К тому времени, когда женщина наконец закончила свой
рассказ, была уже половина третьего ночи. За полицейским
участком Крауч-энд протекала небольшая безжизненная речка
Тоттенхем-лейн. Лондон спал. Но, конечно же, Лондон никогда не
засыпает крепко и сны его тревожны.
Констебль Веттер закрыл тетрадь, которую исписал почти
свю, пока американка рассказывала свою странную безумную
историю. Он посмотрел на пишущую машинку и на стопку бланков на
полке возле нее.
-- Эта история покажется странной при утреннем свете,--
сказал констебль Веттер.
Констебль Фарнхем пил кока-колу. Он долго молчал.
-- Она -- американка,-- наконец сказал он, как будто
это могло объяснить историю, которую она рассказала.
-- Это дело пойдет в дальнюю картотеку,-- согласился
Веттер и посмотрел по сторонам в поисках сигареты.-- Но
интересно... Фарнхем засмеялся.-- Ты не хочешь сказать, что
веришь хотя бы части этой истории?
-- Я этого не говорил. Так ведь? Но ты здесь новичок.
Констебль Фарнхем сел немного ровнее. Ему было двадцать
семь, и едва ли он был виноват в том, что назначен сюда из
Максвелл-хилл в северной части города, или что Веттер, который
вдвое старше его, провел все свою небогатую событиями службу в
тихой лондонской заводи, называемой Крауч-энд.
-- Возможно, это так, сэр,-- сказал он,-- но, учитывая
это, я все же полагаю, что знаю часть целого, когда вижу ее...
или слышу.
-- Давай закурим, Фарнхем,-- сказал Веттер, немного
повеселев.-- Молодец.-- Он прикурил от деревянной спички из
ярко-красной металлической коробки, погасил и бросил обгоревшую
спичку в пепельницу около Фарнхема. Сквозь плывущее облачко
дыма он пристально посмотрел на Фарнхема. Его лицо было
изрезано глубокими морщинами, а нос от лопнувших прожилок был
похож на географическую карту -- констебль Веттер не упускал
случая выпить свои обычные шесть банок "Харп Лагера".
-- Ты думаешь, что Крауч-энд спокойное место, так ведь?
Фарнхем пожал плечами. Он полагал, что Крауч-энд был
захолустьем и, по правде говоря, скучным, как помойка.
-- Да, тихое место.
-- И ты прав. Это тихое место. Почти всегда засыпает к
одиннадцати. Но в Крауч-энд я видел много странного. Если бы ты
пробыл здесь хотя бы половину того, что провел я, ты бы тоже
увидел свою долю странного. Прямо здесь, в этих шести или семи
кварталах, странного происходит больше, чем где бы то ни было в
Лондоне. Готов поклясться. И это говорит о многом. Мне страшно.
Поэтому я и выпиваю свою обычную дозу пива и тогда не так
боюсь. Посмотри как-нибудь на сержанта Гордона, Фарнхем, и
спроси себя, почему он совершенно седой в свои сорок лет. Или,
я мог бы сказать, взгляни на Питти, но это невозможно, правда?
Питти покончил жизнь самоубийством летом 1976 года. Жаркое было
лето. Это было...-- Казалось, что Веттер задумался над своими
словами.-- Тем летом было совсем плохо. Совсем плохо. Многие из
нас боялись, что... они могут прорваться.
-- Кто мог прорваться? Откуда? -- спросил Фарнхем. Он
почувствовал, как от презрительной улыбки приподнялись уголки
его рта, он понимал, что это далеко не вежливо, но не мог
сдержать улыбки. В некотором роде, Веттер был таким же
помешанным, как и эта американка. Он всегда был немного
странным. Может быть, из-за пьянства. Потом он увидел, что
Веттер за его спиной улыбается.
-- Ты думаешь, что я рехнулся,-- сказал он.
-- Вовсе нет,-- запротестовал Фарнхем, тяжело вздохнув.
-- Ты хороший парень,-- сказал Веттер.-- Ты не будешь
протирать штаны за этим столом здесь в участке, когда тебе
будет столько же, сколько мне. Не будешь, если останешься в
полиции. Ты собираешься остаться, Фарнхем?
-- Да,-- твердо сказал Фарнхем. Это было правдой. Он
намеривался остаться в полиции, даже несмотря на то, что Шейла
хотела, чтобы он ушел оттуда и работал бы в каком-нибудь другом
месте, где она могла бы быть за него спокойной. Хотя бы на
сборочном заводе Форда. Мысль об этом заставляла сжиматься все
его внутренности.
-- Я так и думал,-- сказал Веттер, раздавливая свой
окурок.-- Это въедается в кровь, правда? И ты мог бы
продвигаться по службе. И ты закончишь ее не в Крауч-энд.
Все-таки ты не знаешь. Крауч-энд... странное место. Тебе надо
будет как-нибудь посмотреть дальнюю картотеку, Фарнхем. О, в
ней много необычного... девчонки и мальчишки убегают из дома,
чтобы стать хиппи... панками, как они теперь себя называют...
мужчины, которые вышли купить пачку сигарет и не вернулись, а
когда ты видишь их жен, то понимаешь, почему... нераскрытые
поджоги... украденные сумочки... все это. Но между этими делами
происходит достаточно историй, от которых стынет кровь. А от
некоторых просто тошнит.
-- Это правда? -- вдруг требовательно спросил Фарнхем.
Казалось, этот вопрос не обидел Веттера. Он просто
кивнул головой.
-- Случаи, очень похожие на тот, который рассказала нам
бедняжка американка. Эта женщина больше не увидит своего мужа,
никогда.-- Он взглянул на Фарнхема и пожал плечами.-- Можешь
верить мне или нет. Все равно, так ведь? Эта картотека
находится здесь. Мы называем ее открытой, потому что это звучит
более прилично, чем "дальняя картотека" или "картотека
нераскрытых дел". Поизучай ее, Фарнхем, поизучай.
Фарнхем ничего не сказал, но он собирался изучить ее.
Мысль о том, что была целая серия случаев, таких, как
рассказала американка... вызывала беспокойство.
-- Иногда,-- сказал Веттер, беря у Фарнхема еще одну
"Силк Кат",-- мне хочется знать о пространствах, существующих в
других измерениях. Писателифантасты всегда пишут о других
измерениях, правда? Ты, Фарнхем, читал когда-нибудь фантастику?
-- Нет,-- сказал Фарнхем. Он подумал, что это был
какой-нибудь заранее подготовленный розыгрыш.
-- Читал когда-нибудь Лавкрафта?
-- Никогда не слышал о нем.
-- Так вот, этот парень Лавкрафт всегда писал о других
измерениях,-сказал Веттер, доставая коробку спичек.-- О других
измерениях, которые находятся далеко от наших. В них полно
бессмертных чудовищ, которые одним взглядом могут свести
человека с ума. Жуткий вздор, правда? Если не считать тех
случаев, когда кто-то попадает туда, я думаю, что все это могло
быть правдой. Тогда, когда вокруг тишина, и стоит поздняя ночь,
как сейчас, я говорю себе, что весь наш мир, все о чем мы
думаем, приятное, обыкновенное и разумное -- все это похоже на
большой кожаный мяч, наполненный воздухом. Только в некоторых
местах кожа эта протерлась почти насквозь. В местах, где... где
границы очень тонкие. Понимаешь меня?
-- Да,-- сказал Фарнхем. Он совсем не понимал констебля
Веттера.
-- И тогда я думаю, что Крауч-энд -- одно из таких мест
с тонкими границами. Хайгейт -- почти обычное место, с границей
такой толщины, которая должна быть между нашими и другими
измерениями в Максвелл-хилл и Хайгейт, но теперь возьми Арчвей
и Финсбери-парк. Они тоже граничат с Краучэнд. У меня есть
приятели в обоих этих местах и они знают о моем... моем
интересе к некоторым явлениям, которые никоим образом не
кажутся разумными. Определенным явлениям, к которым, скажем,
имеют отношения люди, без всякой выгоды для себя сочиняющие
сумасшедшие истории. Ты не спрашивал себя, Фарнхем, зачем эта
женщина рассказала нам о том, что с ней произошло, если бы это
не было правдой? -- он чиркнул спичкой и взглянул поверх нее на
Фарнхема.-- Красивая молодая женщина двадцати шести лет, в
гостинице остались двое детей, муж -- молодой юрист, успешно
ведущий свои дела в Милуоки или где-то там еще. Какой смысл
приходить сюда и рассказывать всякий бред о чудовищах?
-- Не знаю,-- принужденно сказал Фарнхем.-- Но может
быть...
-- Себе я говорю так,-- прервал его Веттер,-- что, если
бы существовали такие места с тонкими границами, одно из них
должно бы начинаться в Арчвей и Финсбери-парк... но на самом
деле, такое место находится здесь, в Крауч-энд. И я говорю
себе, не был ли это такой день, когда от границы между
измерениями не осталось ничего, кроме... пустоты? Не был ли это
такой день, когда бы даже половина из того, что рассказала нам
эта женщина, могло оказаться правдой?
Фарнхем промолчал. Он решил, что констебль Веттер,
кроме того, верит в хиромантию, френологию и розенкрейцеров.
-- Почитай дальнюю картотеку,-- вставая, сказал Веттер.
Раздался хруст, когда он положил руку на поясницу и
потянулся.-- Пойду подышу свежим воздухом.
Не торопясь, он вышел. Фарнхем посмотрел ему вслед со
смешанным чувством смеха и неудовольствия. Веттер действительно
рехнулся. И к тому же он был любителем покурить чужие сигареты.
В этом новом мире социализма и благоденствующего государства
сигареты доставались недешево. Он взял тетрадь и снова начал
перелистывать рассказ молодой женщины.
Да, он хотел посмотреть дальнюю картотеку.
Он решил сделать это хотя бы ради смеха.
Девушка -- молодая женщина -- ворвалась в полицейский
участок предыдущим вечером в четверть одиннадцатого, влажные
волосы прилипли к лицу, глаза навыкате. Она волокла за ремешок
свою сумочку.
-- Лонни,-- сказала она.-- О, господи, вы должны найти
Лонни.
-- Мы сделаем все возможное,-- сказал Веттер.-- Но вы
должны рассказать нам, кто такой Лонни.
-- Он мертв,-- сказала молодая женщина.-- Я знаю, что
он мертв.-- Она заплакала. Потом начала смеяться -- прямо-таки
хихикать. Свою сумочку она бросила перед собой. С ней была
истерика.
В полицейском участке в этот поздний час буднего дня
почти никого не было. Сержант Реймонд слушал
женщину-пакистанку, которая почти с неземным спокойствием
рассказывала, как на Хиллфилд-авеню у нее украли сумочку. Он
привстал, а констебль Фарнхем вошел из приемной, где он снимал
со стены старые плакаты (ЕСТЬ ЛИ В ВАШЕМ СЕРДЦЕ МЕСТО ДЛЯ
НЕЖЕЛАННОГО РЕБЕНКА?) и вешал новые (ШЕСТЬ ПРАВИЛ БЕЗОПАСНОЙ
ЕЗДЫ НА МОТОЦИКЛЕ НОЧЬЮ).
Веттер кивнул Фарнхему и помахал сержанту Реймонду.
Реймонд, который предпочитал работать с ворами-карманниками, не
годился для работы с истеричкой.
-- Лонни! -- пронзительно кричала она.-- О, господи,
Лонни! Они схватили его!
Пакистанка повернуло свое спокойное, смуглое, похожее
на луну лицо к молодой американке, недолго изучающе поглядела
на нее, затем снова повернулась к сержанту Реймонду, ничуть не
нарушив своего спокойствия. Фарнхем прошел вперед.
-- Мисс,-- начал констебль Фарнхем.
-- Что там происходит? -- прошептала она. Ее дыхание
было учащенным и тяжелым. Фарнхем заметил на ее левой щеке
небольшую царапину. Она была красивой девушкой с каштановыми
волосами. Ее одежда была умеренно дорогой. На одной из туфель
сломался каблук.
-- Что там происходит? -- повторила она, а затем
произнесла в первый раз: "Чудовища".
Пакистанка снова посмотрела... и улыбнулась. У нее были
гнилые зубы. Улыбка исчезла, как фокус волшебника, и она
смотрела на бланк "потерянных или украденных вещей", который
дал ей Реймонд.
-- Приготовьте для леди чашку кофе и принесите ее в
комнату номер три,-- сказал Веттер.-- Не хотите ли чашку кофе,
мэм?
-- Лонни,-- прошептала она.-- Я знаю, он мертв.
-- Успокойтесь, пройдите со стариной Тедом Веттером, и
мы узнаем, в чем дело,-- сказал он и помог ей встать. Он все
еще что-то говорила тихим жалобным голосом, когда он, обняв,
уводил ее. Она шла, пошатываясь из-за сломанной туфли.
Фарнхем приготовил кофе и принес его в комнату номер
три, просто отгороженное, выкрашенное в белый цвет помещение, в
котором стоял изрезанный стол, четыре стула и холодильник в
углу. Он поставил перед ней кофе.
-- Пожалуйста, мэм,-- сказал он.-- Это вам поможет. У
меня есть сахар, если...
-- Я не могу пить его,-- сказала она.-- Я не смогла
бы...-- Потом она крепко обхватила руками фарфоровую чашку --
давно забытый чей-то сувенир из Блэкпула -- как будто хотела
согреться. Ее руки сильно дрожали и Фарнхем хотел попросить ее
поставить чашку, чтобы не расплескать кофе и не обжечься.
-- Я не могу,-- снова сказала она и потом немного
отпила, все еще держа чашку обеими руками, так же, как ребенок
держит чашку с бульоном. И когда она посмотрела на них -- это
был взгляд ребенка, бесхитростный, измученный, полный мольбы...
и безысходности. Как будто произошло то, что каким-то образом
безжалостно сделало ее маленькой девочкой, будто чья-то
невидимая рука устремилась к ней с небес и грубо сорвала с нее
двадцать лет, бросив ее ребенком в американском взрослом платье
в эту белую комнатенку для дачи показаний в полицейском участке
Крауч-энд. Да, похоже, именно так это и было.
-- Лонни,-- сказала она.-- Чудовища,-- сказала она.--
Помогите мне. Пожалуйста, помогите мне. Может быть, он не умер.
Может быть... Я американская гражданка! -- вдруг выкрикнула
она, а потом, будто сказала что-то стыдное, она разрыдалась.
Веттер похлопал ее по плечу.
-- Успокойтесь, мэм. Думаю, мы поможем найти вашего
Лонни. Это ваш муж, да?
Все еще продолжая рыдать, она кивнула.
-- Дэнни и Норма в гостинице... с няней... они будут
спать... дожидаясь, когда он придет, чтобы поцеловать их...
-- Теперь, по возможности, успокойтесь и расскажите
нам, что произошло.
-- И где это произошло,-- добавил Фарнхем. Веттер
нахмурился и бросил на него быстрый взгляд.
-- Но в том-то и дело! -- заплакала она.-- Я не знаю,
где это произошло! Я даже не уверена в том, что именно
произошло, кроме того, что это было ужж-ж-жас...
Веттер достал свою тетрадь.
-- Как ваше имя, мэм?
-- Меня зовут Дорис Фриман. Моего мужа -- Леонард
Фриман. Мы остановились в гостинице "Интерконтиненталь". Мы --
американские граждане.-Сообщение этих подробностей, казалось,
немного ободрило ее. Она отпила кофе и поставила чашку. Фарнхем
видел, что ее ладони были совсем красные.
Веттер записывал все это в свою тетрадь. Теперь он
бросил быстрый взгляд на констебля Фарнхема, всего лишь
ненавязчиво коснулся взглядом.
-- Вы находитесь на отдыхе? -- спросил он.
-- Да... две недели здесь и неделю в Испании. Мы
собирались провести неделю в Испании... но это не поможет найти
Лонни! Почему вы задаете мне эти дурацкие вопросы?
-- Просто я хочу выяснить предпосылки случившегося,
миссис Фриман,-
- сказал Фарнхем. Чисто автоматически, оба они стали говорить
тихими успокаивающими голосами.-- Итак, продолжайте и
расскажите нам, что произошло. Расскажите, как сможете.
-- Почему в Лондоне так трудно найти такси? -- спросила
она внезапно.
Фарнхем не знал, что ответить, но Веттер отозвался, как
будто вопрос был уместен в разговоре.
-- Трудно сказать, мэм. Возможно, из-за туристов. И
особенно трудно примерно в пять часов, когда водители начинают
сменяться. Дневная смена заканчивается, а ночная начинается. Но
почему вы спрашиваете? У вас были трудности найти кого-нибудь,
чтобы вас привезли из города сюда, в Краучэнд?
-- Да,-- сказала она и посмотрела на него с
благодарностью.-- Мы вышли из гостиницы в три часа и
отправились в книжный магазин Фойла. Это ведь на
Кембридж-сиркус?
-- Неподалеку,-- согласился Веттер.-- Прекрасный
большой книжный магазин, не так ли, мэм?
-- Мы без хлопот взяли машину от "Интерконтиненталя"...
они выстроились в целую очередь. Но когда мы вышли из магазина
Фойла, то было так, как вы сказали. То есть, они проезжали, но
огоньки на крышах не светились, и когда одна машина наконец
остановилась и Лонни назвал Крауч-энд, водитель лишь засмеялся
и отрицательно покачал головой. Сказал, что это вдали от его
обычных маршрутов.
-- Ага, так и должно быть,-- сказал Фарнхем.
-- Он даже отказался от чаевых в целый фунт,-- сказала
Дорис Фриман и в ее тоне возникло очень американское
недоумение.-- Мы прождали почти полчаса, прежде чем нашли
водителя, который согласился нас отвезти. К тому времени была
уже половина шестого, может, без четверти шесть. И тогда Лонни
обнаружил, что потерял адрес...
Она снова крепко сжала чашку.
-- К кому вы собирались поехать? -- спросил Веттер.
-- К коллеге моего мужа. Он -- юрист, его имя Джон
Сквейлз. Мой муж не был с ним знаком, но их две фирмы
являлись...-- она сделал неопределенный жест.
-- Сотрудничали?
-- Да, правильно. И в течение последних нескольких лет
у Лонни и мистера Сквейлза было много деловой переписки. Когда
мистер Сквейлз узнал, что во время отпуска мы собирались
побывать в Лондоне, он пригласил нас к себе на обед. Лонни
всегда писал ему, конечно, в офис, но домашний адрес мистера
Сквейлза был записан у него на листке бумаги. Когда мы сели в
машину, он обнаружил, что потерял листок. Единственное, что он
помнил, было то, что это находится в Крауч-энд.
Она посмотрела на них.
-- Крауч-энд. Мрачное название.
Веттер спросил:
-- Что же вы тогда сделали?
Она стала рассказывать. Когда она закончила свой
рассказ, была выпита чашка кофе и еще одна, а констебль Веттер
исписал своим крупным размашистым почерком несколько страниц
своей тетради...
Лонни Фриман был крупным мужчиной и, чтобы
разговаривать с водителем, он наклонился вперед с просторного
заднего сидения черного лондонского такси; он весело взглянул
на нее, как когда-то, когда впервые увидел ее во время
баскетбольного матча в старших классах -- он сидел на скамейке,
колени почти касались его ушей, крупные руки свободно свисали
между ног. Только тогда на нем были баскетбольные трусы и на
шее висело полотенце, а теперь он носил деловой костюм с
галстуком. Он не очень много участвовал в играх, любовно
вспоминала она, потому что был не настолько хорошим
спортсменом. И часто терял адреса.
После того, как карманы Лонни были тщательно обшарены,
шофер снисходительно выслушал историю о потерявшемся адресе.
Это был пожилой мужчина, одетый в безупречный серый костюм,
являя собой противоположность мешковато одетым водителям такси
в Нью-Йорке. Только клетчатая шерстяная кепка, надетая на
голову водителя, не очень гармонировала, но это была
согласующаяся дисгармония, она придавала ему некоторое
очарование лихости. По улице через Кембридж-сиркус лился
нескончаемый поток автомобилей, в театре неподалеку объявляли о
продолжающемся восьмой год подряд показе оперы "Иисус Христос
-- суперзвезда".
-- Вот что я скажу, парень,-- сказал шофер.-- Я отвезу
вас в Крауч-энд, но не собираюсь заниматься там с вами
поисками. Потому что Крауч-энд -большой район, понимаешь?
И Лонни, который никогда в жизни не был в Крауч-энд и
вообще нигде, кроме Соединенных Штатов, глубокомысленно кивнул.
-- Да, именно так,-- согласился сам с собой шофер.--
Поэтому отвезу вас туда, мы остановимся у какой-нибудь
телефонной будки, вы уточните адрес у своего приятеля и едем
прямо до дверей.
-- Прекрасно,-- сказала Дорис, действительно считая,
что так оно и есть. Они пробыли в Лондоне уже шесть дней, и она
не могла припомнить, чтобы когда-нибудь была в таком месте, где
люди были бы более вежливы, добры или... или более воспитаны.
-- Благодарю вас,-- сказал Лонни и снова сел. Он обнял
Дорис и улыбнулся.-- Вот видишь? Все просто.
-- Но это не благодаря тебе,-- шутливо проворчала она и
слегка ударила его в бок. В машине было много места, чтобы даже
такой высокий человек, каким был Лонни, смог потянуться; черные
лондонские такси были еще просторнее, чем нью-йоркские.
-- Хорошо,-- сказал шофер.-- Тогда поехали. Ну, вперед,
в Крауч-энд.
Был конец августа, и ровный жаркий ветер шелестел по
улицам и трепал одежду мужчин и женщин, возвращавшихся домой
после работы. Солнце уже зашло за крыши домов, но когда оно
просвечивало между ними, Дорис видела, что оно начинало
приобретать красноватый закатный отлив. Шофер напевал что-то
сквозь зубы. Она расслабилась в объятиях Лонни; казалось, что
за последние шесть дней она видела его больше, чем за весь год,
и ей было очень приятно обнаружить, что это ей нравиться. Она
тоже раньше никогда не уезжала из Америки, и ей приходилось
напоминать себе, что она в Англии, она в ЛОНДОНЕ, и что тысячи
людей были бы счастливы побывать здесь.
Очень скоро она потеряла всякое ощущение направления;
она обнаружила, что поездки в такси по Лондону действуют так
расслабляюще. Город распростерся огромным муравейником, полным
старинных названий, в которых звучали такие слова, как
"дорога", "манеж", "холмы", "соборы" и даже "постоялые дворы",
и ей было непонятно, как здесь можно проехать куда-либо. Когда
вчера она сказала об этом Лонни, он ответил, что здесь можно
очень точно проехать, куда нужно... разве она не заметила, что
у всех под приборной панелью имеется аккуратно сложенный
путеводитель по Лондону?
Это была их самая долгая поездка в такси. Позади
осталась фешенебельная часть города (несмотря на упорное
ощущение того, что они кружили по одному и тому же району). Они
проехали через район массивных зданий, который казался
совершенно безлюдным и не проявлял признаков жизни (хотя нет,
поправила она себя, рассказывая свою историю Веттеру и Фарнхему
в маленькой белой комнате, она видела маленького мальчика,
сидевшего на краю тротуара и зажигавшего спички), потом через
район небольших, более похожих на хижины магазинчиков, овощных
палаток, а затем -- неудивительно, что поездка по Лондону в
автомобиле производила ощущение кружения -- казалось, что они
снова въехали прямо в фешенебельную часть города.
-- Там была даже закусочная "Макдональдс",-- сказала
она Веттеру и Фарнхему таким тоном, каким обычно говорят о
сфинксах и висячих садах.
-- Правда? -- удивленно и почтительно спросил Веттер.
Ей удалось многое вспомнить, и он не хотел нарушить это ее
состояние, по крайней мере, пока она не рассказала им все, что
могла.
Фешенебельный район с закусочной "Макдональдс" остался
позади. Теперь солнце было похоже на круглый оранжевый мяч,
который повис над горизонтом и заливал улицы странным
прозрачным светом, однако лица всех прохожих были как бы в
огне.
-- Именно тогда все начало... меняться,-- сказала она.
Ее голос немного понизился. Руки опять задрожали.
Веттер наклонился вперед, поглощенный ее словами.
-- Меняться? Как? Как все стало меняться, миссис
Фриман?
Они проехали мимо витрины газетного киоска, вспомнила
она, где на вывеске был заголовок "ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕЛОВЕК ИСЧЕЗЛИ В
КОШМАРЕ МЕТРОПОЛИТЕНА".
-- Лонни, посмотри на это!
-- На что? -- он повернулся, но газетный киоск был уже
позади.
-- Там было написано: "Шестьдесят человек исчезли в
кошмаре метрополитена". Так здесь называют подземку?
-- Да,-- сказал Лонни,-- метрополитеном или трубой. Там
была авария?
-- Не знаю,-- она наклонилась вперед.-- Водитель, вы не
знаете, о чем это? В метро была авария?
-- Столкновение, мэм? Не знаю.
-- У вас есть радио?
-- В машине нет, мэм.
-- Лонни?
-- Хм?
Но она видела, что Лонни стало неинтересно. Он вновь
проверял свои карманы (а поскольку он был одет в костюм-тройку,
у него было множество карманов, которые можно было проверить),
еще раз пытаясь найти клочок бумаги с записанным на нем адресом
Джона Сквейлза.
Сообщение, написанное мелом на специальной доске, снова
и снова возникало у нее в голове. Оно должно было бы звучать
так: "ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕЛОВЕК ПОГИБЛИ В АВАРИИ В МЕТРОПОЛИТЕНЕ".
Должно было звучать так: "ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕЛОВЕК ПОГИБЛИ ПРИ
СТОЛКНОВЕНИИ ПОЕЗДОВ МЕТРОПОЛИТЕНА". Но... ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕЛОВЕК
ИСЧЕЗЛИ В КОШМАРЕ МЕТРОПОЛИТЕНА. Ей стало тревожно. Там не было
сказано "погибли"... там было написано "исчезли"... как будто
речь шла об утонувших в море матросах.
КОШМАР МЕТРОПОЛИТЕНА.
Ей это не нравилось. Это наводило ее на мысли о
кладбищах, канализационных магистралях и бледных отвратительных
существах, стаи которых неожиданно выходят из тоннелей метро,
хватают своими руками (а, может быть, щупальцами) на перронах
несчастных пассажиров, утаскивают их в темноту...
Они свернули направо. На углу около своих мотоциклов
стояли трое парней в кожаных куртках. Они на мгновение
взглянули на такси -- диск заходящего солнца слепил лицо --
казалось, что у мотоциклистов были не человеческие головы. В
это мгновение она до тошноты была уверена, что над этими
кожаными куртками были лоснящиеся, плоские и покатые крысиные
головы, которые пристально смотрели на машину бусинками своих
черных глаз. Потом освещение совсем немного изменилось, и она
поняла, что, конечно, ошиблась; это всего лишь трое парней лет
восемнадцати курили, стоя около британской разновидности
американского кондитерского магазина.
-- Ну, вот мы и приехали,-- сказал Лонни, прекращая
свои поиски и показывая рукой в окно. Они проезжали мимо
надписи "Крауч-хилл-роуд". К ним приблизились старые кирпичные
дома, похожие на сонных вдовствующих членов королевской
фамилии; казалось, что они смотрят на такси пустыми глазницами
своих окон. Мимо проехали несколько детей на велосипедах и
мопедах. Двое других без заметных успехов пробовали прокатиться
на скейтборде. Отцы семейств вышли после работы посидеть,
покурить и поболтать, присматривая за детьми. Все это выглядело
убедительно обыкновенным.
Такси остановилось около мрачного вида ресторанчика с
пятнистой надписью в углу витрины: "Имеется полный патент на
торговлю" и другой крупной надписью, которая гласила, что здесь
можно купить на вынос блюда с острой приправой. Внутри на
подоконнике спал огромных размеров серый кот. Около
ресторанчика была телефонная будка.
-- Приехали, парень,-- сказал водитель.-- Узнай адрес
своего приятеля, и я разыщу его.
-- Очень любезно с вашей стороны,-- сказал Лонни и
вышел из машины.
Дорис еще немного посидела в автомобиле, а потом тоже
встала, чувствуя, что ей надо размяться. На улице все еще дул
горячий ветер. Ее юбка закрутилась от ветра вокруг ног, и к
голени прижало старую обертку от мороженного. С гримасой
отвращения она отбросила ее. Когда она подняла глаза, через
витрину взглядом она наткнулась на большого серого кота. Он
пристально смотрел на нее своим единственным глазом. Другая
часть его морды была содрана в какой-то давнишней, но яростной
драке, от нее остался только уродливый розоватый шрам,
молочного цвета бельмо и несколько клочьев шерсти.
Он беззвучно мяукнул на нее сквозь стекло витрины.
Испытывая приступ отвращения, она пошла к телефонной
будке и заглянула в нее сквозь грязное стекло. Лонни сложил
кольцом большой и указательный пальцы и подмигнул ей. Потом
опустил десятипенсовик в телефонный аппарат и заговорил с
кем-то. Сквозь стекло не было слышно, как он смеялся. Как того
кота. Она оглянулась, но теперь витрина была пуста. В сумраке
помещения она видела перевернутые стулья на столах и старика,
подметавшего шваброй пол. Когда она оглянулась назад, она
увидела, как Лонни стал что-то записывать. Он отложил ручку,
взял листок бумаги -- она видела записанный на нем адрес --
сказал еще пару слов, потом повесил трубку и вышел из будки.
Немного гордясь собой, он помахал ей адресом.
-- Все в поряд...-- Его взгляд устремился мимо нее и он
нахмурился.-- Куда девалось такси?
Она обернулась. Такси исчезло. Там, где оно стояло,
была только обочина тротуара, да в сточной канаве лениво
шевелились несколько клочков бумаги. На другой стороне улицы
хватались друг за друга и хихикали двое ребятишек. Дорис
заметила, что у одного из них была изуродована рука, она
походила на клешню -- Дорис подумала, что министерство
здравоохранения должны были бы заботить такие вещи. Дети
посмотрели на другую сторону улицы, увидели, что она наблюдает
за ними и, хихикая, снова бросились в объятия друг друга.
-- Ну... я не знаю...-- сказала Дорис. Она
почувствовала себя потерявшейся и немного оцепеневшей. Из-за
жары, ветра, который дул ровно, без порывов, как из печки;
свете, густого, как краска...
-- Который был час? -- вдруг спросил Фарнхем.
-- Я не знаю,-- сказала Дорис Фриман, вздрогнув от
собственного изложения подробностей.-- Полагаю, что шесть. Не
позже, чем двадцать минут седьмого.
-- Понятно, продолжайте,-- сказал Фарнхем, прекрасно
зная, что в августе заход солнца не начинался, даже по очень
приблизительным меркам, до семи часов или позже.
-- Не знаешь? -- повторил Лонни.-- Что же он, так вот
просто взял и уехал?
-- Может быть, когда ты поднял руку,-- сказала Дорис и,
подняв свою руку, сложила кольцом большой и указательный
пальцы, как это сделал Лонни в телефонной будке.-- Наверное,
когда ты сделал так, он подумал, что ты помахал ему на
прощание.
-- Мне бы пришлось долго махать ему, чтобы отослать его
с двумя фунтами и пятью шиллингами на счетчике,-- усмехнулся
Лонни и пошел к тротуару. На другой стороне Крауч-хилл-роуд
двое малышей все еще хихикали.-- Эй! -
- позвал Лонни.-- Ребята!
-- Вы -- американец, сэр? -- отозвался один из них. Это
был мальчик с клешней.
-- Да,-- улыбаясь сказал Лонни.-- Вы видели здесь
такси? Водитель поехал в сторону центра?
Дети, казалось, обдумывали этот вопрос. Приятельницей
мальчишки была девочка лет пяти с неопрятно спутавшейся копной
каштановых волос. Она шагнула вперед к краю противоположного
тротуара, сложила ладошки рупором и, все еще улыбаясь,
прокричала им в свой рупор: "Пошел ты, парень, на ...!"
У Лонни отвисла челюсть.
-- Сэр! Сэр! Сэр! -- пронзительно прокричал мальчишка и
своей изуродованной рукой сделал непристойный жест. Потом они
оба бросились бегом за угол и исчезли, только их смех отозвался
эхом.
Лонни, онемев, взглянул на Дорис.
-- Я... я полагаю, что они не любят американцев,--
сказал он, запинаясь.
Она нервно посмотрела по сторонам. Улица была
совершенно безлюдной.
Он обнял ее рукой.
-- Итак, малыш, похоже, мы пойдем пешком.
-- Не уверена, что мне хочется идти туда, Лонни,--
сказала она.-- Эти двое, может, побежали за своими старшими
братьями.-- Она засмеялась, чтобы показать, что это была шутка,
но в ее смехе звучала некоторая истеричность, которая не
понравилась ей. Подумать только, этот вечер становился
фантастическим, и это ей очень не нравилось. Ей захотелось,
чтобы они остались в гостинице.
-- Нам не остается ничего другого,-- сказал он.-- Эта
улица не переполнена такси, не правда ли?
-- Лонни, почему он так поступил? Просто, как это
сказать, просто удрал.
-- Не имею ни малейшего понятия. Но Джон дал мне для
таксиста хорошие ориентиры. Он живет на улице Брасс-энд,
которая представляет собой очень короткий тупик, и он сказал,
что ее нет в путеводителе.
Говоря это, он уводил ее от телефонной будки, от
ресторанчика, в котором подавалось на вынос еда с приправами,
от опустевшего тротуара. Они снова шли по Крауч-хилл-роуд.
-- Нам нужно свернуть направо на Хиллфилд-авеню, потом
немного пройти налево, после свернуть на первую улицу
направо... или налево? Во всяком случае, на Петрит-стрит.
Второй поворот налево и будет Брасс-энд.
-- Ты все это помнишь?
-- Проверь меня,-- смело сказал он, и ей просто
пришлось рассмеяться. У Лонни был талант делать так, что все
казалось лучше, чем на самом деле.
На стене висела карта района Крауч-энд. Фарнхем подошел
к ней и, засунув руки в карманы, внимательно рассматривал ее.
Полицейский участок казался теперь очень тихим. Веттер был еще
на улице -- проветривал мозги от остатков чертовщины, как он
надеялся -- а Раймонд закончил свои дела с женщиной, у которой
украли сумочку.
Фарнхем приложил палец к тому месту на карте, где
шофер, вероятнее всего, бросил их (если вообще можно было
верить рассказу женщины). Да, их путь к дому юриста казался
очень простым. По Крауч-роуд на Хиллфилд-авеню, от Петри-стрит
к Брасс-энд, на котором было не более шести или восьми домов.
Всего не больше мили. Вполне могли сами добраться пешком.
-- Реймонд! -- позвал он.-- Ты все еще здесь?
Вошел Реймонд. Он переоделся, чтобы выйти на улицу, и
застегивал молнию на легкой поплиновой ветровке.
-- Уже ухожу, дорогой мой безбородый.
-- Прекрати,-- сказал Фарнхем, все же улыбаясь. Реймонд
немного напугал его. Он был одним из тех людей, на которых
достаточно один раз взглянуть и понять, что они находятся
близко от границы законопорядка... но то с одной ее стороны, то
с другой. От левого уголка рта Реймонда вниз почти до самого
кадыка проходила белая извилистая линия шрама. Он утверждал,
что однажды вор-карманник едва не перерезал ему горло ударом
разбитой бутылки. Заявлял, что именно поэтому он ломает им
пальцы. Фарнхем полагал, что это вранье. Он считал, что Реймонд
ломает им пальцы потому, что это ему просто нравится.
-- Есть сигаретка? -- спросил Реймонд.
Фарнхем вздохнул и дал ему сигарету. Его пачка быстро
пустела. Давая прикурить Реймонду, он спросил, есть ли на
Крауч-хилл-роуд ресторанчик, где продаются приправы.
-- Понятия не имею, дорогой,-- сказал Реймонд.
-- Так я и думал.
-- У моей крошки трудности?
-- Нет,-- сказал Фарнхем намного резковато, вспомнив
спутавшиеся волосы и пристальный взгляд Дорис Фриман.
Дойдя почти до конца Крауч-хилл-роуд, Дорис и Лонни
свернули на Хиллфилд-авеню, на которой располагались
внушительные и изящные дома, похожие ни на что иное, как на
раковины, подумала она, наверное, с хирургической точностью
разделенные внутри на жилые комнаты и спальни.
-- Пока все идет хорошо,-- сказал Лонни.
-- Да...-- начала она, и как раз именно в тогда
раздался тихий стон.
Они оба остановились. Стон раздавался справа от них,
где маленький дворик окружала высокая живая изгородь. Лонни
пристально посмотрел в направлении, откуда шел звук, а она
схватила его за руку.-- Лонни, не...
-- Что не? -- сказал он.-- Кому-то причиняют боль.
Она, нервничая, пошла за ним. Изгородь была высокая, но
тонкая. Он раздвинул изгородь и увидел маленький квадратный
газон, обсаженный цветами. Газон был ярко-зеленый. Посередине
него находилось черное дымящееся пятно, по крайней мере, таким
было ее первое впечатление. Когда она снова заглянула через
плечо Лонни -- он был слишком высок и оно мешало ей смотреть
-- она увидела, что это было отверстие, несколько похожее своими очертаниями
на фигуру человека. Оттуда клубами выходил дым.
Внезапно она подумала: "ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕЛОВЕК ИСЧЕЗЛИ В
КОШМАРЕ МЕТРОПОЛИТЕНА".
-- Лонни,-- сказала она.-- Не надо.
-- Кто-то страдает от боли,-- сказал он, пролезая
сквозь изгородь, отчего раздался острый царапающий звук. Она
видела, как он пошел к этой дыре, а потом ветки изгороди
сомкнулись, и она видела только смутные очертания его
удаляющейся фигуры. Она попыталась пролезть вслед за ним, но к
несчастью в нее до крови впились короткие жесткие сучья
изгороди. На ней была кофточка без рукавов.
-- Лонни? -- позвала она, вдруг очень испугавшись.--
Лонни, вернись!
-- Подожди минутку, доро...
Сверху через изгородь на нее равнодушно смотрел дом.
Звуки стонов не смолкали, но теперь они стали еще тише
-- гортанные и почему-то ликующие. Неужели Лонни не слышал
этого?
-- Эй, есть там кто-нибудь? -- услышала она, как
крикнул Лонни.-- Есть там... О! Эй! Господи Иисусе! -- И вдруг
Лонни пронзительно закричал. Никогда в жизни она не слышала,
чтобы он так кричал, это было ужасно. Ее ноги, казалось
налились водой. Безумным взглядом она поискала дорожку, которая
вела от изгороди, и не увидела ее. Нигде. Перед глазами у нее
завертелись картины -- мотоциклисты, на мгновение ставшие
похожими на больших крыс с покатыми головами, кот с розовой
изжеванной мордой, маленький мальчишка с клешней вместо руки.
ЛОННИ! -- она пыталась громко закричать, но не смогла.
Теперь раздались звуки борьбы. Стон прекратился. Из-за
изгороди доносились звуки -- мокрые, чавкающие. Потом вдруг
Лонни вылетел сквозь изгородь, будто его вышвырнула какая-то
огромная сила. Левый рукав его пиджака был оторван, а весь
костюм заляпан чем-то черным, которое, казалось, дымилось так
же, как яма на газоне.
-- Дорис, беги!
-- Лонни, что...
-- Беги! -- его лицо было совсем белым.
Безумным взглядом Дорис посмотрела вокруг, нет ли
поблизости полицейского или хотя бы кого-нибудь. Но
Хиллфилд-авеню, похоже, была частью какого-то огромного
пустынного города, она не увидела никаких признаков жизни или
движения. Потом она оглянулась на изгородь и увидела, как
позади нее что-то двигалось, нечто еще более чем просто черное,
оно казалось черным как смоль, полной противоположностью всему
белому.
И оно с хлюпаньем двигалось.
Минутой позже короткие жесткие сучья изгороди
затрещали. Оцепенев от ужаса, она навсегда застыла бы в
неподвижности (так она сказала Веттеру и Фарнхему), если бы
Лонни грубо не схватил ее за руку и пронзительно закричал на
нее -- да, Лонни, который никогда даже не повысил голоса на
детей, ПРОНЗИТЕЛЬНО ЗАКРИЧАЛ -- она все еще так и стояла бы
застыв в оцепенении. Стояла бы или...
Но они побежали.
-- Куда? -- спросил Фарнхем.
Она не знала. Случившееся совсем погубило Лонни. Его
охватила паника и чувство омерзения. Он молчал. Его пальцы
сжимали ее запястье, как наручники. Они побежали от дома,
который неясно вырисовывался над изгородью, побежали от
дымящейся ямы на газоне. Это она помнила точно, все остальное
оставило смутные впечатления.
Сначала бежать было трудно, но потом стало легче,
потому что они бежали вниз по склону. Они повернули, потом
повернули еще. Серые дома с высокими верандами, задернутыми
зелеными шторами, пристально смотрели на них. Она вспомнила,
что Лонни сорвал с себя пиджак, который был забрызган чем-то
черным и липким, и отбросил его в сторону. Потом они оказались
на какой-то широкой улице.
-- Остановись,-- задыхаясь, попросила она,-- Лонни...
остановись... я не могу...-- Свободную руку она прижимала себе
к боку, куда, казалось, впился раскаленный гвоздь.
И он, наконец, остановился. Они вышли из жилого района
и стояли на углу Крауч-лейн и Норрис-роуд. Знак на дальней
стороне Норрис-роуд показывал, что они находились всего лишь в
одной миле от Жертвенного Городища.
-- Города? -- предположил Веттер.
-- Нет,-- сказала Дорис Фриман.-- Городища, именно
"ища".
Реймонд потушил сигарету, которую "одолжил" у Фарнхема.
-- Я пошел,-- объявил он, а потом пристально посмотрел
на Фарнхема.-Тебе, малыш, следует лучше заботиться о себе. У
тебя под глазами здоровые синяки. Малыш, а на ладонях у тебя
волосы не растут? -- он громко расхохотался.
-- Ты когда-нибудь слышал о Крауч-лейн? -- спросил
Фарнхем.
-- Ты имеешь в виду Крауч-хилл-роуд?
-- Нет, я говорю о Крауч-лейн.
-- В жизни не слыхал.
-- А Норрис-роуд?
-- Норрис-роуд идет напрямик от Хай-стрит в
Бейсингстоне...
-- Нет, здесь.
-- Не знаю, малыш.
Почему-то он ничего не мог понять -- эта женщина,
видимо, рехнулась -
- но Фарнхем настойчиво продолжал расспрашивать.
-- А о Жертвенном Городище?
-- Городище? Ты сказал? Не городок?
-- Да, правильно.
-- Никогда не слышал о нем, малыш, но если услышу, то
наверное постараюсь избежать такого места.
-- Почему?
-- Потому что на древнем языке жрецов-друидов городищем
называлось место ритуальных жертвоприношений. Именно там они
вырезали у своих жертв печень и глаза. Желаю тебе сна без
сновидений, мой милый.-- И, застегнув до самого подбородка
молнию своей ветровки, Реймонд выскользнул на улицу.
Фарнхем проследил за ним встревоженным взглядом.
Услышать от него это было неожиданно, сказал он самому себе.
Откуда может такой грубый полисмен, как Сид Реймонд, знать о
ритуалах жрецов-друидов, когда все его знания можно было
написать на булавочной головке и там еще оставалось бы место
для "Отче наш". Да, именно так. Но даже если он давно узнал
где-то об этом, это не может изменить того факта, что эта
женщина была...
-- Наверное, я схожу с ума,-- сказал Лонни и неуверенно
засмеялся.
Дорис посмотрела на свои часы и увидела, что было
примерно четверть восьмого. Свет на улице изменился с
ярко-оранжевого до густого и мрачнокрасного, который ярко
отражался от витрин магазинчиков на Норрис-роуд и, казалось,
покрыл шпиль церкви напротив свежеспекшейся кровью. Сплющенная
сфера самого солнца сейчас уже коснулась линии горизонта.
-- Что там произошло? -- спросила Дорис.-- Что это было
Лонни?
-- Я потерял мой пиджак. Черт побери!
-- Ты не потерял. Ты снял его. Он весь был заляпан...
-- Не говори глупостей! -- огрызнулся он на нее. Но его
глаза не были раздраженными; они были тихими, потрясенными,
блуждающими.-- Я потерял его, вот и все.
-- Лонни, что произошло, когда ты пролез через
изгородь?
-- Ничего,-- живо сказал он.-- Давай не будем говорить
об этом. Где мы находимся?
-- Лонни...
-- Я не помню,-- тихо сказал он, глядя на нее.-- В
голове пустота. Мы были там... мы услышали какой-то звук...
потом я побежал. Это все, что я могу вспомнить.-- И потом он
добавил детским голоском, который испугал ее: -- Неужели я
выбросил свой пиджак? Он мне нравился. Он шел к этим брюкам.
Затем он вдруг рассмеялся идиотским смехом.
Это было что-то новое, пугающее. То, что он видел за
изгородью, казалось, частично выбило его из колеи. Она не была
уверена, что то же самое не случилось бы с ней... если бы она
увидела это. Все равно, они должны выбраться отсюда. Вернуться
в гостиницу к детям.
-- Давай возьмем такси. Я хочу домой.
-- Но Джон...
-- Наплевать на Джона! -- сказала она, и теперь ей
пришла навязчивая мысль.-- Что-то не так, все не так, мы берем
такси и едем домой!
-- Ладно. Хорошо.-- Дрожащей рукой Лонни провел себе по
лбу.-- Но здесь нет ни одного такси.
На Норрис-роуд, широкой, вымощенной булыжником улице,
действительно совсем не было машин. Прямо по середине ее
проходили старые трамвайные пути. На другой стороне перед
цветочным магазином был припаркован старый трехколесный
автомобиль. Дальше, на их стороне, косо наклонившись на стойке,
стоял мотоцикл "Ямаха". И это было все. Они слышали шум едущих
автомобилей, но он был приглушен расстоянием.
-- Может быть, улица закрыта на ремонт,-- пробормотал
Лонни, а потом он поступил странно... странно, во всяком
случае, для него; он всегда был таким спокойным, уверенным в
себе. Он оглянулся, как будто боялся, что за ними кто-то идет.
-- Пойдем пешком,-- сказала она.
-- Куда?
-- Куда угодно. Лишь бы из Крауч-энд. Мы сможем взять
такси, если уйдем отсюда.-- Она вдруг уверилась в этом, если
ничего не случиться.
-- Хорошо.-- Теперь, казалось, он хотел, чтобы во всем
этом она приняла первенство на себя.
Они пошли по Норрис-роуд в направлении к заходящему
солнцу. Автомобильный шум оставался таким же далеким, казалось,
он не исчезал, но и не становился громче. Эта пустынность
начинала действовать ей на нервы. Она почувствовала, что за
ними следят, старалась гнать от себя это ощущение и обнаружила,
что не может этого сделать. Звук их шагов
(ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕЛОВЕК ИСЧЕЗЛИ В КОШМАРЕ МЕТРОПОЛИТЕНА)
возвращался к ним глухим эхом. Случившееся у изгороди
снова и снова прокручивалось у нее в голове и, наконец, ей
пришлось опять спросить:
-- Лонни, что это было?
Он ответил просто:
-- Я не помню, Дорис. И не хочу вспоминать от этом.
Они прошли мимо универсального магазина, который был
закрыт -- в его витрине лежала груда кокосовых орехов, похожих
на высохшие отрубленные головы. Прошли мимо прачечной, в
которой белые стиральные машины, отодвинутые от стен, покрытых
выцветшей розовой штукатуркой, были похожи на вырванные из
старческих десен квадратные зубы -- этот образ вызвал у нее
приступ тошноты. Они прошли витрину, всю в мыльных потоках, со
старым объявлением на ней "МАГАЗИН СДАЕТСЯ В АРЕНДУ". За
полосками высохшего мыла что-то шевелилось, и Дорис увидела,
что на нее пристально смотрит изуродованное боевым розовым
шрамом с пучками шерсти морда кота.
Она проверила ощущения своего тела и обнаружила в себе
состояние медленно растущего ужаса. Она почувствовала, как ее
внутренности понемногу медленно начали подниматься в ней. Во
рту появился резкий неприятный привкус, будто бы она проглотила
дозу крепкого зубного полоскания. В свете закатного солнца
булыжники Норрис-роуд сочились свежей кровью.
Они приблизились к подземному переходу. В нем тоже было
темно.
-- Я не могу,-- самым реальным образом сообщил ее
разум.-- Я не могу спуститься туда, там внизу что-то может
быть. НЕ проси меня, потому что я просто не могу.
Другая часть ее разума спросила, в состоянии ли она
вынести обратный пройденный путь мимо пустого магазина с котом
(как он туда попал из ресторанчика около телефонной будки?
Лучше не думать об этом), неуклюжего рта прачечной,
универсального магазина с отрубленными высохшими головами. Она
подумала, что не смогла бы.
Волоча ноги, они теперь ближе подошли к подземному
переходу.
Над ним, оставляя за собой шлейф искр, промчался состав
из шести вагонов, подобно тому, как одержимая безумной страстью
невеста с непристойной ненасытностью бросается навстречу своему
жениху. Они оба непроизвольно отпрянули назад, но именно Лонни
громко вскрикнул. Она посмотрела на него и увидела, что за
прошедший час он превратился в совершенно чужого человека...
только один ли час прошел? Она не знала. Но точно знала, что он
еще больше поседел, но она твердила себе -- так уверенно, как
только могла -- что это из-за освещения, и этот довод убедил
ее. Лонни был не в состоянии вернуться обратно. Поэтому нужно
идти в переход.
-- Дорис...-- сказал он, отступив немного назад.
-- Пойдем,-- сказала она и взяла его за руку. Она
сделала это резко, чтобы он не почувствовал, как дрожит ее
рука. Она шла вперед и он послушно следовал за ней.
Они уже почти вышли наверх.
-- Очень короткий переход,-- подумала она со смешанным
чувством облегчения, но тут выше локтя ее схватила рука.
Она не закричала. Ее легкие опали и, казалось,
превратились в смятые бумажные пакетики. Ее разум хотел
покинуть ее тело и просто... и просто покинуть его. Рука Лонни
отделилась от ее руки. Казалось, он ни о чем не подозревал. Он
вышел на другую сторону улицы -- только одно мгновение она
видела его силуэт, высокий и худой, в кровавом яростном свете
заходящего солнца -- а потом он исчез. С тех пор она его не
видела.
Схватившая ее рука была волосатой, как у обезьяны. Рука
безжалостно развернула ее лицом к тяжелой грузной фигуре,
прислонившейся к закопченной бетонной стене. Фигура склонилась
в двойной тени двух бетонных колон, поэтому она не могла
различить ничего, кроме очертаний фигуры... очертаний и двух
светящихся зеленых глаз.
-- Сигаретка найдется, малышка? -- спросил ее сиплый
грубый голос, и на нее пахнуло сырым мясом, пережаренными
чипсами и чем-то сладким и мерзким, как с самого дна баков с
помоями.
Эти зеленые глаза были кошачьими. И вдруг у нее
возникла уверенность, ужасная уверенность, что если бы эта
большая грузная фигура вышла из тени, она увидела бы глаз с
бельмом, розовые складки шрама, клочья рыжеватой шерсти.
Удержавшись на ногах, она вырвалась и почувствовала
около себя движение воздуха от... руки? клешней? Раздалось
шипение, свист...
Наверху промчался еще один состав. Грохот был жуткий --
от него вибрировали мозги. Копоть осыпалась, как черный снег.
Второй раз за этот вечер, ослепленная ужасом, она бросилась
бежать, не зная куда... и не сознавая, как долго.
Привело ее в чувство сознание того, что Лонни исчез.
Тяжело и порывисто дыша, она едва не ударилась о грязную
кирпичную стену. Она была все еще на Норрис-роуд (по крайней
мере, она так думала, сказала она обоим констеблям; широкая
мостовая все так же была вымощена булыжником и трамвайные пути
все так же проходили посередине ее), только пустые заброшенные
магазинчики уступили место обезлюдевшим заброшенным
универсальным магазинам. На одном была вывеска с надписью
"ДОГЛИШ И СЫНОВЬЯ". На втором название "АЛЬХАЗАРД" было
затейливо вырисовано на старой облупившейся зеленой краске. Под
надписью были вырисованы крючки и черточки арабского письма.
-- Лонни! -- позвала она, несмотря на тишину, не было
слышно даже эха (Нет, тишина не была полной, сказала она им:
слышался шум едущих машин, который вроде бы стал ближе... но не
очень). Казалось, когда она произнесла имя своего мужа, оно
неподвижно упало к ее ногам. Кровавый свет закатного солнца
сменился прохладными серыми сумерками. Впервые ей пришли в
голову, что здесь, в Крауч-энд, ее может застать ночь -- если
она все еще действительно была в Крауч-энд -- и эта мысль снова
вызвала прилив ужаса.
Она сказала Веттеру и Фарнхему, что совершенно ни о чем
не думала неизвестно сколько времени между тем, когда их
бросили около телефонной будки, и самым последним ее приступом
ужаса. Она была, как испуганной животное. Работали только
инстинкты, которые заставили ее бежать. А теперь она осталась
одна. Ей был нужен Лонни, ее муж. Она знала только это. Но ей
не приходило в голову поинтересоваться, почему этот район,
который находился, должно быть, не более чем в пяти милях от
Кэмбридж-сиркус, совершенно безлюден. Ей не приходило в голову
поинтересоваться, каким образом этот уродливый кот мог попасть
из ресторанчика в объявленный к аренде магазин. Ее не
интересовала даже непонятная яма на газоне у того дома и какое
отношение имела эта яма к Лонни. Эти вопросы возникли уже
потом, когда было слишком поздно, и они будут (сказала она)
преследовать ее всю жизнь.
Дорис Фриман шла и звала Лонни. Ее голос звучал
приглушенно, а шаги, казалось, звонко отдавались в тишине. Тени
начали заполнять Норрис-роуд. Небо над головой было теперь
пурпурного цвета. Может быть, из-за сумерек или потому, что она
устала, но казалось, что здания магазинов теперь склонились над
улицей. Казалось, что их витрины, покрытые затвердевшей грязью
десятилетий, а может, вековой давности, вопросительно смотрели
на нее. Фамилии на вывесках (сказала она) становились все более
странными, безумными и совершенно непроизносимыми. Гласные
буквы стояли не на своих местах, а согласные соединялись так,
что человеческий язык был не в состоянии произнести их. На
одной вывеске было написано: "КРАЙОН КТУЛУ", а пониже -- крючки
арабского письма. На другой было: "ЙОГСОГГОТ". Еще на одной
"РТЕЛЕХ". Там была вывеска, которую она особенно запомнила:
"НРТСЕН НАЙРЛАТОТЕП".
(-- Как вы смогли запомнить такую тарабарщину? --
спросил ее Фарнхем.
И Дорис Фриман медленно и устало покачала головой:
-- Не знаю. Я правда не знаю.)
Казалось, вымощенная булыжником, разделенная
трамвайными путями Норрис-роуд ведет в никуда. И хотя она
продолжала идти -- вряд ли она могла бежать, но потом сказала,
что бежала -- она больше не звала Лонни. Теперь ее охватил
самый сильный страх, какой она когда-либо в своей жизни
испытывала, страх, испытав который, человек должен сойти с ума
или умереть. Она всетаки не могла отчетливо определить свой
страх, она могла сделать это только в одном, но даже это, хотя
и конкретное, удавалось не слишком хорошо.
Она сказала, что чувствовала, будто находится не в этом
мире. Будто она на другой планете, такой чужой, что
человеческий разум не мог даже понять ее. Она сказала, что углы
казались не такими. Цвета казались не такими. И... но это все
было безнадежно.
Она шла под небом, которое выглядело искаженным и
чужим, между темными, казавшимися большими, домами, и могла
лишь надеяться, что это когда-нибудь кончится.
И это, действительно, кончилось.
Она осознала, что немного впереди себя видит на
тротуаре две фигурки. Это были двое детей -- мальчик с
изуродованной клешнеобразной рукой и маленькая девочка. Ее
волосы были перевязаны ленточками.
-- Это та самая американка,-- сказал мальчик.
-- Она потерялась,-- сказала девочка.
-- Потеряла своего мужа.
-- Заблудилась.
-- Нашла дорогу, которая еще хуже.
-- Нашла дорогу в преисподнюю.
-- Потеряла надежду.
-- Нашла Звездного Дудочника...
-- ...Пожирателя пространства...
-- ... Слепого Трубача, которого уже тысячу лет не
называют по имени...
Они произносили свои слова все быстрее и быстрее, как
церковную молитву, на одном дыхании, похожую на сияющий мираж.
От них у нее закружилась голова. Дома наклонились. Звезды
погасли, но это были не ее звезды, те, которые были ей нужны,
когда она была маленькой девочкой, или при которых за ней
ухаживали, когда она была девушкой, эти звезды сводили ее с ума
своими безумными созвездиями; она зажала руками уши, но не
смогла заглушить эти звуки и, наконец, пронзительно закричала
им:
-- Где мой муж? Где Лонни? Что вы сделали с ним?
Воцарилась тишина. А потом девочка сказала:
-- Он ушел вниз.
Мальчик сказал:
-- Ушел к Тому-Кто-Ждет.
Девочка улыбнулась -- это была злобная улыбка, полная
зловещей невинности.
-- Он не мог не пойти. На нем знак. И ты тоже пойдешь.
Ты пойдешь сейчас.
-- Лонни! Что вы сделали с...
Мальчик поднял руку и высоким, похожим на звук флейты,
голосом запел на непонятном ей языке, но звучание слов сводило
Дорис Фриман с ума от страха.
-- Тогда улица стала двигаться,-- сказала она Веттеру и
Фарнхему.-- Булыжники начали... волнообразно шевелиться, как
ковер. Они поднимались и опускались. Трамвайные пути отделились
от земли и поднялись в воздух -- я помню это, я помню, как от
них отражался свет звезд -- а потом сами булыжники стали
выходить из своих гнезд, сначала по одному, а потом -- целыми
грудами. Они просто улетали в темноту. Когда они освобождались
из гнезд, раздавался резкий звук. Скрежещущий резкий звук...
такой звук, должно быть, бывает при землетрясении. А потом...
стало что-то проникать...
-- Что? -- спросил Веттер. Он сильно сгорбился и
сверлил взглядом Дорис Фриман. Что вы увидели? Что это было?
-- Щупальца,-- медленно сказала она, запинаясь.-- Я
думаю... думаю, что это были щупальца. Но они были толстые, как
стволы старых баньяновых деревьев, будто каждый состоял из
тысячи маленьких извивающихся щупалец... и на них были
маленькие розовые штучки, похожие на присоски... но временами
они казались человеческими лицами... некоторые были похожи на
лицо Лонни, а некоторые -- на другие лица, и все они...
пронзительно кричали, корчились в страданиях... но под ними, в
темноте под мостовой... было что-то еще. Что-то, похожее на
огромные... огромные глаза...
В этом месте своего рассказа она на мгновение умолкла,
не в силах продолжать.
Оказалось, что больше рассказывать было и нечего. Она
не могла ясно вспомнить, что произошло после этого, Следующее,
что она помнила, было то, что вся съежившаяся от страха, она
оказалась около двери газетного киоска. Она сказала им, что
была там еще некоторое время, видела, как мимо нее взад и
вперед проезжали автомашины, видела успокаивающее сияние
уличных дуговых фонарей. Двое человек прошли мимо нее, и Дорис
съежилась, стараясь попасть обратно в тень, боясь тех двух
злобных детей. Но она увидела, что это были не дети, это шли
под руку парень с девушкой. Парень говорил что-то о новом
фильме Френсиса Кополлы.
Она осторожно вышла на тротуар, готовая метнуться назад
в свое уютное убежище у двери газетного киоска, но в этом не
было необходимости. В пятидесяти ярдах от нее был довольно
оживленный перекресток, где у светофора стояли несколько
легковых автомобилей и грузовиков. На другой стороне улицы был
ювелирный магазин, на витрине которого были выставлены большие
ярко освещенные часы. Через всю витрину был установлен
металлический аккордеон с растянутыми мехами, но все же она
смогла увидеть время. Было пять минут одиннадцатого.
Потом она пошла к перекрестку, но несмотря на уличное
освещение и успокаивающее урчание автомобилей, продолжала со
страхом оглядываться. Все ее тело болело. Из-за сломанного
каблука она прихрамывала. Каким-то образом ей удалось не
потерять свою сумочку. Она напрягла мышцы живота и ног -- ее
правая нога особенно болела, как будто она что-то в ней
растянула.
У перекрестка она увидела, что каким-то образом вышла к
Хиллфилдавеню и Тоттенхем-роуд. Женщина лет шестидесяти с
высокой набивной прической стояла под уличным фонарем и
беседовала с мужчиной примерно того же возраста. Они оба
посмотрели на Дорис, когда она приблизилась к ним, как какое-то
ужасное привидение.
-- Полиция,-- хрипло произнесла Дорис Фриман.-- Где
полицейский участок? Я... я -- американская гражданка и... я
потеряла своего мужа... и мне нужна полиция.
-- Что случилось, дорогая? -- недружелюбно спросила
женщина.-- Похоже, вас пропустили через машину для выжимания
белья, правда.
-- Дорожное происшествие? -- спросил ее приятель.
-- Нет,-- выдавила она из себя.-- Пожалуйста... есть
здесь поблизости полицейский участок?
-- Прямо на Тоттенхэм-роуд,-- сказал мужчина. Он достал
из кармана пачку "Плейерс".-- Хотите сигарету? Мне кажется,
мэм, вам это необходимо.
-- Благодарю вас,-- сказала она и взяла сигарету, хотя
почти четыре года назад бросила курить.
Пожилому джентльмену пришлось ловить зажженной спичкой
дрожащий кончик ее сигареты, чтобы она смогла прикурить.
Он взглянул на женщину с высокой прической.
-- Я немного провожу ее, Эвви. Чтобы убедиться, что она
благополучно доберется туда.
-- Тогда я тоже пойду вместе с вами, ладно? -- сказала
Эвви и обняла Дорис за плечи.-- Ну, что произошло, милая?
Кто-то пытался ограбить вас?
-- Нет,-- сказала Дорис.-- Это... я... я... улица...
там был одноглазый кот... улица... разверзлась... я видела это
существо... его называют Тот-КтоЖдет... Лонни... я должна
разыскать Лонни...
Она понимала, что говорит бессвязно, но, казалось, она
не в состоянии объяснить что-либо понятнее. Во всяком случае,
она сказала Веттеру и Фарнхему, что ее речь не была такой
бессвязной, потому что, когда Эвви спросила, в чем дело, и
Дорис ответила ей, и мужчина и женщина отпрянули, будто у нее
была бубонная чума.
Мужчина тогда сказал что-то, и Дорис показалось, что
это были слова: "Снова это".
Женщина показала дорогу рукой.
-- Полицейский участок вон там. На фасаде висят круглые
фонари. Вы увидите.-- И оба они торопливо зашагали прочь... но
теперь они оглядывались назад.
Дорис сделала к ним несколько шагов.
-- Не подходите! -- взвизгнула Эвви... и уколола Дорис
злобным взглядом, одновременно прижавшись от страха к мужчине,
который обнял ее рукой.-
- Не подходите, если вы были в Жертвенном Городище Крауч-энд!
С этими словами они оба исчезли в ночи.
Полисмен Фарнхем стоял, слегка опираясь на косяк двери
между общей комнатой и главным архивом, где, конечно же,
держали главную картотеку, о которой говорил Веттер. Фарнхем
приготовил себе чашку свежего чая и курил последнюю сигарету из
своей пачки -- эта женщина тоже стрельнула несколько штук, она
тоже курила только импортные сигареты, "Тсюзые".
Женщина вернулась в гостиницу в сопровождении сиделки,
которую вызвал Веттер -- сиделка должна оставаться с ней на
ночь, а утром решить, не нужно ли отправить ее в больницу.
Фарнхем подумал, что это трудно будет сделать из-за детей, а
поскольку женщина была американской гражданкой (она упорно
продолжала заявлять об этом), это будет еще сложнее. Что же она
собирается рассказать детишкам, когда они проснуться утром? Что
огромные чудовища из города (Жертвенного Городища) Крауч-энд
съели их отца?
Фарнхем поморщился и поставил чашку. Это было не его
дело, ничуть. К добру, к худу ли, но миссис Дорис Фриман
оказалась между государством и американским посольством в
большой игре правительств. Это было совсем не его дело, он
всего лишь констебль, который хотел бы вовсе забыть об этой
истории. И он намеревался дать Веттеру написать этот отчет. Это
было его детище. Веттер мог позволить себе поставить свою
подпись под таким букетом безумия; он -- старый человек.
Отработанный материал. Он все равно останется констеблем с
дежурством в ночную смену, когда получит свои наградные золотые
часы, пенсию и муниципальную квартиру. У Фарнхема же, напротив,
была цель вскоре стать сержантом, и это означало, что ему нужно
быть внимательным к каждому пустяку.
Кстати, о Веттере, куда он запропастился? Он все еще
дышил свежим воздухом?
Фарнхем прошел через общую комнату и вышел на улицу. Он
стоял между двумя круглыми фонарями и смотрел на
Тоттенхем-роуд. Веттера не было видно. Шел четвертый час ночи,
улицу, как саван, окутывала густая ровная тишина. Как звучит
эта строчка из Вордсворта? "Огромное сердце лежит недвижимо",
что-то в этом роде. Он сошел по ступенькам и остановился на
тротуаре. Почувствовал, как тонкой струйкой в него вливается
тревога. Глупо, конечно. Он рассердился на себя, рассердился за
то, что история этой сумасшедшей повлияла на него даже хотя бы
в такой малости. Наверное, он недаром побаивался такого
жесткого полицейского, как Сид Реймонд.
Фарнхем медленно прошелся до угла, думая, что должен
встретить Веттера с его ночной прогулки. Но он не пошел дальше
угла: если оставить полицейский участок пустым даже на
несколько минут и если это обнаружиться, будет полно
неприятностей. Он подошел к углу и огляделся вокруг, Смешно, но
казалось, что все уличные дуговые фонари исчезли. Без них вся
улица выглядела по-другому. Писать ли об этом в отчете, подумал
он. И где же Веттер?
Он решил, что пройдет еще немного и посмотрит, что там.
Но не очень далеко. Не стоит оставлять участок без присмотра,
это был бы надежный и простой способ обеспечить себе такой же
конец карьеры, как у Веттера, старика в ночной смене в тихой
части города, главным образом занятого мальчишками, которые
собираются по углам после полуночи... и ненормальными
американками.
Он пройдет совсем немного.
Недалеко.
Веттер вернулся меньше чем через пять минут после того,
как ушел Фарнхем. Фарнхем пошел в противоположном направлении,
и если бы Веттер пришел бы минутой раньше, он бы увидел, как
молодой констебль мгновение постоял на углу, а потом исчез.
-- Фарнхем? -- позвал он.
Ответом было только жужжание часов на стене.
-- Фарнхем? -- снова позвал он и ладонью отер себе рот.
Лонни Фримана так и не нашли. В конце концов, его
поседевшая у висков жена вместе с детьми улетела назад в
Америку. Они улетели на "Конкорде". Месяц спустя она пыталась
покончить с собой. Пробыла месяц в санатории. Когда вышла
оттуда, ей стало значительно лучше.
О констебле Фарнхеме ничего не было слышно. Он оставил
жену и двухлетних девочек-близнецов. Его жена написала
несколько сердитых писем члену парламента от своего округа,
утверждая, что что-то произошло, что-то скрывают, что ее Боба
привлекли к какому-то опасному заданию или чему-то подобному,
как и того парня по имени Хэккет из "Би-Би-Си". Постепенно член
парламента перестал отвечать на ее письма, и примерно в то же
время, когда совсем уже седая Дорис Фриман выписывалась из
санатория, Шейла Фарнхем переехала обратно в Сассекс, где жили
ее родители. В конце концов, она вышла замуж за человека, у
которого была более спокойная работа, чем у лондонского
полицейского -- Фрэнк Хоббс работал на сборочном заводе Форда.
Ей было необходимо получить развод с Бобом, прежде всего, на
том основании, что он ее бросил, но с этим затруднений не было.
Веттер досрочно вышел в отставку примерно через четыре
месяца после того, как Дорис Фриман прихрамывая вошла в
полицейский участок на Тоттенхем-роуд в Крауч-энд. Он и в самом
деле получил квартиру в муниципальном доме в городке Фримли.
Шесть месяцев спустя его нашли умершим от сердечного приступа,
в руке у него была банка "Харп Лагер".
Жаркая ночь в конце лета, когда Дорис Фриман
рассказывала свою историю, была 19 августа 1974 года. С тех пор
прошло более трех с половиной лет. А Лонни Дорис и Боб Шейлы
теперь находятся вместе.
Веттер знал, где именно.
В соответствии с совершено демократичным и случайным
ходом алфавитного порядка они находятся вместе в дальней
картотеке, там, куда кладут нераскрытые дела и истории, слишком
дикие, чтобы ими можно было хоть сколько-нибудь поверить.
ФАРНХЕМ, РОБЕРТ -- написано на этикетке тоненькой
папки. ФРИМАН, ЛЕОНАРД -- написано на папке, которая лежит
сразу за ней. В обеих папках -- по одной странице плохо
отпечатанных отчетов офицера-следователя. В обоих случаях стоит
подпись Веттера.
А в Крауч-энд, ничем не примечательной тихой лондонской
окраине, все еще случаются странные истории. Время от времени.
Обращений с начала месяца: 94, Last-modified: Thu, 13 Feb 1997 08:22:22 GMT