-->



Культ научно-технического разума
Наш век - это
эпоха научно-технической революции, невиданного взлета научной мысли. Социально-
исторические предпосылки веры человека и человечества в разум и науку в XX веке
не менее, а более прочны и широки, чем в предшествующей истории. Рациональное
знание, в особенности научное, стало важнейшей составляющей нововведений,
кардинальных социально-исторических преобразований, основной формой повышения
производительности труда и изменения всех форм человеческого бытия. Научно-техническая революция, широко развернувшаяся во второй
половине XX века, породила не только проблемы и противоречия, но и надежды на
то, что с помощью новых научных дисциплин и новой техники будут наконец
разрешены трудные проблемы и противоречия человеческой жизни. Такие
умонастроения получили в наше время название "сциентистских" (от лат. scienlia -
наука) и "техницистских". Формы их были различны: существовали разновидности
"кибернетического", "генетического", "компьютерного" и т. д. техницизма и
сциентизма. В свою очередь, различные виды сциентизма положены в основание
концепций индустриального, постиндустриального, информационного общества,
которые в 50-80-х годах сменяли друг друга на арене идейной борьбы. Культ сугубо
современного научно-технического знания и был "новым изданием" культа
разума. В известном отношении культ научно-технического разума,
"функциональной рациональности" (понятие, введенное в обиход видными социологами
и философами XX века Э. Дюркгеймом и М. Вебером) в XX веке был взвинчен выше,
чем в эпоху классики. Влияние научно-технического разума на социальное развитие,
жизнь людей рисовалось как мощное и прямое. В 50-60-х годах - на волне высокой
экономической конъюнктуры - приобрела широкое влияние концепция "общества
всеобщего благоденствия", построенного на принципах "рациональной
эффективности". Наиболее популярные в те времена западные авторы (У. У.
Ростоу, Д. Белл и др.), обещая "общество всеобщего благоденствия", полагались
именно на взлет и чуть ли не на чудодейственную силу научно-технического разума,
на "разумность", "научность" управления, на рост образовательного уровня больших
масс населения и т. д. Техницистские и сциентистские иллюзии сплелись также с
технократической утопией, с представлением о грядущей власти (от греч. "кратос"
- власть) компетентных научно-технических специалистов, экспертов, то есть,
собственно, с представлением о той же безраздельной власти научно-технического
разума. Сторонники сциентистских и техницистских концепций в 50-60-е годы
поспешили даже назвать сроки исполнения своих сверх оптимистических
"предсказаний": благоденствие, власть технократов "назначались" на 70-80-е годы.
Иллюзии были развенчаны. 70-80-е годы общество встретило невиданными научно-
техническими достижениями, повышением производительности труда и уровня жизни в
ряде стран, но и обострившимися проблемами и противоречиями, которые привели
ныне живущих людей на грань самого, пожалуй, опасного кризиса в его истории.
Исчезли ли сегодня техницистско-сциентистские, технократические концепции?
Отнюдь нет. Они, правда, заметно видоизменили свою форму. В 50-60-х годах
сциентизм и техницизм выступали главным образом в виде сугубо оптимистических
представлений о настоящем и будущем. В последние десятилетия сциентисты и
техницисты раскололись на два лагеря. Одни, разочаровавшись в возможностях науки
и техники, но не усматривая других равноценных им стимулов и механизмов
социального прогресса, выдвигают идеи своего рода умеренного, критического
оптимизма или даже сциентистского пессимизма. Другие, подвергая критике слишком
благодушный сциентизм прошлого, охотно указывая на социальные противоречия,
конфликты, прогнозируя их и в будущем, по-прежнему возлагают основные надежды на
новую волну научно-технического прогресса, на преобразующую роль знания, на
экономические изменения (хотя с большим вниманием, чем прежние техницисты и
сциентисты, относятся к политическим, духовно-нравственным и гуманистическим
факторам). Между концепциями индустриального, постиндустриального общества и,
например, новейшими концепциями информационного общества существует несомненная
преемственность - она состоит как раз в верности методам и приемам техницизма,
сциентизма. Снова - и в "новейших" вариантах - утверждается культ разума и
науки. Приведем в качестве примера концепцию японского автора Е. Масуды,
изложенную в книге с названием, которое четко раскрывает упомянутую
преемственность: "Информационное общество как постиндустриальное общество",
впервые опубликованную в 1986 году. Было бы принципиально неверно недооценивать
практическое влияние подобных концепций - именно они служат в качестве своего
рода "философии действия" при осуществлении крупномасштабных научно-технических
нововведений и связанных с ними социальных преобразований. Е. Масуда был среди
тех, кто разработал план-прогноз информационного общества, который, по крайней
мере в его научно-технической и организационной части, был не без успеха
реализован в Японии и других индустриально развитых странах капитализма. Обычно
такого рода учения содержат в себе целые разделы, идеи и выводы которых
представляют немалый теоретический и практический интерес. Так, у Е. Масуды (а
также у авторов других концепций информационного общества - Д. Белла, А. Тофлера
в их последних работах, Дж. Нэсбита и др.) исходным является анализ особенностей
науки и техники на "информационной" стадии развития общества (интеграция
компьютера и средств телекоммуникации), а также выяснение специфики информации
как первоосновы новейшей научно-технической деятельности. Преимущества и
специфику информации Е. Масуда видит в том, что она не исчезает при потреблении,
не передается полностью при обмене (оставаясь в информационной системе и у
пользователя), является "неделимой", то есть имеет смысл только при достаточно
полном наборе сведений, что качество ее повышается с добавлением новой
информации. Действительно, общество, научно-техническая, производственно-
практическая, теоретическая деятельность которого основана на оперативно
накапливаемой, разумно используемой информации, в принципе получает в свое
распоряжение ресурсы огромной значимости, доступные многократному и
многостороннему использованию, дальнейшему "возобновлению" в усовершенствованном
виде и быстрому созданию новых информационных систем. Информация - это, во-
первых, знание относительно нового типа, пригодное для дальнейшего
использования, а во-вторых, знание, производство, хранение и применение которого
действительно становится все более важной для общества деятельностью, порождает
соответствующие ему технико-организационные структуры. Возрастающая роль
информации и информационных систем - исторический факт, лежащий в основании
концепций информационного общества. Другой факт - быстрое, поистине
революционное воздействие "информационного разума" на производство, управление,
всю жизнь людей. Е. Масуда обсуждает и ряд других реальных проблем: о
формировании "новой среды" жизни людей, имея в виду "компью-тополис" - город с
такими "информационными системами", как кабельное многоканальное телевидение; о
транспортной рельсовой системе пассажирских двухместных экипажей; об
автоматизированной доставке товаров; о новых компьютерных системах
здравоохранения и обучения; об автоматическом контроле за загрязнением
окружающей среды; о центрах научной, управленческой информации, профессиональной
ориентации и т. д. Надо отметить, что это не утопические мечтания, а проекты,
находящиеся в стадии эксперимента, реализации или проектирования. С научно-
технической, организационно-управленческой точек зрения изучение новейших
концепций информационного общества представляет большой позитивный интерес. Что
же касается социально-философских предпосылок и выводов этих концепций, то их
общими чертами остаются техницизм и сциентизм, культ "информационного разума",
от прогресса которого опять ожидают прямого и кардинального преобразования
общественных отношений, в том числе отношений собственности и власти. Реакцией
на сциентистские и техницистские утопии является усиление антитехницистской,
антисциентистской волны. Она, впрочем, на протяжении всего XX века достигала
достаточно высокой отметки. Развенчивание иллюзий техницистско-сциентистского
оптимизма вызывало и вызывает к жизни "антиутопии". В XX веке создано великое
множество антиутопий. Немало известных писателей работало в этом жанре - это Г.
Уэллс, А. Франк, Э. Синклер, Дж. Лондон ("Железная пята"), К. Воннегут
("Механическое пианино", в русском переводе "Утопия 14"), Р. Брэдбери ("451° по
Фаренгейту"), братья Стругацкие и др. Классическими считаются произведения Е.
Замятина "Мы", английских писателей О. Хаксли "О дивный новый мир" и Дж. Оруэлла
"1984 год". В них нарисованы резко критические образы "машинизированного"
будущего, отождествленного с тоталитарным государством, где наука, техника