4
Архитектура эмоциональных расстройств
Наблюдения в ходе ЛСД-терапии и других методов переживания прошлого
опыта без фармакологических средств представили в новом свете концептуальные
разногласия среди соперничающих направлений глубинной психологии, позволив
впервые проникнуть в сложную и многоплановую структуру психопатологических
синдромов Быстрое, стихийное и спонтанное развертывание терапевтического
процесса, характерное для большинства новейших психотерапевтических
подходов, сводит до минимума искажения и ограничения, которые навязываются
клиенту при вербальных формах терапии. Надо думать, что бессознательный
материал, всплывающий при использовании этих новых подходов, более верно
отражает действительные динамические образования, лежащие в основе
клинических симптомов, причем часто он не укладывается в концептуальную
схему терапевта и оказывается полной для него неожиданностью.
В основном, структура психопатологии, выявляемая этими новыми методами,
гораздо сложнее и разветвленное, чем в моделях какой-либо из школ глубинной
психологии. Хотя любая из этих теоретических систем верна в определенных
границах, ни одна из них не обрисовывает доподлинно истинного положения дел.
Для правильного отражения бессознательных процессов, скрытых под
психопатологическими состояниями, с которыми сталкивается клиническая
психиатрия, необходимо рассматривать их с позиции описанной выше
расширенной картографии психики; картография охватывает не только
биографический уровень анализа воспоминании, но и перинатальные матрицы и
весь спектр трансперсональных явлений.
Находки эмпирической психотерапии явно подсказывают, что лишь очень малое
число эмоциональных и психосоматических синдромов можно объяснить
исключительно динамикой индивидуального бессознательного. Так как
психотерапевтические школы не признают трансбиографические источники
психопатологии, их модели сознания весьма поверхностны и неполны. К тому же
терапевты, принадлежащие к этим школам, не добиваются полного эффекта в
работе с пациентами, поскольку не используют мощные терапевтические
механизмы перинатального и трансперсонального уровней. Существует ряд
клинических проблем, глубоко коренящихся в динамике смерти-возрождения. Они
связаны по смыслу с родовой травмой и страхом смерти и поэтому поддаются
терапевтическому воздействию при эмпирической конфронтации с пери-
натальным уровнем бессознательного. Таким образом, системы психотерапии,
включающие в себя перинатальный уровень, обладают при прочих равных
условиях более высоким терапевтическим потенциалом, чем те, что
ограничиваются биографическим уровнем исследования и воздействия.
Многие из эмоциональных, психосоматических и межличностных проблем
тесно увязаны с трансперсональными сферами человеческой психики. Успеха в
лечении расстройств из этой категории могут ожидать лишь те терапевты, которые
знают о целительной силе трансперсональных переживаний и учитывают духовные
измерения психики. Во многих случаях психопатологические симптомы и
синдромы проявляют сложную, многоплановую динамическую структуру и имеют
глубокую связь с главными областями бессознательного - биографической,
перинатальной и трансперсональной. Для эффективной работы с такого рода
проблемами терапевт должен быть готов узнать материал всех этих уровней и
справиться с ним, это требует большой гибкости и непривязанности к
ортодоксальным концепциям.
Излагая новые идеи об <архитектуре психопатологии>, я вначале остановлюсь
на проблемах сексуальности и агрессивности, потому что эти две стороны
человеческой жизни сыграли решающую роль в теоретических построениях
Фрейда и многих его последователей. В последующих разделах будут подробно
описаны специфические эмоциональные расстройства, в том числе депрессии, пси-
хоневрозы, психосоматические заболевания и психозы.
Разнообразие сексуального опыта: дисфункции, отклонения и
трансперсональные формы Эроса
Половое влечение, или либидо, во всех своих разнообразных проявлениях и
трансформациях играет исключительно значимую роль в психоаналитических
теориях. Фрейд в своем классическом исследовании <Три очерка по теории
сексуальности> (Freud, 1953a) проследил проблемы, связанные с сексуальностью,
до их истоков на ранних стадиях детского психосексуального развития. Он принял
как факт, что ребенок последовательно проходит несколько четко выраженных
стадий образования либидо, каждая из которых связана с одной из эрогенных зон.
Входе психосексуальной эволюции ребенок добивается простейшего
инстинктивного удовлетворения, вначале от оральной активности, позднее от
выполнения анальной и уретральной функций во время приучения к туалету С
началом эдипова кризиса внимание, вызванное либидо, перемещается на
фаллическую область, пенис или клитор становятся главным его объектом. Если
развитие проходит нормально, частные влечения (оральное, анальное и
уретральное) на этой стадии объединяются под доминирующим влиянием
генитального.
Из-за травм и психологических помех на разных стадиях этого развития могут
возникать фиксации и конфликты, приводящие впоследствии к нарушениям
сексуальной жизни и специфическим психоневрозам. Фрейд и его последователи
разработали сложную динамическую таксономию, в которой конкретные
эмоциональные и психосоматические расстройства связываются с фиксациями на
различных стадиях развития либидо и с историей развития Эго В повседневной
психоаналитической практике наличие таких фиксированных связей постоянно
подтверждалось в свободных ассоциациях пациентов. Любой теории, которая
захотела бы поставить под сомнение объяснительную систему психоанализа,
пришлось бы ответить, почему сексуальность и определенный вид биографических
данных показывают уникальную причинно-следственную связь с различными
психопатологическими синдромами, а также предложить иную убедительную
интерпретацию этого факта.
Пристальное изучение истории психоанализа показывает, что некоторые
последователи Фрейда испытывали потребность в пересмотре положений,
выдвинутых им в книге <Три очерка по теории сексуальности>. Им стало ясно, что
индивидуальные стадии развития либидо и их значение для психопатологии
описаны абстрактно и не соответствуют в точности тому, что наблюдается в
повседневной психоаналитической практике. По действительной клинической
картине, проблемы психиатрических больных, связанные с различными
эрогенными зонами, выступают не в чистом виде, а тесно переплетенными между
собой. Например, многие больные склонны блокировать сексуальный оргазм из-за
страха потерять контроль над мочевым пузырем; по анатомическим причинам
такой страх чаще бывает у женщин. В других случаях страх отдаться оргазму
связан с беспокойством по поводу нечаянного выхода кишечных газов или даже
потери контроля за опорожнением кишечника. У некоторых пациентов анализ
факторов, лежащих на основе неспособности достигать эрекции или оргазма,
показал глубоко укорененный, примитивный бессознательный страх, что потеря
контроля за какой-либо функцией может привести к пожиранию партнера или к
риску быть поглощенным самому.
Шандор Ференчи попытался объяснить эти и сходные клинические проблемы в
своем чрезвычайно любопытном эссе <Таласса> (Ferеnсzi, 1 938). Он утверждал,
что исходно раздельная в индивидуальных эрогенных зонах активность может
затем сливаться и приводить к частичному перекрыванию функций, которое он
называл <амфимиксис>. В основном соглашаясь с теориями Отто Ранка (1929),
Ференчи тоже считал, что для полного понимания сексуальности с точки зрения
психологии необходимо учитывать бессознательную тенденцию отменить родовую
травму и вернуться в материнское чрево. Однако он пошел дальше Ранка, признав,
что за регрессивной тенденцией возврата в чрево стоит более глубокое
филогенетическое желание вернуться к условиям, которые существовали в
первозданном океане.
Вильгельм Райх (Reich, 1961) в основном согласился с тем вниманием, которое
Фрейд уделял половому влечению, но понимал это влечение как почти
гидравлическую силу, которой для получения терапевтического эффекта надо дать
выход через прямое энергетическое действие. Следует упомянуть еще о двух
случаях пересмотра теории Фрейда его учениками. В психологии Альфреда Адлера
(Adlег, 1932) первостепенное значение уделялось комплексу неполноценности и
воле к власти; для него сексуальность оказывается подчиненной комплексу силы.
Наиболее резко сексуальную теорию Фрейда критиковал Карл Густав Юнr(Jung,
1956), считавший, что либидо - не биологическая сила, а проявление космичес-
кого принципа, сравнимого с elan vital (жизненным порывом).
Наблюдения в ходе психоделической терапии и некоторых эмпирических
методов лечения без применения фармакологических срeдств представляют
сексуальность и сексуальные проблемы в совершенно другом свете; есть веские
основания полагать, что эти проблемы гораздо сложнее, чем подразумевалось в
любой из прежних теорий. Пока процесс самоисследования остается сосредото-
ченным на биографическом уровне, эмпирический материал, появляющийся в ходе
терапевтических сеансов, вполне соответствует фрейдовской теории. Однако
какие-либо значительные улучшения у пациентов с сексуальными расстройствами
и отклонениями при таком подходе слишком редки. Пациентам, прорабатывающим
свои сексуальные проблемы, рано или поздно придется понять, что их трудности
имеют более глубокие корни на уровне перинатальной динамики или даже в
различных трансперсональных сферах.
Состояние недостаточного или полностью отсутствующего либидозного
влечения (сексуального аппетита) типологически связано с глубокой депрессией1.
Это обычно указывает на фундаментальную динамическую связь с БПМ-II, о чем
мы будем говорить позже. Человек, находящийся под влиянием второй перинаталь-
ной матрицы, испытывает полную эмоциональную изолированность от
окружающего и полную блокаду энергетического потока; оба обстоятельства
серьезно препятствуют развитию сексуального интереса и переживанию полового
возбуждения. В таких условиях приходится часто слышать, что сексуальная
активность - вообще последнее, о чем стоит думать. Однако и в этом случае часто
всплывает сексуальный материал из прошлой и настоящей жизни, причем пациент
относится к нему отрицательно, испытывает отвращение и мучительное чувство
вины. Иногда депрессивные состояния, сопровождающиеся потерей интереса к
сексу, могут иметь трансперсональные корни.
По большей части, серьезные сексуальные расстройства и отклонения
психогенетически связаны с БПМ-III; для понимания такой зависимости
необходимо выяснить взаимосвязь между паттерном сексуального оргазма и
динамикой этой матрицы. Одной из наиболее важных характеристик последних
стадий процесса смерти-возрождения является чрезвычайное повышение
либидозного напряжения и энергии влечения вообще; то же самое составляет
неотъемлемый интегральный аспект БПМ-III. Такое напряжение может принимать
форму недифференцированной энергии, которая пронизывает весь организм и к
тому же более ярко проявляется в отдельных эрогенных зонах - оральной,
уретральной, анальной или генитальной.
Как уже описывалось ранее, феноменология третьей перинатальной матрицы
сочетает в себе элементы титанической борьбы, тенденции к разрушению и
самоуничтожению, садомазохистскую смесь агрессивных и эротических
побуждений, разнообразные извращения полового влечения, демонические темы и
скатологические склонности. К тому же, в контексте глубокого противодействия
смерти и повторного проживания рождения необычайно богатое сочетание эмоций
и ощущений вызывает крайнюю физическую боль и смертельную тревогу.
Вышеперечисленные связи дают естественную основу для развития клинических
состояний, при которых сексуальность тесно связана с тревогой, агрессией, стра-
данием, чувством вины (и словно загрязнена ими) или сопровождается
склонностью к таким биологическим отходам, как моча, фекалии, кровь или
выделения из половых органов. Одновременное возбуждение всех эрогенных зон в
контексте перинатальных переживаний может также объяснить, почему многие
клинические расстройства характеризуются частичным перекрытием функций
оральной, уретральной и генитальной зон.
Глубокая функциональная взаимосвязанность главных эрогенных зон при
родах- и у матери и у ребенка -отчетливо проявляется в тех случаях, когда в
подготовке роженицы не предусмотрена клизма или введение катетера. В таких
условиях мать может не только испытывать мощный сексуальный оргазм, но и
выпускать газы, кал и мочу. Аналогичным образом у ребенка будет происходить
рефлекторное мочеиспускание, выделение первородного кала, мекония. Если
добавить сильное возбуждение оральной зоны и вовлеченность жевательных мышц
как у матери, так и у ребенка на последних стадиях родов, а также вызванное
удушьем и чрезмерной болью накопление и разрешение сексуальной энергии
ребенка, мы получим полное представление об общем функциональном и
эмпирическом сплаве всех главных видов активности, которые Фрейд называет
эрогенными2.
Клинические данные, которые Шандор Ференчи пытался увязать со вторичным
слиянием частичных влечений, или с амфимиксисом, просто отражают тот факт.
что последовательное развитие активности фрейдовских эрогенных зон
накладывается на динамику перинатальных матриц, где все эти функции
выполняются одновременно. Ключ к более глубокому пониманию психологии и
психопатологии секса в том, что на перинатальном уровне бессознательного
сексуальность тесно и неразрывно сплетена с ощущениями и эмоциями,
ассоциирующимися с рождением и смертью. Любой теоретический или
практический подход к сексуальным проблемам, в котором не признается эта
основополагающая связь, а сексуальность рассматривается отдельно от двух
других фундаментальных аспектов жизни, обязательно будет неполным,
поверхностным и по своей действенности ограниченным.
Связь секса с рождением и смертью и глубокую завязанность сексуальной
энергии в психологическом процессе смерти-возрождения объяснить непросто. Но
само существование этой связи бесспорно, это можно показать на огромном
количестве примеров из антропологии, истории, мифологии и клинической
психиатрии Главенствующее положение триады рождения, секса и смести является
как бы общим знаменателем всех ритуалов перехода (в самых разных примитивных
культурах), храмовых мистерий ритуалов экстатических религий и посвящений в
тайные общества В мифологии мужские божества, символизирующие смерть и воз-
рождение, такие как Озирис и Шива, часто представлены с возбужденным половым
членом; равным образом есть и женские божества, функции которых отражают те
же связи. В качестве примера можно указать индийскую богиню Кали,
ближневосточную Астарту, богиню Тласолтеотль в доколумбовой Америке.
Наблюдения за рожающими женщинами показывают, что опыт деторождения
содержит очень важный сексуальный компонент и сильный страх смерти. Такая
связь не кажется особенно таинственной, так как генитальная область
задействована при родах и прохождение ребенка, конечно, сопровождается
возбуждением матки и влагалища с мощным накоплением и последующим
разрешением напряжения. Также вполне логичен здесь элемент смерти, поскольку
деторождение - серьезное биологическое явление, которое иногда представляет
угрозу для жизни матери.
Однако совсем не ясно, почему повторное переживание собственного рождения
включает сильный сексуальный компонент. Судя по всему, такая связь отражает
глубокий физиологический механизм, действующий в организме человека; это
можно показать на примерах из самых разных областей. Известно, что невыноси-
мые физические мучения (особенно те, что сопровождаются тяжелым удушьем),
способны вызвать сильное сексуальное возбуждение и даже религиозный экстаз.
Многие психиатрические больные, которые пытались повеситься и в последнюю
минуту были спасены, потом рассказывали, что при сильном удушье у них воз-
никало исключительное сексуальное возбуждение. И хорошо известно, что у
преступников-мужчин, умирающих на виселице, часто бывает эрекция и даже с
эякуляцией во время смертной агонии.
Больные, страдающие так называемым <бандажным> синдромом, путают
глубокую тягу к сексуальному удовлетворению в условиях телесной сдавленности
и удушья. Другие пользуются разными приспособлениями, например, шарфами
или петлями, привязанными к гвоздям, дверным ручкам или веткам дерева, что
позволяет им мастурбировать, когда они задыхаются.
Можно думать, что все люди, подвергающиеся физическим и эмоциональным
пыткам, обладают способностью преодолеть боль и достичь состояния странного
экстаза (Sargant, 1957). Это удостоверяется свидетельствами, полученными в
нацистских концентрационных лагерях, где люди подвергались бесчеловечным
экспериментам, материалами организации <Международная амнистия>, а также
сообщениями американских солдат, которые столкнулись с пытками у японцев во
время второй мировой воины или побывали в плену во время войны в Корее и во
Вьетнаме. То же происходит с членами религиозной секты флагеллантов, которые
во все века подвергали себя и своих товарищей тяжким пыткам, чтобы пробудить
сильное половое возбуждение, войти в состояние экстатического восторга и в
конечном счете испытать единение с Богом. Эмпирическая трансценденция
нечеловеческого страдания во время истязаний за веру и смерть мучеников тоже
попадают в эту категорию. Можно привести еще много примеров духовной пато-
логии, когда членовредительство, пытки, жертвы, сексуальность, вызывающие
ужас обряды и скатологические процедуры соединяются в странной эмпирической
амальгаме, органично вплетаются в религиозные или полурелигиозные церемонии.
Дополнительные данные того же рода связаны с психологией войн, революций и
тоталитарной политики. Так, атмосфера смертельной опасности в кровавой битве
будет вызывать сексуальное возбуждение у многих солдат. В то же время выход
агрессивных и сексуальных порывов в условиях боевых действий связан, по-види-
мому, с перинатальными элементами. Речи военачальников и правителей,
объявляющих войну и вдохновляющих массы на кровавые революции, изобилуют
метафорами из контекста биологического рождения. Атмосфера
концентрационных лагерей самым причудливым образом сочетает в себе
сексуальные, садистские и скатологические элементы. Социополитические
следствия всего этого подробно обсуждаются в главе восьмой.
Возможно, нейрофизиологической основой таких явлений являются
анатомическое строение и функциональные характеристики лимбической системы
головного мозга. В этой архаической части центральной нервной системы области,
отвечающие за самосохранение организма и поэтому имеющие отношение к
агрессивности, близко соседствуют с областями, которые играют важную роль в
сохранении вида и поэтому имеют отношение к сексуальности. Понятно, что такие
центры могут возбуждаться одновременно, или же возбуждение одного центра
может передаваться на другой.
Разнообразный спектр явлений, связанных с человеческой сексуальностью.
невозможно правильно описать и объяснить, если в теоретических рассуждениях
по-прежнему ограничиваться элементами биологической природы и
психологическими факторами, определенными биографией. Данные
психоделической терапии доказывают без всякого сомнения, что можно
субъективно переживать сексуальность на различных уровнях сознания и в
разнообразных формах, хотя стороннему наблюдателю ее биологические, физио-
логические и поведенческие проявления будут казаться одинаковыми.
Исчерпывающее понимание сексуальности невозможно без сокровенного знания
динамики перинатального и транс персонального уровней бессознательного.
Далее я сосредоточусь на различных видах сексуального опыта и поведения,
буду обсуждать их в свете данных, полученных в новейших исследованиях
сознания, проводившихся как с помощью психоделических препаратов, так и без
них. Затрагиваемые здесь проблемы попадают в следующие тематические
категории:
(1) <нормальная> сексуальность;
(2) расстройства и нарушения сексуальной жизни;
(3) сексуальные вариации, отклонения и извращения;
(4) трансперсональные формы сексуальности.
1. <Нормальная> сексуальность. Хотя вообще признаете я, что полноценный
сексуальный опыт - это всегда больше, чем просто адекватное биологическое
функционирование, современные медицинские критерии сексуальной нормы в
какой-то мере механистичны и ограничены. В них не включены такие элементы,
как глубокое уважение к партнеру, состояние синергии и эмоциональной взаим-
ности, чувства любви и единства в повседневных взаимоотношениях партнеров
или во время полового акта. Обычно для признания половой функции адекватной
считается вполне достаточным, если мужчина способен на эрекцию и на ее
поддержание в течение приемлемого количества времени до эякуляции. Равным
образом от женщины ожидается, что она будет реагировать на сексуальную
ситуацию выделением соответствующих веществ в половых органах и будет
способна достичь вагинального оргазма. В понятие нормы для представителей
обоих полов также входят гетеросексуальное предпочтение и достаточная степень
сексуального аппетита для полового сношения с частотой, соответствующей
среднестатистическим данным.
Пациенты ЛСД-терапии и эмпирической психотерапии часто испытывают в
ходе лечения глубокие сексуальные перемены. Рано или поздно их представление о
сексуальности значительно расширяется, и они обнаруживают, что прежние
критерии поверхностны, недостаточны и сомнительны. Они узнают, что
сексуальный оргазм и у мужчин, и у женщин - это не событие по типу'<все или
ничего>, что у него много степеней, отличающихся как по интенсивности
переживания, так и по полноте разрешения. Во многих случаях лица, до терапии
считавшие, что у них адекватный сексуальный оргазм, сообщают об удивительном
усилении потенции к оргазму. Обычно это прямо связано с обретением
способности отдаться процессу, что происходит благодаря переживаниям смерти-
возрождения и космического единства.
Еще одна важная находка состоит в том, что принятое ныне определение
нормального секса не исключает даже серьезного загрязнения сексуальных
отношений, когда партнеры заняты преимущественно главенством и подчинением,
использованием сексуальных отношений для достижения разнообразных целей, с
сексом не связанных, или маневрами, более существенными для самоутверждения,
чем для сексуального удовольствия. В нашей культуре люди обоих полов, говоря о
половых отношениях, часто используют военные принципы и терминологию. Они
толкуют сексуальную ситуацию на языке победи поражений, самоутверждения или
краха, завоевания или проникновения в партнера и, наоборот, поражения и
обреченности насилию. Обеспокоенность тем, кто кого соблазнил и кто от этого
выиграл, способна в подобной ситуации только замутить вопрос о сексуальном
удовлетворении.
Сходным образом, материальный выигрыш или стремление к преуспеванию,
высокому положению, славе, власти могут совершенно заслонить истинно
эротические мотивы. Когда секс подчинен целям самоутверждения, сексуальный
интерес к партнеру исчезает совсем, после <победы>, а число соблазненных
партнеров становится важнее, чем качество взаимоотношений Больше того, если
желанный партнер недосягаем или глубоко предан другому человеку, это может
стать решающим фактором его сексуальной привлекательности.
Согласно интуитивным догадкам, полученным в психоделической терапии, все
это-конкуренция, маневры, направленные на самоутверждение, неуважение к
партнеру, Эгоистичная эксплуатация или механическое стремление гасить
напряжение во время полового акта -означает серьезное искажение сексуального
взаимодействия, отражает трагическое непонимание его природы. Такое
загрязнение сексуальных отношений имеет обычно важные биографические
причины, особые травмирующие воспоминания детства. однако корни проблем
всегда уходят глубоко в перинатальный уровень бессознательного. Если
перинатальные энергии разряжаются, и содержание перинатальных матриц
прорабатывается и интегрируется, человек автоматически приходит в понимании
секса к синергии и комплементарности.
Для личности, интегрированной таким образом, становится совершенно
очевидным, что в подлинных сексуальных отношениях не может быть отдельных
побед или поражений. И поскольку это по определению ситуация
взаимодополнительности (комплементарности), подразумевающая взаимное
удовлетворение самых разнообразных потребностей, оба партнера являются, в
зависимости от обстоятельств, либо победителями, либо побежденными. Сексу-
альность можно испытать в самых разных контекстах, и она способна
удовлетворить весь спектр иерархически выстроенных потребностей, начиная от
биологических и кончая трансцендентальными. Сексуальные отношения,
основанные только на примитивных нуждах, представляют не столько плод
моральной неполноценности, сколько проблему невежества и упущенных
возможностей в высших формах сексуального общения, удовлетворяющих весь
диапазон человеческих потребностей, обязательно присутствуют духовность и
архетипические измерения, как это происходит в океаническом и тантрическом
сексе, описанном в следующих частях этой главы.
2. Расстройства и нарушения сексуальной жизни. В ходе ЛСД-психотерапии
и других форм глубокого эмпирического лечения сексуальная жизнь пациентов
претерпевает драматические изменения. Речь идет и о сексуальных переживаниях,
и о поведении во время лечебных сеансов, и о динамических сдвигах,
наблюдаемых в периоды между курсами лечения. На определенных стадиях пси-
хотерапии различные сексуальные расстройства могут смягчаться, полностью
исчезать, резко преобразовываться или видоизменяться. И наоборот, конфронтация
с некоторыми областями бессознательного может ассоциироваться с появлением
новых симптомов и осложнений в сексуальной жизни, которых прежде у пациента
не было. Тщательное наблюдение и изучение этих динамических перемен и
колебаний дает редкую возможность проникнуть в динамическую структуру
сексуальной функции и ее нарушений.
Уже упоминалось, что активное влияние БПМ-II связано с глубинным
подавлением половой жизни. Если пациент переживает элементы второй
перинатальной матрицы в конце терапевтического сеанса и не достигает
разрешения, после сеанса у него могут проявиться симптомы заторможенной
депрессии, которая характеризуется полным отсутствием либидо и потерей
сексуального интереса. В таких обстоятельствах все связанное с сексом будет
восприниматься как непозволительное, грязное, греховное, отвратительное и
отягощенное виной. Хотя могут найтись более поверхностные биографические
причины, которые по-своему объяснят наличие этих проблем у пациента, сам
терапевтический контекст ясно указывает на их корни в БПМ-II.
Большинство функциональных сексуальных расстройств связано по-видимому с
динамикой третьей перинатальной матрицы, и их можно понять, исходя из
основных характеристик этой матрицы, описанных в главе второй. Если в конце
лечебного сеанса пациент находится под влиянием сексуального аспекта БПМ-III и
не достигает разрешения в переходе к БПМ-IV, это может вызывать грандиозное
повышение сексуального аппетита, которое в клинической терминологии
называется <сатиризмом> или <нимфоманией>. В этом случае неутолимое
влечение к половым сношениям связано как правило с чувством неполного
облегчения и отсутствием удовлетворенности после сексуального оргазма. Таким
образом, получается странная смесь гиперсексуальности и неспособности к ор-
газму. При более тщательном рассмотрении становится ясно, что ситуация лишь на
первый взгляд выглядит сексуальной; на самом деле она псевдосексуальна и имеет
очень мало общего с сексом в прямом смысле. Суть проблемы в том, что индивид
буквально наводнен перинатальной энергией, которая ищет выхода любыми воз-
можными способами. Из-за сходства паттернов сексуального оргазма и оргазма
при рождении гениталии становятся в этом случае идеальным каналом для
периферийного высвобождения этой энергии. А так как запас перинатальных
энергий огромен, повторяющиеся половые сношения - и даже с оргазмом - не
приносят ни облегчения, ни удовлетворения.
Нередко в такой ситуации мужчина может иметь пятнадцать половых контактов
в течение одной ночи и каждый раз испытывать полный, но не удовлетворяющий
его оргазм. За несколько минут сразу после совокупления перинатальная энергия,
накопившаяся в огромном количестве, восстановит напряжение, достаточное чтобы
вызвать эрекцию и начать следующий половой акт. Повышенная сексуальность
такого типа - и у мужчин, и у женщин - часто приводит к неразборчивости в
половых связях. Это, видимо, связано с тем что из-за отсутствия полноценного
оргазма, половой акт нисколько не удовлетворяет, в чем часто обвиняют партнера,
вместо того чтобы увидеть реальную проблему в перинатальном сбросе энергии.
Частая смена партнеров отражает, вероятно, и тенденцию компенсировать крайне
низкую степень самоуважения, которая обычно связана с перинатальной
тематикой, а также упорное влечение к сумасбродству под действием хаотической
энергии, ищущей выхода.
Если интенсивность перинатальных энергии слишком высока, возможность их
высвобождения может восприниматься как крайне опасная, хотя суть этой
опасности будет неясной. В этом случае индивид может испытывать глубокий
страх потерять контроль над этими стихийными силами и будет бессознательно
блокировать сексуальные переживания. Поскольку характер выхода перинатальной
энергии самым тесным образом связан с паттерном сексуального оргазма, страх в
результате перейдет у мужчины в неспособность к поддержанию эрекции, а у
женщины - в отсутствие оргазма, т. е. в состояния, которые в старой психиатрии и
на общепринятом жаргоне называются <импотенцией> и <фригидностью>. По
традиции, импотенцию считают симптомом энергетической недостаточности или
отсутствия мужской силы, а фригидность - отсутствием эротической
чувствительности и сексуального реагирования. Эти представления совершенно
ошибочны и, собственно говоря, наиболее далеки от действительности.
Психогенные импотенция и фригидность происходят как раз от обратного - от
огромного избытка всколышенной сексуальной энергии. И дело не только в
избытке этих чувств и ощущений, но также и в том, что они выражают не чисто
сексуальную, а сексуально окрашенную перинатальную энергию. Эта мощная
энергетика ассоциируется с садомазохистскими порывами, смертельной тревогой,
глубоким чувством вины, со страхом утратить самоконтроль и со всем диапазоном
психосоматических симптомов, которые характерны для БПМ-III. Сюда относятся
и страх удушья, и расстройство сердечно-сосудистой системы, болезненные
спазмы мышц и кишечника, спазмы матки и боязнь потерять контроль над моче-
вым пузырем или анальным сфинктером. В конечном счете эта энергия
демонстрирует собой незавершенный гештальт рождения и состояние организма
под угрозой гибели.
Таким образом, человек, страдающий импотенцией или фригидностью, вовсе не
испытывает недостатка в сексуальной энергии, а буквально сидит на вулкане
инстинктивных сил. Поскольку в таких условиях сексуальный оргазм невозможен
отдельно от этих сил, отпустить себя при оргазме- значит дать выход адским
переживаниям. И потому бессознательный страх оргазма и потери самоконтроля
равноценен страху смерти и уничтожения.
Новая интерпретация фригидности и импотенции подтверждается динамикой
терапевтических изменении, наблюдаемых при успешном лечении. Когда избыток
перинатальной энергии высвобождается в специально созданной, не связанной с
сексом ситуации, можно наблюдать временную гиперсексуальность - сатиризм
или нимфоманию, - до тех пор, пока пациент не достигнет состояния, при
котором остаточную сексуальную энергию можно будет спокойно удерживать в
контексте сексуальных отношений. И, наконец, когда в процессе смерти-
возрождения индивид проживет заново элементы БПМ-IV и БПМ-I, он обретает
полную сексуальную компетентность, к тому же способность к оргазму достигает
необычайной высоты.
В литературе по психоанализу проблема импотенции тесно связывается с
комплексом кастрации и с концепцией vagina dentata, т. е. влагалища как опасного
органа, способного убить или кастрировать. Эти вопросы заслуживают особого
внимания с точки зрения более подробной картографии бессознательного, куда
включен и перинатальный уровень. Есть определенные аспекты у комплекса
кастрации, которым классический психоанализ со своей ориентацией на
биографию не нашел удовлетворительного объяснения. Комплекс кастрации
бывает у представителей обоих полов;
Фрейд полагал, что мужчины испытывают настоящий страх потерять пенис, а
женщины бессознательно верят, что когда-то они его имели, но потеряли из-за
того, что плохо себя вели. Фрейд пытался связать это с мазохистскими
тенденциями и с большей склонностью чувствовать вину. что вообще характерно
для женщин. Другим загадочным аспектом комплекса кастрации является то. что
бессознательно кастрация, вероятно, приравнивается к смерти. Даже если признать
что с физиологической точки зрения пенис сильно переоценивается. его
приравнивание к жизни бессмысленно. Более того, в свободных ассоциациях
пациентов психоанализа удушье, разлука и потеря контроля - образы, тесно
связанные с кастрацией (Fenichel, 1945).
Наблюдения из ЛСД-терапии дают неожиданное разрешение этих
несообразностей; в страхе кастрации словно под тонким биографическим наносом
видна вторичная проработка гораздо более серьезной проблемы. С углублением
терапевтического процесса при помощи катализирующего действия
психоделических препаратов или некоторых мощных безлекарственных методов
неизбежно выяснится, что страх кастрации коренится в обрезании пуповины.
Значит, он является производным от фундаментальной для человеческого
существования биологической и психологической травмы относящейся к жизни и
смерти. Часто темы, типичные для кастрации, например, воспоминания об
обрезании крайней плоти или об операции по поводу ее срастания переходят в
повторное переживание обрезания пуповины. Это обычно сопровождается острой
болью в пупке, которая иррадиирует в тазовую полость, пенис, яички и мочевой
пузырьЗ. Симптомы часто ассоциируются со страхом смерти, удушьем и
странными анатомическими изменениями. У женщин пупочный кризис обычно
вызывает воспоминания об инфекциях в системе мочеиспускания, абортах и
выскабливании матки. Причина взаимоналожения и смешения в перинатальном
опыте ощущений пуповины и болей в мочеполовой системе заключается по-
видимому в неспособности точно определить, в каком месте тазовой полости
чувствуется боль; это верно вообще, а на ранних стадиях развития в особенности.
Перерезание пуповины означает окончательное отделение от материнского
организма и, таким образом, является биологическим переходом фундаментальной
значимости. Организм ребенка должен полностью перестроиться анатомически и
физиологически; нужно создать собственные системы снабжения кислородом,
выведения продуктов жизнедеятельности и переваривания пищи. Если мы
признаем, что страх кастрации связан с реальным воспоминанием о биологическом
событии, имеющем отношение к жизни и смерти, а не с воображаемой потерей
половых органов, нам легко будет понять некоторые, иначе необъяснимые
свойства этого страха, о которых уже упоминалось. Сразу ясно, почему этот страх
присущ обоим полам, тесно связан с тревогой разлуки, взаимозаменим со страхом
смерти и уничтожения, почему он предрасполагает к сбоям в дыхании и удушью.
Знаменитая концепция Фрейда о <зубастом влагалище> также приобретает
новый смысл, когда картография выходит за рамки биографической сферы и
включает перинатальные матрицы. Бессознательное представление о влагалище
как об опасном органе, который может травмировать, кастрировать или убить,
обсуждается в психоаналитической литературе словно абсурдная и бессмысленная
фантазия наивного ребенка. А стоит лишь признать возможность того, что память о
рождении сохраняется в бессознательном, это становится просто реалистичной
сценкой. Роды - серьезное и потенциально опасное событие, во время родов
женские половые органы убили или довели почти до смерти довольно много детей.
Для мужчин, у которых воспоминание о родовой травме расположено в самых
верхних слоях бессознательного, образ влагалища как органа-убийцы настолько
силен, что они не способны относиться к нему как к источнику наслаждения.
Чтобы расчистить себе дорогу к женщине как объекту сексуального влечения,
необходимо пережить и проработать такое травмирующее воспоминание.
Женщине, психологически близкой к воспоминаниям о собственном рождении,
будет трудно признать свою принадлежность к женскому полу, свою сексуальность
и детородную функцию, так как для нее женственность и обладание влагалищем
ассоциируются с пыткой и убийством Чтобы вполне освоиться с ролью женщины и
соответствующим сексуальным поведением, необходимо проработать
воспоминание о родовой травме.
3. Сексуальные вариации, отклонения и извращения. Включение
перинатальной динамики в картографию бессознательных процессов дает
неожиданное решение проблем, которые были настоящим бедствием для
психоанализа почти с самого начала. Ключом к такому новому пониманию служит
феноменология БПМ-III. матрицы, которая подразумевает тесную связь
сексуального возбуждения с тревогой, физической болью, агрессией и скатологией.
Именно существование садомазохизма подорвало убежденность Фрейда в
главенстве принципа удовольствия в человеческой психике. Если бы стремление к
удовольствию было единственным ведущим принципом и побуждающей силой в
ментальной жизни, конечно было бы трудно объяснить характерное для
мазохистов упорное стремление к физическим и душевным страданиям. Этот
вопрос стал основным затруднением в теоретических построениях Фрейда в конце
концов он был вынужден целиком изменить структуру психоанализа и включить в
свою систему сомнительную концепцию инстинкта смерти, Танатоса.
Рассуждения об инстинкте смерти в связи с садомазохизмом отражали
интуитивную догадку Фрейда о том, что суть этого клинического феномена
заключается в релевантности жизни и смерти. Следовательно, его нельзя объяснить
исходя из сравнительно тривиальных биографических ситуаций, где были тесно
связаны активная агрессивность и боль. Объяснения, предложенные некоторыми
психоаналитиками, сосредоточиваются на травмах и не дают поэтому
убедительной модели для интерпретации глубинных садомазохистских
побуждений. Примером этого служит теория Куче-ры (Kucera 1959), в которой
садомазохизм связывается с прорезыванием зубов, когда активные попытки
ребенка укусить становится болезненными. Однако психоанализ не смог
разобраться не только сочетанием активной и пассивной деструктивности в
садомазохизме. но и со странным сплавом агрессивности и сексуальности. Модель
перинатальных матриц дает весьма логичное объяснение наиболее интересных
аспектов этого расстройства.
В процессе погружения в перинатальный опыт садистские и мазохистские
переживания проявляются с большим постоянством и вполне естественным
образом увязываются с определенными характеристиками рождения. В БПМ-III
физическая боль, тревога и агрессивность сочетаются с сильным сексуальным
возбуждением, суть и происхождение которого уже обсуждались. В памяти о
рождении интроецированный натиск сил. заставляющих матку сокращаться,
совпадает и чередуется с активной агрессией, направленной вовне, что означает
реакцию на смертельную угрозу. Этим объясняется не только сплав сексуальности
и агрессивности но и то что садизм и мазохизм суть две стороны одной медали и
попа дают поэтому в одну клиническую категорию - садомазохизм.
Потребность создавать садомазохистские ситуации и экстериоризовать
вышеупомянутый бессознательный комплекс переживаний может проявляться не
только как симптоматичное поведение, но и как попытка перечеркнуть и
интегрировать изначальное травматичное впечатление. Причина, по которой такие
попытки безуспешны и не приводят к самоисцелению, заключается в отсутствии
интроспекции, интуиции и осознания природы самого процесса. Индивид
исполняет свой комплекс переживаний, привязывая его к внешней ситуации,
вместо того чтобы разобраться во внутренней и узнать в нем разыгрывание
прошлого события.
Лица, переживающие элементы БПМ-III, выказывают все типичные признаки
садомазохизма, например чередование ролей страдающей жертвы и жестокого
мучителя, потребность в физической зажатости и боли, взрывы особого
вулканического экстаза, то есть смесь агонии и интенсивного сексуального
наслаждения. Ранее уже упоминалось, что возможности для преодоления крайнего
страдания и для достижения экстаза присущи по-видимому самой структуре
человеческой личности - хотя наиболее ярко это проявляется у пациентов с
садомазохистическими склонностями.
В некоторых предельных случаях преступной сексуальной патологии -
например изнасилований, садистских убийств или некрофилии - ясно видно их
перинатальное происхождение. Лица, переживающие сексуальные аспекты БПМ-
III, часто сообщают о том, что эта стадия процесса рождения имеет много общего с
изнасилованием. Такое сравнение весьма оправданно, если рассмотреть несколько
существенных эмпирических черт, характерных для изнасилования. Для жертвы
это серьезная опасность, смертельная угроза, чрезвычайная боль, телесная
сдавленность, яростные попытки освободиться, сбои дыхания и навязанное
сексуальное возбуждение. Переживание насильника включает резко
противоположные элементы - запугивание, угрозы, причинение боли,
сдавливание, удушение и принуждающее сексуальное возбуждение. То, что
испытывает жертва, имеет очень много общего с переживаниями ребенка в
родовом канале, насильник же экстериоризует и воплощает интроецированные
силы родового канала, одновременно осуществляя своими действиями месть той,
кто заменяет ему мать. Из-за сходства переживаний при изнасиловании и рождении
жертва страдает от психологической травмы, которая обусловлена не только
воздействием данной ситуации, но и разрушением защитных механизмов,
изолирующих сознание от воспоминаний, относящихся к процессу биологического
рождения. Продолжительные эмоциональные срывы, которые часто являются
следствием изнасилования, вероятно связаны с прорывом в сознание перинаталь-
ных эмоций и психосоматических проявлений.
Влияние третьей перинатальной матрицы еще более очевидно в случаях
садистских убийств, которые по характеру очень близки к изнасилованиям. Кроме
одновременного высвобождения сексуальных и агрессивных импульсов в этих
действиях присутствуют элементы смерти, увечья, расчленения тела и
скатологическое удовольствие от крови и нечистот; все это не что иное как
обобщенная характеристика повторного проживания последних стадий рождения.
Как будет показано ниже, кровавое самоубийство родственно по динамике
садистскому убийству, а их единственное различие в том, что самоубийца играет
роль жертвы, убийца - роль агрессора. В конечном же счете обе роли являются
разными аспектами одной и той же сущности, -т. е. на агрессора падает
интроекция сжимающих и разрушительных сил родового канала, а на жертву-па-
мять эмоций и ощущений ребенка во время родов.
Подобное сочетание элементов, но только в несколько иной пропорции, лежит
по-видимому в основе клинической картины некрофилии. У этого извращения
широкий спектр проявлений - от сексуального возбуждения при виде трупов до
явной сексуальной активности с мертвыми телами в моргах, похоронных домах и
на кладбищах. Анализ некрофилии обнаруживает все ту же странную смесь
сексуальности, смерти, агрессии и скатологии, столь характерную для третьей
перинатальной матрицы.
Хотя всегда можно обнаружить в личной истории специфические события, из-за
которых как будто развивается некрофилия, они являются не причиной ее, а только
необходимыми условиями или факторами, способствующими ее развитию.
Настоящее понимание связанных с этим проблем невозможно без признания гла-
венствующей роли перинатальной динамики.
Некрофилия встречается во множестве различных форм, от степеней
совершенно безвредных до резко криминальных. Наиболее легкие разновидности
включают сексуальное возбуждение, вызванное видом трупов, или влечение к
кладбищам, могилам и объектам, связанным с ними. Более серьезные формы
некрофилии характеризуются страстным желанием осязать и обонять трупы,
пробовать их на вкус и наслаждаться видом гниения и разложения. Следующей
стадией является манипуляция с трупами в сексуальных целях, кульминирующая в
фактическом совокупление с мертвецом. В крайних случаях этого сексуального
извращения сексуальное осквернение трупов сочетается с актами увечья,
расчленения тел и с каннибализмом.
Наблюдения в клинической работе с ЛСД позволяют по-новому осмыслить
такие своеобразные сексуальные отклонения, как копрофилия, копрофагия и
уролагния. Люди, склонные к подобным отклонениям, находят удовольствие в
биологических веществах, обычно считающихся отталкивающими, сексуально
возбуждаются ими и пробуют совместить функции испражнения со своей половой
жизнью. В крайних случаях такие действия, как покрытие себя испражнениями,
поедание экскрементов и питье мочи, могут стать необходимым условием для
достижения сексуального удовлетворения. Сочетание сексуального возбуждения и
скатологичес-кого удовольствия довольно часто встречается - причем и у пси-
хиатрических пациентов, и у нормальных субъектов - на последней стадии
процесса смерти-возрождения. Такой опыт отражает по-видимому тот факт, что
при старой акушерской практике, не применявшей катетеры и клизмы, многие
новорожденные испытали непосредственный контакт с калом и мочой, а кровь,
слизь и зародышевая жидкость, конечно же, - самые обычные биологические
вещества в процессе деторождения.
Мой клинический опыт с пациентами этой категории ясно показывает, что
глубинные корни проблемы лежат в фиксации воспоминания о моменте рождения.
Единственная основа этих крайне причудливых отклонений - непосредственно
пережитый новорожденным оральный контакт с калом, мочой, кровью и слизью в
тот миг, когда после многих часов агонии и борьбы за жизнь голова освобождается
от хватки родового канала. Интимный контакт с этими веществами становится
таким образом символом фундаментального оргазмического переживания.
Согласно психоаналитической литературе, младенца изначально привлекают
различные виды биологических веществ, и только потом развивается отвращение к
ним в результате родительского и социального влияния. Наблюдения из
психоделических исследований позволяют предположить, что это не обязательно
так. Глубинное отношение к биологическим веществам закладывается, вероятно, в
процессе рождения. В зависимости от обстоятельств, это отношение может быть в
высшей степени позитивным или негативным.
Очевидно, есть разница в том, встречается ли ребенок со слизью и фекалиями
просто как с символами и спутниками физического и эмоционального
освобождения, или же он покидает родовой канал, задыхаясь в этих отходах, и
должен быть освобожден от них с помощью искусственного дыхания. В некоторых
случаях домашних родов без медицинского контроля пациенты оставались в
физиологической среде длительное время, пока не приходила помощь, - точность
этих воспоминаний, вновь пережитых в ходе психоделических сессий, позднее
подтвердилась в беседе с матерями пациентов. Значит, в ситуации родов заложена
возможность как для позитивного, так и для негативного столкновения с
биологическими отходами, а индивидуальные особенности переживания стано-
вятся в дальнейшем основой для биографической разработки.
Те же факторы, что составляют основу описанных выше отклонений, действуют
в слабой форме и на обстоятельства повседневной жизни. Так, память о встрече с
биологическими веществами в момент рождения может определять
расположенность мужчины к орально-генитальному сексу. Хорошо известно, что
отношение к канилингусу изменяется в широком диапазоне от интенсивного
неприятия и отвращения до предпочтения и неодолимой привлекательности. Вне
сомнения, на самом глубоком уровне это отношение определяется опытом
орального контакта с материнским влагалищем во время родов. Точно так же,
реакция у обоих полов на контакт со слизистой оболочкой рта и языка при поцелуе
окрашена не только памятью вскармливания, но и памятью контакта со слизистой
оболочкой влагалища при рождении. Женская нетерпимость к телесной тяжести
партнера во время соития или к тесным объятиям вызвана нежеланием встретиться
с комбинацией ощущений, характерных для БПМ-III. Соответственно, одна из
важных причин глубокого отвращения к феляции лежит по-видимому в воспо-
минании о сочетании сексуального возбуждения и удушья во время рождения.
Богатым источником иллюстраций и примеров для многих из этих вопросов
является книга <Сексуальный профиль влиятельных мужчин> (Janus, Bess & Saltus,
1977). Исследование построено на результатах опросов <девушек по вызову>
высшего класса с Восточного побережья США (общая длительность бесед соста-
вила более семисот часов). В отличие от многих других, авторы интересовались не
личностями проституток, а склонностями и привычками их клиентов, среди
которых были многие выдающиеся представители американской политики,
бизнеса, правосудия и юстиции.
В беседах выяснилось, что лишь незначительному меньшинству нужны были
обычные сексуальные занятия, но почти всех интересовали различные эротические
отклонения и <вычурный секс>: обычным требованием, например, было
связывание, побои и другие виды пыток. Некоторые клиенты изъявили желание
заплатить высокую цену за разыгрывание сложных садомазохистских сцен, вроде
той, где американского летчика, схваченного в нацистской Германии, подвергают
изощренным пыткам развратные сотрудницы гестапо. Часто заказывались и высоко
оплачивались <золотой> и <коричневый душ> - мочеиспускание и испражнение
на клиента в сексуальном контексте4. Сразу после оргазма многие из этих весьма
степенных и влиятельных мужчин возвращались в младенческое состояние, желали
лежать на руках и сосать грудь проститутки-поведение, резко контрастирующее с
впечатлением, которое они пытаются производить публично.
Сами авторы предлагают строго биографическое и фрейдистское объяснение,
соотнося пытки с родительским наказанием, <золотой> и <коричневый душ> с
проблемами приучения к туалету, кормление с фиксацией на матери и т. д, Однако
при более близком рассмотрении обнаруживается, что высокопоставленные
клиенты скорее воплощали классические перинатальные темы, чем постнатальные
события детства. Сочетание телесного принуждения, боли и мучений, сексуального
возбуждения, скатологического влечения с последующей регрессией орального
поведения несомненно указывает на активизацию БПМ-III.
Выводы Ожейнеса, Бэсса и Салтуса заслуживают особого внимания. Они
призвали американскую общественность не ожидать от своих политиков и других
видных фигур образцов поведения в области секса. В свете их исследований
исключительные сексуальные влечения и тяга к отклонениям неразрывно связаны с
крайней степенью честолюбия, необходимой для успеха общественной фигуры в
нынешнем обществе.
Авторы, таким образом, предлагают разрешение старого спора между Фрейдом
и Адлером (признать ли главенствующей силой в психике секс или желание
власти), утверждая, что речь на самом деле идет о двух сторонах одной медали. Это
полностью соответствует перинатальной модели. В контексте БПМ-III чрезмерное
сексуальное влечение и импульс к самоутверждению, компенсирующие чувство
беспомощности и неадекватность, представляют две стороны одного и того же
переживания.
Гомосексуализм имеет множество типов, подтипов и, несомненно, множество
различных определяющих факторов, поэтому здесь невозможно привести какое-
либо их обобщение. К тому же мои клинические наблюдения гомосексуальности
несколько односторонни, они почти полностью ограничены лицами, добровольно
согласившимися на лечение, так как считали гомосексуальность проблемой и
имели в связи с ней серьезные затруднения. А есть большая категория людей с
явными гомосексуальными предпочтениями, которые находят удовольствие в
таком образе жизни - их главной проблемой является скорее конфликт с
нетерпимым обществом, а не внутрипсихическая борьба. Мои пациенты гомосек-
суалисты обычно испытывали другие клинические проблемы, такие как депрессия,
склонность к самоубийству, невротические симптомы или психосоматические
проявления. Это следует иметь в виду при подходе к наблюдениям, изложенным
далее.
Многие из гомосексуалистов-мужчин, с которыми я работал, поддерживали
добрые социальные отношения с женщинами, но совершенно не умели относиться
к ним сексуально. В ходе лечения эту проблему можно было проследить назад к
тому, что психоанализ назвал бы <страхом кастрации>; я уже указывал выше, что
комплекс кастрации и фрейдовский образ зубастого влагалища можно
расшифровать в ходе психоделической терапии как страх перед женскими
гениталиями, основанный на памяти родовой травмы. Кроме этой проблемы,
которую следует интерпретировать как бессознательный страх попадания в роль
рождающегося, мужская гомосексуальность подразумевает еще один элемент,
основанный, очевидно, на отождествлении с рожающей матерью. Речь идет о спе-
цифическом сочетании ощущений, характерных для БПМ-III, в первую очередь
ощущения биологического объекта в своем теле, а также смеси удовольствия и
боли, сочетания сексуального возбуждения с анальным давлением. В том факте,
что при анальном сношении будет проявляться сильный садомазохистский
оттенок, можно увидеть дополнительную иллюстрацию глубокой связи между
мужской гомосексуальностью и динамикой третьей перинатальной матрицы.
На более поверхностном уровне мои пациенты-мужчины часто выказывали
глубокое, страстное восхищение мужской фигурой. Реальную подоплеку этого
"желания составляет потребность ребенка в отцовском внимании, а для взрослого
единственным способом удовлетворить его становятся гомосексуальные
отношения. Я встречал также гомосексуалистов с минимальными затруднениями в
половой жизни, которые были способны проследить свои сексуальные
предпочтения до их корней в трансперсональных сферах, таких как незавершенный
гештальт предыдущего женского воплощения, или мужское воплощение с
гомосексуальными склонностями в античной Греции.
Комментарии, касающиеся лесбийских тенденций, следует предварить теми же
оговорками, что и для мужского гомосексуализма, поскольку мое представление о
них так же ограничены и односторонни. Вообще говоря, женский гомосексуализм
имеет, видимо, менее глубокие психологические корни, чем мужской. Одним из
важнейших факторов наверняка служит неудовлетворенная потребность в
интимном контакте с женским телом, отражающая период суровой эмоциональной
депривации в раннем детстве. Интересно, что женщины часто испытывают
гомосексуальные страхи, когда - при глубокой регрессии в детство - подходят к
периодам эмоционального голода и начинают страстно желать контакта с женщи-
ной. Когда они осознают, что для маленькой девочки желание телесной
привязанности к женщине вполне нормально и естественно, эти страхи обычно
исчезают.
Другим важным компонентом лесбиянства является тенденция психологически
возвращаться к воспоминанию освобождения в момент рождения, происходившего
в тесном соприкосновении с женскимb гениталиями. Этот фактор по существу тот
же, что и обсуждавшийся ранее в связи с мужским гомосексуальным пред-
почтением орально-генитального секса. Другим элементом, относящимся к памяти
рождения, может быть страх подавления, подчинения чужой воле и насилия во
время полового акта. Очень часто негативные переживания из детства, связанные с
образом отца, дают дополнительные мотивы к тому, чтобы искать женщин и из-
бегать мужчин. Обобщая, можно сказать, что женский гомосексуализм меньше
связан с перинатальной динамикой и вопросами жизни и смерти, чем
гомосексуализм мужчин, с которыми я работал. Лесбийские наклонности отражают
позитивный перинатальный компонент привязанности к материнскому организму,
в то время как мужская гомосексуальность ассоциируется с памятью об угро-
жающем жизни зубастом влагалище. Большая терпимость общества к лесбиянству,
чем к мужским гомосексуальным проявлениям, очевидно, поддерживает эту точку
зрения.
Несмотря на то, что особое значение в интерпретации вышеописанных
сексуальных вариаций и отклонений придается перинатальной динамике, это вовсе
не означает, что биографические события не влияют на развитие этих феноменов.
Кстати говоря, психогенные факторы, обсуждаемые в психоаналитической
литературе, постоянно подтверждались и в работе с психоделиками и в эмпиричес-
кой немедикаментозной терапии. Единственное различие между фрейдовской
точкой зрения и нашими объяснениями в том, что биографические события
рассматриваются не как причина этих проблем, а как условие их развития.
Биографические факторы значимы потому, что они избирательно усиливают
некоторые аспекты, перинатальной динамики или же серьезно ослабляют защит-
ную систему, которая обычно препятствует проявлению в сознании
перинатального опыта и соответствующей энергии. Важно также добавить, что во
многих случаях некоторые из описанных выше обстоятельств содержат важные
трансперсональные составляющие. Они не поддаются систематическому описанию
и должны поэтому исследоваться в каждом отдельном случае при условии непред-
взятого и открытого подхода к эмпирической работе.
4. Трансперсональные формы сексуальности. В сексуальном опыте,
имеющем трансперсональные измерения, индивид ощущает выход за пределы
самоидентичности и Эго, как они определены в обычном состоянии сознания. Это
может быть переживанием себя в разнообразном историческом, этническом или
географическом контексте или полным отождествлением с другими личностями,
животными или архетипическими сущностями. Переживания такого рода могут
оставаться целиком внутрипсихическими, когда испытывающий их не включен
фактически в сексуальную деятельность, а погружен в процесс самоизучения, или
же они могут происходить как часть реального сексуального взаимодействия с
партнером. Во втором варианте измененное состояние сознания может
предшествовать любовному акту как у партнеров, занимающихся сексом под
воздействием марихуаны или ЛСД, или может быть им подстегнуто.
В соответствующей сексуальной ситуации можно либо переживать только
собственные чувства, либо одновременно с этим войти в эмоциональное состояние
и телесные ощущения партнера. Так, иногда люди под воздействием ЛСД
испытывали то, что было судя по всему сексуальными ощущениями их матерей во
время симбиотического союза, обусловленного беременностью, родами и
кормлением. Иногда к внутриутробным переживаниям присоединялось
свидетельствование родительского совокупления с точки зрения плода; это
ассоциировалось с собственным отчетливым сексуальным переживанием. Реже
случается, что личность в измененном состоянии сознания заново переживает
сексуальный опыт
своего предка. Иногда это относится к ближайшим предкам, к матери, отцу или
их родителям, в других случаях эти эпизоды приходят, вероятно, из весьма
удаленных исторических периодов и имеют качество расовой памяти. В некоторых
случаях под действием ЛСД люди переживали участие в сложных сексуальных
ритуалах и церемониях различных культур, таких, как праздники плодородия,
обряды перехода, античная храмовая проституция или сцены фаллического культа.
Опыт подобного рода часто содержит весьма специфическую и детальную,
исторически и антропологически верную информацию, которая индивиду ранее не
была доступна. Когда в таких переживаниях чувство фактической биологической
связи с участниками не выражено, лучше описывать их в терминах юнговcкого
коллективного бессознательного. Иногда они могут сопровождаться ощущением
идентичности и глубокой духовной связи с протагонистом и переживаться как
воспоминание. Это характерно для одной из наиболее важных групп
трансперсональных переживаний - кармической памяти, или памяти прошлых
воплощений.
Удивительной категорией трансперсональных сексуальных переживаний,
является полное отождествление с различными животными формами. Будь то
млекопитающие, низшие позвоночные или беспозвоночные (насекомые, моллюски
и медузы), все эпизоды включают соответствующий образ тела, эмоциональные и
другие эмпирические реакции, характерные особенности поведения. Ощущения
отличаются высокой подлинностью; они всегда специфичны, уникальны для
данного вида и обычно превосходят все, на что может быть способна фантазия
неинформированного человека. Подобно опыту коллективного и расового
бессознательного, этот опыт часто дает большое количество точной информации,
резко превышающее образовательный уровень вовлеченных в него людей.
Новые прозрения, приобретенные в таких переживаниях, могут затрагивать не
только психологию животного, динамику его инстинктов, особенности брачного
поведения, но и детали сексуальной анатомии, физиологии, иногда даже химии.
Обычно происходит отождествление с какой-то одной формой жизни, но иногда в
одном составном переживании объединяется несколько форм. Результатом этого
может быть картина, как бы представляющая архетип любовного акта в природе,
выражающая и иллюстрирующая потрясающую мощь и красоту сексуального
соединения. Опыт подобного рода может стать частью океанического секса,
переживания божественного слияния типа Шива-Шакти (то и другое будет описано
ниже) или контекста открытия второй чакры, когда сексуальная энергия
проявляется как господствующая сила во вселенной. В некоторых случаях ЛСД
вызывает сексуальные ощущения при отождествлении с растениями, например
сознательное переживание, связанное с опылением.
Еще одна важная трансперсональная форма сексуального опыта- божественное
соединение. Есть два варианта этого в высшей степени интересного явления. В
первом человек испытывает сексуальное общение с божеством, но сохраняет при
этом свою индивидуальность. Можно упомянуть экстатические восторги св. Тере-
зы Авильской как пример безмедикаментозного переживания подобного рода.
Сходные духовные состояния встречаются также в практике приверженцев бхакти-
йоги. Второй вариант подразумевает сексуальное переживание при полном
отождествлении с божественным существом. Это может происходить в более или
менее абстрактной форме как космическое единение мужского и женского
принципов -наподобие божественной игры Инь и Ян в даосской традиции. В
числе более изощренных архетипических проявлений нужно упомянуть
мистический брак, (иерогамию), алхимические misterium coniunctionis (мистерии
слияния) или отождествление с богом или богиней, в сексуальном единении с
соответствующим супругом (Шива и Шакти, Аполлон и Афродита или тибетские
тан-трические божества и их шакти).
Три другие транперсональные формы сексуальности настолько выделяются из
всего прочего, что требуют отдельного рассмотрения: это сатанинская,
океаническая и тантрическая. Сатанинская сексуальность психологически
соотносится с рождением и особенно с БПМ-III. Образы и переживания
сатанинских оргии очень часто проявляются на финальных стадиях развертывания'
перинатальной памяти. Для них характерна своеобразная смесь смерти, секса,
агрессии, скатологии и религиозных чувств. Важный вариант этой темы
заключается в том, что люди видят или даже ощущают себя участниками сложного
ритуала Черной мессы. Стихия смерти задана самим местом проведения этих
церемоний - это кладбища с разверстыми могилами и гробами. Ритуалы
включают в себя дефлорацию девственниц, принесение в жертву животных или
младенцев, совокупления в могилах и гробах или в неостывших еще внутренностях
жертвенных животных. Еще один частый мотив - дьявольский пир, в меню
которого входят экскременты, менструальная кровь и разрезанные зародыши. Тем
не менее, там царит атмосфера не разнузданной оргии, а странного религиозного
ритуала жуткой силы, атмосфера служения Богу Тьмы. Многие пациенты ЛСД-
терапии независимо друг от друга сообщали, что феноменология этого
переживания включает в себя те же элементы, что и на финальных стадиях
рождения; наверное, в этом соответствии заложен особый смысл. Общие черты для
сатанинских оргий и для кульминации биологического рождения - садомазохизм,
сильное сексуальное возбуждение неестественной природы, присутствие
омерзительных биологических отходов, атмосфера смерти и мрачного ужаса, но в
то же время ощущение близости божественного.
Другой вариант той же темы - картина Шабаша ведьм, или Вальпургиевой
ночи, и связанные с ней переживания. Этот архетип, доступный в измененных
достояниях сознания, имеет исторические преценденты в европейском
средневековье, когда на своих сборищах ведьмы пользовались секретом
психоактивных зелий и мазей.

Сцены ведьмовского Шабаша с традиционными средствами магического полета - ведьмы верхом
на черных козлах, боровах и метлах (рисунок воспроизводит смешанную технику средневековой
резьбы и гравировки).
Среди растений, употреблявшихся для этих снадобий, следует выделить -
белладону (Atropa belladonna), белену (Нуоscyamus niger), дурман (Datura
stramonium) и мандрагору (Мап-dragora officinarum), иногда добавлялись животные
ингредиенты, такие как кожа жаб и саламандр5. Приняв зелье или смазав кожу и
вагину мазью, ведьмы воспроизводили опыт участия в шабаше.
Это явление надежно подтверждено историческими документами, но все равно
удивительно, насколько схожи с ним переживания, встречающиеся спонтанно на
некоторых стадиях психоделического процесса или в ходе немедикаментозной
эмпирической психотерапии. Общая атмосфера шабаша ведьм - это дикое воз-
буждение и подъем обычно запретных инстинктивных влечений. Сексуальный
элемент представлен в садомазохистской, кровосмесительной и скатологической
формах. Глава шабаша - дьявол в образе огромного черного козла по имени
Мастер Леонард. Он ведет болезненный ритуал дефлорации девственниц своим
гигантским чешуйчатым пенисом, совокупляется без разбора со всеми присут-
ствующими женщинами, принимает почтительные поцелуи в анус и побуждает
участников к диким кровосмесительным оргиям.

Сцена ведьмовского Шабаша - поклонение Мастеру Леонарду, дьяволу в образе огромного
черного козла, который возглавляет все сборище; ритуал заключается в целовании его неописуемо
зловонного ануса.
Матери и сыновья, отцы и дочери, братья и сестры вовлекаются в ходе этого
странного и зловещего ритуала в необузданное сексуальное взаимодействие.
Скатологический элемент присутствует в форме странного дьявольского пира,
включающего такие биологические вещества, как менструальная кровь, сперма,
экскременты и разрезанные зародыши, приправленные специями. Характерным
аспектом шабаша является богохульство, осмеяние и извращение христианского
символизма. Маленькие дети играют с уродливыми жабами в лужах святой воды,
жаб одевают в лоскуты пурпурной материи, изображающие кардинальское
облачение, и кормят святым причастием. Шутовское причастие для шабаша
приготовлено из теста, которое месят на ягодицах голой девушки.

Рисунок, показывающий богохульственную сторону Шабаша. Дети играют с уродливыми жабами в
лужах святой воды, кормят их причастием и наряжают в кардинальское облачение.
Важной частью церемонии становятся принятие у новичков отречения от
Христа и всех христианских символов. Этот элемент представляет, наверное,
особый интерес, поскольку в перинатальном развертывании отождествление с
Христом и eго страданиями составляет следующую архетипическую ступень в
процессе смерти-возрождения, когда испытывающий освобождается от кошмарной
атмосферы сатанинских оргий или Вальпургиевой ночи и сам становится
связующим звеном на переходе к чистому духовному раскрытию. Отречение от
христианства, таким образом, обрекает участников шабаша на вечное повторение
их ужасных действий, задерживает архетипическое развертывание и мешает им
достичь духовного освобождения.
Звучание музыкальных инструментов, сделанных из костей, шкур и волчьих
хвостов, дополняет причудливую атмосферу этих ни с чем не сравнимых ритуалов.
Как и в сатанинских оргиях, описанных выше, смесь дикого возбуждения,
извращенного секса, агрессии, скатологии и духовного элемента в форме
богохульственного извращения традиционного религиозного символизма выдает
глубокую связь этого эмпирического паттерна с третьей перинатальной матрицей.
В отличие от адских элементов БПМ-II, это не опыт жертвы, преследуемой злыми
силами, а прежде всего искушение высвободить в экстатической оргии все
запретные внутренние импульсы. Опасность здесь скорее в возможности самому
стать злом, чем оставаться беспомощной жертвой зла.
Интересно, что многие из процедур, применявшихся инквизицией и к
действительным сатанистам и ведьмам, и к тысячам ни в чем не повинных жертв,
имеют странное сходство с ритуалами ведьмовского шабаша. Дьявольски
изощренные пытки и другие садистские процедуры, массовые аутодафе,
бесконечные допросы о сексуальных аспектах шабаша и сатанинских оргий или о
сексуальной анатомии и физиологии дьявола, осмотр гениталий подозреваемых
ведьм в поисках знаков совокупления с богом тьмы (signa diaboli) - все это
проделывалось с религиозным пылом, а не в духе извращенности немыслимого
масштаба. Проблески интуиции в психоделическом процессе показывают, как мало
различий в состояниях сознания инквизиторов и сатанистов; их поведение моти-
вируется одними и теми же глубинными силами подсознания, связанными с БПМ-
III. Преимущество Святого Ордена инквизиции было только в том, что его
практику поддерживали законы и государственная власть.
Элементы этих архетипических паттернов в более мягких формах можно найти в
разнообразных отклонениях и нарушениях сексуальной жизни и, до некоторой
степени, даже в сексуальной активности, которая по теперешним критериям может
считаться <нормальной". Все сексуальные феномены, которые мы до сих пор
обсуждали, имеют общий базис в сексуальном опыте, полученном во время борьбы
на грани жизни и смерти с материнским организмом. У тех, чей опыт связан с
элементами БПМ-IV и БПМ-I, развивается совсем иное отношение к
сексуальности. Оно основано на памяти внутриутробного и постнатального
состояния, когда либидозные чувства переживаются в синергическом и дополняю-
щем взаимодействии с другим организмом. Такие формы сексуальности обладают
явно выраженным качеством божественного или духовного; наиболее важные
примеры из этой категории - океанический секс и тантрический подход к
сексуальности.
Океанический секс - это концепция сексуальности, подход к ней и
переживание ее, диаметрально противоположные тому что вытекает из динамики
третьей перинатальной матрицы. Я ввожу новый термин, потому что не смог найти
в литературе ни подходящего названия для этой формы сексуальности, ни даже ее
описания. Ее развитие относится к переживанию космического единства и, на
более поверхностном уровне, к экстатическому симбиотическому единству ребенка
и материнского организма в течение беременности и в период вскармливания
(опыт хорошей матки и хорошей груди). В этой форме будут спонтанно
проявляться новое понимание и новая стратегия сексуальности после опыта
полного противостояния БПМ-IV и БПМ-I. Однажды пережитые, они будут
проявляться неявно и в повседневной жизни - если не как реальный опыт, то как
философская концепция или идеал.
В океаническом сексе основная модель сексуального взаимодействия с другим
организмом - это не освобождающий сброс и облегчение после периода
напряженных усилий и борьбы, а легкий и взаимопитающий поток и обмен
энергией, напоминающий танец Целью взаимодействия становится потеря
собственных границ, слияние с партнером и растворение в состоянии блаженного
единства. Генитальное соединение и оргазмическая разрядка, пусть даже мощно
переживаемые, считаются здесь второстепенными в сравнении с предельной целью
-достижением трансцендентного слияния мужского и женского принципов. Хотя
на восходящей дуге оргазма можно при этой форме сексуальности достичь
божественного или архетипического измерений, сам оргазм не считается един-
ственной или конечной целью. Некоторые из тех, кому довелось ее испытать, на
вопрос, какую функцию выполняет в ней генитальный оргазм, отвечали, что он
служит для <удаления биологического шума из духовной системы>. Если два
сексуально заряженных партнера попытаются слиться, то после некоторого
периода взаимодействия они начнут испытывать локализованное генитальное
напряжение. Это напряжение снимается в генитальном оргазме- и тогда возможен
более полный, растворяющий опыт объединения.
Характерной чертой такого подхода к сексу является желание партнеров
оставаться в близком физическом контакте и любовном негинетальном
взаимодействии долгое время после оргазма. Интенсивные формы океанического
переживания всегда содержат мощный духовный компонент; сексуальный союз
воспринимается как таинство отчетливо божественного качества. Партнер может
восприниматься как представитель всех существ его пола в архетипическом образе.
Сексуальное взаимодействие двух людей становится проявлением союза мужского
и женского начал на космическом уровне в духе полярности китайских Инь и Ян. В
то же самое время партнеры могут пребывать в мифологических измерениях, пере-
живая себя и друг друга как божественных персонажей или воспроизводя
различные филогенетические матрицы. Во втором случае соитие испытывается как
очень сложное, многоуровневое и многомерное событие, в котором сексуальность
предстает как потрясающая природная сила космического масштаба. Партнеры,
занимаясь любовью, могут также осознавать, что движение их тел отражает
рисунок и ритм, танцев ухаживания и брачного поведения других видов и форм
жизни по всей шкале эволюции.
Последняя особая трансперсональная форма сексуальности это тантрический
секс. Главное в нем - опыт трансценденции и просветления, а гениталии и
сексуальная энергия используются просто как подходящие средства. Вряд ли
нужно вообще рассматривать эту форму взаимодействия как сексуальную, так как
это духовная техника йоги, а не активность, направленная на удовлетворение
биологических потребностей. Генитальное соединение используется для активации
сил либидо, но не ведет к оргазмическо-му разряду и эякуляции; по сути дела,
биологическое удовлетворение через сексуальный оргазм считалось бы здесь
неудачей.
Последователи Вама марга (Vama marga), или тантрического <пути левой руки>,
принимают участие в тщательно разработанных ритуалах, называемых <Панча-
макара> (Pancha makkara). Это название обозначает пять важнейших компонентов
этого обряда, все они начинаются с буквы <М>: madya (вино), mamsa (мясо), matsya
(рыба), mudra (выпеченный хлеб) и maithuna (сексуальное соединение). Ритуальное
соединение происходит коллективно в особом месте и в точно выбранное гуру
особое время. В церемонии большое значение придается эстетике, используется
очищение, ритуальное купание, свежие цветы, красивые костюмы, тонкие бла-
говония и духи, музыка, пение и специально приготовленные пища и вино.
Аюрведические снадобья, в которых сочетаются мощные сексуально
возбуждающие и психоделические средства, составляют важную часть ритуала
(Mookerjee, 1982).
В то время как практика <пути правой руки>, Дакшина марга (Dakshina marga),
остается на уровне символов и метафор, <путь левой руки> в проведении ритуала
конкретен и буквален. Его основной принцип заключается в том, что духовное
освобождение может быть достигнуто не в отказе от желаний и страстей, а в
преобразовании тех самых элементов, которые обычно ведут нас к грехопадению.
На кульминационной стадии ритуала партнеры принимают специальные
сексуальные йогические позы, тантра-асаны. Они вместе дышат и созерцают в
полном генитальном единении и концентрированном усилии, чтобы продлить и
использовать для своего опыта самое последнее мгновение перед оргазми-ческим
разрешением.
Эта активность пробуждает и поднимает дремлющую в нижней, сакральной
части позвоночника духовную энергию, названную в тантрической литературе
Кундалини - Змеиной Силой. В своей активной форме, называемой Шакти, эта
энергия течет вверх по позвоночнику через каналы тонкого тела, называемые Ида
(Ida) и Пингала (Pingala), и вызывает раскрытие и активизацию семи центров
психической энергии, чакр. При этом тантрические партнеры испытывают
космическое единство мужского и женского принципов, переживают живую связь
с трансцендентным божественным источником (Здесь описана тантрическая
практика в индуизме, которую не следует путать с буддийской. - Прим. ред.).
В отличие от океанического секса, где локализованое сексуальное напряжение
разряжается до момента слияния мужского и женского начал, здесь генитальное
соединение и напряжение используется как средство, а сексуальная энергия
трансформируется в духовный опыт. Во многих случаях принимавшие ЛСД совер-
шенно спонтанно обнаруживали тантрический подход к сексу во время
психоделических сессий и продолжали практиковать его в повседневной жизни,
обычно в сочетании с океаническим сексом или даже с общепринятыми формами
сексуальности. Трансперсональный сексуальный опыт и глубокие изменения в
сексуальной жизни могут также иметь место в контексте различных эмпирических
методов без применения психостимуляторов.
Корни насилия: биографические, перинатальные и
трансперсональные источники агрессии
В свете ежедневных клинических наблюдений за ходом психоделической
терапии и других форм эмпирического самоисследования, я все более убеждался,
что объяснения, предложенные аналитически ориентированной психиатрией
магистрального направления для большинства эмоциональных расстройств,
поверхностны, неполны и неубедительны. Это особенно поражает в случаях край-
них форм насилия и саморазрушительной психической деятельности. Становится
очевидным, что из психодинамического материала, каким бы травматическим он
не был, нельзя получить адекватного объяснения таких серьезных и радикальных
психопатологических явлений, как самоувечье, кровавое самоубийство,
садомазохизм, зверское умерщвление или беспорядочные импульсивные убийства,
наблюдаемые в случаях буйной одержимости. История эмоциональной депривации
в детстве, болезненный рост зубов или даже телесные оскорбления со стороны
родителей и их заместителей в качестве адекватного психологического мотива
леденящих кровь случаев криминальной психопатологии, конечно, никого не
убедят.
Последствия этих действий есть вопрос жизни и смерти, следовательно, силы,
скрытые в их основе, должны быть такого же масштаба. Объяснения,
базирующиеся только на анализе биографического материала, представляются еще
более абсурдными и неадекватными, когда их применяют к крайним проявлениям
социальной психопатологии - к безумию массового уничтожения и геноцида,
апокалиптическим ужасам концентрационных лагерей, коллективной поддержке
целыми нациями грандиозных и мегаманиакальных планов автократических
тиранов, жертвоприношению миллионов во имя наивных утопических видений или
бесцельным жертвам войн и кровавых революций. Трудно принимать всерьез
психологические теории, которые пытаются соотнести массовую патологию такой
глубины с историей родительских шлепков или подобными эмоциональными или
телесными травмами. Инстинктивистские рассуждения таких исследователей, как
Роберт Одри (Ardrey, 1961; 1966), Десмонд Моррис (Morris, 1967) и Конрад Лоренц
(Lorenz, 1963), предположивших, что деструктивное поведение запрограммировано
филогенетически, мало чему помогают, поскольку природа и размах человеческой
агрессивности не имеют параллелей в мире животных.
Рассмотрим некоторые наиболее важные наблюдения, полученные в глубинной
эмпирической работе с применением и без применения психоделиков, имеющие,
судя по всему, непосредственную связь с проблемой человеческой агрессии. Этот
клинический материал согласуется в основном с работами Эрика Фромма (Fromm,
1973) и ясно показывает необходимость отличать оборонительную,
доброкачественную агрессивность, которая служит выживанию индивида и вида,
от злобной разрушительности и садистской жестокости. Последнее, видимо,
специфично для человека и имеет тенденцию возрастать, а не уменьшаться с
развитием цивилизации. Именно эта злостная форма агрессии - не имеющая
каких-либо существенных биологических или экономических причин,
неадаптивная и непрограммируемая филогенетически - составляет реальную
проблему человечества. С появлением мощной современной технологии в
последние десятилетия злостная агрессия представляет серьезную угрозу уже не
только существованию человеческого вида, но и сохранению жизни на планете.
Поэтому, согласно Фромму, важно отличать агрессивность инстинктивной
природы от других форм деструктивности, коренящихся в структуре личности;
последние можно описать как <неинстинктивные страсти, укорененные в
характере>.
Клинические наблюдения из психотерапии с применением ЛСД и других
эмпирических техник добавили несколько новых измерений к этому интуитивному
пониманию. По ним видно, что паттерны злостной агрессии понятны в терминах
динамики бессознательного, если к модели человеческого сознания добавить
перинатальный и трансперсональный уровни. У этого открытия есть несколько да-
лекоидущих теоретических и практических следствий. Злостная агрессия уже
представляется не фатальной сущностью органики центральной нервной системы и
ее жестких инстинктивных программ, а проявлением гибких и изменчивых
функциональных матриц, т.е. <программного обеспечения> мозга.
Далее, с открытием расширенной модели сознания злостная агрессия попадает в
контекст процесса смерти-возрождения и таким образом связывается с жаждой
трансценденции и мистическими поисками. Воспринятый внутренне и
проработанный в безопасных, организованных и социально санкционированных
условиях, опыт злостной агрессии и самодеструктивности может стать важным
инструментом в процессе духовного преображения. С этой точки зрения многое в
бессмысленном насилии, как в индивидуальном, так и в коллективном
бессознательном оказывается результатом недопонимания и извращения духовных
побуждений. Во многих случаях в ходе терапии с применением надлежащей
техники эта энергия может быть перенаправлена к духовным целям. Здесь полезно
более подробно рассмотреть источники злостной агрессии и ее клинические и
социальные проявления.
Судя по всему, агрессивность по большей части относится к травматическому
материалу из детства и другим биографическим факторам, что в основном
согласуется с психоаналитической концепцией. Это обычно связано с повторным
проживанием воспоминаний, касающихся помех в удовлетворении желания
безопасности у ребенка, с вытекающей отсюда фрустрацией. Конфликты вокруг
достижения удовольствия в различных либидных зонах, эмоциональная
депривация и отвержение со стороны родителей или лиц, их замещающих, грубое
телесное надругательство - вот самые типичные примеры таких ситуаций.
Задействованность оральной и анальной зон, по-видимому, особенно значима с
этой точки зрения. Если психотерапевтический процесс использует технику,
несколько ограниченную по способности проникать в бессознательное (например
беседы лицом к лицу или фрейдовские свободные ассоциации), всякая агрессия
покажется связанной с биографическим материалом, пациент, так же как и
терапевт, никогда не достигнет более глубокого понимания этих явлений. А вот
при помощи психоделиков и некоторых видов мощной эмпирической техники уже
на ранних стадиях терапии начинает проявляться совершенно другая картина.
Сначала индивид может испытывать агрессивность в связи с различными
биографическими событиями детства, но интенсивность разрушительных
импульсов, связанных с этими событиями, кажется избыточной и не
соответствующей по значимости природе и смыслу самих ситуаций. В некоторых
случаях различные психологические по виду травмы получают свою
эмоциональную силу от физических травм, с которыми они соотносятся
тематически . Но даже и этот механизм сам по себе не дает полного и удовлетво-
рительного объяснения. По мере углубления процесса эмпирического
самоисследования становится очевидным, что секрет огромной мощности
вовлеченных эмоций и ощущений таится на перинатальном уровне и в
тематических связях между биографическим материалом и специфическими
чертами родовой травмы, что и является истинным источником этих агрессивных
импульсов.
Так, в оральной агрессии с убийственными побуждениями и ожесточенным
стремлением кусать, которую ребенок обычно переживает в связи с некоторыми
неудовлетворительными аспектами кормления, неожиданно всплывает еще и его
гнев в отчаянной борьбе за жизнь и дыхание в тисках родового канала. Эмоции и
ощущения, первоначально приписываемые травме обрезания и связанным с ней
страхом кастрации, осознаются теперь как вызванные пугающим отделением от
матери в момент перерезания пуповины при родах. Сочетание яростных
агрессивных импульсов, анальных спазмов и страх перед биологическими
отходами, которое казалось связанным с суровостью в приучении к туалету, заново
интерпретируется как реакция, вызванная борьбой на грани жизни и смерти в
финальных стадиях рождения. Подобно этому, ассоциируемый с удушьем гнев,
который на биографическом уровне казался метафорой соматической реакции на
принуждающую, сдерживающую и <душащую> опеку доминирующей матери, в
опыте связывается с буквально ограничивающим и сжимающим материнским
организмом во время биологического рождения.
Как только выясняется, что лишь малая часть убийственных агрессивных
импульсов относится к травматическим ситуациям из детства, а глубинные корни
закладываются родовой травмой, становятся понятными их размах, интенсивность
и злокачественная природа. Угроза жизни организма в процессе рождения, тягчай-
ший физический и эмоциональный стресс, мучительная боль, страх удушья
характеризуют ситуацию рождения как вероятный источник агрессивности.
Понятно, что реактивация бессознательной записи события, в котором жизнь
подвергалась угрозе со стороны другого биологического организма, может
вылиться в агрессивные импульсы, создающие опасность для жизни самого
индивида и окружающих.
Явления, кажущиеся темными и загадочными до тех пор, пока мы пытаемся
рассматривать их только как биографически детерминированные, - самоувечье,
кровавый суицид, садистское убийство или геноцид, - несомненно станут более
понятными, если осознать, что их эмпирическим источником должен быть процесс
сопоставимого масштаба и значимости. В том факте, что все фрейдовские
эрогенные зоны глубоко задействованы в процессе рождения, виден естественный
переход к более поздним травмам на различных стадиях развития либидо. Тяжелые
и болезненные переживания, затрагивающие оральную, анальную, уретральную и
фаллическую области и соответственные функции, травматичны не только сами по
себе, но и из-за близкой тематической связи со специфическими перинатальными
элементами. За счет этой связи возникают эмпирические каналы, через которые
различные аспекты перинатальной динамики могут при некоторых условиях влиять
на сознательные процессы. Детские переживания, следовательно, не являются пер-
вичными источниками злостной агрессии. Они только добавляются к уже
существующему бездонному запасу перинатальной агрессивности -ослабляя
защиту, которая в норме предотвращает ее прорыв в сознание, и специфически
окрашивая ее индивидуальные проявления.
Связь между злостной агрессией и перинатальной динамикой находит важное
подтверждение в некоторых достаточно общих наблюдениях из психоделической
терапии. Если фармакологический эффект ЛСД ослабевает к тому времени, когда
субъект попадает под динамическое влияние БПМ-III, и переживание поэтому не
достигает точки разрешения в переходе к БПМ-IV, то чаще всего развивается очень
характерная клиническая картина. Речь идет о крайнем физическом и
эмоциональном напряжении общего характера с ощущениями огромного давления
в различных частях тела, а также о локализованном дискомфорте в некоторых
эрогенных зонах. Специфический паттерн этого состояния сильно видоизменяется
в каждом отдельном случае в смысле относительной включенности различных
анатомических зон и физиологических функций.
Это состояние сочетается с переполняющим выплеском агрессивных импульсов
в сознание; часто требуется предельное усилие, чтобы сохранить самоконтроль и
удержаться от насительственных действий. В этих случаях люди описывают самих
себя как <бомбу с часовым механизмом>, готовую взорваться в любую минуту.
Деструктивная энергия направлена как внутрь, так и вовне; стихийные
саморазрушительные импульсы и агрессия, направленная против других лиц и
объектов, в этих условиях могут существовать вместе или чередоваться в довольно
быстрой последовательности. Если этим вулканическим силам будет позволено
проявить себя и прорвать защитные барьеры индивида, самоубийство и убийство
станут одинаково возможными исходами. Хотя всегда присутствуют и
разрушительные и саморазрушительные тенденции, в разных случаях будет
отчетливо доминировать то или другое стремление.
Эти наблюдения отмечают четкую психогенную связь между насилием,
убийством, саморазрушительным поведением и кровавым самоубийством, с одной
стороны, и динамикой третьей перинатальной матрицы, с другой. Они также
весьма значимы для понимания тех ситуаций, когда индивид совершает
беспорядочные убийства и потом прямо или косвенно совершает самоубийство.
Феномен амока, культурно-ограниченный синдром, встречающийся в Малайзии, -
крайний тому пример. Даже беглый анализ жизни убийц - таких, как Бостон
Стрэнглер, техасский бандит Уайт или Чарлз Мэнсон - обнаруживает, что их
мечты и фантазии так же, как их повседневная жизнь, изобилуют темами, прямо
связанными с БПМ-III.

Одним из самых типичных проявлений БПМ-III является агрессия, направленная и вовне и на себя
самого. Это отражено на символическом автопортрете психиатрического пациента, выполненном
сразу после мощного перинатального ЛСД-сеанса. Стилизованная хищная птица сжимает в когтях
беспомощную мышь. Другая когтистая лапа преобразилась в пушку, направленную в голову самого
хищника. Старый автомобиль вверху отражает игру слов (портрет себя = автопортрет), а также
связь этого типа агрессивности с безрассудной ездой и аварийностью.
Социокультурный пример поведения, психологически отражающего динамику
БПМ-III, - это воин камикадзе: он причиняет колоссальные разрушения и сеет
смерть, а затем умирает сам. В то же время его действие рассматривается в более
широком духовном контексте как жертва во имя высшего смысла и императора,
который персонифицирует божество. В мягких формах активация третьей
перинатальной матрицы ведет к состоянию раздражительности и гнева, выливается
в тенденцию провоцировать конфликты, притягивать агрессию других и ситуации
самонаказания.
Подобные наблюдения позволяют также в новом свете увидеть различные
формы саморазрушительного поведения, приводящие к телесному самоувечью: как
и в предыдущих примерах, ключ к ним опять дает динамика БПМ-III. Когда
пациенты испытывают во время сеансов интенсивную боль, которая составляет
существенную часть битвы смерти-возрождения, им часто неудержимо хочется
страдания привнесенного извне и дающего ощущение, соразмерное с
переживанием. Так, человек, испытывающий мучительную боль в шее или в
нижней части спины, может просить о болезненном массаже этих мест. Сходным
образом, чувство удушья поведет к просьбам или попыткам удушения. В крайних
случаях, индивид, испытывающий мучительную боль в разных частях тела, может
увериться, что их необходимо отрезать или проткнуть острым предметом и тем
самым облегчить непереносимые страдания. Во время некоторых психоделических
сеансов такого рода, ассистентам приходилось по-настоящему предохранять
пациентов от нанесения вреда самим себе - от опасных поз, способных повредить
шею, от ударов головой о стену, от царапания лица или выкалывания глаз.
Более глубокий анализ обнаруживает, что эти явления, внешне предполагающие
серьезную психопатологию, мотивируются попытками самоизлечения. Когда
пациент переживает интенсивную боль или сильную негативную эмоцию без
адекватного внешнего стимула, это указывает на то, что травматический материал
поднимается из бессознательного. В этом случае те же самые неприятные эмоции и
телесные ощущения предстают с интенсивностью, превосходящей пережитое
пациентом сознательно. Когда природа и интенсивность сознательного
переживания в точности совпадут с бессознательным гештальтом, проблема будет
решена и произойдет излечение.

Рисунки, отражающие глубокую регрессию в период пренатального существования и биологи-
ческого рождения. На первом из них покой внутриутробного существования сравнивается с
атмосферой внутри усыпальной пирамиды. Второй рисунок, изображающий распятый утробный
плод, являет собой глубокое интуитивное прозрение о связности между страданием рождающегося
ребенка и муками Христа на кресте.
Значит, догадка о том, что для достижения разрешения нужно испытать тот же
самый дискомфорт, в сущности точна. Однако, чтобы это произошло,
эмпирический паттерн должен быть внутренне завершен, а не просто отыгран в
действии. Пациент должен снова прожить исходную ситуацию во всей ее полноте и
с полной сознательной интуицией; переживание ее видоизмененной копии, без
доступа к тому уровню бессознательного, к которому она принадлежит, только
отягощает проблему, а не решает ее. Главная ошибка тех, кто пытался себя
увечить, в смешении внутреннего процесса с элементами внешней реальности. Это
та же ошибка, что и в случае, когда индивид, повторно переживающий болезнен-
ный процесс рождения, ищет открытое окно, рассчитывая найти в нем спасение из
тисков родового канала. Приведенные примеры показывают, что на сеансах
обязательно должен присутствовать опытный ассистент, который сумеет создать
безопасное окружение и предотвратить возможные несчастные случаи из-за
неадекватного отношения к реальности, в которую погружен испытатель.
Когда сеанс, в котором доминирует БПМ-III, завершен плохо, склонности к
самоувечью могут на неопределенное время перенестись в повседневную жизнь.
Состояния такого рода иногда неотличимы от тенденции к самоувечью,
наблюдаемой в психопатологических состояниях естественного происхождения.
Если это так, необходимо возобновить незавершенную работу с применением
различных эмпирических техник, способствующих разрешению ситуации. Если
этого недостаточно, нужен еще один психоделический сеанс и как можно скорее. В
некоторых случаях различные степени самоувечья отражают не наличие
специфических ощущений в бессознательном, а как раз их отсутствие. В этом
случае индивид будет пытаться бить, ранить, резать или жечь себя, стараясь
преодолеть этим физическую или эмоциональную анестезию, чтобы испытать хоть
какие-то чувства. В конечном счете, даже эта проблема отражает, как правило,
присутствие мощных сил, действующих в бессознательном. Отсутствие чувств
часто означает не потерю чувствительности, а столкновение конфликтующих сил,
которые взаимно нейтрализуются. Динамический конфликт такого рода очень
часто имеет перинатальные корни.
Мы уже обсуждали в предыдущем разделе некоторые психопатологические
явления, включающие агрессивность в сочетании с сексуальностью и скатологией,
как характерные проявления БПМ-III. Для садомазохизма, изнасилования,
сексуального убийства и некрофилии наличие сексуального и скатологического
элементов настолько существенно, что их, по-видимому, лучше исследовать в
контексте сексуальности, а не агрессивности.
Значение интуитивных находок глубинной эмпирической психотерапии для
понимания злостной агрессии становится еще более очевидным, когда мы
переходим от индивидуальной психопатологии в область массовой психологии и
социальной патологии. Новые знания по психологии войн, кровавых революции,
тоталитарных систем, концентрационных лагерей и геноцида настолько фунда-
ментальны в своей теоретической и практической значимости, что я предпочитаю
рассмотреть их отдельно в главе восьмой, посвященной человеческой культуре.
Хотя с практической точки зрения главные запасы агрессивных импульсов
следует искать в негативных перинатальных матрицах, многие трансперсональные
переживания могут становиться дополнительным источником разрушительной
энергии. Так, большой заряд враждебности зачастую ассоциируется с повторным
проживанием различных эмбриональных кризисов, особенно попыток аборта В
некоторых случаях сильный, заряд негативных эмоций может быть связан с
травматической или фрустрирующеи родовой, расовой или коллективной памятью.
Разнообразием специфических форм агрессии сопровождается аутентичное
отождествление с разнообразными животными формами, в том числе принятие на
себя роли сражающихся соперников одного вида или хищников (животных, птиц,
рептилий и других), преследующих и поедающих свои жертвы.
Другим важным источником агрессивных чувств являются живые
травматические воспоминания предыдущих воплощении. Здесь важно повторно
прожить эти события, со всеми эмоциями и физическими ощущениями, чтобы
освободиться от пут гнева и других негативных аффектов и обрести способность
прощать и быть прощенным Мифология изобилует темами, связанными с
агрессией и насилием; во многих архетипических сюжетах присутствуют ужасные
демоны и гневные божества, яростные битвы богов, героев и легендарных существ,
а также сцены разрушения невиданных масштабов. Много деструктивной энергии
привязано к трансперсональным образам неорганических процессов -
вулканических извержений, землетрясений, океанских штормов, разрушения
небесных тел и черных дыр.
Трансперсональные сферы представляют, таким образом, богатый запас
негативной энергии различных видов и разной степени. Подобно биографическому
и перинатальному источникам, они весьма значимы для понимания
психопатологии и для психотерапии. В настоящей клинической работе
трансперсональные корни агрессии иногда охватывают глубочайший
многоуровневый слой с биографическими и перинатальными компонентами; в
других случаях специфические трансперсональные формы непосредственно лежат
в основе эмоциональных и психосоматических симптомов. Так или иначе,
клиническая проблема с такой динамической структурой не разрешится до тех пор,
пока пациент не позволит себе испытать соответствующие трансперсональные
гештальты.
Динамика депрессии, неврозов и психосоматических расстройств
Расширенная картография человеческой психики предоставляет новый базис для
углубленного понимания психопатологических состояний, встречающихся в
повседневной психиатрической практике. Там, где биографически
ориентированные теории предлагают динамические объяснения клинических
явлений, новая модель представляет интерпретацию более точную и законченную,
а во многих случаях и более простую. Она гораздо более адекватно описывает
сложные взаимозависимости между отдельными симптомами и синдромами и
точнее отражает клинические наблюдения. Кроме того, в модель вписываются
некоторые синдромы или их аспекты, которые не принимались в расчет старыми
теориями или объяснялись только при помощи сложных, запутанных и крайне
неубедительных рассуждении. Это в особенности касается злостной агрессии,
садомазохизма, серьезных сексуальных извращений, различных форм суицида,
большинства психотических проявлений и примеров духовной патологии.
Концептуальная система, представленная здесь, описывалась и применялась с
явным знанием, что она всегда останется моделью, а не точным описанием
реальности. И в качестве таковой ей нет лучшего применения, чем для организации
собранных ранее наблюдений и данных, и ее нужно будет пересматривать,
расширять или изменять, если появятся новые данные или будут открыты новые
принципы объяснения. Самыми важными критериями достоверности служат ее
способность принимать и синтезировать данные из многих областей, новизна
терапевтических механизмов и подходов, далеко опережающих ранее
существовавшие, и способность быть источником невероятных идей для будущих
исследований и поисков новых направлений. Если описания биографического
уровня бессознательного, полученные в ортодоксальном психоанализе, требуют
лишь небольших добавлений для объединения с представленной моделью, роль
перинатальной и трансперсональной динамики в понимании психопатологии еще
требует подробного обсуждения (как из-за ее новизны, так и из-за ее решающей
важности).
Динамика перинатальных матриц имеет особую теоретическую и практическую
значимость. Перинатальные явления легко доступны, они проявляются постоянно в
сновидениях и даже в обстоятельствах повседневной жизни. Многим людям
вообще сложнее удержать эти силы под контролем, чем найти сознательный доступ
к ним. При наличии нового понимания, уверенности и ситуационной поддержки,
достаточно бывает интенсивного дыхания и музыки, чтобы обеспечить
эмпирический доступ к перинатальному материалу. Включение концепции
перинатальных матриц и родовой травмы в психиатрическую теорию открывает
новые увлекательные перспективы. Теперь с ее помощью можно получить естест-
венные, логичные объяснения главных психопатологических расстройств,
базирующихся на связи этого уровня психики с анатомией, физиологией и
биохимией биологического рождения.
Выход за пределы узкой биографической ориентации имеет многообещающие
приложения и в терапии. В новом контексте, основанном на понимании
перинатальной динамики, стандартные психопатологические категории
проявляются как относительно стабильные, тяжелые стадии процесса
преобразования и эволюции.

Видение во время перинатального сеанса с преобладанием БПМ-III. Птицеподобное чудовище
символизирует смертельную угрозу и агрессивность; сопутствующее отвращение передано грязным
крысиным хвостом в нижней части рисунка.
Когда терапевтическая стратегия основывается больше на активации и приятии,
чем на подавлении, становятся доступными механизмы самоизлечения и
личностной трансформации, превосходящие все известное в традиционной
психотерапии и психиатрии.
Проявления, относящиеся к динамике перинатальных матриц, обычно
рассматриваются психиатрами как признаки серьезных ментальных заболеваний,
которые следует подавлять всеми возможными средствами. Некритичное
применение такой терапевтической стратегии, непосредственно вырастающей из
медицинской модели, превращает многое в психиатрии в антитерапевтическую по
существу силу, так как стратегия эта обособляется в противоборстве с процессом,
имеющим внутренние ресурсы исцеления. Во многих случаях новое понимание
процесса, с поощрением и облегчением его психологическими или
фармакологическими средствами следовало бы рассматривать как лучший метод
или, по крайней мере, как важную альтернативу.
Приглядимся теперь внимательнее к новому пониманию психопатологии,
основанному на концепции перинатальных матриц. Принято считать, что
мышление в терминах четкого и окончательного диагноза согласованной
этиологии и патогенеза в психиатрии неприемлемо. Некоторые исключения
(ментальные дисфункции, связанные с общим парезом, циркулярными и
дегенеративными заболеваниями центральной нервной системы, менингитом, энце-
фалитом или различными опухолями мозга), относятся фактически к числу
проблем, которые диагностируются и лечатся методами, разработанными в
нейрологии. Пациенты с этими нарушениями будут направлены к психиатру,
только если возникнут серьезные проблемы с содержанием их переживаний.
Для большинства же нарушений, с которыми психиатр сталкивается в своей
повседневной практике, более приемлемо мышление на языке симптомов и
синдромов. Симптомы - это эмоциональные и психосоматические проявления,
представляющие основные единицы, составные части или строительные блоки
психопатологии. Синдромы - типичные наборы или констелляции симптомов,
встречающиеся в клинической практике.
Тщательный анализ наблюдений, полученных в глубинной эмпирической
психотерапии, показывает, что концептуальная модель, включающая
перинатальную динамику, может логически вывести большинство
психиатрических симптомов из специфических характеристик процесса
биологического рождения. Она в состоянии также вполне естественно объяснить,
почему отдельные психиатрические симптомы - тревога, агрессивность,
депрессия, комплекс вины, чувство неполноценности или навязчивость и бред-
имеют тенденцию объединяться в типичные синдромы.
Тревога, считающаяся вообще самым важным из психиатрических симптомов,
логично и естественно сопутствует процессу рождения, ведь роды-это
критическая для выживания ситуация, включающая предельный физический и
эмоциональный стресс. Возможность того, что всякая тревога происходит от
травмы, которую ребенок получает в родовом канале, была впервые отмечена 3.
Фрейдом. Однако сам Фрейд не стал разрабатывать эту идею, и теорией родовой
травмы в качестве источника будущих страхов занялся позднее его ученик-
отступник О. Ранк. Три десятилетия спустя теоретические рассуждения пионеров
психоанализа подтвердились в психоделических исследованиях.
Агрессивность крайних степеней также вполне соотносится с процессом
рождения, как реакция на чрезмерную физическую и эмоциональную боль, удушье
и угрозу жизни. Подобная жестокость по отношению к животному на воле привела
бы к вспышкам ярости и двигательной буре.

Переживание глубокой депрессии и отчаяния на психоделическом сеансе с
доминирующей БПМ-II.
А у ребенка, зажатого в узком пространстве родового канала, нет способа
вывести поток эмоциональных и моторных импульсов, так как он не может
двигаться, сопротивляться, выйти из ситуации и даже кричать. Понятно поэтому,
что огромный запас агрессивных импульсов и общего напряжения будет оставаться
внутри организма в ожидании высвобождения. Этот громадный резервуар
задержанной энергии может позднее послужить основой не только агрессивности и
насильственных импульсов, но и различных моторных явлений, которыми обычно
сопровождаются многие психиатрические нарушения, - таких как общее мы-
шечное напряжение, тремор, судороги, тики и припадки.
То, что закрытая система родового канала подавляет любое внешнее проявление
возникающей биологической ярости, делает ее как бы естественной моделью
фрейдовского понятия депрессии, т. е. агрессии, обращенной внутрь и
направленной на самого индивида. Эта связь ясно видна из того, что крайним
исходом и депрессии и агрессии будет убийство. Убийство отличается от
самоубийства только направленностью деструктивных импульсов. Следовательно,
симптом депрессии также имеет свой перинатальный прототип: для подавленной
депрессии им становится безвыходная ситуация второй перинатальной матрицы,
где эффективно гасятся любые энергетические разряды и потоки, а для
возбужденной депрессии это третья перинатальная матрица, позволяющая
некоторые ограниченные проявления агрессии.
Психологические, эмоциональные и физические проявления у пациентов,
страдающих депрессией, представляют собой комбинацию элементов, одни из
которых отражают роль страдающей жертвы, тогда как другие - мощные силы
сдерживания, подавления, самонаказания. В ходе регрессивной эмпирической
работы жертвенный аспект депрессии может быть прослежен до переживаний во
время родов, тогда как во враждебных, принуждающих и саморазрушительных
элементах можно узнать интроекцию маточных сокращений и давления
сжимающего родового канала. Перинатальные корни главных типов депрессии
могут объяснить многие эмоциональные, физиологические и даже биохимические
характеристики этих нарушений. Эту связь мы более подробно будем рассмат-
ривать ниже.
Несколько сложнее проследить до момента рождения вину, другой базовый
психиатрический симптом. В работе с пациентами, испытывающими
всепоглощающее иррациональное чувство вины, обычно можно найти подходящие
биографические факторы, которые его как будто объясняют, - постоянные упреки
от родителей, явные продуцирующие вину замечания и даже общепринятые ссыл-
ки на родовые муки (<Если бы ты знал, сколько я выстрадала, рожая тебя, то не вел
бы себя так>). Однако такие биографические факторы представляют только
верхний слой; более глубокий источник - резервуар прирожденной вины в
метафизических измерениях бессознательного, тесно связанный с перинатальными
матрицами. Это соответствие можно иллюстрировать мифологическими и
архетипическими примерами. Так, библейский <первородный грех> связывает вину
с изгнанием из райской ситуации в Саду Эдема. Если говорить точнее, Божье
наказание Евы ясно подразумевает женские репродуктивные функции: <В болезни
будешь рождать детей>.
Иногда пациенты во время ЛСД-терапии и других форм глубинной работы с
переживанием предлагают свою интерпретацию связи между виной и рождением,
как они видят ее во время сеанса. Некоторые соотносят вину с обращением
причинно-следственной связи между утратой внутриутробного состояния и
интенсивными негативными эмоциями во время рождения. Агрессивные и другие
инстинктивные силы, восстающие во время биологического рождения,
интерпретируются как унаследованное зло, а потеря утробы и агония в родовом
канале как наказание за него. Другие чувствуют, что вина отражает
ответственность за страдания матери во время родов. Но самое общее и
правдоподобное объяснение относит вину к узнаванию или осознанию того, как
много страдания записано в человеческом организме, как много мучений он вынес.
Поскольку большая часть эмоциональной и физической боли, которую индивид
испытывает за всю свою жизнь, связана с родовой травмой, кажется весьма
логичным, что чувство вины принимает огромные размеры, когда процесс
самоисследования достигает перинатального уровня.
У индивида, который приходит в эмпирическое соприкосновение со страданием,
связанным с памятью рождения, есть две возможности интерпретации. Первая -
принять факт, что мы живем в очень капризном мире, где самые ужасные вещи
могут случаться с нами без всякой причины, совершенно непредсказуемо и без
малейшей возможности контроля с нашей стороны. Альтернативная интерпретация
чувства вины возникает, когда индивид не способен или не хочет принять этот
образ мира и имеет глубокую потребность видеть космос как систему,
управляемую фундаментальным моральным законом и порядком. Интересно в этой
связи, что люди, обнаруживающие у себя рак или какую-то другую неизлечимую и
мучительную болезнь, склонны относиться к ней с чувством вины: <Что я сделал
плохого? Чем я это заслужил? Почему <они> так со мной поступают?> Логику,
стоящую за этим отношением, можно выразить так: <Такая ужасная вещь не
произошла бы со мной, если бы я не сделал чего-то настолько же плохого, чтобы
заслужить это>.
Судя по всему, степень бессознательной вины соответствует и прямо
пропорциональна заряду бессознательной боли. Хотя люди, вовлеченные в
подобные переживания, часто имеют тенденцию проецировать вину на
специфические ситуации, которые они вспоминают сознательно (на запрещенную
сексуальную активность или различные другие формы неприемлемого поведения),
ее глубинная природа очень смутна, абстрактна и бессознательна. Вина - это
убежденность в том, что совершено некое ужасное деяние, без малейшего
представления о том, что именно это было. Есть смысл поэтому рассматривать
вину как результат отчаянного усилия рационализировать абсурдность страдания,
обрушившегося на человека без всякой разумной причины6.
Приведенное выше объяснение правдоподобно для этого уровня сознания, но
вовсе не окончательно и не абсолютно. Когда процесс самоисследования достигает
трансперсонального уровня, возникают новые возможности, о которых индивид не
помышлял, будучи погружен в биографическую тематику или перинатальный
процесс. Травматический аспект рождения может вдруг идентифицироваться как
действие накопленной плохой кармы. Страдание видится тогда не абсурдным и
беспричинным, а отражающим индивидуальную кармическую ответственность за
действия в предыдущих воплощениях. Глубочайшие трансперсональные корни
вины по-видимому отражают узнавание своей идентичности с созидательным
принципом, ответственным за все страдание, заложенное в божественной игре
существования. Это является ошибкой в логической Цепи, поскольку этические
стандарты, являющиеся частью творения, оборачиваются против самого творца.
Мы уже детально разобрались, каким образом избыточное сексуальное
возбуждение, являющееся неотъемлемой частью третьей перинатальной матрицы,
формирует естественный базис различных сексуальных дисфункций и отклонений.
Обсуждалось и то, как необычное отношение к биологическим отходам и
экскреторным функциям можно вполне логично объяснить обстоятельствами,
сопровождающими биологическое рождение. Тот факт, что духовное раскрытие и
подлинные мистические чувства суть неотъемлимые аспекты перинатальной
динамики, способствует новым удивительным прозрениям в психопатологию
религии, а также проясняет различные клинические случаи с сильным духовным
компонентом - неврозы навязчивости и некоторые типы психозов. Эти вопросы
будут рассмотрены позднее в связи со специфическими психопатологическими
нарушениями, новым пониманием психозов и ролью духовности в человеческой
жизни (обсессивно-компульсивные неврозы, психозы и духовные кризисы будут
обсуждены ниже в этой главе, духовность в человеческой жизни обсуждается в
главах пятой и шестой).
Эмоциональные нарушения почти всегда сопровождаются специфическими
психосоматическими проявлениями - это различные формы депрессии,
психоневрозы, алкоголизм и наркомания, пограничные психотические состояния,
психозы и особенно психосоматические заболевания. Природа и некоторые черты
типичных соматических проявлений, сопутствующих эмоциональным
нарушениям, логично осмысливаются по их отношению к опыту рождения. В
прошлом органическая и психологическая школы в психиатрии вели бесконечные
споры о том, какие факторы играют главную роль в эмоциональных нарушениях -
биологические или психологические. Введение перинатального уровня
бессознательного в психиатрическую теорию в значительной степени перекрывает
зазор, разделяющий эти две крайние точки зрения, и предлагает неожиданную
альтернативу: поскольку переживание рождения это одновременно
эмоциональный, физиологический и биохимический процесс, вопрос о том, что
первично, а что производно, не имеет значения на этом уровне психики.
Эмоциональные и биологические явления представляют две стороны одного про-
цесса и могут быть сведены к общему знаменателю рождения.
Если рассматривать с этой позиции различные эмоциональные нарушения,
становятся более понятными их типичные телесные проявления. Сюда относятся
опоясывающие головные боли и мигрени, учащенное сердцебиение и другие
кардиологические недомогания; субъективное чувство нехватки кислорода и
затрудненное дыхание при эмоциональном стрессе; мышечные боли, напряжения,
тремор, судороги и припадки; тошнота и рвота; болезненные маточные
сокращения; активизация желудочно-кишечного тракта, ведущая к спазматическим
запорам или поносам; обильное потение; вспышки жара, сменяющиеся ознобом;
изменение кожного кровообращения и различные дерматологические проявления.
Это верно и для некоторых крайних психиатрических недугов, имеющих как
эмоциональный, так и телесный аспекты, - например, для ощущения
переполненности мощной хаотичной энергией с потерей самоконтроля, для страха
смерти и неминуемого сумасшествия, для опыта умирания. Аналогичным образом,
частые у психиатрических пациентов ожидания катастрофы нетрудно понять в
контексте прорвавшейся памяти родовой травмы.
Таким образом, перинатальный уровень бессознательного представляет собой
многогранное и богатое вместилище эмоциональных состояний, телесных
ощущений и мощной энергии. По-видимому он функционирует как универсальная
и относительно недифференцированная потенциальная матрица для развития
большинства форм психопатологии. В той мере, в какой перинатальные матрицы
отражают действительную травму рождения, можно ожидать существенного
варьирования общего объема негативных элементов в разных случаях. Конечно же,
имеется разница, между стремительными родами в лифте или в такси по пути в
родильный дом и родами продолжительностью в пятьдесят часов с применением
щипцов и других экстренных мер.
Впрочем, согласно представленной здесь модели, характер и длительность
рождения не единственный фактор в развития психопатологии. Понятно, что среди
индивидов, чье рождение было схожим, одни могут быть относительно нормальны,
тогда как другие будут проявлять психопатологию различного вида и разной степе-
ни. Вопрос заключается в том, как согласовать эти вариации с очевидной
значимостью перинатального уровня бессознательного. Резерв тяжких эмоций и
телесных ощущений, вытекающих из родовой травмы, представляет только
потенциальный источник ментальных нарушений; разовьется ли психопатология,
какую специфическую форму она примет и насколько будет серьезной - все это
решающим образом определится индивидуальной постнатальной историей и,
следовательно, природой и динамикой систем конденсированного опыта (СКО).
Чуткое обращение с новорожденным, возобновление симбиотического
взаимодействия с матерью, достаточное время, затраченное на установление связи,
- вот, наверное, ключевые факторы, способные нейтрализовать вред родовой
травмы. По данным современных исследований сознания, основательный
пересмотр прежних медицинских подходов (а они сосредоточивались на без-
упречной телесной механике, но упускали фундаментальную биологическую и
эмоциональную связь между матерью и ребенком), имеет решающее значение для
душевного здоровья всего человечества. В этом смысле нельзя переоценить
важность альтернативных техник деторождения, которые пытаются очистить
нынешнюю ужасную ситуацию, - таких, как роды без насилия по методике
Фредерика Лебойера (Leboyer, 1975) и другие новые подходы, учитывающие
потребности матери, отца и ребенка.
Индивиды, заново пережившие свое рождение в психоделических сеансах или в
безмедикаментозной эмпирической работе неоднократно сообщали, что
обнаруживают глубокую связь обстоятельств и паттернов рождения с общим
качеством всей их жизни. Это выглядит так, будто опыт рождения определяет
фундаментальные отношения к существованию, мировоззрение, расположенность
к другим людям, соотношение оптимизма и пессимизма, всю стратегию жизни,
даже такие специфические черты, как доверие к себе и способность справляться с
проблемами и проектами.
С точки зрения медицинской модели и расхожего здравого смысла, роды
представляют собой акт, по существу своему пассивный со стороны ребенка; вся
работа совершается матерью, сокращениями ее матки, в то время как ребенок
перемещается как неодушевленный объект. Главенствующее медицинское
убеждение состоит в том, что ребенок ничего не осознает и не испытывает боли.
Нейрофизиологи отрицают возможность вспомнить рождение, поскольку кора
головного мозга у новорожденного еще не развита и нейроны не имеют
миелиновой оболочки. В свете клинических свидетельств современных
исследований сознания эта точка зрения предстает результатом психологического
вытеснения и предвзятого мышления, так что не нужно считать ее научным
фактом. Даже на поверхностном уровне этот подход значительно расходится с
экспериментами и наблюдениями, демонстрирующими удивительную
чувствительность плода в течение пренатального периода, и другими
исследованиями, предполагающими наличие примитивных форм памяти даже у
одноклеточных организмов.
В любом случае, повторное проживание рождения в эмпирической клинической
работе ясно показывает, что этот процесс воспринимается и интерпретируется как
суровое испытание, требующее предельно активной борьбы и усилий, как истинно
героическое деяние. Например, сам момент рождения при нормальных условиях
переживается как личный триумф. Это можно иллюстрировать его характерной
ассоциацией с картинами победы в революциях, войнах или с убийством диких и
опасных животных. Нередко в контексте памяти рождения человек переживает в
сжатой форме все свои жизненные успехи. Опыт рождения, следовательно, функ-
ционирует психологически как прототип всех будущих ситуаций, представляющих
серьезный вызов для индивида.
Если ситуация рождения прошла без эксцессов и истощения, а постнатальный
уход был правильным и чутким, человек остается с <почти клеточным>
ощущением веры в себя в борьбе с препятствиями и в их преодолении. Те же, кто
рождался в условиях тяжелой общей анестезии, нередко связывают с этим свои
нынешние трудности в завершении каких-либо проектов. Они отмечают, что
способны мобилизовать достаточно энергии и полны энтузиазма на ранних стадиях
любого большого начинания, но потом теряют сосредоточенность и чувствуют, как
энергия рассеивается и исчезает. В результате им никогда не доводится испытать
полную завершенность своего проекта и следующее за этим удовлетворение.
Мануальное вмешательство или применение щипцов для ускорения родов
приводит к образованию в чем-то схожего паттерна. Обладатели такого опыта
способны работать с адекватной энергией и энтузиазмом на начальных стадиях
проекта, но теряют веру в себя перед самым его завершением и вынуждены
опираться на внешнюю помощь для <последнего рывка>. Те, чье рождение было
стимулировано, сообщают, что им не нравится, когда их подталкивают к
завершению, пока они еще не чувствуют свою готовность, или же они могут
ощущать, что их толкают на что-то нежелательное, даже если объективно это не
так.
С точки зрения представленной модели, величайшую теоретическую и
практическую важность имеет, конечно, изучение опыта индивидов, рожденных с
помощью кесарева сечения. Следует отличать избираемое (неродовое) кесарево
сечение от неотложного. Первое планируется заранее по разным причинам
(слишком узкий таз, слишком большой плод, матка повреждена предыдущим кеса-
ревым сечением) или же веяние моды может побудить мать избрать кесарево
сечение по косметическим соображениям. Ребенок, рожденный этим способом,
полностью минует ситуацию, характерную для БПМ-II и БПМ-III. Ему придется
все же столкнуться с кризисом отделения от матери и перерезания пуповины, веро-
ятно, с действием анестезии. Неотложное кесарево сечение обычно делают после
многих часов травматических родов, когда становится очевидным, что их
продолжение будет опасным для матери и ребенка. В этом случае общая травма,
как правило, гораздо серьезнее той, которая сопутствует нормальный родам.
Поскольку я работал с немногими клиентами, рожденными избираемым
кесаревым сечением, у меня сложилось о нем только первое клиническое
впечатление, требующее дальнейшего подтверждения. Если у этих людей не
происходит негативного программирования обстоятельствами жизни, они вполне
открыты духовному измерению опыта и имеют легкий эмпирический доступ к
трансперсональной области. Они естественно принимают многие явления,
представляющие для обычного человека серьезные концептуальные
затруднения,-возможность экстрасенсорного восприятия, перевоплощение или
мир архетипов. В психоделических сеансах они способны коротким путем
достигать трансперсонального уровня, причем характерно, что им не нужна
встреча с элементами БПМ-II и БПМ-III. Вместо этого, их эмпирическое
воспоминание биологического рождения включает переживания, характерные для
кесарева сечения, а именно хирургический разрез, мануальное извлечение из
утробы, появление на свет через кровавое отверстие и действие анестезии.
Достигнув эмпирически уровня рождения, те, кто был рожден избираемым
кесаревым сечением, сообщают о чувстве фундаментальной неправильности, как
будто они сравнивают способ, каким пришли в этот мир с какой-то
филогенетической или архетипической матрицей, показывающей, каким должен
быть процесс рождения. Удивительно, что им явно не хватает переживания
нормального рождения - содержащегося в нем вызова и стимула, столкновения с
препятствиями, триумфального выхода из сжимающего пространства. Они иногда
просят ассистентов воспроизвести сдавливающую ситуацию рождения, чтобы
иметь возможность бороться за свое освобождение. По-видимому из-за
ускоренного разрешения они не готовы к будущим превратностям жизни, лишены
выносливости в борьбе и даже способности понимать жизнь как
последовательность проектов.
Кроме того, прохождение через сжатия родового канала задает, судя по всему,
основу чувствованию всевозможных границ. У рожденных избираемым кесаревым
сечением может отсутствовать ощущение их места в мире, они могут не
представлять, чего следует реально ожидать от окружающих. Похоже, будто они
думают, что весь остальной мир должен быть питающей утробой, которая
обеспечивает безусловно все, в чем они нуждаются. Им свойственно брать, и если
они добиваются того. чего хотят, то требуют большего. А так как мир существенно
отличается от утробы, рано или поздно он им отказывает, и уязвленный индивид
ускользает в психологическую изоляцию. Жизненный стиль рожденных кесаревым
сечением может в крайних случаях стать чередой беспорядочных чрезмерных
требований и обиженных уходов7.
Важно понять, насколько велика разница между нормальным рождением и
кесаревым. В ходе нормального рождения внутриматочные условия ухудшаются и
становятся невыносимыми, так что момент рождения переживается как
освобождение, как фундаментальное улучшение по отношению к прежнему. При
избираемом кесаревом сечении ребенок перемещается от симбиотических вза-
имоотношений в утробе прямо во внешний мир, где должен столкнуться с
отделенностью, голодом, холодом, необходимостью дышать и другими
трудностями. Ситуация явно худшая, чем предшествовавшее внутриутробное
состояние, хотя на стадии поздней беременности матка не удовлетворяет нужд
ребенка в той же степени, как на ранних стадиях эмбрионального развития.
В том случае, когда после рождения младенец встречает любящее и чуткое
отношение, многое в травматическом воздействии этой угрожающей жизни
ситуации будет компенсировано или уравновешено. Это особенно верно, если
беременность протекала удовлетворительно, и у новорожденного хорошие
психологические данные. Такой ребенок провел девять месяцев в хорошей матке и
потом был катапультирован в процесс рождения. По моему убеждению. событие
рождения так или иначе будет травматическим, даже если роды продолжаются
недолго, а рожает психологически устойчивая, любящая и хорошо подготовленная
мать. Все равно, сразу после рождения ребенка хорошо бы снова положить на
живот или на грудь матери для восстановления симбиотических взаимоотношений.
Комфортное воздействие физического контакта уже доказано экспериментально, и
хорошо известно, что звук сердечных сокращений является для новорожденного
существенной подпиткой.
Симбиотическая ситуация хорошей груди очень близка к тому, что
переживается в хорошей утробе. В этих обстоятельствах может произойти
психофизиологическая сцепка, которая, согласно некоторым недавним работам
(Klaus, 1976; Quinn, 1982), оказывает решающее влияние на все дальнейшие
взаимоотношения между матерью и ребенком. Если ребенка затем поместить в
слегка подогретую воду, воспроизводящую внутриматочные условия (как это
делается в методе Лебойера), - это еще одно мощное успокаивающее и
излечивающее средство8. Как будто ребенку говорят на языке, доступном его
пониманию: <Ничего ужасного и непоправимого не произошло; некоторое время
было трудно, но теперь, в общем и целом, ты там же, где был раньше. Такова
жизнь: она может быть грубой, но если проявить настойчивость, она снова станет
хорошей>. Этот подход, надо думать, почти на клеточном уровне производит
впечатывание общего оптимизма и реализма по отношению к жизни, здорового
доверия к себе и способности встретить будущий вызов. На всю дальнейшую
жизнь человеку дается позитивный ответ на вопрос, который у Эйнштейна
считался ключевой проблемой существования: <Дружественна ли ко мне Все-
ленная?>
И наоборот, если ребенок сразу после рождения встречает нынешнее <отличное
медицинское обслуживание>, психологическая ситуация будет совсем иной.
Пуповина обычно перерезается сразу же, респираторные пути прочищаются,
ребенка еще и шлепнут по ягодицам для стимуляции дыхания. Затем капля нитрата
серебра вводится ему в глаза, чтобы предотвратить возможное заражение гонореей
от матери, и его спешно моют и осматривают. Это почти все, что он получает от
людей, чтобы справиться с самой серьезной травмой в человеческой жизни - с
которой сравнимы по глубине только смертельно опасные ситуации и, в конечном
счете, биологическая смерть. После того, как ребенка покажут матери, его за-
бирают в детскую, чтобы носить к ней потом по спланированному акушерами
научно обоснованному расписанию. Обслуживаемый таким образом ребенок
остается с глубоко укорененным убеждением, что внутриматочный рай потерян
навсегда, что ничего хорошего уже никогда не будет. Ощущение психологического
поражения и отсутствие уверенности при встрече с трудностями запечатлены в
самой сердцевине его существа.
Трудно поверить, что наука, известная своими дотошными исследованиями всех
возможных вариантов, сумела развить такой односторонний и искаженный подход
к фундаментальному событию человеческой жизни. Однако эта ситуация не
единственная - такие же условия созданы для умирания: механическая забота о
продлении жизни способна на все, кроме того чтобы заменить собой человеческие
измерения переживания смерти. Интеллектуальные знания и подготовка любой
глубины и любого охвата не дадут зашиты от эмоциональной предубежденности, а
в отношении к таким потрясающим событиям, как рождение и смерть, эта
предубежденность является наивысшей. По этой самой причине, во всем, что
касается рождения и смерти, научные мнения и теории часто становятся не
отражением объективных фактов, а изощренной рационализацией иррациональных
эмоций и отношений.
Как радикальный, так и мягкий аспекты ситуации рождения представляют
мощные эмоциональные стимулы, особенно для тех, кто не сталкивался с этими
переживаниями по ходу работы с глубинным опытом. Повторное переживание
рождения в групповой ситуации станет ошеломляющим эмоциональным событием,
способным вызвать глубокий психологический процесс даже у ассистентов и
наблюдателей. Кстати, многое в отстраненном и слишком технологическом
подходе современной медицины к рождению происходит не столько из-за
недостатка времени и денег, сколько из-за жесткости в профессиональной
подготовке, обучающей отстранению и защите от якобы излишней
эмоциональности.
Следовательно, патогенные последствия рождения определяются не только
объемом и характером родовой травмы, но и тем уходом, который получает
ребенок сразу после рождения. И это еще не все: эмоционально важные события
последующей жизни (как поддерживающие, так и травматические) также влияют
на то, в какой мере динамика перинатальных матриц перейдет в проявленную
психопатологию. В этом смысле психоаналитическая доктрина о значимости
детских травм остается в силе и в новой модели, несмотря на наше выделение
родовой травмы и трансперсональных областей. Однако специфические
биографические события, описанные Фрейдом и его последователями, видятся уже
не как первопричина эмоциональных нарушений, а как условия для проявления
более глубоких уровней бессознательного.
Новое концептуальное обрамление предполагает, что хороший материнский
уход, удовлетворенность, безопасность и общее преобладание позитивных
переживаний в детстве могут создать динамическую буферную зону,
предохраняющую индивида от прямого возмущающего воздействия
перинатальных эмоций, ощущений и энергии. И наоборот, продолжение
травматизации в детстве не только не даст этого защищающего экрана, но еще и
добавит материала к негативным эмоциям и ощущениям, накопленным на пери-
натальном уровне. Из-за дефектов в защитной системе, перина-тальные элементы
могут впоследствии прорваться в сознание в виде психопатологических симптомов
и синдромов. Содержательная специфика травматических переживаний детства и
их распре-деленность во времени будут в этом случае усиливать некоторые
аспекты опыта рождения или перинатальной динамики, определяя тем самым
конечную форму симптоматики, которая проявится в жизни индивида.
Так, травматические ситуации, в которых человек играл роль беспомощной
жертвы, избирательно усиливают динамическую релевантность БПМ-II. Речь идет
о широком круге эмпирики - от мучительных и угрожающих событий в жизни
беспомощного младенца до таких взрослых ситуаций, как несчастье побывать
засыпанным под руинами во время бомбардировки, почти задохнуться под лавиной
или подвергнуться тюремному заключению и пыткам со стороны нацистов или
коммунистов. В более легких случаях вторая перинатальная матрица может день за
днем подпитываться психологической обстановкой в семье, когда ребенка делают
жертвой нападок и не оставляют ему никакого выхода
Подобно этому, ситуации, включающие насилие, но позволяющие некоторую
степень активного сопротивления со стороны субъекта, будут усиливать БПМ-III.
Изнасилование будет избирательно усиливать сексуальный аспект третьей
перинатальной матрицы, поскольку его жертва испытывает комбинацию страха,
агрессии. борьбы и сексуальности. Детские переживания, в которых ребенок
столкнулся с фекалиями или какими-то другими биологическими отходами в
болезненной, наказующей манере, будут избирательно выделять скатологическую
сторону БПМ-III. Есть еще много подобных примеров, но и этих уже достаточно,
чтобы выразить общие принципы задействованных механизмов.
Установив соотношение между перинатальными матрицами, родовой травмой и
психопатологией, я попробую теперь применить концепцию динамического
взаимодействия между перинатальными матрицами и СКО к самым важным
категориям эмоциональных нарушений и их специфическим формам.
Эмоциональные, психосоматические и межличностные проблемы часто имеют
многоуровневую динамическую структуру, включающую не только био-
графический и перинатальный элементы, но и корни из трансперсо
Здесь в книге отсутствуют 8 страниц. Прим. оцифровщика
ответ на два вопроса. Во-первых, почему конкретный индивид хочет совершить
самоубийство, действие, которое нарушает непреложный во всем другом диктат
инстинкта самосохранения. И, во-вторых, не менее загадочный вопрос об
особенностях выбора средств самоубийства. По-видимому, должна существовать
тесная связь между состоянием ума депрессивной личности и типом самоубийства,
которое он обдумывает или пытается совершить. Побуждение состоит,
следовательно, не просто в том, чтобы прервать свою жизнь, но сделать это особым
образом. Кажется естественным, что тот, кто принимает смертельную дозу
транквилизаторов или барбитуратов, не стал бы прыгать с обрыва или под поезд.
Однако избирательность в средствах работает и в другую сторону: личность,
выбравшая кровавое самоубийство, не станет использовать фармакологические
препараты, даже если они легко доступны10.
Данные психоделических исследований и других форм работы с глубинными
переживаниями проливают новый свет на фундаментальные мотивы суицида и
проясняют интригующий вопрос о выборе способа самоубийства. Суицидальные
идеи и стремления можно наблюдать на всех стадиях ЛСД-терапии, но особенно
часто они возникают, когда испытатель встречается с бессознательным
материалом, относящимся к негативным перинатальным матрицам Наблюдения в
ходе психоделических сеансов показывают, что тенденции к самоубийству
распадаются на две отдельные категории. весьма специфично относящиеся к
перинатальному процессу. Если мы согласимся с тем, что подавленная депрессия
есть проявление БПМ-II, а возбужденная депрессия вытекает из БПМ-III, тогда
различные формы суицидальных фантазий, стремлении и действии могут быть
поняты как бессознательно мотивированные попытки избежать этих невыносимых
психологических состояний. Для этого используется один из двух путей, в
зависимости от индивидуальной биологической истории.
Самоубийство первого типа, или ненасильственное самоубийство, основано на
бессознательной памяти о том, что безвыходной ситуации БПМ-II предшествовало
внутриматочное существование. Индивид, пытающийся избежать элементов
второй перинатальной матрицы, выбирает самый легкий в этом состоянии путь
возврата в исходное нераздельное единство пренатальных условий (первой
перинатальной матрицы). Поскольку уровень бессознательного, на котором
принимается это решение, обычно эмпирически недоступен, человека влекут те
ситуации и средства в повседневной жизни, которые, как ему кажется, включают
похожие элементы. Главное подразумеваемое тут намерение - снизить
интенсивность болезненных стимулов и в конце концов избавиться от них совсем.
А конечная цель-забыть о болезненном осознавании отдельности и
индивидуальности и достичь недифференцированного состояния <океанического
сознания>, которое характерно для эмбрионального существования. Мягкие формы
суицидальных идей этого типа проявляются в желании не существовать,
погрузиться в глубокий сон, забыть обо всем и никогда не просыпаться.
Действительные планы и попытки самоубийства включают применение больших
доз снотворного или транквилизаторов, вдыхание углекислого газа, утопление,
вскрытие вен в теплой воде и замерзание в снегу11
Самоубийство второго типа, или насильственное самоубийство, бессознательно
следует паттерну, пережитому когда-то при биологическом рождении. Он тесно
связан с возбужденной формой депрессии и относится таким образом к БПМ-III.
Для человека под влиянием третьей матрицы возврат в океаническое состояние
утробы невозможен, поскольку путь туда лежит через адскую безвыходную
ситуацию БПМ-II, которая психологически хуже, чем БПМ-III. Но кое-что в
качестве процедуры психологического избавления доступно - это память о том,
что некогда подобное состояние окончилось взрывом облегчения и освобождением
в момент биологического рождения. Как и в ненасильственном самоубийстве,
индивиды не имеют эмпирического доступа к перинатальному уровню, они далеки
от интуиции того, что психологическим решением было бы повторное проживание
рождения, внутреннее завершение процесса смерти-возрождения и соединение в
переживании с постнатальной ситуацией. Вместо этого они экстериоризируют
процесс и стремятся воспроизвести во внешнем мире ситуацию, которая включала
бы те же элементы и имела бы такие же эмпирические свойства.
Основным стремлением здесь будет интенсификация напряжения и страдания,
доведение их до кульминационной точки и затем освобождение в контексте
взрывного разряжения разрушительных импульсов и в окружении различного рода
биологических отходов. Это относится в равной степени и к биологическому
рождению и к насильственному самоубийству; и то, и другое включает резкое
прекращение чрезмерного эмоционального и телесного напряжения, мгновенный
разряд мощнейших энергий, серьезное повреждение тканей и присутствие
органических веществ - крови, фекалий и внутренностей. В сопоставлении
фотографий биологического рождения и тех, что запечатлели жертв
насильственного самоубийства, ясно видны глубокие формальные параллели этих
двух ситуаций. О сходстве между ними неоднократно сообщали люди,
проходившие психоделическую терапию и пережившие отождествление с
самоубийцами (опыт такого рода часто встречается в перинатальных сеансах).
Среди суицидальных фантазий и действий этой категории следует отметить
смерть под колесами поезда, в турбине гидроэлектрических агрегатов или в
суицидальных дорожных происшествиях; перерезание горла, выстрел в голову,
закалывание себя ножом; прыжок из окна, с башни или обрыва; некоторые
экзотические формы самоубийства (харакири, камикадзе и амок). Самоубийство
через повешение по-видимому относится к ранней фазе БПМ-III, харак-
теризующейся чувствами зажима, удушья и сильного сексуального возбуждения.
Работа с ЛСД тоже принесла удивительные прозрения в проблему выбора
конкретного типа и специфической формы самоубийства, что плохо понималось в
прошлом. Ненасильственный суицид отражает общую тенденцию снизить
интенсивность болезненных эмоциональных и физических раздражителей.
Специфический выбор средств определяется, судя по всему, неглубокими
биографическими элементами. Насильственное же самоубийство имеет механизм
совершенно другого рода. Я уже неоднократно отмечал, что индивиды,
замышляющие какую-то определенную форму самоубийства, уже знакомы с
телесными ощущения и эмоциями, которые будут вызваны ее конкретным
воплощением.
Те, кого привлекают поезда и гидроэлектрические турбины, уже страдают от
сильного чувства разорванности на части и раздавленности - нетрудно
проследить эти ощущения назад, до перинатальных переживаний. Те, кто имеет
тенденцию резать или колоть себя, жалуются на невыносимую боль в тех частях
тела, которые они намерены повредить. Сходным образом, тенденции к
повешению основаны на сильных и глубоких ощущениях зажатости и невоз-
можности дышать. И снова боль и удушье легко узнаются как элементы третьей
перинатальной матрицы. Таким образом, в специфическом выборе средства
насильственного самоубийства проглядывает особый пример фундаментальной
непереносимости когнитивно-эмоционального диссонанса; этот важный механизм,
лежащий в основе многих психопатологических явлений, обсуждается далее. Когда
индивид переполнен иррациональными эмоциями и непостижимыми телесными
ощущениями огромной силы, тогда даже действия, грозящие тяжелым самоувечьем
или саморазрушением, кажутся приемлемым путем к соответствию внутреннего
опыта с внешней реальностью.
Но есть и важные исключения из этого общего правила. Механизм
насильственного самоубийства требует относительно ясной памяти о внезапном
переходе от борьбы в родовом канале во внешний мир и о взрывном
освобождении. Если этот переход смазан тяжелой анестезией, индивид будет на
почти клеточном уровне запрограммирован искать выход из тяжелых стрессов в
наркотическом состоянии. В этих обстоятельствах состояние, характерное для
БПМ-III, может привести к ненасильственному суициду. Физиологический опыт
рождения без анестезии (или с минимальной анестезией) подготавливает индивида
к будущим серьезным превратностям и создает глубокую веру в свою способность
справиться с ними. А при патологических обстоятельствах рождение без серьезной
фармакологии способно заложить паттерн для насильственного суицида. Тяжелая
анестезия может в свою очередь запрограммировать индивида на поиски
облегчения тяжелых стрессов в наркотических состояниях и наркотической смерти.
При изучении индивидуальных случаев суицида детальную проверку процесса
рождения следует дополнить биографическим анализом, так как постнатальные
события могут значительно переиначить и по-своему окрасить паттерн
самоубийства.
Когда пациенты с тягой к самоубийству проходят психоделическую терапию и
завершают процесс смерти-возрождения, суицид видится им ретроспективно как
трагическая ошибка, основанная на недостаточном самопонимании. Человек,
которому неизвестно о возможности освобождения от непереносимого
эмоционального и телесного напряжения в символической смерти и возрождении,
в восстановлении связи с пренатальным существованием без мук и телесных
повреждений, будет побуждаться катастрофическими размерами своей агонии к
воспроизведению в материальном мире какой-то необратимой ситуации,
содержащей те же элементы. Поскольку переживания первой и четвертой
перинатальных матриц не только представляют симбиотические биологические
состояния, но и несут в себе духовные измерения, суицидальные тенденции обоих
типов предстают, в свете приведенных выше наблюдений, искаженным и
неосознанным стремлением к трансценденции.
Лучшим лекарством от саморазрушительных тенденций и тяги к самоубийству
будет поэтому переживание смерти-возрождения Эго и космического единства. В
этом процессе не только поглощаются разрушительные энергии и импульсы, в ходе
его индивид связываете я с трансперсональным контекстом, в котором
самоубийство уже не кажется верным решением. Понимание бессмысленности
самоубийства связано с интуитивным постижением того, что преображения
сознания и циклы смерти-возрождения продолжатся после биологической смерти,
или же, более конкретно, с осознанием невозможности избежать собственных
кармических паттернов.
В общем согласии с психоаналитической теорией, алкоголизм и наркомания
представляются тесно связанными с депрессией и суицидом. Фундаментальной
характеристикой алкоголиков и наркоманов, глубочайшим мотивом к принятию
токсических препаратов является, по всей видимости, всепоглощающая жажда
пережить снова блаженное недифференцированное единство. Чувства такого рода
связаны с периодами безмятежной внутриутробной жизни и хорошего ухода в
младенчестве; выше уже отмечалось, что этим состояниям свойственны
божественные измерения. Алкоголики и наркоманы испытывают предостаточно
эмоциональных мук, вытекающих из СКО и, в конечном счете, из негативных пе-
ринатальных матриц; речь идет о депрессии, общей напряженности, тревоге, вине,
низкой самооценке и т.д. Чрезмерная привязанность к алкоголю или к наркотикам
является по-видимому смягченным аналогом суицидальных тенденций.
Алкоголизм и наркомания часто описывались как растянутая во времени,
медленная форма самоубийства.
Для этих групп характерен тот же психологический механизм, что и при
ненасильственном суициде; он отражает бессознательную потребность отменить
сам процесс рождения и вернуться в утробу. Алкоголь и наркотики будут
подавлять различные болезненные эмоции и ощущения, приводить индивида в
состояние диффузного сознания и безразличия к настоящим и будущим пробле-
мам. Склонные к алкоголю и наркотикам пациенты, испытавшие на
психоделических сеансах состояние космического единства, сообщают об
интуитивных прозрениях, весьма похожих на интуицию пациентов с тягой к
самоубийству. Они осознают, что стремились к трансценденции, а не к
наркотической интоксикации; эта подмена основана на некотором поверхностном
сходстве в действии алкоголя и наркотиков и переживании космического единства.
Однако от сходства еще далеко до тождественности, и существуют некоторые
фундаментальные различия между трансцендентными состояниями и
интоксикацией. В то время как алкоголь и наркотики притупляют ощущения,
путают сознание, мешают умственной деятельности и вызывают эмоциональную
анестезию, для трансцендентных состояний характерны мощное усиление
сенсорного восприятия, безмятежность, ясность мышления, обилие .философских и
духовных прозрений и необычайное богатство эмоций.
Таким образом, вместо состояния космического сознания во всей полноте и со
всеми сущностными характеристиками наркотики создают его жалкую карикатуру.
Тем не менее, для страдающих людей, отчаянно ищущих помощи и неспособных к
проницательному различению, подобного сходства оказывается достаточно, и они
соблазняются к систематическому злоупотреблению этими средствами. Повторное
введние вызывает физиологическое привыкание и разрушает употребляющего их
физически, физиологически и социально.
Как уже отмечалось в связи с суицидом, должен существовать другой механизм,
лежащий в основе алкоголизма и наркомании, который отражал бы не
естественную динамику процесса рождения, а искусственное вмешательство.

Последний рисунок в серии показывает разрешение проблематики, отраженной в предыдущих
рисунках; само разрешение произошло, когда пациентка вступила в эмпирический контакт с
моментом биологического рождения. Образ <Очищенного Христа> восстает над царством <непри-
стойной биологии> (желудок, кишки, мочевой пузырь и человеческие зародыши) и отделяется от
него. Руки пациентки простерты в направлении <Черного Солнца>, которое символизирует Божес-
твенную Внутри-себя-сущую реальность вне форм, превосходящую даже Христа.
Есть пациенты с явными признаками психологического влияния БПМ-III, все же
тяготеющие к алкоголю и наркотикам. Как правило, можно обнаружить, что во
время их рождения матери находились под тяжелой общей анестезией. И в
результате они вспоминают рождение не как взрывное освобождение, а как
медленное пробуждение от наркотической интоксикации. Вследствие этого
возникает тенденция убегать от мучительной схватки БПМ-III и сильных стрессов
вообще в вызванную химически анестезию - следуя шаблону, который показали
им акушеры.
Переживание космического единства вызывает характерное негативное
отношение к состояниям сознания, отягощенным интоксикацией алкоголем и
наркотиками. В нашей работе с алкоголиками и заядлыми наркоманами резко
охлаждение к алкоголю и наркотикам часто наблюдалось даже после одного
психоделического сеанса с высокой дозировкой. После переживания смерти Эго и
космического единства злоупотребление алкоголем и наркотиками видится
трагической ошибкой, вызванной неузнанным или неправильно понятым
стремлением к трансценденции; здесь очевидна поразительная параллель с
интуицией по поводу самоубийц, страдающих депрессией.
Надо думать, что коренной проблемой алкоголизма и наркомании является
всепоглощающая нужда в трансцендентном - сколь невероятным это не казалось
бы тем, кто хорошо знаком с личностью, моделью поведения и стилем жизни
пациентов этой категории. Ясной иллюстрацией этому служит статистика
программ психоделической терапии, проведенных в Центре психиатрических
исследований в Мерилэнде (Балтимор). У этих людей во время психоделических
сеансов был самый высокий показатель мистических переживаний из всех
изучавшихся групп, включая невротиков, психиатрический персонал и людей,
умирающих от рака (Grof, 1980).
Обратим внимание на то, что перинатальная динамика при всей ее значимости
сама по себе не объясняет структуру личности алкоголика и наркомана или явление
злоупотребления наркотиками. Добавочные факторы психологического значения
можно найти в биографии пациентов; они в основном соответствуют тем, что при-
ведены в литературе по психодинамике. Так, связанные с алкоголизмом и
наркоманией СКО включают раннюю оральную фрустрацию, эмоциональную
депривацию и жажду аналитического удовлетворения. В некоторых случаях
важные корни алкоголизма и наркомании прослеживаются и в трансперсональной
области.
Мой клинический опыт в лечении относительно редких импульсивных неврозов
- таких, как бегство из дома и бродяжничество (пориомания), азартные игры,
запои (дипсомания), воровство (клептомания) и страсть к поджогам (пиромания),
- пожалуй, невелик, но все же могу с уверенностью предположить, что
психогенетически они относятся к маниакально-депрессивным нарушениям и тем
самым к переходу от БПМ-III к БПМ-IV. В случаях импульсивного побега,
беспорядочные блуждания представляют собой экстериоризацию побудительной
энергии, характерной для третьей перинатальной матрицы. Здесь побег означает
бегство от опасности, ограничений и наказания в направлении безопасности,
свободы и удовольствия. Типичная фантазийная цель этих сумасбродных поисков
- образ идеального дома с доброй матерью, которая удовлетворит все
потребности. Несложно узнать в страстном желании обрести дом психологическую
охоту за элементами БПМ-IV и, конечно, БПМ-I. В импульсивной игре
лихорадочная атмосфера казино, тревожное возбуждение, крайние альтернативы
полного краха или магического преображения всей жизни являются характерными
чертами динамики третьей перинатальной матрицы, приближением к смерти и
возрождению Эго. Воображаемый при позитивном исходе рог изобилия
принадлежит к числу характерных образов БПМ-IV. Сильно выделенный
сексуальный аспект БПМ III может придавать особую эротическую окраску игре.
связывая ее с мастурбацией. Дипсомания, чрезмерное употребление алкоголя в
периодических запоях, тесно соотносится с пориоманией, это комбинация
импульсивного невроза и алкоголизма. Ее базовыми механизмами являются
неспособность переносить крайнее физиологическое напряжение и нужда в
немедленной разрядке. Можно предположить, что индивидуальная стихия
употребления алкоголя и других наркотиков основана на введении анестети-ков
или седативных препаратов в ходе финальной стадии рождения. Глубинным
корнем клептомании по-видимому является потребность получить удовлетворение
в контексте опасности, напряжения, возбуждения и тревоги.
Пиромания психогенетически явно относится к пирокатарсическому аспекту
БПМ-III. Архетипически финальные стадии процесса смерти-возрождения связаны
с элементом огня; принявшие ЛСД в этой точке могут испытывать видения
гигантских пожаров, вулканических и атомных взрывов, термоядерных реакций.
Это переживание огня ассоциируется с интенсивным сексуальным возбуждением и
обладает очистительным свойством. Оно воспринимается как катарсическое
разрушение старых структур, устранение биологических нечистот и подготовка к
духовному возрождению. Акушеры и медицинские сестры часто наблюдают
разновидность этого переживания у рожениц, которые на финальных стадиях ро-
дов жалуются на жжение, словно их вагина охвачена огнем.
Интуиция пироманьяка о том, что он должен пройти через опыт огня, чтобы
освободиться от неприятного напряжения и достичь удовлетворения, вообще
говоря, верна. Однако он не способен осознать, что это переживание принесет
эффект, только если будет внутренним, если станет символическим
преображением. Вместо того, чтобы испытать пирокатарсис и духовное
возрождение, он проецирует процесс вовне, экстериоризирует его и становится
поджигателем. Хотя созерцание огня волнует и вызывает сексуальное
возбуждение, оно не приносит ожидаемого удовлетворения, так как ожидания
привязаны к исходу процесса внутренней трансформации, их нельзя реализовать в
наблюдении внешнего события. Поскольку же индивид остается с бессознательно
верной и, значит, убедительной интуицией о том, что переживание стихии огня
существенно для освобождения и полного удовлетворения, он продолжает
повторять эти действия вопреки всем неудачам.
Фундаментальная ошибка, стоящая за всеми импульсивными действиями, - это
экстериоризация, внешнее воплощение внутреннего процесса, разыгрывание его в
конкретике. Единственным же правильным решением в таких обстоятельствах
должен быть подход к этим проблемам во внутреннем процессе и завершение его
на символическом плане. Жажда разрядки непереносимого напряжения, желание
сексуального освобождения и нужда во внутренней безопасности, столь
характерные для импульсивных неврозов, находят одновременное удовлетворение
в контексте экстатических чувств, связанных с БПМ-IV и БПМ-I.
Сложная и запутанная динамическая структура БПМ-III составляет также
важный компонент неврозов навязчивости, причем главный психологический
акцент может падать на разные аспекты матрицы. Пациенты, страдающие этими
расстройствами, мучаются от чуждых по отношению к Эго мыслей или чувствуют
себя вынужденными постоянно повторять какие-то иррациональные и
непостижимые ритуалы. Если они отказываются подчиняться этим странным
побуждениям, их охватывает беспричинная тревога. В психоаналитической
литературе существует общее согласие в том, что психодинамическую основу
этого нарушения составляют конфликты, связанные с гомосексуальностью,
агрессией и биологическими отходами, наряду с подавлением генитальности и
резким выпячиванием прегенитальных побуждений.
Как уже говорилось, бессознательный страх перед женскими гениталиями и
связанные с ним гомосексуальные тенденции имеют отношение к страху перед
рождением. Угнетение генитальности происходит в конечном счете из-за сходства
между паттерном сексуального оргазма и оргиастическим аспектом рождения. В
контексте БПМ-III сексуальное возбуждение тесно переплетено с тревогой и
агрессией в сложный эмпирический комплекс. Если элементы этой матрицы близки
к поверхности, сексуальное возбуждение будет иметь тенденцию активизировать
этот отдельный аспект памяти рождения. Любые попытки контролировать и
подавлять тревогу и агрессивность будут в этом случае автоматически приводить к
угнетению генитальной сексуальности. Типичная амбивалентность в отношении к
таким биологическим веществам, как моча, . фекалии, слизь и кровь, имеет
естественные корни на финальных стадиях биологического рождения, когда
контакт с этими веществами может происходить как в негативном, так и в
позитивном контексте, как уже обсуждалось ранее. Далее, отношение обсессивных
пациентов к биологическим субстанциям как к потенциально крайне опасным,
способным убить, имеет смысл в свете этой связи с памятью об угрожающем
жизни событии.
И еще одна характерная черта неврозов навязчивости выдает их
психогенетическую связь с БПМ-III, а именно амбивалентность пациентов,
страдающих ими, в отношении к духовности и религии. Многие из них живут в
постоянном конфликте с Богом и религией, колеблются между бунтом,
богохульством и отчаянными стремлениями к раскаянию, искуплению и
уничтожению своих проступков и грехов. Проблемы такого рода также характерны
для финальных стадий процесса смерти-возрождения, когда решительное сопро-
тивление и бунт против неодолимых высших сил чередуются с желанием сдаться и
уступить. Это обычно ассоциируется с осознанием космической значимости
ситуации и ее духовной важности,
Пациенты ЛСД-терапии, воспринявшие эту высшую силу в более фигуративной,
архетипической форме, описывают ее как строгое, наказующее и жестокое
божество, сравнимое с ветхозаветным Иеговой или даже с богами доколумбовой
Америки, требовавшими кровавых жертвоприношений. Биологическим
соответствием этих наказующих божеств является сжатие родового канала, пре-
пятствующее любым внешним выражениям активизированной инстинктивной
энергии сексуальной и агрессивной природы и, в свою очередь, причиняет
индивиду крайние, угрожающие жизни страдания После рождения эти
принуждающие силы принимают гораздо более утонченную форму, их
представителями становятся родительский авторитет, уголовный кодекс и
религиозные заповеди и предписания.
Сдавливание в родовом канале представляет, следовательно, естественную
основу глубинной инстинктивной части Суперэго, в которой Фрейд видел
производную от Ид форму; он считал ее тем диким элементом психики, который
может толкнуть индивида на самоувечье и самоубийство. В этом контексте
обсессивные пациенты сталкиваются лицом к лицу с болезненной парадоксальной
ситуацией странного двойного ограничения. Если следовать паттернам
архетипического развертывания, то нужно испытать стихийную агрессивность и
извращенные сексуальные ощущения разного рода, которые являются
неотъемлемой частью БПМ-III, чтобы перейти к переживанию чистой духовной
энергии, связанной с БПМ-IV. Однако опыт этих мощных инстинктивных
тенденций многим кажется несовместимым с божественным и поэтому
подавляется.
В СКО, психогенетически связанные с неврозами навязчивости включаются
травматические переживания, относящиеся к анальной зоне и биологическим
отходам, - история строгого приучения к туалету, болезненные клизмы или
желудочно-кишечные заболевания Еще одну важную категорию биографического
материала составляют воспоминания о различных ситуациях, представлявших
угрозу гениталиям. Эти наблюдения в основном согласуются с
психоаналитическим пониманием психогенетических факторов, способствующих
развитию неврозов навязчивости.
Согласно психоаналитической литературе, прегенитальные конверсии -
психогенная астма, различные тики и заикание - представляют собой сочетание
обсессивных нарушении и конверсивной истерии. Базовая структура личности
таких пациентов имеет обсессивно-компульсивные характеристики, и все же
главный механизм формирования симптома - конверсия. В глубинной эмпи-
рической работе обнаруживается, что прегенитальные конверсии происходят из
третьей перинатальной матрицы. При психогенной астме трудности с дыханием
могут быть прослежены непосредственно до элементов агонии и удушья во время
биологического рождения, их можно излечивать в эмпирическом противостоянии
процессу смерти-возрождения. Тщательный анализ психологического процесса,
ведущего к астме, позволяет предположить, что многие ее аспекты можно
проследить назад к биологической динамике рождения. Здесь тоже, как при
неврозах навязчивости, анальный акцент отражает общую энергетическую блокаду
и задействованность анальной зоны при рождении. Особенности преобладания
элементов удушья или анальной задержки зависят от биографических факторов.
Кроме травм, описанных в психоанализе, часто встречаются сообщения о
заболеваниях, происшествиях или несчастных случаях с нарушением дыхания.
Мы уже говорили, что агония, боль и удушье, выпадающие на долю ребенка в
родовом канале, генерируют нейронное возбуждение огромного размаха, которое
сохраняется в системе организма и позднее ищет возможности разрядиться через
различные каналы. Психогенные тики являют собой пример таких попыток био-
графически определенным способом высвободить некоторые из этих запертых
энергий, накопленных в ситуации гидравлического сжатия при рождении.
Психогенное заикание имеет глубокие корни в динамике конфликтов, связанных с
оральной и анальной агрессией. Оральный компонент заикания отражает бедствие,
испытанное ребенком, когда его голова была зажата в родовом канале, а челюсти
крепко стиснуты. Анальный компонент может быть прослежен в прошлое до
переживания, связанного с возросшим внутрибрюшным давлением и сжатием
сфинктера при родах. Как и при других эмоциональных нарушениях,
специфический отбор определенных граней сложной динамики БПМ-III в
психогенном заикании определяется последующими биографическими событиями.
Важным фактором для этого нарушения может послужить подавление вербальной
агрессии явно непристойного характера.
Глубинная динамическая основа конверсивной истерии в точности подобна
базису возбужденной депрессии, это видно и по феноменологическому сходству
этих двух состояний. Их соотношение вообще может служить иллюстрацией
запутанной геометрии психопатологических синдромов. В целом, возбужденная
депрессия - это глубокое расстройство, которое в гораздо более чистой форме
проявляет содержимое и динамику БПМ-III. Наблюдение за выражением лица и
поведением пациентов с возбужденной депрессией не оставляет сомнений, что это
очень серьезное состояние. Кстати, в этой категории пациентов много случаев
самоубийства и даже убийства, совмещенного с самоубийством.
Сильный истерический припадок по внешним признакам сходен с возбужденной
депрессией, однако общая картина гораздо менее серьезна - в нем нет глубины
отчаяния, он выглядит стилизованным и надуманным, имеет определенно
театральные черты с сексуальным подтекстом. Вообще, многие характеристики
истерического припадка те же, что в БПМ-III, - чрезмерная напряженность,
психомоторное возбуждение и волнение, смесь депрессии и агрессии, громкие
выкрики, нарушения дыхания и драматическое изгибание (arc de cercle). Но
эмпирические шаблоны проявляются здесь в относительно более мягкой форме,
чем при возбужденной депрессии, они существенно изменены и окрашены
позднейшими травмирующими событиями. Природа и временная последователь-
ность биографических компонентов в основном согласуется с фрейдовской
теорией. Это типичные сексуальные травмы тех времен, когда пациент достиг
фаллической стадии развития и разрешал комплекс Эдипа или Электры. Сами
движения при истерическом припадке можно расшифровать как символические
намеки на некоторые специфические черты подразумеваемой травмы детства.
Глубокая связь между возбужденной депрессией и конверсив-ной истерией ясно
проявляется в ходе ЛСД-терапии. Сначала истерические симптомы усиливаются, и
пациенту приходится повторно прожить и проработать специфические сексуальные
травмы детства. Когда биографическая работа завершена, то в последующих
психоделических сеансах возникают элементы, напоминающие возбужденную
депрессию, которую пациент в конечном итоге расшифровывает как отголосок
борьбы в БПМ-Ш. Разрешение наступает, когда устанавливается эмпирическая
связь с элементами БПМ-IV.
Истерический паралич рук и кистей, невозможность стоять (аба-зия), потеря
речи (афазия) и другие конверсивные симптомы основаны по-видимому на
конфликтной иннервации, отражающей мощную и хаотичную генерацию
нейронных импульсов, вызванную ситуацией рождения. Паралич вызван не
отсутствием моторных импульсов, а динамическим конфликтом мощных
антагонистических иннервации, которые при взаимодействии гасятся. Эту интер-
претацию истерических конверсивных симптомов впервые предложил О. Ранк в
своей новаторской книге <Травма рождения> (Rank, 1929). В то время как Фрейд
видел в конверсии отражение психологического конфликта, выраженного на языке
соматизации, Ранк считал, что их истинная, основа - в физиологии, отражающей
исходную ситуацию во время рождения. Вопрос для Фрейда был в том, как
первичная психологическая проблема переходит в телесный симптом, тогда как
Ранку нужно было объяснить, как чисто соматическое явление может со временем
приобретать (через вторичную биографическую проработку) психологическое
содержание и символический смысл.
Некоторые серьезные проявления истерии, граничащие с психозами
(психогенный ступор, неконтролируемые грезы наяву и фантазии относительно
реальности), видимо, динамически связаны с БПМ-I. В них отражена глубокая
потребность восстановить блаженное эмоциональное состояние, свойственное
безмятежному внут-риматочному существованию и симбиотическому единству с
матерью. И если эмоциональный компонент и состояние телесного довольства,
связанные с этим, легко распознать как относящиеся копыту желанной хорошей
утробы и хорошей груди, то в конкретном содержании грез и фантазий проступают
темы и элементы, касающиеся детства и взрослой жизни индивида.
В тревожной истерии роль перинатальной динамики непривычно очевидна; по
самой своей логике, тревога прослеживается назад до переживания серьезной
угрозы для жизни. Я уже отмечал, что Фрейд в ранних работах предположил, что
ситуация рождения может быть главным источником и прототипом всевозможных
тревог в последующей жизни (Freud, 1964). Но он не стал разрабатывать эту идею
дальше, а когда ее позднее сформулировал его ученик Ранк (Rank, 1929), Фрейд
выступил за исключение Ранка из психоаналитического движения.
Вообще говоря, нефиксированная тревога может быть прослежена в прошлое
более или менее точно до смертельной тревоги во время рождения. В различных
фобиях, которые скрывают в себе тревогу, кристаллизованную в специфические
страхи перед людьми, животными или ситуациями, первоначальная тревога рожде-
ния присутствует в измененном и смягченном позднейшими биографическими
событиями виде. Если интенсивность аффекта приоткрывает глубокий
перинатальный источник, то обобщенный тип фобии отражает конкретную стадию
рождения, а специфический выбор людей, объектов и ситуаций определяется более
поздними биографическими событиями.
Связь фобий с родовой травмой наиболее очевидна в боязни закрытого и узкого
пространства (клаустрофобии). Она возникает в тесноте - в лифте, в маленьких
комнатах без окон или в подземном транспорте, причем эмоциональная
подавленность строго ограничена временем пребывания в этих местах.
Клаустрофобия по-видимому специфично относится к начальной фазе БПМ-II,
когда ребенок ощущает, что весь мир сжимается, навит и душит. Переживание
этого аспекта БПМ-II в чистой и несмягченной форме сопровождается
всеохватной, недифференцированной и необъяснимой тревогой за свою жизнь и
общей паранойей. Наблюдения в ходе работы с глубинными переживаниями
позволяют установить неожиданно плотную динамическую связь клаустрофобии и
паранойи (или по крайней мере, основной формы паранойи, имеющей
перинатальные корни). Клаустрофобия - более поверхностное расстройство. и ее
симптомы привязаны к специфическим ситуативным факторам, тогда как паранойя
глубока, генерализована и относительно независима от обстоятельств. На
биографическом уровне СКО, относящиеся к паранойе, включают ситуации с
общей угрозой на очень ранних стадиях развития, тогда как клаустрофобия связана
с травмами, случающимися позднее, когда личность уже до некоторой степени
сложилась. Здесь особенно значимы ситуации, сочетающие в себе физическое
сжатие и удушье.
Патологический страх смерти (танатофобия) имеет корни в сопутствующей
рождению тревоге за жизнь и ощущении неминуемой биологической катастрофы.
В этом неврозе исходное чувство перинатальной аварийности только минимально
видоизменяется позднейшими биографическими событиями, потому что соответ-
ствующие СКО типично связаны с ситуациями, представляющими угрозу
выживанию или цельности тела, - с операциями, повреждениями и особенно с
болезнями, нарушающими дыхание. Пациенты, страдающие танатофобией,
переживают эпизоды смертельной тревоги, которые считают началом сердечного
приступа, апоплексии или закупорки дыхательных путей.
Постоянные медицинские обследования, к которым склонны прибегать эти
люди, не обнаруживают никаких органических нарушений, которые объяснили бы
субъективные жалобы - ведь пациенты испытывают ощущения и эмоции,
относящиеся не к происходящему в настоящий момент физическому процессу, а к
эмпирической памяти телесных травм, в том числе и травмы рождения. Это,
конечно, не делает их страдание менее реальным. Единственный выход в том,
чтобы смело встретить переживание возникающих гештальтов при помощи
различных активизирующих техник; таким образом, танатофобию можно излечить
через опыт смерти и возрождения.
Женщины, у которых память о перинатальных событиях близка к порогу
бессознательного, могут страдать от фобии беременности, родов и материнства.
Проблема возникает из-за того, что пассивный и активный аспекты этих функций
теснейшим образом связаны с динамикой бессознательного. Женщины, повторно
проживающие свое рождение, склонны переживать себя (попеременно или
одновременно) как рожающих. Подобно этому, память о внутриутробной жизни
плода характерным образом ассоциируется с переживанием беременности, а
воспоминания о материнской груди - с ситуацией кормления. В состояниях,
биологически подразумевающих симбиотическое единение матери и ребенка, при-
сутствует и эмпирическое единство.
Клинические наблюдения позволяют предположить, что с началом
беременности у женщин активизируется бессознательная память о собственном
зачатии. Когда плод развивается в матке, бессознательное матери как бы
воспроизводит историю ее собственного эмбрионального развития. Процесс родов,
в свою очередь, активизирует память о ее рождении, и в момент, когда она дает
жизнь своему ребенку, происходит связывание с бессознательной записью о
моменте ее собственного рождения. Вскармливая ребенка, женщина в каком-то
смысле повторно проигрывает собственную историю раннего детства.
Близость памяти об агонии рождения осложняет женщине понимание
репродуктивной функции и принятие своей женственности, так как для нее это
связано с причинением боли и мучений. В таких случаях необходимо повторно
прожить и проработать перинатальные муки, чтобы с энтузиазмом принять роль
матери. Актуальный страх материнства уже после рождения ребенка обычно
соединяет в себе различные насильственные побуждения причинить вред ребенку,
паническую боязнь этого и беспричинную озабоченность, что с ним произойдет
что-нибудь плохое. Какими бы ни были биологические основания этой проблемы,
ее всегда можно проследить до момента рождения. Глубинные корни лежат в
ситуации, где мать и ребенок находятся в состоянии биологического антагонизма,
причиняя мучения друг другу и обмениваясь огромными зарядами деструктивной
энергии. Эта ситуация способна активизировать память матери о своем
собственном рождении и высвободить агрессивный потенциал перинатальных
матриц.
Глубинная связь между переживанием родов и эмпирическим доступом к
перинатальной динамике дает только что родившей женщине ценную возможность
проделать необычайно глубокую психологическую работу. С другой стороны, если
к ситуации подойти без настоящего понимания, эта связь может стать причиной
будущих депрессий, неврозов или даже психозов.
Нозофобия, патологическая боязнь заболеть, тесно связана с ипохондрией -
беспочвенным, иллюзорным убеждением о якобы уже начавшейся тяжелой
болезни. Существуют мягкие переходные формы и взаимоналожения нозофобии,
ипохондрии и танатофобии. Пациенты, озабоченные возможностью тяжелого
телесного недуга, испытывают странные телесные ощущения и, не умея их
объяснить, склонны интерпретировать свое состояние в терминах актуальной
соматической патологии. Это могут быть боли, давления и судороги в разных
частях тела, странные энергетические потоки, парестезия и другие формы
необычных явлений. Бывают у них и признаки дисфункции различных органов -
трудности с дыханием, мышечный тремор, диспепсия, тошнота и рвота, запоры и
понос, общее недомогание, слабость и утомление. Повторные медицинские обсле-
дования не обнаруживают в случаях нозофобии и ипохондрии никаких
объективных показаний реального заболевания. Пациенты с такой проблематикой
часто требуют клинических и лабораторных проверок, так что рано или поздно
становятся настоящим бедствием в приемных врачей и госпиталях. Многие
заканчивают свой поход по-врачам у психиатра, который быстро размещает их где-
то среди симулянтов и истериков. Во многих случаях они продолжают состоять
под наблюдением у терапевтов, неврологов и других специалистов. По некоторым
статистическим данным и оценкам, пациенты такого рода могут составлять до 30%
клиентуры терапевта.
Согласно моей концепции, к жалобам таких пациентов следует относиться очень
серьезно, несмотря на отрицательные медицинские заключения. Их жалобы вполне
реальны, но отражают они не настоящую медицинскую проблему, а
поверхностную память организма о серьезных физиологических трудностях в
прошлом - о болезнях, операциях или повреждениях, особенно о травме
рождения.
Три специфические формы нозофобии заслуживают особого внимания:
патологический страх ракового заболевания (канцерофобия), страх
микроорганизмов и инфекции (бациллофобия) и страх грязи (мизофобия).
Глубокие корни всех этих проблем - перинатальные, а специфическая форма
определяется биографией. При канцерофобии важным элементом является сход-
ство между раком и беременностью; из психоаналитической лите-ратуры хорошо
известно, что рост злокачественной опухоли бессознательно отождествляется с
эмбриональным развитием. Подобие это не просто воображаемое, его
подтверждают анатомические, физиологические и биохимические исследования.
Еще одна глубокая связь между раком, беременностью и рождением - соединение
всех этих процессов со смертью. При бациллофобии и мизофобии патологический
страх сосредоточивается на продуктах жизнедеятельности, запахах тела и
нечистотах. Среди биографических детерминант выделяются воспоминания времен
приучения к туалету, а самые глубокие корни уходят в скатологический аспект
перинатального процесса. Органическое сцепление в БПМ-III смерти, агрессии,
сексуального возбуждения и биологических отходов является ключом к
пониманию этих фобий.
Пациенты, страдающие этими расстройствами, боятся не только биологического
загрязнения, часто они озабочены возможностью заразить других. Поэтому их
страх перед биологическими веществами тесно связан с агрессией, направленной
как внутрь, так и вовне что в точности совпадает с ситуацией финальных стадий
рождения. Глубокое переплетение и отождествление с биологическими
нечистотами служит также основанием для низкой самооценки, самоуничижения и
отвращения к себе, о чем обычно говорится как о <неустойчивой самооценке>.
Часто это сопровождается определенным поведением, связывающим проблему с
неврозами навязчивости. Речь идет о ритуалах, заключающихся в попытках уда-
лить или нейтрализовать ощущение биологического загрязнения.
Самым распространенным из этих ритуалов является компульсивное мытье рук
и других частей тела, хотя существует много других сложных и изощренных форм.
В повторяющемся характере этих маневров отражается их полная неэффективность
в устранении бессознательной тревоги, поскольку они не достигают уровня, на
котором она реально возникает, т. е. уровня перинатальных матриц. Не понимая,
что имеет дело с памятью о биологических нечистотах, индивид верит, что борется
с реальной гигиенической проблемой в настоящем. Подобно этому, страх смерти,
представляющий собой память о реальной биологической опасности, ошибочно
воспринимается как присутствующая в данный момент угроза, якобы связанная с
инфекцией. Таким образом, неудача всех символических маневров в конечном
итоге основана на том, что индивид пойман в сеть самообмана и страдает из-за
отсутствия подлинного самопонимания. Необходимо добавить, что на более
поверхностном уровне страх инфекции и бактерий бессознательно соотносится со
спермой и зачатием, тем самым опять же с беременностью и рождением. Наиболее
важные СКО, касающиеся упомянутых выше фобий, включают воспоминания
анально-садистской стадии развития либидо и конфликты по поводу приучения к
туалету и опрятности. Добавочный биографический материал представлен
воспоминаниями, в которых секс и беременность предстают грязными и потому
опасными.
Страх езды на поезде и в метро (сидеродромофобия) основан, судя по всему, на
некотором формальном и эмпирическом сходстве между отдельными стадиями
перинатального процесса и путешествием в закрытых средствах передвижения.
Наиболее важные общие черты этих ситуаций - ощущение закрытости или пой-
манности, огромные силы и энергии, приведенные в движение, быстрая смена
переживаний, невозможность контроля над процессом и потенциальная опасность
разрушения. Добавочными элементами являются страх перед туннелями и
подземными переходами, перед темнотой. Во времена старых паровых двигателей
элементы огня, давления пара и громких гудков служили, видимо, сопутствую-
щими факторами. Недостаток контроля является моментом исключительной
важности: у пациентов, страдающих фобией поездов, часто не бывает проблем с
вождением автомобиля, где они могут по своему усмотрению изменить или
прекратить движение.
Близки к этим фобиям страх путешествия в самолете и страх пользования
лифтом. Интересно в этой связи, что некоторые случаи морской и воздушной
болезней связаны с перинатальной динамикой - они могут исчезать после того,
как индивид полностью завершит процесс смерти-возрождения. Существенным
элементом здесь по-видимому является умение отказаться от контроля и
подчиниться потоку событий, вне зависимости от того, к чему они приведут.
Трудности начинаются, когда индивид пытается навязать свой порядок процессу,
который лежит вне человеческого контроля.
Страх высоты и мостов (акрофобия) в чистой форме не встречается; он всегда
соединен с побуждениями спрыгнуть или выброситься.- с башни, из окна, с
обрыва или моста. В ощущении падения с одновременным страхом разбиться
типично проявляются финальные стадии БПМ-III12. Люди, пережившие элементы
этой матрицы, часто сообщают об ощущении падения, акробатических прыжков в
воду или спуска на парашюте. Компульсивный интерес к тем видам спорта, где
есть падения, близко связан с суицидом второго типа - в нем отражается желание
растворить во внешнем действии падения чувство неминуемой беды, а также
реакция, направленная против существующего страха, и стремление к контролю,
который может предотвратить несчастье (рывок кольца парашюта), и к
уверенности, что гибели не произойдет (завершение падения в воде). СКО,
ответственные за проявление этой грани родовой травмы, включают воспоминания
об играх, когда взрослые подбрасывали ребенка в воздух, нечаянные падения в
детстве и различные формы гимнастики и акробатики.
При фобии улиц и открытых пространств (агорафобии), которая
противоположна клаустрофобии, связь с биологическим рождением проистекает из
контраста между субъективным ощущением замкнутости, зажатости и
последующим огромным расширением пространства и эмпирической экспансией.
Агорафобия, таким образом, относится к самому концу процесса рождения, к
моменту появления на свет. ЛСД-испытатели, проживавшие этот момент в своих
психоделических сеансах, характерно описывают глубокий страх перед
неминуемой катастрофой и гибелью, который связан с этим финальным переходом.
Опыт смерти Эго, одно из самых сложных и тяжелых переживаний в
трансформативном процессе, психогенетически принадлежит к этой категории.
Для уличной фобии также типичны элементы либидозного напряжения,
сексуального искушения, амбивалентных чувств относительно возможности
промискуитета и озабоченность импульсивными эксгибиционистскими
проявлениями. Многие из этих характеристик отражают специфические
биографические моменты, связанные с конкретными аспектами родовой травмы
самой логикой переживания. Сексуальный компонент рождения уже обсуждался
достаточно подробно, а элемент обнажения на виду у всего мира имеет
возвышенный смысл как анахроничное напоминание о первом явлении миру
обнаженного тела. Если на первом месте стоит страх перехода через улицу, то
здесь мощные и опасные силы уличного движения бессознательно
отождествляются с родовыми силами. На более поверхностном уровне эта
ситуация воспроизводит элементы детской зависимости, когда пересекать улицу
без помощи взрослых было запрещено.
Соотношение боязни различных животных (зоофобии) и родовой травмы
подробно обсудил и ясно показал О. Ранк в <Травме рождения> (Rank, 1929). Если
объектом фобии является большое животное, то важны темы, связанные с
возможностью быть проглоченным и инкорпорированным (волк) или с
беременностью (корова). Ранее уже отмечалось, что архетипическое переживание
начала процесса смерти-возрождения - это ощущения проглочен-ности и
инкорпорированности. В случае мелких животных важным фактором по-видимому
является их способность проникать в маленькие отверстия в земле и снова
выходить из них (мыши, змеи).
Вдобавок, некоторые животные имеют особое символическое значение для
процесса рождения. Так, образы гигантских тарантулов часто появляются в
начальной фазе БПМ-II как символы всепожирающей женской стихии. Это,
похоже, отражает тот факт, что пауки ловят свободно летающие жертвы в свою
паутину, обездвиживают их, опутывают и сковывают, высасывают из них жизнь.
Нетрудно увидеть глубокое сходство между такой последовательностью событий и
переживанием ребенка в ходе биологического рождения. Связь эта кажется
существенной для развития боязни пауков (арахнофобии).
Образы змей, которые на более поверхностном уровне имеют явно фаллическое
значение, на перинатальном уровне передают бессознательно обобщенные
символы родовой агонии и, следовательно, разрушительного и пожирающего
женского начала. Ядовитые гадюки обычно представляют угрозу для жизни и страх
смерти, а большие удавы символизируют сдавливание и удушение, сопутствующие
рождению. То, что после усмирения и проглатывания жертвы тело удава
поразительно раздувается, делает его также символом беременности. Однако,
каким бы важным не был перинатальный компонент в развитии фобии змей,
змеиная символика простирается глубоко в трансперсональные области, где эти
животные играют основополагающую роль во многих архетипических формах,
мифических темах и космологиях.
Фобия мелких насекомых может быть легко прослежена до динамики
перинатальных матриц. Так, например, пчелы соотносятся с воспроизводством и
беременностью из-за их способности переносить пыльцу и оплодотворять
растения, а также прокалывать кожу жалом, вызывая вздутие. Мухи из-за влечения
к экскрементам и свойства разносить инфекцию связываются со скатологическим
аспектом рождения. Как уже указывалось, это имеет тесное отношение к фобии
грязи и микроорганизмов, к компульсивному мытью рук.
Поскольку рождение как базовый биологический процесс включает богатый
спектр физиологических явлений, не удивительно, что корни многих
эмоциональных нарушений с четко выраженными соматическими проявлениями и
психосоматических заболеваний прослеживаются до перинатальных матриц.
Самые общие и характерные органо-невротические симптомы оказываются про-
изводными от физиологических процессов и реакций, составляющих естественную
и вполне понятную часть процесса рождения. Эта связь совершенно очевидна и не
требует дальнейшего разъяснения в случае различных форм головной боли,
особенно <опоясывающей>, которую невротики часто описывают как сжатие лба
железными обручами.

Видение на психоделическом сеансе, в котором доминировала первая фаза БПМ-II,
соответствующая началу биологических родов. Фигура Пожирающей Богини Матери в форме
гигантского тарантула подвергает утробное плоды дьявольским пыткам.

Два рисунка после ЛСД-терапии показывают значимость змеиного символизма на перинатальных
сеансах. На первом из них - клубок ядовитых гадюк, переживавшийся в контексте БПМ (<змеиная
яма>); они символизируют неминуемую угрозу внезапной смерти. Второй рисунок изображает
другой тип змеиного опыта в контексте процесса смерти-возрождения - сдавливающий и душащий
удав.
Легко объяснимы субъективное чувство нехватки кислорода и удушье, обычно
переживаемые психиатрическими пациентами при стрессах. Сердцебиение, боль в
груди, прилив крови, периферийная ишемия и другие формы сердечно-сосудистых
расстройств, мышечное напряжение, тремор и судороги - все это также не
представляет трудностей для интерпретации.
Некоторые другие симптомы, связь которых с процессом рождения не так
очевидна, отражают, по всей видимости, сложные паттерны активации
симпатической и парасимпатической нервной системы на различных стадиях
родов. Запоры или спазматические поносы, тошнота и рвота, общее раздражение
желудочно-кишечной системы, чрезмерное потение и слюноотделение или сухость
во рту и озноб, перемежающийся с жаром, - вот примеры подобного рода
симптомов.
Различные наборы вегетативных феноменов появляются во время и после
сеансов у людей, уже прошедших фазу смерти-возрождения и столкнувшихся с
различными пренатальными переживаниями. Некоторые из этих симптомов
сходны с теми, что сопровождают вирусные заболевания (например грипп), - это
общая слабость и недомогание, чувство внутреннего холода, чрезмерная нервоз-
ность и легкий тремор отдельных мышц и мышечных групп. Другие напоминают
похмелье или пищевое отравление - чувство тошноты и отвращения, диспепсия,
чрезмерные кишечные газы, общая вегетативная дистония. При такой
симптоматике во время сеансов пациенты ощущают характерный плохой вкус во
рту, некую смесь металлического или йодистого вкуса и чего-то органического,
вроде прокисшего бульона. Весь синдром имеет странное, неуловимое и трудно
описуемое качество - по контрасту с гораздо более отчетливыми телесными
проявлениями перинатального происхождения. Многие клиенты независимо друг
от друга заявляли, что это состояние имеет химическую подоснову. Они связывали
его с возмущениями внутриутробного существования, передающимися плоду через
химические изменения плацентарной крови. Эти телесные ощущения по-видимому
лежат в основе некоторых невротических и пограничных психотических
симптомов странной и плохо определяемой природы. В крайней форме они
составляют известный тип ипохондрии с психотической интерпретацией.
Имеются надежные клинические свидетельства в литературе по ЛСД,
позволяющие предположить, что перинатальные матрицы задействованы и в
патогенезе серьезных психосоматических заболеваний - бронхиальной астмы,
мигрени, головной боли, псориаза, желудочной язвы, язвенного колита и
гипертонии. На то же указывают и материалы моих собственных психоделических
исследований, и наблюдения в ходе немедикаментозной эмпирической работы.
Первостепенная важность эмоциональных факторов в этих заболеваниях признана
всеми и в традиционной медицине. Однако в свете работы с глубинными
переживаниями любые психоаналитически ориентированные теории
психосоматических заболеваний, объясняющие их только биографическими
факторами, безусловно предстают неадекватными и поверхностными. Любой
терапевт. применяющий эмпирический подход, не может не обратить внимание на
стихийные энергии перинатального происхождения, лежащие в основе
психосоматических нарушении.
Вполне обоснованными выглядят сомнения относительно того. что
сравнительно легкие биографические травмы способны подавить гомеостатические
механизмы тела и вызвать глубокие функциональные нарушения или даже
серьезные анатомические повреждения органов, но вот в случаях прорыва
врожденной и действительно стихийной деструктивной энергии из опыта
рождения, такая возможность более чем просто вероятна. Нередко приходится ви-
деть временные проявления астматических приступов, мигреней. различных экзем
и даже псориазные кожные высыпания в ходе процесса смерти-возрождения при
психоделической терапии или какой-то иной проработке опыта. Терапевты,
использующие психоделическую терапию и другие эмпирические техники,
сообщали о резком и устойчивом излечении большей части психосоматических
заболеваний. И всякий раз в фактическом описании курса терапии они упоминали
повторное проживание родовой травмы как наиболее значимое событие
терапевтического свойства.
Вполне очевидная связь между психогенной астмой и переживанием рождения
уже разбиралась. Мигрени характерно прослеживаются в той грани родовой
травмы, когда плод испытывает непереносимую боль и давление на голову
одновременно с тошнотой и другими желудочно-кишечными расстройствами.
Частая при мигренях тяга найти среду, сходную с внутриматочным состоянием
(темное место, тишина, мягкие одеяла и подушки), у пациентов. страдающих
мигренями, может рассматриваться как попытка отменить процесс рождения и
вернуться в пренатальное состояние Однако, как показывают многие успешные
результаты эмпирической терапии, избавление от мигреней достигается прямо
противоположной стратегией. В конечном итоге, головная боль должна усилиться
до предельной, непереносимой степени сравнимой с болью, фактически пережитой
во время рождения. Тогда это принесет внезапное взрывоподобное освобождение
от мигрени; как правило за избавлением от нее следует экстатическое переживание
трансцендентного характера.
При псориазе важным психогенетическим элементом является прохождение
деструктивной перинатальной энергии через области кожи, которые в ходе
рождения непосредственно соприкасались со стенками матки или родовыми
путями и поэтому представляют собой среду мучительной конфронтации двух
организмов. Речь идет о зонах предпочтительного распространения псориаза, а
именно о затылочной части головы и лбе, спине, коленях и локтях. Как и в случае
мигрени, серьезные улучшения тяжелого псориаза наблюдались после повторного
проживания биологического рождения.
Важной составляющей сил. ответственных за язву желудка и язвенный колит,
являются перинатальные энергии с очень четким осевым фокусом; их максимум
обычно переживается на продольной оси тела. Конфликтная иннервация как
верхней части желудочно-кишечной системы (оральная агрессия, боль в желудке.
тошнота и рвота), так и ее нижней части (кишечная боль и спазмы. понос,
спазматический запор), часто сопутствуют процессу рождения. Приведет ли этот
аспект родового переживания к патологическим проявлениям в будущем, будет ли
это связано с желудком плис кишечником, зависит, надо полагать, больше от
цепочки последующих биографических событий, чем от особенностей механики
родов. Характерно, что СКО пациентов с этими заболеваниями характерно
включают воспоминания о событиях, связывающих пищеварение с тревогой.
агрессией или сексуальностью; природа этих травм и их распределение по времени
в целом согласуется с психоаналитической теорией.
Артериальная гипертония явно соотносится с историей крайних эмоциональных
стрессов. Глубинная основа этого расстройства - запись в организме длительного
эмоционального и физического стресса биологического рождения. Различные
стрессы на протяжении жизни добавляются к этому первичному запасу, облегчают
доступ перинатальных элементов в сознание, связывают их со специфическими
событиями биографии и обеспечивают их конечное развитие и артикуляцию. В
итоге артериальная гипертония является психосоматической реакцией на все
незавершенные гештальты стрессовых ситуаций в жизни индивида, включая его
перинатальную историю, а не отражением только ближайших по времени об-
стоятельств.
Неврастения и эмоционально-травматические неврозы занимают особое место
среди психопатологических синдромов. В некотором смысле их можно считать
наиболее <нормальной> реакцией человека на Тяжелые обстоятельства. Симптомы
неврастении будут развиваться у тех, кто на длительное время попал в
обязывающие и объективно стрессовые условия - такие, как избыток работы под
давлением с разных сторон; нехватка отдыха, сна и средств восстановления сил;
одновременное решение нескольких сложных задач; беспорядочный образ жизни.
Неврастения характеризуется мышечным напряжением, треморами, чрезмерным
потением, сердечными расстройствами и сбоями, нефиксированной тревогой, чув-
ством подавленности, сильной головной болью и faiblesse irritable
(раздражительная слабость - франц.), чувством общей слабости и потери энергии
в сочетании с повышенной раздражительностью. Ее как правило сопровождают
сексуальные нарушения, в частности импотенция, фригидность, изменения
менструального цикла и преждевременная эякуляция.
Эмоционально-травматический невроз бывает у людей, которые оказались
вовлеченными в природные катастрофы экстремальных размеров, массовые
несчастные случаи и военные ситуации, или у тех, кто пережил какие-то другие
события, представляющие потенциальную угрозу для жизни или телесной
целостности. Следует отметить, что эти условия не подразумевают каких-либо
физических повреждений организма, а только психологическую травму, связанную
с возможностью вреда. И все же вытекающий отсюда травматический невроз
типично включает не только интенсивные эмоциональные симптомы, но и
определенные телесные проявления - боль, судороги, резкую дрожь или же
паралич.
Неврастения и эмоционально-травматический невроз близко соотносятся
психогенетически. И то, и другое - продукт БПМ-III в довольно чистой форме, т.
е. не измененной и не окрашенной позднейшими биографическими событиями.
Неврастения, являющаяся относительно нормальной реакцией на
продолжительный стресс умеренной степени, проявляет существенные черты
третьей перинатальной матрицы в несколько смягченной форме. А экстремальные
обстоятельства, повергающие человека в эмоционально-травматический невроз,
настолько близки ситуации рождения, что преодолевают его защитную систему и
эмпирически связывают с самым ядром БПМ-III. Даже после того как
непосредственная опасность миновала, невротик по-прежнему переполнен
перинатальными энергиями, против которых у него уже нет никакой эффективной
психологической защиты.
Эта ситуация представляет проблему, но она может стать и ценной
возможностью для эмпирического столкновения с перинатальной энергетикой.
Конечный исход будет зависеть от терапевтического подхода к этому состоянию.
Кстати, попытки психологического или фармакологического подавления
вырвавшейся на свободу перинатальной энергии будут совершенно бесполезны
или же приведут к общему истощению пациента.
Терапевтическая стратегия, освобождающая перинатальную энергетику, может
не только разрешить симптомы травматического невроза, но и способствовать
процессу глубокого исцеления и трансформации. Лучшие из традиционных
подходов в этих условиях - гипноанализ и наркоанализ, которые приводят
пациента в соприкосновение с исходной угрожающей жизни ситуацией, позволяя
прожить ее повторно. И все же идеальный терапевтический подход должен
проводить дальше - к перинатальным матрицам, которые были вскрыты
экстремальной ситуацией. Эти наблюдения особенно значимы с точки зрения того
факта, что десятки тысяч ветеранов Вьетнама, страдающие от длительных
эмоциональных нарушений, вызванных войной, представляют в США серьезную
проблему ментального здоровья.
Нередко в ситуациях смертельной опасности люди теряют контроль над
мочевым пузырем и кишечником. Это характерно для финальной стадии рождения
и перехода от БПМ-III к БПМ-IV. Клинические наблюдения подтверждают, что в
старых родильных домах, где не применяли клизм и катетеров, матери часто
испражнялись и мочились в момент деторождения, и то же самое происходило с
ребенком. Невротическая потеря контроля над мочевым пузырем (энурез) и более
редкая потеря контроля над кишечником (энкопрес) могут быть прослежены до
рефлекторного мочеиспускания и дефекации в момент рождения. У людей,
переживающих элементы БПМ-III и БПМ-IV во время психоделических сеансов,
часто возникает беспокойство относительно сфинктеров и их контролирования.
Мочеиспускание довольно обычно, когда пациент эмпирической психотерапии
достигает момента полной сдачи и отпускания себя. Непроизвольная дефекация
встречается реже, возможно из-за гораздо более сильного культурного табу, но и
она имела место в нескольких случаях. Как и при других расстройствах, только
последующие биографические события сход-ной природы способны перевести этот
потенциал, существующий на перинатальном уровне, в актуальную клиническую
проблему. Материал относящихся к этим случаям СКО в основном согласуется с
психоаналитической теорией. Однако, это только часть дела, а глубинные корни
нарушений следует искать в рефлекторном освобождении сфинктеров при
рождении, когда прекращаются боль, страх и удушье, и в восстановлении
психологической связи с постнатальным и пренатальным состояниями, в которых
нет ограничений необусловленной биологической свободы.