояси, но тут, по счастью, на рынок явился богатый и
уважаемый в тех местах человек. Явиться-то он явился, а рабов уже нет-- все
распроданы, кроме меня,--и он подошел к моему хозяину. Ему захотелось купить
раба, но меня-то он оценил дешевле де . шевого, и все же хозяин согласился
на его цену--лишь бы сбыть меня поскорее с рук,-- а он подошел ко мне, чтоб
увидеть получше, несколько часов по.рассматривал и сказал:
"Я хочу купить раба, а не язвы". Сказал, отвернулся и ушел в свой
город. Короче, никто меня в тот день не купил, и хозяин по дороге с рынка
домой постоянно бил меня тяжким кнутом.
Он несколько раз водил меня продавать, а когда заметил, ,что никому я
не нужен, хотя бы и по дешевой цене, объявил:
-"Если я еще раз пойду на рынок и тебя еще раз никто не купит, то я
убью тебя на пути к дому, а тело брошу в подорожный лес на съедение гиенам,
стервятникам и шакалам, потому что тебя и по дешевке не сбудешь, и за
бесплатно, в виде подарка, не сплавишь, а я уже больше не в силах терпеть
вонь от твоих непромытых язв, распугавшую вокруг на несколько улиц всех моих
ближайших друзей и соседей". Но, к счастью, в следующий рыночный день, про
который он говорил, что непременно меня убьет, если я опять останусь
непроданный, на рынок .снова пришел тот богач, который при-ценялся ко мне в
прошлый раз,--и,.главное, он опять пришел поздновато, когда из всех рабов на
продажу остался непроданный один только я. И вот он спросил моего хозяина,
за сколько тот хочет меня продать, а хозяин ответил, что за любую цену,
которую богач согласится дать. Богач внимательно оглядел рынок, но рабов на
продажу там уже не было, и он ровно час присматривался ко мне, а потом
решился и сказал так: "Я должен принести жертву своему богу, поэтому куплю
тебя, чтоб убить как жертву, когда подойдет назначенный срок". Он дал за
меня 3 шиллинга и 6 пенсов, и мой хозяин благодарно их принял, поскольку я
был для него обузой и он мечтал от меня избавиться.
"Горько, что я убежал в Лес Духов и 24 года блуждал там и духи мучили
меня как хотели, а едва я выбрался наконец из Леса и почти дошел, до родного
дома, меня поймали, превратили в раба, безжалостно уязвили и ведут убивать"
-- вот что я с грустью говорил сам себе, пока прислужник запоздалого богача
гнал меня по дороге к смертному рабству, или для жертвы чужому богу. Я шел и
не знал, что этот богач приходится мне по рождению братом, с которым я
разлучился у фруктового дерева, когда он пытался спастись от врагов, Прежде
чем я вступил в Лес Духов.
Вскоре мы добрались до какого-то города--ведь еще не открылось, что это
мой город,-- и меня загнали на Рабский Двор вместе с другими рабами хозяина,
который не ведал, что я ему брат. А все мои язвы остались при мне. И вот я
трудился, как подневольный раб, но жили мы далеко от жилища хозяина, и он
только изредка приходил к нам с проверкой, или чтоб надзирать за нашим
трудом, и, когда ему виделись язвы на моем теле, он в тот же миг начинал
меня ненавидеть гораздо лютее, чем остальных рабов, и приказывал,
чтоб меня хлестали кнутами как непригодного к .полезной работе, а
главное, потому, что в те времена раб не считался у хозяев за человека и его
привыкли нещадно карать, если он работал не в полную силу. Я-то, конечно,
уже догадался, что меня привели в мой .собственный город, но не мог
распознать ни брата, ни матушку из-за обоюдной многолетней разлуки, а они не
заметили меня .в рабе.
К тому же раб не считался за человека, или был очень униженным жителем,
и я не мог обратиться к брату с объяснением, откуда я родом и кто мне родич,
а рабы не знали нашего языка, поскольку их пригнали из чужедальних мест, и
тоже не понимали, чего я хочу.
Но однажды, когда мне удалось отдохнуть и я оказался в своем полном
уме, наш рабовладелец, или мой брат, снова пришел к нам ,во Двор с
проверкой, и, пока он говорил, а мы его слушали, я вдруг легко узнал братов
голос, будто у нас и разлуки-то не было, потом пригляделся хозяину
повнимательней и ясно увидел маленький шрам, который появился у брата на лбу
еще до .нашей совместной разлуки возле развесистого фруктового дерева, так
что по этим двум памятным знакам--давнему шраму и знакомому голосу--я
распознал в хозяине брата, но поговорить с ним по-братски не смог, поскольку
числился у него рабом и он приказал бы засечь меня насмерть, если б я
обратился к нему как брат.
Я пристально рассмотрел свое положение, и оно представилось мне
примерно так: меня привели в мой собственный город, но родственных чувств от
меня бы не приняли, а значит, я должен был оставаться рабом. И тут мне
вспомнилась братская песня, которую мы весело распевали с братом во время
трапезы жареным ямсом, когда наша матушка ушла на базар, а нам оставила для
обеда яме--каждому из нас по отдельному ломтику. И вот я запел эту братскую
песню, в которой значилось имя моего брата. Я-то запел, а братовы жены
принялись хлестать меня за пенье кнутами, и песня звучала час от часу все
грустней, или с каждым днем все тоскливей и заунывней. Через несколько дней
раздосадованные жены заявили про меня хозяину, что его "Раб, у которого на
теле язвы, распевает строго запрещенные песни", поскольку рабам
строго-настрого воспрещалось называть, хоть и в песнях, имя хозяина. А брат
приказал им, чтоб они меня привели.
И вот предстал я, значит, перед хозяином (или, считая по рождению,
братом), а сам дрожу от страха всем телом, и даже голос у меня содрогается,
потому что если какого-нибудь раба призывают к хозяину отдельно от
остальных, то хотят умертвить его для жертвы богу. Но брат сказал, чтоб я
спел ему песню, которую пел на Рабском Дворе. Он-то, конечно, собирался меня
убить, когда в моей песне прозвучит его имя, да бог был так доор, что, едва
я запел, брату вдруг вспомнилось наше с ним расставание, и я не успел еще
пропеть его
имя, а он уже бросился меня обнимать и первым делом сказал своим женам,
что нот, мол, нашелся наконец его брат после двадцатичетырехлетней разлуки.
А вторым делом он приказал своим слугам вымыть меня чисто-начисто в ванне и
после этого принес мне одежду, которой обрадовался бы даже Король. Но язвы
по-прежнему были при мне. Третьим делом брат повелел своим женам, чтоб они
накормили меня и напоили, а потом отправил посланца за матушкой, которая
ушла до войны на базар, и с той поры я ее не видел.
Радость часто оборачивается слезами
Матушка явилась через несколько минут, и от нашей с ней встречи до
сегодняшних дней я верю в особые "родственные чувства", которые говорят в
нас голосом крови, даже если мы не виделись много лет, потому что брат не
сказал нам с матушкой, кто мы такие, когда она прибежала,--он ждал, пока
соберутся все гости, чтобы уж разом объявить им новость,-- а мы с ней, хотя
и не уэнали друг друга, все же почувствовали родственную любовь, или, едва
она появилась в комнате, ей заподозрилось, что я ее сын, а мне почудилось,
что она моя матушка. Вскоре пришли все званые гости, сгрудились кругом со
мной в середине, или окружили меня вниманием, и брат предложил нам стать на
колени, чтобы вознести молитву Всевышнему. После молитвы он объявил гостям,
что я ему брат, а матушке--сын, сгинувший из семьи 7-ми лет от роду. Как
только матушка и братовы жены и все наши гости услышали эту новость, они
разразились приветственными кликами, но потом увидели язвы на моем теле и
много часов обливались слезами. В тот день я понял, что чрезмерная радость
часто оборачивается проливными слезами. Отплакавшись, гости разошлись по
домам, а матушка стала врачевать мои язвы, и примерно через неделю они
исцелились.
На третий день после нашей встречи, колда мы собрались, как ближайшие
родичи, брат рассказал про свою жизнь в рабстве, а матушка поведала нам о
себе. Едва услышавши про войну за рабов, которая подступила к нашему городу,
она оставила товары на рынке, а сама поспешно вернулась домой и тоже была
захвачена в рабство. Сначала ее купила хромая женщина, ко у той вдруг
кончились съестные припасы, и она обменяла матушку на еду, а торговец едой,
в свою очередь, ее продал знаменитому на весь их город рабовладельцу, у
которого была такая работа; какая под силу только мужчинам, и матушка
трудилась наравне с мужчинами, а когда хозяин об этом узнал, или догадался о
рабском равенстве, при котором женщина трудится ка.к мужчина, он отпустил
мою матушку из рабов--через восемь лет после обращения в рабство.
Матушка сразу же поспешила домой, но дома не было ни меня, ни брата, и
она вела печальную жизнь, пока не вернул ся из рабства мой брат после
скитйний по множеству городов. "Когда он вернулся,-- рассказывала мне
матушка,-- мы ждали и тебя со дня на день, но не дождались, а потом решили
вопросить прорицателя, и он прорек нам, что ты в Лесу Духов". Так закончила
рассказ моя матушка. А я поведал им про свои невзгоды, или страдания от
ненавистных духов, и кстати уж вспомнил о двоюродном брате, который
встретился мне в Десятом городе, где он обосновался после смерти у нас. Я
рассказал им, как выучился на образованного, потому что деяниями покойного
брата в Десятом городе учреждено Христианство и построено много прекрасных
церквей с большой Воскресной школой при каждой. Ясное дело, что они
удивились, услышавши от меня про покойного брата. Они спросили, как же я не
боялся, когда вдруг встретил замогильного человека, который умер у меня на
глазах, или до моего вступления в Лес Духов, но я объяснял им, что всякий
странник, попавший в Лес Духов, расстается со Страхом, поскольку может сдать
его Арендатору, как сделали Пальмовый Пьянарь и его жена. А еще я сказал им,
что страхи и трудности, печали, горести и любые невзгоды рождаются в Лесу
Духов, но там же и умирают.
Я кончил рассказ окольным намеком на Секретное, или Тайное, Общество
Духов, которое собирается раз в сто лет и вскоре должно собраться опять.Мне
очень хотелось попасть на собрание, и я намекнул, что мог бы проведать,
какие вопросы обсуждаются у духов, чтобы открыть их секреты людям. Но едва
они услыхали про Тайное Общество, как твердо сказали, что, пока они живы,
мне не удастся уйти в Лес Духов. Сказать-то они, конечно, сказали, да мне
вот недавно привиделся сон, что я присутствую на этом собрании, а мои
сновидения обычно сбываются, и в должное время вы все узнаете.
"Вот что может натворить ненависть".
О друзья мои! Величаво, словно древнее речение, звучит музыка агидигбо,
и мудрые танцуют под эту музыку, а ученые понимают ее язык. Воплощением
агидигбо развернется пергд вами мое повествование: я буду исполнителем, а
вам предстоит истолковать его сокровенный смысл. Наши праотцы любили
повторять--вам, конечно, яе терпится "узнать их замечательные слова? -- что,
"если танцоры и музыканты искусны, нам кружат головы горделивые чувства".
Простите меня за навязчивость, ибо я лишь повторяю старинное присловье. Мне
воз-се не хочется, чтоб вы пустились в беспорядочный пляс, подобно комарам,
когда они судорожно толкутся, дрыгая лапками, над гулко рокочущим бембе.
Танцуйте в лад с музыкой моего повествования, друзья, радостно и улыбчиво,
но спокойно, естественно, и очарованные зрители одарят вас ожерельями из
монет, мужчины падут перед вами ниц, а женщины воспря-ветствуют земными
поклонами,--особенно если вы с пониманием примете два совета.
Во-первых, когда мой герой говорит, нужно, чтоб его речь звучала как
ваша собственная, поэтому вам необходимо мысленно слиться с ним, ощутить его
самим собой. А когда ему отвечают, вы должны чувствовать себя его
собеседниками, которые обращаются к нему от своего лица.
Притом события, о которых пойдет речь, должны обогащать новым опытом
вашу природную мудрость, будто они приключились именно с вами,-- вот мой
второй совет.
Впрочем, не буду забегать вперед, обгоняя свой же рассказ и уподобляясь
глупцу, который опрометью ломится через чащу, забыв о торной тропе,--пусть
лучше зазвучит барабан моего повествования, а вы приготовьтесь к танцу,
друзья, чтобы сбылось речение древности: "Танцы ваши, напевы наши, а общий
рассказ--что полная чаша, вспененная музыкой истины".
Итак, все началось в одно прекрасное утро, на рассвете ясного дня,
когда растаяло принесенное ночным суховеем
тусклое марево, но дневные звери еще не проснулись, хотя ранние птицы
уже начали возносить в песнях ликующую хвалу И Господу. Ласковый ветерок
шелестел темными, словно уходящая ночь, листьями, а солнце, всплывая на
востоке во всей своей божьей красе, мягко озаряло мир, чтобы сыны
человеческие могли приступить к утренним делам. Я не торопясь позавтракал и
расположился на веранде в своем любимом кресле, paдостно умиротворенный тем,
что мне дарована жизнь. Но недолго сидел я один: солнце еще не успело
подняться высоко, когда передо мной предстал пожилой незнакомец. Я ответил
приветствием на его любезное приветствие и, полагая, что он хочет разделить
со мною мой досуг, предложил ему кресло. Он сел, и мы принялись
непринужденно болтать, обмениваясь, будто давние приятели, веселыми шутками.
Однако вскоре мой гость тяжело вздохнул, как человек, терзаемый горестными
раздумьями. Мне показалось, что ему будет приятно, есл"и я спрошу его, чем
он удручен, но, предвосхищая мой вопрос, он заговорил о себе сам, и речь его
звучала так:
-- Вооружись ручкой и приготовь бумагу, досточтимый хозяин, чтобы
записать мою историю--записать не откладывая, ибо в противном случае ты
рискуешь опоздать. Я не отважился бы отнимать у тебя время, но с некоторых
пор меня постоянно беспокоит собственная будущность: я опасаюсь неожиданно
умереть, и тогда история моей жизни уйдет из этого мира вместе со мной. А
если ты прилежно запишешь ее, люди не забудут обо мне, даже когда меня
призовет к себе Создатель.
Как только гость сообщил мне, чего он хочет, я поспешно собрал свои
письменные принадлежности, выложил их на стол, уселся поудобней и дал ему
понять, что готов его слушать. И вот он поведал мне историю своей жизни.
-- Меня зовут Акара-огун, Многоликий Маг, и я один из прославленных
охотников минувшей эпохи. Отец мой тоже был знаменитым охотником, а его
искусность в целительной волшбе и добродетельной магии снискала ему
всесветную славу. Он владел десятью сотнями Тыкв с истолченными в порошок
магическими снадобьями, восемью (сотнями Осколочных Тык-вочек ато и шестью
сотнями амулетов. Двести шестьдесят Колдунных духов жили у него в услужении,
а Прорицательных птиц он даже и не считал, ибо мириады их гнездились на
чердаке его дома, охраняемого Колдунными духами, так что никто не
осмеливался проникнуть к нему в его отсутствие -- это было просто немыслимо.
Да, величайшими способностями к волшбе и магии славился мой отец,
однако мать моя, старшая жена в семье, стократ- , но превосходила его по
сверхъестественным дарованиям, ибо она была Великой ведьмой из бездны ада.
Четверо отцовых жен, среди которых мать моя была Первой, родили ему
девятерых детей, а я, как Первенец, был са"
мым старшим. Мать родила отцу четверых детей, вторая жена--троих,
третья--двоих, а четвертая--ни одного. И случилось так, что мать моя,
повздоривши с кем-то из младших жен, попросила отца рассудить их, а он
объявил мать неправой, и она мысленно поклялась жестоко отомстить ему за его
неуважение к ее первенству. Она столь свирепо выполняла свою клятву, что к
исходу первого же года восемь отцовских детей отправились к праотцам, а за
ними последовали и три его младшие жены. Так я стал единственным сыном в
семье отца, а мать моя сделалась его единственной женой.
Посмотри на меня, уважаемый хозяин, и крепко призадумайся, когда
захочешь жениться. Конечно же, твоя жена должна быть красивой, чтоб вы не
утомились со временем друг от друга, и благоразумие--не последнее качество,
нужное жене, ибо вам предстоит долгая совместная жизнь, но, уверяю тебя, не
это самое важное. Гораздо важнее, чтобы жена твоя чуралась всякого зла, ибо
нет у мужчины никого на свете ближе, чем его жена, а ее возможности чинить
мужу всяческие злодеяния воистину беспредельны--ведь именно она, к примеру,
готовит ему пищу и подносит за обедом напитки,--и, когда я поведаю тебе,
какие страдания принял мой отец от своей старшей жены, ты поневоле
ужаснешься.
Однажды он решил поохотиться и отправился в лес. Охота затянулась, и,
устав бродить по лесным чащобам, он выбрал приветливую поляику и присел на
пень, чтобы отдохнуть. Но отдыхать ему пришлось недолго: вскоре земля перед
ним расступилась, ощерилась ломаной трещиной, и оттуда повалил черный дым.
Клубы дыма окутали поляну непроглядной тьмой, и, когда отец попытался
выбраться из этой удушливой тьмы, дым склубился в коренастого воителя с
мечом в руке, и воитель, оглядевшись, решительно шагнул к отцу. Устрашенный
отец бросился наутек, но воитель громогласно окликнул его, рокоча, будто
грохочущий гром:
-- Оглянись, человек, и уверься, что я не из племени людей. Меня
прислали с Небес, дабы я нашел тебя и убил. Беги, если хочешь, но ты не
спасешься от смерти -- мой меч настигнет тебя, и ты умрешь на бегу.
Услышав такую речь, отец устрашился больше прежнего, однако собрал все
свое мужество и дал воителю достойный мужчины ответ.
-- Да, пришелец, ты не от мира сего, я вижу,--сказал он.-- И знаю, что
меч твой сулит мне неминуемую гибель. Так просвети же меня во -имя
Бессмертного Господа, каким прегрешением заслужил я лютую смерть?
И посланец Небес ответил отцу, сурово сказав:
-- Ты не знаешь, чем прогневил Создателя? А разве тебе не ведомо, что
по твоей вине одиннадцать человеческих душ ушло из жизни раньше назначенного
им срока?
Эти слова потрясли отца до глубины души, ибо, хотя его
мастерство в чудодействе было всеохватным и удивительным, никому из
людей не причинял он по своей воле вреда. И он сказал воителю с Небес:
-- Если ты послан сюда, чтобы покарать лиходея, тебе нужен другой
человек: твое обвинение--не ко мне. За всю свою жизнь не принес я людям ни
малейшего зла: без зависти вз.ирал на богатства богатых и "Пищу сытых, даже
.если голодал и бедствовал; у меня никогда не появлялось искушения ускорить
чью-нибудь смерть, и никто не может засвидетельствовать, что он был занят
своими делами, а я попытался его ранить или пристрелить до смерти, хотя
всегда был вооружен, ибо добывал себе пропитание охотой. Скажи, разве
справедливо лишать меня жизни за преступления, которых я не совершал?
Едва отец умолк, воитель проговорил:
-- Воистину несправедливо, человек, и мне известно, что своими руками
ты никого не убил. Однако же из-за тебя тяжко пострадали ни в чем не
повинные люди. Ты женился на проклятой Небесами ведьме, воспылав плотской
страстью к ее прекрасному телу--причем глаза у тебя были открыты, ты видел,
кого берешь в жены,-- это ли служение добру? Разве гибель твоих жен не
вопиет к Создателю, указывая на твои грехи? Разве смерть девятерых детей,
погибших из-за тебя, не взывает к отмщению? И, зная все это, ты смеешь
утверждать, что не служил злу? Тебе нет оправданий, человек, и я послан
сюда, чтоб ты принял смерть.
Выслушав пришельца, отец внезапно осознал, кого он взял в жены;
глубокое чувство вины горьким бременем легло ему на сердце, и он удрученно
сказал:
-- Ты прав, посланец Небес, и теперь мне ясно видна моя греховность. Я
женился--и не сумел направить жену на служение добру. Я мнил себя мужем, но
был сего лишь соучастником преступлений жены. Того, что мне надлежало
исполнить, я не исполнил; с пути, предназначенного для меня, свернул;
жену, достойную позорной смерти, возвеличил... Воистину ты прав, и мне
нет оправданий, о посланец Небес, но see же я уповаю на безмерную доброту
нашего Господа.
Искреннее раскаяние смягчило Небесного воителя, и он решил сохранить
отцу жизнь; однако строго предупредил его, что, вернувшись домой, он должен
предать свою жену скорой смерти. И не успели еще отзвучать слова последнего
предупреждения, как воитель уже скрылся за деревьями и навеки ушел из жизни
отца.
А отец поспешил домой. И так случилось, что на пути к дому он проходил
мимо поля, засеянного окрой. Был поздний вечер, в небе мерцала полная луна,
и отец заметил, что с другой стороны к полю приближается какое-то существо.
Он торопливо вскарабкался на дерево; чтобы остаться незамеченным и узнать, с
кем его в этот раз столкнула судьба. Неведо мое существо подступило к
огромному термитнику, возвышавшемуся на его пути, а потом из термитника
выбралась антилопа и принялась кормиться на поле окрой. Отец прицелился и
всадил ей в череп ружейный .заряд, но, когда прогремел выстрел, она еще
успела воскликнуть человеческим голосом:
"О горе мне, горе!"
Отец заночевал в маленькой хижине возле окрового поля, а утром решил
разыскать убитую, как ему думалось, антилопу, но там, где он видел ее
накануне вечером, никого не было, однако земля казалась черной, словно она
пропиталась обильно пролитой кровью, и темные пятна, или кровавые следы,
вели, к удивлению отца, в сторону города. Он пошел по следам, и, хотя они
затерялись на утоптанных многими ногами улицах, их нетрудно было заметить у
нашего крыльца.
Я подошел к крыльцу одновременно с отцо-м, ибо редко ночевал дома,
когда его не было--из-за Колдуняых духов, которые не давали мне иной раз
уснуть до самого утра. Да и мать моя обыкновенно уходила, если отец
отлучался на всю ночь: ей позволялось ночевать дома только по его особому
разрешению. Вот подошли мы с отцом к нашему дому, поднялись на крыльцо,
отворили дверь в комнату моей матери, ибо следы вели именно туда, и я
остолбенел от ужаса. На полу перед нами лежала антилопа с человеческой
головой, и, приглядевшись, я узнал лицо матери, хотя оно было густо
вымазано. кровью ;и. облеплено полчищами трупных мух, а из раны в
развороченном черепе торчали белесые осколки костей. Отец осторожно
дотронулся до нее--она была мертва и уже начала разлагаться. Так закончила
жизнь моя мать, или Великая ведьма из бездны ада, которая тайно кормилась по
ночам на окровом поле в обличье антилопы.
Не прошло и месяца после смерти матери, как скончался мой отец, и я
стал круглым сиротой. На этом завершается история моих родителей, а значит,
мне пора поблагодарить тебя за внимание, о любезный и терпеливый хозяин,
чтобы пг-рейти потом к описанию своей собственной жизни.
Первое путешествие Акары-огуна в Лес Тысячи Духов
-- Мой отец не дожил до преклонного возраста, поэтому его жизнь кажется
легкой и безмятежной по сравнению с моей. Опыт людей, прошедших долгий
жизненный путь, воистину страшен, и если старики начнут вспоминать про
тяготы, встретившиеся им на пути к сединам, то юноши, быть может, возмечтают
о ранней смерти.
С десятилетнего возраста брал меня отец на охоту, а в пятнадцать лет
подарил мне ружье. Он скончался, когда я был двадцатипятилетним, оставив мне
все свое достояние, все могущество и все деньги. Но еще до его смерти
застрелил я своего первого слона, много раз успешно охотился на буйволов,
убивал других диких зверей--да не было, мне кажется, дичи в окрестных
лесах, на которой не испытал бы я своего охотничьего мастерства.
А когда мне исполнилось двадцать шесть лет--верней, месяца через три
после этого,--я взял ружье и отправился в Ирунмале, или Лес Тысячи Духов. По
дороге, которая ведет к Ирунмале, можно добраться до горы Лангбодо, а если
идти по ней дальше, то попадешь в конце концов на небо. В Лесу Тысячи Духов
можно встретить любого зверя, там обитают самые свирепые земные хищники и
гнездятся самые страшные крылатые твари. Нет на свете леса, опасней этого,--
и в довершение ко всему он считается родиной гомидов.
Долго пришлось добираться мне до Леса Тысячи Духов, и вступил я туда
ночью, когда из-за темноты нельзя было даже сосчитать пальцы на собственной
руке. Меня утомила дальняя дорога, к тому же я не взял с собой фонаря для
ночной охоты, и, чтобы скоротать ночь, развел костер, вынул из охотничьей
сумки несколько ломтиков ямса, прихваченных па всякий случай в дорогу,
поджарил их на угольях и съел для подкрепления истощенных сил. После ужина я
приготовил себе мягкую постель из опавших листьев, пристроил вместо подушки
охотничью сумку, надежно зарядил ружье и, положив его возле постели, чтобы
оно было у меня под рукой, спокойно уснул.
Однако спал я недолго, и разбудили меня голоса гомидов, идущих на
базар. Ибо, хотя они бодрствуют и днем и ночью, им дозволено заниматься
делами только по ночам -- и только в ночное время могут они подавать
прошения своему королю Олори-нгбо, что значит Властелин Леса. Мне и сейчас
еще становится не nb себе, когда я вспоминаю, что развел костер под деревом,
которое служило Обиталищем Властелину Леса. Вечером-то я этого, конечно, не
заметил и, только разбуженный гомидами, с ужасом догадался, куда попал, а
как только догадался, сразу вскочил, закинул за спину ружье, повесил на
плечо охотничью сумку и торопливо вскарабкался на дерево, усугубив свою
вечернюю вину утренним надругательством, ибо вечером я прижег Властелину
Леса ноги огнем, а теперь еще и влез, как шалая мартышка, ему на голову.
Едва я затаился в ветвях, к Властелину начали сходиться знатные гомнды.
Вскоре неподалеку вспыхнул огромный костер, ярко высветив Обиталище и
соседние деревья. Знатные гомиды степенно усаживались вокруг своего короля,
а я с изумлением рассматривал их неисчислимые разновидности, и мне чудилось,
что я вижу маскарад культа мертвых, или алагемо, ибо некоторые из гоадидов
ходили на руках, некоторые на головах, иные прыгали, как лягушки, а у одного
не было ни рук, ни ног, и он напомнил мне гуттаперчевую лохань. Когда вся
знать собралась, явился Глашатай, и я услышал такие слова:
-- О Властелин Леса! Могучий Властелин Леса! Ты вели чайший торговец--и
продавец и купец,--которому нет равных;
даже среди гомидов, хотя все они замечательные торговцы. За обедом тебе
подают яме, приправленный человечиной, а пищу ты запиваешь пенистым
пшеничным суслом, разбавляя его человечьей кровью, и наливают тебе этот
драгоценный напиток в чашу из черепа,--даже величайшим из смертных не дано
сравниться с тобою, о Властелин! Но не ходишь ли ты последнее время на
голове? Ответь своим подданным, великий Властелин! Ибо нам кажется, что с
некоторых пор глаза твои, жгучие словно угли, расположены у тебя на
ягодицах. Или, быть может, ты утомился от жизни. Властелин, и поэтому не
являешься своим подданным? Мы не можем понять, почему тебя нет среди нас.
Мы, давно собрались у твоего Обиталища и с нетерпением ждем тебя, о
Властелин!
Когда Глашатай умолк, раздался громоподобный рык, и я понял, что слышу
голос Властелина Леса: он заглушил все лесные звуки, дневные звери мгновенно
онемели, а ночные птицы пробудились от она, рыбы умчались в глубины океанов,
а листья деревьев немо затрепетали, и гул могучего голоса затопил, словно
океанский прилив, лесные пространства. "0-у-у-у-эх!
0-о-о-у-у-у-эх!--раздавалось над лесом.--Вчера смертный человек разжег у
меня в ногах костер и опалил меня, а сегодня влез мне на голову, и я не мог
показаться своим подданным, 0-о-о-у-у-у-эхххх! Ужели вы не видите этого
наглого осквернителя?"
Услышав ответный вопрос Властелина, гомиды глянули вверх, и мое убежище
было раскрыто. Любители плясать пустились в неистовый пляс, прирожденные
весельчаки бурло развеселились, и все они начали делить мою шкуру, хотя я
еще не был пойман или убит. Им очень хотелось отведать че-ловечинки, но,
пока они раздумывали, как стащить меня на землю, я вспомнил подходящее
заклинание--эгбе,--произнес его, стал невидимым и умчался домой.
Дома, отдохнув и поразмыслив о встрече с гомидами, я устыдился себя и
гневно воскликнул: "Позор на мою голову, великий позор! Я зовусь охотником,
но, оказавшись в лесу, трусливо улепетываю, едва увижу гомидов. Разве
истинные охотники так поступают? Нет, лучше гибель, чем позор! Мне
непременно нужно вернуться в лес,--ибо разве я не Многоликий Маг? Отныне
никто не сумеет меня устрашить! Если ко мне подступит голодный людоед из
колдунов, он подавится своими же зубами; если "кто-нибудь скажет, что
предвидит мою смерть, я повыбью ему двумя выстрелами глаза; а если меня
обступят гомиды, они на собственных шеях испытают остроту моего меча. Смерти
бояться--добычи не видать. А храбрым и доблестным помогает Создатель".
Сказав так, я повторил заклинание эгбе, но в этот раз меня занесло на
пальму, и в тело мое вонзилось около сотни
11 Зак. 749
шипов. Мало того -- как только я оказался на пальме, хлынул проливной
дождь, и дождевые капли так измолотили мне голову, что к утру, когда дождь
кончился, я гвочти оглох. Однако делать нечего--полуглухой и вымокший,
спустился я с пальмы, нашел спрятанные от дождя в сухом дупле спички, развел
костер и, сняв рубашку, распялил ее над огнем. Вскоре рубашка высохла, и я
повесил вместо нее брюки. Копда с просушкой одежды было покончено, я высушил
оставшийся у меня ломтик ямса, поджарил его и съел. А потом набил табаком
трубку, затянулся--и наш мир показался .мне лучшим из миров.
Я приятственно попыхивал трубкой, но вдруг из-за отдаленного орехового
дерева послышалась брюзгливая ругань. Оглядевшись, я увидел
глянцевито-темнокожее существо и понял, что ворчит именно оно. "Опять эти
вонючки взялись за свое,--причитало существо,--от них нет покоя ни ночью, ни
дием!" Я-то, конечно, оставил его ворчливые жалобы без всякого внимания и
только чаще стал попыхивать трубкой. Ибо мне нетрудно было узнать в нем
Орехового тролля, а разозлил его запах табака: обитатели Леса Тысячи Духов
не выносят резких запахов. Тролль явно собирался ворчать до-бесконечности,
или пока у меня не кончится в трубке табак, и я дунул дымом ему в лицо,
надеясь выкурить с моей поляны, однако он заворчал еще громче, и на меня
посыпались мерзкие оскорбления.
-- Ты протухший от собственных экскрементов труп,-- злобно бубнил
тролль,--из кабкдой поры в твоем теле веет гнусной вонью, а кожа у тебя
покрыта гнойной коростой.
Услышав его наглые обвинения, я гневно поднялся-- ибо курил, само собой
разумеется, сидя,--встал перед ним во весь рост и сурово сказал:
-- Тебе ли оскорблять людей, вонючий кусок черной тухлятины? Если ты не
уберешься отсюда сию же секунду, скользкий слизняк, я вспорю тебе брюхо
зарядом дроби, так что ошметья твоих разодранных кишок поразвиснут на ветках
самых дальних деревьев!--Узнав, какая уготована ему судьба, он молча
повернулся ко мне спиной и, шипя, будто недо-давленный змей, скрылся в чаще.
Поутру, несмотря на яростный ночной ливень, тучи, к моему удивлению,
развеялись, и солнце светило потом до самого вечера. Между тем подступало
время завтрака, поэтому я взял ружье на изготовку и отправился за добычей.
Долго пришлось бродить мне по лесу, ибо дичи там не было, и только откуда-то
сверху слышался птичий щебет. Вскоре, впрочем, узналось, что я просто не
сразу добрался до тех мест, где обитают пригодные для охоты животные, а
когда наконец добрался, у меня даже глаза разбежались, так много я вдруг
увидел дичи. Присев за куст, чтобы звери меня не заметили" я срезал пушистую
ветку, взял ее для маскировки в рот, потом обстоятельно зарядил ружье и,
осторожно поднявшись, недвижимо замер в ожидании. Вскоре мне представился
случай подстрелить упитанного зверя, но как раз в это мгновение из-за
дальних деревьев появилось очень странное сущзество ростом едва ли мне до
пояса. Под мышкой оно держало маленький травяной коврик и громко плакалось,
причем из тлаз у него катились горькие слезы, из носа сочились желтые сопли,
а изо рта на подбородок стекалтягучие слюни. Но главная-то беда заключалась
в том, что от пронзительных воплей поразбегались все звери. Сначала я
надеялся, что "существо порыдает и успокоится, да не тут-то было: после
одиночного истошного вопля, который распугивал зверей, оно начинало жалобно
скулить, и успокоившиеся звери мало- помалу возвращались, а потом опять
раздавался истошный вопль, и звери удирали снова;. Наконец я не выдержал и
гневно воскликнул:
-- Ох и поганые же существа живут в Лесу Тысячи Духов, яедаром они
оплакивают свою судьбу и слезами, и соплями, и слюнями, а когда их
кто-нибудь слушает, то и воплями. Ну скажи мне, какое у тебя горе? И зачем
ты таскаешься по .лесу с этим ковриком? А главное, почему ты не боишься
смерти? Ведь если твои вопли не прекратятся, я пристрелю тебя,как гиену!
Слезливое Существо выслушало мою речь не перебивая, здо потом глянуло
на меня с таким видом, будто я крохотная пылинка праха у него под ногами, и
ненавистно захныкало:
-- Так-то вот вы, смертные нечестивцы, и отвечаете на добро. Из-за вас
даже милосердие оборачивается иногда злодейством. Вечно вы гоняетесь за
мыльными пузырями своих мелких желаний, а ваши блудлздвые глаза ничего как
следует не видят. Насытившись, вы пускаетесь в погоню за славой, а
прославившись, требуете королевских почестей, забывая, что даже пальцы на
одной руке не равны друг другу и вовсе не все они украшаются кольцами. Ваш
изворотливый рассудок завистлив и алчен: если вам сегодня посчастливилось,
он жадно жаждет для вящего счастья, чтоб соседа, вашего завтра посетило
несчастье; если сегодня у вас одиночная смерть, то завтра повальный мо,р;
если сегодня война, завтра побоище; если сегодня слезы, завтра всеобщий
плач--вот как идет ваша жизнь, и наши сердца надрываются от жалости к вам,
мы проливаем над вами горькие слезы, но вместо благодарности видим
подозрительность и злобу, наши коврики вызывают у вас насмешки, плач
сочувствия становится любимой темой для издевательств, вы презрительно
называете нашу жизнь никчемной и с пренебрежением глумитесь над нею в
отвратительной пословице: "Не тронь тролля--он хныкать не будет".
Должен признаться, что Слезливому Существу удалось Пристыдить меня, ибо
его претензии к роду человеческому были вполне обоснованны. Однако, не желая
показать своего огорчения, я громко расхохотался и объявил, что мои
разговоры о существах из Леса Тысячи Духов были просто шуткой-Слезливое
Существо запричитало горше прежнего и уже повернулось уходить, копда я вдруг
вспомнил, что человек-- сам хозяин своей судьбы, и решил извлечь пользу из
этойг встречи. Окликнув Слезливое Существо, я низко склонился перед ним и
смиренно попросил о каком-нибудь милостивом даре. Слезливому Существу явно
пришлось по душе мое смирение: оно радостно возликовало и одарило меня двумя
парами стручков сладкого перца, подробно объяснив, что, когда я встречу на
пути нежданную опасность, мне надо будет проглотить две горошины из первой
пары стручков, и у меня мгновенно вырастут могучие крылья, так что я смогу
взлететь, словно птица; а когда мне захочется, чтобы крылья исчезли, я
должен буду проглотить две горошины из второй пары стручков, и мое желание
мигом исполнится. Сразу же-открою вам, друзья, что Слезливое Существо
добросовестно выполнило свой обет: при проверке его дара все случилось
по-сказанному.
Милостиво одарив меня, Слезливое Существо удалилось, а я возобновил
охоту. Дичи вокруг было предостаточно, но, едва я выбрал подходящую добычу и
хорошенько прицелился, невдалеке появилось еще одно назойливое существо, или
Недо-рослое Создание из Леса Тысячи Духов, размерами даже меньше
предыдущего, а по цвету--совершенно черное. Оно мигом распугало всю дичь, и,
окончательно разъярившись, я вскричал:
-- Теперь мне понятно, почему вы все такие мелкорослые--ваше зловредное
нытье не дает вам вырасти! Дичи вокруг вас--видимо-невидимо, а вы и сами не
охотитесь, и другим не даете!
Недорослое Существо молча выслушало мою гневную тираду, но потом одним
взглядом низвело меня до пригоршни праха на его пути и с презрением
прошипело:
-- Я Наследный Гомид из Леса Тысячи Духов., и с моим жильем в дупле
красного дерева не сравнится ни один земной дворец. Ужели ты не слышал обо
мне? Ужели не знаешь, что все люди благоговейно склоняются, встретив меня в
пути? На твое счастье, мне жалко тебя--иначе ты мигом узнал бы, как тяжко
приходится смертным в Лесу Тысячи Духов. А я, хоть и выгляжу малорослым и
темным, огромно шагаю-по светлой дороге--это путь мудрости, и меня почитают
одним из мудрейших среди мудрецов. Я не пытаюсь объять необъятное для меня и
не стремлюсь осилить непосильное, мне не приходится жалеть о содеянном, ибо
я всегда действую обдуманно и неспешно, но решительно и успешно, не отступая
перед препятствиями и добросовестно завершая однажды начатое, как и подобает
всякому земному созданию. А вы, пре" зренные смертные--сыны человеческие и
дети праха, вы, ра сточающие свое извечное достояние ради преходящих преле-
стей мира,-- подумай, несчастный, сколь бессмысленна ваша ежедневная
суета! Вам хочется жить не хуже других, и вы постоянно пытаетесь
подступиться к недоступному для вас, а язык ваш прилежно помогает вам
утаивать друг от друга истину, и то, что вы сегодня превозносите, завтра вам
наверняка захочется низвергнуть. Когда человек честно, но безуспешно
стремится к чему-нибудь доброму, вы глумливо издеваетесь над ним, но стоит
ему добиться неправедного успеха, и вы начинаете подобострастно славословить
его. Да-да, никому из вас не дано спастись от нападок себе подобных! Вы
злословите и богатых и бедных, проклинаете и знаменитых и незаметных, вечно
разъединенные, вечно враждебные друг другу, вы объединяетесь в сплоченное
братство, только решив наброситься всем скопом на своего властелина. Как
видишь, нам не по пути, человек,--давай же поскорей разойдемся, и пусть
каждый прокладывает собственную дорогу в жизни.
Выговорившись, Недорослое Создание гордо удалилось, а я, сытый всем
этим по горло--ведь каждый встречный гомид оговаривал меня как хотел,-- и
одновременно умирающий с голоду, решил во что бы то ни стало подстрелить
наконец какого-нибудь зверя. Вскоре мое охотничье чутье подсказало мне, что
приближается подходящий зверь--он двигался поверху, проворно перескакивая с
дерева на дерево,--и, подняв глаза, я различил над собой пятнистую обезьяну.
Мой выстрел был точен, и, положив убитую обезьяну в сумку, я вскинул ружье
на плечо и зашагал к моей первой засаде возле пальмы.
Добравшись до пальмы, я освежевал свою добычу, собрал в кучу немного
сушняка, положил сверху освежеванную тушку обезьяны и развел костер, а
маленькие, заранее отрезанные кусочки мяса принялся накалывать один за
другим на длинный сучок, чтобы они поскорее обжарились над огнем и я утолил
бы наконец первый голод. Эти маленькие, подрумянившиеся в пламени костра
ломтики мяса показались мне удивительно вкусными.
День между тем склонился к вечеру, и около восьми часов я возжег
охотничий факел, чтобы Поохотиться в темноте. Вскоре на свет из темных
лесных зарослей выскочил какой-то зверек--в его глазах ярко отразились два
крохотных факела,--я выстрелил, и зверек замертво свалился на землю. Это
была вивера. Вернувшись к пальме, я наскоро освежевал ее и положил на угли
догорающего костра;. Больше в ту ночь мне охотиться не захотелось; я сытно
поужинал, прилег у костра на землю--и проснулся только утром, разбуженный
звонким голосом кукушки.
Проснувшись, я, как и подобает умудренному обширным опытом путнику,
начал день--третий мой день в Лесу Тысячи Духов--с обстоятельного и
неспешного завтрака, после ко-
торого живот мой приобрел утешительно округлые очертания. Затем я
аккуратно зарядил ружье,, закинул его за спину, по-веСил на плечо охотничью
сумку и пустился в путь. Тут мне надобно с прискорбием признаться, что,
разморенный обильным завтраком, я позабыл о своих амулетах и взял с собою
только ружье да меч.
Вскоре мне стали встречаться пригодные для охоты звери, однако они
суетливо и без видимой нужды перебегали с места на место, так что я никак не
мог толком прицелиться, а поэтому терпеливо выжидал, ибо не люблю тратить
попусту ружейные заряды.
А когда мне представился наконец случай для успешного выстрела, до
моего слуха донесся мягкий, но устрашающе тяжелый шорох шагов, как если бы
ко мне приближалось украдкой шестеро могучих великанов; я внимательно
огляделся и увидел шестнадцатиглазого девилда, о встречах с которым не раз
доводилось мне слышать от старых охотников,-- да-да, это был именно он,
легендарный монстр по имени Агбако.
Не буду скрывать, что, увидев Агбако, я не на шутку встревожился. Шяпка
у него была железная, рубаха--медная, штаны--кожаные, а ноги от колен до
ступней--из пальмовых листьев. Для сохранности чресел, где, по старинному
присловью, у мужа хранится крепость, он носил массивную юбку, искусно
сотканную из мелких металлических колец со всевозможными лесными тварями,
угнездившимися в ее плотно сплетенных ячеях, а поясом для юбки служил ему
ядовитый удав, и- я заметил, что раздвоенный язычок удава зловеще
просовывается из пасти наружу пр,и каждом шаге этого устрашающего все живое
гиганта.
Голова у Агбако была .массивной и удлиненной, сверху ее прикрывали
щетинистые волосы, а шестнадцать глаз шли вкруговую понизу да еще и
вращались в глазницах наподобие огненных пузырей, так что всякий смертный,
встречая этот шестнадцатиглаэый взгляд, содрогался от непреодолимого ужаса.
Устрашающе шуршала на ходу ячеистая юбка Агбако, в руках он держал две
громадные дубины, а деревянные ножны с обоюдоострыми мечами хлопали его с ""
обеих сторон по бедрам.
Заметив меня, он понял, что я достойный противник, и тотчас решительно
устремился ко мне, тяжко попирая землю упругими ногами из туго скрученных
пальмовых листьев. Я замер и, когда он приблизился, повелел дороге
обвязаться вокруг него двойным узлом и перебросить в дальнюю чащобу, но
дорога перебросила вместе с ним и меня, так что мы опять встретились лицом к
лицу. Немного устрашенный, я все же не дрогнул .и приказал дороге доставить
меня на прежнее место, однако, едва она исполнила мое навое приказание,
вр-ir мой, как я и опасался, опять вырос передо мной, будто мы
связаны с ним неразрывными узами . В этот раз я торопливо применил
заклинание огеде, наказав дороге вернуть Агбако в отдаленную чащу, чтобы
лианы могли опутать его там по рука;м и ногам. Дорога, а следом за ней и
лианы, добросовестно выполнили мой торопливый наказ...
- ...Хотя лучше мне от этого не стало, ибо я тоже был доставлен в
отдаленную чащу, где лианы, оплетая меня все туже, вскоре начали нестерпимо
язвить мою кожу острыми ши!пами, и я был вынужден скомандовать лесу, чтобы
он отпустил меня и вновь доставил на дорогу. Лес беспрекословно выполнил мою
команду, но, едва я появился на дороге, передо мной, конечно же, мигом вырос
и Агбако. Я понял, что нам не миновать единоборства, и схватился со своим
свирепым врагом не на живот, а на смерть. Каждый из нас вкладывал в борьбу
все силы, мы боролись упорно и долго, однако победа медлила склониться на
чью-нибудь сторону. Тела наши покрывала, жаркая испарина, глаза Агбако
сверкали, словно ярко-красные прожекторы, а мои налились кровью и готовы
были выскочить из орбит. Земля, плотно утрамбованная нашими ногами,
затвердела до крепости камня и тускло поблескивала, будто полированный
свинец.
Не знаю уж, долго ли, коротко ли продолжался наш поединок, зато знаю,
что, когда силы у меня почти иссякли, натиск Агбако ничуть не ослаб. И вот я
в изнеможении опустил руки, а он только еще крепче стиснул меня, но потом,
заметив, что я больше не сопротивляюсь, ослабил свою смертельную хватку и
вынул из торбы огромную тыкву, приспособленную для хранения пальмового вина.
Угостив меня и подкрепивши несколькими глотками собственные силы -- значит,
они у него тоже на исходе, с удовлетворением подумал я,-- он предложил
возобновить поединок, и_ мы, не мешкая, сошлись в жестоком единоборстве.
И снова никто из нас не мог одолеть противника, но вскоре, улучив
удобное мгновение, я отскочил в сторону, выхватил меч и, пока Агбако пытался
вытащить свой, скользнул ему за спину и со всего размаха рубанул " его по
голове. На миг мне было почудилось, что я могу торжествовать победу, однако
не голова моего врага, а мой собственный меч разлетелся напополам, и, когда
я уже простился с жизнью, ибо бесповоротно утратил оружие, Агбако нагнулся,
поднял упавший обломок меча, потом выхватил у меня рукоять, приставил ее к
клинку, и меч мгновенно сросся воедино. Протянув его мне, Агбако сказал, что
мы должны сразиться еще раз, и, хотя я окончательно выбился из сил--дыхание
мое, судорожное и беспорядочное, походило на жалкое хаканье измученного
шакала,--мне было стыдно отказаться от боя, и, размахнувшись, я попытался
разрубить Агбако в поясе напополам, но он ловко увернулся, а потом сам
рубанул меня по руке, и у меня отвалилась кисть, в которой я сжимал меч.
Упавши вслед за ней на землю, я задергался в предсмертных корчах, как
рассеченный лопатой подземный змей.
Но недолго корчился я и стонал--Агбако подобрал с с земли мою кисть,
приставил ее к обрубку, затем плюнул себе на ладонь, растер слюной место
соединения, и рука мгновенно срослась; а в следующую секунду я уже и не
верил, что рука у меня была перерублена. Срастив мне руку, этот неутомимый
боец весело расхохотался и объявил, что пора нам продолжить нашу битву. Мой
испуг сменился ужасом, и я сказал себе так: "Охо-хо! Похоже, что мне
придется здесь погибнуть". Однако я все же не потерял надежды выжить и
громко воскликнул: "Лесные обитатели! Небесные жители! Подземные существа!
На помощь! На по-о-о-омощь!"
Вскоре нас окружили самые разные создания вроде птиц, зверей, ползучих
тварей и гомидов, но Агбако не обращал на них внимания, и мы продолжали
единоборство из последних сил. Перевеса в борьбе добивался то Агбако, то я:
если мне удавалось швырнуть его на землю, он стремительно вскакивал и
отплачивал мне тем же; если я подымал его на воздух, чтобы задушить, ему
всякий раз удавалось вырваться; а если он отрывал от земли и принимался
душить меня, я выскальзывал из его цепких рук, -и все начиналось сначала.
Долог был наш поединок и бесконечно свиреп. Лесные жители затаили дыхание, а
листья на деревьях недвижимо застыли, ибо замер даже ветер.
Между тем один из гомидов подступал к нам все ближе и в конце концов
приблизился почти вплотную. Чтобы не изувечить его, мы с Агбако отступили
друг от друга, и гомид украдкой протянул мне орех колы. Я проглотил его и
сразу же почувствовал прилив новых сил -- в меня словно бы вселилось
шестнадцать могучих бойцов. Я поднял Агбако над землею и под радостные
возгласы гомидов начал его душить, но он вывернулся и с полузадушенным
хрипом отскочил назад.
Я стремительно шагнул к нему и хотел швырнуть его на землю, чтобы
разбить в лепешку, но он встретил мой натиск, словно неколебимый утес,
разбивающий океанские волны,-- мне не удалось поднять его в воздух, а он
ухватил меня за ногу и попытался оторвать ее, да не на того напал: я, быть
может, не слишком изящно скроен, зато крепко сшит, и ногу у меня голыми
руками не оторвешь. Тогда Агбако ударил меня кулаком, и" теперь уж отскочил
назад я, а он шагнул вперед и пнул меня ногой, но не достал, зато его жаркое
дыхание опалило мне лицо, словно струя раскаленного воздуха из кузнечного
горна.
Заметив, что я с трудом выношу его горячее, как огонь, дыхание, он
дунул мне в глаза, и, хотя я успел зажмуриться, мне показалось, что к моим
векам прижали тлеющие угли. Да, Агбако был великий боец! Он топнул ногой, и
земля подь вами разверзлась, и я почувствовал, что мы проваливаемся в
бездну.
Когда мне удалось открыть обожженные глаза, я увидел, что попал в очень
странный дом, а поскольку и принимали менятам очень странно, я назову его
Странноприемным домом. Агбако куда-то исчез, и до конца путешествия, о
котором я веду рассказ, мы больше не встречались. Мне пришлось опять
столкнуться с ним только на пути к Лангбодо--про этот полузабытый поход мы
поговорим в другой раз,--но вот чего я определенно не забуду, пока жяв, так
это моих мытарств под землей, куда я попал по милости Агбако.
Дом, в котором я оказался, был небольшой и чистый, с глинобитными
стенами и глиняным полом, но потолок надо мной покрывала не глина или
побелка, а огнестрельное оружие. Ни дверей, ни окон, ни ламп я не 0бнаружил,
и тем не менее в комнате было светло, как если бы она освещалась
электричеством или солнцем. Когда мне удалось открыть глаза, я увидел, что
стою посредине комнаты и что стены у нее стремительно сближаются, словно
хотят сойтись, но стены, к счастью, сошлись не до конца, а коснувшись меня,
начали раздвигаться и раздвигались, пока комната не приобрела прежних
размеров. Едва стены застыли в неподвижности и я немного успокоился, оружие
над моей головой стало стрелять, дом затрясся как в лихорадке, и, упав на
пол, я ослеп, а чьи-то ледяные руки ощупали меня с ног до головы, и, когда я
сел, невидимые пришельцы с ледяными руками принялись танцевать, обхлопывая
мне ладонями макушку, причем, судя по топоту, танцоров тут собралось около
сотни. Танцы, однако, продолжались недолго, и вскоре меня начали
подбрасывать вверх, а потом опять поставили на пол и под взрывы хохота
полностью сменили на мне одежду. Затем кто-то прижал к моему лицу холодную
ладонь, и я прозрел, но, оглядевшись, никого не увидел. Теперь я сидел на
высоком стуле, тело мое покрывали густые перья, живот у меня увеличился раз
в десять, голова--раз в шестнадцать, шея неимоверно удлинилась, а ноги и
руки остались прежними. Все это меня очень удивило, но шевелиться я боялся и
сидел неподвижно, ибо йоги мои вряд ли были способны теперь выдержать вес
моего живота, а голова стала для шеи почти непосильной тяжестью.
Вскоре я проголодался, и, едва меня начали одолевать мысли о еде, в
углу комнаты появился столик с тарелкой тушеного мяса, но подойти к нему я
не мог из-за своего огромного живота. Тогда я попробовал протиснуться к еде
боком, а она вдруг сама придвинулась ко мне, так что я без труда дотянулся
до нее рукой. Дотянуться-то я дотянулся и даже взял с тарелки кусок мяса, да
не сумел положить его в рот: моя нескончаемая шея, похожая на жирафью и
прямая, как палка, оказалась чересчур длинной, а рука слишком короткой,
и всякий, кто любит смех, мог заглянуть ко мне и вволю посмеяться, ибо
я превосходно пояснял древнее присловье, в котором говорится: "Еда видна, да
вотбеда--рука коротка, а шея длинна". Каждый раз, когда мне почти удавалось
дотянуться рукой до рта, это проклятое ПОЧТИ все и решало: рука моя замирала
в нескольких пядях от губ, горячий мясной жир стекал по руке до локтя и
дальше, а из глаз у меня катились горькие слезы бессилия.
Надеюсь, тебе известно, уважаемый хозяин, что, кто работает хорошо, тот
и ест хорошо, а человек, равнодушный к сладкому перцу, наверняка обделен и
физическими и духовными силами. Я люблю сытно поесть и с огромным трудом
переношу муки голода. Недаром же цро меня сложили такое присловье:
"Акара-огун, Многоликий Маг, пойдет за поваром и на небо и в ад". Это
присловье дает понять, как яростно хотелось мне полакомиться тушеным мясом.
И вот, пытаясь преодолеть смысл еще одного речения--"Видит око, да зуб
далеко",-- я вдруг заметил в углу комнаты длинную палку, кое-как приблизился
к ней, сжал ее в руке, проткнул увесистый кусок мяса на тарелке и поднес его
ко рту. Но он оказался слишком большим для моего рта, который ничуть не
увеличился с увеличением головы, и, когда я все же запихал мясо в рот и
попытался прожевать его, не поместившаяся у меня во рту половина отвалилась
и шмякнулась на пол, так что все мои труды пропали даром.
Едва я начал борьбу за еду, мне послышался хохот, но, оглядевшись, я в
то время никого возле себя не заметил, а когда поесть мне толком так и не
удалось, я умоляюще вскричал:
-- Если вы причастны к моему уродству, веселые смехачи, то закяинаю вас
именем Господа--возвратите мне прежние размеры! Я по неведению вступил в
единоборство с Агбако и больше никогда не совершу такой глупости! Отныне,
заслышав его шаги, я мгновенно брошусь наутек и буду таиться в самой
отдаленной чащобе, пока он не уйдет! Умоляю вас, хохотальные незнакомцы,
верните мне прежние размеры и отпустите меня восвояси!
Ответом мне было молчание. Но вскоре голова моя уменьшилась, шея
укоротилась, окивот опал, и я стал прежним Ака-рой-огуном. Голоса теперь
окончательно умолкли--ни один гомид не давал о себе знать,--но стены без
дверей и окон продолжали сходиться и расходиться. Поскольку выхода у дома не
было, мне оставалось одно--сидеть не шевелясь в центре комнаты, "чтобы
подвижные стены не нанесли мне увечий. Я просидел довольно долго, а когда
день склонился к вечеру, одна из стен вдруг расступилась, и в комнату вошла
прекраснейшая женщина с несколькими на редкость красивыми служанками. Меня
охватил благоговейный ужас, и я пал перед ними ниц, но женщина приблизилась
ко мне и сказала:
-- Акара-опун, тебе должно быть ведомо, что на свете есть девилды и
колдуны, кобольды и гномы, тролли и мертвецы -- все они принадлежат к роду
гомидов, или духов, составляя Лесную Общину из тысячи всесильных Общинников,
и другой истинно чудодейной силы на земле нет. А тысяча первый дух--или,
вернее, духева--стоит сейчас перед тобой. Да-да, Акара-огун, это я, и- зовут
меня Сподвижница. Я люблю Господа, и он благоволит ко мне, ни в чем не
отказывая, ибо я неизменно и добросовестно выполняю его волю. Трижды в день
посылает Он меня на помощь Своим друзьям, и я помогаю им, как они того
заслуживают: любящие Его .с прохладцей получают от меня малую помощь,
любящие великой любовью получают величайшую помощь, а ненавидящим Его я
отказываюсь помогать, ибо сеющий ветер пожинает бурю, сеющий добро получает
великое благо, а сеющий зло отвергает живую жиань, и, даже если мир
неузнаваемо .изменится, так что у птиц в клювах вырастут зубы, а на
масличной пальме вдруг появятся орехи, Господь воздаст каждому по его
деяниям -- запомни это, Акара-огун, и следуй за мной, дабы выполнить волю
Великого Творца.
Когда Сподвижница замолчала, я поднялся со своего ме-ета, и мы покинули
Странноприемный дом, чтобы выйти на предназначенную мне дорогу. Долго
следовал я за Сподвижницей, мы спускались в глубокие долы и подымались на
высокие горы, продирались сквозь дремучие чащи и переправлялись через бурные
реки, а когда наш совместный путь завершился, она остановилась и сказала
так:
-- Ступай вперед, Акара-огун, и хорошенько запомни все, что увидишь в
ближайшем городе. А встретившись на пути с невзгодами и опасностями, не
падай духом и не поддавайся страху, ибо меня зовут Сподвижницей и я не
оставлю тебя своими заботами.
Распростившись, мы отправились каждый своей дорогой, и вскоре я подошел
IK незнакомому городу. В этом городе, пока я неспешно шагал от Городских
ворот до Базарной площади--то есть, мянут, наверно, десять,--мне не удалось
услышать ни единого понятного слова, ибо горожане, отвечая на мои
приветствия, гнусаво бормотали что-то совершенно невнятное. Придя на базар,
я внимательно огляделся, остановился в тени развесистого дерева и решил
понаблюдать за покупателями и торговцами.
Меня сразу же поразило, что между торговыми рядами, прямо на пути у
покупателей, лежат мертвые дети--их трупы были навалены огромными кучами, и
я не заметил, чтобы кто-нибудь собирался заняться похоронами. А между тем
весь базар невыносимо провонял, и полчища мух кружились над грудами детских
трупов с оглушительным жужжанием. Стоя возле дерева, я продолжал
приветствовать проходивших мимо меня людей и по-прежнему слышал в ответ
только нечлено раздельное бормотание, но через несколько минут- какая-то
жеящина все же ответила мне приветливо и понятно. Я очень обрадовался и
учтиво спросил у нее, почему жители города столь невнятно отвечают на мои
доброжелательные приветствия. Она помрачнела и грустно ответила мне так:
-- Меня зовут Ивапеле, а город наш недаром носит имя Отврат. Здесь
издавна люто соседствуют друг с другом кражи и грабежи, вражда и жадность,
позор .и бесчестье, разврат и жестокость, зависть и зверство, бедствия и
убийства и всякое иное злодейство, ибо это город закоренелых грешников.
Некогда здешние жители совершили страшное злодеяние--такое страшное, что
солнце потом шесть месяцев не подымалось на небо, а луна три года прятала от
земли свой лик; дожди Прекратились, и злаки в полях не всходили, а фрукты на
деревьях не вызревали; старики от бескормицы умирали, а дети у матерей не
рождались, и мир затопило черное уныние. Однако через несколько лет Господь
сжалился над жителями этого города, ибо доброта его беспредельна, а людей,
даже погрязших в пороках, он считает своими детьми. Сжалившись, Господь снял
с людей проклятье, и они вновь зажили счастливо, начали сладко есть и вволю
пить, принялись гоняться за мирскими удовольствиями и предаваться плотским
утехам, а про Господа, Создателя своего, забыли. Но Он видел их с небес, ибо
Ему все открыто на земле. Он отправил к ним своих посланцев, и они явились в
город под видом самых обычных людей, а поселиться решили у меня. Я приняла
их с глубоким уважением и служила им с великой радостью, но недолго прожили
они в моем доме, ибо, выполнив волю Господа, вернулись на Небеса. А горожане
за грехи свои превратились в слепцов, утративших осмысленную речь, и над
городом с той поры тяготеет проклятие. Меня же Слуги Господа пощадили, и я
уверена, что ты послан мне Небесами для утешения в моем тоскливом
одиночестве. Оставайся у меня, чужеземец, ибо я не могу разговаривать с
немыми и коротать жизнь свою со слепцами,--наш м.ир так устроен, что всякое
создание ищет себе пару, а мне приходится бедовать в нашем городе совсем
одной.
! Я заверил эту достойную женщину, что выполню ее пожелание, но сначала
решил понаблюдать еще немного за базарными продавцами и покупателями.
Теперь, когда она объяснила мне, в чем дело, я понял, почему не заметил
сразу же слепоты горожан -- глаза у них, как и сами они, были лживые:
смотрели на мир, ибо были открыты, но ничего не видели, ибо посланцы
Господа покарали их слепотой. , Миого удивительного открылось мне в тот день
на Базарной площади, однако я не буду сейчас рассказывать обо всем подробно,
а опишу лишь несколько происшествий, чтобы не предавать совершеннейшему
умолчанию особенно занимательные черты Города грешников. Первым делом я
обратил вни здание на калеку с палкой--он торопливо и быстро ковылял si
пруду, явно не собираясь никуда сворачивать. Мне стало жалко его, и я
крикнул ему, что впереди пруд, но он не обратил на мои слова никакого
внимания и через несколько шагов обрушился в воду, ибо берега у пруда были
очень крутые.
Я опять от всей души пожалел его, а он вдруг принялся ве село хохотать,
потом как ни в чем не бывало вылез на берег, пустился, словно зрячий, в путь
и шага через три столк-яулся с какой-то женщиной, опрокинув ее при этом на
землю. Женщина рассвирепела и, вскочив, подняла руку, чтобы отвесить мокрому
недотепе звонкую оплеуху, но, пока она собиралась с силами, тот куда-то
ушел, и оплеуха досталась совсем другому человеку. Он, в свою очередь,
обозлился и дви-яул по уху ни в" чем не повинного прохожего, который передал
оплеуху кому-то еще,-- и через несколько минут драка охватила весь базар.
Покупатели и продавцы раздавали удары яаправо и налево, а поскольку в драке
принимали участие даже женщины с новорожденными детьми за плечами--они
метались в толчее, как разъяренные тигрицы,--дети иногда падали на землю, и
слепые, но яростные драчуны затаптывали вдх насмерть, не ведая, что творят.
Порой мать замечала, что
-ее ребенок упал, и, нагнувшись, подхватывала с земли уже растоптанный
труп, а порой подымала в слепоте своей чужо-то ребенка и набрасывалась с
кулаками на его же мать. Старики и старухи тоже часто падали яюд ноги
дерущимся, я те безжалостно затаптывали их, а потом и сами оказыва -лись на
земле, но побоище не утихало, ибо Господь лишил этих людей и зрения, и
членораздельной речи, и рассудка.
Разглядывая драчунов, я заметил, что многие из них носят свои агбады
задом наперед, а косынки у многих женщин были обвязаны вокруг талии, будто
кушаки, и все грешники щеголяли в залоснившейся от грязи одежде, словно она
сшита из вывернутых наизнанку охотничьих сумок.
Да, много странного увидел я на Базарной пяощади Города грешников, но
сейчас у меня нет времени входить во все подробности. А тогда, решив, что
больше ничего занимательного не увижу, я отправился к пригласившей меня
женщине, и мы стали жить вместе.
Я часто посещал Суды грешников. У них нередко случалось так, что, если
кто-нибудь нарушал городские законы, полицейские хватали первого попавшегося
им под руку человека и безжалостно карали его, будь он даже знатный и
уважаемый горожанин; а временами-их король, собираясь в путь, вскакивал
вместо коня на корову, и никто не говорил ему об его ошибке; словом, жизнь в
этом городе шла кувырком и шиворот-иавы-ворот.
Женщина, у которой я поселился, предоставила в мое распоряжение весь
свой дом, однако была там комната, куда она запретила мне входить, сказав,
что после ее смерти, когда дом станет моим, запрет потеряет силу и я буду
волен поступать, как мне вздумается. Мы с ней искренне полюбили друг друга,
и я уже начал помышлять о женитьбе, но именно" в это время ее свалила
тяжелая болезнь, и она скоропостижно умерла.
Я не мог представить себе, что она умрет раньше меня,-ибо был гораздо
старше, и, когда это случилось, впервые-осознал жестокую неотвратимость
смерти, от которой не спасает порой даже юный возраст. Я горько оплакивал
потерю любимой женщины, забыв, что слезы не могут вернуть человека к жизни,
а плачущим грозят серьезными бедами. Ибо смерти-рыдания не помеха--они
отгораживают лишь от жизни.
После кончины любимой ничто больше не удерживало" меня в Городе
грешников, и, размышляя однажды о возвращении домой, я неожиданно вспомнил
про комнату, куда мне-запрещалось раньше входить. Дело было ночью; однако
мне так захотелось узнать, какие тайны скрыты в этой комнате, что я встал с
кровати, поспешно оделся и отправился к запретной двери. На пороге комнаты
меня охватил страх, и, чтобы прогнать его, я припомнил воистину страшные
опасности, встречавшиеся мне в прошлом. Будь что будет, решительно подумал
я, распахнул дверь и переступил порог таинственной комнаты.
Когда мне удалось подавить невольное волнение, я обнаружил, что
оказался у себя дома, словно Лес Тысячи Духов мне просто приснился.
Внимательно оглядевшись, я заметил ружье, потерянное в битве с Агбако,
охотничью сумку, забытую однажды на поляне во время охоты у Города
грешников, и разные мелочи, пропавшие бог весть когда. А в углу комнаты
стоял мешок, туго набитый деньгами.
Деньги помогли мне приятно отдохнуть от опасностей и невзгод Леса
Тысячи Духов--я услаждал себя драгоценными напитками и редкими яствами, а
одежду покупал только самую лучшую .
Так завершилось мое первое путешествие в Лес Тысячи Духов,
именуемый--и, конечно, по праву--самым опасным лесом на земле. А сейчас я
был бы очень признателен тебе, уважаемый хозяин, если б ты позаботился о
,пище телесной, ибо неразумно томить себя голодом, особенно когда наш
аппетит напоминает нам, что настало время трапезы. Как только мы
подкрепимся, я поведаю тебе о втором своем путешествии, и оно, быть может,
прозвучит еще причудливее, чем первое.
Когда мой гость закончил рассказ, я приготовил ужин, и мы поели.
Заметив, что подступает ночь, я предложил гостю отдохнуть, чтобы с новыми
силами продолжить повествование утром. Он стал прощаться, но мне хотелось
немного проводить его, и после совместной прогулки мы наконец приветливо
распрощались: "До завтра".
Второе путешествие в Лес Тысячи Духов
Проводив гостя, я созвал всех своих родственников, друзей я знакомых,
чтобы пересказать им услышанную историю. Они, конечно, слушали меня как
зачарованные, а когда я кончил, решили собраться у меня на рассвете
следующего дня, ибо лютели обойтись без посредника, который всегда немного
искажает первоначальный рассказ. Нечего и говорить, что они начали
собираться ко мне еще затемно, и, когда явился сам рассказчик, он с трудом
нашел себе место, ибо в доме даже банану было бы негде упасть, стольких он
вместил гостей. Еще до рассвета приказал я своим слугам приготовить
угощение, и к приходу рассказчика перед каждым гостем стояло по тарелке эко.
После трапезы и прохладительных напитков рассказчик встал и начал
повествование такими словами:
-- Я счастлив, друзья, увидеть стольких гостей, но прекрасно понимаю,
что собрались вы здесь из-за .любви и доверия к нашему хозяину, а иначе у
меня, конечно, не было бы такого множества слушателей. Впервые пришел я сюда
вчера, и, если
б даже сама Любезность воплотилась тут в плоть и кровь, меня едва ли
приняли бы любезней. Давайте же помолимся Господу, друзья, чтобы между нами,
черными людьми и народами, вечно расцветала взаимная доброта и любезность.
Наш дорогой хозяин уже, несомненно, поведал вам о смерти моих
родителей, подвигнувшей меня на путешествие в Лес Тысячи Духов. И, конечно
же, всякий, кто Слышал про мои
невзгоды в этом лесу, решит, что я навсегда распростился с охотой.
Однако он ошибется, ибо я продолжал охотиться, полагая, что негоже человеку
менять занятия, если он достиг в них истинного совершенства; и, как торговец
стремится продавать именно те товары, свойства которых он хорошо изучил, так
не захотел я бросать охоту ради каких-нибудь совсем не знакомьгх для меня
занятий. Словом, я продолжал охотиться, друзья. Узнав об этом, вы, вероятно,
решите, что уж по крайней мере в Лес Тысячи Духов я соваться зарекся --
зарекся навеки,-- и снова ошибетесь. Именно туда-то я и направил свои стопы,
когда опять надумал поохотиться. Человек, прокладывающий новые пути,
неизменно сталкивается с неведомым. Никто из охотников не вступал до меня в
Лес Тысячи Духов--и никому из них не выпадало на долю стольких испытаний. Я
многое пережил--и не случайно, ибо мудрое речение гласит: "Взявший ружье от
ружья и погибнет, мореплаватель непременно утонет в море, тщеславному
уготована женская смерть, меч ломается на поле браня, а в желудок нам
попадает то, что мы съели,-- избави же нас, Господи, отравиться за
трапезой!"
Ровно через год после возвращения домой я вскинул на плечо ружье и
отправился в Лес Тысячи Духов, подгоняемый желанием поохотиться. Мне
казалось, что вышел я на рассве те, но чутье обмануло меня, и я отправился в
путешествие глубокой ночью, ибо принял за рассветное солнце восходящую луну.
Однако нет худа без добра, и на рассвете дня я уже подступил к лесу. Тут
надобно сказать, что шел я к нему не по той дороге, какую выбрал при первом
путешествии, ибо мне хотелось обойти стороной прежнее свое горе-злосчастье,
приуснувшее, как мне думалось, на старой дороге.
Короче говоря, время завтрака застало меня на опушке леса, поэтому я
наскоро разжег небольшой костер и поджарил себе ломтик ямса. Выкуренная
после завтрака трубка неизменно приводит меня в приятное расположение духа,
и, затянувшись, я ощутил умиротворяющую радость жизни. Когда трубка
выгорела, я положил ее в карман и огляделся. Прямо передо мной возвышалось
два дерева, которые называются у нас кола; одно казалось бесплодным, зато на
другом я сразу заметил несколько плодов. Сорвать их было нетрудно, а когда я
разломил сорванные плоды, там обнаружились три семенные коробочки с десятью
овальными семенами, причем одна сторана у семян была плоская, а
другая--выпуклая. Эта разновидность колы хорошо предсказывает, удачной ли
будет охота,--надо лишь подбросить семена вверх и проследить, какой стороной
лягут они на землю. Так я и сделал, ибо всякому охотнику полезно узнать
заранее, чего ему ждать от предстоящей охоты. В первый раз все семена легли
на землю выпуклой стороной, а это означало, что меня подкарауливает неудача.
Разгневавшись, я подбросил семена еще несколько раз, но они, словно
заколдованные, не желали ложиться на землю удачным предсказанием, когда
ровно половина семян падает выпуклой стораной вверх, а вторая
полавина--выпуклой стороной вниз. У меня же все время выпадала
предсказывающая неудачу мешанина. В конце концов я просто положил одну
половину семян выпуклой стороной к земле, а другую половину--выпуклой
стороной наверх и произнес предсказательное заклинание: "Всякий
человек--творец своей доли, и, если упрямится зловредная кола, он веско
скажет вещее слово и положит семена по собственной воле". Обустроив таким
образом свою судьбу, я двинулся разыскивать чащобу, богатую дичью...
...И тотчас же споткнулся на левую ногу, что всегда оказывалось для
меня дурной приметой. Это слегка поколебало мою вещую уверенность, и, пока я
стаял, с укоризной глядя на неловкую ногу, мимо пролетела сова, задев меня
крылом,-- худшей приметы невозможно себе и представить. Минут десять я
опасливо размышлял о бедах, предсказанных мне приметами, однако вскорости
прогнал зловещие мысли, сказав себе так: "Много раз не умрешь, а от одной
смерти все равно нс уйдешь, и, если человек боится примет, он вовек не
добудет мяса на обед". С этими словами я углубился в лес и минут через
пятнадцать нагнал антилопу. Остановившись, я немного
подождал в иадежде, что она повернется ко .мне головой, однако этого не
случилось, и мой выстрел только ранил ее. Она зигзагообразно помчалась по
лесу, а я, чтобы не упустить ее из виду, со всех ног побежал за ней, и, хотя
погоня была долгой, настичь е" мне так и не удалось, поэтому, когда она
нырнула в темную пещеру на склоне каменистого холма, я без колебаний
устремился следом.
Пещера была огромная, и там было совершенно темно;
антилопы я не видел и преследовал ее по стуку копыт. Вскоре, однако,
наступила тишина, и, не понимая, куда могла деться антилопа, я начал
тщательно обыскивать пе.щеру. Внезапно кто-то схватил меня за правую руку, а
потом, вывернув ее назад, искросыпительно треснул меня по уху. Сила у
напавшего на меня разбойника была слоновья; я попытался вырваться, но он,
ухватив меня еще и за шею, поволок к выходу из пещеры, награждая по дороге
тяжеленными оплеухами. Когда пытка удушением и, оплеухами стала нестерпимой,
я вскричал: "Отпусти меня, я больше никогда не буду стрелять в твою
антилопу! Да отпусти же меня, ради бога, мне вовсе не нужна твоя дичь!" Но
разбойник молча тащил меня вперед, продолжая сурово карать. Иногда он
пребольно ущипывал меня, иногда пинал, а иногда бил по голове--эта пытка
усугублялась еще и тем, что я не видел во тьме своего мучителя. Путь до
выхода из пещеры показался мне бесконечным, и только в лесу, при свете дня,
сумел я разглядеть напавшего на меня разбойника--он был низкорослый и
чешуйчатый, по бокам-- плавники, будто у рыбы, а на спине--огромный горб. В
остальном он напоминал человека--две ноги, две руки, одна голова и два
глаза,--но сзади у него виднелся рыбий хвост, а глаза были огромные, раз в
шесть, наверно, больше, чем у человека, и ярко-красные, словно сырое мясо.
Вытащив меня из пещеры, он приказал мне пригнуться и обхватить ладонями
колени, а когда я повиновался, вскочил мне на спину, ткнул меня твердыми
пятками под ребра и повелел везти его, будто я лошадь. Делать нечего,
пришлось покориться -- тем более что ружье Чешуйник отобрал у меня еще в
пещере и теперь был вооружен. Вскоре мы(Выбрались из леса в поле с высокой
травой, и тут мои страдания удесятерились. Чешуйник заранее запасся прутьями
и, безжалостно стегая меня, радостно хохотал, а его слюни долбили мне голову
удлиненными от тягучести каплями; если же я пытался распрямиться, он злобно
хлестал меня прутьями, чтобы напомнить мне MOli лошажьи обязанности. Порой
он заставлял меня ржать, а когда ему казалось, что ржу я недостаточно громко
и похоже на лошадь, он щедро отвешивал мне полновесные оплеухи. Время от
.времени ему хотелось, чтобы я подбрасывал его, как настоящая лошадь, и мне
приходилось выполнять его капризы, ибо за неповиновение он просто выбил бы
из меня дух. Наконец мы прибыли к подземной норе; Чешуйник соскочил с меня,
связал мне за спиной руки w проворно спустился в нору; но вскоре снова вылез
из нее, волоча за собой длинную цепь. Обмотав tee цепью шею--не очень,
правда, туго, чтобы я смог дышать,--он привязал цепь к дереву и снова улез в
нору, ибо она служила ему жильем.
Мы "добрались до норы около двух часов пополудни, и, когда Чешуйник
скрылся, я стал оплакивать свою жизнь в оба глаза, но плакал осторожно и
негромко, чтобы Чешуйник, чего доброго, не услышал и не покарал бы меня
какой-нибудь особенно злодейской карой. Он вьглез из норы в пятом часу и,
подступив ко мне почти вплотную, пощупал мой живот, чтобы узнать, не
проголодался ли я. Обнаружив, что живот у меня плоский, словно доска, он
снова нырнул в нору и вернулся с ломтем сырого ямса; положив его на землю,
он приказал мне есть, а руки не развязал. Я встал на колени, согнулся и
начал жевать принесенный яме, не подымая его с земли, но отъел только
маленький кусочек, ибо сырая пища не очень-то радует нормального человека.
После еды Чешуйник отвязал меня, вскочил мне на спину и заставил бегать по
лесу. Вернулись мы к норе около семи часов вечера;
спрыгнув с меня, Чешуйник подкрепился ямсом, который он вынес для меня
днем, а уж остатки ямса доел после Чешуйника я. Потом, снова привязав меня
цепью к дереву, Чешуйник удовлетворенно зевнул и отправился спать.
А мне, разумеется, не удалось сомкнуть глаз до самого утра--я думал о
своей горестной судьбе, и время от времени меня душили рыдания, так что я
громко всхлипывал, оплакивая свою тяжкую долю. Утром Чешуйннк опять покормил
меня сырым ямсом и потом целый день ездил на мне по лесу, а вечером,
привязав меня, как и накануне, к дереву, снова дал мне сырого ямса и убрался
в нору.
Вам, терпеливые слушатели мои, приходит, наверно, в го-.лову, что я
почти не боролся за свою свободу, и вы, конечно, правы. Но дело осложнялось
тем, что Чешуйник отобрал у меня ружье и хранил его в норе, а мне даже
заглянуть туда ни разу не удалось: по возвращении из поездок меня всегда
ждала цепь. Я пытался прибегнуть к заклинаниям и неизменно убеждался, что
они бессильны; я призывал на помощь магию огеде, но Чешуйник оставался
бодрым ,и подвижным.
Время тянулось мучительно медленно, и только через два дня удалось мне
наконец осознать свою ошибку. Я полагался на магию, а у Господа нашего
помощи не просил, забыв, что он творец и хозяин всего сущего на земле. И
вот, когда настал третий день моей тяжкой неволи, я воззвал ,к Великому
Творцу.
-- Господь неба и земли,--с мольбою воскликнул я,--Владыка жизни и
Хранитель смерти, .сжалься надо мной! Избавь меня от моего мучителя, не
допусти, чтоб он съел меня и превратил мой череп в чашу для вина! Спаси от
лютой смерти и не посылай меня на небо, ибо мне многое надо завершигь.
здесь, на земле! Пусть служители Шанго служат Шанго-- в конце концов они
вознесут молитвы Тебе! Пусть ряженые поклоняются устроителю маскарада--в
конце концов она склонятся перед Тобой! Пусть курятся ритуальным дымом
жертвенники Ойи--в конце концов священная жертва будет принесена Тебе! Для
мусульман Ты--Анаби, для христиан-- Спаситель, приди же мне на помощь, о
Великий Властелин, ибо у меня не хватает сил для борьбы за освобождение из
неволи!
Так взмолился я и предал судьбу свою в руки Господа. А наутро, когда
Чешуйник вынес мне из норы сырого ямсЗу бог надоумил меня обратиться к нему
с коварным вопросом.
-- Не разгневайся, о хозяин,--сказал я,--и ответь мне, почему ты
никогда не жаришь яме перед трапезой?
Чешуйник недоуменно воззрился на меня с разинутым от изумления ртом и
ответил, что даже не слышал о жареном ямсе. Он поинтересовался, не умею ли я
по случайности жарить яме, w, услышав, что умею, повелел мне показать ему,
как это делается. Сняв с меня цепь, он впервые за три дня не взгромоздился
мне на спину, и я быстро собрал немного сухих веток1 для костра,
разжег огонь, зажарил несколько ломтиков ямса и дал отведать их Чешуйнику.
Они так ему понравились, что он едва не проглотил за трапезой собственный
язык, а поев, принялся с интересом расспрашивать меня о разных .разностях.
Отвечая на его вопросы, я как бы ненароком упомянул про ружье, и он
спросил меня, зачем оно мне нужно. Я сказал, что для удовольствия и утоления
жажды, ибо если, мол, засунуть ружейный ствол в рот и нажать на особый
крючочек, то из ствола польется удивительная вода, хлебнув которой можно
потом не пить семь дней подряд. Едва Чешуйник. услышал про удивительную
воду, он торопливо унырнул в нору, потом поспешно вылез из нее, волоча
ружье, сунул ствол в рот и попросил меня нажать на "крючочек". Я не
заставил. себя упрашивать, и Чешуйник разделил судьбу шакала-ротозея, про
которого рассказывается в древнем предании: "Как шакал к праотцам попал?
Разинул пасть, скорпион туда -- шасть, и отправился к праотцам шакал".
Только у Чешуйника еще и череп разнесло, так что праотцы его, наверно, даже
не узнали.
Радоваться мне, впрочем, было рано, ибо я решительно не знал, где
нахожусь. Однако и горевать попусту мне несвойственно, поэтому, отправив
Чешуйника к праотцам, я первым делом исследовал его пещеру, в которой были
собраны, как оказалось, несметные богатства--сеги, или коралловые бусы,
драгоценные кушаки, дорогие ткани вроде бархата и вытканных на севере
однотонных шелков, искусно изготовленные шапки и цельнОзолотые короны с
бисерными подвесками, дабы скрывать лицо короля от простых смертных во время
торжественных церемоний. А клубней ямса хранилось у Чешуй-здика несчитано, и
они весьма аппетитно похрустывали, когда я обжарил их на костре и наелся до
полнейшего удовольствия. Подкрепив трапезой силы, я собрал самые драгоценные
запа-сы из кладовой Чешуйника и отправился на розыски дороги к дому. Куда бы
я, однако, ни сворачивал, пальмовые заросли теснились вокруг все iryme, и
вскоре у .меня закружилась голова, ибо я начал бродить по лесу кругами,
окончательно и бесповоротно заплутавшись.
Превосходно зная, что главное в пути--не падать духом, я упорно
продолжал поиски дороги, и настойчивость моя была "вознаграждена: уловив
приглушенный расстоянием гул барабанов, я пошел туда, откуда он слышался, и
вскоре моему взгляду открылся город, где по всем признакам жили гомиды.
Приблизившись, я обнаружил, что горожане-гомиды точь-в-точь похожи на людей,
а их нарядная и дорогая одежда напоминает радужное оперенье райских птиц. В
тот день Наследный Принц устроил пышное празднество, и весь народ собрался
на Базарной площади; туда же доставили королевский трон, и король .милостиво
наблюдал за своими подданными, которые плясали вокруг Наследного Принца,
гарцевавшего в центре их круга на белом коне. Поначалу увлеченные плясками
горожане не замечали меня, но от внимательного взгляда короля мое появление
не укрылось, и он повелел кому-то из своих слуг доставить меня к его трону.
Когда я подошел и понял, что передо мною король, я распростерся на земле
ничком, посыпал голову пылью и возгласил подобающее случаю приветствие.
Выслушав меня, король приказал мне подняться и промолвил:
-- Многие племена гомидов ненавидят людей. Они пугают их днем и
преследуют, чтобы устрашить, по ночам; они с презрением глумятся над ними и
поносят их обычаи; однако я отношусь к сынам человеческим уважительно и
по-дружески, ибо мне давно уже известна их мудрая добродетель. Оставь же
возле моего трона свои походные принадлежности, чело век, и прими участие в
нашем празднестве.
Меня очень обрадовала столь милостивая встреча, и, присев неподалеку от
знатных зрителей, я прислушался к музыке барабанов. Музыка эта была, как
вскоре стало мне ясно, не слишком искусной, и я попросил у короля позволения
сыграть на одном из праздничных барабанов. Король подозвал предводителя
музыкантов и, когда тот передал мне свой ганган, повелел остальным
барабанщикам отдохнуть, чтобы я мог явить собравшимся .мое искусство.
А надобно сказать вам, дорогие друзья, что в детстве, еслд отец мой
отправлялся на охоту без меня, я сопровождал в 1гутешествиях нашего родича,
который был профессиональ
вым барабанщиком. Получив от предводителя барабан, я при-яялся выбивать
танцевальную дробь, и гомиды пустились в пляс, поглядывая на меня с
радостным уважением. А плясать местные гомиды умели превосходно--их пляски
напоминали вешние вспархивания легкокрылых бабочек. Все звонче, раскатистей
звучал мой барабан, и вскоре не выдержал сам король: он сошел с трона и тоже
пустился в пляс. Я самозабвенно расплескивал над Базарной площадью
барабанные трели, и они, словно певучие морские волны, захлестывали
неистовых плясунов. Празднество длилось до вечера, а когда гомидьг наконец
утомились, Король призвал меня в свой дворец и на славу угостил. После
трапезы он подарил мне просторный дом со слугами и прислужницами, наказав
мне жить в их городе на правах гомида по рождению; а когда я захочу повидать
родных, меня проводят особо выделенные для этого случая спутники, словно я
знатный гомид, решивший посетить отдаленные края--с тем чтобы вернуться
потом ко двору своего исконного властелина. Предложение короля показалось
мне чрезвычайно лестным, и я без возражений принял его милостивый дар.
Долго прожил я у полюбившихся мне гомидов, и привольно текла моя
бестревожная жизнь. Король относился ко мне с великой любовью, будто я его
единственный сын, и всякий день радовал меня новыми милоспями. Столь же
любовно относились ко мне и его подданные, поставившие себе за правило
исполнять любую мою просьбу. Я, разумеется, отвечал им искренней
благодарностью, стараясь по мере сил не только выполнять, но и предвосхищать
их желания; а если король ку- да-нибудь посылал меня, я летел, торопясь
угодить ему, $ словно на крыльях. В общем, не будет преувеличением ска-t
зать, что жили мы душа в душу, по-родственному любя друг друга, как дети
одной матери". Но даже среди родных братьев ; "еизменно выделяются особенно
дружные; и если у человека V несколько любимых жен, то одну из них он
обыкновенно У любит сильнее остальных. Так случилось и со мной: жил г; в
этом городе один гомид, с которым меня связывала особен- но задушевная
дружба; а у других горожан он всегда вызывал и глубочайшее уважение. И вот
однажды пришел ко мне мой i. Друг, огорченный свыше всякой меры, и печально
сказал:
"Я должен сообщить тебе, Акара-огун, совершенно невероят-f "ую, но
горестно достоверную новость -- жители города за- мышляют убить короля и уже
условились обо всем с его люби- мой женой. Они дали ей отравленный орех
колы, и если король съест по ее просьбе этот орех, то скоропостижно умрет.
Горо-
- жане давио вынашивают свой недостойный план, а вчера при- няля
окончательное решение совершить грех убийства, и мой долг повелевает мне
посвятить тебя в их преступные за-здыслы".
:. Напуганный и возмущенный, отправился я к королю, но,
выслушав меня, он наотрез отказался поверить в предательство любимой
жены. Я долго убеждал его, и наконец он согласился не есть, а тайно спрятать
орех, если жена предложит ему свой смертельный дар. На другое утро, когда
заверши-лась королевская трапеза, вероломная жена сказала своему супругу:
"Мне очень стыдно, однако вчера я забыла разделить с тобой угощение, о мой
друг и повелитель. Мне предложили его за ужином, а я, как ты знаешь, не могу
есть лакомства без тебя и вот завернула угощение в пальмовый лист, да сразу
же и позабыла о нем. Это орехи колы--мне дали две-штуки,--и, быть может,
хорошо, что они остались у меня до утра, ибо, если пожевать их сейчас, после
завтрака, они приятно убаюкают нас и нам приснятся сладчайшие сны. Давай-же,
любимый, воспользуемся вчерашним угощением -- возьми-у меня этот орех, а я
съем другой". Завершив свою учтивую,. но коварную речь, жена протянула
супругу отравленный opsx и положила себе в рот неотравленный; а король,
помня о моем предупреждении, украдкой спрятал ядовитое угощение в карман и
только сделал вид, что съел его.
Прошел день, и настал другой, однако с королем не случилось решительно
ничего плохого. День за днем пролетела неделя, а здоровье короля, казалось,
только окрепло, и он-выглядел, как гордый утес, о который бессильно
разбиваются волны катящихся в прошлое дней. Поэтому заговорщики опять
призвали на совет любимую королевскую жену и спросили у нее, в чем дело.
Рассказав им, как она попотчевала супруга отравленным орехом, предательница
добавила:
-- Будьте уверены, что я совершенно честна с вами, ибо. никогда не
видела добра от этого человека. Возможно, кто-нибудь из горожан и
рассказывает после встреч со мной на улицах об его королевских заботах, но
рассказы их лживы. Мой супруг, в безобразной жадности своей, даже гроша
ломаного не способен потратить на чужие нужды, хотя богатства его воистину
несметны. Лишь благодаря надежным плечам не сваливается с человека одежда --
и лишь заботами моей ма-тушки не иссушил еще меня лютый голод. Каждый день
хожу я через весь город к матушке, и мухи оглушительно жужжат вокруг меня, а
собаки провожают назойливым лаем. Гаже гиены, которая возвращается
подлизывать собственную отрыжку, ведет себя этот скупердяй--присмотритесь к
нему и вы без труда заметите его низкое притворство, ибо, убедив себя
посетить других королей, он прекрасно видит, как живут королевские жены, но,
вернувшись, лишь делает перед собой вид, что окружает меня, свою любимую
жену, достойными королевы заботами. Он лжив и жалок, этот презренный
притворщик, и смерть от руки подданных явится заслуженным возмездием для
него. Да, вы должны воздать ему по заслугам, тем более что избавиться от
него можно нынешней же ночью. Сделать это вам будет нетрудно, ибо, когда все
уснут, я от-
крою дворцовые ворота; найдите крепких смельчаков, вооружите их и
приведите во дворец; а окна в опочивальне короля будут заранее открыты, я
позабочусь об этом. Наберитесь Храбрости, и король сегодня же ночью примет
смерть.
Так убеждала заговорщиков вероломная жена--она реши-ла_убить супруга
из-за денег. Да будет с нами милость божья, друзья, чтобы нам не встретилась
на пути подобная женщина.
Мой дом располагался среди дворцовых строений, и, услышав о новом
заговоре горожан, я поспешно отправился к королю. Подкравшись с заднего
двора к опочивальне, где король обыкновенно проводил ночи с любимой женой, я
присел под окнами, чтобы увидеть, не откроются ли они. И вскоре их
действительно открыли--оконная рама едва не ударила меня по голове, .ибо
сидел я под самыми окнами. Вскоре жена короля вышла из дома, оставив его
незапертым, и торопливо з.э-шагала к дворцовым воротам, а я, как тошько она
скрылась, пробрался в королевскую опочивальню, разбудил короля и
настоятельно потянул его за руку к выходу из комнаты. Пробудившись, король,
конечно, сразу же узнал меня и хотел что-то сказать, но я знаком призвал его
к молчанию, вывел во двор и, когда мы добрались до моего дома, оставил его у
себя, а. сам вернулся в королевские покои и затворил окна опочивальни.
Вскоре жена короля возвратилась и ушла в свою комнату;
я внимательно прислушался и, едва оттуда донеслось сонное сопение,
бесшумно пробрался внутрь, открыл овна и выскользнул за дверь. Однако не
сразу ушел домой, а сначала, приняв необходимые меры предосторожности, чтобы
никто не заметил меня,- вышел на балкончик одного из дворцовых флигелей и
притаился за перилами. Не успел я спрятаться, как раздался шорох осторожных
шагов и четверо вооруженных людей скользнули, словно черные .тени, к покоям
короля, а я прокрался вслед за ними. Обнаружив растворенные окна, убийцы
ворвались в комнату предательницы и разрубили ее на куски, думая, что
убивают короля. При этом они восклицали так::
"Пепел пожара смешается с прахом поджигателя, злодея погубит
злодейство, а злые козни обернутся лютой казнью". Давнее присловье
воплотилось в живую жизнь, и предательницу погубило предательство, а
благородный король был спасен по божьему произволению от насильственной
смерти и вознесся в праведной славе своей над низкими помыслами подлых
преступников.
Однако самому-то ему все это казалось непонятным, ибо разъяснил я, что
произошло, лишь наутро Услышав о случившемся, король возгласил горячую хвалу
Господу, а меня осыпал словами искренней благодарности. Обрадованный его
спасением, я предложил ему разыскать припрятанный орех колы--предательский
дар вероломной жены,--и, когда орех был извлечен из тайного хранилища,
обнаружилось, что, пропитавшись протухшей за неделю отравой, он гнусно
воняет и выглядит, как нагноенное трупным ядом яйцо. Съев его, король уже
неделю гнил бы в земле со вздутым, словво испорченный клубень ямса, чревом.
Так Господь избавил короля от двух покушений на его жизнь; однако
злоумышленники уже готовили третье.
В окружающих город лесах рыскал с некоторых пор опаснейший
зверь--Одноглазый леопард. Он давно уже наводил ужас на горожан, ибо
подстерегал их даже возле жилищ, а поймавши, беспощадно сжирал и всякий раз
искусно ускользал от облав, хотя в них участвовали самые прославленные
охотники. Наконец горожане обратились к жрецам Ифы, попросив, чтоб те
призвали короля собрать все население города на Базарной .площади.
Оповещенные королевским глашатаем, горожане должны были выслушать .речь
Верховного Жреца, который сказал бы им от лица Духов-хранителей такие слова:
"Мир вам, гомиды; я .собрал вас, дабы решить сообща, как нам избыть
беду, пришедшую в наш город с появлением Одноглазого леопарда.
Духи-хранители открыли мне, что для спасения города мы должны принести
леопарду добровольную жертву--выбрать одного горожанина, причем горожанина
знатного, который взял бы на себя все наши грехи, и отправить его к
терзающему город зверю; однако мы не вправе посылать кого-нибудь на жертву
по принуждению, ибо она избавит город от бедствия, лишь будучи вполне
добровольной. Если же среди нас не отыщется самоотверженного спасителя-- а
Духи предрекали, что едва ли он отыщется,--мы должны будем, хочется нам того
,ил.и нет, послать на жертву короля, ибо в противном случае городу нашему
предстоит встретиться с семью безжалостными леопардами вместо одного, и
каждый из них, мвдогажды кровожадней сегодняшнего, будет увенчан к тому же
семьюдесятью семью громадными рогами. Вот что поручили мне передать вам
Духи-хранители".
Горожане замыслили преогромное предательство и прекрасно подготовились
к нему, но забыли при этом одно важнейшее обстоятельство: им не вспомнилось
в их злодействе, что на земле ничто не совершается без воли Господа. Слова
Верховного Жреца должны были обречь короля на верную смерть, ибо кто из
смертных согласится добровольно отдать ж.иэнь свою за себе подобных--тем
более что весь город участвовал в заговоре, и лишь я, да король с женой и
детьми, да один самый верный его слуга противостояли заговорщикам...
Верховный Жрец призвал короля выбрать глашатая для объявления о сборе
горожан на Базарной площади, и ...король, не ведавший о заговоре, дал
повеление Главному придворному глашатаю объявить сбор, и тот беспрекословно
выполнил королевскую волю. Когда все собрались, Верховный Жрец пр"-
изнес подготовленную заговорщиками речь, а потом спросил, кто желает
принести себя в жертву. Никто, конечно, не вызвался пойти на смерть --
горожане только молча переглядывались,--и король объявил, что, поскольку
добровольцев не нашлось, он готов отправиться к норе Одноглазого леопарда.
Горожане благодарно и радостно завопили: "Да здравствует король!", но в их
благодарных воплях мне ясно слышалось злонамеренное притворство.
Терпеливо дождавшись тишины, я поднялся со своего места и сказал так:
-- Нет, уважаемый и достославный король, ты не примешь эту страшную
смерть. Ибо я заменю тебя--и отправлюсь к леопарду незамедлительно!
Услышав мои слова, король разрыдался и начал отговаривать меня, однако
я уже все решил. Вежливо выслушав его, ибо мне не пристало перебивать
короля, я сказал: "Пусть гром гремит к хлещет дождь, пусть вечно длится
ночъ; пусть молния сожжет зарю, но я не отступлю!" Решение мое )было
твердым, и слова короля звучали для меня лишь как бессловесный шелест
листьев. Легче птицы двинулся я вперед, предложив го-мидам показать мне
жилье леопарда. Разгневались гомиды я неохотно отправились в лес, ибо я, по
их славам, взял на себя королевскую судьбу, даже не обсудив с ними своего
ps-шения.
Итак, приказав доставить мне мой кинжал и обоюдоострый меч, пустился я
в путь. Однако гомиды только презрительно потешались надо мною, ибо куда
более доблестные, как ям казалось, воины пали в схватках с Одноглазым
леопардом, а я, собираясь пожертвовать собой, еще и льстил себя безумной
надеждой одержать над ним победу.
Вскоре мы прибыли к норе--или, верней, не норе, а громадной пещере в
гигантском утесе. Пробравшись внутрь, япотуже затянул пояс на брюках, сжал в
левой руке кинжал, вытащил из ножен меч и произнес заклинание, запирающее
когти в подушечках лап у хищников кошачьих племен. Затем
я принялся разыскивать леопарда, но он уже почуял меня и кровожадно
устремился мне навстречу; когда мы сблизились, он взметнулся в смертельном
прыжке под потолок пещеры, однако когти выпустить ему не удалось, ибо таков
был приговор древнего заклинания. Должен сразу признаться, друзья, что вид
его устрашил меня; и все же я был полон решимости дорого продать свою жизнь,
а поэтому крепко сжимал в руках оружие. Славно коршун, увидевший цыпленка,
яалетел на меня леопард, но я стоял как скала, ибо заранее решил ослепить
его, и мой кинжал вошел ему точно в глаз. Исполнив свой замысел, я отскочил
в сторону, а лишившийся зрения зверь стал метаться вокруг, слепо разыскивая
меня, и, хотя яд, которым был смазан клинок, уже начал свое губительное
действие, я не сидел бы сейчас перед вами, если б
зверь настиг меня в ту секунду, и конец мой был бы воистину печален.
Немного переждав и убедившись, что леопард .слабеет, я бросился к нему и
схватил его за шею в надежде отогнуть ее кверху и опрокинуть зверя на спину,
чтобы вонзить меч: в его незащищенное брюхо, однако он отбросил меня, словно
пушинку, и, отлетев, я ударился .спиной о скалу. К счастью, леопард был
слеп, а определить по слуху, куда отбросил меня его яростный рывок, не
сумел. Лежал я, впрочем, недолго и, зная, что с каждой секундой зверь
слабеет все больше, собрал последние силы, вскочил и, на цыпочках
подкравшись к нему, полоснул его по шее мечом. Леопард, однако, еще не
утратил своего свирепого могущества--он обхватил меня лапами, и у нас
началась борьба не на жиань, а на смерть. Долго боролись мы, то сходясь в
неистовой схватке грудь с грудью, то швыряя друг друга на землю, но в конце
концов леопард бросился наутек, а я поволокся за ним по каменистой земле, и
руки мои все крепче сжимали его жилистую шею.
Не меньше пяти минут таскал меня леопард взад и вперед, стараясь
расшибить о стены, однако потом окончательно выдохся и тревожно замер, так
что его хриплое,прерывистое дыхание тяжким гулом наполнило темные просторы
пещеры. Я резко отогнул ему голову в сторану, а когда он рухнул на спину,
нанес ему в брюхо смертельный удар. Мой обоюдоострый меч рассек его почти
пополам, дымящиеся жаркой кровью внутренности вывалились наружу, и он
испустил дух. Так одолел я в единоборстве этого страшного монстра.
Одолеть-то я его одолел, сомневаться не приходилось; однако вытащить
труп из пещеры было до невозможности трудно; и вместе с тем я понимал, что,
если мне не удастся этого сделать, слава моя не будет явлена миру. Когда я
ухватил леопарда за ноги и что есть силы дернул, он, казалось, только
плотнее распластался на полу, ибо был неимоверно велик и тяжел. Поначалу мне
даже почудилось, что я взялся за невыполнимое дело; однако же у меня не было
сомнений, что его надобно выполнить любой ценой. Но прежде всего мне
требовался отдых; осторожно присев, я привалился спиной к скале и немного
передохнул. Потом встал, заткнул за пояс меч ,и с огромным напряжением сил
поволок труп к выходу. Выбравшись на свет, я медленно побрел по дороге и
около шести часов вечера вернулся в город; когда я появился, от громких
криков горожан едва не обрушились стены домов;
ошеломленные гомиды взирали на меня с ужасом и восхищением.
А король безутешно рыдал вплоть до моего возвращения" ибо не
сомневался, что я принял мученическую смерть. Да и остальные гомиды, даже
те, которые провожали меня к пещере, были уверены, что я уже съеден: они
немного подождали у входа и, вернувшись, оповестили горожан о моей гибели.
Можете представить себе, уважаемые слушатели, как возрадовался король,
увидев меня живым и невредимым. Его радость была воистину беспредельна, и с
той поры я стал настолько дорог ему, что о любом своем решении он прежде
всего оповещал меня, а всякое мое. слово приравнивалось в городе к
незыблемому закону. Однако, если молоденькая пальма перерастает лесных
гигантов, их ярость оборачивается "еистовой бурей, и моя судьба великолепно
подтверждает это мудрое присловье, друзья,--наши дружеские отношения с
королем до неистовства взбесили знатных горожан, и они всячески старались
нас поссорить. Они злобно чернили меня, они бессовестно лгали, они сочиняли
злобные небылицы обо мне и возводили на меня недостойную напраслину, однако
он равнодушно пропускал мимо ушей все их наветы.
Тут настало время сказать вам, друзья, что у короля была
собака--необыкновенная и удивительная собака с серебряными зубами и
золотистой шерстью, подаренная ему в день коронации Сокоти, Небесным
Кузнецом, и он так любил ее, что, если б кто-нибудь посмел обидеть его
любимицу, он, по его собственным словам, отдал бы обидчика на растерзание
подросткам, которые, как известно, способны измыслить самую изощренную
муку.
А я присматривал за королевской собакой, и она превосходно знала меня,
так что всякий раз, как я ее звал, она мигом прибегала ко мне из самой
дальней дали. И вдруг бесследно исчезла. Я отправился к королю, однако на
мой вопрос, не появлялась ли она в его покоях, он ответил, что не
появлялась. Мы стали искать ее вместе, обшарили весь дворец-- тщетно. Тогда
король повелел глашатаю созвать горожан на Базарную площадь, и вскоре
площадь заполнилась гомида-ми; в центре собрания, на троне, восседал кОроль,
а по правую руку от него, являя горожанам свою особую близость к нему, стоял
я. Когда все собрались, король заговорил и объявил собравшимся, что он очень
огорчен потерей собаки, подаренной ему в день коронации Небесным Кузнецом
Сокоти;
он сказал, что мы с ним долго искали ее, но отыскать не смогли, и
обратился к подданным с просьбой помочь нам в наших многотрудных поисках.
Едва король умолк, поднялся некий горожанин и сказал так:
-- Здравствуй и процветай, благородный король, да укрепится королевская
власть высоким благородством твоим и нашими молитвами! Да ниспошлет тебе
Господь долгую жизнь, да не попустит слечь в болезни и одарит победами над
внутренними недругами и внешними врагами твоими! Водяные лилии увенчивают
поверхность воды--да увенчается успехом всякое деяние твое! Полевые грызуны
не способны выбраться из силков охотника -- да одолеешь ты безмерной силой
своэй любое препятствие! Нет числа волнам морским, бескраен ми-
ровой океан, и не дано человеку увидеть край небес--да разрушит
завистников твоих черная зависть! Благодарю тебя, повелитель, властвующий
над нами волею Господа, Чье Слово--Закон, за обращение к народу своему в
беде твоей. Каждый гомид был бы счастлив помочь тебе, о властелин, а я хочу
лишь объявить перед собранием горожан, что собака твоя украдена--украдена
одним из приближенных к трону придворных. И я уверен, что ради
справедливости и успешных поисков прежде всего должен быть найден
придворный, пео-вым оповестивший короля о пропаже. Пусть исполнит он свой
долг и отыщет пропавшую собаку, ибо только тот, кто знает" когда она
пропала, может найти место, где она была до исчезновения, а значит, и
определить, куда она исчезла. Да продлится жизнь твоя бесконечно, о
достославный король!
Не успел первый гомид замолчать, как его поддержал второй, сказав, что
придворный, обнаруживший пропажу, должен быть допрошен с особым
пристрастием; а пропажу обнаружил я.
Третьим заговорил мой задушевный друг, который открыл мне в свое время,
что горожане .решили убить короля. Не таясь и без стыда говорил он--и
откровенным бесстыдством звучали его слова.
-- Приветствую вас, горожане,--сказал он,--приветствую и надеюсь, что
бог не заставит нас чересчур часто обсуждать столь печальные события. Мы
нередко повторяем присловьа:
"На закате завывает колдунья, на рассвете умирает ребенок--не ясно ли,
кто его погубил?" Ужели не ясно вам, горожане, что Акара-огун украл
королевскую собаку--дар Небесного Кузнеца Сокоти? Посмотрите на меня--я
ближайший друг Акары-огуна и не скрываю этого. Зачем мне лгать? Акара-огун
давно замышлял кражу и совершил ее два дня назад. Я отговаривал его, но не
добился успеха, ибо он закоренелый преступник. У меня нет сомнений в том,
что мы должны отплатить ему за его злодеяние сторицей, ибо он давний и
опасный злодей; что же до меня, то я проклинаю нашу дружбу -- отныне и
навеки,--дабы не заразиться от него злодейством.
Сказав так, мой друг повернулся ко мне и воскликнул:
-- Я вижу, ты не стыдишься смотреть мне в глаза -- и, значит,
бесстыдство воистину бывает беспредельным! Я заклинал тебя не
сплетничать--ты принимался мерзко злословить. Я умолял тебя не
завидовать---ты сгорал от неистовой зависти. Я предостерегал тебя от
воровства--ты нагло украл дар-Небесного Кузнеца. Явившись сюда как безродный
бродяга ты подольстился к нашему королю и начал изображать из себя .знатного
гомида. Разве не знаешь ты, что, чем выше вознесешься в неправедности своей,
тем ниже низвергнешься на глазах у людей? Разве не ведомо тебе, что длинна
тропа воровства, да расплата всегда близка? Ты явился в чужой город--сунулся
в воду, не ведая броду,--присвоил королевское-
имущество, прельстившись наглым воровским присловьем:
"Что твое, то мое, а что мое, тебе дела нет", и надеешься выбраться
сухим из воды, но сухим ты не останешься, ибо тебе предстоит потонуть в
собственной крови, когда король отдаст тебя на растерзание подросткам.
Дрожа от негодования и ужаса, выслушал я .слова своего бывшего друга, а
попытавшись ответить ему, лишь залился безмолвными слезами, ибо, хотя город
тот был большой и многолюдный, только друг мой--один во всем городе--знал
самые сокровенные помыслы мои, так что словам его поневоле приходилось
верить, однако любое из них таило в себе ядовитую клевету.
Наконец я все же справился с горькой обидой и, заговорив, сказал так:
-- Воистину перевелись на земле правдивые существа и не осталось под
светлыми небесами друзей, которым стоило бы доверять. Воистину верно звучит
речение: "Заведи себе сто друзей, дабы один из них пришел тебе на помощь в
беде-- но не удивляйся потом, что и он стал врагом"! Не ты ли, предатель,
делил со мной горести трудностей, радости праздности и трапезы в
празднества? Не тебя ли любил я превыше всех в этом городе? А .впрочем,
винить мне надо лишь себя самого. Я искал несчастий, и они обрушились на
меня; я шел навстречу измене, и Она не замедлила встретиться мне; я пригрел
на груди змею, и она подло ужалила меня в извечной злобе своей. Дружба с
предателем обернулась предательством, однако мотылек, воюющий со скалой,
поплатится и пыльцой на крыльях, и головой, а злодей сгинет от своего же
злодейства... и, прежде чем умереть, я отплачу тебе за все!
С этими словами выхватил я из-за пояса кинжал, и мой удар отправил
предателя к предкам; отплатив ему, я быстро разделался со старейшинами
гомидов, ибо ярость парализовала их и они не смогли противостоять моему
натиску,-- а пощадил я только короля.
Подростки следили за мной во все глаза, и, когда возмездие было
завершено, я приказал им предать трупы земле,. однако она затвердела, словно
каменная, ибо не желала принимать грешников; тогда я повелел подросткам
бросить убитых в море, но волны выкинули их на берег; а когда трупы
зашвырнули на деревья, те стряхнули их, как ядовитых гадов. И только цепи,
спущенные с небес, выдержали тяжесть мертвых злоумышленников,--так они и
висели между небом и землей, осыпаемые черной пылью суховеев, пока, исгнив,
не развеялись прахом.
Между тем все это не на .щутку разохотило подростков к убийству, и
только наступление ночи спасло меня от гибели, ибо темнота разогнала нас по
домам.
На другое утро я пробудился довольно поздно: солнце уже блистало в
небе, когда меня покинули сны. Встав с циновки, я накинул на плечи одеяло и
вышел во двор, чтобы взглянуть яа утренний мир, а оглядевшись, заметал толпу
подростков с дубинами, беспорядочной толпой шагавших к моему дому. Сначала я
не понял, куда они спешат, а когда понял, время было уже безнадежно упущено.
Не дав мне укрыться в доме, подростки сдернули с меня одеяло, связали мне
руки за спиной, а потом с гиканьем ворвались в мой дом, собрали все ценное,
что у меня было--и купленное на местном базаре, и полученное в подарок от
короля, и приобретенное за время скитаний,--связали в узлы, погрузили узлы
на головы детям и поволокли меня по улицам на Базарную площадь, безжалостно
стегая в пути кнутами, так что кожа моя вскоре вспухла множеством кровавых
рубцов.
На Базарной площади подростки приказали мне спрыгнуть в заранее вырытую
для меня яму и, когда я подчинился, повелели мне выпрямиться, закидали яму
землей и плотно утрамбовали, так что над поверхностью земли осталась у меня
только голова. Затем они выбрили мне голову мясницким ножом и обмазали ее
медом для привлечения мух -- за несколько секунд их слетелось великое
множество, и воздух наполнился оглушительным жужжанием. Потом вокруг меня
разбросали мои пожитки и разложили вкуснейшие яства, укрепили на вбитом
передо мной столбце издевательскую надпись: "Смотреть--смотри, а есть--не
моги"--и принялись всячески му-читъ. Поначалу я терпел молча, потом стал
умолять о пощаде--разумеется, тщетно,--потом залился слезами и плакал, пока
не выплакал все слезьг, но, как матерая ведьма рожает
ведьмочек, а когда устанет, все равно рожает, так и подростки, вместо
того чтобы проявить жалость ко мне, лишь удесятерили свое мучительство, хотя
их давно уже одолевала усталость. Наконец, однако, они выбились из последних
сил и разошлись по домам.
А я уже примирился с мыслью о смерти, ибо у меня не
было ни малейшей надежды спастись: я позабыл о том, что Господь все
видит, хотя порой долго медлит, прежде чем
явить свою волю. Меня закопали около одиннадцати утра, а к двум часам
дня надо мною собрались тучи, и в половине третьего хлынул проливной дождь.
Нечего, конечно, и говорить, что дождь как надо мною начался, так надо мной
и кончился, что дождевые капли едва не изрешетили мне голову в мелкое
решето, но вскоре это наказание обернулось милостью, ибо когда дождь
кончился и я смог оглядеться, то обнаружил, что почва вокруг меня намокла и
отмякла. Я попытался вылезти и, затратив много усилий, но немного времени,
вылез, быстро собрал самое ценное из моего разбросанного вокруг имущества,
наскоро перекусил подмоченными яствами, взвалил на плечи узел с имуществом и
был таков.
Быстро, впрочем, только рассказ рассказывается, а жизнь проживается
трудно и медленно: на самцом-то деле был я таков, что валился от усталости с
ног, и, добравшись до какой-то ямы, решил немного передохнуть. А яма
оказалась могильной" помойкой, куда горожане сбрасывали издохших животных,.
ибо ели только мясо убоины, а падалью никогда не питались. Не успел я
спрыгнуть в яму, как меня чуть не удушила адская вонь, и, куда бы я ни
ступал, под ногами у меня хрустели кости. Оглядевшись, я усмотрел неподалеку
цельного козла и решил посидеть на .нем для отдыха и восстановления сил,
однако издох он дня четыре назад, и его цельная твердость обернулась трупной
раздутостью, так что, едва я сел на него, он взорвался, будто бомба, и меня
облепили его смердящие внутренности.
Это новое злоключение показалось мне особенно горьким, и безудержные
слезы, словнЬ струи осеннего ливня, потекли по моим щекам. Даже смерть в то
мгновение обрадовала бы меня больше, чем столь тяжкая жизнь. Но Создатель
снова сжалился надо мной, и я увидел неподалеку прекраоней-щую женщину.
Приблизившись, она повелела мне следовать за ней, и, все еще всхлипывая, я
радостно повиновался ее повелению. Вскоре мы подошли к уютному и просторному
дому -- его обслуживали несколько молодых слуг и юных прислужниц, изящных,
как антилопы, а моя проводница была там полновластной хозяйкой. Она
приказала своим домочадцам вьгмыть меня в теплой ванне и натереть
благовонными мазями, а когда ее приказ был исполнен, дала мне бархатные
одежды и накормила тончайшими яствами. После еды я вознамерился пасть перед
ней ниц, ибо ощутил глубокую благодарность, однако хозяйка моя повелела мне
этого не делать и отвела меня в спальню, сказав, что я должен подкрепить
свои силы спокойным оном. Едва моя голова коснулась подушки, я мгновенно
уснул и проснулся лишь на другое утро, когда Хозяйка разбудила меня, чтобы
-предложить мне утреннюю трапезу .
Весь день Хозяйка столь великодушно ублажала меня,. что Лес Тысячи
Духов показался мне приятнейшим местом для путешествий, и, как пьяница,
выпив, забывает про тяготы жизни, так позабыл я свои прошлые невзгоды. А на
третий день Хозяйка заботилась обо мне еще нежней и великодушней, чем в
первые два.
Под вечер, однако, она стала жаловаться на головную боль, и, присев
рядом с ней, я прикоснулся ладонями к ее вискам, чтобы произнести
Целительное заклинание. Представьте же себе мой ужас, благороднейшие
слушатели, когда во время моей Заклинателыной речи Хозяйка умерла, а после
этого тотчас прозвенел звонок, двери широко распахнулись, ее домочадцы
стремительно вбежали к нам в комнату, сгрудились вокруг нас и умерли! Я,
конечно, тоже захотел умереть рядом с ними, но Смерть не откликнулась на мой
зов, и я тоскливо притих, горестно размышляя об этом очередном испытании.
Всю ночь не удавалось мне уснуть,--да и может ли живой человек спокойно
спать среди мертвецов, которые вселяют в его душу леденящий страх? Утром я
скорбно воззвал к моей матери с просьбой помочь мне в беде,-- и лишь немое
безмолвие было мне ответом. Я воззвал к матери второй раз и снова не получил
ответа, однако не отступился и, отчаянно моля о помощи, воскликнул так:
-- О .матушка! Любимая матушка! Почему не отвечаешь ты мне в этот час
великой скорби моей? Отчего не чувствую я твоей поддержки? Увы, даже смерть
кажется мне желанней твоего небрежения! Да, лучше уж умереть дома, чем
терпеть столь горькую жизнь на чужбине! Ужели не разжалобит тебя гибель моя
в этом чужом для меня лесу? Ужели считаешь ты справедливым, чтобы могилу мою
никогда не посетили наши родичи? Меня постоянно преследуют нескончаемые
бедствия и несчастья: я спасаюсь от смерти, только чтобы пойти на
жесточайшие муки; меня перестают мучить, только чтобы ввергнуть в бездну
презрения,-- воистину не длится, а кружится в бесовском кругу моя
беспросветная жизнь! О матушка, род-эдая матушка, истинная матушка, не
единожды спасавшая меня от бедствий, мудрейшая из мудрых и надежнейшая среди
самых надежных, непорочная на земле и достославная в небесах, явись ко мне в
этот страшный час! О бесценная матушка моя, разреши мне увидеть тебя, где бы
ты ни была!
Бдва я вскричал так, земля стремительно разверзлась, я предо мною
предстала моя мать; заметив слезы на моих глазах, она тоже расплакалась, а
потом нежно обняла меня и, утешая, сказала: "Почему ты взываешь ко мне столь
горестно, о мой сын? Скажи, о, скажи, сын, ибо я хочу знать, чем так
мучительно огорчила тебя твоя суровая жизнь! Я всегда понимала, что ты
живешь многотрудно, сын, ибо ты доблестен среди людей и славен в добродетели
своей на грешной земле, но теперь я могу открыть, что жизнь твоя будет
долгой, а богатства умножатся тысячекратно,--только не жалей сил для
исправления мира, дабы покинуть его улучшенным, когда завершится твой земной
путь. Что же до возвращения домой, которое, безусловно, предстоит тебе в
скором времени, то положись в этом на Господа нашего и помни, что тебя ждет
счастливая старость, ибо нет под небесами участи горше, чем доля
презираемого людьми старика, а ты, несомненно, добьешься всеобщего уважения.
Однако сейчас мое время на земле истекает, ,и надобно, чтоб ты рассказал,
какие беды заставили тебя воззвать ко мне, дабы я устранила их с твоего
пути, ибо мне хочется видеть тебя радостным и счастливым!"
Когда мать моя умолкла, я вытер слезы ;и сказал ей, что призвал ее,
страшась не выбраться из дома мертвецов, а потом поведал ей о несчастьях и
горестях, переполнивших чашу мое-то смиренного терпения. Выслушав меня, мать
подарила мне вкусный пирог и повелела идти за яею, не медля ни минуты.
Наскоро подкрепившись пирогом, я заметно приободрился и с охотою
выполнил ее повеление. Шли мы с ней недолго и вскоре подступили к входу в
туннель. Тут мать вынула из кармана камень--гладкий и твердый, но теплый и
белый, словно хлопковый пух,-- подала его мне и наказала швырнуть в туннель,
а потом идти за ним, куда бы он ни покатился, добавив при этом, что если я
точно исполню ее наказ, то попаду "а лесную поляну вдалеке от .помойной ямы
для дохлятины и сразу же увижу охотника, давно заплутавшегося в Лесу Тысячи
Духов. На прощание мать пообещала мне, что я встречу не слишком много
препятствий на пути к дому, и, едва она умолкла, земля расступилась,
поглотив ее, а я бросил ка" мень в туннель и отправился за ним следом.
Акара-огун и Ламорин
Мне пришлось пробираться по туннелю около часа, и, когда камень вывел
меня на поляну, я поднял его с земли и положил в охотничью сумку,--наученный
горьким опытом, я твердо решил: всегда держать и сумку и ружье под рукой.
Едва меня осветило солнце, навстречу мне бросился человек по имени Ламорин,
заблудившийся, как вскоре выяснилось, три года назад.
Заметив меня, он обрадовался до самого полного счастья, ибо жил в нашем
городе по соседству со мной и прекрасно помнил меня. Обменявшись
приветствиями, мы рассказали друг другу о своих приключениях, и рассказ
Ламорина был куда печальней моего, ибо заблудился он очень давно и .не видел
родного дома целых три года.
Мы вволю наговорились, а потом отправились в путь и вскоре подступили к
широкой реке. Едва мы вышли на берег, яам встретился великан с сумкой в
левой руке и совершенно голый. А в правой руке великан держал голову льва и
аппетитно обсасывал ее на ходу. Увидев нас, он отбросил львиную голову прочь
и устремился нам навстречу, а Ламорин испу" ганно крикнул мне, что надо
удирать. Я спросил, его почему, и он торопливо сказал, что великана зовут
Ийамба, или Бе-дун, взрастившийБезжалостную Погибель на ниве Беспощадного
Голода. И вот мы пустились наутек, а великан ринулся за нами в погоню.
Вскоре я потерял из виду Ламорина, да и шум погони стих у меня за спиной,
поэтому, прихватив ружье с охотничьей сумкой, я поспешно вскарабкался на
дерево, чтобы внимательно оглядеться и чутко прислушаться.
Немного погодя из пальмовой чащрбьг выбрался Ийамба, я, когда он
подошел ближе, я услышал раздраженные причитания, которые звучали так:
"Бедный я, несчастный и голодный великан, эти сочные личинки ухитрились
удрать, чем же мне заполнить пустоту в животе?" Причитая, он поднял голову и
вдруг увидел на дер.еве меня. Прожорливой радости его не было предела! Он
проворно протянул вверх свою длинную руку, сдернул меня с ветки, бросил в
сумку и отправился куда-то-по своим великаньим делам. Я не сопротивлялся, но
ружье мое было при мне. Надежно зарядив его, я обстоятельно прицелился, и
мои выстрел разнес великану голову. Так избавил я мир от великана по имени
Бедун и, когда он испустил дух, принялся звать Ламорина. Тот не замедлил,
прибежать и, увидев, что бездыханный Бедун распростерт, словно огромное
бревно, на земле, горячо поздравил меня с великой победой.
Ночевать мы отправились в дом, построенный неподалеку Ламорином,
однако, едва у нас приспел ужин, к нам явился рослый незнакомец и, сев без
приглашения за стол, мигом расправился со всей нашей едой. Мне сразу стало
ясно, что это гомад, а когда он беспардонно съел наш ужин, я схватил
разбитый горшок, заменявший нам плиту, и треснул пришельца по голове. Он
удрал с жалобными воплями за дверь, и шаги его вскоре заглохли в тихой
вечерней тьме.
Ночью никаких происшествий не случилось; а утром, когда м,ы решили
отправиться после завтрака на охоту и вышли из дома, обнаружилось, что
черепки горшка, который я нахлобучил на голову вчерашнему о:бжоре, тускло
поблескивают в нескольких шагах от крыльца на вершине дерева; немало
подивившись этому обстоятельству, мы разошлись в разные стороны на поиски
добычи.
Минут через десять я заметил огромное дерево с просторным дуплом у
земли и, осторожно заглянув туда, увидел, что там спит одноногий гомид; а
костыль его был прислонен к дереву. Подхватив костыль, я хотел спрятаться,
чтобы посмотреть, как гомид будет вести себя, когда проснется и заметит
пропажу; однако, едва я дотронулся до костыля, прозвучал громкий сигнал
тревоги, и гомид мгновенно проснулся. Проснулся-то он мгновенно, да я все же
успел отскочить с костылем в сторону и, стая на расстоянии нескольких шагов,
громко расхохотался, ибо беспомощность гомида показалась мне очень забавной.
Он долго упрашивал меня вернуть ему костыль, однако я ответил, что вьпголню
его просьбу только в обмен на какое-нибудь Охотчничье заклинание. Тогда
гомид сказал:
-- Я Арони Одноногий, и зло во мне столь же неисчерпаемо, сколь
безбрежно добро; когда-то я был очень самонадеян и восстал против Господа,
хотя мудрый король Соломон всячески предостерегал меня. Он оказался
прав--дерзость моя была наказана, и вот уже восемьсот лет живу я в обличье
одноногого гомида, однако измениться до сих пор не смог, и мне предстоит
принять муку от Смерти, чье жилище расположено в небесах, и лишь после этого
будет снято с меня наказание. Отдай же мне костыль, человек, ибо путь мой
далек и труден, а взамен ты получишь охотничий дар.
Я отдал Арони костыль из сочувствия к его нелегкой судьбе и получил в
подарок Магический охотничий порошок.
Им надо лишь присыпать следы, оставленные зверем, и тот поспешно
возвращается, чтобы принять смерть на своих посыпанных магическим порошком
следах. Порошок действует безотказно--я неоднократно проверял его,--но
теперь пользуюсь им очень редко, чтобы он не кончался у меня как можно
дольше.
Едва успел я расстаться с Арони, или, вернее, минут через пять после
нашего прощания, мне встретилось удивительней-шее существо не выше двух
футов ростом и с одним глазом точно в середине груди, но зато с двумя
головами и рогами--по одному рогу на каждую голову. Существо это вежливо
ответило на мое приветствие, хотя слов его мне разобрать не удалось, ибо
говорило оно сразу обоими ртами и отнюдь не в один голос. Тогда я спросил
его: "Откуда идешь ты, путник, и куда?", но существо, вместо того чтобы
ответить мне, воскликнуло: "А почему, собственно, тебя интересует моя
персона?"
Решив не кривить душою, я откровенно сказал: "Да разве можно не
заинтересоваться двухфутовым существом с двумя головами?"--и услышал такой
ответ: "Воистину нельзя, ибо у меня и правда две головы при двухфутовом
росте, а имя мое -- Курум6ете, живущий по ту сторону небес. Я один из
первозданных ангелов, нежно любимых Господом, но мне не нравились пути Его,
и я постоянно предавался беспутству на небесах. Сначала Господь прощал меня,
однако, заметив, что я неисправим, предал в руки Дьяволу для семилетнего
наказания, и ровно семь лет пришлось провести мне в Аду. По завершении
семилетнего срока я вернулся на небеса, но Господь, прозревая дальнейшее
беспутство мое, сурово сказал: "Так ты намерен и впредь строптивиться предо
Мною, жалкий муравей? Тебе забылись грозные слова: ...Не искушай Господа
бога твоего", беспутньгй комар? Поживи же с раздвоенной головой, лишившись
единства мыслей в себе, и узнай на собственном опыте, каково пришлось
гордецам из Вавилонской Башни, когда я покарал их за дерзость смешением
языков. К тому же я со-.шлю тебя в Лес Тысячи Духов, и ты будешь скитаться
там по диким чащобам, пока сын человеческий не посыплет обе головы твои
единой горстью первородной земли".
И с тех пор скитаюсь я по диким чащобам Леса Тысячи Духов, о
благородный охотник. Спаси же меня, посыпав мне головы землей, ибо я до
изнеможения устал от бесплодных скитаний". Сжалившись над падшим ангелом,
посыпал я обе головы его первородной землей, и он тотчас же превратился в
камень, который будет недвижимо лежать на лесной поляне до скончания века.
Эта и подобные ей встречи привели к тому, что гомиды повывелись в
окрестностях моего временного жилища, и я мог беспрепятственно заниматься
своими делами. Однажды, пробираясь по лесу, я встретил на диво прекрасную
женщину, мгновенно зажегшую во мне пяамя страстной любви. Я поприветствовал
ее и получил учтивый ответ, однако на мой вопрос, почему ей приходится
бродить здесь в одиночестве, она не ответила. Тогда я сделал ей предложение
стать моей женой и получил отказ. Я принялся уговаривать ее, я долго просил
и даже умолял--тщетно. Разгневавшись, я начал ей угрожать, я говорил, что
пристрелю ее, если она откажется выйти за мч-ня замуж, однако мои угрозы
только рассмешили ее. Доведенный до отчаяния, сорвал я с плеча ружье и
выстрелил в непреклонную обидчицу--ружье мое лишь едва слышно и скон-фуженно
кашлянуло, а заряд бессильно упал к .моим ногам. Женщина окинула меня долгим
взглядом и, зловеще помолчав, проговорила: "Знай, несчастный, что только
жалость моя спасла тебя сейчас от смерти". Вот уж чего в ней не было, на мой
взгляд, так это жалости, и я сказал, что мне безразлична моя судьба, ибо я
все равно умру, если потеряю ее, а она молча отвернулась и пошла своей
дорогой.
Однако любовь моя властно послала меня за ней следом-- я нагнал ее и,
обняв за талию, насильно остановил. Когда же она превратилась в дерево, я не
отпустил и дерево, ибо женщина эта привлекала меня больше жизни. Спустя
мгновение дерево стало антилопой с ярко мерцающими рожками -- я нежно
прильнул к ее грациозной шее, и, почувствовав, что ей не вырваться, антилопа
обернулась жарким огнем, но любовь моя полыхала жарче любого огня, и я
остался невредим. Многие обличья принимала лесная незнакомка--превращалась и
з огромную птицу, и в струящуюся воду, и в ядовитую змею, однако я не
выпускал ее из своих объятий, и наконец она снова обернулась прекрасной
женщиной, посмотрела на меня с нежной улыбкой и весело сказала: "Теперь я
вижу, что ты полюбил меня непритворно, бесстрашный охотник, и согласна стать
твоей женой".
Так сделались мы мужем и женой, а обвенчал нас Ламорин; я устроил
пышное празднество, и оно длилось много дней подряд, ибо, когда духева
выходит замуж за человека, жители неба и земли пируют и веселятся до упаду.
А Ламорин остался моим ближайшим другом -- нашу дружбу не осла.била
даже моя женитьба,--и вот однажды мы отправились вдвоем на охоту. Охота наша
была успешной и долгой, так что мы задержались в лесу до наступления ночи, а
охотничьих ламп в тот раз из дому не захватили, ибо собирались вернуться
засветло. Лампы, впрочем, были нам и не нужны, ибо полная луна светила в
небе едва ли не так же ярко, как полуденное солнце. Однако ушли мы от дома
довольно далеко, и на обратном пути, нежданно потеряв направление,
подступили к огромному утесу--он возвышался над лесными деревьями, как
деревья возвышаются над кустами. Утес был испещрен темными полукружьями
арок, за которыми угадывались просторные пещеры, и к каждой арке вела
гладкая, словно шоссе, тропа. Ламорин сказал, что хочет заночевать в одной
из пещер, и, как я ни уговаривал его поостеречься, он настоял на своем и
вскоре скрылся во тьме пещеры. А я залез на высокое дерево, устроился
поудобней и принялся наблюдать. Через некоторое время из пещеры,
облюбованной Ламорином, вынырнул устрашающего вида гигант с четырьмя
глазами, шестью руками и двумя острыми рогами на голове; а в руке он держал
тыквенную бутыль, наполненную до краев какой-то жидкостью, и запах ее--запах
свежей человеческой крови--устрашающе ударил мне в ноздри. А шестирукий
гигант подошел к дереву, на котором я сидел, отхлебнул из бутылки и
удовлетворенно сказал: "Благодарю вас, о боги, за человечину, посланную мне
прямо в пещеру, и да повторится это благодеяние ваше еще много раз1"
Больше я ничего с дерева не увидел и не услышал, а Ламорин так и не
появился наутро из пещеры. Да и на мой громкий зов он не отозвался, и тогда
я в ужасе спустился с дерева, еще раз позвал его, снова не получил ответа и
помчался, не разбирая дороги, домой, чтобы поведать обо всем жене, Ну а жена
моя, духева по рождению, сразу же поняла, в чем дело, и печально сказала:
"Другу твоему выпала горькая доля, ибо гигант, которого ты видел, зовется
Тембелеиуном а его старшего брата именуют Билиси, и живет он в Бездонном
болоте, где родилась моя мать. Тембелекун женился на моей младшей сестре, и
у них родился сын Хаос. Выросши, Хаос нанялся в прислужники к Дьяволу,
Властелину Преисподней, и я слышала, что он прославился там, как
превосходный работник, быстро получил повышение и начальствует сейчас над
истопниками, которые поддерживают огонь в Адских печ.ах. Единственное, чгго
не нравится мне у работников Адских печей, так это их черная, словно копоть,
кожа и дьявольская грубость, сравнимая лишь с грубостью обезьян. Короче
говоря, мне кажется, о любимый муж мой, что Ламорин попал в руки
Тембелекуну, ибо этот четырехглазый гигант не ест ничего, кроме человечьих
голов, и утоляет жажду лишь человечьей кровью,-- да, жалко, очень жалко
бедного Ламорина". Выслушав жену, я залился горючими слезами, и надрывные
рыданья мои громоподобно раскатились по всему лесу, а горькие стенанья,
словно прерывистый вой смертельно раненного льва, разогнали испуганных
зверей и птиц на многие мили,--однако Ламорин безвозвратно погиб, и ничто
уже не могло вернуть его к жизни.
С тех пор как мать вызволила меня из беды в яме для падали и я
повстречал Ламорина, мне на время забылся родной город, так что я даже
полюбил Ирунмале--Лес Тысячи Духов; а теперь, после гибели друга, меня опять
потянуло к родичам, и я начал подумывать о возвращении домой.
Вскоре случилось так, что, отправившись на охоту, я увидел в лесу едва
заметную тропу и решил идти по ней до конца, куда бы она ни вела. Около
двенадцати часов дня тропа вывела меня к маленькой хижине, которая
показалась мне знакомой, а когда я вошел в хижину и внимательно посмотрел на
ребенка, сидевшего у окна, то мигом узнал в нем своего двоюродного брата,
ибо его отец, а мой дядя был младшим братом моей матери. Несказанно
обрадовавшись, выскочил я из хижины и гюбежал навстречу дяде, который уже
заметил меня, ибо работал неподалеку на окровом поле, и спешил теперь домой.
Мы радостно обнялись, и дядя тотчас же принялся расспрашивать, где я
пропадал да что со мной приключилось, однако я попросил его повременить и
поспешно отправился за женой; а дядя сказал, что будет нас ждать.
Вот отправился я за женой и минут через десять увидел, что она сама
шагает мне навстречу. Я очень удивился, ибо, уходя на охоту, оставил ее дома
и теперь, вдруг встретившись с ней, обеспокоенно спросил: "Что ты здесь
делаешь, милая женушка? Надеюсь, дома у нас все в порядке?"--"О любимый муж
мой,--сказала мне жена,--единственный, желанный и горячо любимый супруг! Вот
уж не ждала, не гадала я, что нас поджидает столь скорая разлука. Мой взгляд
любовно провожал тебя, когда ты отправился на охоту, и я видела, как ты
подошел к маленькой хижине и встретил родичей. Духева из племени гомидов не
может жить с людьми, ибо помыслы ?;х исполнены зла. Так возьми же эту
скатерть--мой прощальный дар,-- и всякий раз, когда ты проголодаешься, она
накормит тебя. О родной супруг мой, наша любовь была велика, и мне думалось,
что нам суждено прожить вместе всю жизнь... однако я горько ошиблась. Не
забывай же меня, любимый, до топ поры, как пропоет петух на рассвете твоего
последнего дня,--родичи непременно возвращаются к родичам, а потому прощай,
и да сопутствует тебе счастье, любимый!"
Едва жена произнесла свои прощальные слова, из лесных зарослей вдруг
вышел могучий гомид, взял ее за руку и сказал: "Пора возвращаться домой,
сестра, в Бездонное болото, где живет вся наша родня". Больше я никогда не
видел свою прекрасную духеву-жену, однако у меня остался ее подарок--
скатерть, которая всегда готова накормить, если я того пожелаю, и меня, и
родичей, и гостей моих отборнейшими яствами.
После ухода жены, грустный и одинокий, вернулся я в наше осиротевшее
жилище, собрал свое имущество, накопленное за время скитаний, и перенес его
к дяде, а уж оттуда, немного отдохнув, перебрался домой. Так завершилось мое
второе путешествие в Лес Тысячи Духов--поистине самый страшный лес на земле.
Обосновавшись дома, я спрятал ружье и твердо решил больше никогда не
охотиться; да и любые другие рискованные предприятия долго, очень долго
вызывали у меня отвращение -- тем более что мне и не нужно было теперь
охотиться или пускаться в опасные походы, чтобы снискать себе хлеб насущный,
бо, распродав свои трофеи, я стал самым богатым человеком в королевстве:
даже король был беднее меня. На этом завершается, как я уже сказал, моя
вторая история, а поскольку и ночь не за горами, давайте-ка распрощаемся,
друзья, чтобы встретиться завтра -- если вы пожелаете услышать о моих
дальнейших приключениях.
Так закончил свое второе повествование мой гость и, подкрепившись
легким ужином, пожал всем слушателям руки, пожелал им спокойной ночи и
удалился. Я опять вышел проводить его, а когда настала пора прощаться и нам,
мы обменялись дружеским рукопожатием, решив непременно встретиться
завтра--"с божьей помощью", как правильно добавил мой гость.
Поход в Лангбодо
Тем временем известие о пожилом путешественнике, который рассказывает у
меня в доме удивительные истории, облетело весь город, и не успел еще
пропеть петух на рассвете
следующего дня, а ко мне уже собрались все до единого взрослые
горожане, не говоря о детях,-- они наводнили мой дом, словно крылатая волна
саранчи. Заметив, что комнаты мои не вместят больше ни одного человека, я
принялся расстилать вокруг дома циновки, а когда они у меня кончились,
обошел соседей, и те отдали мне на время свои. Я одолжил около ста
пятидесяти циновок, однако их все равно не хватило, и люди, в жадной жажде
рассказов, залезли на крышу моего дома, пристроились в ветвях окрестных
деревьев и расселись между кустами, так что их галдящие толпы напоминали
стаи беспокойно щебечущих птиц.
Вскоре явился и сам путешественник; оглядев будущих
слушателей своих, он воскликнул: "Сегодня я пришел к вам с новым
рассказом, друзья, поэтому перестройте свое благосклонное внимание, и да
поможет нам бог с пользой провести время". Мы умолкли, и рассказчик начал
свою новую повесть.
-- Воистину неисчислимы волны морские (так приступил он к рассказу) и
бесчисленны деяния Господа. Когда я увидел
столь громадное собрание, меня охватил страх; однако, поразмыслив, я
успокоился, ибо сначала мне показалось, что, когда вы все умрете, в
окрестных лесах не хватит деревьев на гробы; а успокоила меня мысль, что
далеко не каждый из вас умрет в своем городе и на собственной кровати.
Слушателей разгневало такое вступление, и они закричали, перебивая друг
друга: "Меня ждет мирная старость и покойная смерть!.. Я умру в своем доме,
а не на дороге, как
безродный бродяга!.. Меня проводят к праотцам родичи из моего
собственного дома!.." Однако рассказчик поднял руку, призывая нас к
молчанию, и сказал так:
-- Слова истины язвят людей, словно ядовитые шипы, а провозвестника ее
мир почитает лютым врагом своим... Мне хочется задать вам четыре вопроса,
уважаемые слушатели;
и если вы сумеете ответить на них, я признаю свою вину перед вами, а
если не сумеете, вам придется признать, что слова мои верны. Слушайте же
внимательно четыре вопроса, которые рассудят нас. Во-первых, я хочу, чтобы
кто-нибудь из вас встал и точно сказал мне, когда пробьет его смертный час--
на рассвете или под вечер, сегодня или завтра, через неделю или на будущий
год, лет через десять или в следующем столе тии, зимой, весной, летом или же
осенью; во-вторых, я потребую, чтобы человек этот заранее определил, как он
умрет -- от болезни или придавленный упавшим деревом, отравившись или
утонув, убитый врагом своим или съеденный зверем лес" ным, лежа на кровати
или сидя за столом среди пирующих, на бегу или между неспешными житейскими
делами, или, быть может, во время войны на сторожевом посту; в-третьих, ему
придется предсказать, где он умрет -- на глазах у детей в собственной
постели или на празднестве в гостях, на чуж.бине или дома, в поле под кустом
или на дереве лесном или же па пути к чужедальним землям, где-нибудь среди
дремучих чащоб, засушливых пустынь или гиблых трясин; и, в-четвертых, пусть
он расскажет мне, подробно и по порядку, какие события совершатся в жизни
его, начиная с этой секунды и до последнего мгновения перед смертью. Пусть
не забудет он упомянуть, на чем предстоит споткнуться ему и чем выпадет
прославиться, когда постигнет его тяжкая утрата или посетит нечаянная
радость и какими они будут, из-за чего придется ему вступить в бой с врагом
или бывшим другом своим, когда и сколько раз он женится, какие родятся у
него дети и почему уйдут они к праотцам,--словом, пусть он поведает нам, шаг
за шагом и день за днем, с чем столкнет его судьба на жизненном пути вплоть
до смерти. Нельзя забывать, друзья, что всякая ящерица прижимает живот к
земле, однако никто не знает, у какой из них он усох или заболел. Помните,
что мы верим только тем, кого любим, и не верим даже тем, кто выводит нас в
люди.
Рассказчик умолк; однако никто из нас не встал, чтобы ответить ему, ибо
человеку не дано знать, где, как и когда он умрет; да и о событиях, которые
предстоят ему в жизни, он может лишь гадать. Правильно истолковав наше
безмолвие, мудрый путешественник сказал: "Я вижу, вы поняли, что человек
.может только предполагать, как повернется его жизнь, а располагать ею по
своему усмотрению ему не дано". Слова эти показались нам очень верными, и,
перестроившись на новый лад, мы в один голос вскричали: "Ты прав,
путешественник, продолжай же свой мудрый рассказ!"
И рассказчик поведал нам новую историю.
-- О друзья мои (сказал он), я видел моря и бывал на берегах океана,
спускался в бездонные ущелья и всходил на заоблачные горы, поэтому
высочайшие вершины и величайшие-бездны, бескрайние просторы и вечнобегущие
волны давно уже-не внушают мне страха. Многому, очень многому был я
свидетелем в этом мире. Вчера я поведал вам, что немало бедствий выпало мне
на долю в Лесу Тысячи Духов и что я зарекся ходить на охоту и пускаться в
опасные предприятия. А теперь мне придется открыть вам, друзья, что обещаний
своих я не-выполнил и вскоре предпринял еще одно путешествие--опаснейшее и
воистину гибельное путешествие, друзья!
Однажды случилось так, что проснулся я очень поздно, ибо, во-первых,
мне теперь не надо было рано вставать, поскольку я сделался богачом и не
заботился о пропитании, а во-вторых,-долго не мог уснуть накануне,
одолеваемый назойливыми раздумьями. После возвращения моего из Леса Тысячи
Духов женщины быстро заметили, что я редкостно богат, и начали стекаться ко
мне со всех концов города сотнями и тысячами,. а я без колебаний брал их
всех в жены, ибо они говорили, что им нет ни малейшего дела до моего
характера. "Нас привлекает твое богатство,--хором твердили они,--поэтому
веди себя как хочешь. Даже если ты будешь ежедневно хлестать нас ремнем от
охотничьей сумки, мы все равно пойдем к тебе-в жены!"
Вскоре, однако, отвращенные моими охотничьими привычками и буйным
нравом, который укоренился во мне из-за частых встреч с гомидами и дикими
зверями Леса Тысячи Духов, жены начали потихоньку уходить от меня, и к тому
утру, когда? я поздно встал после бессонной ночи, их у меня осталось всего
девять. Поднявшись, я начал какой-то маловажный разговор с одной из них, не
ведая, что судьба моя уже круто переменилась. А случилось вот что.
На пороге моей спальни внезапно вырос королевский гонец и объявил мне,
что король призывает меня к себе. Слегка удивленный столь официальным
вызовом, надел я сорок сороков? парадных одежд, накинул дандого, водрузил на
голову мягкую шляпу и отправился во дворец.
Едва король увидел меня, он с удовлетворением восклик" нул: "А вот,
кажется, и Акара-огун!" Я учтиво склонился перед. ним и сказал: "Ты прав,
господин мой, это действительно я, Да продлит Создатель жизнь твою на долгие
годы".
"Так это и правда ты, Акара-огун?"--радостно вопросил король, и мне
пришлось ответить ему второй раз: "Да, повелитель, это действительно я, хотя
мне воистину непонятно, как ты сумел заметить меня с высоты славы своей".
"Стало быть, ты пришел, Акара-огун",--в третий раз про молвил король, и
я снова подтвердил его правоту, сказав так;
"Да, великий король, я воистину тот самый человек, чье имя соизволил ты
произнести трижды,--Акара-огун, Многоликий Маг, победивший добродейственной
магией своей бессчетноеколичество могучих чародеев, развеявший по ветру
лиходейскую волшбу несметного множества великих ведьм и отправивший на тот
свет многих колдунов, когда они тщились принести меня в жертву идолам
своим".
Король весело рассмеялся и ласково сказал: "Так садись же по правую
руку от .меня, достославный Акара-огун!"
Когда я сел рядом с троном, король снова обратился ко мне, говоря:
"Акара-огун, друг мой, у меня есть поручение к тебе -- необыкновенно важное
и почетное поручение,-- однако, прежде чем открыть, в чем оно заключается, я
должен спросить у тебя, пожелаешь ли ты выполнить его для меня".
Едва не перебив короля, ибо мне стал ясен мой ответ гораздо раньше, чем
он умолк, я все же дослушал его, чтобы не нарушать дворцового этикета, а
потом сказал: "Напрасно задал ты мне этот вопрос, повелитель. Вершины
деревьев покорно склоняются по ветру; рабы беспрекословно выполняют приказы
хозяина; что бы ни поручил ты мне и куда б ни послал,
я с радостью выполню твое повеление".
Надобно признать, что эта клятва вслепую была очень опрометчивой, ибо я
добровольно забрался в королевскую ловушку, и король тотчас же сказал:
"Ты, наверно, знаешь, любезный друг мой, что нет иа земле ничего более
важного, чем благоденствие народа. И тебе должно быть ведомо, что нет в мире
ничего более достойного, чем бескорыстное служение своей стране. Золото,
серебро и драгоценные камни--да любое богатство!--ничтожный пустяк по
сравнению с уверенностью, что ты принес пользу своему отечеству или народу.
Так вот, Акара-огун, я хочу, чтобы тебе удалось ощутить эту
уверенность--именно поэтому ты и призван сегодня во дворец". Недолго, но
многозначительно помолчав, король так закончил свою речь:
"Мой отец неоднократно рассказывал мне перед смертью, что существует на
свете город, к которому ведет та же дорога, что и в Лес Тысячи Духов. Это
город Горний Лангбодо. Отец говорил, что тамошний король одаривает
навестивших его охотников удивительной вещицей. Он не открыл мне название
вещицы, но часто повторял, что она помогает королям добиться такого
благоденствия и процветания для своей страны, что слава ее становится
поистине всемирной. И вот получается, любезный Акара-огун, что именно к
тебе, дважды посетившему Лес Тысячи Духов, могу я обратиться с просьбой
гнавестить короля Лангбодо и принести мне вещицу, о которой говорил мой
отец. Я думаю, что никто лучше тебя не справится .с этим трудным, но
чрезвычайно почетным поручением".
Должен признаться, друзья, что просьба короля ввергла меня в
глубочайшее уныние. Множество рассказов слыхивал я о Горнем Лангбодо, однако
ни разу не встречал человека, вернувшегося из путешествия в этот город.
Чтобы добраться до него, надобно пересечь из конца в конец Лес Тысячи Духов,
и это лишь малая часть пути. Город Ланлбодо недаром называется Горний, и
едва ли можно сказать,- что расположен он на земле, ибо жители его слышат, и
слышат весьма отчетливо, пение петухов, возвещающих зарю обитателям небес.
До безумия не хотелось мне пускаться в столь опасное путешествие, однако
клятва есть клятва, и у меня не было путей к отступлению.
-- Повелитель,--отвечал я,--ты, несомненно, отец мудрости, и теперь мне
понятно, почему древние говорили: "У старого и юного равные головы, но у
старого в голове золото, а у юного--олово". Прими мое почтение, достославный
король. Я часто похвалялся глубоким знанием жизни, но по глубине мудрости
мне не сравниться с тобою, о мудрейший из мудрых! С удивительной
дальнозоркостью вырвал ты у меня обещание выполнять твою просьбу, и теперь,
хочу я того или нет, мне придется ее выполнить... А впрочем, я выполнил бы
ее и без всяких обещаний, ибо с давних пор почитаю священным долгом своим
бескорыстно служить родной стране. Однако и у меня есть просьба к тебе, о
великий король,--даже не одна просьба, а две. Я хочу, чтобы ты разослал
глашатаев по всем деревням и селениям наших земель с призывом к
прославленным охотникам явиться во дворец,-- это первая моя просьба. А кроме
того, мне хочется, чтобы ты разрешил тем из них, кто пожелает, отправиться
вместе со мною, ибо негоже человеку пускаться в столь опасное путешествие
одному. Как только ты выполнишь эти скромные пожелания, я немедленно
отправлюсь в поход.
Мои слова очень обрадовали короля; он тотчас же повелел дворцовым
глашатаям обойти самые отдаленные уголки королевства, и дня через три
знаменитые охотники явились во дворец. Однако среди них не оказалось моего
друга Кэко, а я полагал, что мне без него не обойтись, ибо могучим и
надежным спутником был бы он в трудном походе.
Тут настало время рассказать вам, друзья, историю Кэко. Он родился от
женщичы-эгбере и мужчины-девилда. К несчастью, Кэко появился на свет с
человеческой кожей, и ро-дители-гомиды, не пожелав заботиться о таком
ребенке, бродили его в яму у дерева эко. Вскоре возле эко остановился на
отдых охотник из нашего города; он услышал жалобный плач, заглянул в яму,
увидел брошенного младенца, принес его домой и взрастил, как собственного
сына. Он же и дал ему имя--Кэко, что значит "найденный возле дерева
эко".Будучи детьми, мы часто играли вместе, и с тех пор я знаю Кэко лучше
всех знакомых его. В двенадцатилетнем возрасте прирезал он самым обычным
ножом громадного леопарда, однако никому не рассказал о своем удивителыном
подвиге. Когда туша леопарда истлела, Кэко выломил из его скелета берцовую
кость и был прозван за это Кэко-с-костяной-дубиной. Вскоре
после смерти моего отца скончался и воспитатель Кэко, а когда я
отправился первый раз в Лес Тысячи Духов, Кэко решил поохотиться на диких
зверей в Глухоманном лесу. Дремуч и страшен Глухоманный лес, а тамошние
звери превосходят свн" репостью даже хищников из Леса Тысячи Духов; однако
Глу" хоманные духи далеко не так опасны, как гомиды.
Между тем знакомые охотники, собравшиеся к королю, сказали мне, что
Кэко еще не возвратился с охоты, и я задумал разыскать его. Покинув город
около двух часов пополудни, я не добрался в тот же день до Глухоманного леса
и заночевал у придорожных кустов, а на другое утро, часов, наверно, в
одиннадцать, мне встретился на опушке Кэко--живой, веселый и по-прежнему
дружелюбный. Да, это был, несомненно, он, однако я с трудом узнал его в
одежде из пальмовых листьев,-- и, как вскоре выяснилось, мне выпало явиться
к празднику, ибо Кэко устраивал в тот вечер свадебное пиршество по поводу
женитыбы на Глухоманной духеве. Увидев меня, Кэко проворно спрыгнул с
дерева, подбежал ко мне, и мы сердечно обнялись. После первых радостных
восклицаний Кэко вкратце поведал мне о своих приключениях и сказал, что
слышал удивительные рассказы про мои похождения в Лесу Тысячи Духов; однако
я потребовал, чтобы он подробно описал собственные подвиги, молва о которых
проникла в самые отдаленные земли нашего королевства. Много поразительных
историй рассказал мне Кэко, и, если б я попытался пересказать их вам,
друзья, мы сидели 6bi у нашего любезного хозяина до будущего года. Как
только Кэко завершил свое повествование, принялся за рассказы я, а когда
закончились и они, .мы снова крепко обнялись, и радость наша была воистину
безгранична, ибо мы, два суровых и отважных охотника, нежно любили друг
Друга.
Однако я, конечно, не забыл о своем намерении и вскоре сказал так:
"Кэко, друг моих детских игр и будущих свершений зрелости, разреши мне
обратиться к тебе словами древнего присловья!" Кэко окинул меня пытливым
взглядом и, убедившись, что я хочу начать серьезный разговор, учтиво
ответил: "Я весь внимание, любезный Акара-огун, ибо присловья древности
помогают нам глубже осознать новейшую жизнь". Получив этот мудрый ответ, я
сказал: "Тебе, надеюсь, известно, Кэко, что, пока человек не убил последнюю
вошь, у него-под ногтями еще появится засохшая кровь?" -- "Известно,
Акара-огун",-- откликнулся Кэко, и, продолжая беседу, я опять вопросил его,
сказав: "Думаю, ты согласен, что, пока мы не одолели все жизненные
трудности, нам рано думать об отды" хе? У нас есть множество целей, которые
еще не достигнуты,. многие подвиги ждут, когда мы их совершим, и немало
героических деяний еще потребуется от нас в будущем, чтобы вели" чие нашей
страны по достоинству оценили все земные народы. Не было бы радости, да
трудности помогли--не было бы важяой причины, мы не встретились бы сегодня с
тобой. А причина нашей встречи кроется в том, что дружина охотников, многие
из которых далеко не так искусны, как ты или я, отправляется через несколько
дней в Горний Лангбодо; охотники решили преодолеть опаснейшие трудности,
которые неминуемо встретятся им на пути, чтобы наша страна достигла высшего
расцвета, и, когда я взвесил в уме наши силы, мне стало ясно, что твое место
-- среди нас, о могучий Кэко-с-костяной-дубиной. Если же мы откажемся от
этого похода, то великий позор падет на наши головы, ибо выявится, что нас
волнуют лишь собственные дела, а до нашей страны нам нет никакого дела.
Только слабые себялюбцы не заботятся о благе страны, ибо, сколько бы морей
ни избороздил корабль, он всегда возвращается к родным берегам, и, сколь бы
ни прославились мы на охоте, жить нам придется дома, а благоденствие нашего
дома неразрывно связано с процветанием страны. Надеюсь, друг мой, что слова
эти не покажутся тебе пустыми и ты серьезно обдумаешь мое предложение".
Краткость--сестра мудрости, дорогие слушатели, и, чтобы не быть
многословным, скажу вам сразу же, что Кэко немедленно собрал свое имущество
и отправился со мною е путь.
А по обычаям духов Глухоманного леса, будущие супруги должны прожить
вместе семь лет, и только потом разрешается им отпраздновать свадьбу. За
семь лет они обзаводятся детьми и неспешно привыкают друг к другу, а после
этого, если им удалось наладить согласную жизнь, у них совершается Истинная,
как говорят в Глухоманном лесу, Свадьба. Если же согласная жизнь им не
удается, они мирно расходятся, и мужчина ищет новую жену, а женщина готовит
себя для служения другому мужчине. Именно к Истинной Свадьбе и вырядился
Кэко, когда я повстречал его на лесной опушке в одежде из пальмовых листьев,
ибо он прожил со своею ду-хевой .ровно семь лет. И меня очень удивило, что,
собираясь уходить, он даже не оповестил об этом жену, хотя бы пока еще и не
совсем истинную,--такой поступок показался мне странным и недостойным
великого охотника.
А когда жена Кэко все же узнала, что он уходит, она бросилась за нами
вдогонку и, настигши нас, опустилась перед мужем на колени, прильнула к его
ногам и воскликнула:
-- Что случилось, о супруг мой? Чем прогневила я тебя? Каким отпугнула
оскорблением? Из-за чего решил ты уйти, безжалостно бросив меня? Разве
изменила я тебе? Разве любовь моя остыла? Разве слышал ты хоть раз, что я
недостойно веду себя на людях? Разве отвечала я тебе когда-нибудь грубо?
Транжирила твое достояние? Раздражала тебя? Объясни мне, в чем тьг видишь
мою вину! Разве плохо заботилась я о тебе? Или плохо служила гостям твоим?
Или была нерадивой хозяйкой? Тщеславилась или гордилась- перед тобой? Не
помогала тебе в работе? Скажи, о, скажи мне, на что ты разгневался, мой
любимый супруг, защитник и повелитель!
Кэко не оставил ее вопросы без ответа и, объясняя ей, в чем дело,
сказал так: "Воистину, если жена умеет уберечься от всех тех оплошностей, о
которых ты сейчас говорила, она не может разгневать мужа; а тебе, должен
признаться, всегда удавалось уберечься от них; больше того, ты неповинна
даже в опозданиях с обедами, чем грешат почти все жены на земле. Однако
любому деянию предопределено свое время, и, когда суждено грянуть грому, он
осязательно грянет. В сумерках задремывают на деревьях листья, во тьме
ночной хищники отправляются за добычей, а в назначенный час, или когда мне
нужно, я ухожу, и никто не может удержать меня. Поэтому иди своею дорогой,
женщина, а я пойду своей. Если ты встретишь достойного мужчину, становись
его женой, ибо на меня тебе рассчитывать не приходится--я был здесь
временным гостем, и теперь мне пора послужить своей стране,--прощай,
женщина, и да сопутствует тебе в жизни удача!"
Выслушав слова Кэко, его жена разрыдалась и опять обратилась к нему с
мольбой остаться, однако он сунул меч в ножны, взвалил на плечо дубину и
торопливо зашагал по дороге, словно чиновник, опаздывающий на службу. Жена
поняла, чго ей не удержать его, и надрывно вскричала:.
-- Так вот, значит, чем отплачиваешь ты мне за доверчивость? Когда тебя
охватила страсть, а меня даже не интересовало, есть ты на свете или нет, и я
равнодушно отвергала тебя, ты улещивал меня медоточивыми речами, пока я , не
поверила, что нет мужчины лучше тебя. Я столь безоглядно доверилась тебе,
что любовь моя, подобно хмелю, (Вскружила мне голову и завладела мною,
словно неизлечимая болезнь. Меня тошнило от еды, когда ты был далеко, и
мутило от воды, если я не видела тебя вблизи; мне бывало мучительно трудно
расстаться с тобой, а расставшись и услышав потом твой голос, я бежала туда,
откуда он доносился, и бродила рядом, покорно дожидаясь твоего внимания. Мои
родители умерли, у меня нет ни сестер, ни братьев, а ты, зная, что заменил в
сердце моем всех родичей, зная, что я не могу и шагу ступить без тебя,
собираешься уйти, бросив меня на посмешище всем тварям .лесньгм, которые
будут с издевкою говорить мне:
"Твоя уверенность была воистину непомерна. А что ты скажешь теперь?"
Нет, Кэко, я не отпущу тебя...--с этими словами она обняла его колени.--Убей
меня, и только тогда ты станешь свободным, да покарает тебя Создатель за
горькие муки мои и безвременную смерть!
Наша задержка затягивалась, ибо неистовая женщина явно решила не
отпускать Кэко, и он рассвирепел до .полного безрассудства. Лицо его
исказилось, он выхватил из ножен меч и прорычал: "Теперь-то я понимаю,
сестра подлой смерти и мать злобного колдовства, почему древние говорили,
что,
пока на свете живет лиходей, он сживает со света добрых людей. Однако,
прежде чем покарает меня Господь, я покараю тебя, змеиная дочь!" С этими
словами Кэко рубанул жену мечом, и, почти распавшись на две части, она
ткнулась лицом в землю, выкрикнула последний раз имя мужа и отправилась на
тот свет. Ничего ужаснее я, пожалуй, не видывал: жена, уносящая в могилу имя
убившего ее мужа, ужаснет кого угодно.
Кэко, впрочем, остался вполне спокоен, и мы двинулись к дому. Ночь нам
обоим пришлось провести у меня, ибо своим домом Кзко еще не обзавелся, а
наутро я встретился с королем, и мы определили, когда дружина охотников
отправится в путь--на девятый день после нашей встречи.
Семь свободных дней мы превратили с Кэко в непрерывно длящийся
праздник, ибо многие наши друзья-охотники вернулись из леса, и мы, конечно,
навестили каждого; пальмовое вино лилось рекой, и всякий раз, когда разговор
заходил о Кэко и его жене, друзья подшучивали над ним, говоря:
"Убеч-меня-муж-мой--не так ли звали жену твою, досточтимый Кэко?"
Неделя упорхнула в прошлое, словно стайка стремительных птиц, а на
восьмой день мы прекратили празднество, хорошенько отдохнули, упаковали
охотничье снаряжение и в девять часов легли спать, чтобы встать поутру как
можно раньше. Превосходно выспавшись, мы поднялись на рассвете, позавтракали
толченым ямсом и в половине девятого были уже у короля, который ждал нас,
восседая на троне в парадном дворе; на короле была праздничная одежда, а
вокруг трона стояла плотная толпа знатных горожан. Один или два охотника
немного опоздали, но к десяти часам утра вся наша дружина уже была в сборе.
О друзья мои! Недаром говорится, что лучше один раз увидеть, чем сто раз
услышать,--у меня не хватает слов для рассказа, когда я вспоминаю, как
величаво, необычно и внушительно выглядела наша дружина! Под благоговейными
взглядами провожающих выстроились перед королем охотники в походной одежде;
на некоторых были брюки, кое-кто явился в набедренной повязке, но под
охотничьим плащом у каждого висела на плече сумка для дичи, а ружья свои
охотники заговорили от осечек и усилили их бой родовыми амулетами и
магическими наговорами.
Обо всех охотниках нашей дружины рассказать невозможно, друзья, однако
нескольких, самых опытных и отважных, я вам все-таки постараюсь представить.
Их было семеро, считая и меня. Мы выстроились перед королем в одну шеренгу,
и я буду описывать нас по порядку, начавши слева. Первым стоял
Кэко-с-костяной-дубиной, но его историю вы уже знаете. Рядом возвышался
Имодойе, мой дальний родственник со стороны матери. В десятилетнем возрасте
его унес к себе Ураган, и семь долгих лет прожил Имодойе в жилище Урагана,
питаясь исключительно сладким перцем. Он пре красно владел магией, знал
множество заклинательиых наговоров, был опытен и умен, а его охотничья слава
гремела по всему королевству. За эти качества ему и дали имя Имо-дойе, что
значит Многоопытный Мудрец. Третьим в шеренге стоял я.
Четвертым--Олохун-ийо, или Прекрасный. Не было на земле мужчины красивее,
чем он, а в искусстве пения и барабанной музыки решительно никто не мог с
ним соперничать. Когда он играл на барабане, воздух туманился от счастья и
клубы тумана неистово плясали под переливчатые барабанные трели, а когда
пел, с его губ вспархивали радужные кольца пламени; из мелодий же он почитал
своими любимыми мелодии заклинаний. Пятым был Элегбеде-одо. Он родился в
семье людей, однако вскормили его лесные звери, ибо он появился на свет с
тремя глазами--два, как у всякого человека, впереди, а один сзади, на
затылке,--и мать испугалась растить такого ребенка. Она отнесла его в лес и
оставила на поляне, а после ее ухода мальчика подобрали бабуины и воспитали
вместе со своими детенышами, так что он вырос удивительно крепким. Когда ему
минуло пятнадцать лет, он вернулся к людям, однако нрав у него был
невероятно буйный, ибо он во многом походил на своих приемных родителей,--
поэтому-то горожане и дали ему имя Элегбеде-одо, в честь праотца бабуинов.
Он поступил на службу к королю, и тот
куп.ил ему ружье, чтобы назначить его королевским охотником.
Элегбеде-одо понимал язык зверей и птиц, а силой отличался львиной, и, если
кто-нибудь наносил ему удар кулаком или даже пинал его ногой, он этого
просто не замечал; да и железным прутом, даже если бы удар пришелся ему по
голове, свалить его на землю было нелегко. Шестого в нашей шеренге звали
Эфоийе, и пришел он к нам из чужих краев, когда услышал молву о походе
охотников к Лангбодо; а до этого я ни разу его не встречал. Эфоийе был
редкостно метким лучником, и, хотя его трудно было отличить от обычного
человека, происходил он из рода птиц, так что на теле у него росли не
волосы, а крохотные перья, и он тщательно выщипывал их, чтобы избежать
насмешек; в одежде, впрочем, он решительно ничем не отличался по внешнему
виду от человека. Да и крыльями своими Эфоийе пользовался очень редко --
главным образом на охоте, когда ему грозила неминуемая гибель. Стрелы из его
лука попадали в цель безошибочно, и, даже если зверь таился за кустами, он
приказывал стреле настичь его, и та, выполняя приказ хозяина, отыскивала н.е
только зверя, но и самое уязвимое место на теле его. И все же Эфоийе не
всегда мог легко расправиться со своими противниками, ибо ему разрешалось
выпустить лишь семь стрел в день--таково было условие Небесного Кузнеца
Сокоти, который подарил когда-то лук его отцу; а если это условие не
выполнялось, безудержный гнев Сокоти сокрушительно обру-ш.ивя чся "а
владельца лука. Седьмым среди нас был Арамада окунрин, или
Чудодей-навыворот, удивительный человек, неизменно замерзающий под палящими
лучами солнца или даже в огне и страдающий от жары на морозе,- ибо все у
него в жизни шло наоборот обычному.
Короче говоря, из нас составилась весьма необыкновенная дружина, и,
когда король сказал нам свое напутственное слово, Имодойе обратился с речью
к толпе провожающих.
-- Уважаемые сограждане (так начал он свою речь), нам очень приятно,
что вы пришли нас проводить, ибо, вспоминая сегодняшний день, мы будем
ощущать на чужбине вашу дружескую поддержку, и наша решимость, наша
уверенность в победе не ослабнет, когда мы встретим на пути опасные
препятствия. Без причины даже тонкая веточка не ломается, а тем более не
собирается без причины дружина,-- мы отправляемся к Горнему Лангбодо не ради
славы или почестей, а по велению нашей страны. Как бы ни были приветливы
чужедальние земли, дома человеку лучше, чем на чужбине -- как бы приветливо
ни принимали нас в дальних странах, мы всегда будем помнить отчие земли.
Если человек родился в маленьком городке, он все равно привязан к нему
душой; если этот городок непригляден и неопрятен, человек все равно любит
его всем сердцем; если наш народ отстал от других, так что сограждане наши
не приобщились к цивилизации, мы все равно почитаем их своими собратьями и
сообща отвечаем за свой отсталый народ, ибо лишь нам самим дано определять
судьбу его, очищать от скверны и выводить в цивилизованную жизнь. Только
уроды и спесивые идиоты отрекаются от родины и родного народа -- так
утверждает наше нынешнее присловье, и мудрость его подобна мудрости древних
речений. Мой опыт подсказывает мне, что мы отправляемся в опаснейший поход:
сквозь яростные несчастья и неистовые горести предстоит прорываться нам на
пути к Лангбодо, из отня в холод, а из холода в полымя,--вот какими вехами
отмечена наша будущая дорога, и далеко не каждый из нас вернется домой. Не
забывайте же тех, кто в пути,--и благодарность путников поможет вам жить. Мы
оставляем на родине родных и друзей, дома и всякое домашнее
имущество,--позаботьтесь о нашем достоянии, и, если мы вернемся, нас всех
ожидает радость встречи на земле, а если не вернемся, то встретимся в
небесах.
Когда Имодойе умолк, женщины разрыдались, а мужчины чуть не
расплакались, однако он быстро повернулся к нам и сказал:
Друзья мои и спутники в будущем походе, укрепите дух свой и
приготовьтесь мужественно встретить лишения на пути. Подумайте, какая слава
ждет себялюбца, не желающего послужить родине? Чем восполнит гуляка праздный
нехватку мужества в сердце своем? Помните, друзья, что голова ленивца не
стоит мизинца истинного мужчины, и, едва ленивец прекратит самовосхваления,
людям откроется его пустота, а мужеству не нужны славословия, ибо оно
заметно без всяких слов.
Отчего же столь мрачны ваши лица, друзья? Разве не готовы мы выполнить
наш долг?
Речи Имодойе благотворно действовали на людей -- наша, решимость
мгновенно окрепла, и мы воскликнули в один голос:
-- Пора отправляться, ибо мы готовы исполнить свой долг!
С этими словами пустились мы в путь, а провожающие безмолвно
последовали за нами. Вскоре, однако, они разошлись по домам, и на дороге
вместе с нами остался только-древний старик; он окликнул нас и сказал так:
"Выслушайте меня, молодые храбрецы! Самый опасный враг для спутников -- их
собственные разногласия. Вы прекрасно знаете, что поднять очень тяжелый груз
можно лишь обеими руками, а для искусной работы нужны все пять пальцев,
поэтому опасайтесь. раздоров, и да будут все решения ваши общими. А чтобы не
потерять мужества в пути, вам надобно забыть о родичах своих и друзьях,
выбросить из головы думы о доме и помнить лишь о цели вашего путешествия.
Когда свирепые хищники захотят сожрать вас, убейте их и с,ъешьте за общей
трапезой;. когда враждебные духи начнут вредить вам в пути, гоните их без
всякой пощады, а оставшись наедине друг с другом, обсудите сообща свои
дальнейшие планы и выполняйте их потом без лишних разговоров. Если вам
удастся последовать моим советам, вас ждет удача; если же вы отвергнете их,
то вскоре вам придется с раскаянием воскликнуть: ...Зачем отвергли мы советы
доброжелательного старика?!"" Сказав так, старик отправился восвояси, и
сопровождали его только собственные слезы искреннего сочувствия нашей
нелегкой судьбе.
Я не буду рассказывать сейчас про путешествие через Лес Тысячи Духов --
хотя когда-нибудь потом, улучив свободный часок, мы, быть может, поговорим и
об этом,--однако мне хочется все же упомянуть в двух-трех словах про
королевство гомидов, похожих на людей, которым правил мой добрый друг. Вы,
конечно, помните, что я трижды спас его от смерти, выбравшись второй раз на
охоту в Ирунмале? Так вот, мы завернули к нему на пути в Лангбодо, и он
принял нас очень дружелюбно, а когда мы собрались уходить, щедро снабдил нас
провизией. Ему, между прочим, было приятно рассказать мне перед
расставанием, что его любимая собака -- подарок Соко-ти,--которую я будто бы
украл, как утверждали мои враги" благополучно нашлась, ибо они ее и
спрятали, чтобы восторжествовать надо мной.
Одолев злокозненные дебри Леса Тысячи Духов, мы поспешили в Лангбодо, и
тут с нами произошло одно достопамятное событие. А дело было так. Внезапно
мы обнаружили, что окружены со всех сторон непролазной даже для самой
крохотной мыши чащобой -- не только дороги, но и слабого просвета не
удавалось нам разглядеть между тесно сомкнувшимися древесными
стволами,--вокруг нас как бы выросла сплошная стена. Мы попытались
прорубиться сквозь эту стену из могучих деревьев, но подрубленные стволы не
падали на землю, ибо упасть им было некуда, а мгновенно срастались опять, и
в конце концов мы покорились нашей участи, решив, что агам суждено
безвременно и бесславно погибнуть. Уныло прошло два дня, и без всяких
изменений начался третий; зато когда солнце стало клониться к закату, мы
увидели двух птиц -- они. перепорхнули нашу крохотную поляну и сели на ветку
ближайшего к нам дерева. Кэко вскинул ружье, однако Элегбеде-одо знаком
остановил его и чутко прислушался к птичьему щебету, а немного погодя
застрелил одну из птиц сам. Не надо забывать, друзья, что Элегбеде понимал
язык лесных жителей--именно поэтому он и остановил Кэко. Оказывается, убитая
птица рассказывала -- до того, разумеется, :как Элегбеде убил ее,--что мы
попали в ловушку из-за Кэко, ибо ни в чем не повинная жена его, которую он
зарубил, воззвала к небесам о мщении, и бог не выпустит нас на во-.лю, пока
мы не принесем ее, эту самую птицу, в жертву, чтобы искупить тяжкое
преступление Кэко,--вот почему Элегбеде застрелил именно ее. Тщательно
выпотрошив убитую птицу, мы наполнили ее, как требовали наши обычаи,
пальмовым маслом, а потом положили на плоский камень под высокое дерево.
Сердце бога смягчилось -- не из-за птицы, а потому, что мы показали свое
смирение перед Ним,--и Он пробудил во мне спасительную мысль, или, верней,
воспоминание о женщине, которая вызволила меня из-под земли, когда мы
провалились туда вместе с Агбако.
И вот я вынул из охотничьей сумки колдовские благовония, разжег
небольшой костер, высыпал благовония в огонь и воззвал к этой доброй
женщине. Когда она вышла на поверхность из бездонных недр земных, я сказал
своим спутникам так: "Видите? Эта женщинаоднажды спасла меня от лютой
смерти, и зовут ее Сподвижница". А когда она приблизилась к нам и спросила:
"Какая беда постигла тебя, Акара-огун?", я объяснил ей, что вот уже третий
день н можем выбраться с поляны, окруженной по воле Господа стеной деревьев,
и что запер нас тут Господь за преступление Кэко, но мы уже принесли
искупительную жертву, подслушав благодаря Элег-беде-одо разговор двух птиц.
Сподвижница ничуть не удивилась и повелела нам следовать за собой. Мы
исполнили ее повеление, и она уверенно дошла вперед, и стена деревьев
расступилась перед ней, и вскоре мы оказались на дороге, а Сподвижница
исчезла.
Обрадованные до самого полного счастья, мы немедленно пустились в путь,
однако не прошло и двух часов, как стало темно, ибо наступила ночь, и мы
легли спать. На рассвете, едва кукушка возвестила нам восход солнца, мы
поднялись, позавтракали и отправились дальше; погода была великолепная, и мы
шагали вперед, пока в половине одиннадцатого часа дорогу нам не преградил
гигант по имени Эру, что значит Ужас.
И недаром звали так преградившего нам дорогу гиганта, ибо он внушал
ужас всем живым существам, поскольку у него было четыре головы, навечно
повернутые к четырем странам света, куда бы ни направлял он стопы свои:
человеческая, но с выражением зверской жестокости в чертах лица, обращенная
на восток; львиная, с огоньками лютой недоверчивости в желтоватых глазах,
обращенная на запад; змеиная, с раздвоенным язычком между парою ядовитых
клыков по бокам, обращенная на север; и рыбья, с языками пламени изо рта,
обращенная на юг. Неисчислимое количество скорпионов гнездилось в его
волосах, мириады удавов живыми ожерельями радужно расцвечивали ему шею и
грудь, а вокруг него вилась туча ядовитых ос и кровососущих шершней. Когда
он приблизился к нам, в кронах деревьев зашуршал ветерок, и мы услышали
шепотно шелестящее шипение: "Ужас да вскружит головы непокорным, ибо се
грядет грозный воин Творца, дабы смирить гордыню ослушников Его". Воистину
гигант этот оправдывал свое имя, и, заметив нас, он выжидающе остановился.
Навстречу ему из рядов наших вышли Элегбеде и Кэко, чтобы сразиться с ним,
однако их отогнали осы и шершни. Многажды пытались они приблизиться к
ужасному гиганту и всякий раз отступали перед шершнями и осами. Тогда
обратились мы за советом к мудрецу Имодойе, и он посоветовал Олохуну-ийо
спеть песню--не боевую, а мирную, чтобы, сердце гиганта смягчилось и он
пожалел бы нас. Олохун-ийо не заставил себя упрашивать и запел о том, как
бог сотворил мир--небеса и землю,--а затем и человека, чтобы иногда
по-дружески навещать его, однако, отвращенный человеческой греховностью,
навеки оставил мир сей, и теперь люди смиренно стараются не грешить в
надежде, что бог снова явиться на землю. В песне говорилось, что
препятствовать совершению добрых дел может лишь закоренелый грешник, что
грешнику, по словам бога, лучше быть ввержену с жерновом на шее в океан, чем
продолжать грешные деяния свои, что мы отправились в путь ради блага страны,
что нам встретилось на пути множество трудностей, однако бог избавил нас от
них, как, быть может, избавит и сейчас, ибо наша цель--благоденствие страны
и народа--угодна богу, и мы уповаем в смирении нашем только на него.
В сладкозвучное пение свое Олохун-ийо подспудно вплетал заклинательные
мелодии, на что был великий мастер, и вскоре-Эру обратился в бегство. Так
победили мы четырехголового гиганта, неуязвимого для пуль и стрел, мирной
песней, доказав. лишний раз, что на добро мир неизменно откликается добром и
оно преодолевает любые преграды, а зло порождает лишь зло и крайне редко
способствует успеху задуманного дела.
Теперь нам ничто не препятствовало идти дальше, и мьь
шли до заката, а когда кукушка отметила грустным кукованием наступление
ночи, каждый из нас положил свою походную ношу на землю--кто под кустом, кто
возле дерева, кто у дороги,--и мы спокойно уснули. Бог был так добр, что
ночью никто нас не потревожил, и на рассвете мы с новыми силами пустились в
путь.
Около восьми часов по утреннему времени мы беспрепятственно подошли к
незнакомому нам городу и увидели на воротах объявление, в котором
говорилось:
Страус -- властитель над птицами,
и он же -- отец птиц;
Создатель не наложил запрета
на убийство птиц для еды:
ради продолжения жизни
птицу убить не грех, однако ради забавы
ее убивать нельзя, а тому, кто на это способен,
вход в наш город закрыт.
Эх, если б только знали мы, что это -- Птичий город! Дело в том, что,
когда на улицах Птичьего города появляется человек, виновный в беспричинном
уничтожении птиц, на лбу у него взбухает капля крови, однако сам он об этом
не догадывается. А кто из нас не убивал в детстве птиц ради забавы, да и
просто без всякой причины? Мы не сумели понять объявление на городских
воротах и были очень удивлены, когда полиция арестовала нас и доставила в
Королевский суд. А королем у них в городе был страус, но не простой страус,
а с человеческой головой. И на громадной голове его поблескивала круглая
лысина. Увидев нас, он гневно воскликнул: "Кто вы такие? Откуда идете и
куда? А впрочем, мне и без ответов ваших ясно, что вы разбойники, ибо
кровавые знаки на лбу изобличают жестокого убийцу в каждом из вас. А посему
готовьтесь к тяжкой участи. Укрепите набедреные повязки свои и потуже
затяните ремни на брюках, ибо я дам вам три задания, а если вы не справитесь
с ними, то прикажу казнить вас, дабы не иссякли в нашем городе запасы мяса".
Кэко рассвирепел и уже хотел было наброситься на короля с руганью,
однако Имодойе остановил его и сказал так:
-- Мы не собираемся разбойничать или убивать, ибо держим путь в
Лангбодо и шли сюда с мирными намерениями. А если ты нуждаешься в помощи и
поэтому хочешь дать нам три задания, то мы с охотою выполним их для тебя,
чтобы доказать свою дружбу на деле.
Мудрые слова Имодойе заметно смягчили короля; и все же он повелел нам
выбрать одного из нас для выполнения первого задания. А задание было такое:
выбранному предстояло отправиться к дикому зверю в обличье ящера с громадным
рогом на лбу. Ящер этот втрое превосходил человека по размерам своим и,
нападая, без промаха протыкал жертву громадным рогом; а жил он в склепе, где
покоился со дня смерти отец
короля. Лишь раз в год удавалось королю посмотреть издалека на ящера,
да и то с помощью многочисленных магических наговоров и заклятий--а иначе
ящер давным-давно сожрал бы его. Я уже говорил вам, друзья, что Кэко был
искуснейшим охотником, и, как только король дал нам первое задание, он
вызвался его выполнить. Король изумился храбрости Кэко и проникся искренним
сочувствием к нему, ибо Кэко, стройный и рослый--он был на голову выше
любого из нас,--мгновенно вызывал симпатию к себе у всякого встречного.
Убедившись, что Кэко полон решимости выйти на бой с ящером, король не стал
его отговаривать, хотя и предрек ему безвременную смерть, а нас всех охватил
страх, и, шагая за нашим другом к склепу, мы с трудом сдерживали рыдания.
Возле склепа король повелел всем остановиться, открыл .? дверь в ограде
и вывел нас через подземный ход на лужайку, где росло несколько фруктовых
деревьев. Прямо перед нами начиналась узкая прямая дорожка, которая вела к
бревенчатой хижине в глубине лужайки на расстоянии примерно двух минут
неспешной ходьбы до того места, где мы стояли. В этой хижине и жил ящер. Он
понимал человеческий язык, и, когда мы подошли к , склепу, король послал
вперед гонца сказать ему, что мы привели человека для его пропитания.
Выслушав гонца, ящер мгновенно выпрыгнул из хижины, и, едва он появился, мы
все, а король первый, удрали за ограду, ибо ящер напугал нас до полусмерти,
и только неустрашимый Кэко остался на месте. Он спокойно стоял,
прислонившись спиной к дереву, и ящер кровожадно устремился к нему, а когда
до него оставалось несколько шагов, мощно прыгнул вперед, чтобы проткнуть
без промаха острым рогом. Однако Кэко уклонился и рог ящера вонзился в
дерево. Кэко с удовлетворением посмотрел на дело гибкости своей, потом
подобрал с земли увесистый камень и, постукивая зверя по затылку, еще
прочнее вогнал рог в древесный ствол. А потом, ухватив костяную палицу
обеими руками, обрушил ему на голову смертельный удар.
Так расправился Кэко со страшным ящером, и, когда он вышел за ограду,
всех охватило благоговейное изумление, а король вскинул вверх сжатую в кулак
руку, чтобы выразить восторженную радость.
Первое задание мы выполнили; однако оставалось еще два. Король призвал
Имодойе и повелел ему передать нам, чтобы мы выбрали еще одного храбреца --
для битвы с Песочниками. Песочники -- существа мелкие, ростом не выше фута,
однако живут они огромными ордами, и каждый вооружен хлыстом. Едва Имодойе
передал нам задание короля, Кэко опять выступил вперед и сказал, что готов
сразиться с Песочниками. Мы, конечно, не согласились посылать его на бой
второй раз, однако он принялся настаивать, и, пока мы спорили, кому идти
воевать с Песочниками, явилась, откуда ни возьмись, наша покровительница --
женщина, вызволившая меня однажды из-под земли,--надеюсь, вы помните,
уважаемые слушатели, что звали ее Сподвижница? В руках у Сподвижницы был
кожаный мешочек, и она присоветовала нам отпустить Кэко на битву, пообещав,
что порошок из ее мешочка спасет его от смерти. Мы согласились, и
Сподвижница отдала ему мешочек, наказав посыпать порошком орду Песочников,
когда они окружат его со всех сторон, чтобы убить. Она объяснила, что,
посыпанные порошком, Песочники ослепнут и перебьют друг друга, ибо он
изготовлен самим Создателем для справедливого возмездия тем грешникам,
которые мешают людям совершать благие дела. А кроме того, Сподвижница
посоветовала Кэко не брать с собою в битву костяную дубину, и, хотя мы все
уговаривали его последовать ее мудрому совету, он упрямо сказал: "Улитка
таскает с собою свой дом, ибо он защищает ее от врагов, а дубинка гораздо
легче, чем дом, и лучше, чем он, защитит от врагов". Короче говоря, спор наш
затянулся, и день тем временем склонился к вечеру, а поэтому Имодойе
предложил нам смириться с упрямством Кэко и отправился во дворец--доложить
королю, что мы готовы выполнить его второе задание.
Узнав, что наш выбор снова пал на Кэко, король несказанно изумился, ибо
из этой схватки, как ему думалось, даже самый могучий воин не мог выйти
живым. Он повел Кэко в лес, а мы отправились вслед за ними. Вскоре лес
расступился, открыв нашим взглядам большую песчаную пустошь, которая
простиралась на милю в любую сторону. У края пустоши король остановился,
чтобы принести в жертву Песочникам корову. Имодойе же вынул из охотничьей
сумки двух птиц--вяхиря и домашнего голубя,-- свернул им шеи, окропил их
кровью песок и нараспев проговорил: "Домашний голубь вернется домой, вяхирь
взвихрится высоко над землей, а Кэко, как ястреб, ринется в бой ради друзей
и славы земной". После этого король вспрыснул песок водой и произнес
Призывное заклинание. Сначала ничего не случилось; а потом вдруг полчища
Песочников устремились к нам со всех сторон, словно бы возникая на пустоши
из-под песка. Мы все -- и король среди нас в первую очередь -- устрашенно
отступили а Кэко отважно вышел на пустошь, и, увидев его, Песочники
помчались ему навстречу быстрее прежнего. В мгновение ока захлестнула его
волна этих проворных тварей--так под стаей саранчи мгновенно скрывается
маисовое поле,-- а Кэко, позабыв наставления Сподвижницы, принялся молотить
их своей костяной дубиной и сразу же убил больше пятидесяти, да разве
повлияет на исход битвы смерть пятидесяти тварей, если нападают они
неисчислимой ордой! Песочники хлестали Кэко хлыстами, пинали ногами, долбили
кулаками, кусали зубами и бессчетно ущипывали его пальцами, так что он
страдал воистину нестерпимо.
Когда сочувствие наше пересилило устрашенность и мы стали думать как бы
помочь ему, Сподвижница посоветовала Олохуну-ийо начать барабанную музыку,
чтобы спеть под нее про слепящий порошок, о котором Кэко так и не вспомнил.
Олухан-ийо последовал ее совету, и кольца пламени, слетающие во время пения
с его губ, расцветили бурую пустошь радужным блеском, а барабанные трели
заставили нас всех пуститься в пляс, так что Песочники даже думать забыли
про битву, и Кэко услышал наконец слова песни о слепящем порошке. Он
вытряхнул порошок на пляшущих Песочников, и те сразу же ослепли, а когда
Олохун-ийо перестал по приказу Сподвижницы барабанить, набросились друг на
друга и взаимно истребились, а последнего пристукнул дубинкой Кэко. Так было
выполнено второе задание короля птиц, или страуса с человеческой головой, на
которой сияла лысина.
Победив Песочников, мы хотели возвратиться в Птичий город, однако
страус предложил нам выполнить третье задание, не откладывая его на потом.
Он сказал, что теперь настала очередь Было-бруна, или Безумца-с-небес.
Было-брун столь ужасно безумствовал в небесах, что Создатель решил отправить
его на землю, где под воздействием нежного пения птиц ему предстояло
излечиться от своего малоумного и злодейского упрямства, ибо земной обителью
его был назначен Птичий город. Однако птицы, вместо того чтобы петь ему для
смягчения характера нежные песни, измыслили для него весьма кровавую
должность. Решив кого-нибудь умертвить, они вызывали Было-бруна, и он
безжалостно убивал всякого, кто был приговорен к смерти, будь то человек или
зверь, гомид или птица.
А логово Было-бруна располагалось неподалеку от пустоши Песочников, и,
поскольку неутомимый Кэко сказал, что ему хочется еще немного размяться, мы
не стали возражать, и он в третий раз был выбран бойцом. Король-страус отвел
нас к логову Было-бруна и вызвал его. Через минуту или две земля под нашими
ногами задрожала, небо над нашими головами потемнело, а воздух между небом и
землей содрогнулся, как от тяжких раскатов грома перед грозой. Я не знаю,
что ощутили мои спутники, но у меня брюки только чудом остались сухие. И вот
Было-брун вылез из своего логова. Глаза у него светились, будто раскаленные
угли, а дышал он с устрашающим все живое шипом, словно кипящий котел, над
которым вздымаются белесые космы пара. Он двинулся к нам, и Кэко смело
шагнул ему навстречу, и через мгновение они уже схватились в яростном
единоборстве. Каждый из них надеялся тотчас же разодрать противника на
куски, да ничего у них не получилось, и пришлось им обоим начать затяжной
бой. Они бились люто и ненавистно, однако вскоре поднятая ими пыль заволокла
поляну их битвы серой пеленой, и мы с трудом различали, на чью сторону
склоняется победа, а поэтому я не стану описывать битву в подробностях, тем
более что и времени у нас, к сожалению, маловато. Было-брун распалялся все
сильнее, ибо ни разу до того не встречал столь могучего бойца, и вот,
поспешно плюнув себе в ладони, он торопливо растер слюну, произнес какое-то
неразборчивое заклинание и жарко запылал с ног до головы ярким пламенем, так
что Кэко стремительно отступил, ибо не мог противостоять столь сильному
жару. Это разгневало Элегбеде-одо и Арама-ду-окунрина., и они бросились в
бой, однако Элегбеде не сумел приблизиться к распалившемуся до .белого
каления Было-бруну, и Арамаде пришлось биться с ним один на один. От
огненного жара ему стало холодно, и, чтобы разогреться, он принялся за
своего противника всерьез. Вскоре языки пламени скрыли от нас бойцов, и мы
видели только полыхающий адским пламенем костер.
Костер полыхал часа два, а когда огонь опал, нам открылся распростертый
в обугленной траве Безумец-с -небес. Арама-да-окунрин сел на его труп и со
смехом сказал: "Разве это бой? Мне даже разогреться не удалось".
Так выполнили мы три задания птиц, переданные нам через их короля, или
страуса с человеческой головой.
Когда задания были выполнены, король пригласил нас во дворец на
праздничный пир. Мы наелись и напились до полнейшего удовольствия, а Кэко,
евший за шестерых и пивший за десятерых--он один. выпил целый бочонок
вина,--подошел, слегка пошатываясь, к птичьему королю, хлопнул его ладонью
по макушке и весело сказал: "А ведь неплохо светится у тебя лысина,
дражайший король!" Птицы, разгневанные столь бесцеремонным отношением к
своему королю, яростно набросились на нас, и, заметив, что нам их не
одолеть, ибо они долбили нас клювами с воздуха, я поспешно вытащил из
кармана стручок перца., подаренный мне женщиной-эгбере, и дал по горошине
своим спутникам, а одну проглотил сам. Едва мы проглотили по горошине перца,
у нас выросли крылья, и мы взлетели к небесам, а птицы бросились за нами
вдогонку, ь бой с новой силой разгорелся в небе. Долго длился этот неистовый
бой над Птичьим городом, и нелегко далась нам победа, однако р конце концов
мы все же победили и, когда птицы отстали, устремились, по-прежнему на
крыльях, к Лангбодо. Хотя лететь по воздуху было легко и приятно, отважный
Кэко вскоре предложил нам спуститься на землю, ибо про летящих людей можно
подумать, что они чего-то испугались и в панике удирают; признав его
правоту, мы приземлились, съели по перчинке из моего второго стручка,
подождали, пока крылья у нас исчезнут, и отправились дальше пешком.
Через некоторое время мы встугсили в Королевство зверей, и немало
удивительного приключилось там с нами, однако время у нас на исходе, друзья,
и я скажу вам только, что лишился в дороге зуба--да не просто зуба, а
кльгка--и мне стало трудно жевать, ибо среди зубов у меня возникла щель
вроде вентиляционной отдушины.
Миновав Королевство зверей, мы переправились через Голубую реку, потом
через Красную, обогнули Край двенадцати-руких людей, прошли мимо Пристанища
Семи Ведьм, проливающих на землю горькие слезы, от которых постоянно
множатся несчастья,--словом, о путешествии нашем можно рассказывать без
конца, ибо воистину бесконечное количество стран повидали мы на пути к
Горнему Лангбодо и неисчислимое количество злоключений пришлось нам
испытать.
Вот вам характерный пример, друзья. Поднявшись однажды на самый обычный
холм, я увидел Агбако и вскричал: "Мы пропали!", а когда ., спутники мои
спросили у меня, в чем дело, и я коротко объяснил им, кто такой Агбако, они,
вместо того чтобы испугаться, не на шутку разъярились, ибо храбрость их была
беспредельна. Прежде чем Агбако уопел подойти к нам, Эфоийе натянул тетиву
своего лука, и стрела его, как водиг-ся, попала в цель без промаха, однако
не причинила Агбако ни малейшего вреда. ,Эфоийе выстрелил второй раз--столь
же безрезультатно. Третий выстрел тоже пропал впустую. Короче говоря, Эфоийе
израсходовал .семь стрел, но Агбако так и не остановил, а когда понял после
седьмого выстрела, что тот хочет сразиться врукопашную именно с ним,
выстрелил еще раз, позабыв про запрет Сокоти, чей гнев не замедлил
обрушиться на всю нашу дружину, ибо по воле его силы Агбако удесятерились, а
наше мужество внезапно иссякло. В отчаянии обратился я с краткой .молитвой к
Создателю, и молитва моя была услышана. Агбако пал на землю, однако Сокоти
тотчас же превратил его в змею, и, вскинувшись, он обвился кольцами вокруг
отважного Кэко, изо всех сил сдавил его, и оба они покатились вниз по
крутому склону холма. На ровной земле Агбако обернулся гоадидом .и тотчас же
бесславно погиб, ибо у Кэко был немалый опыт поединков с гомидами из
Глухоманного леса--он поднял новоявленного гомида вверх и что было сил
швырнул его на землю, и Агбако испустил дух. Так иашел Агбако свою смерть, а
мы расчистили себе дорогу и отправились дальше.
Да, множество препятствий пришлось преодолеть нам в пути, однако я не
буду рассказывать о них подробно, ибо длинный рассказ не обходится без
прикрас, а рассказ без прикрас-- прекрасный рассказ, как утверждает мудрое
присловье, и я ограничусь описанием лишь еще одного происшествия. А
случилось вот что. Пустившись после очередной ночевки в путь, мы наткнулись
на некоего Эгбина, причем заметил его раньше всех я. Верней, сначала до нас
донеслось тяжкое зловоние, а потом уж я увидел Эгбина. Ни разу а жиэни не
приходилось мне сталкиваться с таким страшным существом. На пальцах ног у
него суетились мириады песчаных блох, которые откладывают яйца под кожу
всякому путнику, наступившему где-яибудь на их гнездовье в песке. Блох было
столь много, что их вылупившиеся из яиц детеныши не помещались у Эгбина на
пальцах и пробирались поя кожей до колен, а во время ходьбы выдавливались
наружу и мелко прыгали от колен вниз к вымазанным черной грязью ступням его.
В тех местах, где блохи выдавливались--а выдавливались они почти везде,--
ноги у Эгбина сочились кровью, ибо их покрывали гнойные язвы, и он
приклеивал к ним листья, из-под которых змеились вниз тягучие ручейки
белесой сукровицы. На теле у него непрерывно лопались нарывы величиной с мою
голову и больше, окропляя землю сгустками зловонного гноя. Мыться ему
запрещалось по велению вековечного табу, и он непрерывно почесывал череп,
обтянутый под редкими волосами бородавчатой, будто у жабы, кожей. Из глаз у
него всегда текли желтоватые слезы, из носа струились зеленоватые сопли, и
он ежеминутно высовывал язык, по которому ползали мелкие слизни, чтобы
облизать покрытые соплями губы. В его черных, гнилостно вонючих зубах
копошились личинки трупных мух, а вокруг сновали трясинные пауки, причем
пауков этих он все время смачно жевал, как буйволы жуют свою травяную
жвачку. Будьте уверены, уважаемые слушатели, что я лишь в общих чертах
описал вам Эгбина, а про самые страшные особенности не сказал, и вы уже,
надеюсь, догадались, что, когда он стал радостно хохотать, подступая к нам
все ближе, мы наперебой принялись умолять его уйти с нашей дороги, ибо не
могли приблизиться к нему, опасаясь умереть от удушья его зловонием. По
счастью, через несколько минут Эгбин свернул в лес и скрылся среди деревьев.
Однако был среди нас охотник по имени Ото, младший брат Арамады-окунрина,
который пошел за ним следом, и никто не знает его дальнейшей судьбы--жил на
земле человек, а потом как в воду канул: ни слуху о нем, ни духу.
Дня через при после этой, встречи услышали мы голоса небесных петухов и
вышли на прямую дорогу, ведущую к небесам. Вскоре нам повстречались Два
прекрасных юноши в сверкающих белых одеждах; дружелюбно поздоровавшись, они
спросили, куда мы держим путь, и, услыхав наш ответ, сказали, что если идти
прямо, то через яекоторое время подступишь к воротам в Небеса, а на Лангбодо
ведет дорога, о-пветвляю-щаяся от главной вправо у Дорожного Знака, на
котором написано: "В Горний Лангбодо, где живут мудрецы"; если же миновать
этот знак, то вскоре дорога разделится на две и левая пойдет к Адским, а
правая--IK Небесным воротам. Прощаясь, юноши предупредили нас, что у
поворота на Лангбодо мы услышим небесное пение и нам очень захочется идти
вперед, не сворачивая, однако мы все же должны пересилить себя и свернуть к
Лангбодо, ибо в Небеса допускаются лишь умершие, а живых у Небесных ворот
ожидает суровое наказание--Их отдают на съедение диким зверям .или же
превращают в гомидов лесных.
Мы сердечно поблагодарили дружелюбных юношей и, отправившись дальше,
услышали вскоре небесное пение. О друзья мо:и! Мне горестно сознавать, что я
не в силах описать вам чарующую силу этого неземного пения, ибо, прожив на
земле даже тысячу лет, ничего подобного человек не услышит. Пел хор; однако
столь велико было единение певцов, что голоса их сливались в едином
напеве--могучем, звонком и сладкозвучном. Очарованные, стояли мы у поворота
на Лангбодо, и не было у нас сил свернуть; а Коко-окун, младший брат
Олохуна-яйю, слепо двинулся к небесам, и наши мольбы вернуться, никак не
действуя на него, зажигали в наших собственных сердцах жаркое желание пойти
вслед за ним. Заметив это, мудрец Имодойе попросил Олохуна-ийо запеть, чтобы
мы вспомнили, куда лежит наш путь, и, когда песня его, многократно усиленная
гулким эхом поднебесных лесов, чуть приглушила небесное пение, мы нашли
наконец в себе силы свернуть к Лангбодо. А какая судьба постигла Коко-окуна,
никто из нас не знает до сих пор. Одни говорят, что его сожрали дикие
"звери, другие утверждают, что он был превращен в го-мида, третьи
рассказывают, что стражи Небесных Ворог, сжалившись над ним, одели его в
наряд Бессмертных и допустили на небеса,--но это всего лишь слухи, и я не
знаю, какому верить. Достоверно только одно -- он ушел к небесам на наших
глазах, и никто его с тех пор не видел.
Ну а мы, свернув К Лангбодо, шли весь день и, когда настал вечер,
устроили привал, поужинали и легли Спать, не ведая, что до цели нашего
похода -- рукой подать. Наутро мы обнаружили, что у нас истощились запасы
провизии, и пустились в путь натощак, с опаскою размышляя, не придется ли
нам умереть от голода на подступах к Лангбодо. Все было бы в порядке,
захвати :я скатерть, подаренную мне на прощанье женой-духевой из Бездонного
болота, когда мы расставались неподалеку от хижины моего
дяди,--проголодавшись, мы всякий раз получали бы по моему велению
отборнейшие яства,-- однако скатерть я, к несчастью, оставил дома. Вскоре,
впрочем, выяснилось, что и так все в порядке, ибо часа через два мы подошли
к Лангбодо.
Должен сразу же сказать вам, друзья, что город этот не- вообразимо
величав и на диво великолепен, однако редкостную красоту его невозможно
описать, перечисляя отдельные подробности,--даже рассказ об улицах, похожих
на изумрудные просеки в цветущем лесу, или о домах с зеркальными стенами,
серебряными дверями и оконными переплетами из чистого золота не поможет
постичь вам, уважаемые слушатели, сколь удивителен город, именуемый Горним
Лангбодо.
Явившись туда, мы послали королю весть о нашем прибытии, и он оказал
нам любезный прием--повелел своим служителям вволю накормить нас и напоить,
а после трапезы, снабдив по-королевски светозарной одеждой, препроводить в
тронный зал. Королевский дворец сверкал, как яркая звезда летней ночью, а
король, сидящий на троне, напомнил нам рассветное солнце со слепящим, однако
участливым и добрым взглядом. Он радушно восприветствовал нас и по очереди
обнял каждого, а мы пали пред его троном ниц и в один голос воскликнули:
"Честь и слава тебе на веки веков и по праву, о великий властелин!" Когда с
приветствиями было покончено, король пообещал нам, что мы вернемся домой с
тем, зачем пришли, однако сначала должны будем провести семь дней у мудреца
по имени Ирагбейе, в его доме с семью покоями.
Ирагбейе, неповторимый и бесподобный среди людей ла эемле, славится
глубочайшей мудростью, которая дарована ему небесами. А повесть об его
появлении на свет заслуживает, как мне кажется, вашего пристального
внимания, друзья, и я отень рад, что могу ее вам поведать. Правда, для того
чтоб вы поняли ее, .мне придется сначала объяснить вам, кто такой Огодого.
Огодого -- Небесный Гончар, формующий из глины детей, которых Господь
наш ежегодно посылает в мир. Имя свое он получил благодаря хвале Господу,
возносимой шм всякий раз, как увенчивается успехом искусный труд его, ибо он
привык восклицать, глядя на дело рук своих: "Славой твоей да вос-славится
слава Господа, дитя1", и обитатели небес прозвали его Огодого, что значит
"Славой-да-восславится". Вылепленных из глины детей Огодого доставляет в
кузницу Сокотя, и тот, обжигая, закаляет их, чтоб они выдержали потом
дыхание Господа.
На заре жизни, сотворив прародителей наших Адама и Еву, Господ.ь
намеревался вдыхать в детей человеческих жизнь вечную, а потом отсылать их
обратно к Огодого, чтобы тот выдавал им одежды бессмертия, ибо в кладовых
его хранилась одежда как для Бессмертных, так и для Смертных. Если бы первые
люди вели добродетельную жизнь, род людской не был бы наказан смертью и
прародители наши жили бы с нами по сей день, помогая нам постигать мудрость
мира, так что величественные строения из камня в земле Египетской,
например,-- памятник мудрой искусности древних,-- были бы понятны для нас
наравне со всеми другими, бесчисленными и удивительными, свершениями прежних
поколений. Однако голове барана когда-то не повезло, и овцы лишены рогов до
сих пор, а злодеяния, совершенные когда-то нашими предками, обернулись
гневом Господа, и он приказал Огодого облачать созданных им детей в одежды
смертных, чтобы, едва познают они жизнь на земле, .уносила их из мира.
смерть. И все же Ирагбейе стал бессмертным, ибо, когда Господь вдохнул в
него жизнь и отправил v. Огодого за одеянием, того не было дома, и,
соскучившись ждать, Ирагбейе оделся сам, выбрав по случайности одежду
бессмертного. И хотя Господь не ожидал подобной случайности, Он тем не менее
подтвердил Для Ирагбейе жизнь вечную, посчитав, что одеяния, созданные
Словом самого Господа для бессмертных, должны даровать бессмертие всякому,
кто надел их, даже если причиной тому была простая случайность.
Так стал Ирагбейе бессмертным среди смертных сородичей своих, и ему
ясна древнейшая мудрость мира, ибо он был свидетелем событий глубочайшей
древности; однако его утомляла мирская суета, и он удалился в Горний
Лангбодо, где издавна находят себе пристанище мудрецы.
А живет он в Доме-0-семи-покоях--всякий день недели в особом покое,-- и
король послал ему извещение, что мы проведем у него неделю, или семь дней.
Тут, я думаю, будет уместно сказать вам, любезные слушатели, что первый
вечер и потом ночь до следующего дня провели мы в королевском дворце, и.бо
король Горнего Лангбодо--дружелюбнейший человек на земле.
Первый день с Ирагбейе в его Доме-о-семи-покоях
Наутро король повелел своим служителям препроводить нас к Ирагбейе, и,
когда м;ы пришли, хозяин ввел нас в самый дальнийпокой его дома--комната,
где мы оказались, достойна подробнейшего описания, друзья, однако я опишу
вам сейчас лишь самые удивительные особенности этой на редкость прекрасной
комнаты.
Пол в комнате, выложенный плитами из драгоценных камней, искрится,
словно горное озеро на рассвете ясного дня, и в первое мгновение мы все
поверили, что нас каким-то чудом, перенесли на середину озера, ибо каждый,
кто входит в комнату, видит под ногами у себя своего двойника... Да,
удивительный человек Ирагбейе!
На драгоценном полу в Покое Первого Дня стояло множество кресел, и
всякое сияло, будто дальняя зариица на небосклоне. Ирагбейе сел в самое
высокое кресло--оно сияло даже не как зарница, а словно молния над горным
озером--и, когда мы разместились в остальных, обратился к нам с любезным
приветствием, сказав так: "Я приветствую вас, храбрые охотники,--да будет
ваш отдых у нас приятным--и поздравляю с благополучным прибытием е Горний
Лангбодо. Отдыхайте На здоровье после тяжких испытаний и опасных злоключений
в пути, ибо воистину тяжкимя .и опасными были они! Мне известно, что Агбако
пытался вас убить, а Эпбин-- удушить зловонием своим,--однако, надеюсь,
хищники из Королевства зверей не потребовали от вас человеческих жертв на
пропитание себе, а кровавые струи Красной реки не обернулись для вас морем
крови? Я знаю, что Было-брун и Песочники хотели уничтожить выбранного вами
бойца, а птицы, оскорбившись за своего короля, навязали вам неравный бой"--
однако, надеюсь, ведьмы из Пристанища Семи Ведьм не умножили ваших невзгод,
а двенадцатирукие люди не пытались расчленить каждую руку вашу на шесть .
продольных частей, чтобы внешний вид ваш отвечал их представлениям, о
человеческой красоте? Как бы то ни было, я поздравляю вас от всей души с
благополучным прибытием, ибо кроме, обычных опасностей вас подстерегали еще
и беды собственных разногласий, однако вы с честью преодолели , их, сохранив
дружеское единство до конца похода. Меня восхищает ваша храбрость и
выносливость, ваша решительность, предприимчивость и терпимость друг к
другу--.пусть же и впредь сопутствует вам удача во всех деяниях ваших,
дорогие гости!"
Мы сердечно поблагодарили хозяина за его до изумления прозорливую
учтивость, и, когда приветственные слова были сказаны, он снова обратился к
нам, говоря: "Мне сообщили о вашем прибытии вчера вечером, и вчера же
королевский гонец известил меня, что король пошлет вас ко мне на семь дней,
так что в распоряжении у меня была целая ночь, и я тщательно обдумал, как мы
проведем эти семь .дней, чтобы совместить приятное с полезным, друзья. По
замыслу моему, сегодня мы поговорим о детях, ибо они продолжают род
человеческий, неизменно сменяя своих родителей. Многое мог бы рассказать я
вам о воспитании детей, однако давно известно, что один-един ответный случай
из жизни с успехом заменяет множество рассуждений о жизни, а поэтому я лучше
поведаю вам одну весьма достоверную историю.
Спокойные дети не доставляют родителям хлопот и волнений, так что я
расскажу о ребенке по имени Айантала, которому гораздо больше подошло бы имя
Буян, ибо воплощением всяческого буйства запечатлел он. себя в памяти
людской. Послушайте же, как повествует о нем древнее предание--чрезвычайно
занимательное и замечательно поучительное.
Жила-была на свете женщина, не хуже и не лучше других, однако, выйдя
замуж, она родила ребенка, который заговорил, едва родившись, а заговорив,
сказал так: "Вот он, значит, каков, этот земной мир? Ох и поганое же место!
И зачем, интересно, меня сюда занесло? Почему, спрашивается, не остался я в
небесах, где все идет столь гладко и лучезарно? А тут сплошь колдобины да
буераки--я не где-яибудь, а прямо на улицах города! Впрочем, буераки-то с
колдобинами еще куда ни шло--здесь ведь в центре города я кучу навоза можно
увидеть. А за городом? Летом--пылища, зимой--грязища, осенью--топь, а
весной--потоп! Ну и ну! Нет уж, надолго я здесь не задержусь, нечего и
сомневаться!.." Можете вы представить себе, доблестные охотники, чтобы
новорожденный произносил такие речи? Да что там. речи--высказавшись, он
деловито встал с постели, на которой был рожден, отправился
в комнату своей матери, разыскал там на туалетной полке губку и мыло,
налил в таз воды, самостоятельно вымылся, накинул на себя вместо апбадьг
пеленку и вышел во двор -- не иначе как для того, чтобы получить первые
зрительные впечатления о земной жизни. Набычившись и слегка присев на
согнутых в коленях нотах словно бы для защиты от нападения, постоял этот
необыкновенный ребенок .посреди двора, а потом вернулся в дом, съел шесть
мисок эко и снова вышел на улицу. Выходя, он горестно подвывал, и в
подвываниях его слышался неутоленный голод, из чего можно было заключить--да
так и заключили сбежавшиеся глянуть на это диво соседи,--что он не насытился
,и вышел из дома, ибо просто не нашел там больше ничего съедобного. Вскоре
вокруг Айанталы собралась толпа горожан, однако приблизиться к нему никто не
решился, а он угрюмо оглядел собравшихся и неспешно вернулся в дом.
Без особых происшествий минуло шесть дней, а на седьмой, когда
подступило время дать ребенку имя и родители начали готовиться к праздничной
трапеае, он сам нарек себя Айанталой. В день именин Айантала поначалу сидел
в комнате; однако вскоре он показался на крыльце, спустился во .двор,
подошел к очагу, на котором варилось мясо для празднества, и, схватив
черпак, принялся энергично помешивать варево в котле. Это изумило гостей, и
они сказали так: "Чересчур поспешно зреющий плод убивает дерево, на котором
растет,-- а этот ребенок растет столь стремительно, ибо .в нем зреет гибель
родителям". Оскорбительные пророчества о ре-банке, да еще и сказанные прямо
при нем! Айантала бросил черпак, взмахнул подвернувшимся под руку хлыстом, и
люд:), толпившиеся вокруг очага, едва успели унести ноги. Тогда Айантала
набросился на тех, кто сидел за столом, и в свисте хлыста им яоно
послышалась лютая смерть; несколько самых сильных мужчин попытались
остановить его, однако тут же и отступили; а спустя мгновение все гости
исполнили стремительную пантомиму "давай бог ноги", обращаясь на ходу с
мольбою к тем, в кого верили: христиане взывали к Спасителю, мусульмане--к
Аллаху, поклонники Шанго--к Шанго, а почитатели Ойи -- к Ойе. Айантала же,
не пожелав долго преследовать удиравших гостей, возвратился во двор.
Раздраженно приговаривая: "Вы у менянаучитесь любить здравый смысл", он
поднялся на крыльцо, зашел в комнату к матери и одним махом разбил там шесть
мисок; потом опять вышел "а двор и мгновенно растоптал шесть кур. Стоявший
возле крыльца мужчина сказал: "До чего же ты груб, младенец"-- и тут же
получил шесть оплеух, та-к что ему поневоле пришлось начать с Айанталой
драку. Совсем уж ни в чем не повинный прохояоий попытался разнять дерущихся
и получил от Айанталы шесть пинков, а когда опомнился, то обнаружил, что
Айанталы рядом с ним уже нет, ибо тот, заметив неподалеку людей, играющих в
айу, присоединился к ним и легко обыграл их шесть раз подряд. Его старший
брат открыл было рот, чтобы одернуть буяна, однако едва он сказал: "Ну...",
как Айантала стукнул его кулаком по голове, и ему долго потом пришлось
молчать, ибо он прокусил себе язык. Короче говоря, с Айанталой не было
решительно никакого сладу.
Целый месяц буйствовал этот удивительный ребенок, став для горожан
грозным пугалом, а для города--страшным проклятием, и никто не мог
утихомирить его.
Наконец о нем прослышал бабалаво, искусный маг и опытный чародей.
Слушая рассказы горожан, он с небрежной ухмылкой говорил, чп-о сила Айанталы
ракушки ломаной не стоит, что его поведение -- это всего лишь обычные
шалости неупокое1нного младенца и что, когда он, бабалаво, встретится с ним,
все придет в -норму, ибо он легко .приструнит буйного драчуна. Горожане
принялись умолять мага сделать это как можно скорей, и тот согласился. Он
надел белые брюки, препоясал чресла кушаком с амулетами, накинул черную
агбадуу водрузил на голову круглую шапочку, собрал в Торбу Ифы множество
различных Заговоренных руд и Заклинательных Ожерелий из змеиных
позвонков--благо у него их было несчитано--и отправился к родителям
Айанталы. Когда он пришел, Айантала сидел за трапезой, и ему сразу же стало
не по себе от обилия пищи, стоявшей перед младенцем, ибо каждый кусок мяса,
который тот клал себе в рот, был огромный, как для шести взрослых мужчин.
Тут надобно сказать вам, любезные гости, что если кто-нибудь садился за
трапезный стол вместе с Айанталой, то еды ему не доставалось, ибо Айантала
съедал ее в мгновение ока. Маг завел с матерью младенца приличествующий
случаю разговор и между прочим упомянул имя Айанталы--это п;ри нем-то!
Буйный младенец выскочил из-за стола, швырнул в гостя миску с эко,
нахлобучил ему на голову горшок с мясом, скрутил его агбаду в толстый жгут,
накинул ему на шею и едва не придушил его; потом вырвал у мага торбу с
талисманами и хлестал его ею .по щекам, пока она не-изодралась в клочья;
изодрав торбу, Айантала дернул мага за кушак, мгновенно распоясал его, и
кушак прекрасно заменил ему хлыст: он охаживал им обезумевшего от истязаний
мага, пока тот не вывернулся из собственной агбады и не удрал с громкими
воплями домой. Запершись дома -- ведь Айантала преследовал его до самой
двери,--он забился в угол и долго пыхтел, словно паровая машина, ибо никак
не мог отдышаться. Из одежды на нем остались только брюки, а кожа у него
вспухла множеством кровавых рубцов. Когда он переоделся и родичи спросили
его, легко ли ему удалось управиться с неупокоенным младенцем, он в ужасе
вскричал:
"Никогда! Никогда меня так не истязали! Чего он только не учинял надо
мной! Он чуть "е выдавил мне сердце из груди миской эко, едва не удавил на
моей собственной агбаде, нада вал тяжкмх оплеух торбой .и отхлестал до
полусмерти кушаком! Охо-хо! Этот неупокоенный буян весьма доходчиво показал
мне, почем фунт лиха, и я до сих пор не понимаю, как остался живым!"
Чада и домочадцы мага несказанно удивились, однако тут же снова обрели
дар речи и сказали так: "Да, похоже, тебе Пришлось очень туго, коли ты
явился домой в таком растерзанном виде. А отчего ты не решился прибегнуть к
помощи талисманов и амулетов?"--"Талисманов и амулетов?--с н"-годованием
переспросил их маг.--Вы что, смеетесь надо мной? Меня хлестали торбой с
талисманами и бичевали кушаком с амулетами, а вам непонятно, отчего я не
применил их? Этот буян отобрал у меня все, кроме брюк, я: только чудом
спасся от гибели, а вы по-прежнему говорите о нем, будто он лишь безобидный
неупокоенный младенец!"
И все же один из его родичей недоуменно спросил: "Но как же ему это
удалось? Неужели он отнял у. тебя и шапочку?" Тут уж маг окончательно
.рассвирепел и прорычал: "Мне ня-доели ваши дурацкие расспросы! Когда с
человека снимают голову, никто не спрашивает, где его волосы. Меня чуть не
убили, а вы бормочете про какую-то шапочку! Я же объяснил вам, что он
отобрал у меня все, кроме брюк, а если в я не удрал, то лишился бы и брюк!
Так что прекратите пустую болтовню и слушайте меня (внимательно. Если .вам
встретится Айантала, удирайте от него без оглядки, ибо со смертью шут-ки
плохи, а он способен пристукнуть до смерти кого угодно. Однако если вы
прибежите домой и я замечу, что Айантала гонится за вами по пятам, то не
надейтесь укрыться в моем доме, ибо мне вовсе не хочется остаться без
жилья!"
Между тем 1даже родную мать утомили буйные подвиги Айанталы, и ояа
завела его в дремучий лес, а сама украдкой возвратилась домой.
Айантала принялся бродить по лесу и вскоре подошел к жилищу пяти
зверей--Слона, Льва, Леопарда, Шакала и Козла,--которые организовали мирное
Дружество; он попросил разрешения .немного пожить у них, сказав, чгго будет
прислуживать .им, как слуга, и они согласились.
Эти вери добывали себе пропитание по очереди--всякий день кточнибудь
один из Дружества,-- а ели добытое все вместе, и ничто не омрачало их
согласную дружбу... не омрачало, пока у них we поселился лиходей Айантала.
От пришел под вечер и вел себя очень тихо, ибо был среди зверей Дружества
чужаком. На следующее утро, когда настала очередь "Козла отправиться за
провизией, Лев созвал краткое совещание и сказал, что раз у них появился
слуга, то пусть он отныне помогает очередному добытчику в поисках пищи;
звери единодушно поддержали Ль ва, а злокозненный Айантала выражал свое
одобрение громче всех.
И вот Козел с Айанталой отправились за провизией; однако, добравшись до
места, где ее было вдоволь--знай себе собирай,--Козел обнаружил, что
Айантала и не думает трудиться. Видимо, он еще очень неопытный слуга,,
подумал про себя Козел и не стал ругать Айанталу, решив, что со временем он
исправится. Когда продуктовая корзмна наполнилась, Козел повелел Айантале
помочи ему вскинуть ее на голову-- и в то же мгновение опрокинулся на спину,
ибо Айантала резко дернул его за ноги, а едва он упал, принялся пинать его,
да так ловко, что Козел никак не мот вскочить. Испинав Козладо
изнеможения--тот уже перестал сопротивляться и только .хрипло блеял о
помощи,--Айантала предупредил его, что если он, вернувшись домой, расскажет
своим друзьям про это происшествие, то ему не сносить потом головы.
Козел немного отдышался, пригладил взъерошенную, со свежими
проплешинами шерсть, взвалил себе на голову корзину и поплелся домой,
понукаемый сзади Айанталой. Неподалеку от их Жилища Айантала отобрал у Козла
корзину, водрузил ее себе на голову, и так они и пришли домой--впереди
ободранный и несчастный Козел, а за ним Айантала с корзиной иа голове.
Увидев Козла, звери изумленно спросили его, в чем дело, ибо вид у .их друга
был весыма плачевный, а он, вместо того чтобы открыть им правду, принялся
сочинять и сказал так: "Я задел головой пчелиное гнездо, и пчелы начали
безжалостно жалить меня, а убегая от них, я наткнулся на гнездо ос, и те
едва не зажалили меня до смерти, вот почему глаза мои заплыли, а нос распух,
как ямсовый клубень, пролежавший в земле чуть ли не год".
На следующий день пришла очередь Шакала отправиться за провизией, и,
когда он вернулся к вечеру домой, вид у него был примерно такой же, как
накануне у Козла. В ответ на расспросы друзей Шакал сказал: "Как это ни
странно, но со мной случилось то же, что с Козлом, и, бокдсь, такая судьба
постигнет вскоре каждого из нас". Козел тайком покосился в его сторону, и
они оба сокрушенно покачали головами, однако Айантала сделал вид, что ничего
не заметил.
Я не люблю досужего многословия, уважаемые охотники, и скажу коротко:
Шакал, конечно же, оказался .прав. Получивши--каждый--свою порцию побоев,
звери задумали, тайно удрать из дому, ибо второй расправы боялись просто, .
не выдержать, а Козел сказал, что удирать надо завтра же утром, и все пятеро
с ним согласились. Они упаковали свои пожитки, а провизию положили в общую
корзину, решив нести ее по очереди.
Однако Айантала подслушал их разговор и, когда ояи уснули, укутался в
листья--ростом-то он был не больше полутора футов,--вытащил из корзины
провизию и забрался туда сам,. На рассвете звери пустились в путь, и первым
нести корзину вызвался Козел. Часа через два он проголодался и,. задумав
тайком подкрепиться, сказал сотоварищам, что задержится по малой нужде, а
потом догонит их,-- ложь, конечно, ибо ему Просто хотелось уворовать немного
общей провизии. Когда звери скрылись из виду, Козел поставил корзину на
земяю и уже начал было разворачивать "еду", предвкушая тайяьгй пир, как
вдруг .листья разлетелись в разные стороны, и выпрыгнувший из корзины
Айантала задал ему жестокую трепку. Несколько раз Козел замертво валился
долой с копыт, так что день этот запомнился ему на всю жизнь, а как только
он совсем перестал сопротивляться, Айантала снова забрался в корзину и
приказал ему догонять своих спутников, наказав передать потом. корзину
Шакалу, ибо ,надеялся, что Шакала тоже одолеет голод и он решит подкрепиться
в одиночестве.
Козел покорно взвалил корзину на голову и потрусил вслед за спутниками.
Догнав их, он сказал, что устал, и отдал корзину Шакалу, а тот через
некоторое время проголодался, и ему, конечно, тоже понадобилось немного
задержаться. Айантала отделал его так, что он едва остался жив, причем,
когда ему пришло в голову позвать на - помощь, Айантала :пнул его
особенно люто, и он подавился собственным криком,-- а ведь ростом-то
Айантала был не больше пня. Лишившись от побоев голоса, Шакал шепотом
взмолился о пощаде, :и в конце концов Айантала прекратил экзекуцию--не из
жалости, разумеется, а просто утомившись,-- и приказал Шакалу догонять
спутников, сказав, что если тот ослушается, то он выбьет из него дух, как
только что выбил из его шкуры пыль. "Теперь-то я понимаю, почему говорят,
что если спускаться с .пальмы ногами вверх, то воткнешься в землю головой
вниз",--подумал Шакал и покорно отправился догонять своих товарищей.
Так расправился Айантала с четырьмя зверями из пяти, а когда настала
очередь Слона, тот исхитрился вскочить после первого пинка и бросился
наутек. Айантала, конечно, преследовал его по пятам, и, услышав позади
топот, остальные звери с оглушительным .шумом помчались вперед, ибо каждый
из них не только топотал, но еще и вопил на свой особый лад--Козел блеял,
Шакал скулил, Леопард завывал, Лев подвывал, а Слон истошно трубил тревогу.
Звери удирали куда глаза глядят, а глаза у них от страха косили, и оди
бегали по лесу кругами. Айантала вскоре заметил это и, выбрав самое могучее
дерево, вскарабкался на него и стал ждать--в надежде, что беглецы
остановятся на отдых именно под ним. Так и произошло: вькбившись из
последних сил, они притаились в тени развесистого дерева, рассуждая между
собой, что Айантала, мол, давно отстал. Если б только знали они, что он
глядит на них сверху!..
Немного отдышавшись, они начали : поносить Айанталу и
сказали так: "Надо ж(е! Ростом с пень, а опасен, как ядовитый амей! Ничем
его не проймешь! Драться с ним невозможно, и, значит, надобно избавиться от
него хитростью". Звери призадумались, однако придумать ничего не смогли и
стали ругать Козла, говоря, что именно он присоветовал им взять в услужение
Айанталу. Козел сказал: "А вот и не я...", однако Слон повелел ему
умолкнуть, пригрозив за ослушание растоптать его до смерти. "Тем более что
нам всем давно уже со-чется есть",--многозначительно добавил Лев.
Козел возмущенно вскочил и поклялся своей жизнью, что он вовсе не
советовал брать Айанталу в услужение. "Пусть разверзнется земля у меня под
ногами, если я дал вам такой совет!--воскликнул он.--А если не дав л, то
пусть Айантала сию секунду спрыгнет с дерева и разгонит нас в разные
стороны!" Айантала никогда не упускал подходящего случая, что-бЫ учинить
буйство. Он спрыгнул на землю и разогнал ошалевших зверей в разные стороны.
Именно с той поры леопарды живут в джунглях, слоны-- на континенте,
заселенном черными людьми, да в Индии, шакалы облюбовали для себя пустыни,
львьг--просторные степи, а козы стали домашними животными. Что же до
Айанталы, то Господь не оставил его на земле, ибо он не подходил для жизни
среди людей, хотя и родился человеком, а перевел его в Поднебесье. Историю
эту люди когда-то помнили очень хорошо и, встречая лиходея, неизменно
сравнивали его с Айан-талой; этот малый хуже Айанталы, говаривали они, к
примеру, о юном буяне. Такова древняя, однако совершенно достоверная
история, любезные гости,--да упасет вас воля Госпо-да от
сына-всесокрушителя, а ваши собственные силы -- от разрушителей жизни.
Этими словами заключил Ирагбейе свой рассказ и, немного помолчав,
добавил: "Слишком долгая быль превращается рано или поздно в небылицу, о
благородные смельчаки, а поэтому давайте-ка оборвем сегодняшнее
повествование и порадуемся своему земному быггию, чтобы завтра начать совсем
другой разговор". Мы охотно последовали совету хозяина и до позднего вечера
весело пировали с уроженцами Горнего Лангбодо, которые пришли навестить нас
в дом к Ирагбейе.
Второй день с Ирагбейе в его Доме-о-семи-покоях
Наутро Ирагбейе отвел нас после завтрака в Покой Второго Дня--он был
вдвое краше по драгоценному убранству, чем вчерашний,-- и, когда мы
расселись, начал свою речь так:
-- Вчера мы говорили о неуживчивых, или буйных, детях, а сегодня я хочу
поведать вам про взрослых, которые не знают меры в помыслах и поступках
своих. Послушайте же две повести о неумеренных существах.
Жил-был на свете Лев, один-одинешенек и сам по себе, ибо других львов в
окрестных лесах не было. Поначалу жил он, как живут обычные львы, но однажды
вдруг додумал, что незачем ему утруждать .себя добыванием пищи, и, собравши
всех животных лесных, обратился к ним с речью.
-- Благодарю вас, о звери лесные (так начал он свою речь), за то, что
вы откликнулись на мое повеление и пришли сюда, подтвердив лишний раз вашу
преданность своему царю. Надеюсь, вы считаете меня хорошим царем, ибо, хоть
я порой и убиваю вас, чтобъ1 насытиться, убийства не доставляют мне
удовольствия. Вы прекрасно знаете, что Творец навеки определил род пищи для
каждого из нас, и, проголодавшись, яи о чем ином думать мы уже не
можем,--кое-кто насыщается травою и листьями, кое-кто утоляет голод
фруктами,--даже ящерица старается найти себе пропитание, а я, как вы знаете,
должен иногда охотиться на вас; и вот, зная мою приверженность к члясу, вы,
отныне призваны сами выбирать, ,кого очередной раз послать ко мне, чтобы я
насытился. Когда установится этот благоразумный порядок, вы будете точно
знать время своей смерти и сможете свободно решать, как вам провести на
земле оставшиеся часы жизни. Вы, конечно, не раз убеждались, что, терзаемый
голодом, я грозно .рычу и рычание мое "ввергает лесных обитателей в
смертельный ужас. А при новом порядке мне не придется рычать,, и все
вы--кроме того., кто предназначен от вас на мясо,--сможете безбоязненно
наслаждаться моим обществом. Вот что надумал я в царской мудрости своей и
сообщаю теперь вам, о любимые подданные мои.
Речь царя не нуждалась в ответе, и (все звери молчали. Однако Гиена
тотчас же нашла, что сказать. "Мир вам, жители леса,--промолвила она.--Мне
хочется выделить очень важную мысль в речи нашего властелина. Это мысль о
том, что каждому из нас предо.пределена Творцом особая пища. И я хочу сразу
же добавить--ибо столь важное добавление преступно откладывать на
потом,--что, выполняя замечательно разумный план царя, мы должны исключить
из рассмотрения некоторые породы зверей. Нас, пиен, назначать на мясо, к
примеру, нельзя, ибо мъг и сам.и прирожденные мясоеды. Чтобы поддержать
жизнь, нам приходится "есть не только лесных и домашних животных, но даже
падаль. Если я за весь день не отведаю ни кусочка мяса, то день этот можно,
считать просто потерянным для жизни моей. И, значит, надооно устроить так,
чтобы, половина лесных обитателей поставляла от .себя мясо царю, а
треть,--мне. Дополнив моим предложением этот план, мы заставим смертных
восхищаться царской мудростью до скончания века. Вот все, что я хотела
сказать о прекрасном плане нашего властелина".
Едва Гиена закончила свою речь, слово взял Леопард. "О
владыка,--проговорил он,--твой план, безусловно, мудр, однако вполне
разумное предложение Гиены Делает его труд-новыполнимьдм, ибо, если мы
согласимся, что ей требуется для пропитанья треть лесных животных, то
придется признать, ЧТО мне нужна половина--ведь я куда более могучий
охотник, чем она. Мало кому удается спастись от меня, когда я выхожу
яа.охоту. И нет зверя красивей меня--это ясно всякому, кто яидел мое
светлое, с темными крапинами одеяние,--разве что пятнистая антилопа способна
помериться со мной красотою. А по CTpaxy, который внушаю я всем жителям
лесным, меня можно сравнить только с тобою, о царь зверей, ибо мне, как и
тебе, почти никто не решается посмотреть в глаза--это табу,--и лишь царскою
короной отличаешься ты от меня в этом смысле. Что же до раскормленных людьми
домашних животных, то, съев корову, я обыкновенно только раздразниваю свой
аппетит,--стоит ли упоминать после этого про жалких коз? Короче говоря, мне
кажется, что благородных зверей надобно исключить из царского рациона, ибо
такие могучие великаны, как Слсн, не знающий преград на своем пути, и
доблестные охотники вроде Леопарда, перед которым трепещет все живое в
джунглях, несравнимы, с другими животными; меня, Слона да еще, пожалуй,
Гиену нельзя предназначать на убой даже для царя; всех же остальных лесных
жителей следует поручить заботам Лиса, чтобы каждый из них знал, когда ему
предстоит выполнить свой долг,ибо Лис при его здравом уме наверняка неплохо
справится с этим почетным поручением" .
Когда Леопард высказался и поблагодарил слушателей за внимание, Слон с
Гиеной поддержали его, и всем собравшимся не оставалось ничего другого, как
выразить беспорядочными криками свое согласие.
А Лис, составляя перечень животных, предназначенных на мясо, первъ
вписал себя и поутру должен был явиться к Льву. Однако не явился, и на
другой день голодный Лев, Призвав Слона, Леопарда и .Гиену, пожаловался, что
Лис нарушил им самим установленную очередность. Те очень удивились и тотчас
же послали за Лисом.
Лис не замедлил прийти и, едва они задали ему вопрог, почему он
пренебрег своим долгом, с торопливой почтительностью ответил им, говоря:
"Живи, здравствуй и процветай, о великий властитель, да пребудешь ты царем
зверей до глубокой старости своей, да спасешься волею Господа от
охотни-,ков, даже если они подкрадутся к тебе вплотную! Я прекрасно понимаю,
о влад1Ь1ка, что только благодаря твоей особой любви ко мне удостоился я
чести возглавить список зверей, предназначенных тебе для пропитания. Ибо чем
еще мог я заслужить столь великую милость? Услышав, что ты утвердил мое имя
в начале списка, я возблагодарил бога и обратился к Нему с мольбой
поддержать в тебе .пламя любви твоей до последнего дня, чтобы не оставил ты
заботами своими родичей моих, когда я умру. Клянусь тебе, что даже в самых
сокровенных помыслах не решился бы я пренебречь своим долгом, и лишь
стечение неблагоприятных обстоятельств задержало меня. Видишь ли ты,
владыка, вон то махогоневое дерево,-- Лис махнул .рукой в сторону сво1его
жилища,-- и другое, ироковое, рядом с ним? Так вот, великий властитель, там
живет пришлый лев, и он с приближенными своими -- слоном, леопардом и
гиеной--издевается "ад нами, твоими подданными, требует, чтобы мы не
подчинялись тебе, а служили ему, и если ты попус-пишъ его дальнейшие
безобразия, то едва ли мы сможем доставляться вовремя к твоему обеденному
столу".
Слова Лиса изумили Льва до глубины души, ибо он считал себя
единственным в .своем роде---по крайней мере когда речь шла о ЕГО лесе.
Поэтому он недоверчиво спросил Лиса, говоря: "Ты уверен, что здесь есть еще
один лев?" И Лис ответил: "Совершенно уверен, о великий владьвка".--"А ты не
ошибаешься?"--переспросил его Лев. "Нет, .владыка, не ошибаюсь,--ответил ему
Лис.--Однако я убежден, что, хотя лев этот не уступает тебе размерами
своими, ты наверняка сильнее, чем он, ибо от тебя мне, конечно же, не
удалось бы убежать, а епо, когда он преследовал меня, чтобы сожрать, я легко
оставил позади. Так что ты, несомненно, одолеешь его в единоборстве, и мьь,
твои верные подданные, сможем беспрепятственно доставляться к тебе на обед в
назначенное каждому из нас время".
Рассказ Лиса прозвучал так правдиво и убедительно, что властители
леса--Лев, Слон, Леопард и Гиена,--поверив ему, решили проучить наглых
чужаков.
А Лис привел их к глубокому колодцу неподалеку от своего жилища и
предложил им заглянуть туда, объяснив, что именно там таятся звери, про
которых он говорил. Властители нагнулись над колодцем и увидели внизу свои
отражения. Они оскалили клыки--их врати оскалились тоже. Они зарычали--из
.глубины им прозно откликнулось гулкое эхо. Разъярившись, они б-росились
вниз--и нашли на дне колодца свою смерть. Чрезмерные требования обернулись
для них преждевременной гибелью, ибо в древности сказано, что какою мерой
мерите, такою и вам отмерится,--да и разве завещали Льву его предки
приступать к своим подданным со столь чрезмерными требованиями?..
Итак, доблестные гости, я поведал вам первую историю о тех, кто не
знает меры,. А теперь послушайте втопую.
Умирая, отец оставил в наследство сыну сто фунтов. Обпа-дованны"
наследник накупил множество хрупких чешиц вроде хрустальных кувшинов,
фарфоровых тарелок, серебристых зеркал и прочего бьющегося товара в надежде
продать его потом вдвое дороже. Однажды; поутру, с удовольствием глядя на
свои покупки и радостно предвкушая выгодную продажу, он удовлетворенно
воскликнул: "Да, .сто фунтов--это, конечно, не горсть изюму, это изрядные
деньги, вон сколько товаров удалось мне накупить. Удачио распродав их, я
получу сто фунтов дохода, и мой капитал удвоится. Причем никто яе помешает
мне снова пустить его в дело, чтобы получить четыреста фунтов. А четыреста
фунтов--это уже почти состояние. До чего же быстро оборотистый человек
становится богачом! Я пускаю четыре сотни в оборот-- и вот неожиданно для
других у меня уже восемьсот фунтов. Это ли не успех? Многие горожане
почтительно прославляют мое богатство, однако я не останавливаюсь на
достигнутом, ибо кто способен помешать моему дальнейшему обогащению? А
восемьсотфунтовый капитал приносит солидный доход, и вот уже на моем счету
две тысячи фунтов. Обладатель двухтысячного состояния известен всему городу,
его слово считается законом, а я все торгую, и вот у меня на счету уже
четыре тысячи, потом восемь, потом шестнадцать, и так продолжается до тех
пор, пока я не завожу себе десятитысячные счета в десяти тысячах банков. И
моя жизнь превращается в сплошное .празднество-- я пирую, веселюсь, шикарно
одеваюсь и роскошествую, а когда иду по улице, все подобострастно склоняются
предо мною. А впрочем, человек наживает деньги, чтобы нажить потом еще
больше, и, прежде чем удалиться на покой, я умножаю свои капиталы до десяти
тысяч десятитысячных счетов в десяти тысячах банков каждого из десяти тысяч,
городов, где мне угодно хранить свое достояние. Ну а теперь наконец можно
подумать и о женитьбе. Только кого же мне взять в жены? Королева уже
замужем... стало быть, принцессу! И вот свадьба сыграна, невеста приведена
ко мне в дом, и я третирую ее, словно служанку,--ибо разве не муж я ей, не
хозяин, не повелитель? Да будь она хоть трижды принцесса, но привело-то ее
ко мне мое баснословное богатство,-- и разве не вознесло оно меня выше
королей? Разве кто-нибудь видел, как я прошу поесть во дворце ее отца? А
когда приходит время моей семейной трапезы, я с презрением отвергаю
приготовленную женой пищу; она впадает в отчаяние, призывает свою мать, и
они обе опускаются передо мной на колени, умоляя поесть, а я делаю вид, чгго
первый раз их вижу. Жена приникает к моим ногам и с тоской восклицает: ...О,
посмотри на меня, обожаемый муж мой, ты ведь знаешь, "что я люблю тебя
больше жизни! Не по своей вине опоздала я с обедом--вчерашний дождь вымочил
дрова, они плохо разгорались, и только поэтому не удалось мне приготовить
пищу ко времени. Неужели даже вид моей престарелой матушки на коленях перед
тобой не смягчит хотя бы яа мгновение твое сердце? Умоляю, любимый, поверь,
что я никогда больше не опоздаю с обедом--даже если мне придется самой
собирать в лесу хворост и разжигать очаг!.." Тут я, пожалуй, прощу ее,
однако, чтобы не уронить свое достоинство, легонько пну..." -- И забывшийся
наследник пнул свой хрупкий товар, превратив стофунтовое Наследство в груду
осколков. Не сколотив состояния, он решил поколотить принцессу--и если б ему
удалось потим разбогатеть, наш мир обогатился бы еще одним чудом.
А теперь, до)рогие гости, я хочу рассказать вам про особую
разновидность неумеренности, определяемую обыкновенгю словами
если-бы-да-кабы, и про ее частный случай если-б-я-знал. Случай такой весьма
обычен, когда люди не знают меры в благих делах, и сначала я объясню вам,
что это значит, а потом подкреплю свое объяснение достоверным эпизодом из
реальной жизни.
Неумеренность в благодеяниях или стремление устраивать чужое счастие на
свой лад--пагубная привычка, и .не было еще, я думаю, на земле человека,
который сумел бы полностью от нее уберечься, а между тем земная жизнь
уподобилась бы небесной, научись люди соразмерять свою тягу к добру с
велением обстоятельств. Древняя поговорка гласит:
"Человек оплакивает свою ошибку, пока не скажет если-б-я-знал,--
праотцы проклинали эту привычку, но лечения от нее никто не сыскал".
Простите меня, любезные гости, но такова древняя поговорка.
Каждому ясно, что человек должен совершать благие поступки,--и однако
далеко не всякий понимает, какими благодеяниями призван он одаривать ближних
своих и кто из ближних достоин их получать. Многие творят благие дела
совершенно бездумно: они уверены, что добро творить нужно, и творят его не
задумываясь, желательно оно именно сейчас и здесь или нет. Им невдомек, что
безмерно милосердный умножает, как правило, не добро, а зло. Нередко
здоровый человек с двумя руками и двумя ногами живет по присловью:
"Что дано другим, то и я хочу получить",--такого человека незачем
осыпать благодеяниями. Нашего милосердия достоин только тот, кто
действительно не способен о себе пЮзаботить-ся,--очень старый, немощный от
природы, увечный или тяжелобольной... А теперь, чтоб вы поняли на практике,
о чем идет речь, я расскажу вам про случай из реальной жизни.
Некогда один человек, отправившийся в чужедальние страны, увидел на
подходе к большому городу железную клетку. Эта клетка, или ловушка, была
насторожена на Леопарда, который очень досаждал горожанам, и они устроили ее
так, что, когда разбойный 31верь залез в нее, он уже не смог выбраться
оттуда без посторонней помощи.
Увидев Путника, Леонард попросил, чтобы он выпустил его из клетки, но
тот отказался. Леогаард сначала уговаривал его, потом умолял, а потом
угрожающе сказал: "Как же так? Разве сделал я тебе что-нибудь плохое? И ведь
ты думаешь только о нынешнем дне, хотя мог бъг задуматься и о завтрашнем.
Да, весь мир называет меня безжалостным разбойником, но на самом-то деле я
безобидный добряк. Люди, как ты знаешь, частенько мелют языком невесть, что,
а вот если б тебе довелось провести в моем обществе хотя бы три дня, ты не
пожелал бы потом со мной расставаться, ибо я, несравненный Леопард,
благороднейший обитатель джунглей, неимоверно великодушен и самоотверженно
щедр. И кроме всего прочего, тебе надо бы знать, что, даже если ты не
выпустишь меня из клетки, кто-нибудь другой все равно сжалится надо мной и
освободит меня, а когда мы потом встретимся с тобой, где найдешь ты!
убежище? Я ведь непременно доберусь до тебя -- если не на этом, так на том
свете, запомни, человек!"
Выслушав Леопарда, Путник сказал: "Все, что ты говоришь, не лишено
оснований, я понимаю. Однако даже бесстрашный должен помнить о страхе.
Допустим, я выпущу тебя, а ты набросишься на меня и раздерешь в клочья.
Должен я об этом подумать?"
"Вовсе нет,--ответил ему Леотгард.--Ибо, если ты освободишь меня, я не
причиню тебе ни малейшего вреда--ни сейчас, ни в будущем. Решайся, Путник, и
поскорее,--зачем нам обоим попусту терять время?"
Слушая вкрадчивые слова Леопарда, Путник упустил из виду, что речь
идете жизни и смерти--.именно поэтому Леопард говорил столь вкрадчиво,
пытаясь выбелить языком свою черную сущность. Беспечный Путник, забыв
древнее речение:
"Черного льва не отмоешь добела", решительно шапнул к леопардовой
клетке и открыл ее, а проголодавшийся Леопард, не долго думая, набросился на
него, чтобы сожрать. Мимолетно подумав: "Эх, если б я только знал", Путник
взмолился дать ему OTqpo4Ky и спросить у первых пятерых встречных, .достоин
ли он за свое милосердие смерти. На том они и порешили. Вскоре им
повстречалась Коза, и Путник поведал ей, как он увидел Леопарда в клетке и
сначала не хотел его выпускать, но потом сжалился над ним и выпустил, а тот
в благодарность за милосердие собирается теперь его съесть.
"Не верю я в человеческое милосердие,-- выслушав Путника, сказала
Коза.--Мой хозяин вечно меня мучает. Когда я родила козлят, он даже
вним.ания на это не обратил, а когда мне .все же удалось их вырастить, он
продал моих детушек и растранжирил вырученные деньги на собственные
удовольствия. Разве от него дождешься добра? Он и кормить-то меня не желает,
я брожу целыми днями под жгучим солнцем--где листик ухвачу, где былиночку
проглочу,--а от него вместо ямса или бананов получаю только колотушки: сам
наестся в полное удовольствие, глаза нальет и принимается меня лупить, как
бешеную гиену. Нет, не верю я в людские благодеяния--убей и съешь его,
достославный Леопард!"
Вот высказала Коза свое мнение, и Леопард хотел было разодрать Путника
в клочья, но тот напомнил ему, что очи уговорились посоветоваться с пятью
встречными, а расспросили пока только одного. И пошли они дальше. Вскоре им
повстречалась Лошадь. Путник изложил ей суть дела, и она ясно высказала свое
мнение, говоря: "На языке у людей мед, а в сердце--смертельный лед.
Возможно, этот человек и прав, да что-то не видела я от людей добра. Всем
известно, что я добрейшее существо на земле, вот за доброту мою люди на мне
верхом и ездят. "Когда я устаю и не могу бежать быстро, они жестоко язвят
меня шпорами и безжалостно хлещут кнутами, а когда, замучившись до полного
иэнеможейия, я сбрасываю их на землю, они злобно истязают меня, называя
капризной кобылой... Нет, не верю я в их доброту, ешь его, Леопард!" Леопард
опять хотел наброситься на Путника, но тот снова напомнил ему, что и;м
осталось выслушать еще троих встречных.
Они отправились дальше и вскоре подошли к Апелъсиново-му Дереву. Путник
рассказал ему об их деле, и Дерево выразило им свое суждение так: "Этот
человек юделал доброе дело, сомневаться тут не приходится, и, однако же, я
никогда больше не буду защищать людей, ибо все они--неблагодарные злодеи. Я
стою здесь, у дороги, много лет, и никто1 из них не получал от
меня ничего, кроме добра. В засушливый сезон, когда на небе полыхает
яростное солнце, они прячутся в тени моих ветвей, а когда у меня созревают
плоды, и.м лень аккуратно сорвать их, и они швыряют в меня палки или
каменья, чтобы плоды упали на землю, так чп-о к осени тело мое покрывается
глубокими язвами. Лквди терзают меня нещадней, чем жестокие обезьяны,--так
пусть же за вину многих расплатится хотя бы один. Убей его. Леопард!" Путник
с огромным трудом уговорил Леопарда дождаться четвертого встречного они
двинулись вперед и вскоре повстречали Пса.
Пес не задумываясь проклял человеческий род и осудил Путника на смерть;
Леопард, предвкушая сытный обед, нехотя согласился выслушать пятого
встречного, и через некоторое время им повстречался Лис. Путник со слезами
на глазах воззвал к нему, говоря: "О благородный Лис, мне извесг-но, что ты
мудр и правдив, так рассуди же нас по справедливости, умоляю тебя! Я шел
своей дорогой, не вмешиваясь в чужие дела, и наткнулся неподалеку отсюда на
Леопарда в железной клетке. Мне даже и смотреть-то на него не хотелось,
однако он окликнул меня и .начал жалобно просить, чггоб я выпустил его на
волю. Мне бы отказаться и уйти подобру-поздорову, ибо я предполагал, что,
когда я освобожу его, он захочет меня съесть; я и отказался, однако сразу не
ушел и в конце концов, сжалившись над иим, .выпустил его из клетки, а он,
как я и предполагал, собирается теперь меня съесть,--да спасет тебя
Создатель от столь опасных встреч! Он слезно молил меня помочь ему, обещая,
что не причинит мне ни малейшего вреда, а теперь вот алчно торопится
поскорее нарушить свое обещание, и я с огромным трудом уговорил его
выслушать суждения пятерых первых встречных о расплате злом за добро. Вот
почему я .взываю к тебе, о мудрый Лис, и прошу объяснить Леопарду, что
благие поступки не должны оборачиваться бедой для благотворителя,--да
сохранит тебя бог от столь горестной судьбы!"
Выслушав Путника, Лис сурово сказал: "И это называешь ты важным делом?
Я плохо понял твою сбивчивую болтовню, зато прекрасно вижу, что ты не
понимаешь, кто удостоил тебя вниманием. Перед тобою несравненный Леопард,
гордость джунглей,--ты должен трепетать от счастья и ужаса, когда тебя
замечает столь великодушный и до самоотвержения щедрый властитель! Если тебе
хочется, чтобы я рассудил твое ничтожное дело, изложи его внятно и
почтительно, ибо тебе придется говорить о великом Леопарде". Путник принялся
пересказывать всю историю с самого начала, и, когда он дошел до железной
клетки, Лис, перебив его, приказал: "Не торопись, убогий, и объясни мне
толком, что такое железная клетка".--"Клетка, сделанная из железа",--сказал
Путник. Однако Лис раздраженно повторил!: "Слушай меня внимательно,
ничтожный! Я хочу, чтобы ты как следует растолковал мне, чпо такое железная
клетка". На этот раз Путник сказал ему так: "Уважаемый Лис, мне известен
твой здравый рассудок, и если ты не знаешь, что такое железная клетка, то
наверняка зато знаешь, как выглядит клетка для кур, ибо домашняя птица--твое
любимое лакомство. Именно такую клетку с парой курочек--правда, она
деревянная и гораздо меньше, чем леопардова,--я и собирался послать тебе по
приходе в город, и, если б меня не задержала встреча с Леопардом, ты уже
получил бы ее, ибо мне давно хотелось послать подарок замечательному жителю
джунглей, про которого говорят: ...Мудрей и честнее Лиса не сыщешь зверя в
Лесу". Я надеюсь, что мне все же удастся послать тебе этот подарок--в том
случае, разумеется, если я останусь жив. Но, быть может, ты предпочитаешь
цыплят или петухов? Я вполне мог бы заменить ими кур--они ведь продаются в
одинаковых клетках, очень похожих на ту, в которой сидел Леопард. Надеюсь,
теперь-то ты понял, про какую, клетку идет речь, и сможешь по справедливости
рассудить мое дело?"
Однако Лис презрительно глянул на Путника и гневно осадил его, говоря:
"Не хочешь ли ты намекнуть, презренный, что Лисы воруют кур? Так знай же,
сплетник, злоумышленник и лжец, что я не буду с тобой разговаривать до тех
пор, пока не увижу клетку, о которой идет речь". Затем Лис почтительно
обратился к Леопарду: "Всем известно, что сплетник сплетет силки себе
самому, злоумышленник заплутается в собственном зле, а лжеца непреложно
погубит ложь. Будь же снисходителен к моей непонятливости, и покажи мне ту
клетку, про которую говорит этот наглец. Я хочу, чтобы у него не осталось
той малейшей лазейки, и засвидетельствую перед миром, что ты съел его по
праву,-- как только мне станет понятным ваше дело". Леопард возрадовался
великой радостью и сказал: "Ты воистину мудр, уважаемый Лис, идем, я покажу
тебе эту клетку". И все трое отправились туда, где Путник впервые увидел
Леопарда.
Когда они подошли к железной клетке, Лис спросил Путника: "Где ты
стоял?" Тот показал, и Лис повелел ему снова встать на это место. "Чтоб я
хорошенько представил себе, как все это происходило",--объяснил он. Путник
повиновался. После этого Лис подобострастно обратился K Леопарду: "Да
позволено мне будет спросить, где стоял ты, о властитель",-- проговорил он.
Леопард указал передней .лампой на клетку. "Там, внутри",--объявил он. Лис
преданно посмотрел на Леопарда и обратился к нему еще подобострастней. "Я
тугодум,--сказал, он,--и с большим трудом разбираюсь в сложных ситуациях.
Мне удастся понять, как было дело, только если ты. .встанешь на то самое
место, где увидел тебя этот лгун". Леопард проворно забрался в клетку, и Лис
облегченно проговорил: "Ага, кажется, я начинаю кое-что понимать". Потом он
глянул на Путника и .гневно воскликнул: "Положительно я никогда не встречал
таких .лжецов, как ты. По твоим словам, тебе пришлось освобождать
несравненного Леопарда, а он, оказывается, мог свободно выйти из клетки --
дверь-то открыта".--"Она была закрыта",--объяснил Лису Путник. "А ну-ка
покажи, как это выглядело",--потребовал Лис. "Вот так",--сказал Путник,
притворив дверь и запирая ее. "Так ли?--усомнился Лис.--Ты уверен, что
Леопард не может выбраться?"--"Совершенно уверен",--ответил Путник. Тут Лис
весело расхохотался и сказал:
"Прими мои Поздравления, любезный Леопард. Я ведь говорил, что
злоумышленник запутается в собственном зле, а лжеца непреложно погубит ложь.
Ты солгал, .пообещав своему избавителю, что не причинишь ему вреда, и хотел
отплатить злом за добро,--сиди же теперь здесь, пока вороны не выклюют тебе
глаза. А ты отправляйся в город, добрый человек, и не забудь про кур. Да
передай горожанам, что досаждавший им разбойник попался,--пусть они
хорошенько вооружатся и воздадут этому злодею по заслугам".
Так угодил Леопард в собственную ловушку, и ему оставалось только
бессильным рычанием отвечать на презрительные насмешки--Лис отхлестал, его
кнутом издевательств с шестью сотнями ядовитых хвостов, а Путник изжалил
семью сотнями язвительных прозвищ,--у Леопарда неистово зудели зубы и
яростно чесались когти от желания отомстить обидчикам, но выбраться из
клетки ему не удалось. А Путник известил горожан, что Леопард пойман, я те
безжалостно прикончили неблагодарного разбойника. Издыхая, Леопард бормотал:
"Ох и жалкая настигает меня смерть, и если б я знал, что мне придется так
умереть, то я бы этого Путника сразу же съел".
Леопард по-своему жалел о случившемся, однако и он упокоился на словах
если-б-я-знал,-- да избавит нас Господь от подобной судьбы!..
А теперь, отважные гости, настала пора поблагодарить вас за внимание и
сообща отдохнуть во взаимных радостях,-- этой фразой закончил наш хозяин
вторую беседу.
Завершая второй день у Ирагбейе, мы веселились до глубокой ночи, а
наутро перебрались ,в Покой Третьего Дня... Однако время летит, и я успею
пересказать вам, любезные слушатели, только нашу последнюю беседу с этим
удивительным мудрецом.
Тут Акара-огун задумался и умолк, словно бы восстанавливая в памяти
события далекого прошлого. Мы тоже сидели молча, и через несколько минут он
заговорил снова.
Седьмой день с Ирагбейе в его Доме-о-семи-покоях и возвращение на родину
В этот день Ирагбейе повел нас после завтрака осматривать
достопримечательности Горнего Лангбодо, а вернувшись, пообедав и немного
отдохнув, мы принялись развлекаться-- соревновались в беге и борьбе,
залезали взапуски на деревья, состязались в прыжках, мерялись ловкостью и
силой,-- а затем Ирагбейе пригласил нас B Седьмой покой своего дома, ибо
настал последний день наших с ним бесед. Седьмой покой отличался от шести
предыдущих сверкающей белизной: и стены, и пол, и потолок, и все внутреннее
убранство было там белое, а матово-черную кожу нашего хозяина оттеняла белая
сутана. Он сказал, что садиться мы сегодня не будем, и обратился к нам с
такими словами:
-- Многое обсудили мы за шесть дней, любезные гости" а сегодня настала
пора поговорить о нашем Создателе. Я должен сразу же сказать вам, о храбрые
охотники, выносливые путешественники я радетели родины, что, если человек
произносит мудрые речи или совершает великие поступки без мыслей о Господе,
он обкрадывает свою жизнь и обманывает самого себя, как покупатель, решивший
купить бобов и обратившийся к продавцу маиса. Бог всемогущ. Он Творец
предвечного слова, Владыка Небес и Хозяин всякого дня; Высший дух,
Чудотворец и Хранитель жизни; Царь Славы, Целитель и Благодетель; Судья,
Защитник и Заступник, который был, есть и пребудет во веки веков. А теперь я
хочу поведать вам, отважные гости, крохотную историю" о Его великом
всемогуществе.
Жил некогда король--властитель необъятных просторов, хозяин несметных
богатств и отец неисчислимых детей--с прекрасным лицом и мерзким нравом: он
был грешен, как Дьявол, и жесток, словно обезьяна, он утопал в низменных
злодеяниях своих и возносился над миром в презрительном высокомерии.
Этот король забыл, что прекрасен лишь тот, кто славен добром, однако,
несмотря на грехи, был ревностным прихожанином городской церкви. И вот
однажды, когда шла церковная служба, некое песнопение под аккомпанемент
органной музыки показалось ему особенно сладкозвучным, а поскольку хор пел
,на незнакомом для него языке, он попросил перевести ему непонятные слова.
Услышав перевод--Ом низложит сильных с престола и вознесет
смиренных,--.король впал в неописуемую ярость, на лбу у него выступил жаркий
пот, а глаза налились кровью, я, если б это было возможно, он тотчас же
расстрелял бы органиста и обезглавил певчих. С трудом превозмогая надменную
.ярость, он. сказал одному из своих приближенных: "Теперь-то я понимаю,
почему они поют на неведомом нам языке--им хочется унизить своего короля, но
так, чтобы он этого не заметил,--непременно напомни мяе после службы, что я
собирался поучить этих распоясавшихся каглецов уму-разуму и уважению ,к
земным властелинам. Кто на земле не слышал о моей славе? Кто не знает моего
могущества? Кто осмелится противиться моей силе? У бога в небесах свой
престол, а у меня на земле свой. Я не в силах сместить его--однако и ему не
под силу низложить меня".
Так -восклицал король, не знавший равных себе среди земных владык. Он
возмечтал о равнобожии, позабыв, кто его создал, а Создатель, глядя на него
с печальной улыбкой, сказал ангелу, стоявшему по левую руку от Него: "Ты
позаботишься о нем, и пусть судьба его будет уроком для сильных мира сего.
Пресытившись благами земными, он отвергает Меня,--да и он ли один? Всякий
день кто-нибудь из возгордившихся сынов человеческих бросает .Мне вызов, а Я
взираю на них с улыбкою сострадания, ибо сам дал им некогда свободную волю.
Да и этот, отвергающий Меня,-- разве не создан он по образу Моему и подобию?
Воистину нет в мире кары, которую не мог бы я наложить "а него, если бы
пожелал отомстить ему. Я могу превратить его в чудовищного зверя лесного или
крохотную полевую былинку, могу послать ему голову животного взамен его
собственной, оставив тело человека, могу измыслить возмездие, неведомое
доселе смертным, дабы помнил он, кто его создал. Однако у Меня нет желания
мстить ему, а поэтому отправляйся в его страну и воссядь на королевский
престол, дав ему время одуматься и раскаяться,-- если это произойдет, верни
его на престол".
Ангел беспрекословно выполнил повеление Господа. В мгновение ока
спустился он на землю, и не прошло и ми-нуТы после изреченного богохульства,
как надменный король погрузился в глубокий сон, его королевская одежда стала
рубищем бродяги, а золотая цепь на шее превратилась в медный ошейник. Никто
не заметил, что королевское место среди придворных занял ангел небесный, ибо
он придал себе внешний облик уснувшего короля, а его самого незаметно для
прихожан переместил в глубь церкви.
Когда богослужение завершилось, все отправились по домам, ангел,
точь-в-точь похожий на .короля, удалился с придворными во дворец, и
церковный сторож запер ворота церкви.
А король тем временем крепко спал. Проснувшись глубокой ночью, он
недоуменно огляделся и, не понимая, куда его занесло, попытался на ощупь
выбраться из кромешной тьмы. Сделав несколько шагов, он наткнулся на скамью,
повернул в другую сторону и вскоре споткнулся о барабан, повернул еще раз и
совершенно запутался: темнота сбивала его с толку и мешала понять, где он
оказался. Долго пришлось плутать ему по церкви, но в конце концов он
все-таки добрался до ворот и начал отчаянно стучать. Неистовый стук пробудил
церковного сторожа от сна -- и кого же увидел он, открыв створку ворот? --
всклокоченного бродягу с безумными глазами. Решив, что перед ним
сумасшедший, он бросился наутек, а удивленный король побрел к своему дворцу.
Дворцовые ворота были заперты, и стражники спокойно спали, ибо король,
как они думали, давно удалился в свою опочивальню. Бывший король с гневным
воплем "Отворите!" пнул ворота и на вопрос проснувшихся стражников "Кто
там?" коротко ответил: "Король!" Стражники расхохотались и посоветовали
ночному гостю проспаться, а тот грозно заорал: "Немедленно отворите ворота и
прикусите ваши поганые языки, ибо этими же языками вам придется лизать
завтра пол у моих ног!" Он долго кричал и ругался, прежде чем стражники
решили наконец посмотреть, кто мешает им спать, а когда один из них все-таки
выглянул за ворота, ему стало ясно, что перед ним сумасшедший. Он поспешно
задвинул тяжелый засов и сказал своим сотоварищам: "Это сум-асшедший. Он
спятил, я думаю, еще до рождения моей матушки, и тому, кто решится выйти к
нему, несдобровать". Короче, рассвет застал бывшего короля под открытым
небом у запертых дворцовых ворот.
Наутро, когда ворота открылись, он проник во дворец, однако его тотчас
же схватили и отвели к ангелу-королю, ибо приняли за безумца. Увидев его,
ангел приказал выдать ему новую одежду и объяснил придворным, что он вовсе
не безумец, а просто шут, называющий себя королем. Новому шуту разрешили
поселиться во дворце, и, слоняясь по дворцовым покоям, он без устали
повторял на разные лады: "Во сне мне все это снится, что ли? Если я король,
то кто же, спрашивается, сидит на троне? А если шут, то почему считаю себя
королем?"
Так прошел год; балахон шута стал для бывшего короля привычной одеждой;
неопределенно грустные мысли постоянно теснились у него в голове. Однако
истина постепенно открывалась ему, и однажды он понял, за что был свержен с
престола. Случилось это в субботу, и чувство вины перед всемогущим Господом
наполнило его душу паническим ужасом. На другой день, едва отворились
церковные ворота, он проскользнул в церковь и опустился на колени. Вскоре
началась утренняя служба, и, услышав поразившее его в прошлый раз
песнопение--Он низложит сильных с престола и вознесет смиренных,-- бывший
король издал душераздирающий вопль. Пронзителен был этот вопль и громок, ибо
легкие у короля могли бы поспорить мощностью своею с кузнечными мехами.
Прихожане засмеялись, однако раскаявшийся грешник даже не посмотрел на них,
сказав себе так: "Смейтесь, если горестное раскаяние вызывает у вас веселый
смех, пляшите на головах, если вам так уж весело,-- однако хорошо смеется
тот, кто смеется последний".
Когда служба завершилась и церковь опустела, король приблизился к
алтарю, опустился перед ним на колени и вознес Господу покаянную молитву.
Вскоре после утреннего богослужения ангел-король призвал его к себе, и
он послушно явился в тронный зал. Выслав приближенных, ангел закрыл двери,
задернул на окнах тяжелые шторы, и тронный зал погрузился во тьму. Как очаг
смиренно молчит, пока его не растопят, как летучая мышь покорно ждет ночи,
чтобы отправиться на охоту,--так ждал бывший король уготованной ему судьбы.
И вот он услышал рокочущий грохот, подобный топоту тысячи человек, пол под
ним задрожал, стены дворца затряслись, и, будто дыхание дальней бури,
прошелестел по тронному залу ветер, ибо настало время, когда ангел небесный
должен был явиться бывшему королю посланником Бога Славы. Затем опять
настала темная тишина, а через мгновение тронный зал осветился, и, подняв
голову, король увидел ангела с небес в его подлинном величии. Глаза ангела
лучились, словно драгоценные камни, кожа была нежной, словно у ребенка,
одеяние сверкало, словно снег, а обувь отливала бронзовым блеском.
Устрашенный король пал на колени и спрятал в ладонях свое лицо. Тогда
грозный ангел отверз уста и промолвил:
"Я один из Семи, стоящих перед престолом Господним. Ужели могло
показаться тебе, несчастный, что слова и поступки твои скрыты от Господа?
Ничто не укроется от взгляда Его -- ни на земле, ни в небесах,-- ибо кто,
как не Он, создал все сущее? Ты вознесся в безумных мечтах твоих до
равнобожия, не страшась гнева Его, и Он послал меня на землю, дабы сверг я
тебя с престола; однако жизнь твою Он повелел оставить тебе и дозволил, если
ты раскаешься, снова возвести тебя на престол; и сегодняшнее раскаяние твое
смягчило Его, ибо он- бесконечно милостив; и вот я возвращаю тебе
королевскую власть во имя Его, и, если смирение твое не иссякнет, ты
пребудешь королем до смерти своей, а если самонадеянно вознесешься вновь,
будешь свержен с престола навеки". Вымолвив эти слова, ангел вернулся в
небеса, а король вдруг оказался на троне, как в прежние времена; и велико
было его благоговение перед Господом.
Охотничья собака, нашедшая подстреленную дичь, не забудет вернуться с
добычей к хозяину; конь, украшенный драгоценной попоной, помнит, кто его
потрудился украсить; если мы забываем своего благодетеля, нам не дождаться
благодеяний в будущем; а поэтому, Когда нам сопутствует счастье, надобно
помнить, кем оно послано.
Так закончил Ирагбейе свою повесть и предложил нам упаковать наше
имущество, чтобы возвратиться во дворец, ибо на другое утро мы должны были
отправиться домой. Мы провели в его Доме-о-семи-покоях семь дней и в семь
часов вечера седьмого дня возвратились в королевский дворец.
Узнав о нашем возвращении, король приказал отвести нас в дворцовый сад,
сияющий от многого множества светильников, словно ясный день. Сам король
пожаловал туда к восьми часам, и вот какие подарки пожелал он переслать с
нами для нашего короля: шесть колец, украшенных бриллиантами, шесть золотых
ожерелий, шесть серебряных корон с бисерными подвесками, шесть атласных
подушек, шесть бархатных мантий и шесть Библий на шести разных языках. А
кроме подарков он вручил нам письмо к нашему королю, написанное твореным
злато-серебряным двойником, и, поскольку королевский глашатай прочитал это
письмо вслух, я могу пересказать его вам, ибо ено крепко-накрепко врезалось
мне в память. Послушайте же, как оно звучит.
Двадцать второй день
седьмого месяца
в тысяча девятьсот шестьдесят шватом году
нашей эпохи.
Город
Горний Ланпбодо.
Достославный король!
Твои посланцы Кэко, Имодойе, Акара-огун, Элегбеде-одо, Эфоийе и
Ара-мада-окунрин прибыли к imaм в добром здравия, и при .встрече с ними
идкрен-яей радостью наполнились наши сердца. Я вручил им скромные подарки
для Тебя -- в шести шест-ериках, как .принято у народов йоруба с давних
времен и по нынешний день -- дабы выраэиггь мою любовь, которая не
останется, надеюсь, без взаимности. Что Же касается процветания Твоей
страны, то никакие вещицы, не могут опокэпешестводать атому, ,а лишь мудрое
отношение властелина к .параду своему. Если ты решишься (приветствовать в
своих подданных всеобщую доброжелательность друг к другу и чувство
собственного достоинства, они не станут разбойничать н воровать, лгать и
сплетничать, буянить и надменно отвергать учрежденный праотцами порядок;
дети будут почитать родителей, а зрелые примутся наставлять юньгх; и весь
народ, освободившийся от дурных склонностей воаприветствуег Тебя на троне и
вознесет благодарственные .молитвы Господу нашему в -небесах. К саму
1При1М:и .наилучшие пожелания мои и передай их народу своему.
С глубоким уважением--
король Горнего Лавгбодо.
Мы остались на ночлег во дворце, а утром король вручил нам множество
прощальных подарков, и мы пустились в обратный путь.
Я не стану рассказывать обо всех приключениях, выпавших на нашу долю по
дороге домой, ибо их было чересчур много, чтобы поведать о них за один
вечер, однако должен с грустью сказать, что далеко не все прославленные
спутники мои возвратились на родину. Вы спросите, как это случилось? Увы,
любезные слушатели, их погубила самонадеянность.
Когда мы подошли к берегам Красной, или Кровавой, реки, тамошние гомиды
самозабвенно веселились, отмечая празднество Олокуна, Духа-хранителя вод.
Кэко, несмотря на наши предостережения, решил присоединиться к веселящимся
гоми-дам и вступил вслед за ними в кровавые струи Красной реки. С тех пор мы
его никогда больше не видели. Элегбеде-одо и Эфоийе отправились на охоту в
Поднебесный Лес и, обернувшись гомидами лесными, навеки ушли из жизни людей,
так что у нас нет никаких известий о них. Когда мы приблизились к Пристанищу
Семи Скорбящих Ведьм, Арамада-окунрин захотел утешить их, чтобы они не
поливали землю ядовитыми слезами своими, а потом не смог с ними расстаться.
Однако Имодойе, Оло-хун-ийо и ваш покорный слуга явились домой живыми и
здоровыми.
Многие рядовые охотники из нашей Дружины погибли в пути, а когда мы
возвратились, никто не узнал нас, ибо долог был наш поход, а память людская
коротка. Мы застали короля постаревшим и одряхлевшим, и не сразу понял он,
кто мы такие;
однако, выслушав нас и прочитав письмо из Горнего Лангбодо, вспомнил,
что именно он повелел нам отправиться в поход,-- и тут уж радости его не
было предела. Он по-королевски наградил нас, и с той поры мы ведем жизнь
состоятельных и уважаемых сородичами людей.
На этом завершается история нашего многотрудного похода в Поднебесье,
и, кажется, все, что я должен был поведать миру, рассказано,-- да послужит
мое повествование углублению вашей мудрости, чтобы жизнь ваша стала
удачливой и счастливой. Прощайте, друзья, ибо мне пора возвращаться
восвояси-
Так закончил свои рассказы мой гость, и больше мы его никогда не
видели. Однако, уходя, он обронил белый прямоугольник из тонкого картона с
надписью: "Акара-огун, Всеобщий отец врожденных неудачников".
А вы, мужчины и женщины народа йоруба, помните, что древняя мудрость
учит нас доверять старикам, и пусть рассказы эти явятся для вас уроками
жизненного опыта, ибо у каждого есть в жизни свой Горний Лангбодо, до
которого он должен добраться, преодолев множество преград. Горести на
жизненном пути неизменно чередуются с радостями, и, если сегодня вам
повезло, завтра, быть может, вас постигнет неудача, а сегодняшняя беда
вполне может обернуться завтрашней победою и нежданным счастьем. Будущее
скрыто от нас, однако идите к своей цели упорно и твердо, не падайте духом,
встречая труд-
ности, и мужественно преодолевайте препятствия, ибо недаром сказано:
"Чтобы бог помог, будь и сам неплох".
Итак, я добросовестно пересказал вам повесть моего гостя и верю, что
наградой мне будет цельный орех колы а не часть его ибо лишь цельность
укрепляет нас в жизни. До новой встречи Друзья, которая, несомненно,
вскорости состоится. А пока разрешите мне произнести три здравия--пусть они
и завершат мой рассказ,--да будет наш мир по-настоящему нашим да возмужают
черные народы в силе и мудрости своей, да не отстанут они больше никогда от
других наций земли,-- ура, ура, ура -- и
ИСПРАВЛЕНИЕ
На обороте титула следует читать: дай мне бог не ошибиться, считая, что
мой рассказ понравился вам.
ЗАКОЛДОВАННЫЕ ЛЕСА
Редактор Л. Ш. Рожанский Младший редактор Г. А. БуроваХудожник Н.А. АбакумовХудожественный редактор Э.Л. ЭрманТехнический
редакторМ. В.Погоскина
Корректор Н. А. Моисеева
ИБ в"-- 15064
Сдано в набор 06.10.83. Подписано к печати 07.03.84. Формат 60Х90 ц.
Бумага типографская в"-- 2. Гарнитура литературная. Печать высокая. Усл. п.
л. 15,5. Усл. кр.-отт. 17,38. Уч.-изд. л. 16,01. Тираж 30000 экз. Изд. в"--
5556. Зак. в"-- 740. Цена 1 р. 80 к.
Главная редакция восточной литературы издательства "Наука"
Москва К-31. ул. Жданова, 12 1
3-я типография издательства "Наука" Москва Б-143, Открытое шоссе, 28
Ответственный редактор К. А. МЕЛИК-СИМОНЯН
Обращений с начала месяца: 32, Last-modified: Mon, 13 Mar 2000 18:45:42 GMT