Тимур Гагин,
Станислав Козакевич
Наедине с клиентом:
Индивидуальное консультирование

Содержание
Наедине с клиентом: Индивидуальное консультирование
Вся схема по шагам
Установление контакта
Как выглядеть
Образы
Подстройка
Поддерживающее слушание
Активное слушание
Отражение чувств
Резюме
Выявление сути
Вопросы
Наблюдение
Сенсорная очевидность
Что еще мы знаем о клиенте
Возраст и кризисы
Социальный статус
О чем говорит тело
Глаза, голос, жесты, слова
Их проблемы
Второй план
К сути
Дезадаптивная установка
Как опознать установку
Неоконченные предложения
Резюме
Формирование образа результата
Так чего же он хочет
Резюме
Коррекционная работа
Схема уровней работы
Работа на уровне окружения
Работа на уровне поведения
Работа на уровне способностей и возможностей
Работа на уровне убеждений
Метамодель
Коррекция убеждения
Работа на уровне «Я»
«Я»-неблагополучие
И что теперь делать? Внушение и метафора
Как рассказывать. Вложение и речевые шаблоны
Откуда летит время
Работа на уровне духовности
Резюме
Завершение
Резюме по первой части

В нашей работе есть два вопроса, которые то и дело всплывают или явно, или где-то в глубине души: «Что делать?» и «Как это делается?». Применительно к практике индивидуального консультированию эти вопросы означают: теперь, когда человек пришел и чего-то от меня хочет, что мне с ним делать? И, соответственно, как я это буду делать?
Обрадуем сразу: первый вопрос поставлен неверно. Нам с этим человеком ничего делать не надо. Делать надо ему — менять себя и свою жизнь, а нам ему нужно в этом помогать.
Правда, уже легче?
Для верности повторим еще раз: если мы будем считать себя обязанными «что-то сделать с клиентом», то скорее всего натворим бед. «Что-то сделать» нужно самому клиенту. А к нам он пришел за помощью. Очевидно? Отлично! Отсюда вывод: если мы слышим от клиента жалобу и не наблюдаем ни малейшего желания работать, то нам здесь делать нечего. Заставлять мы не только не можем, но и не должны. Мы не милиция. И не принудительная медицина. Во взаимоотношениях психолога и клиента все добровольно. И его приход, и его изменения, и наша помощь. И как только мы начинаем что-то делать «за» клиента (например, хотеть «как лучше»), мы автоматически делаем что-то не то.
Даже если нам виднее.
Помните, есть старая история про лошадь и Милтона Эриксона (или Карла Роджерса)? Говорят, однажды деревенский мальчишка (будущий классик психологии и психотерапии) увидел забредшую к ним на ферму незнакомую лошадь. И отвел ее к хозяину. Хозяин удивился: откуда мальчик знал, куда надо вести лошадь? «Я не знал, — будто бы ответил Эриксон (или Роджерс), — лошадь знала. А я только не давал ей сбиться с пути». Так возник многократно повторенный призыв к нашему брату: «Ходи за лошадью!»
Не беги впереди паровоза…
Человек сам знает, как ему нужно измениться и прямо сейчас, и вообще. Может быть, он не понимает своего знания, но это знание у него есть. А у психолога есть опыт и квалификация, которые нужны человеку. Чтобы использовать их как инструмент. Такова одна точка зрения. Есть и другая.
Вообще-то та же самая, только акцент смещается.
Посмотрите еще раз на ответ Эриксона (или Роджерса): «Я не давал ей сбиться с пути». То есть не давал пощипать траву, отойти к деревьям, остановиться и т. д. Иначе говоря, в этой метафоре поводырь все-таки отличал, где есть дорога, а где нет. Он предоставлял лошади выбор, но выбор из путей-дорог, которые увидел он сам.
И вот тут глубокий гуманизм и недирективность подхода, свобода выбора и полное уважение к самостоятельности человека как теоретический и идейный подход начинают входить в противоречие с реальностью. С практикой.
А практика, как известно, всегда дает пинка теории.
В чем тут дело?
Дело в том, что наш коллега-психолог мастером своего дела становится далеко не сразу. И пути-тропинки, заметные Роджерсу с Эриксоном, совершенно не очевидны для большинства вчерашних студентов. Поэтому, соблюдая принцип «не навреди», преподаватели стараются приучить начинающих коллег к осторожности (!). Лучше уж ничего не сделать, тогда хоть ничего не изменится к худшему, чем сделать неправильно и все испортить.
На везение никто не рассчитывает, рассматриваем обычно плохие варианты: таланта нет, образование плохое, практики никакой, опыта мало. Тут уж действительно важно «не навредить». Про «помочь» никто и не говорит…
А что делать тем, кто все-таки хочет работать — реально, результативно? «Ходить за лошадью»? «Не давать сбиться с пути»? Суть не в выборе между вариантами, а в их разумном совмещении. То есть чем меньше у коллег опыта и квалификации, чем более смутно они видят варианты, тем меньше надо опережать события и мешать клиенту идти своим путем. Поначалу максимум, что коллега может сделать, это приложить силы для облегчения и безопасности пресловутого «своего» пути клиента, помочь в дороге.
Однако идут годы, знаний и опыта становится все больше. Часто уже удается предсказывать, на что человек будет жаловаться, какие способы он уже пробовал и где пробуксовывает.
Впрочем, и тогда надо сохранять способность быстро отойти назад, не настаивая на своем.
И вот теперь, когда мы видим возможные пути намного лучше и дальше клиента, мы можем аккуратно показывать ему варианты. Можем предлагать выбор из заведомо (для нас, «опытных и квалифицированных») удачных, успешных решений.
Заведомость эта, естественно, относительна. Просто с годами и опытом вероятность точного попадания становится все больше. И если поначалу, для того чтобы хоть как-то «попасть», нам нужно работать мягко и ненавязчиво по огромному полю возможностей (которые и нам самим лишь смутно видны), то со временем мы можем сосредоточивать усилия в нужное время и в нужном месте, работая четче, быстрее, сильнее.
И директивнее. Что не всегда приветствуется.
Вот и первый практический вывод: сочетание принципов «не навреди» и «помоги» достигается постепенным сужением круга возможных вариантов решения. Опираться при этом мы можем на очевидные предпочтения клиента и свои опыт и квалификацию. Очевидно, что чем меньше опыта и квалификации, тем шире будет первоначальный круг возможностей и тем больше опоры на предпочтения клиента. И наоборот.
Но всегда остается сочетание: мы не можем опираться только на клиента или только на себя. Работаем-то вместе. И на практике ведет то один, то другой. Просто надо помнить, что в конечном счете мы работаем именно для него — для клиента. И если доволен он, то и наша работа сделана НэЛПеры шутят: «Если не можешь помочь, хотя бы отомсти». Тоже подход.
.
Итак, вопрос о том, «что» делать, мы решаем вместе с клиентом и опираемся на его желания. А вот как это сделать, когда уже более или менее понятно, что? И тут мы обращаемся к технологии.
Потому что если не знаешь, как делать, надо делать как учили.
Вся схема по шагам
Подходы и традиции бывают разные.
Точнее, в большинстве случаев разными они кажутся. Или их так описывают отцы-основатели.
Объединяет их одно: эти подходы работают. А раз так, значит, есть в них что-то общее. Должно быть, если мы считаем, что хорошие профессионалы-психологи разных школ по итогам своей работы с человеком приходят к примерно сходным результатам.
А вот это как раз не очевидно. Желаемый результат с точки зрения психоанализа и с точки зрения НЛП, к примеру, совсем не одно и то же. Теоретические построения разных школ часто провозглашают в качестве нормы и цели очень разные состояния человека «на выходе» — когда работа психолога окончена. Чтобы объяснить-оправдать такую разницу, даже придумана и успешно действует классификация: проблемно-ориентированные, симптом-ориентированные, клиент-центрированные и прочие подходы к работе. С разными, соответственно, результатами. И если специалист относится к своей школе как к ЕДИНСТВЕННО ВЕРНОМУ ЗНАНИЮ, то и результат своему клиенту он будет «делать» в рамках своего учения. Потому что он теоретик. В душе. А вот если он практик и помнит, что теоретические построения относительны, а человек реален, то будет использовать все, что знает, что позаимствует у коллег, все, что умеет и чему может научиться в разных школах, чтобы добиться результата, нужного клиенту. А не теории. И тогда, к какой бы школе психолог ни принадлежал (как он сам про себя думает), конечный результат будет совпадать: клиенту станет жить лучше.
Мы как-то даже экспериментировали: проводили одну консультацию в одной традиции, другую — в другой, третью — в третьей. Разница была в скорости, в стоимости (не только денежной) для клиента, в том, как все это выглядело (форма). Но содержание оставалось неизменным: мы работали вместе с клиентом и для достижения нужного ему результата.
Словом, какими бы теориями это ни объяснялось, что-то общее во всех работающих подходах есть. И при детальном рассмотрении работы эффективных специалистов, принадлежащих к разным школам, это общее обнаруживается легко. Это структура. Если хотите, схема. И какими бы словами это ни описывалось, существуют последовательные этапы. С четко обозначенным результатом на каждом из них.
И мы не переходим к следующему этапу — осознанно или интуитивно, — пока не получим результат на предыдущем.
В разных книгах (в соответствии с традицией, которой придерживается автор) количество этапов бывает разное. Кто-то объединяет, кто-то подразделяет. Кто-то добавляет свои. Называются они тоже по-разному. Мы сосредоточимся на такой схеме, которая позволяет проследить этапы в реальной практике. При минимуме сторонних умозрительных построений.
То есть без лишних выдумок. Потому что рассуждения о «когнитивных конструктах» и «Родителе, Взрослом и Ребенке» как о реальности не более обоснованы, чем рассуждения о «черных мыслях», которые «облучают ауру». И то, и другое — метафоры, описывающие реальность в своей традиции.
Вся схема целиком выглядит так:
Установление контакта.
Выявление сути запроса.
Формирование образа желаемого результата.
Коррекционная работа.
Завершение. Адаптация результата к реальности.
Называть эти этапы можно по-разному. А вот проходить их надо обязательно. И мы с вами в своей работе их проходим. По крайней мере, должны. Ведь если какой-то этап выпадает, то и работа получается уже не очень качественная. И чего-то важного в ней не хватает.
Установление контакта
Без контакта не бывает взаимодействия. Пожалуй, это самый важный этап работы консультанта. Сам по себе контакт с клиентом — это даже не этап, а постоянная рабочая среда. Если что-то не ладится, первым делом надо проверить наличие полноценного контакта.
В инструкциях по устранению неисправностей импортной бытовой техники самая первая рекомендация обычно такая: «Убедитесь, что шнур питания подключен к электрической сети». Контакт?.. Есть контакт!
То есть какого бы результата мы ни планировали достичь, куда бы мы ни стремились вместе с клиентом, сначала нужно обеспечить именно это самое «вместе».
А не «мухи отдельно, котлеты отдельно».
Повторим еще раз и настоятельно рекомендуем обращаться к этому на каждом этапе своей работы: Контакт должен быть! Убедитесь в наличии контакта с человеком! Проверьте наличие контакта!
Кстати, а что это такое — контакт?
Еще это называют эмпатическим контактом, психологическим контактом, раппортом, мы-пространством, разделяемым пространством, клиент-ориентированным трансом и т.д.
Контакт — это состояние. Среда. Атмосфера (рабочая). Это такие взаимоотношения между вами и клиентом, в которых он:
во-первых, вас воспринимает;
во-вторых, воспринимает не как врага, а как сторонника. (Мы с тобой одной крови. Чук и Гек Афоризм Н. Фоменко.
);
в-третьих, как источник достоверной информации.
в-четвертых, как специалиста достаточно компетентного и сильного, чтобы реально помочь.
Ну и вообще, желательно, чтобы вы были ему симпатичны, похожи на того, кого он ожидает увидеть на вашем месте.
Что будет, если этого не произойдет? Если клиент в прямом и переносном смысле в упор вас не видит, то говорить о взаимодействии и воздействии вообще не приходится.
Если только вы не передаете мысли на расстоянии.
Вот пример: начинающий школьный психолог, к которому привели трудного подростка «на исправление». Мы, наверное, можем представить себе это жуткое чувство полного бессилия и невозможности «достучаться». Подростку такая «нотация» даром не нужна, соответственно, и к ее источнику он относится в лучшем случае… терпеливо. До поры до времени.
Чтобы человек вас выслушал, он должен для начала иметь возможность вас слышать. И — желание услышать. Тогда можно идти дальше.
Кроме того, человек вполне может вас воспринимать, но если вы «возьмете быка за рога», или неосторожно выскажетесь, или ненароком позволите себе выразить осуждение, то вместо помощи окажетесь еще одной проблемой.
Кстати, справиться с вами клиенту будет гораздо легче, чем со своими неурядицами, поэтому именно на вас он с удовольствием «оторвется».
Милтон Эриксон утверждал, что не существует сопротивляющихся клиентов, есть плохой раппорт. То есть нарушенный контакт. Или вовсе неустановленный.
Давайте определим, что мы уже знаем (или хотя бы предполагаем) о человеке, который вот-вот войдет к нам в кабинет?
Наши аксиомы… Или предрассудки.
Наверное, он чем-то озабочен: у него проблемы. Либо он это осознает, либо чувствует, либо и то, и другое.
Проблема — это то, что переживается как проблема. Не обязательно осознается, но обязательно переживается. А если мы сами что-то считаем проблемой, а человеку живется весело и счастливо, то психологу здесь делать нечего. Ну, почти. Потому что если у человека все хорошо, то в кабинет к психологу просто так, за здорово живешь, он не пойдет. А если его пригнали, то это отдельная тема, очень грустная с точки зрения перспектив работы психолога. Если человек сам не хочет работать, лучше оставить его в покое.
А что делать, если он явно обратился не за тем? И вполне доволен чем-то, что портит жизнь ему и окружающим? Тут два пути: можно честно схалтурить и нечестно сработать. Если мы профессионально работаем по первому пути, то добросовестно помогаем решить поставленную задачу. Человек жалуется на плохой сон, мы обучаем приемам саморегуляции. Жить он лучше не стал, но спит как убитый. Работа сделана, гонорар отработан. Честно? Честно. А вот вся ли работа? Не вся.
Можно путем долгих и целенаправленных расспросов-разговоров подвести человека к тому, чтобы он сформулировал свою ситуацию более глубоко, увидел не только следствия, но и причины, корни. И, соответственно, переформулировал задачу. То есть опять-таки сам высказал определенную озабоченность, взял на себя ответственность за будущие изменения. Тогда уже можно подключаться и нам. И опять делать свою работу уже на другом, более глубоком уровне. В результате депрессивный муж улучшил отношения в семье и автоматически стал лучше спать: решена и первоначальная проблема и другая, более глубокая. Но вообще-то человек приходил к нам не за этим…
Какой из путей лучше? Признаться, трудно ответить. На практике приходится использовать и тот, и другой. Если продолжить второй путь до его окончательного воплощения, то придется посвящать всего себя одному человеку и влезать в его жизнь с головой, с самых глубоких начал его личности, судьбы и развития. Дело это не только грандиозное по масштабу, но и неимоверное по своей сложности. И еще это бесконечная задача, поскольку бесконечна сама личность человека. Чтобы работать ТАК, надо уже и не работать. Надо так же бесконечно любить того, чью жизнь вы захотели изменить. К лучшему, естественно. Или, по крайней мере, из самых лучших чувств и побуждений.
Очевидно, что до таких глубин в своей работе мы доходим редко. На каком-то уровне сложности задачи мы останавливаемся, соразмеряя ее как со своими способностями и компетенцией, так и с предстоящими затратами. И значит, в каком-то смысле мы всегда щадим себя, всегда недорабатываем до абсолюта. Но мы же всегда прыгаем выше головы. Потому что могли и вообще не заниматься этим человеком, а заниматься, например, собой. Наверное, внутренее соотношение между ремеслом и любовью к человеку каждый находит для себя сам в каждом случае. И заявленное желание клиента — большое подспорье в решении этой нравственной проблемы. В конце концов, мы работаем для него. Значит, надо сработать так, чтобы он был доволен. Надо вместе с ним добиться желаемого результата. И еще чуть-чуть подарить сверх. От себя. Вдруг ему пригодится?
Но вот если он пришел к психологу сам, и пришел по делу, а не просто поблагодарить за уже сделанную хорошую работу (и такое бывает!), то мы смело можем предполагать, что в его жизни, по его собственному рассуждению или чувству, что-то не так. И он хочет это изменить.
Чем отличаются заявленное и истинное намерения, мы еще разберемся, пока же можем лишь предположить: «что-то» человек изменить хочет. Да хотя бы отвязаться от назойливых родственников, которые требуют, чтобы он сходил к психологу. Значит, для установления контакта мы должны быть готовы принять участие в его ситуации, посочувствовать и понять.
По крайней мере, мы должны так выглядеть.
Итак, человек думает или ощущает (или и то, и другое) себя в затруднении. Это первое предположение.
А вот второе: он рассчитывает или хотя бы надеется, что ключ к решению находится или может находиться здесь. У нас. Отсюда целых два вывода. Первый — он хочет на нас надеяться и доверять нам. Второй — он склонен нам не доверять (можем обмануть и не оправдать надежды, мало ли недоучек?) и опасается нас (если мы можем что-то сделать с ним, чего не может он сам, получается, мы имеем над ним власть? Это человеку неприятно).
Общий практический вывод: для установления контакта нужно соответствовать ожиданиям и вести себя подчеркнуто мягко, дружелюбно и безопасно, чтобы развеять опасения. Хотя бы первоначальные. Дальше уже будет работа.
Повторим кратко: клиент входит к нам со своими неприятностями, с надеждой, с недоверием, опасениями и желанием доверять. Мы сочувствуем, поддерживаем надежду, ведем себя так, чтобы доверять нам было легко, а опасения рассеялись. Все это и называется установлением контакта.
Ну, и как это делается?
Как выглядеть
Однажды в кабинет одного из авторов зашел человек. Постоял, вышел, снова зашел, постоял, вышел, зашел еще раз и, наконец, решившись, сел. Первая реплика его очень хорошо иллюстрирует то, что мы собираемся сейчас разобрать. Он сказал:
— Да, Вы психолог. И похожи…
Это очень важно — быть похожим на того, кого клиент хочет видеть. Тут существует несколько вариантов…
Образы
Психологами работают самые разные люди. Они различаются и внешне, и внутренне. Одни более талантливы, другие менее, одни работают с большим интересом и энтузиазмом, другие подходят к своей работе скорее формально, одних клиенты любят, других уважают, третьих боятся (иногда все это соединяется), словом, одни больше подходят к своей работе, другие — меньше. Однако два очень увлеченных, талантливых и добросовестных человека могут по-разному восприниматься, и это не случайно. Потому что при прочих равных есть образы (имиджи, типы, виды поведения), более подходящие в сознании людей к представлению о хорошем психологе, а есть подходящие менее. И тогда ваше несоответствие ожиданиям будет уже не просто человеческим недостатком, а несоответствием, потому что вы — не тот. А вот если ваше собственное внутреннее содержание, мироощущение в его наиболее частых проявлениях близко к одному из описанных ниже образов, тогда вы, вероятно, будете более успешным специалистом.
Оговоримся сразу: полное попадание в роль важно лишь в конкретной ситуации, ограниченной временем, единым содержанием и единой формой проведения. Вот в такой ситуации и ваш образ должен быть единым. В ситуации, четко отграниченной от предыдущей, вы можете воспользоваться и другим образом. Одно дело, как вы выглядите и ведете себя в кабинете, другое — в театре, третье — на дружеской вечеринке.
Впрочем, будьте готовы, что люди воспримут вас разного не сразу.
Важно, чтобы вы были одним и тем же во всех ситуациях одного и того же вида и чтобы люди четко отслеживали (не обязательно осознанно), где и как меняется ситуация и, соответственно, ваш образ.
Как бы то ни было, содержание и форма образа должны быть позитивными. “Злодей” или “Вредный тип” в данном случае не годятся.
Наиболее часто встречаются (с внутренними вариантами) такие образы:
“Мудрый и старший” — это непростая роль, поскольку человек соотносится c ней в наших глазах не только и не столько благодаря своей формальной принадлежности к определенной профессии, сколько в силу внутреннего соответствия ожиданию спокойного, доброго, справедливого душевного состояния и поведения. Претензии на “Мудрого и старшего”, которые не подкрепляются таким соответствием, могут легко и надолго дискредитировать вас в глазах клиентов, вызвать недоброжелательное отношение, вплоть до презрительного.
Люди не всегда сочувствуют человеческим слабостям. Вы можете быть и добры, и мудры, но если вы любите поболтать на “кухонные” темы или всерьез озабочены поиском импортных полусапожек (что вполне может представлять собой реальную проблему), то лучше не претендовать на роль “Мудрого и старшего”.
Влияние “Мудрого и старшего” опирается на его естественно признаваемый авторитет и уважение окружающих. Советы и оценки “Мудрого и старшего” должны быть (если уж этого не избежать) некатегоричны и минимально “приземлены”. “Мудрому и старшему” важно не столько то, “правильно” ли сделано, сколько “по-доброму” ли, “по-хорошему” ли.
“Добрая мама” — эта роль не требует обязательного соответствия по возрасту и полу. “Доброй мамой” может быть и мужчина-психолог. Отличие от предыдущего образа состоит в том, что влияние за счет уважения в данном случае заменяется влиянием за счет любви и доброго расположения. “Добрая мама” действует с позиции старшего, но ее область — это в значительной степени забота и опека, хлопотливое “доброделание”. Ее действия, советы и оценки воспринимаются скорее как просьбы и мнения и в этом смысле менее авторитетны. Но они часто принимаются и выполняются именно из любви и благодарности к “маме”.
Этот образ очень близок роджерианскому консультированию. Он очень эмпатичен.
“Наш герой, свой парень” — это название приблизительное: суть в том, что в данном случае психолог ближе к своим клиентам, чем в первых двух случаях, и представляет своего рода наилучший вариант, пример и образец для подражания, своеобразную “зону ближайшего развития”, но непременно в соответствии с критерием доброты и внутренней порядочности своих действий. Влияние “нашего героя” — это влияние неформального (в смысле отсутствия формальности по отношению к клиенту) лидера, “лучшего из нас”. И выполнение его рекомендаций, следование его советам опирается на внутреннее нежелание “ударить в грязь лицом”, на грамотном использовании сориентированной на психолога групповой нормы.
Потому что этот образ чаще эксплуатируется в работе с группой.
Это не все существующие, но наиболее предпочтительные роли. Даже при хорошем раскладе вы, вероятно, внутренне соответствуете и, как следствие, воспроизводите внешне, чаще всего лишь одну какую-то роль.
Какую? Вспомните себя.
Конечно, хорошо бы уметь быть разным: разным клиентам ближе разные образы. Но хотя бы один-два желательно не только иметь в запасе, но и качественно использовать.
То есть держать в себе, соответственно одеваться, вести себя, подгонять мелкие детали имиджа и, главное, уметь жить «из образа». Понятно, что лучше всего будет работать все-таки тот, который вам внутренне ближе.
На всякий случай упомянем, что роли из цикла «Стерва», «Шоумен», «Ефрейтор» и т.д. не улучшают нашего взаимопонимания с клиентами. Хотя коллегами, увы, часто используются.
И обычно даже не столько по безграмотности, сколько из-за внутриличностной потребности получить внимание, поглаживание, повиновение… Но об этом — гораздо позже.
Подстройка
Рассмотрим техники установления контакта. Сразу о главном: это «мы-пространство» нельзя просто технично изобразить. В него надо войти. Его надо пережить. Но вот сам процесс входа может быть технологизирован.
Потому что входить не всегда хочется, и вообще устал… а надо.
Техники «подстройки», наилучшим образом описанные в традиции НЛП, позволяют не «изобразить» качественно, как многие (неправильно) думают, а именно вжиться-пережить нужное состояние. Обратим внимание: это именно техники, то есть их надо не столько знать, сколько выполнять.
Лучше всего автоматически. Бессознательно: потратив однажды время на хорошее обучение-тренировку и закрепив в практике. Так же, как у водителя есть навык переключения скоростей. Хороший водитель всю эту процедуру не осмысливает. Он ее выполняет. А мы так же подстраиваемся и устанавливаем контакт.
Поэтому прочесть обо всем этом — дело нужное, но собственно навык вы получите все-таки на тренинге. Соответствующее обучение в наше время вполне доступно.
Итак, подстройки. Они работают на разных уровнях. Самый простой и понятный способ — подстройки по телу. Среди них в первую очередь нужно вспомнить подстройку по позе. Вообще-то их тоже две: прямая и зеркальная.
Прямая заключается в том, чтобы, внимательно присмотревшись и оценив положение тела клиента, принять максимально приближенную позу.
И сделать это не нарочито, а потихоньку. А то люди подумают, что вы передразниваете.
Вы когда-нибудь видели, как пять человек сидят в ряд на лавочке, положив ногу на ногу (одну и ту же, например, правую на левую)? И как они практически одновременно меняют ноги, совершенно не задумываясь? Или ваш клиент облокотился локтем на стол и подпер кулаком щеку. И вскоре вы обнаруживаете себя едва ли не в такой же позе — бывало такое? Вот-вот.
Зеркальная же подстройка предполагает, что ваша поза будет симметрична позе клиента, как бы отражать ее.
Как в зеркале.
А в остальном все то же самое. Вот две подружки сидят на диванчике, развернувшись друг к другу. Одну руку, согнутую в локте они кладут на спинку дивана, другую — на бедро. И так разговаривают. Увлеченно. И даже волосы поправляют практически одновременно. Вспоминаете?
Сразу скажем, что описанные варианты — это подстройка грубая. Так работают уж совсем начинающие. Но и тут есть свои нюансы. Подстройка (кстати, любая) должна выполняться с меньшей интенсивностью, чем оригинальные действия клиента. Он рассмеялся — вы улыбнулись, он закинул ногу на ногу, вы скрестили щиколотки, он сложил руки на груди, вы положили одну ладонь на другую. Ну, и так далее. И самое главное: цель не в том, чтобы максимально точно изобразить позу клиента. Суть в том, чтобы почувствовать его внутреннее состояние. Физическое состояние. Поэтому важно не то, насколько точно вы копируете позу, а напряжены ли те же мышцы, так же ли распределен вес тела, комфортно ли вам в вашей позе. Потому что клиенту в его позе — комфортно. Эта его поза лично для него в данный момент времени — органична. И если, опираясь на подстройку по позе, вы поймаете похожее внутреннее состояние — контакт установится. Потому что появится со-чувствие. Что и требовалось.
Сочувствие и жалость — не одно и то же. Если вы жалеете человека, то вы, вероятно, находитесь в другом состоянии, чем он. Разве что он жалеет себя.
Может быть, вам будет интересно выполнить
Упражнение на подстройку
Выполнять его лучше в тройках. Двое сидят друг напротив друга, а третий — перпендикулярно к ним. Задача первого — просто быть, второго — беседовать с первым и подстраиваться, а третьего — наблюдать и помогать второму. Именно наблюдатель напоминает, что требуется не просто копирование, а своего рода «согласие тела». Правила: ощущение комфорта у подстраивающегося, логичность (поведение второго должно соответствовать логике разговора). Пусть наблюдатель напомнит про прямую-зеркальную, перекрестную подстройки.
Понятно, что первый человек работает вместе с вами и понимает, что вы делаете. Но если у вас получится создать (подстраиваясь) настолько внутренне комфортные условия, что «клиент» разговорится, увлечется беседой и отвлечется от процедуры подстройки хотя бы на минуту-другую, — значит, у вас начало получаться. А настоящий клиент будет занят собой. Так что получится еще лучше.
Первый, второй и третий участники могут два раза сменить роли, чтобы получить опыт со всех трех сторон.
Среди подстроек по телу есть и более тонкие. Следующий уровень — это подстройки по дыханию и внутреннему ритму.
Мы уже говорили, как важно уловить именно внутреннее состояние. Напрямую оно выражается в том, как человек дышит.
«И думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же неровного дыханья» В. Высоцкий.
.
При качественной подстройке по дыханию вы можете совсем не помнить о подстройке по позе. Вы просто не сможете находиться в «несимметричном» внутреннем состоянии, если будете дышать так же, как и клиент. В том же ритме, животом или грудью.
Обычно достаточно того же ритма. Или даже похожего ритма — через раз на третий. А то и в противофазе — он вдыхает, вы выдыхаете. По сути, подстройка по дыханию — наиболее яркий способ подстройки по ритму.
Правильное дыхание само выправит вашу позу. И, кстати, даст нужный голос и ритм речи.
Как это делается? Вы располагаетесь относительно человека так, чтобы можно было видеть (или слышать, или чувствовать) ритм его дыхания. Вдох-выдох. Может быть, это будет игра света и тени на блузке или лацканах пиджака, может быть, равномерное сопение, может быть, вы положите руку ему на спину.
Или, держа клиента за руку, как принято, например, в переоценочном соконсультировании, вы почувствуете равномерные колебания.
Постепенно вы устанавливаете свое дыхание в такт с тем, которое наблюдаете у клиента. Еще раз подчеркнем: именно в такт, не обязательно один в один. Потому что клиент может оказаться глубинным ныряльщиком и делать один вдох в две минуты. Вам так может быть… некомфортно.
Техника безопасности: хорошая подстройка по дыханию действительно приводит вас в очень сходное физиологическое состояние с клиентом. И если он болен, то у вас будут те же неприятности. По крайней мере подцепить изжогу, расстройство желудка или кашель можно легко.
Другие подстройки по ритму относятся обычно к перекрестным. Кроме ритма дыхания, человеку свойственны еще и сердечный ритм, ритм кивания головой, ритм равномерного малозаметного покачивания телом, ритм покачивания носком туфли, другие ритмы.
Перекрестными подстройки называются тогда, когда один ритм или рисунок мы отражаем похоже, но по-другому. Человек скрещивает руки, с мы ноги. Он кивает, мы покачиваем рукой. Он дышит, мы киваем. Он приглушает голос, мы наклоняемся вперед. И т.д.
Мы наблюдаем пульсацию жилки на шее у нервной девушки и в такт моргаем. Это тоже перекрестная подстройка.
Упражнение на подстройку по дыханию
Выполняется тоже в тройках. Первый участник сидит спокойно и дышит так, как дышит всегда. Второй подстраивает свое дыхание к ритму дыхания первого. А третий за спиной первого, откуда лучше видно, «дирижирует» — показывает дыхание из-за спины первого рукой, покачивая ею вверх-вниз. Но так, чтобы первый этой руки не видел.
Понятно, почему?
Если кажется, что дыхания совсем не видно, вспомните об особенностях полов. У мужчин чаще наблюдается брюшное дыхание: живот подается вперед-назад. У женщин грудь устремляется вперед-вверх и потом опадает. Часто бывает заметно, как колеблются плечи (вверх-вниз), раздуваются и опадают крылышки носа. Иногда человек незаметно для самого себя слегка покачивает головой.
Правда, говорят, что тренированные мастера восточных единоборств обучены скрывать дыхание. Но такие вряд ли придут на прием.
Еще более высокоуровневая подстройка — подстройка по голосу и речи. Тут вы будете отвечать «в тон» клиенту, приблизительно совпадая по тембру и попадая в интонацию (это надо отрабатывать, специально обращая внимание, если только вы и так этого уже не делаете). А еще вы будете говорить на выдохе клиента и вдыхать на его вдохе.
Что автоматически даст вам подстройку по дыханию.
Тогда, как говорят гипнотизеры эриксонианского толка, высока вероятность, что на глубоко бессознательном уровне человек будет воспринимать вашу речь как свою — внутреннюю.
То ли психолог говорит, то ли я сам, что называется, «про себя».
И будет больше вам доверять. Контакт усиливается.
Упражнения на голосо-речевую подстройку
Работа идет в парах: первый участник учится говорить на выдохе второго. Второй дышит и слушает первого. А первый говорит (о чем угодно, хоть о погоде, если больше не о чем), но так, чтобы свой выдох (на котором и произносит слова), особенно в ударных местах, приходился на выдох слушающего.
Поначалу на вдохе можно даже делать паузы. Но постепенно вы научитесь говорить достаточно плавно. И тут важно, чтобы на выдох клиента приходилось наиболее важное из того, что вы хотите сказать — те слова, на которых вы делаете акцент, ударение.
Другое упражнение помогает научиться говорить в ритм: первый отбивает рукой ритм, произвольно меняя рисунок раза три-четыре за пять минут (только пусть рисунок будет не слишком сложный), а второй укладывает свою речь в предложенный ритм: рисунок ударений должен попадать в предложенный ритмический рисунок.
Говорить поначалу можно тоже на отвлеченные темы. А можно коснуться уже и чего-то личного. Психологу приходится работать именно с этим.
Наконец, существует подстройка по ценностям. Большинство классных специалистов, которых мы знаем, не тратят время на низкоуровневые подстройки по телу-дыханию, а опираются в основном на голос и эту самую подстройку по ценностям.
Потому что, если вы подстроены по ценностям, то и разговариваете вы в тон, и настроение у вас примерно одинаковое, а значит, схож внутренний ритм, а значит, вы «попадаете» голосом и дыханием, а значит — и соответствие в теле у вас есть. Вот такая иерархия подстроек.
Кстати, описанное выше попадание в образ «настоящего психолога» — натуральная подстройка по ценностям. Как и грамотная речь и общая культура.
На этом уровне все еще можно говорить о технологичности. Но тут в технологию уже включаются требования к личности психолога: широта взглядов и терпимость в оценках и мнениях.
Еще это называется безоценочностью.
Не обязательно разделять взгляды клиента. Важно допускать их возможность. И не только на разумно-логическом уровне, но и от души: он так думает — и хорошо. А еще очень хорошо быть хотя бы поверхностно знакомым с большим количеством разных систем ценностей, мировоззрений и взглядов. Начиная с бытовых суеверий и заканчивая технократическими мыслительными построениями хакеров. Это важно, потому что в большинстве случаев, вместо того чтобы менять картину мира клиента, ее можно качественно и с удовольствием использовать. И чем сильнее вера человека в Бога или научно-технический прогресс, тем легче воспримет он наши рекомендации, переведенные на соответствующий язык.
Одна из клиенток сообщила на консультации: «У Вас от макушки в космос уходит столб фиолетовой ауры». По выражению ее лица было понятно, что это хорошо. Ну и отлично. Значит, фиолетовый столб. Клиентке это подходит. Есть контакт.
И если, объясняя простые основы бесконфликтности глубоко верующему христианину, вы, хорошо зная Новый завет, сошлетесь непосредственно на Иисуса Христа с его «не судите», это будет убедительно. А если вы начнете проповедь научного атеизма и логического начала, потому что сами привыкли думать именно так, то… догадайтесь, чей авторитет выше — Христа или ваш?
Итак, важно расширять и делать максимально гибкой собственную картину мира.
И здесь не обойтись одними профессиональными обучающими тренингами. Весьма уместно хорошее гуманитарное образование.
А что такое ценности? И как по ним подстраиваться?
По сути, ценности — это то, в безусловную важность чего человек верит. То, что он считает главным в жизни, определяющим, что такое хорошо и что такое плохо. Это то, ради чего человек живет, основные ориентиры, которые влияют на всю жизнь.
Нашу с вами. Мы тоже люди.
Если наша жизнь соответствует нашим ценностям, мы спокойны и чувствуем себя «хорошими». Если нет — испытываем душевный дискомфорт.
Ценности складываются и видоизменяются (с годами труднее) практически всю жизнь. На их формирование влияют ценности родителей, реальные и декларируемые, школьные ценности, ценности друзей и любимых, ценности писателей и режиссеров телесериалов, случайные эпизоды детства и глубокие жизненные переживания.
Поэтому мы вряд ли встретим клиента с ценностями «точно как у нас». Да и клиент видел не много людей, которые бы разделяли именно его ценности. А тут психолог — со всем уважением. Приятно? «Счастье — это когда тебя понимают»…
Делается все это так: сначала, когда клиент только начал говорить, мы еще не очень представляем себе его ценности, поэтому и свои особенно не декларируем, высказываемся осторожно и обобщенно, больше слушаем. Конечно, по манере себя вести, говорить и одеваться мы можем предположить и социальный статус, и уровень образования, и, как следствие, обычные для такого круга ценности, но это — только предположения.
От которых надо быть готовым быстро отказаться, если все окажется не так.
Представьте, в вашем кабинете, кряхтя, расположилась на потрескивающем стуле расплывшаяся бабуля в пахнущей борщом кофточке и резиновых калошах. На лице озабоченно-трагическое выражение, а губы поджаты в вечном осуждении. Можете себе представить, что она думает о современной экономической политике, молодежи вообще и своих детях в частности, о врачах, правительстве и т. д.? А вот другая пожилая женщина в деловом костюме, следящая за фигурой, в золоченых очках, использующая научную терминологию при описании разногласий среди близких родственников. Как вы думаете, ее мнение по тем же вопросам будет отличаться?
Скорее всего будет. Но не обязательно. Это можно предположить, но надо проверить. А иначе мы, в надежде попасть «в струю», жестко выскажемся о современном разгуле астрологического шарлатанства и услышим в ответ: «А мне казалось, что Вы образованный человек и должны понимать…»
Итак, поначалу мы не торопимся с декларациями. Мы внимательно слушаем, выуживая из рассказа клиента не только суть проблемы, но и ценности, к которым клиент апеллирует. Обвинения в нечестности, несправедливости, непорядочности указывают на важность честности, справедливости и порядочности в картине мира клиента. Разговоры об уважении к старшим тоже дают нам необходимый ценностный ориентир. Жалобы на отсутствие чуткости и любви позволяют взывать к этим чувствам. Ну, и так далее. Обычно основные свои ценности клиент предъявляет сам в рассказе под общим заголовком «Такой уж я человек». Но иногда этого не происходит. Или мы слушаем-слушаем, а человек все скачет по верхам и глубин не касается. Тогда пора задавать вопросы.
Не сакраментальное «и чё?», к которому, говорят, часто можно свести весь разговор двух сибиряков по душам, а другие вопросы — технологические.
Вопросы разные: «Зачем?», «Для чего?», «Что будет, если это уже есть?», «С какой целью?», «Что тогда?», «Что дальше?» и т. д. Суть одна: это вопросы о более высокой цели, о мотивах, о глубинных желаниях. Чего клиент на самом деле хочет, когда он хочет именно этого?
Зачем тебе деньги? — Чтобы жена была довольна.
А это зачем? — Чтобы в доме был мир.
А это зачем? — Чтобы можно было спокойно отдохнуть.
Отдохнешь, и что тогда? — Будет легче работать.
И что тебе в этом? — Буду лучше работать.
И что тогда? — Пойду на повышение.
А зачем? — Чтобы люди уважали.
Для чего? — Как для чего? Чтоб уважали и все.
Понятно. Ты хочешь, чтобы тебя ценили и уважали? — Да…
Реальный разговор идет дольше и куда меньше похож на допрос. В нем могут быть и истории-ответвления, и петли. Важно, чтобы мы сами держали нить и плавно возвращались к ней, до тех пор пока не доберемся до действительно важных ценностей.
Ошибкой будет задавать вопросы из серии «почему?» и «из-за чего?». Эти вопросы погружают в мелкую конкретику и уводят от высоких целей: приходится давать круг, чтобы вернуться к тому, с чего начали. Нам важны именно вопросы «зачем?».
А как мы узнаем, что добрались до ценностей? Отвечая на вопрос «зачем?», человек делает большие паузы, взгляд его расфокусируется, взор направлен как бы внутрь себя В НЛП это называют «даунтаймом», эриксоновские терапевты - «трансом», а нормальные люди — глубокой задумчивостью.
. Голос уходит вниз, ответы звучат всерьез. И готовых ответов у человека уже нет. Он их ищет и находит прямо здесь, у нас на глазах. Если у нас перед глазами такая картина — можно быть практически уверенным: человек говорит о чем-то глубоком и важном для него.
Бывает, что и слезы на глаза наворачиваются.
Тут очень важно проявлять полную лояльность к любым высказываемым ценностям. К любым. Даже если мы глубоко не согласны. Потому что наши возражения «прямо сразу» ничего не изменят в ценностях клиента, но поставят нас по разные стороны баррикад. Потому что человек нам открылся, а мы его осудили. Предали. А этого люди не любят.
Если что-то нас уж совсем возмущает, вспоминаем: «Ничего личного, мы на работе». И спокойно слушаем дальше. Исключение составляют ситуации, когда мы слышим о противозаконных намерениях. Выражать сочувствие в этой ситуации, наверное, неправильно. Впрочем, еще можно выразить сочувствие самому человеку, дошедшему до таких мыслей.
Так или иначе, в обычном разговоре или в разговоре с вкраплениями вопросов «Зачем?» и «С какой целью?» мы знакомимся с ценностями человека, сочувствуем им, автоматически подстраиваясь по тону и голосу, используем те же слова, которые человек в своей речи выделял интонацией, говорим на выдохе, совпадаем по ритму и позе и — устанавливаем контакт. Теперь важно его поддержать.
Поддерживающее слушание
Это очень простая техника. Она до крайности незамысловата. Но она работает! И не просто работает, а так здорово, что часто возникает сомнение в необходимости других техник. Она стара, как мир.
И все-таки многие коллеги ухитряются ею пренебрегать.
Если опустить теоретическое обоснование, то суть техники гениальна. То есть очень проста. Нужно… кивать.
Говорят, любой телефонный разговор можно поддерживать сочетанием трех высказываний: «Да», «Угу» и «Да что Вы говорите?!». При личном общении эту роль выполняет кивание.
На одном кивании можно провести целую продуктивную консультацию: клиенту станет легче! Киванием можно устанавливать и поддерживать контакт, тянуть время, демонстрировать понимание и поддержку, побуждать продолжать, соглашаться и сочувствовать. Кивание может передать любовь и уважение. Кивание в нужном месте может подтолкнуть к нужному решению и закрепить его. Давайте кивать!
А как? Тут есть небольшие тонкости. Кивать надо в такт — в ответ на ударения-нажимы в речи клиента. Кивать надо постоянно, едва ли не покачивая головой, а в особо эмоционально значимые моменты - интенсивнее. Отвечая, тоже нужно кивать в прежнем темпе, усиленным киванием отмечая особо важные моменты уже в своей речи. А вот если вы слышите что-то, по-вашему, неверное, кивание можно ненадолго прервать. И тут же возобновить его, когда разговор вернется в нужное русло И это уже будет называться ведением.
.
На обучающих семинарах, когда заходит разговор о кивании (и уж тем более, когда людям приходится это отрабатывать), возникает вопрос: «А не буду ли я выглядеть идиотом?» Успокоим: будете, но не в большей степени, чем лучшие в нашей профессии. Да и не только в нашей. Посмотрите на разговор, когда собеседники увлечены друг другом. Если у них все в порядке с шеей, они кивают.
Правда?
Поддерживающее слушание иногда называют техникой для ленивых. На одной этой технике можно консультировать часами.
Находясь в легком полусне.
В дополнение к киванию хорошо бы говорить что-то вроде: «Продолжайте, да, понимаю, хорошо, так, ага, м-мм, очень хорошо».
Это еще называется поддакиванием.
Активное слушание
Если поддерживающее слушание позволяет клиенту постоянно чувствовать, что вы его одобряете и поддерживате (как минимум, что слушаете, хотя вполне можно кивать и думать о своем), то активное слушание убедительно сообщает клиенту, что вы его понимаете. Понимаете, что он говорит и что при этом имеет в виду. Обратите внимание: эта техника не обеспечивает действительного понимания (для этого есть другие), она лишь демонстрирует наличие такого понимания клиенту.
Чем мы с вами отличаемся от клиента? Мы знаем, как и что тут работает.
Впрочем, если мы действительно хотим понять клиента, начать тоже можно с этой техники. Но вряд ли ее одной будет достаточно.
Существует интересный парадокс: как только мы действительно начинаем углубляться в запутанный мир проблем клиента, вытаскивая и осмысливая глупости и несуразности, именно тогда клиенту начинает казаться, что мы его перестали понимать. Что мы занудствуем и вообще изрядно поглупели. Настоящее понимание может разрушить контакт. Поэтому переходить к этому надо постепенно.
Схема активного слушания вкратце выглядит так:
Клиент высказывается.
Мы берем слово и говорим что-то вроде: «Правильно ли я понял, что…», после чего
своими словами повторяем суть высказывания клиента.
Если клиент согласен с нашим пересказом, мы просим его продолжать,
если нет — просим пояснить.
А потом еще раз: «Верно ли я услышал, что…». И если опять не так, то снова просим пояснить.
Либо клиент наконец объяснит себе и нам понятно, либо он начнет раздражаться и мы просто кивнем, но больше пока переспрашивать не будем — контакт дороже. В первом случае мы уже оказываем помощь, во втором — поддерживаем драгоценный контакт.
Что тут важно:
нужно брать небольшой смысловой отрезок (а не пересказывать получасовой разговор);
нужно передавать его основную суть (как мы ее поняли);
передавать основную суть следует другими словами (потому что со своими словами клиент может согласиться, даже если вы их перемешали) и
передавать нужно именно суть того, что сказал клиент, без добавлений от себя (добавления в нужном нам русле уже называются интерпретацией, а это коррекционная техника).
Итак, что мы делаем? Клиент рассказывает о своем, делает многозначительную паузу, ожидая реакции (одобрения или совета) и получает от нас сообщение о том, что мы его внимательно слушаем и изо всех сил стараемся понять наилучшим образом.
— Она меня бросила, бросила! Это невыносимо!
— Правильно я понимаю, что Вы больше не встречаетесь?
— Да! Я этого не переживу!
— Можно ли сказать, что Вы очень тяжело переносите то, что больше не встречаетесь?
— Да! Я хочу ее видеть!
— Так я понял, что вы надеетесь на новую встречу?
— Нет, я уже не надеюсь.
— Но хотели бы?
— Да…
В активном слушании есть понимание, но нет сочувствия. Сочувствия с точки зрения клиента нам прибавляет
Отражение чувств
— Мне очень плохо.
— Вам очень плохо…
— У меня горе.
— У Вас горе…
— Я хочу покончить жизнь самоубийством!
— Вы близки к самоубийству...
— Я сейчас выброшусь из окна.
— Вы хотите выброситься из окна…
Клиент встает и выбрасывается из окна. Психолог провожает его взглядом и честно отражает: «Плюх!».
Пародия на роджерианский подход
Активное слушание сообщает человеку, что мы понимаем, о чем он говорит. Отражение чувств демонстрирует наше понимание того, что он чувствует.
Существуют психотерапевтические подходы, в которых одна лишь эта техника считается основной сутью всего процесса консультирования.
Тут возможны варианты. Либо мы отражаем чувства технично, либо эмпатично. В чем разница?
Техника предполагает, что мы наблюдаем эмоциональные состояния клиента и о результатах этих наблюдений клиенту же и сообщаем. Клиент всхлипывает, рассказывая о том, как его несправедливо уволили, — мы отражаем: «Вам это было тяжело». Клиент гневно клеймит пьющего соседа — мы отражаем: «Вас это сердит».
И кивать!
Клиент смеется над своими неурядицами, а мы опять отражаем: «Да, вы находите это забавным…»
Обратите внимание: мы не говорим о том, что разделяем чувства клиента, а лишь показываем, что мы эти чувства понимаем. Мы можем не одобрять чувства, но мы — здесь и сейчас — одобряем клиента. И подбадриваем.
Это был подход техничный. Эмпатический подход предполагает реальное сочувствие и сопереживание. Вы (хорошо подстроившись на уровнях физиологии и ценностей), со-чувствуете то же самое, что переживает клиент, пока рассказывает свою историю. Вы так же морщитесь, вздыхаете, у вас та же грусть на лице и те же опущенные уголки губ — не потому, что вы специально это сделали. Вы, пусть и в меньшей степени, чувствуете внутри себя, представляете себе переживания собеседника. Вам и грустно за него, и радостно, и раздражаетесь вместе с ним, и торжествуете…
И одновременно наблюдаете как бы со стороны. Ведь вы — на работе.
Вот тут мы действительно разделяем чувства клиента. Потому что прямо сейчас тоже живем ими.
Эмпатический подход сложнее: во-первых, он требует большего профессионального мастерства. Нужно суметь не уйти с головой в переживания и сохранить способность анализировать происходящее, но и быть в переживаниях настолько глубоко, чтобы реально отражать происходящее в душе клиента. Во-вторых, эмпатический подход требует большей человеческой глубины от психолога: большого и разнообразного собственного жизненного опыта, такта, воспитания, искреннего желания помочь и собственного душевного благополучия.
Именно поэтому в действительно эмпатической манере работают немногие наши коллеги. И не всегда. Потому что и они не всегда могут.
Резюме
Сначала нужно установить контакт. Нет работы без контакта! Для этого нужно:
Правильно выглядеть, быть «похожим на психолога».
Подстраиваться под клиента по позе, дыханию, ритму, голосу, речи, ценностям.
Сохранять контакт, используя поддерживающее слушание, активное слушание и отражение чувств.
И еще нужно постоянно спрашивать себя: «Есть ли контакт?» И если в какой-то момент мы теряем в этом уверенность, то все нужно начать с начала до тех пор, пока контакт не восстановится. Иначе все остальное, о чем пойдет речь дальше, не будет иметь никакого смысла. Ничто не работает без контакта. Зато уже один контакт может оказаться для человека наилучшей помощью и поддержкой.
По сути, именно так, одним контактом, работают психологи по Роджерсу Как это себе представляют авторы. Роджерианцы наверняка представляют себе это иначе.
. Ну, если забыть о толстой теории. И это работает! Любовь и сочувствие спасают тех, кому не хватает именно тепла.
Выявление сути
Мы уже упоминали о том, что первый высказанный запрос (жалоба) обычно не отражает суть проблемы даже в первом приближении. Жалоба — она и есть жалоба.
«На что жалуетесь?.. Кхе, кхе…»
Если человек может сам разобраться в сути своих неприятностей, обычно он не приходит к психологу. Разве что у него хватило ума разобраться, что к чему, но не достало мудрости понять, что с этим делать.
Обычная человеческая логика тут помогает мало. Милтон Эриксон, один из лучших психотерапевтов нашего времени, говорил, что проблема изначально нелогична. Поэтому не надо тратить на проблему хорошую логику. Это не помогает.
Так с чем же мы будем работать?
Для начала надо выяснить, с чем мы работать точно не будем.
Во-первых, это любая медицинская проблематика. Если есть предположения о психической патологии, единственное добросовестное действие психолога — отправить человека к врачу. (Психиатру или психотерапевту. Или хотя бы просто к врачу.) Потому что предлагая больному человеку психологическую помощь, то есть помощь, рассчитанную на людей здоровых, мы можем изрядно ухудшить положение вещей.
Хотя бы тем, что тянем время, а медицинской помощи все нет. Представьте, что у человека сломана нога, а мы попытаемся обойтись своими средствами. Когда мы наконец доставим пострадавшего в больницу, может быть уже поздно.
Коллеги! Давайте делать свою работу. И не делать чужую. Врачи же (в основном) не занимаются работой нашей.
Во-вторых, мы не будем выполнять работу правоохранительных органов. Мы не будем никого ловить, держать силой, заставлять против воли, осуждать и наказывать. Это не наше дело.
Есть радикальная точка зрения о том, что психология вообще не занимается морально-нравственными вопросами. Дело психолога (в таком подходе) - наилучшим образом адаптировать человека к жизни, чтобы ему жилось лучше и радостнее. Конечно, на практике от моментов воспитания нам не уйти, но это уже скорее педагогика и философия.
В-третьих, - и это уже не так ясно осознается многими психологами - мы не будем работать с проблемами окружающих клиента людей. Мы будем работать с тем человеком, который к нам пришел. Конкретно, если муж приходит с требованием: «Пусть моя жена изменится», нормальная реакция профессионального психолога заключается в том, чтобы уточнить, насколько для этого готов меняться сам муж. Если «дело не во мне, а в ней», то пусть она и приходит. А если «ей это не надо», то «за глаза и против ее воли я, извините, ничего не могу сделать».
«Так что Вы тогда за психолог!» — «Наверное, не тот, кто Вам нужен».
Не надо браться за работу, которую, не будучи экстрасенсами, колдунами или святыми угодниками, мы не сможем выполнить. Разве что мы планируем пообещать, втянуть человека в работу, а там под шумок поменять все-таки его самого. То есть пошаманить: сделать что-то для клиента, но без его ведома.
Мол, потом сам спасибо скажет.
При прочих равных на это идти вряд ли стоит. Как только клиент поймет, что мы не жену изменяем, а его, он выдаст и сопротивление, и агрессию, и прочие претензии.
А это нам надо?
Ну и, что еще более важно, мотивации на работу с собой у клиента нет. А если такая работа не нужна клиенту, то зачем все это нужно нам? «Психолог не обязан обслуживать всех: его профессия для этого недостаточно древняя» Прочитано у В. Ю. Большакова.
.
Итак, первое, что мы решаем, прежде чем будем работать дальше, — наш ли это клиент. И если это клиент не наш, а медиков, милиции или своей жены, то работу можно смело закруглять. Потому что результата мы здесь не достигнем.
Если не считать результатом несколько гонораров за бесплодные консультации.
Хорошо, а с чем мы все-таки работать будем?
Первое, на чем можно останавливать внимание, это запрос, сформулированный так, что активным действующим лицом в нем становится сам клиент.
«Я хочу, чтобы Вы меня изменили» — это не годится.
«Я хочу измениться» — это уже интересно.
Но к такой формулировке еще надо подойти. Потому что обычно клиент с самого начала все-таки излагает претензию к миру, а не план своих действий.
Поэтому, прежде чем заниматься деловым планированием, надо разобраться в сути этих самых претензий. Выяснить, что именно надо менять. Ведь можно сколько угодно менять фигуру, или работу, или друзей, или что-то еще, но если это не относится к причинам (низкая квалификация, например), то ситуация не изменится.
— Меня не берут на высокооплачиваемую работу.
— А что вы уже делали, чтобы получить работу?
— Похудела, подстриглась.
— Помогло?
— Нет.
— Что еще делали?
— Искала в другом месте. Без толку.
— А еще?
— Просила устроить по знакомству. Устроили, потом все равно уволили. Не получается.
— Почему не получается?
— Не умею.
Вот с этого и надо было начать…
Иначе говоря, нужно добраться до сути проблемы. И именно к ней прилагать усилия. Усилия клиента, разумеется.
Разберемся, что такое проблема.

Коллеги, внимание, это многое объясняет.
Проблема — это то,
что клиент ПЕРЕЖИВАЕТ как проблему.
Именно эмоциональная вовлеченность, душевный отклик человека, его внутренний дискомфорт указывает на то, что проблема действительно есть: раздражение, агрессия, гнев, печаль, горе, стресс, уныние, беспокойство, тревога, подавленность, злость и прочая фрустрация.
Отсюда еще одно ограничение: мы не будем работать с проблемой, которой нет Разве что опять-таки хотим слегка подзаработать. Потому что при работе с проблемой, которой нет, достичь «результата» можно практически в любой момент. Как можно сколь угодно долго этот «результат» оттягивать. При хорошей фантазии.
. Потому что ее нет.
Что это значит в реальной практике? Если девушка (истероидного типа) сообщает, что ее изнасиловали, и с интересом ожидает нашей реакции, предполагая, что мы немедленно оценим по достоинству весь масштаб ТАКОЙ проблемы и уделим ей максимум внимания, наверное, мы так делать не будем. По крайней мере, не сразу. Потому что в таком варианте изнасилование для нее психологической проблемой не является.
Не переживается.
Возможно, это будет проблемой медицинской: в наше время много всевозможной заразы. И мы смело можем порекомендовать ей отправиться к врачу. А особой психологии здесь пока не нужно.
Если молодой человек (примерно из тех же соображений) воодушевленно рассказывает, что у него «даже были мысли о самоубийстве», — для нас это еще не повод беспокоиться. Мы не видим переживания. Только демонстрацию.
Думаю, многие из нас встречали таких вот демонстративных «самоубийц». Ничего, они до сих пор живы-здоровы.
Нас не интересует традиционная эмоциональная нагрузка заявленной темы. Нас не волнует, как «это» полагается переживать. Мы смотрим, как действительно переживает клиент то, о чем он рассказывает. И если это «всего лишь» неудачная подростковая любовь или потерянная брошка (подарок на память), но мы видим, что человеку плохо, вот тогда нам есть с чем работать.
Потому что именно для этого человека эта брошка и эта первая любовь — действительно События. По крайней мере, сейчас. Это его ценности. Это его главное. И это он переживает. Потому что проблема — это то, что переживают. А не то, что принято считать проблемой.
Вот тогда мы действительно нужны. Не надо помогать клиенту придумывать проблемы. Надо помогать в решении настоящих.
Здесь есть еще одна ловушка для психолога. В рассказе клиента мы можем пропустить его переживание, но зато отозваться на что-то свое. И начать помогать именно в этом. Своем. Это ошибка в работе.
А не только нарушение этики.
Человек эмоционально рассказывает о проблемах на работе, рассказывает в деталях, с подробностями. И в этих подробностях всплывают (вскользь, как фон) имена женщин-сотрудниц. Ухватившись за это,
Что-то знакомое, так-так!..
психолог может пуститься в близкие ему темы сексуальных проблем. (Близкие в силу либо собственной озабоченности, либо излюбленной теоретической традиции. Либо потому, что ничего другого просто не умеет). Клиент может даже поверить, что в этом суть. И долго решать уже эти, сформулированные психологом, проблемы. И даже решить, отвлекшись от проблем на работе. Но называется ли это качественной работой?
— У меня сексуальная проблема: я не могу ездить в метро.
— ???
— Ну как же: туннель, в него входит состав…
— А-а, вы были у психоаналитика?!
У женщины сексуальная проблема. Теперь сексуальная Случай рассказывал М.Н. Гордеев, психотерапевт, доктор медицинских наук.
.
Итак, помощь в том, что интересно и близко нам (а не клиенту), или сведение проблемы к той, с которой нам будет удобно работать, — это ошибки в работе. Одна молодая коллега как-то делилась восторженно: «Так интересно, как у меня какие проблемы, так у всех моих клиентов — точно такие же!» Вот-вот, это о том самом.
Кстати, психологам весьма желательно время от времени бывать на приеме у других авторитетных и уважаемых своих коллег. Для профилактики.
Словом, то, что клиент сказал нам в самом начале, может быть лишь точкой отсчета, кончиком нити. А то и вовсе обычной психологической защитой. Но даже защищающийся клиент ожидает от нас, специалистов, точного попадания. А шансов промахнуться, как выяснилось, много.
Для чего мы все это рассказываем? Чтобы подчеркнуть важность нижеследующего текста — о технологии. Если опыта и квалификации мало и в своих эмоциях и проекциях легко запутаться, то на помощь приходит, как обычно, профессиональный инструмент, рабочая техника. Она опирается на две составляющие: правильные вопросы и точность наблюдений. И одно неразрывно связано с другим.
Вопросы
Отталкиваясь от того, что клиент уже сказал, мы начинаем «прощупывать прилегающее пространство», задавая вопросы. Поскольку мы еще не знаем точно, чего ищем, нужно задавать открытые вопросы, предполагающие развернутые ответы. (А не ответы «да — нет».) Нам нужны широкие ответы, с ответвлениями в соседние области или даже в области, кажется, никак не связанные между собой. Нам нужно, чтобы клиент говорил много и о разном. Есть четыре основные сферы, где могут лежать проблемы:
работа и социальные связи (друзья, признание и т.д.);
интимно-личные отношения (включая секс);
детско-родительские отношения;
«я» сам: самооценка, эго-синтонность, эго-идентичность, чувство значимости и пр.
Есть и пятая область - конкретные посттравматические переживания: последствия избиений, стихийных бедствий, смерти близких и т.д. Но это обычно всплывает практически сразу. Если есть.
Полезным может оказаться знание основных эмоционально-отзывчивых тем:
детско-родительские отношения: от любви до… как получается;
переживание близости (разной) с другими людьми;
переживание отторгнутости, отвергнутости, одиночества, ненужности;
переживание утраты, расставания;
переживание победы;
переживание поражения;
межполовые отношения: любовь, привязанность, эротика, нежность, ревность и пр.;
борьба за свободу и независимость (личную или своей группы);
борьба за выгоду;
борьба за справедливость или с несправедливостью;
защита самого себя и близких, столкновение с угрозой;
агрессивные переживания: гнев, злость, ярость, обвинение кого-то в чем-то;
стыд, вина;
страх (в том числе смерти);
Азарт-соревнование;
Обида, горечь утраты;
ощущение принадлежности к чему-то великому, чувство собственной правоты;
«трансцедентальные» переживания вроде «просветления» или «личного общения» с Буддой, к примеру. То есть религиозный экстаз. (Бывает и у неверующих).
Если кратко, то: Любовь (нежность, восторг, радость жизни, экстаз и т.д.), Злость (агрессия, страх, обида и т.д.), Правое дело и Добро (разные варианты) и Беда (разного рода грустные и потерянные переживания).
В эти сферы и нужно направлять свои открытые вопросы. Задавать их нужно общо, избегая конкретики, лобовых вопросов («Так ты лесбиянка?») и интерпретаций Любители метамодели в данном случае могут придержать эту модель при себе.
.
Мы же еще и контакт поддерживаем! Нужна спокойная доброжелательность в ответ на любые откровения. Психологу все должно быть «нормально».
Например: «Может ли то, о чем вы говорите, как-то влиять на другие ваши отношения? В семье? На работе? Кстати, как там обстоят дела?» и т.д. Здесь нам нужны даже не сами ответы, а отчетливая реакция на наши вопросы.
Потому что, опираясь именно на эту невербальную реакцию, мы решаем, о чем будем говорить еще, а какие темы можно пока оставить.
По сути, мы работаем в три этапа:
Сначала от заявленной конкретики как бы распространяемся по ассоциативный паутине, задевая нити возможных тем, делая все более широкие круги, стараясь зацепить эмоционально отзывчивую область.
Затем, обраружив отклик, сужаем область расспросов, пока не обнаружится само больное место.
И делаем еще два контрольных «прикосновения» с разных сторон, чтобы убедиться, что дело не в наших галлюцинациях. То есть уходим от болезненной темы в нейтральную и возвращаемся снова. Если реакция повторяется — порядок. Здесь и работаем.
Все проще, если первоначальная заявка уже сопровождается выраженной эмоциональной реакцией. Нам не надо далеко отходить. Просто участливо расспрашиваем о подробностях и сопутствующих обстоятельствах, и нужное всплывет само. Сопровождаясь взрывным усилением эмоциональной реакции.
«Вы как будто заранее знали!..» А никакой мистики. Внимательное наблюдение и профессиональная техника.
К примеру, девушка жалуется на пустоту в жизни и отсутствие друзей, и мы приходим к заниженной самооценке и отвержению своего сексуального начала:
— Я в депрессии...
— У меня все плохо...
— Ну, у меня нет друзей...
— В смысле, молодых людей. Они мной не интересуются...
— Нет, я сама тоже ничего такого не делаю. Все равно без толку...
— И вообще меня интересует карьера.
С этим и работаем.
То есть не с карьерой, конечно.
Наблюдение
Чтобы описанная выше схема работала, нужна точность наблюдения. Необходимо отчетливо выделять во всем потоке внешних проявлений человека именно те, которые свидетельствуют об изменении эмоционального состояния.
Каждое внутренние состояние уникальным образом преломляется во внешнем поведении. Ему свойственны определенная мимика и жестикуляция (экстравербальные признаки), тон голоса и темп речи (паравербальные признаки). Нам необходимо замечать и запоминать невербальные проявления разных состояний клиента.
Очень важна соотнесенность, созвучность невербальной информации клиента той, которую он выражает осознанно, — это информация о конгруэнтности (взаимном соответствии разных внешних проявлений: того, что человек говорит, и того, как он говорит: слов, тона его голоса, мимики и жестов). Несогласованность-несоответствие поведения и слов клиента (неконгруэнтность) уже само по себе является сигналом о необходимости обратить особое внимание на затронутую тему. А по контексту беседы можно разобраться и в том, куда копать дальше.
Итак, на что обращаем внимание: на лицо (верхнюю, среднюю и нижнюю треть), плечевой пояс, грудь и живот (информация о дыхании), положение тела и его движение, характеристики голоса, употребляемую лексику и конгруэнтность.
Во всех случаях нас интересует именно изменение всех этих характеристик. Большая ошибка заключается в том, чтобы приписывать стандартное объяснение статическим признакам. Если у человека красное лицо, это не обязательно свидетельствует об эмоциональном фоне - может быть и легкое подпитие, и повышенное давление.
Хотя может говорить и об эмоционально заряженной зоне.
Зажатая поза может говорить как о напряжении, так и о том, что человек хочет в туалет или ему холодно. А возможно, он всегда так сидит. Нас не интересуют признаки, которые присутствуют постоянно или большую часть времени. Они многое могут нам сказать о человеке, но практически ничего — о его сиюминутной реакции на то, что происходит здесь и сейчас.
А мы интересуемся именно этим.
Нам важны именно моменты перехода из одного состояния в другое. Не краснота, а момент начала покраснения (или накатывающей бледности), не качания ногой, а момент начала этого покачивания, не хриплый голос, а слово, на котором или после которого он охрип, не постоянные паузы, а та из них, которая явно длинее остальных, не само кивание, а момент его начала или прекращения, не сама поза, а ее изменение: не как сидит, а когда пересел.
И, второе: нам важно, в какую сторону эти изменения - в сторону облегчения или усиления дискомфорта.
Потому что мы ищем место, трудное и неприятное для клиента. А там, где клиенту хорошо, нам делать нечего.
Он расслабился или напрягся, глаза высохли или покраснели и увлажнились, руки легли на колени или вцепились в них (или судорожно задвигались у лица) и т.д. — вот что нас интересует.
Теперь о конкретном.
Лицо
В верхней трети лица нас интересуют лоб, брови и переносица. Именно эта часть лица По утверждению П. Экмана (Психология лжи. СПб: Питер-пресс, 1999.)
наиболее правдиво отражает эмоции. Труднее всего осознанно управлять положением бровей (кроме выражения удивления). Но и напряжения - морщинки на лбу и переносице, особенно сиюминутные, собранные и тут же распущенные, могут прямо говорить об эмоциональном отклике.
Кстати, наиболее честной, несыгранной реакцией считается именно такая, промелькнувшая. Особенно это относится к удивлению. Брови, взвившиеся в удивлении и застрявшие там, в вышине, обычно свидетельствуют о наигранности. А вот дрогнувшие вверх-вниз, как правило, говорят об удивлении настоящем.
В средней трети лица мы наблюдаем глаза и нос. Точнее, крылышки носа и его кончик. Крылышки могут раздуваться и опадать. Кончик может подрагивать, подаваться вверх («задрал нос») и опускаться вниз («нос повесил»).
Труднее с глазами. Тут целых две большие области. Первая — мелкие реакции мышц вокруг глаз и век (которые, собственно, и придают глазам то или иное выражение). То, как закладываются и пропадают морщинки у глаз, как человек щурится или широко открывает глаза, с какой частотой моргает и как все это изменяется — тоже богатая информация о чувствах сидящего (обычно) перед нами человека.
Вторая область — движения зрачков, которые, по мнению Д. Гриндера и Р. Бэндлера, свидетельствуют об особенностях обработки информации и обращения к памяти Подробнее см., например, в книге Дж. Сеймура и Д. О’Конора «Введение в НЛП» (Челябинск, 1997.).
.

Запомненные зрительные образы
Конструированные зрительные образы
Конструированные аудиальные образы
Запомненные аудиальные образы
Доступ к чувствам и эмоциям (конструированные и вспоминаемые)
Внутренний диалог (комментарий текущего опыта)




Коротко изложим суть:
скольжение зрачков к верхним векам говорит о формировании или вспоминании зрительных образов,
движения в средней области — о слуховых ассоциациях, воспоминаниях или фантазиях,
а глаза, опущенные вниз (направо и прямо), свидетельствуют об обращении к чувственному опыту, к ощущениям.
Обращение глаз вниз влево подсказывает наблюдателю, что человек проговаривает что-то про себя.
Вот грузный человек с мягкими чертами лица (пикник) то и дело смотрит вправо вниз, рассказывая о трудностях во взаимоотношениях. Получается, что он опирается на ощущения. Так что о чувствах-ощущениях мы и будем сочувственно спрашивать.
А вот к женщине с богатыми модуляциями голоса и плавными движениями глаз вправо-влево по средней линии мы будем скорее прислушиваться.
Ну и, соответственно, вместе рассмотрим ситуацию с тем, кто по любому поводу рассматривает потолок и внимательно относится к тому, как выглядит (одевается и ведет себя) сам, а равно придирчив к порядку и красотам вашего кабинета.
В нижней части лица нам интересен не столько рот (губы), потому что именно этой областью люди владеют обычно неплохо и могут изобразить губы практически какие угодно, сколько соотношение сиюминутного выражения этих губ с другими показателями владеющего клиентом настроения.
Конгруэнтность. Помните?
Но особенно важны напряжения мышц челюсти. Вот зубы сжались — четче очерчена линия подбородка, резче легли тени, заиграли желваки. А вот мышцы челюсти расслабились, низ лица слегка расплылся, стал мягче.
Обычно напрягаются-расслабляются еще и мышцы шеи.
Естественно, наиболее богатую информацию об изменениях в эмоциях пришедшего к нам человека дает сравнение и сопоставление изменений на всех трех лицевых уровнях. Эти уровни показывают одно и то же? В одной и той же степени?
И если нет, то нас интересует в первую очередь то, что трудно сыграть-изобразить.
Женщина строгого вида пытается смеяться над своими неурядицами, но глаза красные и подбородок дрожит. Или, наоборот, мама рассказывает о своей озабоченности похождениями дочери, а лицо спокойное и улыбчиво-кокетливое. Человек хмурит брови, а челюсть расслаблена и губы сложены в усмешку.
О чем, интересно?
Нам важны те мелкие изменения, которые не отслеживаются самим человеком, — непроизвольные движения. Обычно они менее выражены и мелькают быстрее. Но нас интересуют именно они.
Тело
Плечи могут опуститься безвольно, напрячься и подтянуться вверх (голова втягивается в плечи), они могут податься вперед или назад (или одно вперед, другое — назад), могут начать покачиваться из стороны в сторону или вперед-назад, увлекая за собой все тело, могут развернуться или съежиться, вызывая сгорбленность-сутулость.
Естественно, что двигаются не только плечи, а все туловище, но лучше наблюдается все это именно в области плеч. Кстати, мерное покачивание плеч выдает и дыхание.
Грудь и живот больше всего говорят о дыхании: здесь нас интересуют его изменения. Человек дышал ровно, но вдруг ритм сбился, задержался, участился. Пошли вздохи. Что-то напрягло? Задело? Расстроило? Или он хотел рассмеяться?
А вот ритм замедлился, выровнялся, углубился (грудь и живот колышатся реже, но увеличиваются на вдохе больше) — человек успокаивается? Или успокаивает себя? А если при ровном мерном дыхании колебаний живота и груди почти незаметно? Может быть, клиент входит в транс?
А мы это планировали? Если нет, что будем делать?
Мы наблюдаем и изменение положения тела в пространстве. Человек подался вперед или откинулся? Развернулся к нам или отвернул голову, будто рассматривая интерьер? Начал жестикулировать (и как — у лица, у груди, на уровне живота, одной рукой или обеими, от плеча, от локтя, от кисти… или просто дрогнули пальцы) или прекратил? Резко или плавно? Встал или сел? Или растекся на стуле? Подобрался? Поджал ноги? Вытянул? Расставил? Скрестил?
Еще раз о главном: нас волнует не само положение тела, а когда (реагируя на какие слова, на какую тему) и как оно изменилось. Нам важны изменения. Не будем уподобляться тем, кто твердо знает, что «сложенные на груди руки означают закрытость, а покачивание туфлей — сексуальный интерес».
Голос
Какие изменения мы можем услышать в голосе клиента? Основных характеристик четыре: скорость, громкость, тембр и интонирование. Человек заговорил быстрее или замедлил темп речи? Стал говорить сбивчиво?
Вообще замолчал? Нас интересует не молчание, а то, в каком месте оно вдруг возникло. А если человек только и делает, что молчит, то о чем он все-таки стал разговаривать?
Громче или тише, выше или ниже заговорил клиент? Может быть, усилилась амплитуда и частота смены высоты и громкости речи? Как сильно? Где, на какой теме обнаружилось богатство интонационного рисунка, усилилась выразительность речи?
А в каком месте наступила подчеркнутая монотонность и сдержанность? Нам это особенно важно, потому что явный уход от темы, демонстративное отсутствие интереса к ней — такой же явный сигнал о «попадании», как и слезы клиента.
Понятно, что здесь нужен особый навык наблюдательности — нам придется тренировать не столько внимание к видимым проявлениям, сколько чувствительность к изменению звука. Сложность здесь заключается в том, что обычно мы не слушаем специально, КАК именно говорит собеседник. Мы слушаем содержание его речи. Слова. А здесь нам нужно, не упуская смысла слов, специально концентрироваться на своей собственной рекции на звучание. Вот нам что-то резануло слух. Что? Вот нас потянуло в сон. Почему? Вот что-то откликнулось в душе. Ага! А как это было сказано?
И здесь уже можно говорить о собственной чувствительности на уровне ощущений, как еще об одном средстве наблюдения за происходящими изменениями.
Важно отметить: все это недостаточно знать. Это нужно специально тренировать. Отрабатывать — либо на специальных семинарах-тренингах, либо во время собственной работы.
За изменениями во внешности помогает следить такой прием: если смотреть не прямо на человека, а чуть мимо (например, мимо правого уха), то движение — то есть момент изменения — отслеживается быстрее и четче. Это связано с особенностью бокового зрения. Оно не различает цвета, но гораздо лучше реагирует на движущийся объект.
Это можно потренировать. Если летним днем сидеть на лугу и смотреть расфокусированным взором в траву, в ней неожиданно обнаруживатся богатая и весьма переменчивая жизнь. Жуки и кузнечики, колыхание травинок, трепет лепестков — все это вдруг становится заметно. А если посмотреть в упор — все движение пропадет. Остается «фотография». На память.
Упражнение
Его тоже можно делать в тройках. Тогда один человек наблюдает, второй — тот, кого наблюдают, а третий тоже наблюдает и подсказывает первому упущенное. Работа проста и сложна одновременно. Первый отслеживает тонкие изменения в состоянии «подопытного», описывая детали изменения его внешности. Надо заметить как можно больше непроизвольных, мелких реакций. А третий подсказывает упущенное.
Поначалу эта работа кажется нудной. Но только до тех пор, пока не окажутся очевидными незаметные с первого взгляда (и часто весьма интересные) подробности. Куда он смотрит, когда погружается в воспоминания? Как он реагирует на вас? На ваши слова? Как часто вздыхает? Дрожат ли пальцы? Напряжены ли мышцы челюсти? Во время такого упражнения, чтобы убедиться, можно даже потрогать…
На всякий случай: мы не можем заметить все. Сознание человека воспринимает и обрабатывает одновременно семь плюс-минус два объекта. А ведь обычно мы еще и слушаем, что говорит клиент. Конечно, сознательно отследить все не удастся. Но, тренируясь в осознанном внимании к одному, другому, третьему нюансу поведения, мы приучаем себя делать это уже неосознанно, автоматически.
Это называется по-разному: интериоризация, актуализация бессознательных ресурсов, неосознанная компетентность, но суть одна: знание становится навыком. И начинает работать.
Ну и, естественно, надо знать меру. Важно следить не за всеми внешними проявлениями, а только за теми, которые имеют для вас значение. Чем дольше вы работаете, тем больше таких проявлений станут для вас «говорящими», начнут связываться с другими, объяснять чувства и переживания клиента. Это приходит с опытом. Здесь нет четких интерпретаций: «покраснел — значит стыдно» или «отводит глаза — значит врет». Любая информация, получаемая таким образом, предположительна (то есть указывает на область, которой нужно глубже заинтересоваться). Более или менее точные суждения удается сделать тогда, когда вы видите человека уже не первый раз и имеете опыт распознавания именно его реакций.
Одни и те же переживания у разных людей могут проявляться очень по-разному.
Сенсорная очевидность
Если мы с вами не парапсихологи, а просто психологи, то мысли мы не читаем.
И не просто не читаем, а еще и помним о том, что не читаем.
Достоверным при наших наблюдениях мы можем считать только то, что можно увидеть-услышать-почувствовать.
Слезы видим, раздувшиеся крылышки носа, желваки, кулаки сжатые, дыхание слышим шумное…
А все остальное — предположения. Мы не можем знать, что чувствует клиент (и тем более, что он думает). Если наши предположения и предпринятые на их основе действия срабатывают, — все хорошо. Если нет, — предположения неверны. Или недостаточны. И значит, надо делать не еще раз то же самое, а что-то другое.
Желательно, чтобы мы все-таки видели-слышали-чувствовали свои наблюдения: понимали, откуда взялись наши предположения. Тогда нам будет легче их пересмотреть.
А чтобы на место отсутствующей (незамеченной) реальной информации не подставлять домыслы, чтобы получать достоверные сведения, нужна тренировка своих навыков восприятия.
Необходимо умение отличать факты от своей интерпретации этих фактов. Нужна внутренняя дисциплина. И скромность. Мы — увы! — можем ошибаться. Да, при хорошей квалификации и богатом опыте мы ошибаемся реже. Но все равно ошибаемся. И исправить ошибки позволяет постоянный критический взгляд на происходящее:
Откуда я знаю, что я прав?
На что я опираюсь?
Откуда я взял это?
Откуда я взял, что из этого следует именно то?
А что еще может быть?
А как бы это тогда выглядело?
А как обстоит дело в реальности? И т. д.
Достоверным мы можем считать лишь непосредственно наблюдаемый (не обязательно нами, но хоть кем-то) результат. Остальное — домыслы. Экстрасенсы думают, что вправляют ауру, целители — что улучшают энергетику, гипнотизеры — что погружают в транс, психологи — что закрывают гештальты, работают с «Родителем, Взрослым и Ребенком», улучшают эго-синтонность или нагружают работой коллективное бессознательное. Верить во все это можно, но критерием качества сделанной работы являются изменения в жизни клиента. Он стал жить (или воспринимать жизнь) так, чтобы ситуация изменилась к лучшему? Ну и хорошо. А наша теория — это НАША теория. А критерий истины — практика.
Прежде чем мы с Вами, уважаемый читатель, пойдем дальше, давайте остановимся на том, что еще можно наблюдать, что помогает нам сделать верные предположения и сузить зону поиска сути проблемы.
Что мы еще знаем о клиенте
Да простят нас ревнители бланковых опросников, но большинство известных нам неплохих психологов вполне обходится без них. Во-первых, потому что информация, предлагаемая этими опросниками, не очень… обязательна.
То есть не прямо связана с действительностью.
Во-вторых, потому что любая (в психологии, а не в психиатрии) информация, полученная с помощью диагностических средств, может рассматриваться только как предположительная — как ориентир, догадка о том, на что психологу нужно обратить внимание.
То есть все равно посмотреть-порасспрашивать и оценить полученную информацию.
В-третьих, потому что то немногое, что могут сообщить опросники (даже профессиональные, о популярных речь вовсе не идет), обычно видно и так.
Оговоримся еще раз. Есть процедуры патодиагностические, то есть фиксирующие отклонения уже околомедицинского характера. Эти процедуры достаточно точны именно потому, что призваны отделять норму от патологии.
А если и не точны, то это забота врачей.
Да, бывают случаи, когда клиент ведет себя уж очень неадекватно, теряет логическую нить беседы, скачет с темы на тему и не может восстановить последовательность разговора. Он путает нас с кем-то и вообще бредит, рассказывает подозрительные вещи
О том, что он может летать, потому что он и есть Бог, но ему мешают зараженные червями родственники, например.
Он подходит вплотную, нарушая наше личностное пространство, и норовит потрогать, его зрачки уж очень расширены, координация нарушена и вялость прямо на глазах сменяется возбуждением (и наоборот). Словом, клиент уж очень похож на «не нашего» клиента — тогда мы, конечно, можем предложить ему диагностический материал, чтобы убедиться, что ему нужно к врачу. Но лучше просто отправить его к специалисту.
И если врач наших подозрений не подтвердит, можно работать с чистой совестью.
Один из клиентов упорно требовал научить его тому, как наказать соседей, которые желают ему зла. Откуда он это знает? Все просто: они слушают ту же музыку, что и он, выходят на улицу тогда же, когда и он, смотрят из окна и — тут голос таинственно понижается — играют в бадминтон, как только увидят, что играть в бадминтон вышел он. Что-то еще? А разве этого недостаточно? Разве человек может безнаказанно доводить другого?
Словом, «поставьте мне красные щиты».
От темы клиент никуда не отклонялся, говорил таинственно и с дрожью в голосе и, обнаружив, что трагическая история о бадминтоне не впечатляет, явно начал подозревать в сговоре с коварными соседями уже и психолога. В таких случаях мы сами не беремся ничего утверждать. Мы вежливо просим обратиться к психотерапевту. Дескать, этот специалист в вопросах «красных щитов» гораздо компетентнее.
Плюс куда больше нас знает о паранояльных проявлениях.
Но если ничего такого мы не заподозрили и интересуют нас вовсе не медицинские, а психологические особенности, легче и результативнее положиться на наблюдение.
Вот мы установили контакт и еще не начали выявлять суть, а клиент-то уже разговаривает. И смотрим себе. На тело его смотрим, на пластику, на глаза, на жестикуляцию. Речь, голос его слушаем. И первые выводы делать уже можно. Они тоже будут предположительными (это надо постоянно помнить), но не менее, а часто и более близкими к правде, чем результаты опросников. А времени мы потратим меньше Коллеги, получающие почасовой гонорар, могут это достоинством не считать.
.
Правда, есть несколько маленьких профессиональных секретов. Опросники-тесты используются часто. Но обычно не по назначению. Тесты помогают установить контакт (соответствие ожиданиям), создать видимость работы (для начальства), иногда — проводить и саму коррекционную работу (вот мы вроде результаты теста объясняем, а сами, опираясь на эту «научную» базу, даем внушения, предлагаем рекомендации или стимулируем размышления). Много в чем помогают тесты. И лишь формальные их результаты нас обычно интересуют мало.
Есть и еще один интересный момент. Множество известных нам классификаций и типологий личности так или иначе описывают одну и ту же реальность -
Людей -
с какой-то своей одной (или нескольких) точек зрения. Они все об одном и том же! Нет единой типологии и единственно правильного теста. А значит, нам не так важно, оральный перед нами тип, дистрактор, визуал, пикник или психастеник. Не играет роли то, как мы его назовем. Для работы нам важно предположить, чего от человека можно ожидать и в какой приблизительно области могут находиться его жизненные трудности.
Итак, что нас интересует? Сначала вещи совсем банальные: возраст, как человек одет, какую культуру выдает его речь. Потому что возраст дает возможность предположить протекающий фоном возрастной кризис как основу проблематики, одежда выдает социальный слой (и часто семейный статус), а также позволяет сделать предположения в других, описанных ниже областях, а культура (вместе с возрастом и социальным слоем) укажет как на возможные ценности, так и на характерные заморочки.
Разумеется, все это предположительно.
Возраст и кризисы
Вот, например, схема возрастных кризисов по Эрику Эриксону. Естественно, она не абсолютна, но в нашей практике часто попадает в точку. Ее достоинство состоит в том, что она не только называет периоды, но и указывает на основную проблематику возраста, внутреннюю силу развития и источник возможных неприятностей.
В возрасте около года у ребенка (в зависимости от окружающих обстоятельств (в частности, от доброты и заботливости матери) формируется либо базовое доверие, либо базовое недоверие к миру.
Так что техники возрастной регрессии, доступные в разных школах, могут оказаться полезными для исправления ситуации, если наш клиент базово недоверчив.
К трем годам уже появляется различение хорошего и плохого. (Ребенок связывает свои действия и похвалу-наказание. Это его новое знание о мире, которое распространится на весь доступный ему космос.) Появляется основа для чувства вины и самоконтроля.
А раз это «знание», то пригодятся когнитивные техники.
Между тремя и шестью годами происходит внутренний выбор между стремлением к цели и избеганием неприятностей как основными мотивирующими силами.
И то, что будет выбрано тогда, окажет влияние на весь строй выборов в будущем.
Влияет на это характер и содержание игр ребенка и то, хвалят или ругают его за поиск нового и интерес к неизведанному.
К двенадцати годам, в основном благодаря школе, ребенок узнает о себе, «может» он или «не может». Он успешен или неудачник, иначе говоря, стоит или не стоит трудиться для достижения результата. Это определяется и школьными оценками, и отношением учителей, сверстников, родителей к способностям и достижениям ребенка.
И мы можем работать с самооценкой любым доступным нам способом.
В подростковом возрасте человек мечется между различными ролевыми стереотипами и требованиями (ребенок — взрослый, безнаказанность — ответственность, свобода — обязательства и т.д.) Если увязать в единое и гармоничное целое весь набор знаний о себе удается, формируется эго-идентичность — адекватное и стабильное представление о самом себе. Если этого не происходит, человек попадает в ситуацию «ролевого смешения», когда четкого отнесения себя к миру взрослых - ответственных и обязательных - не происходит. Возникающие трудности очевидны. Но к психологу сами подростки приходят редко.
Здесь бывает уместна поддерживающая работа консультанта.
В юности — 18—20 лет основным содержанием возрастного кризиса считается проблема интимности. Человек ищет глубоких близких отношений, заново, после подростковой войны, обретает примирение с миром, доверие к нему в отношениях любви, нежности, привязанностях. При неудачном стечении обстоятельств приходит одиночество и изоляция. Обычно в этом возрасте люди уже сами могут прийти к психологу. И приходят, если что-то не так в близких отношениях.
Молодым людям нужен личностный рост и работа в группе — речь идет об отношениях.
В 24—27 лет молодого человека настигает кризис продуктивности — время оправдывать надежды, время свершать, приносить плоды, достигать успеха, расти в смысле своей социальной значимости. И если этого нет, человек (чаще все-таки мужчина) испытывает весьма неприятные чувства, даже если в личных отношениях у него все в порядке и все прочие кризисы пройдены успешно. Психолог обычно слышит рассуждения о том, что «вроде все хорошо, но что-то не так». Друзья не в радость, любимые не понимают и т.д. Человек в этом возрасте хочет если еще и не состояться (такие итоги подводят к 30—33 годам), то хотя бы обнаружить себя на пути наверх.
Плюс на этот же возраст приходится пик более или менее удачных семейных экспериментов и рождения первенцев. Со всеми вытекающими: нервы у жены, мало секса у мужа, денег не хватает, живем с родителями и т.д. Всех этих и других трудностей может и не быть. Но тогда и к психологу идти незачем.
Эриксон продляет возраст, когда актуальна продуктивность, до 64 лет. По сути, до того времени, когда здоровье дает уже первые ощутимые намеки, что «выше головы не прыгнешь». В нашей стране этот возраст наступает раньше. Помимо 30-летнего рубежа очень значим возраст 40—45 лет. Обычно в это время дети выросли, и если представление о собственном месте в жизни было целиком сконцентрировано на них, то в этот период идет очень тяжелый процесс отделения ребенка от родителей в свою жизнь. А с чем родители остаются?
Плюс у женщин климакс. То есть очень растянутая и очень нервная беременность, если судить по внешним проявлениям.
Мужчины тут либо полностью складывают руки (безделье, отупение, алкоголь) и доживают то, что осталось, либо начинают судорожно «наверстывать» — разводятся и женятся на молодых, ударяются в «высший свет», пускаются в рискованные авантюры и т.д. Судорожность здесь объясняется тем, что на постепенное и планомерное развитие времени уже нет, старость и немощь кажется ужасающе близкой, но так хочется верить, что «мы еще повоюем», что «есть еще порох»!
«Не бойтесь все на карту бросить и прожитое зачеркнуть»…
С этим к психологу и приходят. Либо сами мужчины, либо их брошенные жены.
Ближе к старости (64 года у Эриксона, у нас раньше) наступает кризис подведения итогов. Кризис мудрости, как его называет Эриксон. Оглядываясь назад, человек либо с удовольствием подытоживает богатую и плодотворную жизнь, осмысливая себя настоящего как ее венец (это «эго-интеграция» по Эриксону), либо не находит себе в прошлом ни опоры, ни цены, ни оправдания. И тогда — отчаяние.
Обычно это депрессия или что похуже, и работают тут уже врачи.
В добавление к своей системе возрастной проблематики Эриксон провозглашает одно интересное правило: не разрешенная в свой срок возрастная проблема продолжает быть проблемой и дальше, мешая или искажая адекватное разрешение кризисов последующих. Если, к примеру, в десять лет ребенок чурается и взрослых, и сверстников, то он либо болен, либо у него были и остаются трудности с доверием к миру. Или, возможно, гипертрофированное чувство вины. Если подростковый возраст позади, но человек все еще в стадии ролевого смешения, то у него и в 30 лет будут проблемы и с близкими отношениями, и с продуктивностью. И так далее.
Так что задержки психического развития возможны не только в школьном возрасте.
Поэтому если мы обнаруживаем характерную возрастную проблематику в поведении человека, явно этот возраст переросшего, то можем предполагать, о чем пойдет разговор. Если же перекосов не видно, мы имеем в виду, что трудности либо на фоне стандартных для этого возраста, либо в них, стандартных, и заключаются.
Но! Все это предположения — и только.
Хотя и полезные.
Социальный статус
Если вы помните пирамиду потребностей по Маслоу, то легко можете себе представить, какие проблемы с каким уровнем достатка могут быть связаны.
Предположительно…
Давайте вспоминать вместе:
Первый этаж пирамиды — физиологические потребности. Тут важно утолить голод, жажду и вообще обеспечить сиюминутное выживание. Обычно с такими вопросами к психологу не обращаются.
Второй этаж — долгосрочное выживание, стабильность и безопасность. На этом уровне к психологу обращаются плохо устроенные в жизни люди. Их интересуют конкретные бытовые результаты: хорошая работа, заработок, достаток, дом и семья в бытовом ее смысле. Психолог здесь может помочь двояко: разобрать то, что мешает достичь такого результата, и подсказать-научить конкретным техникам: как привлекать внимание, улучшать отношения, планировать время, добиться самодисциплины, а равно подсказать «куда пойти учиться».
Третий этаж — потребности принадлежности и любви. А вот это уже напрямую к нам. Потому что принадлежать человек хочет к группам и кругам общения, а еще любить и быть любимым. Соответственно, если мы обнаруживаем, что человек не голодает, но и не настолько богат, чтобы свое окружение покупать, при этом зажат и общается с трудом, то, видимо, среди прочего его будут интересовать возможности развить навыки общения, расширить круг и, вероятно, найти свою половину.
Четвертый этаж. Здесь располагается потребность в самоуважении, утверждении чувства собственной значимости, вера в свою компетентность. Человек хочет знать и чувствовать себя хорошим, достойным, уважаемым, значительным, авторитетным. Ему нужны свидетельства того, что он признан обществом, справляется с жизнью, имеет успех. Если это есть, человек уверен в себе и спокоен. Если нет — развивается чувство неполноценности со всеми вытекающими последствиями. Мы можем и не догадаться, с каким из этих последствий придет к нам человек. Но если перед нами клиент среднего достатка, бойкий в общении, но беспокойный и тревожный, — может быть, речь пойдет о потребностях с четвертого этажа пирамиды Маслоу.
А может быть, и нет. Мало ли что мы предполагаем!
Пятый этаж посвящен у Маслоу самоактуализации. Применительно к нашему описанию это может быть кандидат на разного рода личностный рост. Проблем в привычном смысле этого слова у него нет, но хочется в жизни большего. Хочется отдавать, творить добро и вообще жить не зря.
Чтобы не было мучительно больно.
Так что если человек к нам пришел, а никаких конкретных трудностей у него нет (или мы не можем обнаружить), а хочет человек приобщиться к высокому, наверное, это житель пятого этажа. Или просто зашедший к нам от скуки гражданин. И тогда суть его запроса проста: подтвердите, мил человек психолог, что со мной все в порядке, и живу я правильно. Впрочем, такие люди редко приходят на прием к психологу. Обычно мы встречаем их на тренингах и курсах личностного роста.
Со всем уважением к таким курсам.
Так что и манера одеваться, и примерный возраст и цена одежды может натолкнуть на разные мысли. А если совместить их с предположениями, основанными на возрасте, то какие-то идеи могут начать подтверждаться.
В сложности этнической психологии мы, наверное, вдаваться не будем. Скажем лишь, что если вы живете в многонациональном регионе и на приеме у вас могут оказаться представители разных культур, желательно иметь хотя бы общее представление об этих культурах.
Что в одной культуре норма, в другой — вопиющее безобразие.
С учетом информации о культуре и традициях, предположения, основанные на возрасте и внешности, можно будет отредактировать с точки зрения пола, женатости-замужества, наличия-отсутствия детей, других родственников. Полезно будет узнать, с кем живет ваш клиент, что считает доблестью, а что — позором. И так далее.
Кстати, не помешает и информация об уровне образования. Вместе с культурными стереотипами это подскажет вам возможные ценности клиента.
О чем говорит тело
Но еще до начала разговора, до того, как мы поинтересуемся образованием и женой (мужем) пришедшего к нам человека, мы видим его тело. Если дело происходит летом, то видим лучше, но и зимой одежда скрывает лишь подробности. Но не сам тип.
Соматотип.
Если не вдаваться в тонкую разницу между подходами Кречмера, Шелдона и других, то используются обычно три (плюс один) типа телосложения — как основание для предположений о типе психики. Это астеники, атлетики и пикники (или эктоморфы, мезоморфы и эндоморфы. Или еще церебротоники, соматотоники и висцеротоники. Существуют и другие названия. В теории различия есть, но на практике это практически об одном и том же).
Плюс люди диспластичные. То есть негармонические, сочетающие черты разных типов.
Астеники обычно худощавы (до выраженной худобы), тонкокостны, жира у них мало, кости вытянуты, так что впечатление, независимо от роста, они производят «длинное». Часто они бывают угловаты и нескладны.
Кожа да кости. В том смысле, что мышцы тоже, хоть и есть и бывают крепкими, но не бугрятся, а прилегают к костям. Про таких говорят «жилистый». Или «доходяга» — разные бывают астеники.
Атлетики, что называется, «хорошо сложены». Мышцы и жировая прослойка у них развиты достаточно. Люди это обычно сильные, и кости у них хорошо развиты. Выраженный атлетический тип ассоциируется с пловцом-чемпионом. В жизни обычно все проще, но тоже хорошо.
Что называется, «все при нем».
Пикники — обычно округлы и независимо от роста кажутся приземистыми. Еще и потому, что предпочитают сидеть, растекшись в кресле. У пикников большие голова, грудь, живот, вообще большое тело. Жира у них обычно больше, да и величина в основном достигается не за счет великих мышц, а за счет общей дородности. У пикников обычно относительно короткая шея и большая попа.
Все тело пикника производит впечатление мягкости и этакой плюшевости.
К диспластическому типу обычно относят людей с выраженной непропорциональностью в теле, сочетающих в себе часть тела от одного типа, а часть — от другого.
Впечатление обычно явно дисгармоническое, чтобы не сказать — «уродливое».
О чем всё это должно говорить нам? Телосложение может подсказать типические черты поведения и мировосприятия. Подсказать, естественно, в качестве версии, гипотезы.
Если мы видим астеника, вероятны сдержанность, замкнутость, педантичность и скрытность, особенно в чувствах. У астеника весьма возможны трудности с общением. По крайней мере, с близким. В том числе и потому, что в своих отношениях они малопредсказуемы и могут обидеть или оттолкнуть «ни за что, ни про что». Так выглядит со стороны.
Не сильны астеники и в эмпатии-сопереживании. Считается, что люди такого склада склонны больше опираться на правила, схемы, структуры, логику и анализ. Но они быстро реагируют, имеют подвижную психику, быстро сватывают рациональные построения. Одновременно плохо приспосабливаются к скуке, повседневной неизменности и рутине.
Атлетики (логично) любят энергичные действия, мышечную активность, риск и приключения. В общении обычно прямолинейны.
Или прямодушны. Вам как больше нравится? Атлетик не очень поймет разницу, он нечувствителен к нюансам. Поэтому бывает бестактен. А то и просто груб.
Могут быть агрессивны, склонны опираться на силу (не только физическую, но и на нее тоже), плохо понимают чувства других, но скорее потому, что невнимательны к ним. Считается, что атлетики любят доминировать и озабочены проблемами власти. Может, поэтому они храбрее других.
И от них много шума. В разных смыслах. И говорят они громко, и вообще…
Пикники любят комфорт и доброжелательное общение. Они чувствительны к ласке, вниманию, «поглаживаниям», благодушны и терпимы к людям. Эмоционально уравновешенны. Особое значение для них имеют проблемы близости, душевного тепла, дружбы, любви. Они легко привязываются, хорошо и с удовольствием поддерживают контакты.
Обычно много кушают.
Пикник выглядит расслабленно, даже вяло, он медлителен, уравновешен и терпим. Стремится к благополучию и к тому, «чтобы его любили».
Диспластическую внешность некогда связывали с отклонениями в психике. Сейчас, пожалуй, трудно сказать что-то определенное. Видимо, это тот случай, когда связать тело и характер затруднительно.
Впрочем, если человек так выглядел не от рождения, а был покалечен, то можно предположить, каков его оригинальный тип и от этого отталкиваться. Ну и, естественно, помнить об относительности всех типологий.
Как быть, если люди, которых вы вспомнили, под эти описания не очень подходят? Во-первых, вспоминайте, что все люди разные. А во-вторых, есть один момент. Все эти описания относятся к природным (конституциональным) типам телосложения. А мало ли что с человеком за жизнь произойдет? Атлетик растолстеет, пикник заболеет и исхудает…
У молодых людей все определяется легче: еще не так сильны следы жизни. Но зато молодые девушки вовсю стремятся переделать свое тело под требования моды. Так что тоже непросто разглядеть данное «от природы».
Глаза, голос, жесты, слова
Сейчас речь пойдет не о «зеркале души», а об очередной типологии. Точнее, о совмещении двух типологий: разработанной в НЛП и предложенной Вирджинией Сатир.
Если помните, мы говорили о том, что при воспоминаниях или фантазировании глаза людей устремляются то вправо-влево — вверх (доступ к картинкам и образам), то вправо-влево — по средней линии (доступ к звукам и голосам), то вправо-влево — вниз (вправо — доступ к чувствам, влево — к логическим конструкциям и словам). Сейчас нам интересно не только то, что это можно наблюдать практически сразу, как только клиент вошел в кабинет, но и то, что у большинства людей есть свой предпочтительный способ вспоминать и фантазировать.
Да, реальность охватывает и визуальные (видимые), и аудиальные (слышимые) и кинестетические (чувствуемые) переживания. Но, как выяснилось, запоминают и воспроизводят эту реальность с преимущественной опорой на одно из трех основных чувств. Кто-то запоминает (не специально, так получается) картинку, а уже из нее восстанавливает все остальное (и то не всегда), кто-то сохраняет память о звучании, у кого-то откладывается ощущение.
И тогда человек помнит именно чувство и плохо ориентируется в деталях.
В соответствии с этим людей делят на визуалов, аудиалов и кинестетиков. То есть чувствительных к внешности, к звучанию и к ощущению.
Есть и четвертая категория — те, кто склонен опираться на логические построения, рациональные доводы, абстракции и символы. Их называют диджиталами или дискретами.
Впрочем, это обычно приобретенное, потому что в непосредственном переживании абстракции и символы нам не даны. Некоторые коллеги саму принадлежность человека к дискретам считают проблемой, требующей коррекции.
Правда, это уже что-то напоминает? Три типа, плюс один какой-то неладный…
Идем дальше. Как нам узнать, кто перед нами?
Тут есть нюанс: вероятно, стоит говорить, «как нам узнать, кто перед нами в этот момент времени». Потому что есть данные о том, что преимущество визуального, аудиального, кинестетического или дискретного мировосприятия у человека — не навсегда. А лишь на относительно долгий промежуток времени. Это могут быть годы, но могут — и недели. Впрочем, нам и надо знать именно «кто перед нами сейчас», так что все в порядке.
И мы смотрим на глаза. Понятно, что если речь зайдет о том, какого цвета нос у Деда Мороза, глаза кверху поднимет и закоренелый аудиал, и кинестетик. Но вот если мы говорим о чем-то, что непосредственно ни к одному чувству не относится, то по движениям глаз можно уже предположить, с кем мы сейчас разговариваем. И если, описывая скандал с мужем, женщина то и дело отводит глаза влево,
и в речи ее слышны в основном ссылки на «громкость, шум, грохот», если ей недостает «тишины» и «гармонии»,
то можно предположить, что перед нами — аудиал. Хотя их и немного. Говорят, от силы каждый пятый.
Если мужчина, потупившись, гудит о «чувстве неуюта», о «холодности» и «жесткости» своей супруги, если ему «давит грудь» и дома «трудно дышать», если он поднимает глаза только для того, чтобы убедиться, что вы его слушаете, то либо ему очень неловко, либо он все-таки кинестетик.
Если же глаза то и дело взлетают к потолку, и «вы только посмотрите, это же просто уродство», если возмущенной девушке «не ясно», и она не в состоянии «увидеть суть», то, возможно, мы столкнулись с аудиалом.
А если глаза то и дело опускаются влево вниз, если мы видим едва ли не движения челюсти, когда посетитель нашего кабинета проговаривает что-то про себя и слышим что-то вроде: «Предполагалось, что в сложившейся ситуации при всей разности ее восприятия, все-таки будут изысканы пути для оптимизации взаимоотношений», если предложения в основном безличные, а обороты казеннык, — то это или чиновник, или дискрет.
Или и то, и другое.
Кроме уже описанных признаков, можно опираться и на звучание голоса, и на характер жестикуляции. Предполагается, что визуально ориентированный человек говорит относительно высоким голосом и склонен жестикулировать на уровне лица и даже выше. Аудиал говорит в среднем тембре с богатыми модуляциями, и жесты его — на уровне груди. Голос кинестетика отдает в нижний регистр, басовит и бархатист. И там же, внизу, у живота движутся его руки.
Их проблемы
Польза от таких наблюдений состоит в том, что по описанию визуал, аудиал, кинестетик и дискрет практически идентичны блеймеру-обвинителю, дистрактору-отвлекателю, плакатору-умиротворителю и компьютеру-логику (это классификация В. Сатир). Откуда взялось такое сходство и как оно связано с особенностями работы нервной системы, мы с вами разбираться не будем, оставив это теоретикам и физиологам. Нам интересно, какую информацию мы можем получить, понаблюдав за движениями глаз.
И заодно сравнить с разделением на астеников, атлетиков, пикников и диспластиков…
Итак что с того, что человек — визуал (и, возможно, «обвинитель»)?
Как видно из названия, эти люди любят быть в претензии и находить виноватых. «Вы всегда…», — можем мы слышать от них. Они принципиальны, любят права и правоту и вообще стоят за справедливость и порядок. Основные проблемы обвинителя — в одиночестве.
Кто бы удивлялся...
Умиротворители-кинестетики, напротив, склонны обвинять себя и вообще хотят мира. Поэтому настроены мириться и мирить других. «Простите меня…», — часто начинаются их фразы. Они терпимы и покладисты, допускают сосуществование разных вариантов и порядку предпочитают дружбу и любовь. Умиротворитель-кинестетик испытывает проблемы, когда чувствует себя нелюбимым.
Ребята, давайте жить дружно.
Дискреты-компьютеры ни в какую любовь не верят, склонны разлагать все «на атомы», объяснять все логически, на своем, непонятном другим, абстрактном языке. Дискреты требуют упорядоченности, доказуемости, последовательности и причинно-следственной связи. Дискрет спокоен, если может объяснить. Делать что-то при этом уже не обязательно. Все же «понятно». Проблемы дискрета состоят в его боязни реального мира. По сути, он прячется от реальности, ее чувств и переживаний за своими конструкциями. Поэтому сух и холоден.
Догадайтесь, каково ему на душе.
Аудиалы-отвлекатели склонны к поиску парадокса, неожиданного (пусть и более трудоемкого и дорогостоящего) решения. Они часто раздражают окружающих (особенно дискретов) своей алогичностью, вычурной спонтанностью и «неправильностью», возведенной в приницип жизни. Если речь дискрета суха и логична, то речь отвлекателя, наоборот, какая-то несуразная, обрывочная. Как будто куски некогда стройной последовательности теперь рассыпаны и вылетают в беспорядке. Вечно неуместный отвлекатель может бояться того, что он ни для кого не важен. Его беспокоит неустроенное чувство собственной значимости.
У Вирджинии Сатир есть и «положительный герой» — левелинг, то есть человек одинакого развитый во всех областях. Правда, как нам кажется, это скорее умозрительная конструкция, образ идеала.
Зачем мы так задержались на разного рода неоднозначных типологиях? Причин две.
Во-первых, много типологий знать полезно. Потому что при всей кажущейся бездоказательности своих построений их авторы описывают реальность. То есть людей, которые живут среди нас. И чем больше типологий нам известно, тем глубже совершенно необходимое знание, что люди вокруг разные.
Описывают-то их по-разному.
И если одна типология — это представляется грубой схемой, то много типологий — это уже картина мира в ее многообразии.
А во-вторых, вы, наверное, уже заметили, что по разным признакам описываются во многом сходные люди. Если же вы еще помните и типы темперамента, и шкалу интроверсии-экстраверсии, и факторы по Кеттелу, и акцентуации по Леонгарду (и так далее), то знакомого вы встретили еще больше. И, значит, если разные типологии одно и то же говорят нам именно об этом конкретном человеке, вошедшем в наш кабинет, то и предположения наши усиливаются. И вероятность их подтверждения растет.
Мало узнать, что данный человек — дискрет. Но если он еще и астеник по типу… И высказывается наукообразно. И держится холодно и зажато. И застегнут на все пуговицы... И одет так, словно в мундир затянут... И лет ему около восемнадцати (то есть скорее всего проблемы в близком общении). И голос монотонный и относительно высокий. И жесты редуцированные. Нужен ли нам опросник Леонгарда, чтобы предположить, что это шизоидный тип, и догадаться, зачем он к нам пришел?
Может быть, да, а может, и нет. Точного ответа и опросник не даст. А предположение у нас уже есть.
Итак, за первые пять минут мы получаем достаточную информацию для того, чтобы строить версии. Но решится все потом, в непосредственной работе. Подозрения либо подтвердятся, либо будут опровергнуты. Гипотезы обрастут новыми фактами. Словом, сама жизнь либо подтвердит нашу правоту, либо покажет, как все обстоит на самом деле.
Так что, коллеги, давайте изучать типологии и классификации. И относиться к ним с юмором. Потому что пройдет еще несколько лет работы, и вы легко сочините для студентов свою типологию. И она тоже будет правильной.
Второй план
Когда мы говорим о выявлении сути запроса (или сути проблемы), давайте помнить главное: сутью личной проблемы не бывает что-то глобальное или абстрактное.
Голод в мире.
Может, это и проблема, но не психологическая. Психологической она становится тогда, когда расстраивает человека лично. Суть психологической проблемы всегда касается ЛИЧНОЙ СФЕРЫ.
Деньги, власть, гордость, самоутверждение, секс, голод, месть, словом, блага и потребности, которые касаются человека лично. Голод в мире может человека расстроить, если в силу своих особенных убеждений человек считает мировые проблемы непорядком в своем личном хозяйстве.
И чем больше «болит»-беспокоит, тем глубже суть лежит. Потому что есть психологические защиты (замещение, сублимация, вытеснение, перенос, проекция, регрессия, отрицание, рационализация, интеллектуализация и т.д.), которые для того и существуют, чтобы избавить нас от нарастающего беспокойства. Так что сутью проблемы может быть одно, а выглядеть это «одно» может очень и очень по-разному. И заявляться будет, соответственно, какое-то внешнее проявление.
Переживаю за голодающих в Анголе! Помогите. Вся на нервах.
Критерием нашего попадания в суть является дискомфортное состояние клиента. Которое мы отслеживаем так, как описано выше.
Выявление сути тесно связано с понятием о втором плане. Если первым планом мы называем все внешние, видимые-наблюдаемые проявления (поведение, слова, собственные объяснения, первоначальные жалобы), то вторым планом - внутреннее намерение-желание, относящееся к личности человека, которое обычно полностью или частично скрыто за первым планом. Нелогичность речи или поведения на первом плане зачастую имеет вполне логическое объяснение с точки зрения второго плана (осознаваемого или неосознаваемого самим клиентом).
Поскольку работа ведется с проблемными (дискомфортными) ситуациями, исходить из предъявляемого клиентом первого плана зачастую нет смысла: видимым поведением клиент старается (повторим: не всегда осознанно) увести нас от действительно болезненных переживаний и моментов осознания. То есть нужно быстро и точно распознать второй план, приложить усилия по осознанию его клиентом и работать уже с ним.
Желательно, чтобы это был второй план именно клиента, а не наш.
Итак, к нам приходит клиент. Мы устанавливаем контакт, клиент заявляет о причине прихода. Мы начинаем расспросы, одновременно отслеживая изменения в эмоциональном фоне в ответ на затрагиваемые нами темы. Нас, напомним, интересуют:
Неконгруэнтность (то есть несоответствие: интонации и содержания, микрожестов и осознанных жестов, контекста и поведения, “пробрасывание” тех мест, на которых отмечается эмоциональное включение);
Моменты непроизвольного эмоционального включения: резкая смена настроения, позы, перемены в темпе и размахе жестикуляции, вздрагивание, неожиданное молчание, агрессия, защитный смех (неадекватный ситуации и контексту), внезапный уход вглубь себя, демонстративное желание прекратить расспросы, прервать происходящее. Могут быть срывы на крик, слезы.
Последнее направлено на прекращение работы, поэтому прекращать не стоит. Иначе потом придется начинать все снова.
Рационализация и интеллектуализация (повествовательность или обволакивающая болтовня), которой «укутывается» обозначенная тема. Или подробные объяснения, почему это не так. (С возвратами через некоторое время, примерами и чересчур подробным логическим обоснованием).
Если мы сталкиваемся с неконгруэнтностью, эмоциональным включением, ситуативной рационализацией и интеллектуализацией, значит, мы близки к сути.
О втором плане много говорят случайные реплики, нелогичные воспоминания («Кстати!..», «Между прочим…» — и идет текст совершенно «некстати» и не по поводу «прочего»). И мы не будем указывать на эту нелогичность. Мы предположим, какие размышлени промелькнули в голове клиента, при которых то, что он говорит теперь, как раз «кстати» и «между прочим».
Но количество тем бесконечно, и мы можем проговорить до утра. Поэтому в своих расспросах придерживаемся упомянутых четырех областей (я сам, общение и социальные связи, интимно-личностные отношения, детско-родительские отношения) и — внутри них — таких тем, которые касаются человека лично. То есть проявляются в его втором плане.
Кроме второго плана, существуют и более глубокие пласты, своего рода третий, четвертый и т.д. планы: глубинные, но осознаваемые потребности и бессознательные или неосознанные потребности.
Второй план появляется и проявляется в ситуации общения, во взаимодействии. Именно общаясь, мы что-то демонстрируем (первый план) и что-то при этом имеем в виду (второй план). Второй план тоже может быть осознаваемым или неосознаваемым, кроме того, он ситуативен.
Я чего-то хочу не вообще (вообще я тоже хочу, но это другое дело), а прямо сейчас и непосредственно от тебя. В отличие от глубоких бессознательных мотивов, когда я хочу вообще. По большому счету.
Второй план становится виден в конкретной ситуации общения. Кроме логичных для первого плана поведенческих проявлений, есть еще своего рода «фон» — те мелкие внешние мелочи, которые кажутся ненужными, излишними, если считать демонстрацию на первом плане истинным содержанием общения. Но они же становятся логичными, если мы верно предположим содержание второго плана. Человек выкрикивает бранные слова, но лицо его спокойно. Значит, он не разгневан, он лишь находит нужным показать гнев. Зачем?
Может, он хочет наказать собеседника, а может, репетирует роль. Для драмкружка.
«Зачем?» — основной вопрос, выводящий нас на второй план. «Зачем он делает то, что делает? Зачем это нужно ему лично? Чем это ему полезно-выгодно?» Ответ на эти вопросы прямое указывает на второй план.
И второй план — не обязательно лицемерие и неискренность. Вторым планом может быть и желание поддержать (комплимент), предложить помощь (указание на недостаток заботливым тоном), и просьба о помощи (жалобы на что-то), и намерение выплеснуть напряжение (резкая критика правительства) и т.д.
Для самого человека намерение второго плана важнее, чем поведение, демонстрируемое открыто, поэтому если мы не можем удовлетворить потребности второго плана, то становятся ненужными усилия на первом плане: может произойти резкий и внешне немотивированный отказ от предыдущего поведения.
Помня о том, что второй план относится к себе лично, можно выделить некоторые области, в которых обычно лежит истинное намерение:
месть и агрессия (обидные замечания, критика личности, а не поступков, «борьба за справедливость», обвинения);
привлечение внимания (многословие, перебивание, сведение ситуации, разговора, действия к себе);
борьба за власть, контроль (через оценочные высказывания и распределение своего одобрения и неодобрения. Отказ от сотрудничества, предложение своих вариантов, критика лидера);
сексуальный интерес или соответствующая проблематика;
самолюбование, самоутверждение, забота о чувстве собственной значимости (все, что делается, делается для сравнения и доказательства себе и/или окружающим своей “крутизны”);
самопрезентация: вот какой я (глубокий, красивый, умный, серьезный, профессиональный и т.д.);
желание нравиться, получать “поглаживания” (“Любите меня”, “Пожалейте меня: я маленький и несчастный”);
защита — желание так или иначе скрыться от травмирующей ситуации (уход, демонстрация бессилия);
отстаивание своей позиции (и своего «Я», той же самооценки) путем обесценивания окружающих;
страх, стыд и недоверие (умиротворяющее, холодное или немотивированно агрессивное поведение);
деньги и материальный интерес.
Несмотря на все многообразие заявляемых на первом плане целей и намерений, именно из-за отнесенности к себе лично вариантов второго плана существенно меньше, чем декларируемых первых планов, но выражаются эти варианты весьма разнообразно.
И во всем этом разнообразии нужно разглядеть знакомое. Почему он не торопится согласиться и предлагает еще раз все обдумать? Его не устраивает цена? Он боится? Ему стыдно? Он хочет продлить разговор, потому что ему приятно внимание? Мы вызываем у него сексуальный интерес? Он самоутверждается за счет сопротивления нам?
Обычно поиск второго плана начинается с внутреннего (иногда и заданного вслух) вопроса: «Зачем ты это делаешь или сделал?» При этом предлагаемое самим клиентом объяснение рассматривается критически. Впрочем, возможен вариант, когда уровень осознавания у человека настолько высок, а открытость так велика, что он сам объясняет свой второй план.
Это может происходить в результате совместной работы с психологом, когда мы помогаем клиенту выработать привычку отслеживать свой второй план. (Объяснив сначала, разумеется, что это такое и как выглядит). Здесь помогает механизм рефлексии. Рефлексия делается в три плюс два шага. Нужно остановиться и задать себе следующие вопросы.
И получить от себя на них ответы.
Что я чувствую? Что (со мной, здесь, сейчас) происходит?
Что я хочу, чтобы происходило?
Что я для этого буду делать?
И потом:
Все ли возможное я сделал, чтобы происходило то, чего я хочу?
Это именно то, чего я хочу?
В привычку практикующего психолога должна войти саморефлексия на ходу работы. Чтобы он знал, кем он сейчас занимается - клиентом или собой.
Существует одна ловушка при определении второго плана поведения клиента. Вообще-то вторых планов бывает два. Один относится к ситуации «здесь и сейчас», а другой — это обычный поведенческий стиль, постоянный второй план. Если один относится прямо и непосредственно к нашему общению с клиентом, то другой существует практически в любой ситуации общения с людьми.
Иногда мы его называем планом «два с половиной».
И тут важно понять (то есть не делать выводы сразу, а понаблюдать подольше): человека тревожит именно обсуждаемая тема, сама ситуация общения с нами или большинство подобных ситуаций общения? Человек привлекает именно наше внимание или привлечение внимания — постоянная «добавка» к любому поведению? Клиент соблазняет именно нас (и тогда зачем) или «все, что движется», и это другая тема?
Эта информация прямо указывает на то, что нам делать дальше.
Когда на обучающих семинарах коллеги воспринимают саму идею, что второй план есть всегда (исключая просветленных подвижников), наступает время всеобщего веселья. Потому что читать-расшифровывать второй план на практике очень несложно. Обычно он сам бросается в глаза. Сложнее помнить о том, что он есть. Но уж если помнить… Вы удивитесь, насколько много нового и интересного вы узнаете о сиюминутных (а при длительном наблюдении и долговременных) мотивах окружающих, если привыкнете задавать простой вопрос: «Зачем на самом деле они делают то, что делают?», «В чем их истинные намерения?»
Кстати, хорошей школой оказывается и постоянное отслеживание второго плана у себя самого. Потому что у нас он тоже есть — мы же люди.
К сути
Итак, что мы делаем на втором шаге индивидуального консультирования? Мы отталкиваемся от запроса и наблюдаемого второго плана и начинаем поиск эмоционально «отзывчивой» темы.
Нужно отметить, что суть проблемы — не то же самое, что второй план. Обычно суть глубже. Но второй план может указать направление.
Найдя тему (или темы), мы ищем области эмоциональной отзывчивости уже в ней. Мы отходим от темы, проверяя изменения в эмоциях, и подходим с другой стороны, прощупываем близлежащие области — и так до тех пор (для любителей точности — три раза), пока, наблюдая усиление эмоциональной реакции, не выйдем на четкое описание сути тревоги.
В это момент женщины-клиентки обычно плачут, а мужчины говорят глухим голосом, задыхаясь. Естественно, если речь не идет о банальностях вроде развития памяти.
Часто (но не всегда) мы можем наблюдать взрывообразное усиление чувств, что прямо говорит о попадании в цель. И если это произошло раньше и не там, где вы ожидали, не стоит «гнуть свою линию». Следите за реакцией! Мы нужны там, где клиенту плохо.
А не там, где хочется нам.
Работать можно по-разному. Можно усиливать и усиливать давление, провоцируя взрыв, можно мягко прикасаться снова и снова, пока обилие прикосновений не даст нужную реакцию. Можно, в традициях суггестивных подходов, загрузить бессознательное и ждать результата.
Кстати, в этих традициях само осознание не обязательно.
Важно прийти к моменту, когда проявится и самим клиентом будет понята основная проблема, проблема-причина.
Когда суть будет высказана вслух и прочувствована, понадобится помочь клиенту подробно, в деталях «проговорить» всю проблему. Важно, чтобы мы поняли ее суть (то есть что именно вызывает переживание), но еще важнее, чтобы это понял сам клиент. То есть, чтобы он не просто проговорил, но и осознал, с чем же на самом деле пришел к психологу. Что его привело. Толкнуло. Заставило.
Уже само осознание может помочь. Как сам факт хорошего контакта может оказаться достаточным для оказания помощи, так и качественно проведенное выявление сути может быть тем самым, зачем человек пришел к психологу.
Разобраться в себе.
И если клиент дальше может справиться сам, то мы уточняем, что он собирается предпринять, и отпускаем с миром. Не нужно стремиться переходить к следующему шагу, если человеку уже достаточно того, что он получил. Когда ему понадобится продолжение, он придет снова. А если не понадобится — значит, мы хорошо поработали.
Впрочем, в большинстве случаев человек ждет продолжения: «И что мне теперь делать?». Поэтому обычно мы с ним переходим к следующему шагу консультирования.
К этому моменту мы продолжаем поддерживать контакт и вместе с клиентом уже более или менее разобрались, зачем он к нам пришел.
По ходу дальнейшей работы это понимание может и углубляться, и трансформироваться. И мы будем изменять свои подходы и приемы в соответствии с этим. Большая ошибка заключается в том, чтобы, представив себе схему будущей работы, придерживаться ее «до последнего», перестав обращать внимание на клиента и его переживания. В большинстве случаев мы не знаем точно, что будем делать дальше. Мы будем опираться на того клиента и те его потребности, которые предстанут перед нами в сам момент решения вопроса о том, что делать дальше.
Но прямо сейчас перед нами клиент либо в расстроенных чувствах, либо в инсайте.
Либо в расстроенных чувствах и инсайте одновременно.
В любом случае он хочет об этом поговорить (обычно). И здесь перед нами открываются благоприятные возможности для того, чтобы обнаружить ту самую «ошибку мировоззрения», которая называется
Дезадаптивная установка
Еще это называют верованиями, «заморочками», «глупостями», а также «принципами», которыми «нелья поступаться», и прочими «убеждениями».
В чем суть? Есть вещи, которые человек переживает непосредственно: отсутствие пищи, тепла, секса и прочая неудовлетворенная физиология. Есть потребности социальные: в общении, одобрении, принятии и т.д.
И прочие потребности: см. А. Маслоу и К. Левина.
А есть своего рода надуманные потребности. То есть этакие претензии к миру, относящиеся к реальным потребностям косвенно. Но на нашу жизнь, отношения и переживания эти «приобретенные» потребности влияют не хуже настоящих.
Чем они от настоящих отличаются? Тем, что их необходимость мы не столько чувствуем, сколько знаем. Нас так учили. Например, научила жизнь.
Кушать нам — хочется. И любить тоже (обычно). А вот то, что надо чистить зубы или быть вежливым со старшими — это уже установка. Хорошая установка.
Пожалуй, в этом суть: в основе настоящей потребности изначально лежит «хочу». А установка покоится на некогда усвоенном или придуманном «надо».
Впрочем, с годами это «надо» становится нам родным и тоже начинает восприниматься как «хочу». Мы перестаем разбираться, где желания, а где установки. Это все — наше.
Если усвоенное помогает нам жить, то все замечательно. Мне надо быть доброжелательным к людям (если я хочу, чтобы они меня любили), и я этого — быть доброжелательным — искренне хочу. Мне надо работать, чтобы зарабатывать, чтобы кушать и еще что-нибудь, и я работать — хочу. (А если нет, то и кушать буду меньше и хуже). Словом, если мои представления о том, что и как в мире «быть должно», меня к этой жизни наилучшим образом адаптирует, то установка называется адаптивной. И пусть она будет.
Не надо портить то, что работает.
А что делать, если установка жить мешает? Если выявленная суть проблемы упирается в негибкое, железобетонное представление о том, что «надо так», а кто «не так», тот или не наш человек, или вообще мерзавец?
Или «я не могу иначе»…
Девушка не должна знакомиться первой!
Так порядочные люди не поступают!
Думать о деньгах — это свинство!
Он должен был предупредить!
Она была обязана быть рядом в такую минуту (а иначе это предательство, а с предателями никаких отношений быть не может)!
Мир должен быть добр!
Люди должны быть справедливы!
«Ничего не просите, гордая женщина, сами все предложат и сами все дадут!»
Тут вообще характерен внутренний упор на «должен». И я — «должен», и мир, и люди в нем — «должны». И не кому-то что-то конкретное по договоренности, а в принципе. Должны, и все тут.
Важно помнить, что сила установки — в опоре на лежащую под ней настоящую потребность. И в простой теории (а не в трудной практике) наше дело состоит в том, чтобы показать человеку другой, более удобный ему и окружающим способ удовлетворять эту потребность. А потом его на этот «путь» наставить. Перевести. И подтолкнуть, чтобы человек ходить иначе (менее криво) привык. И чтобы это ему понравилось.
Это важно — чтобы понравилось. Человек может понять нас умом. Но у него есть привычка, от которой он просто так не откажется, у него есть страх перед новым и вообще нормальное желание поменьше трудиться и побольше получать.
То есть меняться не самому, а чтобы «изменилось само».
Поэтому легкое в теории (изменить образ жизни к лучшему) оказывается весьма непростым на практике. Еще и потому, что просто так люди своим принципам не изменяют. Даже если они серьезно портят им жизнь. Точнее, люди обычно не связывают свои принципы и свои беды.
Вот мы и поможем обнаружить эту связь.
Однако прежде чем помочь человеку связать его гнев, слезы, раздражение и отчаяние с его же собственными претензиями к миру, надо в этих претензиях разобраться. Люди редко делают глупости, оценивая их именно как глупости. Обычно они думают, что поступают наилучшим способом из всех, что предлагает мир, «так сложились обстоятельства», «лучше я не могу».
И обнаружение дезадаптивной установки в этой ситуации — это поиск и осознание идейной подоплеки проблемного поведения: «Почему я считаю нужным вести себя, думать и переживать именно так? Почему я уверен, что это правильно? Почему я упорствую во мнении, что этот способ жить — самый лучший из возможных?»
Казалось бы, все просто. У тебя проблемы — делай все иначе. Откажись от этих желаний, смени этот круг общения, эту работу, эти претензии, принципы, измени мысли… Словом, поменяй все, что заставляет тебя переживать, причиняет тебе боль. Просто потому, что оно причиняет боль.
Собственно, это мы обычно клиенту и предлагаем. И наталкиваемся на стену: НЕТ. ТАК измениться я не могу. А почему, собственно? И тут клиент выкладывает свою картину мира. Точнее, тот ее кусок, который проблему и питает.
От изменения удерживает очень простая и очень сильная вещь. Человек (осознанно или нет) уверен в том, что если придется что-то менять глубоко, то будет еще хуже. Вспомните, что обычно просят клиенты поначалу: меньше нервничать, лучше спать, выйти замуж, улучшить память, испытывать меньше отвращения к своей работе или учебе и т.д. То есть просят изменить на поверхности.
Изменить симптом.
И это тоже можно, если глубокие изменения окажутся более дорогостоящими, чем искомый результат.
А вот если человек приходит (или доходит во время выявления сути проблемы) с тем, что «так жить нельзя», если его и впрямь «достало», — тут уже надо добираться до истоков. И истоком обычно оказывается искаженное «знание о мире».
Дезадаптивная установка.
Как правило, большинство таких установок касается не бытовой конкретики, а вещей и отношений, что называется, «по большому счету». И конкретное поведение оказывается уже проекцией установки на реальность.
В человеческом мировоззрении важное место занимают такие установки:
Я — это...
Мир — это...
Жизнь — это...
Люди — это...
Мужчины — это...
Женщины — это...
Семья — это...
Дети — это...
Родители — это...
Деньги — это...
Счастье — это...
И другие того же уровня. У каждого человека есть продолжение-ответ, который отражает его отношение и к этой теме, и к самому себе.
Как опознать установку
Поиск таких установок от процесса выявления сути четко не отграничен.
Для клиента все это вообще один разговор «за жизнь».
Мы начинаем специальный поиск, во-первых, если в предыдущем разговоре искомые установки еще не были обнаружены (и тогда можно просто к этому вернуться: «Вот Вы говорили…»), а во-вторых, тогда, когда считаем, что болезненное место — суть проблемы — уже обнаружено и пора искать его «идеологическое обоснование».
Итак, мы продолжаем разговаривать, но теперь основное внимание уделяем расспросам о том, почему, из-за чего клиент принужден поступать именно так.
А если мы думаем, что «это и так понятно», значит, работает наша установка. Может быть, она похожа на установку клиента. А может быть, и нет.
Мы вежливо выслушиваем ссылки на других людей и обстоятельства, но раз за разом сворачиваем разговор на внутренние основания: «Хорошо, именно в этих обстоятельствах почему Вам нужно было вести себя именно так?»
Кругов может быть много, клиент не торопится принять мысль о том, что он тоже одно из обстоятельств и один из тех нехороших людей, которые ему жизнь портят.
В репликах клиента мы ищем ссылку на то внутреннее решение-установку, которое лежит в основе нынешнего положения вещей, мешая обнаружить иной вариант поведения, который изменил бы ситуацию к лучшему.
Таких установок может быть много, не нужно хвататься за все. Во-первых не любая установка — это плохо. Во-вторых, нас интересует именно та, которая относится к области заявленной проблемы.
Как только мы услышим или хотя бы сможем предположить в объяснениях человека мировоззренческие аксиомы из серии «должен», «надо», «всегда», «все», «никогда», «никто» и прочую безапелляционность, — мы у цели:
Все так поступают (должны так поступать).
Мне никогда не повезет. (Установка из серии «Я — это…»).
Все мужчины — сами знаете.
Я должна сделать для него всё.
Или наоборот.
Успех — это деньги (в смысле — только деньги и всегда деньги).
Счастье — это когда тебя понимают (значит, я могу быть счастлив только при условии, что меня будут понимать. И не кто-то вообще, а именно она.)
Мир устроен так, что (тут можно сразу опознать установку) стесняться нечего.
Я не могу так поступить… (Почему? — Так нельзя. — Почему нельзя? — Это нечестно. — И что в этом такого? — Ну, надо же быть честным...)
Вы понимаете, он меня бросил! (И что? — Как что?! Так не поступают! — А как надо? — Надо предупреждать! — Кто кого должен предупреждать? — Мужчина женщину должен предупреждать. — Прежде чем бросить? — Ну, да…).
Мне не следует ссориться с тещей.
И так далее в том же духе.
Когда на уровень установки мы уже вышли, остается помочь клиенту сформулировать ее в общем виде (установка — классический пример обобщения) — и дело сделано. По итогам этой процедуры мы должны получить четкое суждение о том, что «должно» или «не должно» быть, что «надо» или «не надо» делать, что «хорошо», «плохо» или «правильно» и т.д. Нам нужна управляющая идея, из которой проблемное поведение вытекает логически, становится очевидным и единственно приемлемым:
«Настоящие мужчины поступают только так».
«Нельзя жаловаться женщинам на жизнь».
«Этим мужчинам вообще нельзя доверять».
«Кошки вредны».
Словом, нам нужно понять, почему человек ведет себя именно так, как он себя ведет.
А еще нужно, чтобы эту установку сформулировал и проговорил в ответ на наши вопросы сам человек. Во-первых, высказав все это вслух, он уже может слегка усомниться, что немаловажно. А во-вторых, сделав утверждение, он готов теперь развивать эту мысль, отвечая на наши невинные и благожелательные вопросы. А мы можем эти вопросы ему задавать.
Влезать в идеологические дебри и начинать «разрушать» или корректировать установку прямо сразу не надо. А вот дать повод для сомнений — уже пора. Поэтому мы не высказываем встречных лобовых суждений. Мы спрашиваем. Мы просим уточнить, помочь нам понять (и проявляем редкую непонятливость), помогаем (!) клиенту понять себя самого. Но и только. Мы не нападаем на мировоззрение клиента даже в этой мелочи. Мы только немного расшатываем его, подталкиваем к осмыслению сказанного, рассмотрению других возможностей.
Если клиент воспримет наши вопросы как желание переделать его мысли — как агрессивное, по сути, действие, — следующие минуты или часы мы проведем за восстановлением контакта.
Так что осторожность, сочувствие, наивные глаза и позиция «Вы, наверное, правы и меня почти убедили, осталось только несколько вопросов, на которые хочется получить ответы» — окажется в самый раз.
Неоконченные предложения
При всей внешней легкости выделения дезадаптивных установок в разговоре, для этого нужен навык.
Лучше, конечно, если вы приобретете его не из книги, а на хорошем семинаре по психологической практике. Или в ходе собственной практике. Но это как повезет.
Этот навык можно потренировать на пару с коллегой, взяв обычный тест неоконченных предложений. Вы предлагаете человеку продолжить предложения, то есть высказать суждение, опираясь на его собственное мировоззрение. Иногда такое высказывание сразу дает нам установку.
«Если все против меня, то надо дать в лоб».
Иногда (и чаще) это высказвание служит отправной точкой: мы начинаем разворачивать установку от ее частного проявления к обобщению: «Когда я был ребенком, мне не хватало тепла. Мне всегда хотелось иметь сестру. — Сестра давала бы больше тепла? — Да, папе с мамой часто было не до меня. — Вы бы хотели, чтобы родители относились к вам теплее? — Да, ведь людям нужно, чтобы их кто-то любил…» Вот и установка.
Не факт, что она дезадаптивна сама по себе. Но в конкретной ситуации стать основой проблемного поведения или переживаний может. Если мы просто тренируемся, то дальше идти не стоит. А если работаем с клиентом, отталкиваясь от своих вопросов или вопросов теста, то можно продолжать разбираться.
В качестве упражнения тест неоконченных предложений можно использовать так.
Работаем в парах, тройках или четверках. Берем список неоконченных предложений и предлагаем одному из участников продолжить тему. (Недолго, в одном-двух предложениях). Во-первых, отслеживаем, вызвала ли тема эмоциональную реакцию Смотрите «наблюдение».
. А во-вторых, если вызвала, то либо сразу, либо через уточняющие расспросы выделяем установки.
А если человек к теме равнодушен, то лучше дать другую.
Список неоконченных предложений Обычный, смотрите едва ли не любой сборник тестов.
:
Думаю, что мой отец редко...
Если все против меня, то...
Я всегда хотел...
Если бы я занимал руководящий пост...
Будущее кажется мне...
Мое начальство...
Знаю, что глупо, но боюсь...
Думаю, что настоящий друг...
Когда я был ребенком...
Идеалом женщины для меня является...
Идеалом мужчины для меня является...
Когда я вижу женщину вместе с мужчиной...
По сравнению с другими семьями моя семья...
Лучше всего мне работается с...
Моя мать и я...
Сделал бы все, чтобы забыть...
Если бы мой отец только захотел...
Думаю, я достаточно способен, чтобы...
Если кто-нибудь работает под моим руководством...
Я бы мог быть очень счастливым, если бы...
Надеюсь на ...
В школе мои учителя...
Большинство моих знакомых не знают, что я боюсь...
Не люблю людей, которые...
Считаю, что большинство юношей и девушек...
Супружеская жизнь кажется мне...
Моя семья обращается со мной как...
Люди, с которыми я работаю...
Моя мать...
Моей самой большой ошибкой было...
Я хотел бы, чтобы мой отец...
Моя наибольшая слабость в том, что...
Моим скрытным желанием в жизни...
Мои подчиненные...
Когда ко мне приближается мой начальник...
Наступит тот день, когда...
Хотелось бы мне перестать бояться...
Больше всего люблю тех людей, которые...
Считаю, что большинство женщин...
Считаю, что большинство мужчин...
Если бы у меня была нормальная половая жизнь...
Большинство известных мне семей...
Люблю работать с людьми, которые...
Считаю, что большинство матерей...
Считаю, что хороший отец...
Раньше я чувствовал себя виноватым, если...
Когда мне начинает не везти, я...
Больше всего я хотел бы в жизни...
Когда я даю другим поручение...
Когда я буду старым...
Люди, превосходство которых над собой я признаю...
Мои опасения не раз заставляли меня...
Когда меня нет, мои друзья...
Моим самым живым воспоминанием детства является...
Мне очень не нравится, когда женщины...
Мне очень не нравится, когда мужчины...
Моя сексуальная жизнь...
Люди, которые работают со мной...
Я люблю свою мать, но...
Я люблю своего отца, но...
Когда я был ребенком, моя семья...
Самое худшее, что мне случалось совершить...
Очень важно, чтобы участники работы не старались подделаться под «правильное» мировоззрение, а высказывали то, что у них есть на сегодня.
Об этом нужно договориться заранее.
Поначалу может получаться несколько путано, установки могут ускользать, особенно если то, что человек говорит, совпадает с нашим «родным» мнением. Но постепенно мы приучаемся выделять установку по формальным признакам:
Это высказываение общего характера (вообще, все, никто…)
Это категорическое высказывание (всегда и только так…)
Это высказывание относится к области мировоззрения (не «все скамейки деревянные», а, к примеру, «все люди»… «мир устроен так, что в нем…») и, соответственно, претендует на характер аксиомы или закона — основополагающего знания о мире человеческих отношений.
И тогда высказывание «Все люди изначально добры и стремятся к самоактуализации» — это установка, несмотря на то, что мы с нею полностью согласны. И для того, кто ее разделяет, она может (не обязана, но может) быть неадаптивной, мешать жить: если жизнь упорно в эту установку укладываться не хочет, а человек переживает.
И, последнее.
Для результативной работы с установками у психолога должно быть свое осознанное успешное, широкое и адаптивное мировоззрение, чтобы работа с клиентом не превратилась в навязывание своих «заморочек».
Резюме
Итак, на втором шаге консультирования мы:
Все время поддерживая контакт!
Затрагиваем четыре основные проблемные области («Я сам», «Отношения с окружающими плюс работа», «Близкие отношения плюс секс», «Дети-родители») а также выясняем, не было ли непосредственного травматического опыта.
Опираясь на наблюдение за внешними проявлениями клиента, знание о типологиях и «втором плане», ищем наиболее эмоционально дискомфортные области и, постепенно уточняя, подходим к наиболее болезненной проблематике.
Помогаем клиенту осознать и проговорить, что это за проблематика.
Выясняем дезадаптивную установку, питающую проблемное поведение и переживание.
И затем переходим к следующему этапу.
Формирование образа результата
В результате всех описанных выше шагов человек обычно знает, чего он не хочет. От чего хочет отказаться, чего хочет, чтобы не было.
Иногда наряду с этим есть туманное представление о лучшей жизни, но и то не всегда. Часто клиент так зацикливается на проблеме, что «избавиться» от нее становится пределом мечтаний. И одновременно ошибкой. Потому что «природа не терпит пустоты», и пока человек не решит, что будет ВМЕСТО ушедшей проблемы, она останется.
Клиент знает, от чего ему плохо. Но прежде чем пойти дальше, нам нужно знать, что он хочет и считает, «что это хорошо». Пока же клиент не знает, чего хочет или не знает, хочет ли он того, чего хочет.
После «разобраться в себе» логично «понять, чего хочешь». Правда, знакомо?
Причем разобраться в том, чего теперь, после выявления сути проблемы, хочет клиент, важно не только ему, но и нам. Потому что его желание может совсем не совпадать с нашими ожиданиями. И если мы потащим его в свой результат, то этот результат человек в конце концов нам и оставит.
Или честно сделает, а с ним получит еще проблемы.
Да, мы предполагаем про себя возможные варианты, чего клиент может хотеть. Но во-первых, нашей фантазии может не хватить, а во-вторых, даже если и хватило, мы вряд ли можем точно предположить, что именно из всего этого хочет клиент прямо сейчас.
То есть ради чего он согласен напрягаться и работать над собой.
Наконец, даже если мы угадали цель в обших чертах, клиенту важны именно его особенности в этой цели.
«Рюшечки» обязательно розовые.
Да, клиент проплакался о недостатке тепла и близости и теперь хочет секса. Он говорил о недостатке самоуважения и теперь его интересует заработок. Или он хочет поступить в институт. Или подсидеть начальника. Или иметь семью, но не вообще, а с такими-то конкретными особенностями.
И именно в достижении своего собственного результата он просит у нас помощи.
Коллеги, внимание! Даже разобравшись, что его гнетет, клиент может хотеть себе (точнее, «на свою голову»), по сути, еще больших неприятностей. Разумеется, не специально. То есть мы будем работать не на любой результат клиента.
Если только не хотим потом разгребать последствия своей собственной работы.
Но мы будем работать и не на свой результат. Потому что последствия могут оказаться еще хуже.
Так на какой результат мы будем работать? На тот, который клиент с нашей помощью сформирует, опираясь на определенные правила и технику безопасности.
Так чего же он хочет
Вот эти правила.
Во-первых, - и это надо постоянно помнить - мы с вами должны добиться, чтобы человек высказывался именно о том, чего он хочет, а не о том, чего не хочет.
Уже здесь многие клиенты сильно задумываются. И возникает соблазн подсказать. А не надо. Надо еще спросить. Вопросы делу не повредят, как масло каше.
И следить за позитивностью формулировок мы будем на протяжении всего разговора о будущем результате. Пусть клиент привыкает к тому, что у него будет. В идеале нужно, чтобы он не просто этого захотел, а захотел сильно. Чтобы у него появилась перспектива.
И опять-таки для многих клиентов этого достаточно. Дальше они справятся сами. Многие «проблемы» решаются еще до того, как мы готовы приступить к собственно коррекции. Кому-то нужно душевное тепло и поддержка, кому-то разобраться в причинах своих трудностей, кому-то — понять, «что дальше».
Словом, мы не идем дальше, пока клиент не расскажет нам, что у него «будет», «станет», «появится», «получится» и т.д. Мы отсекаем все попытки вернуться к противопоставлению из разряда «чтобы не было проблемы».
«Все что угодно, лишь бы не как сейчас». — «Не как сейчас, а как?» — «Чтобы голова не болела об этом больше». — «А о чем Вы хотите тогда думать?» — «Бросить эту работу». — «И чем Вы тогда займетесь?»… И т.д.
И вот, наконец, человек, рассказывая нам, сам увидел (услышал и почувствовал) свое «хорошо» - то, что он хочет. И не в форме «хотя бы» или «и так сойдет», а именно так, как действительно хочется. Пусть он полюбуется на то, что получилось, привыкнет, погордится своим будущим результатом. И мы порадуемся вместе с ним. И разделим его энтузиазм.
Потому что будущий результат — это награда, за которую человек еще должен заплатить силами, нервами, временем и зачастую болезненными переменами. Так пусть награда того стоит.
Идем дальше. Поскольку мы не волшебники (в прямом смысле этого слова), сотворить чудо из ничего мы обычно не можем. Клиент тем более не волшебник. Поэтому нам очень важно, чтобы в формулировке результата отчетливо прослеживалась активная позиция. То есть это должен быть результат, которого клиент добьется сам. Сделает, а не просто получит. Заработает.
Есть зарплата, а есть получка. У нас получек не будет.
Клиент может видеть весьма радужные картины, но игнорировать необходимость приложения собственных усилий. И в этом надо помочь. Результат должен относиться к клиенту лично и зависеть от него.
Я не люблю, когда пасмурно и сыро. — Хорошо, а чего ты хочешь? — Чтобы всегда светило солнце. — А что тебе это даст? — Хорошее настроение. — Ты хочешь быть в хорошем настроении? — Да. — Ты хочешь научиться создавать и поддерживать в себе хорошее настроение? — Ну, да. — А как это будет? Что ты для этого сделаешь?..
И если клиент спрашивает у нас, что для этого ему делать, мы уточняем:
— Я могу подсказать «что», но ты будешь это делать?
Результат должен зависеть от инициативы самого клиента. И весь путь к его достижению должен опираться на действия самого клиента. Случайности и везение мы не закладываем. Важно, чтобы уже самый первый шаг на пути к результату зависел лично от нашего клиента.
Не «как только, так сразу», а «знаю, с чего начать, и только от меня зависит, когда и как я начну».
Здесь для многих клиентов наступает «момент истины»: не будет мановения волшебной палочки. Будет работа. Хотел результат? Подтвердил, что готов для этого напрягаться? Вот и пришла пора.
«Работаем, страус, машем крыльями…»
С четкого описания самых первых шагов к цели начинается разговор о конкретике. Мы, занудно спрашивая о подробностях, помогаем клиенту четко, в деталях и подробностях, в красках и звуках (и прочих ощущениях) представить себе каждый последующий шаг, все промежуточные цели, точные сроки и, наконец, весь результат целиком. Кстати, это единственный способ или есть и другие? А какие?
Здесь результат — уже не яркое пятно на горизонте, не сияющее нечто, что манит к себе неотвязно. Это отчетливый образ будущего: кто, где, как, с кем, в каком настроении, какого цвета и т.д.
Не вообще «возможность отдыха на природе», а «Ока» светло-бежевая (можно белая) со стереосистемой «Pioneer», двумя запасными колесами и «ракушкой» под окнами. Денег нужно столько-то (скопить, к примеру, за год, экономя здесь, здесь и здесь), продается там-то. Заправляться на автостанции в двух километрах от дома, масло такое-то и продается там-то, а жена будет ездить на заднем сидении, чтобы не указывала, куда рулить.
Наконец, когда клиент описывает все это уже довольно бойко, мы просим дать четкие критерии, которые послужат подтверждением: да, результат получен.
Машина под окном? Или «мы сженой едем на реку»? Или положить руку на капот и ощутить дрожь мотора? Что-то еще? Как ты узнаешь, что уже счастлив?
Отлично. Теперь самое время поговорить о своем потенциале: «Кто, что и как именно мне поможет?» Еще это называют ресурсами человека. Учитываем все: свои способности и нынешний социальный статус, возможности друзей и близких, доступность образовательных учреждений и возможность консультироваться у психолога, хорошее здоровье и свободный график, денежные сбережения и будущие поступления, богатую эрудицию и артистические способности, наличие-отсутствие детей и супруга, время года и вообще время, материальную базу и варианты разной экономии, силу воли и хорошую репутацию — все, что может хоть как-то помочь.
Потому что часто проблема лишь в том, что человек не учитывает своих возможностей. «Я некрасив, и тут ничего не поделаешь…» Поделаешь! Есть еще обаяние и прочая психотехника, хороший голос, тренированное тело и чарующие стихи…
Все? Не все.
Теперь нам вместе с клиентом надо уяснить границы его будущего счастья. Размеры. И дело даже не в том, что «все время хорошо — тоже нехорошо». А в том, что безграничное счастье требует безграничных же ресурсов, то есть может показаться совсем недостижимым.
И снизить общую мотивацию к работе.
А вот на понятный и определенный размер ресурсы набрать вполне можно. Где и как — конечно, придется попотеть, но это возможно. Так что вопрос о границах: «где, когда, с кем» — это вопрос о достижимости. Если цель глобальна, давайте поможем клиенту разбить ее на последовательность более мелких, поставим временные и прочие рамки, чтобы весь поход к цели состоял из пусть и маленьких, но успехов, достижений и удач.
Фридрих II учил кусать столько, сколько можешь прожевать за раз.
Успехи усиливают веру в себя. И наоборот. Зачем нам вести клиента к большой фрустрации, если можно организовать череду успехов? Пусть и рангом поменьше. Есть такое правило: ближайшую цель надо ставить близко к пределу возможностей, но все-таки в этих пределах. А потом — следующую. И каждое достижение увеличивает возможности, и граница возможного раздвигается. Вот уже цели можно ставить поглобальнее. Потому что они — достижимы.
И, наконец, когда результат обрисован «весомо, грубо, зримо», когда клиент знает про него все, нам еще нужно проверить долгосрочную приемлемость такого результата для самого клиента. И мы просим его максимально подробно представить свою жизнь тогда, когда описанный результат в его жизни уже есть. Представить разные области, а не только те, на которые результат влияет прямо. (Окружающие? Близкие? Сексуальная жизнь? Работа? Карьера? Самооценка? Отношения с детьми и родителями?) Что тут изменится? Если изменится, то устраивают ли эти изменения?
Если не устраивают, уточняем на предыдущих шагах, исправляем, добавляем.
Все в порядке? Это — именно то, что нужно? Уверен? Точно? А если подумать? Часто в своей практике мы здесь консультацию заканчиваем и предлагаем подумать до следующего раза: может, что-то придет в голову, что сейчас упускается. Здесь важна пауза. Фактически, клиент именно сейчас начинает основную работу, пускается в путь. Важно, чтобы маршрут был максимально точен.
Все равно будут поправки на ходу, но не хотелось бы разворачиваться на 180 градусов, когда «казалось, мы у цели».
По сути, именно сейчас звучит едва ли не окончательный запрос. Клиент отвлекается от своего «плохо» и начинает ориентироваться на «хорошо». Если, случится так, что он все сделает, а в итоге получит что-то не свое или неприемлемое, то все его «плохо» может накрыть человека снова.
А в психологов он верить уже не будет.
Резюме
Поддерживая контакт и опираясь на выявленную суть, на третьем этапе мы помогаем клиенту сформировать цель — тот результат, который он хочет получить по итогам своей работы с психологом.
На этом этапе нужно:
Сформулировать цель позитивно: «чего хочу», а не «чего не хочу».
Убедиться, что на достижение цели влияет прямо и непосредственно сам клиент.
Выяснить всю конкретику: шаги, этапы плана реализации, детали, подробности.
Узнать, как клиент собирается убедиться, что цель достигнута.
Помочь очертить круг тех личных качеств, людей и материальных ресурсов, которые помогут достичь цели.
Установить границы (минимальные и оптимальные), в которых результат уже будет приемлемым. Если нужно, разукрупнить «громадье планов» до уровня реально достижимых.
Проверить, не испортит ли предстоящий результат жизнь клиента в других областях.
Кроме того, перед переходом к следующему этапу часто заключают так называемый «контракт»: клиент получает обязательства, которые берется выполнять, чтобы психолог помогал ему достичь желаемого результата. В контракте обычно указывается, как часто должны проходить встречи, должен ли клиент делать домашние задания и выполнять другие указания психолога, и другие условия.
Например, финансовые.
Контракт не обязательно записывать, хотя, если клиенту так «ответственнее», то можно и оформить красивую бумагу. В любом случае важно, чтобы человек четко и ясно представлял себе цену, которую он должен заплатить (себе, миру, специалисту) за свой результат.
Сделано? Тогда идем дальше.
Коррекционная работа
Для начала повторим: все может быть закончено еще до того, как мы подойдем к коррекционной работе. Клиенту может быть достаточно того, что он получил на предыдущих этапах.
Или нам все никак не удается установить контакт, выявить суть и сформировать результат.
По сути, коррекционная работа — это инструментальная стадия, этап, когда мы выяснили, «что делать», и теперь просто делаем. И если клиент разбирающийся, он часто может сделать все сам, опираясь на наши подсказки и/или свой жизненный опыт. Словом, не обязательно стремиться провести коррекционную работу «во что бы то ни стало». Это не главное. Тут, что называется, «дело техники». И, кстати, все в эту самую технику упирается. Поэтому, коллеги, мы тем спокойнее и свободнее чувствуем себя на этой стадии, чем большим арсеналом техник владеем.
Для опытного профессионала на этом этапе все уже просто и предсказуемо. А вот для новичка все еще только начинается.
Вся суть практически любой коррекционной работы сводится к одному: клиент получает собственный значимый успешный опыт. Это своего рода концентрат опыта, опираясь на который клиент изменяет свою жизнь. Соответственно, техники и подходы, сориентированные на формирование у клиента такого опыта, срабатывают.
А нет — так нет.
Опыт бывает разный. Разноуровневый Наилучшим образом, на наш взгляд, идея об уровнях опыта представлена у Роберта Дилтса в его концепции нейрологических уровней. На нее и опираемся.
. И на разных уровнях работают техники разные. Поэтому не стоит удивляться, если хорошая и рабочая техника начала давать сбой: видимо ее применили не по назначению. Видимо, она придумана для другой разновидности опыта, для другого его уровня.
Человеку нужен опыт позитивного мышления, а ему предлагают переживание близости. Человеку нужен опыт доверия, а его учат правильно двигаться. Клиенту нужен опыт принятия себя и любви к себе, а ему объясняют основы безопасного секса. Неувязочки!
Поэтому, прежде чем выбрать технику, надо разобраться с тем, на каком уровне находятся проблема и желаемый результат. Работать мы будем, вероятно, на том же уровне или на уровень выше. Тут возможны исключения, но все-таки общее правило заключается в том, что уровень коррекционного вмешательства должен совпадать с уровнем задачи или располагаться выше.
И тут возникает вопрос: если есть уровни «выше» и «ниже», значит, существует их иерархия? Да, существует. И сейчас мы вместе поднимемся от уровня к уровню, а потом рассмотрим их по отдельности.
Схема уровней работы
Все начинается с уровня «мира вокруг», с Других. Это и близкие, и друзья, и знакомые, и коллеги по работе, и вовсе незнакомые люди. Это вообще весь мир, точнее, те его проявления, которые нашего клиента непосредственно затрагивают.
Кстати, и мы с вами в этот уровень опыта клиента входим.
Это — все то, что вне и вокруг. В НЛП так и говорят: «уровень окружения». Мир вокруг влияет на человека, человек влияет на мир. В конечном счете огромное большинство проблем проявляются именно на этом уровне, во взаимодействии человека с миром. Но в качестве проблем «на уровне окружения» мы рассматриваем только те, которые порождаются этим окружением практически независимо от личных усилий одного человека. Это культура, традиции, быт, правила приличия, порядки, законы, ритуалы, ожидания других людей, их воспитание, их собственный, не связанный с нами личный жизненный опыт.
Понятно, что взаимодействие одного и того же человека с миром театральной богемы, с миром чиновников и с уголовным миром, к примеру, вызовет разную реакцию у человека и разные результаты на практике.
Если говорить о нашей работе — работе психолога, то на этом уровне мы можем повлиять лишь с оговорками. И если можем, то преимущественно в рамках социальной психологии. Включая социально-психологический тренинг.
Отправить клиента на тренинг — тоже коррекционный подход.
Потому что для разрешения проблем на этом уровне человек может либо изменить мир вокруг себя (что вряд ли, хотя история знает такие примеры), либо сменить свое окружение на другое. Либо совместить оба подхода.
Впрочем, там, где в расчет начинает приниматься собственная активность клиента, мы говорим уже об уровне поведения.
И работают здесь — логично! — техники поведенческие. Научение. Бихевиоризм.
Именно на уровне поведения проблемы-трудности связаны обычно с тем, что человек буквально «плохо себя ведет». Зажимается, стесняется, сутулится, неопрятен, развязан, хамит, грубит (грубо работает), не умеет знакомиться, не знает, как подойти, что делать с девушкой, когда «уже пора целоваться» или как вести себя с родителями или с хулиганами на улице и т.д. По сути, это вопросы технические. И наша задача (если дело действительно только в этом) — дать знания, натренировать навык, добиться устойчивого использования нужного шаблона поведения. Тогда результат будет достигнут.
Часто вся глубина психологии здесь сводится к тому, чтобы отправить человека на танцы и/или у-шу, подсказать хороший драмкружок для развития артистизма и раскованности или порекомендовать нужный курс у коллег-групповиков.
А вот дальше идут уже уровни, что называется, внутриличностные. Своего рода водоразделом служит так называемый уровень представлений о своих способностях и возможностях. Проблемой здесь может являться несоответствие того, что человек думает о своих возможностях, и реальности. Человек может не знать того, на что он способен. Или, напротив, «слишком хорошо о себе думать». Или и то, и другое одновременно.
Он думает, что он хорошо поет и плохо выглядит. А на деле — наоборот.
Соответственно, человек либо отказывается от своих желаний, считая их недостижимыми, либо имеет завышенные претензии и, как следствие, фрустрацию.
После чего оценка своих возможностей падает, и все сводится к первому варианту.
На деле такие проблемы — это проблемы из серии «Я боюсь делать то-то и то-то». Потому что «не умею», «не получится», «а что подумают?» и «а вдруг она откажет?». Ну и, как следствие, человек не делает. И того, что хочет, не получает. И мировоззрение его постепенно сводится к старому доброму «знать, судьба такая».
Или не судьба.
От чисто поведенческих проблем все это отличается тем, что там человек говорит: «Вы скажите как, а уж я сделаю». А здесь: «Я знаю как, но делать не буду, потому что все равно ничего хорошего из этого не выйдет». Обычно в таких случаях срабатывает комбинированный эмотивно-бихевиоральный Основанный на эмоциях и поведении.
подход.
И плохо работает подход рациональный. То есть убеждение.
Зато рациональный подход хорошо работает на следующем уровне - на уровне убеждений и ценностей. Возможная проблематика этого уровня охватывает и то, что мы говорили про дезадаптивные установки, и то, что описывали, когда касались ценностей. Если обобщить, то проблемные переживания на этом уровне порождает несоответствие реальности окружающего мира (как он воспринимается, а не какой он есть на самом деле) своим ожиданиям-претензиям к этому миру.
Верованиям.
Я знаю, что должно быть так, ан нет — оборачивается иначе. Это расстраивает. Я верю, что ко мне отнесутся хорошо, а получается не совсем так. (То есть отнеслись по факту все равно хорошо, но не так хорошо, как я ожидал. Отнеслись вежливо, а я, например, надеялся на бурные проявления любви и благодарности. Отсюда — тяжесть на душе.) Или — еще хуже — кто-то посягнул на мои ценности. Напал. Я, конечно, отреагировал, отстрелялся прямой наводкой. Но опять-таки неприятно. А чего он — на мои Ценности?
Совсем плохо, если на ценности нападает не какой-то враг, а сама жизнь. Ну разрушает она мои Ценности — и все тут. Это уже не просто проблема. Это — трагедия. Рушится мир. Этого можно и не пережить. В прямом смысле слова.
Там, где речь идет об убеждениях (это поменьше, чем ценности, и поддерживает их знание, а не вера), проблемы обычно «искрят» при обнаружении несоответствия убеждений друг другу, логике или фактам внешнего мира.
«Я труп». — «Но трупы не живут». — «Я живой труп». — «Скажи, у трупов течет кровь?» — «Конечно, нет». — «Посмотри, у тебя течет кровь!» — (пауза) — «Да, я ошибался. У трупов течет кровь».
То есть картина мира нестройная, убеждения навалены-нахватаны вразнобой, и от столкновения их спасает только то, что человек хронически не задумывается над ними всерьез. Но вот он задумался… И пришел к психологу.
А куда деваться: жизнь заставила.
Сложнее с ценностями. Если убеждения — это «как правильно», то ценности — это внутренние ответы человека на извечный вопрос «зачем?»: зачем он делает то, что делает, и именно так, как он делает. Зачем он терпит неприятности, зачем работает, любит близких, растит детей? Зачем он вообще живет именно так?
Бывают, конечно, ценности игрушечные, не всерьез, для фасада. Вот вроде и числится честность у человека в ценностях, но как-то так, все больше для посетителей. И если и рухнет под давлением обстоятельств, то фасад, конечно, щербатый, но дом-то цел и невредим. А вот если та же честность — несущая стена, то и дрогнет она вместе со всем домом. И если рухнет, то и остальному не устоять.
И либо останутся развалины, либо в другой раз человек выберет несущую стену понадежнее — со своей уже «битой жизнью» точки зрения. Например, пользу. Выгоду. «Эта не обманет».
Если ценности оказываются случайно задеты, это проблема. Нужно ликвидировать последствия и успокоить. Привести жизнь в порядок. Мало ли какие случаи бывают. А вот если ценности начинают разваливаться (или доводят человека до такой жизни, что лучше бы они развалились), то это уже беда. И косметическим ремонтом здесь не обойтись.
Убеждениями занимаются преимущественно когнитивный и рационально-эмотивный подходы. А вот ценности — область экзистенциальная. И подход к ним соответствующий. (Включая «терапию смыслом жизни» В. Франкла.)
Но и для убеждений-ценностей есть «уровень выше». Называют его по-разному: уровень «Я», уровень самоидентификации, уровень эго-идентичности, уровень самости, уровень сущности и т. д. Суть одна. Здесь, на глубинном, в обычной жизни практически неосознаваемом уровне, отложено самое основное, самое главное знание - представление человека о себе самом.
И серьезные изменения на этом уровне меняют человека настолько, что можно говорить о смерти одного и рождении другого.
Уровень «Я» можно, наверное, сравнить с генотипом в биологии. Множество конкретных проявлений зависит от факторов более низкого уровня. Но границы развития задаются именно здесь — в ядре психики человека. Здесь свиваются клубками самые мощные мотивы, самые потаенные страхи, самые заветные желания, самые масштабные цели, самые сокровенные ожидания, здесь зарождается самооценка, сюда уходит корнями гордость и чувство собственного достоинства, здесь кроется любовь или нелюбовь к себе, здесь начинается и заканчивается самоуважение. Человек начинается здесь.
Именно об этом говорит человек, когда утверждает: «Я такой, какой я есть».
Сюда обращаются люди в поисках ответа на вопросы: «Кто я?», «Какой я?», здесь начинается знание о том, «как мне быть». Наконец, уровень «Я» характеризуется тем, что здесь отступает разум и сознание и чувствуется океанское дыхание бессознательного.
Соответственно, и работают на этом уровне техники суггестивные: трансовые или околотрансовые. Не обязательно клинический гипноз. Измененное состояние сознание используют многие подходы.
Начиная с психоанализа с его затемненной кушеткой и свободным полетом ассоциаций.
Используете вы техники расслабления, направленной визуализации, аутотренинг по Шульцу, ведете человека «по линии времени» в НЛП или предлагаете «увидеть» своего обидчика «на пустом стуле» в гештальт-терапии, погрузиться в роль в психодраме или используете рассеивание в эриксоновском гипнозе, даже если вы просто установили хороший контакт «с погружением» в проблему, — наши поздравления, коллеги: вы используете измененные состояния сознания.
Транс.
Разговоры о допустимости-недопустимости оставим теоретикам. Хорошие практики, даже относящие себя к сугубо рационально ориентированным, внушением занимаются и хотя бы в легкий транс клиента погружают.
Если это хорошие практики. Потому что легкий транс — это сама атмосфера работы в кабинете психолога.
Сейчас речь о том, что на уровне «Я» именно суггестивные техники (или суггестивная составляющая других техник) имеют наибольшие шансы на успех. Если, конечно, мы вообще имеем дерзость затрагивать этот уровень — «влезать в душу».
Наконец, есть (точнее, о нем говорят) и самый высокий уровень. Иногда его называют уровнем «сверх-Я», или «трансцедентного Я», «транс-Миссии», уровнем духовности или уровнем Идеала. С этим уровнем далеко не все ясно. Разве что то, что психология в обычном ее понимании этого уровня практически не касается.
Или смыкается здесь с философией и теологией.
Если уровень ценностей помогает человеку ответить на вопрос, «зачем он делает то, что делает, и живет так, как живет», то уровень духовности берет еще выше — здесь кроется ответ на вопрос, «зачем он вообще живет». И не только он сам — зачем этот мир, зачем вообще — все?
А сам человек — лишь как частное проявление этой вселенской истины, закона, порядка, Бога, наконец.
Те из нас, коллеги, кто начинает работать на этом уровне всерьез, становятся либо мыслителями, либо Учителями жизни, либо священниками.
Или «просветленными отшельниками» и «духовными гуру». И священники разной направленности единодушно начинают на них гонения. Потому что мало кто любит лишних конкурентов.
Честно говоря, на наш взгляд, у психологов хватает работы и без претензий на уровень «транс-Миссии». Хотя бывают случаи, когда для конкретного клиента приходится быть и «гуру».
Правда, идти на это можно лишь в самых крайних случаях и очень неохотно. И сворачивать свое «мессианство» так быстро, как только позволяет ситуация. А то и вовсе обойтись возможностями предыдущих уровней.
Итак, структура уровней:
Окружение
Поведение
Представления о возможностях
Убеждения и ценности
«Я»
Духовность (выше, чем «Я»)
Нужно сказать, что при всей «крутизне» работы на трех последних уровнях, больше половины заявляемых проблем решается на первых трех. И вряд ли можно считать профессиональной удачей, если мы беремся за рычаг уровня «Я» там, где можно было обойтись простым бихевиоризмом. В нашей работе, как и в любой другой, имеет смысл придерживаться принципа разумной достаточности.
Ничего сверх меры.
Наша работа практически на любом из уровней организации жизненного опыта человека — это все-таки вмешательство. То есть, занимаясь сложностями клиента, мы и сами можем оказаться травмирующим фактором. И чем глубже мы погружаемся, тем сильнее такая сопутствующая травма.
И дольше будет заживать.
Отсюда два вывода: при прочих равных надо пользоваться наименее сильно действующими средствами из применимых — это раз. И из всех средств одинаковой мощности нужно выбирать наиболее щадящее — это два. Да, все решают конкретные обстоятельства. Но распространенная привычка встряхивать (вытряхивать?) всю душу в надежде, что «само наладится, а нет — так появятся другие проблемы», вряд ли может считаться качественной работой.
От перетряхивания бардака порядка не прибавляется — первый закон Мишина.
Прежде чем перейти к разбору техник на каждом из уровней, обратим внимание еще на один нюанс: важно правильно выбрать уровень работы. При внешней одинаковости заявки, затруднения клиента могут относиться к разным уровням.
«Меня никто не любит» — что это? Представление о мире (в нем не может быть любви)? Знание о себе (меня и нельзя полюбить, такой уж уродился)? Убеждение-ценности (любят только добрых, а я злой, злых никто не любит, поэтому и меня никто не любит)? Способности-возможности (я в принципе не могу вести себя так, чтобы меня любили)? Поведение (я не умею быть таким, каким хотят меня видеть окружающие)? Окружение (вокруг крайне агрессивные и забитые жизнью люди, им не до любви, им лишь бы урвать свой кусок)?
Каждый раз это бывает по-разному. И прежде чем сказать себе: «А! Я знаю, откуда ноги растут!», - надо выявить суть.
Тише едешь…
Работа на уровне окружения
Итак, основных подходов здесь три.
Первый прямого отношения к психологии не имеет: если окружение создает проблемы, его надо сменить. Переехать. Поменять школу, вуз, работу, круг друзей, клуб, хобби, кружок и т.д.
Или развестись. Нет человека — нет проблемы?
Второй подход используется в психологии организаций. Если в первом случае речь идет о замене окружения, то тут мы занимаемся его формированием. Мы проводим тренинги для руководства, для персонала, решаем кадровые проблемы, добиваясь наилучшего взаимодействия сотрудников между собой, обучаем работать в команде и т.д. То есть формируем ту самую среду, которая будет влиять на каждого из составляющих ее людей.
Иногда это называют объединяющей идеей, иногда — командным духом. Суть в том, чтобы сподвигнуть людей работать и напрягать силы за что-то большее, чем просто деньги. Потому что для действительно эффективной, динамичной работы организации нужно общее для всех ее сотрудников устремление. Общая цель. А деньги — это как раз то, что в конечном счете разъединяет.
Годится второй подход не только для коммерческих структур, но и вообще для организаций, то есть групп людей, занятых решением какой-либо задачи или достижением цели (разово или на постоянной основе): для политический партий и туристических клубов, для образовательных учреждений и исследовательских лабораторий, для фабрик-заводов и военных гарнизонов, для церковных общин и научных обществ.
Потому что все это — организации. И закономерности их функционирования, в сущности, одни и те же. Просто проявления разные.
Третий подход ближе всего к традиционной групповой работе (включая тренинговую) — психологической или, скажем, социально-педагогической. Он, по сути, объединяет на частном уровне два предыдущих подхода. Клуб, кружок, тренинговая среда — все это дает не только интересное времяпрепровождение и новые знания и навыки, но и новую среду, новый круг общения, где доброжелательность и безопасность обычно повышены, а условия для завязывания благоприятных контактов облегчены. Здесь и смена окружения и организационное влияние на него. Это не просто другая среда, это среда осознанно формируемая.
Обо всем этом подробнее — в главе о работе с группой.
Допустим, мы с вами убеждены, что у человека проблемы именно на уровне окружения (только окружения: может быть, оно предельно деструктивно и препятствует любым изменениям в самом человеке — будь то криминальная группа или — не дай Бог! — такая семья). Тогда мы или настоятельно порекомендуем сменить это окружение, или предложим (и поможем) войти в другой круг, обеспечивающий альтернативный способ общения, дополнительное окружение. Обычно психологи рекомендуют тренинговые или коррекционные группы. Но это могут быть и спортивные секции, и кружки танцев и, кстати, рекомендация устроиться на работу (другую или дополнительную).
Когда человек занят делом, он на все смотрит иначе.
Работа на уровне поведения
Напомним, что речь идет именно об уровне поведения (как мы это оценили в результате всех предыдущих шагов). Либо на этом уровне лежит сама проблема, либо ее решение (а проблема ниже — на уровне окружения).
Человек хочет нравиться людям, но не может — не умеет. Можно менять людей, пока не найдутся такие, которым он все-таки понравится (и которые при этом еще и устроят его самого). Это решение на уровне окружения. Или (а может, «и») можно развивать навык «нравиться»: быть подвижным, энергичным, жизнерадостным, доброжелательным, обаятельным, синтонным-неконфликтным, заботливым и дружелюбным и т.д. И это уже поведенческий уровень.
Основная суть бихевиоризма Мы не вдаемся в теоретические глубины. Если интересно, обратитесь к трудам Павлова, Скиннера, Бандуры и т. д.
состоит в идее научения. Есть поведение правильное-адаптивное, которое жить помогает, и неправильное-деструктивное, которое все портит и вообще делает наперекосяк. И тому, и другому человек как-то научился.
Жизнь научила.
И если научился он чему-то не тому или не научился тому, что нужно, то мы в этом ему поможем. По сути, мы берем на себя роль этакого дрессировщика. Объясняем, какое поведение не приводит к нужному результату. И «наказываем», когда такое поведение проявляется.
Наказываем, естественно, не сами. Поскольку все это нужно клиенту, то и наказывает он себя сам, а мы — контролируем. Съел булочку — пробежка три километра. Или штраф 100 рублей. Или прочесть «Очарованную душу» Ромена Роллана. Всю.
Сразу нужно четко признаться самим себе: мы не можем клиента заставить. Желание должно быть — его собственное. Если он сам результата хочет, то на наши условия согласится. А если результат нужен маме или инспектору по делам несовершеннолетних, то все наши «наказания» и упреки…
Что в лоб, что по лбу.
Впрочем, обычно вопрос о желании-мотивации в бихевиоризме решается просто. Есть два основных стимула — кнут и пряник. Разные люди ориентируются в большей степени на то или на другое, и в поведенческой психологии для надежности обычно используются оба: будешь делать, тебе будет хорошо (лучше). Не будешь — ой, плохо тебе будет (так же, как было, и еще хуже).
«Пистолет и доброе слово могут больше, чем доброе слово», — говорят, так высказывался Аль Капоне.
И мы, помимо «наказаний»-штрафов, объясняем, какое поведение адаптивно, и за его проявления награждаем. Ну, и жизнь, естественно, награждает, преподнося ожидаемый результат.
Клиент сдал экзамен, воспользовавшись мнемотехникой, и мы «разрешаем» ему прочесть любимую им «Очарованную душу» Ромена Роллана. Но главное наше поощрение в том, что мы рады. Мы в восторге от успеха клиента. Мы переживаем триумф вместе с ним! Клиент делится с нами радостью, и мы его понимаем! И это — очень много.
Именно к уровню поведения относится большинство наших домашних заданий из цикла «до следующей консультации нужно сделать следующее…» Именно на этом уровне происходит обучение техникам по принципу «делай раз, делай два, делай три». Уровень поведения предлагает нам навык — навык что-то делать: например, вовремя улыбаться, задерживать эякуляцию, вести переговоры или регулировать свой собственный эмоциональный фон.
И при всей простоте и примитивности такого подхода, он срабатывает очень и очень часто.
Именно пренебрежение к уровню поведения зачастуют вызывает у наших посетителей разочарование: ну, поговорили, а что делать-то? Что делать, решает клиент. И то с нашей помощью. А вот «натаскать» его на то, «как» это делается, — зачастую наша забота.
В литературе о Милтоне Эриксоне есть описание замечательного случая об излечении бессонницы. Клиенту — хозяину большого дома — Эриксон, не вдаваясь в глубокую психотерапию, велел всякий раз, когда через полчаса после укладывания в кровать он еще не спал, вставать и натирать полы во всем доме. Во всем! Каждый раз! Независимо от того, натирал ли он их полчаса назад. Бессонница прошла за считанные дни.
В своей практике мы пользуемся таким подходом сплошь и рядом. Девушка боится звонить нравящимся ей молодым людям? «Хорошо. Ты можешь продолжать, пока сама не захочешь чувствовать себя свободнее. Но всякий раз, когда ты поймаешь себя на уклонении от звонка молодому человеку, ты откроешь… что тебе нужно сдавать в эту сессию? Экономику? Ага, ты откроешь «Экономикс» и прочтешь два параграфа. Пока не прочтешь, ничего другого делать нельзя. Договорились? Ну и хорошо».
Как вы думаете, сколько дней понадобилось девушке, чтобы испытывать искреннюю радость при мысли о телефонном звонке симпатичному парню?
Совсем просто с осанкой. Помогает стянуть лопатки клиента пластырем. Тогда сутулиться станет болезненно. А там и восхищенные взгляды окружающих начнут сказываться. Привычка привьется, и пластырь будет уже не нужен.
Самая восхитительная осанка, которую мы когда-либо встречали, была у женщины, год прожившей в корсете после травмы позвоночника. Корсет давно сняли, но привычка «держать спину» осталась.
А вот случай посложнее: «Я неуверен в себе». Тут нам (если речь об уровне поведения) важно знать, как это проявляется. К примеру, юноша сутулится, прячет глаза, у него перехватывает дыхание и начинают дрожать руки. Это в теле. А на деле он молчит, когда от него ожидают слова, не протестует, когда испытывает неудобство и вообще старается уйти от любой ситуации общения с не очень знакомыми людьми.
Мало ли что?
Что делаем мы? Мы внятно описываем, что именно клиент делает не так и что надо делать вместо этого (это даже важнее). Надо ходить прямо, поднять голову, смотреть на людей, а не по углам, желательно выйти на контакт глаз, надо выполнять упражнения по стабилизации дыхания всякий раз, когда появляются сбои, нормализовать тонус мышц рук, если они подрагивают, высказываться именно тогда, когда не хочется и трудно, и раз за разом оставаться в ситуации и вступать в общение, когда хочется уйти.
Естественно, чем увереннее ведет себя клиент, тем больше внимания мы уделяем тому, чтобы не переборщить и не превратить его агрессивного нахала.
При необходимости мы либо сами показываем, как все это делается (по частям), либо «ставим» соответствующий навык на самом клиенте: разворачиваем его плечи, «вправляем» живот, поднимаем голову, показываем, куда смотреть, учим обращаться адресно, по имени, глядя в глаза, обучаем навыку установления контакта и вообще самому проявлять инициативу. И так далее.
Подходишь с развернутыми плечами. Подбородок поднят. Смотришь в переносицу. Улыбка. Останавливаешься в полутора метрах. Это вот столько, понятно? Говоришь текст: «Здравствуйте… (пауза, посмотреть в глаза, улыбнуться шире, убедиться, что человек остановился и смотрит на тебя). Скажите, пожалуйста, который час? (выслушать ответ) Спасибо». Киваешь, поворачиваешься и идешь дальше. К следующему прохожему. И так 20 раз в день. Все ясно?
Когда клиент говорит, что понял, мы должны убедиться, что он все главное понял правильно. Поэтому мы просим повторить. Показать все, что можно показать прямо сейчас, остальное проговорить в подробностях.
А мы поможем все это хорошо и детально себе представить.
Поскольку с самого начала не все будет получаться как надо, мы тут же, на основе его «показа-рассказа», исправляем явные ошибки. А потом раз за разом, когда клиент будет отчитываться о результатах, станем подгонять уже мелочи. То есть отшлифуем навык, когда вчерне уже будет получаться.
«Который час?» он уже спрашивает, но уходит слишком поспешно. Или подходит только к тем, чье лицо ему нравится. А вот теперь подходи к тем, к кому труднее всего. День, улица, народу много — выбирай.
И постепенно усложняем задание: расширяем круг ситуаций, делаем общение все более длительным и т. д.
Всякий раз, когда клиент хотя бы приближается к тому, что нужно (ближе, чем раньше), мы активно хвалим и поддерживаем. Сначала сами, потом подключаем внешнюю информацию: «Вот видишь, тебе улыбнулись 15 раз из 20 и ни разу не обругали. Значит, у тебя получается».
То есть мы еще и прививаем клиенту навык фиксировать поощрения и улучшать свой результат самому с опорой на реакцию извне.
А еще какое-то время спустя мы уже просто выслушиваем рассказ клиента о его удачах и радуемся вместе с ним. Это важно: сначала, пока нет другой поддержки, хвалим клиента мы. Потом мы учим его находить и усваивать поддержку и похвалу, которые выражает окружение в ответ на его изменения. И, наконец, клиент привыкает трезво (а не только уничижительно) оценивать себя сам и сам себя хвалить. Знать себе цену. И вести себя соответственно.
Вот вам и уверенность в себе.
Чтобы этот эффект еще и усилить, мы просим клиента ежедневно отмечать в блокноте свои действия и результаты, описывать все случаи избегания, тревоги и своего поведения в этих ситуациях, отмечать, насколько он собой доволен и фиксировать все значимые для него проявления успеха: «Мне улыбнулось столько-то девушек. Особенно Маша и Наташа. Начальник подал мне руку. Я сходил в кино».
И прочие домашние задания.
Во всех этих примерах можно четко проследить общую схему работы. Где-то мы применяем ее развернуто и по шагам. Где-то - свернуто и быстро.
Но схема остается одинаковой:
Выясняем, что именно клиент делает не так.
Объясняем, что делать в этом случае.
Убеждаемся, что клиент правильно понял наши инструкции.
Даем обратную связь, исправляем ошибки, поощряем достижения. Если нужно, уточняем инструкции или даем новые (то есть возвращаемся к шагу № 2).
Формируем навык верной самооценки и самоодобрения, учим видеть одобрение со стороны других людей или обстоятельств, ориентируем клиента на активное применение приобретенного навыка в своей жизни.
По сути, наиболее важным является пятый шаг. Если его недоделать, то клиент или потеряется без вашей поддержки, разочаруется в собственных возможностях что-то изменить, или будет нуждаться в помощи психолога для каждого последующего изменения.
Прежде чем двигаться дальше, давайте заметим, что приведенной схемой (не всегда явно) пользуется не только ортодоксальный бихевиоризм, но и другие психологические традиции. Поведенческий результат формируют так или иначе и гештальт, и психодрама, и НЛП, и суггестивные направления работы, включая гипноз, и ролевые игры (!), и уж точно разного рода тренинговые подходы.
Тренинг — это «тренировка», «упражнение».
Не так важно, отдаете ли вы должное бихевиоральной психологии, важно, достигаете ли нужного клиенту результата в ситуации, когда дело касается изменений поведения.
Работа на уровне
способностей и возможностей
Если вся наша работа на уровне поведения успеха не приносит (или мы и так догадались), весьма вероятно, что дело не в навыке, а в вере. Или неверии. Клиент может честно выполнять наши инструкции с твердой уверенностью: «У меня все равно не получится». И тогда нас интересует уже уровень способностей и возможностей. Человеку необходимо (а бывает, что и достаточно) поверить в саму возможность изменения к лучшему. То есть изменить свое априорное знание (веру) о том, что для него возможно.
У меня, со мной, в моей жизни такое — МОЖЕТ быть.
По сути, это уровень мелких повседневных установок-верований. Тут дело не в том, как все обстоит в жизни, а в том, как это представляется в душе и в мозгу человека.
Вот у него все на месте: и голова, и руки, и сложен хорошо, и на гитаре играет, и зарабатывает неплохо. Но: «Я не могу общаться с женщинами. У меня все равно ничего не получится». И мы понимаем, что человек видит себя этаким недотепой-неудачником (или сгорбленным уродцем — мало ли картинок?), который женщине всерьез понравиться не может в принципе, поэтому не стоит и пытаться. Ну, научим мы такого навыкам, ну объясним, как и куда класть руки, но он-то все равно себя не принцем сказочным видит, а неуклюжим чудищем.
Поэтому все наши рекомендации будет выполнять именно чудище. И даже если все получится, оно этому не поверит. И будет жить и действовать, как будто ничего не получилось. И опять все испортит.
Конечно, можно работать все-таки на уровне поведения, раз за разом все больше и больше выправляя внешние проявления. И даже есть вероятность, что человек поверит, что получается именно у него. Но поверит — головой. И когда настанет момент «расслабиться и получить удовольствие», довериться другому человеку, ослабленный самоконтроль позволит проявиться той глубокой вере, которая в душе. И фольга принца слезет. Проснется «чудище». Неуклюжее, несчастное и не знающее, куда себя девать.
Впрочем, частный и временный результат поведенческий подход дает и здесь. И если нам нужен результат именно временный, то зачем углубляться?
Помните, принцип достаточности?
Например, у человека «потом» обычно все получается, а вот знакомиться он «не в состоянии». Ладно, при хорошей дрессировке (в бихевиоризме это называется «репетицией поведения») он у нас познакомится, а там все пойдет хорошо, как обычно. Что на этом уровне может сделать психолог?
Как пошаманить?
Задача заключается в том, чтобы:
поставить под сомнение веру в «невозможность» чего-то;
предложить принять некое условие, при котором это что-то станет не просто возможным, а обязательно возможным, возможным наверняка (то есть создать предпосылки для новой веры);
организовать выполнение описанного условия;
помочь принять вывод о том, что выполнение условия означает, что и пресловутое «что-то» возможно наверняка.
И затем нам останется только предусмотреть задания, в которых новая вера в себя закрепится «от простого к сложному». То есть доделать работу уже на уровне поведенческом.
Вроде бы все понятно, но как все происходит на практике? Давайте разбираться.
«Поставить под сомнение»
Тут есть (и подробнее будут рассмотрены, когда пойдет разговор об уровне убеждений) три варианта подходов: столкновение с реальностью, столкновение с формальной логикой и столкновение с другим убеждением (желательно, более высокого порядка).
Столкновение с реальностью: «Это действительно всегда так? И всегда было так? А были такие случаи, чтобы это срабатывало не так?». И если покопаться, то в прошлом или даже настоящем клиента обычно можно найти эпизоды, которые он сам не рассматривал (а может, и рассматривал) как аналогичные своей проблеме, но где его «не могу» и прочее «всегда боюсь» не проявлялось.
«Всегда теряюсь, когда надо принять решение, тяну до последнего…» — «В самом деле? А вот вы рассказывали, что играете в теннис. Там надо быстро решить, что делать с мячиком, как и куда двигаться. Как вам это удается?» — «А ведь и правда…»
Тут важно не столько то, что приведенная нами аналогия «выдерживает критику» вообще, сколько то, чтобы она оказалась приемлемой для клиента. Заставила задуматься. Засомневаться, всегда ли все так плохо, как он говорит и думает. Чем больше разных, не связанных между собой эпизодов из собственной жизни клиента мы приведем, тем больше сомнение. Нам важно даже не доказательство «противного», а доброжелательный вопрос, желание разобраться вместе: «Вот вы говорите, что не получается, а сами же описываете, как это получается, как же так?» Клиент начал сомневаться — хорошо. Начал сам по нарастающей приводить примеры уже в пользу того, что «не все и не всегда так плохо», — отлично!!!
Столкновение с логикой: «Как из факта А вытекает факт В?» И с помощью вопросов выявляем все сомнительные с точки зрения формальной логики места. Указываем на нарушения закона достаточного основания: «Откуда точно известно, что это вытекает из того? Если это предположение, то почему вы выбираете именно его?» Показываем места, где верные частные суждения становятся в репликах клиента уже необязательными обобщениями (а то и вовсе неверными). Мы замечаем, как одно понятие в разных рассуждениях изменяет свой смысл (подмена тезиса) и т. д. Но! Все это мы делаем не для того, чтобы «подловить» клиента и уличить в противоречиях. Нет. Мы (продолжая поддерживать контакт) спрашиваем недоуменно, как человек, готовый согласиться, но столкнувшийся с некоторым противоречием.
Мы как бы говорим своим видом: «Да, может быть и так. Просто мне не все понятно. Меня смущают некоторые неувязки. Давайте вместе разберемся».
И так, пока клиент не запутается в собственных неувязках. В принципе, нам достаточно просто породить сомнение. Но если клиент уже начнет разбираться и подключит нас к наведению порядка, задача облегчается.
Столкновение с другим убеждением: «Вот вы говорите, что правильно так, и одновременно, что хорошо — так. Как же на самом деле?»
«Вы говорите, что отношения превыше всего, и тут же — что в этой ситуации партнера надо было наказать, потому что он подвел, а подводить нехорошо. Так как же быть?»
Нетрудно заметить, что, по сути, вся работа по созданию сомнения связана именно со столкновением с другим убеждением В НЛП есть техники изменения убеждений через создание сомнения путем работы с субмодальностями. Там основная работа проходит не с содержанием убеждения, а с его формальным представлением в сознании клиента.
: с убеждением в том, как мысли не должны противоречить реальности, с убеждением в том, что думать надо логично, и в том, что одно убеждение не должно противоречить другому.
Есть вариант, что нам попадется клиент, для которого все это будет необязательно. Противоречит реальности — ну и что? (Или с чистыми глазами: «Тут нет никакого противоречия».) Нелогично — а при чем тут логика? Не стыкуется с высшими убеждениями и ценностями (самого клиента, а не нашими) — тут же появляются как грибы новые убеждения и ценности. Честно говоря, этот вариант, скорее всего, уже не к нам. А к врачу. Или клиент над нами издевается, что говорит об отсутствии контакта.
Усомнившись в своем «не могу», клиент дает пробудиться надежде, что, может, все-таки «могу», что все может получиться. Тут-то, пока человек привыкает к этой мысли, нам важно дать ему
«Принять условие»
Это, пожалуй, самый сложный и ответственный момент.
По сути, это момент внушения.
Нам надо оформить в голове клиента как можно более жесткую связь, по типу «если — то». Варианты нам сейчас не нужны. «Если ты сможешь это, то тем более сможешь и то. Если ты сделаешь это, — сделать то тебе будет раз плюнуть. Если ты позволишь себе это, — то получится и то».
Произносится убедительно и с ударением.
Поскольку проблема (то) представляет субъективную трудность, «это» тоже должно быть (точнее, казаться) неимоверно сложным, лучше даже, если героическим. Оно должно вызывать те же чувства, что и изначальное «не могу», «не уверен», «боюсь», но в обостренном варианте, концентрированно. «Это» должно быть преувеличенным символическим отражением проблемы.
Преувеличенным, чтобы страшнее было, а символическим — чтобы реальное его выполнение особых трудностей не вызвало и много времени не заняло. «Глаза боятся, а руки делают» — эта поговорка лучше всего описывает наилучший выбор для символического выражения проблемы. Должно быть страшно, но возможно.
Само действие может (и часто бывает) банальным. Крикнуть из окна на всю улицу, по-дурацки или просто нестандартно повести себя в обществе, «оторваться» под бурную музыку, взойти на высокую гору на рассвете…
Найти цветущий папоротник, четырехлепестковый цветок сирени, увидеть северное сияние, пройти над пропастью, в безлунную ночь на кладбище в полночь зарыть монетку… — вам, читатель этот старый добрый способ ничего не напоминает?
Но тут важен настрой: Если мы с клиентом к этому времени уже и выстрадали суть, и сформировали результат (и контакт есть, нам доверяют), если клиент настроен работать, если мы его предупредили, что работа будет сложной, трудной и, возможно, болезненной, если сказано все это суровым понижающимся тоном,
словом, «шутки кончились»,
то к моменту конкретных указаний клиент уже готов к «подвигу». И нам нужно теперь, чтобы он это подвиг пережил. И осознал себя свершившим, героем, победителем, созидателем и вообще молодцом.
Рыцарем в сверкающих доспехах или прекрасной принцессой, победительницей дракона.
Поэтому мы многократно, усиливая давление, повторяем на разные лады главное: «И если ты это сможешь сделать, то ты… (сможешь, сумеешь, выдержишь и вообще все получится)» В психологии появилось даже такое направление: терапия испытанием. Еще это называется эмотивно-бихевиоральной терапией. Суть в том, что определенные действия (поведение) обеспечивают переживание (эмоции). То есть насыщенный опыт, ложащийся в основу нового знания о себе. Так что рациональная компонента здесь тоже есть.
. И так до тех пор, пока не обнаружим отчетливой борьбы страха с желанием поскорее начать.
Вот тут-то нам и становится важно обеспечить
«Выполнение»
В отличие от заданий на дом, выполнение должно следовать сразу за настроем. И, в идеале, под наблюдением психолога. Издалека.
Во-первых, человек все-таки «накручен». Вдруг ему захочется еще больше «усилить» эффект? Так что мы рядом для техники безопасности. А во-вторых, нам важно встретить человека сразу после совершения подвига. И сказать ему нужные слова. Однако именно в момент свершения человек должен чувствовать, что он — сам. То есть мы провожаем и встречаем. Но не сопровождаем.
Поэтому, предлагая задание, мы должны заранее подумать и о технике безопасности, и о доступности необходимого антуража: окна с видом на центральную площадь города, музыкального сопровождения, многолюдного общественного места, подходящей горы…
Не у всех есть Пик Скво.
И если вы отправляете клиента в его «комнату страха», будьте готовы ждать у выхода. В крайнем случае четко проинструктируйте: «Вы выйдете из кабинета, пойдете туда-то и туда-то, сделаете в точности то, о чем мы договорились, и — прямиком назад!».
Еще раз напомним: действие в нашем случае полезно не само по себе, а как символическое воплощение класса подобных действий, как концентрированный жизненный опыт, который подтвердит именно силой полученного переживания новое знание о себе — новую веру, новую установку.
Так что переживание нам нужно сильное. Помните, рассказывая о выявлении сути, мы описывали основные темы, порождающие переживание? Используйте их.
«Итоговый вывод»
Клиент сделал это! И он «весь в чувствах» по этому поводу. (А если не «в чувствах», то мы или плохо настроили, или задание выбрали не то, или и то, и другое вместе.) Клиент готов то ли рассмеяться, то ли расплакаться (второе чаще). Какая бы ни была эмоциональная реакция, нам надо ее поддержать и усилить. И тут же, пока клиент погружен в свои переживания, пока он заново переживает, как он решился, и пошел, и победил, пока он еще не начал осмысливать происшедшее (обычно у нас есть минут пять), мы должны четко, внятно, со-чувственно — то есть адекватно его чувствам — сформулировать еще раз: ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ для клиента — то, что он выполнил задание. Что это значит в его жизни, что он теперь сможет, что у него получится, как он теперь будет жить.
Ну да, это внушение. Поэтому следите за словами. Сказать надо ТОЛЬКО то, что вы хотите вложить клиенту, и ничего больше. Никаких «бэ-э-э», «мнэ-э-э» и «я бы сказал». Четко, ясно, как ребенку: «Ты это сделал, и значит, ты можешь это делать. Ты знаешь как. И всякий раз, когда тебе понадобится, ты сможешь вспомнить этот миг, и ты будешь знать: все получится. Ты можешь. Ты это доказал. Ты — победил. И ты молодец».
Все затевалось, чтобы неадаптивное знание о себе (а оно базировалось на прошлом переживании) клиент заменил на другое. Так дайте человеку это знание. А вот начинать что-то осмысливать в этот момент или просто сказать: «Ну, вот и все» — и отправить восвояси, значит, недоделать работу.
Приведем пример.
Вместе с клиентом (молодым человеком лет 19-20) мы уже выяснили, что он и хочет испытывать теплоту отношений, любовь, нежность и вообще яркие и глубокие чувства, хочет вернуть спонтанность и радость жизни. Но не может.
И вообще дискрет.
Поэтому и отношения у него не ладятся, и люди недолюбливают, и жить холодно. Он и вправду хочет жить иначе, и когда он говорит о себе и о том, что «не может», губы у парня сжимаются и кровь отливает от лица. Но осознает он себя — спокойным. Отрезанным от чувств. Он воспринимает только мысли. А то, что творится внутри, — нет.
Это важно. Человек на самом деле всегда что-то чувствует-переживает. Но он может погрузиться в это, может понимать свои чувства, а может даже и не знать о них. Обычно последнее — вариант защиты от каких-то прошлых тяжелых переживаний.
Итак, он хочет, но не может. (Он еще не сжился с убеждением, что «сопли и слюни — это ерунда», он еще не успел погрузиться в «я такой, и все тут», он еще понимает, что изменить все надо. По сути, он уже испытывает эмоции — дискомфорт. Но еще не понимает этого. Так что достаточной может оказаться работа на уровне способностей-возможностей). Хорошо. Мы понимаем молодого человека и радуемся вместе с ним, что он спохватился вовремя. Мы, не кривя душой, говорим, что дело плохо, но поправить его можно. Правда, мы можем только предложить способ. А вот сделать работу может лишь сам парень. Мы не сможем помочь сделать. Но мы можем дать такую работу, которая окажется и трудной, и даже страшной (вот мы уже заговорили об эмоциях!), и горькой, но, сделав ее, он получит то, что хотел. Снова обретет свои чувства и сможет плакать и смеяться, грустить и радоваться, сможет любить сам, и его будут любить и, главное, он сможет быть счастлив.
И самым суровым образом спрашиваем, будет ли наш молодой человек эту работу делать. Хочет ли? Потому что результат он получит только тогда, когда сделает все до конца. До самого конца.
Узнает читатель элементы схемы нашей работы? А состояние молодого человека себе представляет?
Сами мы сохраняем выражение лица человека, которому предстоит тяжелое время и трудное зрелище, который ни в коем случае не рад предстоящему, но вынужден идти на такое, потому что иначе помочь человеку в его беде нельзя.
А это беда!
Словом, мы поддерживаем парня в соответствующем состоянии духа еще и тем, что в похожем состоянии находимся сами.
И вот, когда наш клиент говорит твердым голосом (и напрягшись телом), что он «готов», тогда и только тогда мы объясняем суть задания. Мы сядем на стул. В задачу молодого человека входит проползать под стулом справа налево и наоборот -
говорим очень серьезным тоном, нам не до смеха -
со словами «Я — Луноход-1».
«Это ОЧЕНЬ важно!» И ни тени улыбки на лице. Только сострадание: «Да, довел ты себя, парень».
Если он интересуется, а зачем, собственно, или сколько раз это делать (то есть продолжает демонстрировать остатки рационального контроля), мы объясняем, что ползать он будет, пока к нему не придет озарение.
«Ползи, это для тебя важно», — произносится с глубокой убежденностью, состраданием и суровой любовью.
Дополнительных объяснений желательно избежать. Аргументы заменяем убежденностью. И вообще, он обещал работать. Парень ползет, мы сидим достаточно безучастно.
Вот он начинает уставать или прекращает ползти, думая, что на него не обращают внимания. Однако мы бдительно следим, пресекая такие попытки: “Ползи, это тебе поможет. Продолжай, это для тебя важно”. В любые дискуссии и препирательства с ним вступать нельзя: “Это для важно... Продолжай, не останавливайся, ползи”. И никаких рациональных объяснений.
Парень пытается смеяться, но чем дольше он ползает, тем больше устает, ему становится физически тяжело (в этом, кстати, суть: на то, чтобы зажимать свои эмоции, нужны силы, а их все меньше), он уже не улыбается, начинает злиться, ползет дальше («Ползи, ты можешь, это важно, продолжай, не останавливайся, ползи»). Тут мы делаем добавку в текст: “Я Луноход-1. Динь-динь”. Не останавливаемся на выходе агрессии, добиваемся близости к перелому — состоянию, даже не близкому к отчаянию, а уже после — когда рациональный контроль наконец отказывается сдерживать переживания.
А к этому времени уже есть что переживать. И если мы не останавливаемся на раздражении-злости, то здесь уже человек начинает себя жалеть. Ему плохо и тяжело.
Тут мы внезапно останавливаем переползание и от показной суровости переходим к явному состраданию: тебе сейчас как? Что ты чувствуешь? Если плохо, почему не плачешь? (Не надо ждать ответов на эти вопросы — это просто эмоциональное давление.)
И главное — “плачь!” И если уже видим слезы или хотя бы характерные изменения (подрагивания) в лице, то можно поднять и обнять (выражением своего лицом тоже приближаемся к плачу) и даем выплакаться, поддерживаем: «Плачь. Тебе есть о чем плакать, Плачь, не останавливайся, тебе это нужно».
И пока наш молодой человек плачет или хотя бы хлюпает и подрагивает плечами (уткнувшись в наши колени), наговариваем главное: «Да, тебе было плохо. Тебе было трудно. Но ты смог. Ты заслужил эти слезы. Это хорошо. Ты можешь плакать. Значит, ты так же можешь радоваться, ты можешь переживать, понимать — себя и других людей. Люди любят тех, кто сам может любить. Теперь ты — можешь. Ты сделал главное. Ты прорвался. Теперь — и всегда — твои чувства будут с тобой. Теперь ты обязательно будешь счастлив».
И так далее. И логика тут не при чем. Да, нелогично. Зато работает.
Возможно, что под наши слова клиент будет плакать все сильнее. И все то время, пока он испытывает эмоции, мы будем говорить и говорить, баюкая голосом, о том, какой светлой, доброй и радостной теперь будет его жизнь. Как он будет относиться к людям, и как люди потянутся навстречу ему. Мы предупредим, что будет и тяжело, и плохо, и грустно, — но это тоже то, что нужно, потому что «если умеешь грустить, значит, будет и радость, если можешь плакать, значит, можешь любить и быть любимым». И все в этом духе.
А потом, когда сквозь слезы уже проявится улыбка и надежда, мы успокоим человека и дадим домашнее задание: ловить и усиливать каждый момент радости, радостно «казаться придурком с такой-то улыбкой» и, если горюется, то уж горевать, а не давить это в себе, позволять себе быть и жить — тем, что есть на душе. И об успехах рассказать нам через неделю.
Вопросы есть?
Теперь давайте вспомним, что это рекомендации именно ему, такому вот «замороженному», а не вообще любому человеку. Кому-то можно и поменьше отдаваться эмоциям. Но именно этому парню, такому, каким мы его описали, — нужно побольше.
Это был случай тяжелый. А вот попроще.
«Я очень неупорядоченный человек. У меня не может выйти ничего путного, потому что я не способен сосредоточиваться на одном предмете дольше пятнадцати минут».
После необходимой идеологической подготовки (здесь трагизма поменьше, это не беда всей жизни, это — трудность) мы предлагаем клиенту ровно час (РОВНО! Мелочи и прочие знаковые подробности тут особенно важны) — секунда в секунду — просидеть вот в этом кресле, глядя только (ТОЛЬКО!) на эту статуэтку на полке. Моргать можно. Глаза закрывать — можно. Нельзя смотреть на что-то, кроме статуэтки. Пока мы не скажем, что час истек, обращать внимание на что-то (в том числе и на наши слова) не надо.
И тут два варианта: либо он так и просмотрит целый час на статуэтку (пусть и не с первого раза), находясь волей-неволей в легком, а то и среднем трансе и будучи доступен внушению (мы же просили не обращать внимание на наши слова). Либо он закроет глаза и погрузится в транс совсем, и мы создадим нужные ему переживания.
В любом случае в конце мы заявим ему, что он либо проявил потрясающую способность к сосредоточению на статуэтке (и значит, умеет сосредоточиваться и теперь знает, как это делать), либо он сосредоточился на своем внутреннем мире, в себе (и опять-таки, значит, что он МОЖЕТ сосредоточиться больше пятнадцати минут на одном и том же. Далее по тексту).
А читатель опять отследил знакомую схему.
Работа на уровне убеждений
— Сидит, плачет… Горюет, значит.
Л. Филатов. Сказка про Федота-стрельца
На стадии выявления сути мы уже затронули и отметили для себя, какая дезадаптивная установка клиента (искаженное верование о себе, людях, мире) может питать проблему, делать ее логичной и неизбежной. Сейчас настало время разобраться, что с ней можно сделать.
Впрочем, сначала следует убедиться, что сделать что-то нужно именно с ней. Когда мы говорили о дезадаптивной установке, то уже обращали внимание на то, что «весить» такая установка может по-разному. Это может быть вполне ситуативное верование. То есть верование, которое питает конкретную ситуацию.
«Федя все равно опоздает».
Может быть руководство к действию (Федя опоздает, значит, и мне вполне можно опоздать). Или это установка относительно своих способностей и возможностей (Федя опоздает, а я, как всегда, ничего не смогу ему сказать). Но такой установкой может быть и большое убеждение, которое лежит в основе оценки своей жизни и окружающей реальности. И если что не так, то вызывает всяческие переживания. А проблема, напомним, - это то, что переживается как проблема.
Кстати, и на более высоких уровнях дезадаптивная установка тоже возможна (как осознание своего глубинного отношения к самому себе или к миру). Но сейчас речь не об этом.
Напомним, что установка действует по схеме: «Если — значит…». И если это «значит» ведет к неприяностям, значит установка неадаптивна. Вредна.
Читатель разглядел в последнем предложении установку?
На предыдущих уровнях это «значит» касалось окружения («значит, они плохие или хорошие»), своего поведения («значит, надо делать то-то и то-то»), способностей («значит, я могу или не могу то и сё»).
На уровне убеждений и ценностей после «значит» следует оценка. «Хорошо или плохо». «Правильно или нет». «Полезно или вредно».
И уже на основании этой оценки задействуются установки о том, как в этой ситуации надо действовать.
Плохо — значит мне нужно ругаться. Или плакать. Или больше работать. Что именно «значит» для человека его плохо или хорошо, — тоже зависит от установки.
Установка становится убеждением тогда, когда приобретает универсальный характер. Когда появляется «вообще».
Вот не прямо сейчас, не в этой ситуации, а «вообще все в таких случаях должны».
Понятно, что и внутри системы убеждений есть своя иерархия, но пока это неважно. Пусть более тонкие отличия убеждений, верований, когнитивных нарушений, иррациональных суждений и прочих «загонов» и «заморочек» исследуют теоретики, а нам хватит этого краткого напоминания о дезадаптивных установках, чтобы вернуться к практике.
Помните, на этапе выявления сути проблемы мы говорили о том, что корректировать установку еще рано? Настало время выяснить, почему. Все дело в принципе разумной достаточности. Если нам с клиентом проще и дешевле (в разных смыслах этих слов) обойтись уровнями окружения, поведения и способностей, то зачем лезть на уровень убеждений?
Но вот мы выяснили, что проблема не в окружении, не в отсутствии навыка и не в неверии в себя. Дело в том, что мир вокруг — не такой.
Не такой, как надо. Не такой, какой должен быть. Непорядок, словом.
И даже не просто «не такой», а это клиента лично расстраивает. Потому что в «не таком» мире ему жить — плохо. А заставить соответствовать своим убеждениям либо не получилось, либо все-таки хватило мудрости «на смертный бой» пока не вставать. Или не мудрости, а трусости. Или лени. Так или иначе дело в том, что клиент с окружающим миром затрудняется мирно сосуществовать.
Не взаимодействовать, как на предыдущих уровнях, а терпеть. Ну, «терпеть не может».
А мешает клиенту — убеждение. «Это должно быть так». «Так — хорошо, а не так — плохо». «Так порядочные люди не поступают». «Нельзя позволять, чтобы тебя безнаказанно оскорбляли». «Все люди давно купили дубленку, а я что?». «Только тупицы могут заниматься тем, чем ты». «Ошибаться стыдно. И опасно». Не все убеждения ведут к неприятностям. Но те, которые ведут, делают это весьма настоятельно и упорно. На то они и убеждения.
Принципы. А принципы, как говорит честнейший и порядочнейший человек А.М. Вайман, — «это всегда неприятно».
Вот схема появления проблемы на уровне убеждений:
Мир (люди, я) должен быть хорошим, правильным (и дальше перечисление — конкретно, каким именно).
Однако факты показывают, что мир не такой.
Мне от этого — плохо.
Сама проблема возникает только на третьем шаге. Если вместо «и мне от этого плохо» легко и непринужденно следует «значит, надо пересмотреть взгляды на мир» или «еще раз проверить факты», то беспоиться не о чем. Человек занят делом и воспринимает мир адекватно. Реалистично. Разумно, если хотите. А вот если человек на мир обижается, сердится, гневается или из-за него горюет, печалится и тревожится… и ничего полезного в этой связи не делает, — тут не все в порядке.
С точки зрения психологии. Литература, религия и философия имеют зачастую другие взгляды. Помните: «Страданием душа возвышается»?
Нас вместе с клиентом его тревоги и беспокойства (по поводу мироздания вообще и отвратительного качества котлет в столовой в частности) могут вполне устраивать. Если это сподвигает человека на активные и продуктивные действия по изменению ситуации.
Тогда мы и убеждение трогать не будем. Оно нам вполне подходит — для работы уровнями ниже.
А вот если изменять ничего не надо или невозможно… тогда надо изменять убеждения. Как это было сказано? «Дай нам Бог терпения смириться с тем, чего мы не можем изменить»? Вот-вот. Во-первых, терпения, а во-вторых, радости. Потому что если мы не можем изменить факт, мы можем его иначе истолковать. И новому знанию о мире — радоваться.
У мудрого человека все приметы — к добру. Черная кошка — к счастью. Соль просыпать — к деньгам. Зеркало разбилось — к новой любви. Споткнуться левой ногой — опять-таки к счастью. Правой — к большому счастью. И т.д.
Ура!!! Теперь мир — такой, какой должен быть. Все спокойно в королевстве Датском. Можно жить дальше. Мир снова понятен и предсказуем.
Факты не укладываются в теорию? Меняем теорию и теоретизируем дальше.
Прежде чем пойти дальше, еще раз предупредим: не надо торопиться выходить на уровень убеждений. Если работу можно сделать на уровне окружения, поведения, веры в способности, давайте сделаем ее там. Не надо трогать убеждения без особой на то причины. Но вот если эти убеждения систематически входят в противоречия с окружающим миром, порождая конфликты внешние и внутренние, тогда — делать нечего. Тогда займемся изменением убеждений.
Основатель рационально-эмотивной терапии А. Эллис считал Уллен С., ДиГуссеп Р., Уэсслер Р. Рационально-эмотивная психотерапия. Когнитивно-бихевиоральный подход. М.: Институт гуманитарных знаний, 1997.
, что все дело в разумности или неразумности (рациональности-иррациональности) убеждений. Разумные убеждения хороши и адаптивны, неразумные же — наоборот.
Разумное убеждение (суждение), по Эллису, обладает четырьмя особенностями: оно истинно (то есть доказуемо и проверяемо), оно условно и относительно (а не абсолютно-безапелляционно), ведет к умеренным эмоциям и оно работает — то есть помогает достичь результата. Убеждение неразумное, соответственно, недоказуемо. Это своего рода упрямое верование либо прямо вопреки фактам, либо вне зависимости от их наличия-отсутствия. Если разумное убеждение ведет к пожеланиям или предпочтениям (хорошо бы, хотелось бы), то неразумное — это категоричное заявление. (Тут и появляется «вообще все всегда должны».) Это требование к себе, людям и миру. А иначе — осуждение, брань и наказания. Неразумные убеждения вызывают не просто сильные эмоции, а неприятные сильные эмоции (например, истерику или депрессию) и подталкивают к поступкам, которые достижению желаемой цели не способствуют.
Если все так плохо, то откуда берутся «неразумные убеждения»? Эллис и его последователи полагают, что дело в некритически усвоенных культурных стереотипах. И что для решения проблемы надо заменить неразумное убеждение на разумное. Переубедить клиента.
Мы склонны считать, что это интересный и продуктивный подход. При условии, что неразумное убеждение должно быть еще и неадаптивно (помните: «не работает»), а предлагаемое взамен — адаптивно. Потому что корень, на наш взгляд, заключается именно в этом: помогает убеждение жить или мешает. Иррациональное убеждение тоже может помогать жить. А разумное (особенно слишком разумное) — может мешать. Словом, уважая и с удовольствием применяя подход Эллиса, мы далеки от того, чтобы отождествлять разумное-рациональное — с хорошим. И вам, читатель, не очень советуем.
Основатель когнитивной терапии А. Бек, в свою очередь, считал, что в основе «неадаптивных мыслей» лежит глубинное неверное знание о мире. Неправильные ожидания. Основное отличие его точки зрения от позиции Эллиса (если не вдаваться в теоретические тонкости) состоит в том, что человек использует это знание неосознанно. Эти неадаптивные мысли рождаются автоматически, человек не отслеживает их источник. Соответственно, еще до того, как помочь разобраться с их иррациональностью-неразумностью, нужно помочь клиенту осознать свое знание о мире. Точнее, ту часть этого знания, которая порождает проблемную ситуацию. А это не так просто. Глубинное, аксиоматическое знание о мире как бы присутствует во всем поведении человека, оно для человеку органично («эго-синтонно», по Беку), поэтому посмотреть на него со стороны, осознать его не так-то просто. Обычно человек затрудняется осознать, движение каких мышц удерживает его в равновесии и помогает переставлять ноги при ходьбе. «Как это — какие? Да я просто всегда так хожу!». Аналогично он затрудняется сказать, почему именно думает так, как думает. «Да я всегда так думаю!». Словом, суть проблемы, по Беку, не в том, ЧТО именно клиент думает, а КАК он вообще привык думать и поэтому думает в данном конкретном случае. Не только «Все всегда вообще плохо», но и как клиент до такой мысли дошел. Когнитивных психологов интересуют ошибки стандартного для человека образа мыслей.
А вот когда клиент уже осознал, высказал вслух свою установку, свою мысль, свое убеждение, — тогда он сам найдет в ней ошибки и сам сформулирует мысль правильную. Если же нет, — ему поможет психолог когнитивного направления.
В остальном (по крайней мере, на практике) эти подходы очень сходны, недаром подход Эллиса называют еще когнитивно-бихевиоральным. И мы будем описывать, как все делается на практике — непосредственно применимые шаги и идеи. Теоретические подробности заинтересованный читатель найдет сам в литературе по рационально-эмотивной и когнитивной психологии и психотерапии.
В основе проблемных переживаний обычно лежит убеждение одного из трех типов:
Я плохой.
Люди вокруг (и мир) плохие.
Мне плохо, и это непереносимо.
Деление грубое. Но работает.
В любом случае все это автоматически означает, что «мне должно быть плохо». Или «очень плохо».
Что это могут быть за проблемные убеждения? Часто можно встретить такие Подробнее в вышеупомянутой книге по рационально-эмотивной психотерапии.
:
Важные или хотя бы просто небезразличные мне люди должны меня любить, относиться хорошо, одобрять и всячески поддерживать. (А если это не так, — то мне, разумеется, плохо.) В основе таких переживаний лежит страх быть отвергнутым. (Часто это бывает связано с недостатком безусловной родительской любви и принятия в детстве, но не всегда). Человек хочет быть принятым и любимым. Но вместо того, чтобы — быть, он — боится.
«Меня никто не любит». «Я не перенесу, если меня осудят». «Это кошмар, если она так скажет». «Я не могу при людях делать то-то и то-то». «Я должен сделать все ради этого человека». И так далее.
Если кто-то (включая меня) поступает неправильно, не так, как ему следует (нечестно, непорядочно, эгоистично, предательски, трусливо, вообще врет и не краснеет), это гнусно, подло, мерзко, гадко, скверно, отвратительно… словом, плохо. А поэтому такой человек не заслуживает добрых чувств, а заслуживает презрения, осуждения и, как следствие, наказания. И вообще мир должен быть хорошим, добрым, честным и справедливым. А если нет, то этот мир — плох. И «я не собираюсь в нем жить». Клиент здесь занят не тем, как оградить себя и других от возможных неприятностей. Он — мстит. Хотя бы и в мыслях. Часто — себе.
«Ты во всем виноват». «Нельзя так себя вести». «Ты не можешь так поступить!». «Он мерзавец и заслужил такое отношение». «Я не должен был этого делать. Я подлец!» Здесь же высказывания из серии «свинья», «скотина», «Иуда», «мразь» и прочее в том же духе.
Если мои дела идут не так, как я хочу, если мои замыслы терпят неудачу, а намерения не реализуются, если «все не так», то это кошмар! То есть обязательно надо переживать. Сильно. (Вместо того, чтобы обдумать ситуацию и делать дело).
«Если я не сдам этот экзамен, это просто ужас!», «Уж меня-то сокращение не коснется». «Что будет, если она мне откажет?!», «Все дети имеют… а я? (Пора плакать)». «Еще одно слово, и ты меня доведешь». Словом, если что-то идет не так, как я ожидаю, то мне будет очень плохо, поэтому я «разберусь как следует и накажу кого попало».
Жизнь должна быть определенной, управляемой и предсказуемой. А если это не так, она опасна. Нужно держаться настороже и вообще тревожиться. (Вместо того чтобы выяснить то, что можно выяснить, принять меры и/или смириться с неизбежным. Словом, сформировать хоть какую-то определенность. Интересно, что «терпимость к ситуации неопределенности» называют одним из основных качеств людей, способных к творчеству и неординарной мысли). Должно существовать совершенно правильное решение, абсолютно верный способ, стопроцентно лучший выход. И я должен его найти. Я должен иметь все гарантии и держать в руках все нити. Я должен быть полностью уверен в себе и во всем. А если все неопределенно, если я не найду правильного ответа, то — все. То есть опять-таки ужас и кошмар.
«Что будет, что будет?! Как я могу думать о чем-то другом, когда все так размыто! Ты только представь, что может случиться!!!», «Все это не выходит у меня из головы. Тут такое может случиться, вы себе и не представляете. Этого нельзя допустить!». «Поменять работу? Да ты что? Разве я могу быть уверен, что все не станет еще хуже?».
Я должен быть успешным, я должен быть лидером, я должен добиваться своего, я должен быть впереди всех. И вообще — соответствовать. А если нет, — я неудачник, никчемный человек, меня все будут презирать, я ничего не стою. И это ужасно. (Человек ставит перед собой стену из исключительных и безграничных претензий к самому себе. Однажды он сорвется… А ведь стоит ему ограничить область и конкретизировать свои ожидания, стоит трезво оценить силы и варианты последствий, — и вот уже полоса успехов и достижений).
«Мне не следовало тогда менять работу». «Как я мог выбрать неверный ответ?!», «Какой я идиот, что сразу не понял!», «Я теперь ни на что не буду годен!», «Я отстаю. У меня так вообще ничего не выйдет».
Мне никогда не должно быть плохо (больно, тоскливо, грустно), в моей жизни не может быть горя, беды, краж, оскорблений. Меня не могут обмануть, обидеть, унизить. (Ну, вы помните, «мир должен быть хорош и добр ко мне»). А если мне все-таки плохо, то мне… плохо. Мне ПЛОХО!!! И так по нарастающей. Можно, конечно, вспомнить, что за все нужно платить, можно принять меры, начать исправлять ситуацию... А можно погрузиться в свое «плохо».
«Но я же не хочу! Мне будет слишком трудно!», «Я терпеть не могу стоять в очереди!», «Стирка — это не для меня. Это слишком нудно», «Я этого не перенесу», «Ты что, это же больно!». Возможность неприятного переживания здесь — абсолютно недопустимая перспектива. Трагедия. Катастрофа. Поэтому напряжение и прочая борьба не рассматриваются вообще. Нужно уйти. Избежать. Сбежать. Сдаться.
Все мои проблемы порождены моим прошлым. Я ничего не могу с ними сделать, и они продолжают отравлять мне жизнь. Я ничего не могу изменить. Моя жизнь пущена под откос. (И в этом «уже поздно» и «все кончено» читатель легко усмотрит скрытое продолжение: «поэтому можно и не пытаться». Раз все равно ничего не поможет, чего зря напрягаться?)
«Так уж, видно, мне на роду написано». «Все дело в моей семье». «В детстве мне внушили, что…», «Что теперь делать, все из-за моей национальности». «Все люди моего склада таковы, ничего не попишешь». И, наконец, монументальное: «Так сложилось».
Все описанные случаи объединяет одно очень важное обстоятельство: человек уверен, что не переживать в таких случаях нельзя, и все это — ужас по определению.
А не по трезвой оценке реальных обстоятельств и последствий.
И еще переживание «ужаса» мало связано с непосредственной целенаправленной деятельностью по наведению порядка хотя бы в доступных масштабах. Потому что уже «ужас». Что тут поделаешь?
Сделаем паузу и отметим еще раз одну необходимую деталь. Все описанные выше убеждения в каких-то обстоятельствах могут очень даже портить жизнь. И тогда они дезадаптивны. Но они же могут помогать жить и даже эту жизнь поддерживать, улучшать и облагораживать. (Особенно если все главное в жизни этим убеждениям соответствует.) И тогда, столкнувшись с таким убеждением у какого-то человека, не надо немедленно заботиться об изменении. Во-первых, не надо портить то, что работает. Во-вторых, убеждения — штука крепкая, и если сама жизнь не вынудит человека задуматься о чрезмерной плате за роскошь думать именно так и не иначе, то наши потуги будут либо смешны, либо восприняты как агрессия и наказаны.
То есть мы можем задавать вопросы и предлагать варианты. Но настаивать не можем. Да и вряд ли стоит. Опять же и контакт целее будет.
За коррекцию убеждений мы беремся только тогда, когда уверены, что портят жизнь (и чувствительно портят) клиенту — именно они. И что клиент это понимает или, по крайней мере, готов понять с нашей помощью.
Кстати, бывают случаи, когда, поняв, что все дело в убеждении, клиент уже осознанно выбирает продолжать жить так, как жил. С проблемой. Потому что убеждение дороже. Давайте будем уважать и такой выбор. Особенно если он не затрагивает других людей.
А вот если мы с ходу начнем «учить жить», то можем все сильно испортить:
Когда нас учит жизни кто-то
Я враз немею:
Житейский опыт идиота
Я сам имею.
Игорь Губерман.
Идем дальше.
Возможны два основных варианта. Либо мы услышали провозглашенное клиентом убеждение, но и клиент его услышал-осознал тоже, либо мы-то услышали, а клиент по-прежнему ни сном, ни духом.
Или только начал смутно что-то подозревать.
В первом случае мы сразу переходим к собственно изменению (если все еще надо), во втором — прилагаем усилия, чтобы все-таки вывести убеждение в область сознания. Чтобы клиент понял, что значит то, что он говорит. И понял не по принципу «Вам виднее» и «Раз вы так говорите, может, оно и так». Нам важно, чтобы клиент понял не нас, а себя.
Обычно в этот момент люди выглядят озадаченно. Или вдохновленно. Смотря что поняли.
Для этого нам нужно:
Опознать ту самую когнитивную ошибку — ошибку мышления.
Убедительно продемонстрировать ее работу клиенту на примере его собственных суждений и действий.
Чтобы наглядно и конкретно.
Предложить проследить действие этой ошибки на примере других своих рассуждений и мелькающих в голове мыслей.
Это когда клиент уже проникся и начал нам помогать.
Помочь клиенту предположить, какую мысль, идею, убеждение могла породить эта ошибка в проблемной ситуации.
Помочь осмыслить результат.
А если клиент догадался раньше, то остальные шаги можно опустить и сразу осмысливать полученное.
Вот такая схема. Но как это делается? Давайте разбираться.
Ошибки мышления
В самом общем смысле ошибок всего три: необоснованное обобщение, произвольное искажение реальности и игнорирование этой реальности в угоду своим установкам. Но и среди частных случаев есть наиболее часто встречающиеся:
Ни на чем не основанные убеждения. Человек утверждает нечто настойчиво (навязчиво) и с нажимом, но не хочет приводить сколько-нибудь убедительные доказательства. «У меня все не получается!» Очевидно, что если мы займемся сосредоточенной проверкой доказательности этого утверждения, то обнаружим, что не «все». И ограничим область, в которой «не получается». Попутно мы уточним, а что, собственно, значит это «не получается». И, возможно, выйдем на убеждения из разряда «мир должен соответствовать моим лучшим ожиданиям» или «я все должен делать совершенно».
Преувеличение или преуменьшение. Человек мыслит крайностями: он или раздувает возможные отрицательные последствия своего поведения или ситуации до масштаба катастрофы, либо, наоборот, старательно закрывает на все глаза. Для кого-то и четверка на экзамене равноценна гибели мира. А кто-то и угрозу отчисления не принимает всерьез. (А потом, после отчисления, говорит себе, мол, ничего страшного, и оставшись без работы, с чистыми глазами объясняет себе, что, в общем, ничего особенного, и т. д.) Обе оценки нереалистичны, а значит, и действия, предпринятые на их основе, и убеждения, рожденные такими мыслями, будут неадаптивны и попросту вредны.
Обобщение на основе случайного факта. Одного осознанного факта жизни (или даже самой его возможности) для человека достаточно, чтобы сделать вывод в масштабах «вообще всё». Моя девушка не сразу сказала мне, где она была. Сказала. Но не сразу. Значит, могла соврать. Значит, раз она могла соврать сейчас, наверное, ей вообще нельзя верить. А раз нет доверия, нет и любви. Все, у меня трагедия. Причем множество фактов, свидетельствующих об обратном, здесь в расчет никто не берет.
Однако есть и более крупномасштабное обобщение. Если в предыдущем примере все выводы делаются о конкретных отношениях, то в ситуации обобщения на уровне мироздания есть возможность сделать вывод о том, что вообще девушкам, вообще любимым, да что там — вообще людям — доверять нельзя. И любить тоже. И все — на основе одного случая. Ну, двух.
Кстати, такая ошибка мышления очень помогает, если мы хотим убедить клиента, что у него «все получится», раз получилось на этот раз. Так что ошибки мышления тоже бывают полезны. И сам факт, что мы нашли такую ошибку, еще не требует ее немедленно корректировать. За коррекцию способов думать и результатов такого способа – убеждений - мы беремся, когда другие методы не помогли.
Мышление по типу «или — или». И третьего не дано. Если все не так хорошо, как я хочу, значит, все очень плохо. Если не все получается, значит, ничего не получается. Если я нравлюсь не всем — значит, я всем не нравлюсь. «Кто не с нами, тот против нас».
«Это все из-за меня». Человек с таким стилем мышления искренне считает, что в мире людей все происходит по его поводу. Он скорее сочтет себя виноватым в плохом настроении собеседника, чем допустит, что собеседник вообще не обратил на него внимания. Он будет думать, что все дело в его непривлекательности, когда у сослуживца напряженное лицо из-за расстройства желудка. Он просто не поверит, что жена пришла злая не потому, что разлюбила, а потому что устала, и вообще месячные.
«После этого, значит вследствие этого». Клиент не рассматривает альтернативы. Если одно действие следует после другого, значит, первое было его причиной. Если я заболел сразу после свадьбы, это значит, что именно свадьба привела к болезни. Или жена. Или теща. Если начальник пришел на работу после меня и я получил выговор, все дело в том, что начальник пришел после меня. А не во мне и моей работе. Если дочь «залетела» и теперь собирается замуж, дело именно в том, что она «залетела». (А не наоборот: залетела она потому, допустим, что иначе мама ее замуж не пускала ни в какую). И так далее.
«Я знаю, в чем тут дело». В жизни происходит много того, о чем мы не знаем: недостаточно информации. Люди трезвомыслящие с этим мирятся. И об этом помнят. Люди нормальные склонны (неосознанно) подставлять в «белые пятна» недостающих данных свои предположения. И исходить из них уже как из достоверного знания. Так, к примеру, возникает ревность. И прочие подозрения. (Мне не повезло, и я не знаю, почему. Но: я могу предположить, что это Сидоров мне подгадил. Да! Это точно он! А как же иначе? И я теперь уже не просто предполагаю — я знаю. Я «знаю», из-за чего Вася сказал именно это и именно так. Я «знаю», что нравится женщинам. Или мужчинам.) Так можно себе заработать и убеждение: я-то хороший, но заметил, что меня недолюбливают. Или просто не любят. И мне — плохо. Но! У меня есть и предположения: да, я хороший, а вот люди — … редиски. Нехорошие люди. А! Теперь я все «понял»: Меня не любят, потому что они — нехорошие. То есть не любить меня могут только плохие, скверные люди. Вот! Теперь мир прост и понятен.
Наверное, можно выделить и другие ошибки. Правда, в большинстве своем они будут вариантами вышеперечисленных.
Выделять такие ошибки, одновременно зароняя в душу клиента сомнение в незыблемости его представлений о мире, помогает сводная из разных рациональных направлений психологии
Метамодель
Если вас интересует теория, обратитесь к авторам книг по НЛП. Нас интересует, как всегда, практика: практика применения метамодели для поиска и извлечения на свет ошибок мышления клиента. Идея заключается в том, чтобы не только разобраться самим, но и помочь клиенту восстановить пропущенные, неосознаваемые эпизоды хода его мыслей.
Исправить метамодельные нарушения. По сути, мы ищем ограничивающие убеждения.
Пропущенная и неосознаваемая информация в метамодели делится на три группы: недостаток информации, сужение границ возможного, семантические нарушения.
Недостаток информации
Отсутствие указательного индекса, сравнение, суждение, неконкретные глаголы, номинализации.
Отсутствие указательного индекса
Отсутствие указательного индекса — это такая ошибка мышления, при которой наш клиент избирательно обращает внимание на одни стороны окружающего мира и пропускает другие. Он видит те факты, которые подтверждают его точку зрения, а остальные — игнорирует. Не замечает. Исключает из своей «картины мира».
Чтобы помочь восстановить пробелы мировосприятия, мы задаем вопросы.
Вся метамодель — это вопросы. «Правильные вопросы». Задавать их надо не из желания «поймать» и «уличить» клиента, с интонациями вредного следователя, а доброжелательно и с искренней заинтересованностью: «Как Вам удается думать именно так?». Едкое ехидство — не просто ошибка. Это разрушает контакт! Только что выучившие метамодель коллеги часто начинают радостно издеваться над «глупыми» окружающими. Это проходит со временем. А расхлебывать плоды такой демонстрации своего ума приходится еще долго.
В применении метамодельных вопросов надо тренироваться. Иначе можно пропустить нарушение. Просто потому, что нам показалось, что мы все поняли. Даже если мы все поняли, нужно еще помочь клиенту понять. А там выяснится, что и мы поняли далеко не все.
В поиске исключенных фактов мы спрашиваем, о ком (именно), о чем (именно) идет речь? «Именно» — вообще ключевое слово метамодели, которую еще называют «учебником для зануд».
— Не, все понятно. Но что конкретно?..
— Я не понимаю.
— Чего именно Вы не понимаете?
— Я боюсь.
— Кого именно или чего именно?
— Я тормоз.
— В чем именно вы тормоз?
— Меня никто не любит.
— Кто именно вас не любит?
— Они упрямы.
— Кто именно упрям?
— У меня нет того, что нужно.
— Что именно Вам нужно?
Сравнение
О нарушении метамодели по типу сравнения мы говорим, когда сравнение есть, а с чем сравнивали — не упоминается. Тогда мы спрашиваем: «в сравнении с чем?», «с чем сравнивали?». Сравнение может быть явным, с использованием сравнительной или превосходной степени прилагательного:
— Будет лучше, если вы об этом подумаете.
— Лучше, чем что?
— Это наихудшее, что может произойти.
— В сравнении с чем?
Сравнение может оказаться и скрытым. Тогда мы просто видим оценку:
— Это очень хороший план.
— В сравнении с каким планом?
— Это замечательное решение.
— На основании какой системы или шкалы оценки? Как измеряли?
Суждение (потеря исполнителя)
Метамодельная ошибка по типу суждения получается тогда, когда человек опускает автора той или иной мысли. Получается, что мысль правильна как бы сама по себе, а не только применительно к реальности того, кто ее высказал. Именно об авторе мы и спрашиваем: Для кого это так? Кому именно это так? Кто именно?
— Мне обязательно нужно придерживаться этой диеты.
— Кто это сказал?
— У меня уже никогда ничего не получится.
— Кто автор этой мысли?
— Оральный секс неприличен.
— Для кого именно?
— У нас все воруют.
— Кто именно ворует в вашей организации? (кстати, можно выделить и другое нарушение, спросив: «Все-все?» Часто бывает несколько нарушений в одном высказывании).
— Стыдно жениться.
— Кому именно?
Неконкретные глаголы
Неконкретные глаголы — это такие глаголы в речи человека, которые не дают ясного понимания описываемого опыта.
Все глаголы неконкретны, но “поцеловать” — это конкретнее, чем “прикоснуться”.
И мы, естественно, задаем вопросы: Как именно это было сделано?
— Он меня наказал.
— Как именно наказал? Что именно он сделал?
— Он мне помог.
— Как именно? Чем конкретно?
— Она меня обидела.
— Как именно? Что обидного она сделала?
Номинализации
Номинализации — «неправильные», отглагольные существительные. (То есть существительные, обозначающие действие, процесс: действовать — действие, любить — любовь, дружить — дружба, уважать — уважение и т.д.) Оп-ля! Всего лишь изменился суффикс да окончание, и вот уже вместо динамичной, развивающейся ситуации, которая меняется ежесекундно, вместо процесса мы имеем — вещь. Данность. Которую вроде бы и не изменишь.
Для определения «неправильного существительного» можно использовать “тест тачки”: если то, о чем идет речь, можно положить в тачку (стул), то это предмет, а если нет (дружба, неудача, любовь и т.д.) — номинализация.
Для выделения смысла номинализации необходимо вернуть ей глагольную форму:
— Какая неудача!
— Что именно вам не удалось?
— У нас такая любовь!
— Что именно вы любите?
— У меня плохая память.
— Что именно вы запоминаете с трудом?
Сужение границ возможного
Универсальные количественные, модальные операторы долженствования.
Универсальные количественные
Универсальные количественные — это слова и выражения, означающие категоричные обобщения, например: все, всегда, никогда, никто, вообще, по жизни, всякий, каждый, любой и т. д.
Наши вопросы, соответственно: Все-все? Никто-никто? А есть ли хоть один случай, когда это не так?
— Все мужики сволочи.
— Все-все? А есть хоть один не совсем сволочь?
Модальные операторы долженствования и невозможности
Модальные операторы — глаголы и наречия, указывающие на отсутствие выбора: должен, не могу, необходимо, обязан, нельзя, обязательно, это мой долг и т. д.
Наши вопросы: А что будет, если вы этого не сделаете? Что именно вам мешает? Кому должен?
— Я должен ходить в институт.
— Кому именно вы должны?
— Я не могу этого сделать.
— Что именно вам мешает?
— Я должен заботиться о других.
— Что с ними будет, если вы не будете этого делать?
Семантические нарушения
Нарушение причинно-следственных связей, комплексное равенство, чтение мыслей, пресуппозиция.
Причина — следствие
Нарушение типа “причина-следствия” (еще это называется «бред воздействия» — вера в то, что действия или бездействие одного человека напрямую влияют на наше поведение или эмоциональное состояние). Основывается это нарушение метамодели на убеждении, что некоторые действия или совокупность обстоятельств с неизбежностью вызывают определенные последствия.
Вопросы: Как именно это влияет на то? Что именно он(а) делает, чтобы вызвать у вас именно это состояние? Как из одного следует другое?
— Мои ученики меня раздражают.
— Что именно они делают, что вызывает у Вас раздражение?
— Когда его нет, я всегда нервничаю.
— Как именно его отсутствие заставляет Вас нервничать?
Комплексное равенство
Если мы прямо или косвенно предполагаем, что «одно означает другое» само по себе, то мы, конечно же, не совсем правы. Одно может означать другое, но не само по себе. Связку «значит», этот мысленный знак равенства, добавляем мы сами. Поэтому вопросы, которые предлагает метамодель, звучат так: Как одно означает другое? Каким образом вы приравниваете одно к другому?
— Он всегда опаздывает, значит совсем меня не любит.
— Как опоздание само по себе может означать любовь или нелюбовь?
— Он приличный человек — у него была золотая визитная карточка!
— Как наличие визитной карточки может указывать на моральные качества человека?
— Он просто псих: каждый день требует мыть посуду!
— Как Вы приравниваете требование мыть посуду к психическим расстройствам?
Чтение мыслей
«Чтение мыслей» — это вера говорящего в то, что мысли и чувства других людей он понимает без прямого сообщения с их стороны.
Этим страдают не только экстрасенсы и маги, не только наш брат психолог, но и вполне нормальные люди.
Если клиент сообщает нам, что он «просто знает», что думают и чувствуют люди в тех или иных ситуациях, — это «чтение мыслей».
Зачастую это нормальная проекция, то есть приписывание окружающим того, что есть внутри себя. Вот пацаны-подростки искренне бывают уверены, что их сверстницы так же озабочены сексом, как и они сами: «Да ведь у нее то же самое на уме, просто ломается!». Ну, и ведут себя соответственно.
Вопросы: Откуда вы это знаете? Откуда у вас такая информация? Словом, докажите.
— Я знаю, что вы сейчас скажете.
— Откуда ты это знаешь?
— Я знаю, они считают меня дурой.
— Откуда такая информация? Кто именно и как часто Вам это говорил?
Допущение (пресуппозиция)
Пресуппозиция — это неявное предположение, которое содержится в высказывании и ограничивает выбор: “Мы пойдем гулять в семь или в девять?”
«Ты перестала пить коньяк по утрам?»
Вопросы: Откуда известно что?.. Что заставило вас подумать, что?..
— Когда Вы заболеете, Вы меня вспомните.
— Откуда известно, что я заболею?
— Ты так же глуп, как твой друг.
— Откуда достоверно известно, что он глуп?
И так далее. Основная суть метамодели заключается в том, чтобы отследить, где именно пропала информация, которая влияет на ход мыслей, и тут же задать соответствующий вопрос.
Чтобы в работе было легче вспомнить и нарушения метамодели, и соответствующие вопросы, предлагаем такую табличку:
Теперь, когда мы выделили или хотя бы предположили ошибку в рассуждениях клиента, нужно ее клиенту
Продемонстрировать на примере
Путей два: можно открыто изложить эту теорию и предложить вместе поискать возможные ошибки. Пока вместе ищем, вместе же и примеры найдем. Заодно сформируем навык такие ошибки искать, отслеживать и тут же формулировать мысль правильно.
Адаптивно. Чтобы жить помогало.
Второй путь состоит в том, чтобы заинтересоваться, почему клиент думает именно так и высказать предположение о возможном ходе размышлений, опираясь на примеры из предыдущих высказываний самого клиента.
«Вот вы раз за разом утверждаете, что ваш муж ни на что не способен, что он желает вам зла, плохой отец и постоянно думает только о своей машине. Я правильно услышал, что вы все это предполагаете?» Если да, то спрашиваем, почему предположение рассматривается как объективная реальность. «Вы в самом деле думаете, что все, что вы предполагаете, — святая истина?» Если «нет, это не предположение, это так и есть», осторожно выспрашиваем доказательства — основания, ставим под сомнения доказательства, помогаем понять, что является всего лишь предположением, и вновь интересуемся, часто ли так бывает, что всего лишь предположения становятся уверенным знанием.
И, когда клиент задумался, просим поискать и привести
Другие примеры
Из разных областей своей жизни, где такая ошибка мышления может привести к неумным мыслям и поведению. На этом надо остановиться подробнее, расспрашивать настойчиво. Сначала клиент будет говорить неуверенно и невпопад: он еще только учится опознавать в своих «родных» мыслях ошибку. Потом дело пойдет все бойчее, появится самоирония и радость узнавания.
А мы помогаем, одобряем и радуемся успехам.
«А! Когда я на соседку разозлилась, что она воду на площадку выплеснула, я ведь тоже не знала точно, что это она. Просто так подумалось сразу. А еще когда зимой дочь пришла злая, я решила, что это из-за того, что мы не смогли ей купить шубу. И обиделась, что дочь неблагодарная. А потом уже выяснилось, что ее в школе отругали. Зря, кстати. Прямо как я…»
Теперь, когда навык уже более или менее сформирован, мы просим клиента еще раз пересказать нам свои размышления о проблемной ситуации. По сути, мы просим его
Найти свою ошибку
Пока клиент рассказывает, он сам (или немного с нашей помощью) иногда даже не успев высказаться, обнаруживает в своем собственном описании ситуации ту самую ошибку, о которой говорили только что. Обычно клиент к этому уже готов. Но бывает и растерянность, и «я уже вообще ничего не понимаю». И тут нам нужно
Помочь осмыслить результат
То есть все сформулировать четко и понятно: ошибка мышления — такая. Она порождает мысль — такую, и ваше поведение — такое. Вы делаете то-то, получаете то-то и чувствуете себя так-то.
Гадко вы себя чувствуете.
Если кратко, то вы думаете так-то и чувствуете себя гадко. Соответственно, как бы так подумать иначе, чтобы по итогам чувствовать себя хорошо?
Тут и начинается
Коррекция убеждения
То ли клиент провозгласил свое убеждение и тут же его услышал, то ли мы путем анализа ошибки мышления помогли ему проговорить вслух, как звучит то, что он в глубине себя думает, но до этого не очень осознавал, - так или иначе мы получаем сформулированное убеждение и понимание клиента, что это убеждение связано с его проблемой, с его переживанием «мне плохо».
Тут два пути:
Это твое убеждение? Твое. Ты настаиваешь на нем? Настаиваешь. То есть ты понимаешь, что получил то, чего хотел, ты просто расплатился за свое право думать именно так? Понимаешь. Ну и отлично. Ты имеешь то, что хочешь.
И клиент либо соглашается, либо мы переходим ко второму пути.
Ты не хочешь иметь то, что ты хочешь? Ты понимаешь, что для этого придется взглянуть на мир несколько иначе? Отлично.
И вот мы уже занимаемся коррекцией убеждения, то есть формируем возможные новые убеждения, предполагаем, как они скажутся на проблемной ситуации и на жизни в целом, выбираем наиболее подходящее, закрепляем и отправляем клиента домой.
С домашним заданием часто применять в жизни новое убеждение и «ловить себя на ошибке», чтобы помешать вернуться к старому.
Сказанное выше уложим в схему.
Нам необходимо:
Сформировать как предположения возможные иные взгляды на ситуацию и соответствующие им установки-убеждения.
Рассмотреть, как изменится ситуация в ее развитии, если принять тот или иной взгляд.
Закрепить наиболее адаптивный взгляд в качестве «верного».
Дать домашнее задание, которое подтвердит истинность нового взгляда и довершит работу по нейтрализации старого.
Кстати, мы не говорим о разрушении. Мы говорим об изменении или смягчении. Зачем разрушать, вдруг еще понадобится?
Говорят, каждая новая идея проходит три фазы:
1) Какой бред!
2) В этом что-то есть…
3) Кто же этого не знает?!
Нам надо довести новые взгляды клиента хотя бы до второй стадии. А третья будет достигнута в повседневной жизни и в ходе выполнения домашних заданий.
То есть не надо давить и настаивать, чтобы клиент немедленно принял как истину все наши новости прямо здесь и сейчас. «Под давлением все портится», — это один из законов Мерфи. Насильно вставленное сейчас включит механизмы сопротивления агрессии, (нашей), и всю блестящую работу придется делать заново. Вероятно, уже не нам. Мягче, коллеги, мягче.
Новый взгляд
Старое убеждение основывалось на старом, привычном видении мира. Соответственно, чтобы найти новое (не обязательно полностью новое, может быть, это будет исправленное старое), нам нужно и мир (ситуацию) увидеть по-новому. Нужна другая точка зрения.
Мы в своей практике чаще всего используем одну из трех (или вместе) техник: творческий поиск, трехпозиционное описание и рефрейминг.
Суть творческого поиска заключается в том, чтобы спровоцировать клиента на поток идей в ответ на вопрос: «А как еще можно на это посмотреть? Что еще есть в этой ситуации? Как иначе можно ее воспринять?» И мы объясняем технику: высказывается все подряд, каким бы глупым или абсурдным ни казалось. Оценки недопустимы, критику останавливаем сразу. Нам не важно (пока), к чему идея приведет или как выглядит. Мы просто радуемся каждой новой идее. Смешная? Да! Глупая? Отлично! Абсурдная? Великолепно!
А психолог активно радуется каждому новому всплеску, расталкивает, вытаскивает клиента — не на «серьезную работу», а на игру. Но игру важную. Поэтому мы добросовестно записываем все изыски клиента. Объясняя, что все это потом пригодится.
Если просто творческий поиск по разным причинам не идет (или не очень уместен), обращаемся к трехпозиционному описанию. Особенно уместно трехпозиционное описание в ситуации конфликта, когда сторон две и больше.
Бывает и внутренний конфликт. Тогда все происходит похоже, только сторонами считаются разные состояния «Я».
Откуда три позиции? Первой называется «моя собственная» позиция. Если я, Петя, никак не поделюсь (или не помирюсь) с Васей, то моя — Петина — позиция, мое видение мира, мои аргументы, чувства и желания и будут позицией первой. А второй будет все то же самое, но Васино — другой стороны конфликта-противостояния. Он тоже видит мир, имеет чувства, желания и аргументы. Он мне противостоит — зачем-то и почему-то. И если я могу «влезть в его шкуру» и посмотреть на себя-Петю глазами Васи (вторая позиция), то все наши разногласия останутся по-прежнему разногласиями, но выглядеть они будут уже по-другому. Третья позиция — это позиция девушки Оли — стороннего наблюдателя. Оля в конфликте не участвует даже косвенно, а вот в его разрешении заинтересована. У нее нет желаний (мотивов) ни Пети, ни Васи, она понимает шаткость аргументов того и другого, она не переживает ни оскорбленности, ни чувства вины, ни желания врезать. Она — человек объективный. (насколько человек вообще может быть объективным). Взгляд на ситуацию ее глазами и будет точкой зрения «из третьей позиции» Существует еще представление и о четвертой позиции. Но для нас это сейчас неактуально.
.
Соответственно, что мы делаем? В пространстве кабинета обозначаем «места»: для клиента как он есть (первая позиция), для того (тех), кто ему противостоит (вторая позиция), и для наблюдателя.
Обозначаем четко, чтобы клиент не путался, где он, а где вроде и не он.
И предлагаем высказать прямо и без обиняков из первой позиции «в лицо второму», как он видит ситуацию, чего хочет и что тут делать.
Чтобы клиент в такую игру включился всерьез, его надо соотвествующим образом настроить на работу, в которой ничего не делается просто так и которая принесет ему нужную мысль.
«Спасибо». Теперь, сделав паузу, чтобы выйти из состояния «себя», клиент переходит в позицию «второго». (А мы снова настраиваем, предлагаем обустроиться, описать как все видится-слышится-чувствуется отсюда, следим за тем, чтобы клиент говорил «он» про себя в первой позиции, а о своем «втором», как о «себе»: «Я, Вася, вижу ситуацию так: он, Петя, постоянно мне…»). И, когда нужное настроение удалось поймать, выслушиваем мнение, эмоции и аргументы второй стороны.
А клиент заодно учится понимать «иного-другого». И с новым видением ситуации уже способен на новые идеи.
Но главное после всего этого — посмотреть со стороны на обоих. «Оба хороши». Именно отсюда, из третьей позиции, лучше всего видно и понятно, как все это воспринимать. И что делать.
Помимо идей о возможной новой редакции убеждения можно получить и идею о том, как все это исправить. А потом, объясняя себе, почему это правильно, выбраться уже и к новому убеждению.
Когда клиент находится в третьей позиции, мы удерживаем его в состоянии именно «стороннего» наблюдателя — останавливаем, если видим эмоциональную вовлеченность в конфликт, подталкиваем к разумным рассуждениям (а не «оба придурки!»), интересуемся, какой совет он может дать обоим.
В результате такого рассмотрения всей проблемы с разных сторон многое может меняться.
Потому что техника многогранная и предназначена не только для формирования новых убеждений.
Клиент и учится понимать другую сторону, и видеть со стороны себя и всю ситуацию целиком. Он приучается искать приемлемый выход из положения, а не выход своим эмоциям. И, что нам особенно интересно сейчас, в процессе трехпозиционного описания он может усомниться в том, в чем, казалось, был уверен, и приобрести измененное представление о мире. Что и требовалось.
Нам все равно предстоит его закрепить. Но уже будет с чем работать!
Очень изящной техникой первоначальной коррекции убеждений является рефрейминг Дословно, с английского переводится как «смена рамки».
. Звучит грозно, но суть очень житейская и полностью укладывается в пословицу «нет худа без добра».
Помните анекдот: «Энурез вылечил?» — «Нет. Но теперь я им горжусь!» Это рефрейминг - изменение восприятия. Другая интерпретация. Или, в нашем случае, изменение трактовки той же самой ситуации через смену убеждения о том, что это значит.
Если вы помните, убеждение способно порождать проблемы именно потому, что оно приписывает определенное значение тому или иному факту жизни. «Если происходит то-то и то-то — ЗНАЧИТ, это… (и это плохо)». После «значит» как раз и следует убеждение, которое заставляет человека терзаться, дергаться и чувствовать себя плохо. Быть недовольным. Рефрейминг позволяет, не изменяя констатируемого факта (что есть, то есть), изменить то, что стоит после «значит».
Как минимум, обратить внимание на то, что после «значит» много чего может стоять. И нет обязательного вывода. Есть предпочтительный.
Тогда и переживание меняется. Если «он рассердился» — это просто рассердился и у меня в голове означает «мало ли что бывает» вместо «значит, не любит, значит, ужас». Идеологическое обоснование тяжелых переживаний уже не то, не то…
Различают два вида рефрейминга: контекста и содержания Вообще-то их больше.
. В рефрейминге содержания переоценивается смысл, а контекст остается тот же (не упрямый, а целеустремленный; не агрессивный, а энергичный).
Та же лысина, но теперь она означает не «плешивый», а «умный и сексуальный»…
Рефрейминг контекста имеет место тогда, когда содержательная сторона остается без изменения, просто предлагается взглянуть и оценить ее в другом контексте (Я педантичный? Это просто классно при детальном планировании и проверке! Я медленно соображаю? С моей вспыльчивой женой это очень помогает. Я гордый? Мне больше всех надо? Зато я из-за этого много работаю и хорошо зарабатываю.)
Применительно к убеждениям рефрейминг контекста позволяет ограничить власть убеждения конкретными рамками: «Он же должен! Да, он должен — если была четкая предварительная договоренность». Убеждение не сдается, но отступает. А если мы еще продемонстрируем контекст, где убеждение может привести к печальным результатам, то идея об ограничении абсолютного требования к миру будет развита самим клиентом.
Вот если бы он съездил в сад, как обещал, и попал в грозу, ведь бы мог и заболеть. Хорошо бы это было? А кто был бы виноват? Кто его заставил? Может, вы вспомните и другие свои требования, которые могли обернуться бедой?
Появляется «если». Убеждение становится условным. Да, это не новое убеждение в прямом смысле слова. Это хорошее убеждение, которое перестало быть неадаптивным, с которого сняли воинственный слой категоричности.
Рефрейминг содержания убеждения начинает работать тогда, когда мы предлагаем клиенту подумать и вместе разобрать варианты: что еще все это может значить.
Что еще он, другие люди, мудрецы, литературные герои, сказочные персонажи или, к примеру, вот этот сидящий перед ним психолог могут представить себе как альтернативное значение-истолкование той самой ситуации?
«Опоздал — наплевал — не любит». Или «опоздал — что-то случилось — пропал — беда». Или «опоздал — задержался на работе — больше заработает — поедем на юг в отпуск». Или «опоздал — встретился с друзьями — наконец-то, а то все в работе и в работе — будет хорошее настроение — это здорово». Ну, и так далее.
Он не стал лезть в конфликт: трус или мудрец? Что еще? Он полез в конфликт: дурак или чист душой? Что еще? Он бросил денежную работу, семья живет впроголодь: безответственный? Святой? Что еще?
Вот, например, простой (игровой) способ представить себе, в чем суть рефрейминга, как можно простой сменой контекста изменить отношение к ситуации и, как следствие, ее истолкование.
Пусть клиент высказал жесткое и нерушимое убеждение, но уже высказал пожелание его видоизменить.
К примеру, «один, совсем один», «я никому не нужен», «у меня большие уши и меня никто не любит» и т.д.
А теперь пусть он подставит свое высказывание как окончание придуманных фраз (нескольких). Что получается?
«Как выглядит кусок хлеба, зависит от того, голодны вы или сыты».
Вот возможные контексты, которые придуманы на разных семинарах и в реальной практике консультирования:
«Падая в озеро, старушка успела сказать... (убеждение дословно)».
«Лучший способ испортить себе жизнь - это утверждать, что...(и т.д.)».
«Собака посмотрела на еду голодными глазами и подумала...»
«Хор ветеранов поет...»
«На дверях банка было написано...»
«Красная Шапочка выпрыгнула у волка из брюха и сказала...»
«На демонстрации рабочий нес плакат...»
«Сожги записку, в которой написано...»
«... - сказал сумасшедший соседу по палате».
«... - сказал слон, глядя на мышь».
«Чапаев приподнялся в седле и выкрикнул...»
«А теперь Майя Плисецкая исполнит танец...»
«Буратино открыл глаза и произнес первые слова...»
«Сегодня в театре рок-опера «Юнона и Авось» заменяется спектаклем...»
«Вызвав к себе Штирлица, Мюллер сказал...»
«Взяв микрофон, Пол Маккартни запел...»
«Вылезая из сгоревшего автомобиля, сенатор заметил...»
«Гамлет выхватил шпагу и сказал Лаэрту...»
«Взявшись за провод под током, электрик воскликнул...»
«Оживили статую фараона, и она сказала...»
«Глядя в дуло автомата, заложник подумал...»
«На стене в женском туалете было написано...»
«Одна проститутка жаловалась другой...»
«Проходя перед строем заключенных, комендант лагеря думал...»
«Когда в стиральную машину засыпают порошок, она думает...»
«Увернувшись от тапочка, таракан подумал...»
«Чак Норрис каждый раз ломал лыжи со словами...»
И так далее…
Так или иначе, по итогам всего описанного мы имеем несколько вариантов возможной иной оценки ситуации и, соответственно, измененного убеждения.
Измененного хотя бы в этой частности: да, в целом нельзя, но сейчас, в особых обстоятельствах, в виде исключения, ради мира на земле… можно.
Теперь надо от предположений перейти к уверенности. Надо, чтобы один из этих вариантов убеждений набрал силу, пока проблемное убеждение ослаблено и поставлено под сомнение. Помните, он согласился, что надо что-то менять, что «как есть» его не устраивает. Вот и меняем, пока клиент на нашей стороне.
Точнее, это мы — на его стороне.
Выбор
Тщательно зафиксированные варианты теперь надо разобрать с точки зрения конкретной реальности. Чего хочется-то? Возможности — вот они, настала пора выбирать. Выбор нужно сделать правильно. И выбор этот должен сделать клиент. А не мы.
Потому что приятное нам убеждение может быть нежизнеспособным в душе другого человека. А клиент — другой человек, помните?
Тут можно разговаривать, можно просить представить себе будущие изменения и суггестивной настройкой (внушением) усилить эффект, можно разыграть прямо тут, в кабинете. Главное, чтобы клиент не только поговорил с нами о разных вероятных вариантах будущего, а прикоснулся к их переживанию. Чтобы он оценил не саму идею, а свое ощущение от такой жизни, где эта идея работает.
Сформулируем варианты:
Первый вариант: детальное описание каждого варианта будущего («Что будет, что изменится, как будут себя вести окружающие, как вы будете себя чувствовать в этой и других ситуациях, что вы будете об этом думать и т. д.»)
Второй вариант: погружение клиента в транс и размытый рассказ о возможном будущем, в котором он сам подставит в наши неопределенные слова нужные ему смысл и переживания.
Третий вариант: ролевая игра — репетиция будущего поведения.
В любом случае клиент либо выберет то, что ему понравится, либо на ходу сформирует комбинацию из разных идей (выкристаллизуется интегрированное новое убеждение), которая его устроит. Устроит потому, что обещает хорошую жизнь.
Лучше, чем сейчас.
И уже в ходе выбора, когда предпочтения клиента определились, мы плавно переходим к закреплению нового, адаптивного убеждения.
Закрепление
Убеждения опираются (по степени возрастания надежности фундамента) на формальную логику, факты реальности, эмоциональную привлекательность и на соответствие другим, более значимым убеждениям.
Ценностям.
Соответственно теперь, когда эмоциональную привлекательность мы более или менее обеспечили, нарисовав картины светлого будущего, нужно окончательно запечатлеть наши совместные достижения в мировоззрении клиента. Да так, чтобы от старых отличалось с трудом.
Чтобы уже это убеждение стало неявным и работало неосознанно.
Сразу так не получится. Сразу ничего не приживается. Но запустить процесс нам под силу. И мы увязываем то, что у нас получилось, с логикой, фактами и, главное, удостовериваемся вместе с клиентом, что старшие ценности благосклонно взирают на нашу реконструкцию и модернизацию.
Теперь, когда клиент готов поверить, мы сыпем логическими аргументами, примерами из жизни (прямыми и образными, по аналогии), приглашая клиента присоединяться и поддакивая ему, а потом приглашаем его утвердить глубинную правильность, истинность, «хорошесть» того, что получилось, с точки зрения тех самых ценностей, с которыми мы познакомились еще тогда, когда устанавливали контакт.
«И, главное, это будет честно!» Или «выгодно». Или «мама одобрила бы». Или «отец будет меня за это уважать». Или «друзья поймут и оценят». Или «я буду чувствовать себя Человеком». И так далее.
И вот, когда все встало на свои места, мы, запустив процесс, заботимся о его поддержании. Потому что клиент вернется в привычный ему мир, в свою инерцию. А нас это не устраивает. И мы задаем
Домашнее задание
Мы задаем на дом изменения в собственном поведении клиента, просим отслеживать мысли, контролировать привычные реакции и заменять новыми. Привыкать, в общем.
То есть доделываем работу на уровнях способностей, поведения и окружения.
Мы просим записывать случаи успеха и переделывать в новом духе все, что возможно, словом, настаиваем, чтобы клиент сам приложил максимум усилий для вживления нового убеждения в жизнь.
Можно порепетировать поведение, в котором выразится действенность нового убеждения.
А еще мы всячески хвалим клиента и помогаем ему гордиться всей грандиозностью работы над собой, на которую он оказался способен.
Потому что это правда.
Работа на уровне «Я»
А куда делись ценности? Всё убеждения и убеждения, а тут сразу «уровень «Я». Где ценности?
Ценности где?!!
Ряд ценностей, так сказать, частного характера, можно рассматривать как убеждение о ценности чего-либо.
Любовь — это хорошо. Дети — важно. Воспитание — тоже.
Такие убеждения-ценности в английском называют еще словом «criteria» - критерии. Они позволяют нам ориентироваться в «хорошо-плохо, важно-мелочи, высоко-низко, благородно-подло» нашего клиента.
Ценности же более высокие, неотъемлемые от самой сути человека, затрагиваются на двух старших уровнях — уровне «Я» и уровне духовности. Сейчас речь пойдет об уровне «Я».
«Я» здесь — это не только осознаваемое представление о себе (хотя и оно тоже). Скорее, можно говорить о внутреннем «Я», опоре, стержне, основе всех внешних проявлений. Включая личность.
В разных психологических традициях говорят о «самости», «аутентичной личности», «я-концепции», «эго-идентичности», «эго-синтонности», «сущности» (противопоставляемой личности) и т. д. Подробности, как обычно, отличаются в зависимости от школы и конкретного теоретика, но суть опять-таки одна — речь идет о глубоком чувстве соответствия самому себе. «Кто я, какой я?» Естественный, «само собой разумеющийся» ответ на эти вопросы, даже не появляющийся в голове, а просто существующий во всех поступках, поведении, рассуждениях, образе мыслей, критериях выбора человека — вот это и есть «Я». Или «голос»этого «Я».
Благополучие «Я» по большому счету основывается на трех гигантских опорах: любви, уважении и цели. Любви к себе, в продолжение безусловной любви родителей в детстве, любви близких потом. Уважении к себе, основанному на уважении родителей, других значимых и важных людей, сравнении с «эталонами». Цели — как своему пути в жизни, ее смыслу, самому главному «зачем».
Это близко к гуманистическому представлению о самоактуализации.
Если человек с самого младенчества (и еще до того, как отделил себя от мира, до трех лет) воспринимал мир и себя в нем как мир любящий, как маму с папой, как мир, которому можно доверять, в котором тепло, хорошо и уютно, то, не отделяя себя от мира, он так же научился принимать и себя.
Потом все это может еще много раз нарушиться. Но если нарушено с самого начала… придется создавать эту основу задним числом. А это тяжелая работа. Хотя и возможная.
Приблизительно в три года малыш выделил свое «Я» из мира, получил (часто через попу) знание о том, что бывает «хорошо и плохо». А решают это сильные и всемогущие родители и взрослые. И их оценка становилась собственной оценкой ребенка. Если потом друзья и сверстники, а позже близкие, учителя жизни и, опять-таки, друзья и просто значимые люди относились к человеку с уважением, признавали его права, оценивали «хорошо» и «отлично» — по заслугам, поощряли инициативу, помогали разобрать трудности, а когда критиковали, то не его самого, а его действия, тогда человек привыкает уважать себя.
Уважение (или неуважение) к себе, самооценка — это интериоризованная Интериоризация — это процесс перевода на мыслительный уровень того, что раньше делалось или существовало развернуто в пространстве и времени.
оценка значимых Других, помните? Человек хочет знать, что он — хороший. А если этого знания в жизни нет, получается что-то вроде комплексов неполноценности или превосходства. Человек неспокоен. Либо он считает себя плохим (а не хочется), либо начинает доказывать, что хороший — он.
Самоуважение, уверенность в себе, внутренний покой опираются именно на такое глубоко усвоенное отношение к себе тех, кому можно полностью доверять. Таких людей еще называют референтным кругом.
А начало все равно в детстве. И если «Я — любимый» больше от мамы, то «Я — хороший» — больше от папы. Хотя, разумеется, деление это условно. Кстати, если человеку не хватает любви, то его тяга к уважению тоже будет несколько… судорожной.
И вот, когда человек знает себя любимым, любящим, уважаемым и уважающим (себя и других), перед ним встает вопрос о смысле жизни.
Знакомо?
Тут важно, что вопрос этот, как правило, не возникает раньше, чем стабилизируются любовь и уважение. Цель тогда ясна: нужны любовь и уважение. И смыслом-целью станет то, что эти любовь и уважение дать может. А вот если фундамент уже стоит прочно, можно строить — свою жизнь и этот мир. Именно тогда человек оглядывается на мир как творец, созидатель и делает миру подарки.
А много вы знаете людей, которым повезло с детством? Которые с детства жили в безусловной любви и заслуженном уважении? Какая уж тут самоактуализация?! Сытый голодного…
При всей разнице целей жизни объединяет их одно: действие. Цель, какой бы разной она бы ни была, — что-то сделать. Миру. В мире. Людям. Близким. Всем. Помочь или помешать. Подарить или свергнуть. Создать или разрушить.
Делать добро или бороться со злом. Или и то, и другое.
Сделать, а не получить.
Потому что если все нужное мне — в масштабах мироздания, а не сиюминутности — у меня есть, то цели мои будут уже не из разряда «мне». По крайней мере, очень не прямо. А вот если мои цели (большие цели, в масштабах смысла жизни) все-таки из серии «хочу себе» — удовольствия, признания, славы, денег, обожания, преданности, — то не все в порядке с любовью и уважением.
И это не обвинение. Это не «хорошо» или «плохо». Это конкретная жизненная ситуация конкретного человека. И требовать «сознательности» — не работа психолога. Но в добро можно заманить — любовью и уважением. Что педагоги и общество, да и мы с вами сплошь и рядом делаем.
Для благополучного «Я» нужна цель (в масштабах этого «Я») — стоящая, достойная. Потому что «Я» принимает эту цель в себя как свою часть. Тут уже трудно понять, заботится человек о мире (семье, своем театре, своем круге, своем саде, своей стране, своем деле, своих детях) как о части себя или ощущает себя частью более важного — цели и смысла.
Пути.
И если у человека «все есть», но сам свое присутствие в этой жизни он оценивает как «фигней страдаю», то не будет благополучия в его «Я». А будет тревога, тоска, метания, доказывание кому-то чего-то и прочая выпивка.
Забыться. Не думать. А иначе — мучительно больно. За бесцельно прожитое.
Еще раз: мы пишем о «Я» уж совсем благополучном. Огромное множество людей вокруг— недолюбленные и обделенные самоуважением. Все эти разговоры о цели — не про них. У них свои заботы.
Но, получив любовь, а потом уважение (нужные!), человек еще — внутренне — не благополучен. И не будем удивляться, что ему от сытой обустроенной жизни неймется и хочется чего-то еще. Это нормально.
Внимательному читателю все это может весьма напомнить пирамиду Маслоу. Да, раньше, чем любовь, уважение и цель жизни, человека искренне волнует: а в безопасности ли «Я».
Это важно: чем дальше человек от биологического момента рождения, тем больше он защищает и стремится к безопасности именно этого «Я» — не биологического существа, а того, которое он считает собой. Этим объясняется то, что люди могут идти на страдания и смерть, но «не изменить себе». Не убить себя. Такого, каким «я себя знаю». Биологический инстинкт самосохранения становится психологическим.
«Я»-неблагополучие
Благополучное «Я» имеет и своего антипода — неблагополучное «Я». Такое «Я» мучительно ищет и не находит ни любви (в себе, в родителях, в любимых-привязанных, в людях вокруг), ни уважения (среди значимых людей и среди людей вообще), ни смысла своего существования. На всех предыдущих уровнях внешне может даже быть вроде бы все в порядке. Только такое сосуществование «Я» с миром не устраивает. Никак. Человек изнутри не хочет так жить. И чем сильнее это несоответствие, тем ближе медицинская помощь. Потому что из мира, в котором нельзя жить, человек уходит. Уходит в безумие, алкоголь, пустоту-доживание, погоню за развлечениями, деньгами, в самоубийство — прямое или психологическое, когда распадается одна сущность человека и формируется другая.
И поведение такого человека окружающих часто кажется нелогичным, непонятным, саморазрушительным. Все верно, оно и есть саморазрушительное. И здесь саморазрушение для «Я» имеет смысл. В крайних случаях говорят о психотических проявлениях.
Впрочем, большинство людей, как обычно, помещается где-то между благополучным и уж совсем неблагополучным «Я». И мерилом нарастания напряжения-несоответствия между реальностью и требованиями «Я» служит нарастание тревоги. Нарастание переживания.
Помните: проблема — это то, что переживается как проблема.
Тревога, переживание — это боль «Я». То есть сигнал организму, что во внешней среде нужно что-то поменять. Так боль от ожога настойчиво требует убрать руку от огня, а натертые мозоли рекомендуют сменить обувь.
Правда, к боли можно привыкнуть. Или систематически применять обезболивающее: не замечать тревоги, «выбросить из головы» переживания и вообще делать вид, что «все отлично» или по крайней мере «все как обычно».
Просто такой вот я, проблемный и несчастный. Знать, судьба такая. Или «нет проблем!»
Однако и рука с обезболиванием догорит в огне, и игнорирование тревоги-переживания не предотвратит нарастания напряжения. Однажды все равно рванет. Или убьет. Одно из двух.
Если, конечно, вовремя собой не заняться.
К примеру Примеры взяты у К. Хорни.
, часто встречающимися проявлениями неблагополучия «Я» бывают такие варианты поведения. Человеку постоянно, в любых количествах требуется внимание. Лучше, если непосредственно любовь или хотя бы приязнь. Но на худой конец сойдет и просто внимание. Лишь бы люди не забыли, не оставили ни на минуту. В ход идет актерство и шутовство, демонстративное поведение, скандалы и конфликты.
И вообще, «лучше жить в мире, где все хотят мне напакостить, чем в мире, где до меня нет никакого дела».
Такой человек плохо переживает каждую минуту, когда что-то происходит «не по его поводу». И если прямой связи нет, он ее отыщет и предъявит. И неважно, что мешает и раздражает. Неважно, что обиды надуманные, а предлоги несущественные. Пока мы все это ему объясняем, — он не забыт. Все снова вертится вокруг него.
Обратной стороной обделенности любовью часто оказывается изрядное недоверие к миру. Ну и неверие ни в какую любовь. «Нет ее! Не у меня нет, а вообще нет». Так и беспокоиться не о чем.
Вера в любовь и доверие к миру очень связаны. Изначально, в детстве, это вообще одно и то же.
И раз любви нет, раз миру доверять нельзя, то человек отходит в сторону ото всех, становится «отдельным». Он избегает близости, любых отношений, предполагающих глубину, взаимное погружение, раскрытие навстречу другому, избегает того, что называет «ответственностью и обязательствами». Обесценивание того, чего у меня нет, — распространенная стратегия психологической защиты. Однако когда отрицание затрагивает уже опору «Я», оно оказывается весьма и весьма разрушительным. Для самого человека, его отношений, его будущего.
Безудержная, голодная потребность в уважении проявляется по-разному. Иногда человек ищет (и находит) безусловный авторитет и ему служит — за авторитетное подтверждение своей значимости. Авторитетом может быть другой человек, а может быть и система правил и установлений. В любом случае неблагополучное «Я» стремится найти подтверждение своей «правильности», соответствовать выдвигаемым требованиям (будь то требования «гуру и учителя» или общественной морали, правил приличия или установлений своего круга, группы, клана, коллектива, нации).
Словом, мы имеем ханжу или фанатика. Или фанатичного ханжу. В более или менее ярко выраженном варианте. Характерно, что здесь речь не идет о приязни. Такие люди могут бравировать тем, что не ищут симпатий. Они — за правое дело. Помните сутягу Френкленда из «Собаки Баскервиллей»?
Другой способ: стремление к власти как самоцель, потребность доминировать и контролировать. Здесь на первый план выходит демонстрация силы (не обязательно физической — это может быть звание, должность, статус, служение закону или принадлежность к сильной организации и т.д.). И, соответственно, презрение к слабости. Такой человек в более или менее приемлемой форме желает захватить рычаги управления. Ему, в отличие от стяжателя внимания, важны все знаки того, что он и только он влияет на ситуацию. Что все вокруг подчиняется ему.
Получается агрессивный манипулятор. Агрессивность эта не всегда груба. Категоричность, авторитарность, солдафонство — это одна сторона. Но и опутывание уговорами, подначками, претензиями, обвинениями, уламывание, улещивание — все это тоже присутствует. Манипулятору в поисках чувства собственной значимости не важно, как добиться своего. Главное — в очередной раз добиться именно своего. Договоренность — это уже уступка. Иделогическим обоснованием властолюбец может выбрать любой принцип. Хотя бы и мораль. И вот мы уже имеем не просто ханжу и фанатика, а воинствующих ханжу и фанатика.
Дело не в том, что такие стереотипы поведения свойственны только глубоко неблагополучным людям. Нет. Многие средне благополучные люди время от времени ими пользуются, компенсируя сиюминутный недостаток любви, веры в себя и свою значимость, осмысленности жизни. Большое же неблагополучие, которое и приводит к психологу, появляется тогда, когда человек ведет себя так постоянно, когда поведение воспроизводится практически во всех ситуациях, как самостоятельная цель, как способ жить.
Так и только так.
Если молодой человек начинает ухаживать за девушкой и в то же время привычно борется за власть, то он с высокой степенью вероятности получит борьбу. Войну. Если вновь назначенный руководитель начинает с поиска любви, стремится в первую очередь понравиться, он получит неуправляемый коллектив и несделанную работу.
Психологи, начинающие вести группы, часто сталкиваются с такой проблемой, ищут у своей группы оценки себе. Хорошей оценки. Группа это быстро понимает. Ведущих со стажем уже группа рассматривает как источник оценки.
Есть один момент, к которому следует быть особенно внимательным. Сам клиент обычно не отдает себе отчет, какую именно глубокую потребность он реализует или пытается реализовать тем или иным поведением.
Помните: «понять, чего хочешь»?
Но и для нас не все однозначно. Казалось бы, явная борьба за власть. Значит, у клиента страдает самоуважение? Может быть. Но может быть и то, что избытком уважения человек старается заткнуть большую дыру — отсутствие любви к себе и близких отношений. Может быть, требуя подчинения, манипулируя, человек надеется вытребовать себе любовь.
Из уважения.
Понятно, что попытка не самая перспективная, но так бывает. Как бывает и поиск любви, чтобы скрыть нехватку уважения и самоуважения (шутовство и поклонение), как бывает и поиск Пути и Смысла — не потому, что хочется что-то дать людям и миру, а потому что именно эти Путь и Смысл обеспечат уважение, а, возможно, и любовь.
Тут дело именно в преувеличенном, избыточном, ненасытном стяжании уважения, любви или сурово-непреклонном, неотступном следовании свой цели. Такое преувеличение еще называют гиперкомпенсацией. То есть чрезмерным возмещением.
Пусть читатель помнит о такой возможности, и тогда ему будет легче распознать в рассказе и поведении клиента его действительное страдание, будь то «меня никто не любит», «я ничего не стою» или «мне незачем жить».

И что теперь делать?
Внушение и метафора
И любовь к себе, и самоуважение, и смысл жизни — все это связано с верой. Они недоказуемы логически (и в одиночку), часто даже неосознаваемы, сколько бы человек ни упражнялся в рациональных построениях.
Такое знание о себе приобретается либо из глубокого детства, когда еще и себя-то человек толком не осознавал, либо из мощных переживаний более позднего возраста, когда вера, минуя сознательные фильтры, впечатывается в «Я».
Либо в результате длительного погружения в соответствующую среду. Поэтому и работают на этом уровне в основном в группе. Собственно, и нужные мощные переживания легче создаются в группе.
Прямо здесь, в кабинете психолога, работать на таком уровне мы можем, полагаясь главным образом на суггестивные техники. На внушение. Именно благодаря таким техникам мы можем, минуя сознательный контроль, прикоснуться к тому уровню изначального знания о себе, который лежит, что называется, до сознания или, точнее, в основе сознательных мыслей, убеждений, ценностей, поступков — в основе личности как таковой.
Вера такого уровня закладывается преимущественно родителями. Или теми, кто их заменял в детстве. Поэтому коллега, берущийся работать с уровнем «Я», должен быть в глазах клиента человеком, чей авторитет хотя бы близок к родительскому. Дело не в том, чтобы подставлять себя на место родителей (хотя такое тоже бывает), а в том, чтобы источник новой веры (хотя бы косвенный) пользовался очень и очень большим доверием. И даже в какие-то моменты воспринимался некритично. Оно и понятно — нам же внушать предстоит.
Когда мы говорим о техниках внушения, речь идет о директивном гипнозе, гипнозе эриксоновском и о разных техниках НЛП (связанных в основном с понятием «линии времени») Мы уже писали, что внушением пользуются и в других техниках, но эти, что называется, изначально приспособлены для применения именно внушения. И самовнушения.
.
Вообще-то сюда же направлены многие мистические, эзотерические и просто популярные формы воздействия (вроде аффирмаций по Луизе Хей), но мы говорим о работе профессиональной.
Сразу скажем: для того чтобы все эти техники применять качественно, изучать их можно и нужно на специальных тренинговых семинарах, потому что техника — это в первую очередь практика, и научиться ей «из книги» не просто трудно, а еще и чревато изобретением велосипеда и весьма неприятными ошибками.
Для клиента неприятными. И для нас, соответственно.
Поэтому мы предложим простую рабочую схему, для выполнения которой достаточно большого собственного опыта психологической работы, и настоятельно порекомендуем учиться. Увы, совсем нередко коллеги-психологи за уровень «Я» хватаются именно от неумения, от незнания техник работы на более простых уровнях. Поэтому большинство консультаций похожи или на прямые «советы» (делай так и так), или на попытки лобового изменения «Я» человека: живи не так. Прямые призывы «быть другим» не только не достигают цели (если не подкреплены профессиональной работой), но и откровенно вредят, угнетая самооценку клиента или разрушая контакт.
Мы искренне предполагаем, что без «большого опыта» и навыка работы на других уровнях коллега не возьмется за изменения на уровне «Я». Поэтому описываемая рабочая схема предполагает достаточно высокий уровень профессионализма. При всей ее внешней простоте.
Итак, клиента интересует следующая перспектива:
полюбить себя (и других) спокойно, безусловно, глубоко;
убедиться в собственной значимости, «хорошести», уважать себя;
удостовериться в осмысленности своего существования, своей жизни, свериться с достойной целью.
Именно это мы и будем внушать.
Внушать по ходу разговора, без формальностей вроде «сядьте удобно, закройте глаза и притворитесь, что вы в глубоком трансе». Хотя на практике человек, действительно пребывающий в трансе, и человек, притворяющийся, что он в трансе, все равно воспринимают внушение, мы сейчас говорим о неявном внушении, которое клиентом осмысливается как «просто разговор о жизни».
Желательно к этому времени в разговоре плавно «съехать» голосом вниз, говорить медленнее обычного и негромко. К тому же мы помним, что контакт (или раппорт) — это уже состояние легкого транса. Так что все подстройки мы усиливаем, чем еще больше повышаем доверие к себе, и — говорим. Это или реплики, или — чаще — монолог.
Обычно монолог начинается, когда мы, с точки зрения клиента, выслушали его, разобрались в проблеме и теперь даем рекомендации. Советы. А мы советов не даем, мы даем внушение. Еще интереснее, если с точки зрения клиента мы уже всю работу сделали (или еще не начали), а сейчас просто «треплемся». В этой ситуации клиент меньше осмысливает то, что мы говорим, а это нам как раз и нужно.
Основой для внушения мы выбираем рассказывание историй. Сказок. Притч. Случаев из практики. Баек. Анекдотов.
Ну и просто привираем профессионально, то есть так, как нужно именно здесь и сейчас.
Речь идет о метафоре. Если отвлечься от филологии, то для нас метафора — это иносказательное изложение ситуации клиента. Иносказательное настолько, чтобы исключить совсем уж прямые аналогии. «Вот у меня тоже муж алкоголик, так я его выгнала» — это не метафора. Это совет. Да еще прямой. Да еще из личного опыта, что, мягко говоря, не всегда применимо в чужой практике. И не всегда приемлемо.
Основная прелесть метафоры состоит в том, что она не только описывает ситуацию, но также иносказательно утверждает, что выход есть. И даже обрисовывает примерное направление. Но (на то и внушение) оставляет достаточный простор для домысливания-додумывания, чтобы собственное озарение клиента опиралось именно на доступный ему опыт и подходило именно ему.
Метафора глубоко символична. Причем расшифровываем символы, наполняем их смыслом не мы, а сам клиент. И не надо подталкивать его наводящими вопросами. Клиент найдет свой смысл. И не обязательно такой, о котором мы хотя бы догадывались раньше. Если метафора построена правильно, клиент обязательно отыщет (не всегда осознанно) нужный ему смысл.
Сказка-метафра, которую чуть позже прочитаете, отличается именно тем, что каждый, кого мы после прочтения спрашивали: «О чем она?», — отвечал что-то очень свое и всякий раз разное.
При всей волшебной красоте или, наоборот, бытовой простоте метафоры, это все-таки техника. И выполнять ее надо правильно. Пусть лучше будут хромать красоты стиля и языка, чем сломается стройная схема профессиональной работы.
Кстати, метафорой может быть и рисунок, и музыка. И их обсуждение.
Итак в метафоре должно быть:
Символическое описание основной сути проблемы.
Символическое представление основных действующих сил (в качестве персонажей).
Неопределенный символ решения проблемы.
Символическое применение неопределенно описанного символа решения проблемы.
Отражение конфликта-столкновения как центральное событие.
Разрешение: сильное, эмоционально значимое описание того, как «все будет хорошо», когда ситуация разрешится для всех основных действующих сил.
Общий праздник.
Что все это значит? Сейчас разберемся.
Суть проблемы
От проблемы к ее метафорическому описанию мы проходим за три шага: формулирование проблемы, формулирование класса проблем, формулирование символа проблемы. То есть, к примеру, человек недолюблен. И недоверчив к миру. Класс проблем: недостаток ценного, важного для жизни. Символ: окруженный горной грядой мир холода и снега, где мало тепла и солнца.
Персонажи
В качестве героев в метафору можно вводить не только символические описания людей, но и сил, чувств, качеств и возможностей. В нашем случае, когда дело касается внутреннего «Я» человека, на таких героях-олицетворениях все и будет держаться. Это может быть и сама горная цепь как персонаж, препятствующий проникновению тепла и света. Мы можем встретиться с заколдованной феей лета, грустно наблюдающей охлаждение ее родного мира, который она когда-то согревала, и героическую птицу, которая, преодолев препятствия, донесла до жителей холодной страны весть о том, что там, за горами, есть тепло… И так далее.
Решение
Это должно быть «нечто» - то есть не конкретная программа действий, а что-то туманное, но тоже олицетворенное в герое или предмете. Ключ ли к дому заколдованной феи, таинственный флакон с напитком, волшебный свиток или неведомая дорога, другой, малодоступный волшебник или та же героическая птица, которая покажет путь…
Кстати, перечитайте «Волшебника Изумрудного города»: тут и Гудвин, «великий и ужасный», тут и мозги из опилок, и шелковое сердце, и напиток смелости — символы, символы, символы…
Применение
Это очень тонкая часть метафоры. По сути, она бегло упоминается одним-двумя размытыми предложениями. Герой «просто» получает информацию о том, как применять символ решения. Но это центральная часть внушения: выход есть, решение возможно, и вот вероятное направление. В нашей истории с горной страной можно говорить о выходе за пределы гор, о расколдовывании феи, о долгом пути к сильному волшебнику, о необходимости что-то чем-то окропить из флакона, чтобы произошло чудо.
Событие-конфликт
Обычно для клиента все это весьма тяжело. Так же должно достаться и главное чудо. Да, чудо произойдет. Но как только… герой достанет флакон, пройдет путь, уговорит волшебника, вспашет поле, найдет проход в горах или сдвинет их.
А вот если суть не в том, чтобы настроить на тяжелую работу по изменению, а подтолкнуть к очевидному и нетрудному изменению, то и событие должно быть парадоксальным: такая, дескать, мелочь, а какие последствия.
И еще одна важная вещь, которая отличает метафору от детской сказки и «взрослого» рыцарского романа с «хорошим» и «плохим» персонажем. У нас не должно быть побежденных. Не должно быть окончательно «плохих». Во-первых, мы не знаем точно (хотя и старались), с кем из персонажей свяжет себя наш клиент (и, кстати, может связать не с одним, а с несколькими). Во-вторых, по ходу сюжета обязательно должно выясниться, что все «плохие» — не такие уж и плохие, только у них свои трудности и свое понимание того, как будет «лучше». И чем парадоксальнее, непредсказуемей это выяснится, чем неожиданней окажется выход — для всех персонажей, — тем действенней окажется метафора.
Поэтому уничтожения, поражения и унижения персонажей в нашей метафоре не будет. А будет Чудо. После того, как герой произведет необходимые (и часто неочевидные) действия. Например, не войной на темный лес пойдет, а овраг вычистит.
«Не стреляй, Иван-царевич, я тебе еще пригожусь!»
Разрешение ситуации
Помните, как говорил Карлсон: «Свершилось чудо! Друг спас жизнь друга!» Вот-вот, такое настроение и должно царить в нашей метафоре, когда мы подробно, ярко, в красках и деталях, во всей радости и полноте описываем то, как стало.
Мы не описываем механизм действия чуда: в механизме клиент может усомниться. Что и как сработало, мы вообще не упоминаем. Нам не логика важна, а вера. Вера в то, что чудо возможно. И надежда есть. Мы красочно упираем на то, что сработало. Получилось.
«И так произошло»… «И сразу стало»… «И в тот же миг»… «И когда последняя капля упала»… произошло что-то. ЧТО-ТО. И это значит, что… словом, «все теперь будет хорошо». Подробно и со слезами счастья на глазах у всех героев. И у рассказчика.
И пусть наша радость передастся клиенту.
Праздник
Теперь нам нужно завершить метафору, подкрепив веру в чудо авторитетным утверждением того, что все это героям не показалось, а так и было на самом деле. Что эффект сохранился.
«И они жили долго и счастливо».
Обычно это описание праздника, на котором присутствуют все персонажи, которые теперь подружились и помирились. У каждого есть свое дело, и все вместе они все делают как надо. А вокруг продолжается все то хорошее, что началось с Чуда.
Наверное, теперь читателю будет интересно составить свою метафору. Прежде чем вы это сделаете, давайте отметим: метафора — это не обязательно волшебная сказка Впрочем, эта тема настолько глубока и обширна, что ее разрабатывает целое направление в психологии: сказкотерапия. Сказка хороша уже тем, что вызывает память детства: когда так верилось в чудо.
. Это и бытовая история о соседе или другом клиенте, и «воспоминание» из «недавно прочитанной книги», и притча из Евангелия или Корана, и предположения из серии «как было бы, если бы», а иногда всего два-три предложения в качестве сравнения.
«Один мой знакомый как-то все вату под плечи подкладывал, чтобы солиднее казаться, а потом взял и пошел в спортзал. Теперь свои плечи — ого-го. Так в зал и ходит уже два года». Рассказывается к слову, когда речь идет о навязчивых усилиях клиента по поиску внешних доказательств своей значимости: машина, должность, галстук… Однако и в этом коротеньком кусочке — все на месте. Разберите по шагам, если хотите.
Как рассказывать.
Усложненная метафора и речевые шаблоны
Однако смысл имеет не только то, «что» мы рассказываем. Важно и как мы это делаем.
Внушение можно усилить, если усложнить метафору. Сделать трехслойной. То есть, по сути, рассказать несколько метафор, «вставленных» одна в другую.
Схематически это можно представить так:
Начало первой метафоры.
Начало второй метафоры (обычно вводится через «кстати» или вкладывается в уста одного из героев первой истории).
Треться метафора (обычно коротенький кусочек, где зачастую внушение идет прямым текстом: «Тот мой знакомый еще любил повторять: «Давайте жить дружно!», так вот он и попал как раз…»).
Окончание второй метафоры.
Окончание первой метафоры.
Действие такой усложненной метафоры состоит в том, чтобы по итогам рассказа сознание лучше всего зафиксировало сюжет первой метафоры, что-то помнило из второй и практически забыло третью. Это нам и нужно, потому что тогда внушение усиливается.
Например, мы начинаем рассказ о зимней стране, упоминаем о заколдованной фее, начинаем рассказывать ее историю, в середину вставляем «заветное слово», которое и должно ее расколдовать, завершаем ее историю, продолжаем и завершаем историю о зимней стране.
Кстати, в одну большу метафору по ходу можно вплетать куда больше двух вставных. Было бы желание. И навык. И хорошо, если все метафоры будут иметь общую направленность.
Кроме последовательности рассказа, очень важны и сами слова, которые мы используем, и то, как мы их произносим Эти правила еще называют «речевыми шаблонами» или «техниками речи» и подробнее мы их опишем в следующей части.
.
Одним из важнейших навыков рассказывания чего бы то ни было, если мы имеем в виду внушение, является выделение отдельных слов голосом. Выделяем мы, естественно, не просто для большей выразительности, а с умыслом. Умысел состоит в том, чтобы выделенные в рассказе слова сами по себе составляли словосочетание-внушение. Поскольку клиент следит за рассказом, да и выделяем мы не грубо, а еле заметно (паузой до и после, легким понижением голоса, наклоном головы и т.д.), то такого «встроенного» внушения он не замечает. Ну и хорошо.
Приятным отличием от профессионального рассказчика для нас служит возможность рассказывать скучно. Потому что когда клиенту скучно, его сознание отвлекается. И поэтому мы многословны, используем повторы, как бы ненужные разъяснения, отступления в сторону (а это все метафоры и встроенные внушения), говорим очевидные вещи, и через некоторое время уже весь наш текст кажется клиенту банальным и до зевоты очевидным.
Что и требовалось: клиент воспринимает текст некритично, а текст-то внушающий.
А еще нам не нужно останавливаться на подробностях. Наоборот, мы можем себе позволить разговаривать очень и очень неопределенно.
«Как-то так (как? неважно) получилось, что у героя оказалась именно такая (какая?) лошадь, которая была ему нужна (по каким признакам?). Она помогла герою выбрать нужную тропу (как помогла? что она сделала? каковы признаки нужной тропы?) и, используя свои волшебные способности (что такое магическое она могла?), быстро прискакала к симпатичному домику (как выглядел домик?)…» и т.д.
Очень помогают правильные переходные слова. Мы не говорим «но», мы говорим «и». Не связанные между собой предложения и высказывания мы объединяем оборотами «когда — тогда», «если — то», «потому что», «поэтому», «и это вызывает» и т. д. А поскольку клиент в легком трансе, да еще скучает, то есть слушает не очень внимательно, он такую «логику» пропустит.
Плюс из уважения к нам не станет придираться. Все правильно, мы же для него стараемся.
А вот слово «не» надо употреблять осторожно. Вы можете себе представить «не красный» цвет? Вот и клиент, прежде чем понять, что такое «не беспокойтесь», вспомнит что такое «беспокоиться», а в сочетании «не страшно» сконцентрируется на «страшно». Гораздо безопаснее употреблять слова в положительной формулировке: «расслабьтесь, это очень мило».
Однако, если вы хотите заставить эту особенность работать на себя, то можете специально употреблять «не»: «Ему не хотелось радоваться прямо сейчас. Он все никак не мог достаточно расслабиться для этого».
Понятно, что немедленных результатов на уровне «Я» мы не ожидаем. Напротив, мы их боимся и стараемся все сгладить и смягчить. Пройдет время, и то, как «Я» использует все наши подсказки, проявится само собой.
Конкретные поведенческие подробности предсказать трудно.
Человеку станет лучше — в его понимании. Может быть, он найдет любовь и любимых, а может, оценит то, что есть. Может быть, он примет и зауважает себя нынешнего, а может, соберется наконец воплотить в жизнь то, что давно откладывал. Может, он осмыслит жизнь нынешнюю, может, откроет новый смысл. Мы не знаем. Известно лишь, что если мы все сделаем правильно, «Я» клиента станет благополучней.
И мы сможем заняться работой на нижележащих уровнях. Поведение ему подправим, веры в свои возможности привнесем. Будет любо-дорого!
Уровень «Я» — большой и сложный. И трудно работать только с любовью, только с уважением или со смыслом, не затрагивая остального. Поэтому и истории наши — обо всем сразу.
Кстати, их можно не только рассказывать на ходу, но и писать. Прежде чем мы перейдем к уровню духовности, предлагаем вам сказку. Как вы думаете, о чем она?
ОТКУДА ЛЕТИТ ВРЕМЯ
— Ваше Величество...
Королева-мать медленно отвернулась от окна, как бы не желая отрывать от него взгляд, и, наконец, посмотрела на говорящего.
— Да?
— Его Высочество вернулся.
— Хорошо, — королева вновь повернулась к окну. — Где он сейчас?
— Занимается с фехтовальщиком, который гостит в замке.
— Не с фехтовальщиком, а с учителем фехтования, — королева говорила ровно, не повышая тона и не оборачиваясь. — С фехтовальщиками развлекаются, лоботрясничают, а у учителя учатся. Ты ведь не хочешь, чтобы про принца говорили, что убивает время в развлечениях?
— Его Высочество занимается сейчас с учителем фехтования, — послушно исправился собеседник.
— Хорошо.
Повисла пауза и тот, кто говорил с королевой, человек невысокого роста в придворной одежде и слегка сутулый от многолетней привычки кланяться, понял, что беседа окончена. Королева полностью погрузилась в созерцание вида за окном. Человек в придворной одежде давно уже не пытался понять, что такого видит в окне королева и почему это может занимать ее целыми днями. Он просто привык, что если нет никакой настоятельной государственной необходимости, ее величество целыми днями глядит в окно. Всегда в одно и то же: высокое стрельчатое окно в покоях короля, ее покойного мужа. А государственная необходимость стараниями человека в придворной одежде случалась здесь не часто.
***
Шпага в руке юного принца мелькала быстро, точно, словом, правильно. Чувствовалась хорошая школа. О шпаге в руке его напарника этого сказать было нельзя. Сказать можно было другое: эта шпага летала легко и изящно, непредсказуемо и вдохновенно. Тут уже роль играла не школа, тут ощущалось мастерство. Ощущалось исподволь, на уровне внутреннего подрагивания тех струн или жилок в человеке, которые открыты встрече с чем-то необыкновенным, недоступным простому смертному. Впрочем, на этот раз исподволь ощущать было некому: никого в обеденной зале кроме принца и его соперника не было, так что никто не мог оценить ни сосредоточенную работу его Высочества, ни легкую расслабленность и озорные блестки в глазах владельца изящной шпаги. Бой был очевидно не всамделишный, острия шпаг были предусмотрительно закрыты пробковыми наконечниками, да и в движениях участников сквозило скорее стремление к созданию уникального и неповторимого рисунка, чем азарт разрушения. Вот принц поморщился: в его ловких движениях промелькнуло что-то неуверенное, смазавшее всю картину. Принц взмахнул шпагой в салюте, отмечая окончание боя, поклонился и, сняв пробковый наконечник, аккуратно вложил шпагу в ножны, висевшие на стене обеденной залы. В зал тут же неслышно вошел человек в придворной одежде.
— Его Высочеству будет угодно повидать ее Величество? — спросил он, не поднимая глаз.
— А где мама?
— Как обычно, Ваше Высочество.
— Тогда попозже.
— Вам напомнить, Ваше Высочество?
— Спасибо, не стоит.
Человек поклонился и вышел, чуть скрипнув дверью.
— А ты не очень любишь его, принц, — заметил второй фехтовальщик. — Кто это?
— Наш первый министр. Правду сказать, и единственный.
— А что, больше не нужно?
— Да нет, — принц пожал плечами, — ему всего и заботы, что управлять замком. Раньше их было больше, но когда умер старый король — это мой папа, — мама всех поблагодарила и отпустила в город. А этот остался.
— Почему?
— Должен же кто-то остаться. Вот он и остался.
— А... — собеседник принца пожал плечами, — ну, это конечно.
— Ты здесь не живешь, фехтовальщик, потому не очень понимаешь, да? — принц поднял глаза и серьезно посмотрел на того, кого назвал фехтовальщиком.
— Признаться, не очень.
— Ну, конечно, министры уходят в город — тот, что внизу у реки, всем королевством управляет вместо короля один министр, наследник скачет верхом в одиночестве по окрестностям в поисках интересных людей вроде тебя, а королева весь день смотрит в окно — тут что-то не так, верно?
— Не обязательно, — фехтовальщик улыбнулся, — жизнь очень разная. В моих краях одна — у вас другая.
— Это верно, — принц вздохнул. — Что ты знаешь о волшебниках?
***
— Они говорят о волшебниках, Ваше Величество, — министр приблизился к неподвижно стоящей королеве.
— О волшебниках? Хорошо. Пусть говорят.
— Его Высочество собирался зайти к Вам.
— Хорошо.
— Может быть, его Высочеству не стоит уж очень интересоваться темой волшебников?
— Может быть.
— Ваше Величество не хочет поговорить с сыном об этом?
— Я посмотрю.
***
— Понимаешь, волшебников в нашем краю немало. Вообще-то они есть почти в каждом городе, который не принадлежит стране магов.
— Стране магов?
— Ты и про это не знаешь. Страна магов лежит на востоке. Впрочем, это раньше так было. Теперь, кажется, она лежит почти везде вокруг.
— Они хорошо воюют?
— Нет, они вовсе не воюют. Города сами присоединяются к ним.
— Зачем?
— Так лучше. У магов все получается. У них всегда мир, а люди живут, как хотят. Ну и сыты, естественно.
— У вас тут, как я видел, дела идут не хуже.
— Так ведь и у нас тут тоже страна магов. Ну, не совсем еще, но по сути — так.
— «Так» — это как?
Принц нахмурился, подыскивая слова для объяснения, понятного чужеземцу.
— Вот живет себе город, управляет им король. Ну, или герцог какой, или князь — это неважно. Понятно?
Фехтовальщик улыбнулся добродушно, но немного насмешливо: «Понятно».
— Ну вот, а потом в город приходит городской волшебник. И живет в городе, пока город не захочет войти в страну магов.
— А что король?
— Король обычно не против: он все равно остается королем. Его никто не трогает. Бывает, что король не желает видеть в своем городе волшебника, но, во-первых, волшебник приходит не к нему, а к горожанам, а во-вторых, кто же тронет волшебника?!
— И что, ни один король не захотел схватить волшебника?
— Говорят, когда-то захотел.
— И что?
— Новый король оставил его в покое.
— Как же, города вот так просто, потому что волшебник попросил, присоединяются к магам?
— Не к магам, а к стране магов. Как стать магом, у нас никто не знает.
— А что, кто-то хочет?
— Еще бы! Ну вот, города, конечно, присоединяются не просто так. Волшебники часто живут в городах десятки лет. В соседнем с нашим городе никто уже и не помнит, когда тамошний волшебник появился. Тут все просто: город присоединяется к стране магов, когда кто-то, любой человек, придет к волшебнику и попросит о чуде. Ну, желание загадает. Волшебник выполнит желание, и город станет городом страны магов.
— Ты хочешь сказать, что десятилетиями не находится никого, кто бы захотел попросить волшебника совершить для него чудо? Что, никому ничего не надо?
— Нет, дело не в этом. Конечно, желания у всех есть. Но никто не хочет, чтобы волшебник ушел. Подожди, дай объяснить. Когда волшебник исполнит желание и город станет еще одним городом страны магов, волшебник покидает его. Навсегда. А людям жаль. Волшебник ведь не просто живет. Он все равно чудеса делает. Без просьбы. С ним и надежно, и весело. Да и маги город защищают, если что.
— Даже если он не вошел в их страну?
— Понимаешь, по сути, как все уже поняли, город становится частью их страны, как только в нем появляется волшебник. Так что просьба о чуде — это формальность. А так... Они ведь ничего не просят. Ты входишь в страну магов — и ничего. Ты не платишь, ты не служишь, ты не воюешь, ты просто живешь своей жизнью, как раньше.
— А что меняется?
— Просто, ну, как объяснить, тебе как бы больше везет. То есть, знаешь же, бывает, делаешь что-нибудь, а ерунда какая-то мешает, или обстоятельства не так сложатся, или люди не так поймут, или еще что. А как волшебники появляются, так все то же, только все мелочи — за тебя. Людям нравится.
— Ага, а как чудо попросили, волшебник уходит, и вся эта красота заканчивается?
— Не заканчивается. Но волшебник уходит. А это жаль. Он ведь еще и человек, говорят, хороший. Добрый, что ли. Помогает, если видит, что надо кому-нибудь. Наш, по крайней мере, такой. Люди говорят.
— Ты что ж, рядом живешь, а своего волшебника не видел?
— К нему не принято ходить. Скажешь ненароком в разговоре просьбу, не подумав. А он исполнит. И уйдет.
— Что же, ваш волшебник так и живет отшельником?
— Ну, не отшельником. Он ходит по городу, с ним все здороваются. Улыбаются. Помогают поднести с рынка что-нибудь, дорогу показывают. Просто трудно это — все время думать, что говоришь. Поэтому и стараются все обойтись без слов. А он понимает и не настаивает.
— А ты что же, ни разу ради интереса не ездил в город на него посмотреть?
— Ездил. С мамой, когда был маленький. Только он в плаще с капюшоном ходит. Его не особенно разглядишь.
— А ты сам? О чем бы ты попросил волшебника, если бы было можно?
— Не знаю.
***
Королева отвернулась от окна и подошла к вошедшему принцу.
— Сынок, как тебе твой новый учитель фехтования?
— Он интересный. Я ему много рассказывал про наш город.
— Что ты рассказывал? — королева склонила голову с заинтересованной улыбкой.
— О волшебнике, откуда он и зачем.
— О волшебнике... Конечно, о волшебнике.
— Мама, ты не думай. Я помню, что волшебника просить нельзя. Я и не собирался. Я помню предсказание.
— Ты хочешь обойти предсказание, сын? — королева смотрела на сына печально, и улыбки уже не было в ее глазах.
— Ну, не обойти, так хоть оттянуть.
— Хорошо. Пусть будет по-твоему. Хотя...
— Ты так говоришь, как будто хочешь, чтобы предсказание сбылось.
— Какая разница, чего я хочу. Важнее, чего ты хочешь, сынок.
— Я пока не скажу.
— Конечно, не скажешь. Спокойной тебе ночи.
***
Министр подошел по своему обыкновению почти неслышно. Королева на сей раз не стояла у окна, а сидела в кресле, где разговаривала с принцем.
— Вы рассчитываете отменить пророчество, Ваше Величество?
— Нет, — королева обернулась к нему. — Но хотя бы оттянуть.
— Ваше Величество...
— Я знаю. Знаю, что пророчество не обманешь. Но я не знаю, что будет после. Я не знаю даже, нужно ли мне бояться пророчества или радоваться ему. Я знаю лишь, что сейчас мы живем неплохо. Может быть, немного одиноко, но неплохо. А что будет потом, когда пророчество исполнится, — это мне неизвестно. Я не могу отменить пророчества, тут ты прав. Но я могу не хотеть его.
Королева встала и двинулась к окну. Тяжелое платье заструилось по полу, так что казалось, будто королева проплывает от кресла к стене, разгоняя в стороны маленькие волны шелка и бархата. Сутулый министр торопливо шагнул в сторону и тихо вышел. Королева осталась одна.
— Я могу не хотеть, — снова прошептала она, останавливаясь у окна. — Но, быть может, мне нужно именно хотеть?
И она обратила взгляд в окно, туда, где внизу, у подножия замка лежал, окруженный старой стеной, ее родной город. Там были люди, почти все, с кем прошла ее жизнь. И просто люди, которых она даже не знала и которые не бывали в ее замке. Там, возможно, были друзья или даже подруги, там были рынок и площадь у ратуши, где заезжие комедианты давали представления, много чего было там — такого, что в последние годы обходило стороной замок и устремлялось прямо туда, где жил теперь волшебник и где не было ее, королевы и матери.
***
— Пойдем со мной, фехтовальщик.
— Куда? — разбуженный полусонный фехтовальщик смотрел на принца из полумрака балдахина несколько недоуменно.
— В город.
— Прямо сейчас?
— Ну, — принц выглядел уже немного смущенным, — утром. Или днем. Пойдем, я покажу тебе город.
— Самое подходящее время ты выбрал для того, чтобы предложить экскурсию, принц, — фехтовальщик улыбался одними глазами, лицо у него было серьезное. — Почему бы тебе не сообщить мне об этом завтра, а?
— Пойдем мы завтра, — не сдавался принц, — но предупредить лучше сейчас. Мы пойдем пешком.
— Ну вот еще, — моментально проснулся фехтовальщик. — Верховую езду уже изобрели.
— Нет, — терпеливо пояснил принц, — мы пойдем пешком, чтобы нас не хватились.
— Мы что, бежим?
— Нет, нет. Просто мы хотим посмотреть на волшебника, а маме эта идея не нравится.
— А, — кивнул фехтовальщик, — этот ваш местный фольклор, понятно.
— Не знаю, что такое фольклор, — признался принц, — но маму лучше не беспокоить.
— Она запретит ехать?
— Нет. Она даже не будет уговаривать остаться. Но беспокоиться она будет. А так мы, быть может, вернемся до того, как нас хватятся.
— Поэтому ты предлагаешь выйти теперь же.
— Ну... да.
— Ладно, спускайся к воротам. Я сейчас.
***
— Они идут в город, Ваше Величество.
— Да.
***
Пока принц с фехтовальщиком спускались по дороге из замка к городу, уже немного рассвело. Солнце, конечно, еще не взошло, но лица стекающихся к городу окрестных торговцев уже можно было разглядеть, и цвета вполне различались. Принц одет был буднично, фехтовальщик и вовсе шел в своей дорожной одежде, так что внимания они не привлекали. Да и некому было обращать на них особенное внимание. Стражники у ворот больше заботились о том, чтобы произвести надлежащее впечатление на торговцев, а те, в свою очередь, пеклись о сохранности товара и о том, чтобы раньше других поспеть на рыночную площадь. В общей суете принц с фехтовальщиком прошли в городские ворота практически беспрепятственно, если не считать телег, лошадей, ослов, мулов и опять-таки торговцев, сцепившихся между собой: ослы и мулы — упряжью, а торговцы — просто так, на словах.
— Ну, и куда теперь? — поинтересовался фехтовальщик, когда они выбрались из толпы возле ворот.
Принц задумчиво огляделся по сторонам.
— Волшебник живет где-то у других ворот, на отшибе. Туда обычно мало кто ходит, я рассказывал почему. В общем, я туда тоже не ходил. Так что давай искать вместе.
— Ну да, это у тебя называется «показать город».
Принц улыбнулся немного виновато и пожал плечами, но глаза его улыбались с хитринкой. Мол, ты ведь знал, что дело не в достопримечательностях.
— Ладно хоть насчет волшебника не провел, — усмехнулся фехтовальщик. — Или, — тут он настороженно посмотрел на принца, — здесь тоже что-то не так?
— Ну... — принц нагнул голову, так что взгляд его пришелся теперь как-то исподлобья, — да.
— Ага, — фехтовальщик посмотрел на принца внимательно. — И что именно?
— В общем, — принц посмотрел себе под ноги, потом выдохнул и расправил плечи, — в общем, было пророчество. Еще до моего рождения. О том, что волшебник уйдет из-за меня. Что однажды, когда я вырасту, я приду к нему и попрошу. Вот я и вырос.
— А кто напророчил?
— Не знаю. Может, сам волшебник, может, другой волшебник, не наш, а может, еще кто-нибудь. Только пророчества у нас обычно сбываются. Так что ты не сомневайся, пророчество настоящее, не сплетня какая-то.
— Да я не сомневаюсь, у вас тут всё... может быть. Поэтому и мама не хотела, чтобы ты ездил в город?
— Да. Она все говорила, что там есть слова «когда вырастет». Ну и что, наверное, еще рано.
— Понятно, — фехтовальщик посмотрел на принца, как будто вновь знакомился: испытующе и как бы оценивая. — Что просить-то будешь?
— Ну, — принц нахмурился, — я пока не буду говорить, ладно? Вот волшебника найдем.
— Давай хоть спросим, где его искать.
— Может быть, лучше не надо?
— Почему?
— Это не очень принято.
— Мало ли что не принято. А как мы его тогда найдем?
— Ну, я не знаю.
***
Шумно на рынке. На рынке всегда шумно, и это не значит, что где-то беда. На рынке должно быть шумно, это значит, что на рынке все идет хорошо, рынок живет обычной нормальной жизнью. Тихо должно быть дома — это начальник караула знал по себе. Если бы это знала и его жена... Ох! Вот бы о чем попросить волшебника. Но нет. Нельзя так обращаться со старым уважаемым человеком. Он, начальник охраны, будет доволен, а седой человек — покидай насиженное место и отправляйся в путь? Нет, такие дела ложатся на совесть — это начальник караула тоже знал. А обременять свою совесть он не хотел. Пусть уж будет как будет, да живет богато наш город и да хранит его волшебник. Вон, кстати, его работник у лавки зеленщика стоит, покупки в тележку укладывает. Спиной к тележке стоит, не оглядывается. Правильно. Кто ж из тележки волшебника станет тащить?
Это, впрочем, начальник караула подумал больше по старой привычке — еще с юности осталась. С приходом в город волшебника на рынке стало куда спокойнее. Волшебник уже тогда был сед, хотя выглядел крепким. Сколько же ему сейчас, интересно?
***
Три пучка лука, вон ту связку баранок и дыню. Хозяин просил дыню. И еще, пожалуй, яблок. Вот эти из корзины, слева от тебя. Спелые они?
— Конечно! — дородный и добродушный торговец засмеялся, — как будто в первый раз. Как здоровье твоего хозяина?
— Да, да, как его здоровье? — поддержал вывернувшийся из окружающей толчеи городской начальник караула.
— А что ему будет? Волшебники не болеют.
— Всем бы так.
— Ага.
Широкоплечий мужчина в добротной одежде уложил в тележку последний куль с покупками, попрощавшись, подтолкнул своего осла и зашагал вслед за ним, держа путь туда, где толпа редела на краю рыночной площади. Занятый прокладыванием дороги, он, похоже, совсем не обращал внимания на двух людей в запыленной одежде, которые усердно работали локтями, чтобы не отстать от него. Однако, выбравшись из толчеи рынка, он остановился и, подождав, пока идущие следом тоже выберутся, обернулся к ним.
— У вас, вероятно, есть ко мне дело?
— Да, — тот, что помоложе, посмотрел прямо и сосредоточенно, — нам нужно попасть к твоему хозяину.
— Вы хотите видеть Чародея?
— Волшебника, — уточнил тот, что выглядел старше.
— Конечно, тут его зовут волшебником, — согласился человек с тележкой.
— А где его зовут Чародеем? — заинтересовался старший.
— Там, откуда он пришел сюда.
— Ты пришел вместе с ним? — удивился принц. — Но ведь это было очень давно!
— Для тебя, юноша, давно, — человек с тележкой смотрел на принца изучающе, почти так, как недавно смотрел на него фехтовальщик. — Для меня — не очень. Вы хотите видеть Чародея? Тогда идите за мной.
***
Дом чародея ничем не выделялся. То есть не то, чтобы он был мал или несолидно выглядел. Он был просто старым. Не ветхим, не разваливающимся, не обшарпанным, а просто старым, хотя его хозяин, видимо, заботился о том, чтобы стены были покрашены, а дверные петли не скрипели. Когда-то, наверное, прежний хозяин дома очень им гордился: дом был высокий и массивный, с каменными украшениями над входом и большими светлыми окнами. Черепичная крыша тут и там бугрилась островерхими башенками, а на одной из них даже помещались часы. Принц присмотрелся: часы шли.
Разгрузив тележку, человек с рынка пригласил принца с фехтовальщиком пройти внутрь. Изнутри жилище чародея оказалось просторным, и хотя и не содержалось в образцовом порядке, по-своему уютным. Едва гости вместе с провожатым вошли, из приоткрытой двери, ведущей куда-то вглубь дома, раздался приглушенный голос:
— Сколько тебя не было? — голос звучал резко и потому был слышен отчетливо. Принц с фехтовальщиком переглянулись: казалось странным, чтобы у волшебника или даже чародея голос звучал так... непривлекательно.
— Не знаю, — откликнулся меж тем вернувшийся с рынка человек. — Я не следил за временем.
— А надо бы, — наставительно проскрипел голос, — время летит быстро.
— Куда? — это прозвучало немного насмешливо. «Похоже, волшебник панибратствует со слугами», подумал принц.
— «Куда?» — это не вопрос, — ответил обладатель скрипучего голоса. — «Куда» — это вовсе не интересно. Интересней, откуда. Скажи мне, откуда летит время?
— Похоже, — прошептал фехтовальщик, склоняясь к уху принца, — от безлюдья ваш волшебник немного, ну, сбрендил.
— Вряд ли, — так же шепотом ответил принц, — с волшебниками такого не бывает. Вот только голос у него...
— Это да, — согласился фехтовальщик, — голосок у него еще тот. А насчет «не бывает» — кто это проверял? Вы тут, как я смотрю, привыкли все принимать на веру.
Тем временем их попутчик и проводник закончил добродушно переругиваться со скрипучим голосом и, усевшись в кресло, обратил внимание на гостей:
— Так что вам нужно?
— Нам нужен волшебник, — напомнил принц.
Повисла пауза. Человек в кресле смотрел на гостей дома заинтересованно и где-то в глубине его глаз мелькнула озорная искорка. Гости смотрели на него выжидающе. Молчание затягивалось.
— А-а! — вдруг понял фехтовальщик, внимательно разглядывая того, кто сидел в кресле. — Похоже, Вы волшебник и есть. То есть, как Вам, наверное, больше нравится, Чародей.
Чародей улыбнулся, точнее, чуть дрогнул губами так, что получилась улыбка — не просто улыбка, а улыбка Волшебника, — и склонил голову.
— Да. Располагайтесь. Теперь вам нужно решить, ко мне ли вы пришли?
— А другого волшебника тут нет? — с некоторой надеждой в голосе спросил принц.
— Нет, я живу один. — Чародей пожал плечами, как бы извиняясь за то, что другого волшебника он предоставить не может.
— Но вы же с кем-то разговаривали?
— А! — Чародей улыбнулся на сей раз широко, совсем не по-волшебному, — это попугай. Птица такая. Мажек, — обратился он в сторону приоткрытой двери, — присоединяйся к нам.
Из двери вылетел довольно большой, темно-лиловый с прозеленью попугай и, хлопнув крыльями, сел на высокий напольный подсвечник из тусклого металла.
— Добрый день, — прозвучал знакомый неласковый голос. — Чего это вы к нам?
— А почему его зовут Мажек? — спросил принц.
— А потому, — немедленно отозвался Мажек, — что птица мага — тоже почти маг. Только маленький. То есть мажек. Заметь, я хоть и птица, а на твой вопрос отвечаю. Будь и ты вежлив, ответь на мой.
— А какой твой?
— Я спросил, — в голосе Мажека явно звучал сарказм, — что вам тут нужно?
— Мы хотели видеть волшебника... ну, чародея.
— Ну, вот вы его видели, — Мажек смотрел сурово, — что дальше?
— Ну... — принц посмотрел на того, кого они повстречали на рынке и кто сидел теперь перед ними в кресле, — ну...
— Словом, — обернулся тот к птице, — не похожи мы с тобой на волшебников. Ни ты, ни я. Ну, ладно.
Кроме них с фехтовальщиком в комнате вдруг никого не осталось. Это было бы ясно, даже если бы принцу завязали глаза и заткнули уши. Рядом оглядывался фехтовальщик. На комнату как-то уж очень быстро опустились сумерки, и стены комнаты не вдруг, а незаметно, но ощутимо, сделались зыбкими, не прозрачными, но почти призрачными. В глубине зыбких сумерек, там, куда, должно быть, вела некогда замеченная гостями дверь, которой сейчас и не было вовсе, там, где сумрак казался уж очень вязким и не трепетал, а скорее переваливался и клубился, принц и фехтовальщик в облаке расплывающегося света сначала не увидели, а просто угадали появление Чародея.
***
Да, это был он, их рыночный знакомец. Черты лица были те же, и глаза смотрели так же: чуть насмешливо и немного грустно. Только это лицо было гораздо старше, бледнее, и волосы были не слегка, а совсем седые. Тот, кого видели сейчас перед собой гости волшебника, уже не казался пышущим жизненной силой здоровяком, он был стар и не слишком крепок. Это ощущалось явственно, хотя тело чародея и было скрыто под мягкими складками просторного одеяния — то ли плаща, то ли балахона. Видны был лишь лицо и руки — бледные, тоже точеные временем, с отчетливыми прожилками и костяшками. И лицо, и руки казались как бы подсвеченными изнутри и, должно быть, от этого выглядели еще старше.
— Ну, что, так и будем молчать? — уже знакомый скрипучий голос вывел визитеров из состояния созерцания. Раздавался он на сей раз из клюва золотисто-лилового грифона внушительных размеров, что лежал у ног чародея, охлестывая медленно вздымающиеся бока хвостом с пушистой кистью на конце. От неожиданности принц моргнул.
***
Все вернулось на свое место: и комната, и попугай, и кресло, и сидящий в нем кряжистый здоровяк средних лет.
— Довольны? — спросил он. — Да вы садитесь, наконец.
Гости опустились в кресла, что оказались сзади.
— Пожалуй, в настоящем виде Вы все-таки... словом, так с Вами легче разговаривать, — проговорил наконец фехтовальщик.
— В настоящем? — поднял бровь чародей. — А какой из них, по-твоему, настоящий?
— Вот этот, нынешний.
— Нет, — чародей вздохнул, — этот как раз не настоящий. Но ты прав. В нем удобней разговаривать, да и вообще жить среди других. А так... Вообще-то это больше видимость.
— А зачем?
— Ты же сам сказал: легче разговаривать. Вам со мной. Ну и как следствие — мне с вами: вы меньше отвлекаетесь от сути, когда собеседник выглядит привычно.
— Сколько же Вам лет? — спросил принц. Чародей усмехнулся:
— Много.
— Но ведь Вы волшебник. В смысле — чародей. Сделайте себя молодым.
— Пожалуй, — чародей вздохнул, — это единственное, чего я не могу.
— Почему? — удивился принц. — Мне рассказывали, что волшебники из страны магов могут все.
— Все, — задумчиво сказал чародей, — все не может, наверное, никто. Можно мочь многое. Можно — очень много. Можно — почти все. Это как я. Но все — вряд ли. Ты не думал, принц, откуда берется волшебство магов?
— Наверное, у вас особые знания. Или талант. От природы.
— Да, — улыбнулся чародей, — это тоже. Но почему наши чудеса сбываются? Чем мы платим за это?
— Нет, — честно ответил принц, — этого я не знаю. Да и вряд ли могу знать. Говорят, вы это скрываете, чтобы другие не смогли быть магами.
— Есть те, кто сам догадался... Как ты сказал? Чтобы другие не смогли быть магами? А ты — лично ты — хочешь быть магом?
Принц подумал и ответил:
— Я хочу быть королем. И магом.
— Ишь ты, — скрипнул попугай неодобрительно. Но продолжать не стал.
— А зачем? — чародей смотрел на принца внимательно, и тот вдруг побледнел.
— Ну вот, — вздохнул принц. — Пророчество — оно исполнилось.
— Пророчество? — чародей поднял брови. — Какое?
Тут уже принц посмотрел на него удивленно:
— Ну... я все-таки не удержался и попросил.
— И не в первый раз за сегодня, — не преминул заметить попугай-грифон.
— А что за пророчество? — чародей казался искренне заинтересованным.
— Говорят, — стал объяснять принц, — что если кто-то, неважно кто, обратится к волшебнику с просьбой, тот исполнит ее, а потом уйдет из города, который станет тогда одним из городов страны магов. Потому что это будет Город, Который Видел Чудо. Из таких городов и состоит ваша страна. Так?
— В целом, — кивнул чародей, — так.
— Ну вот, — продолжил принц, — было пророчество, что в нашем городе к волшебнику, то есть к Вам, с просьбой приду я. И мама не хотела, чтобы я бывал в городе.
— Но ты пришел.
— Понимаете, — принц повел плечами и даже слегка покраснел, — в пророчестве сказано, что я приду, когда вырасту. И королем я стану тоже, когда вырасту. Так что, пока я не пришел к Вам, я не мог стать королем.
— А парень с амбицией, — каркнул Мажек и покачал головой то ли одобрительно, то ли насмешливо. Имея некоторый опыт общения с попугаем, фехтовальщик решил, что скорее насмешливо.
— И теперь ты будешь королем, — заключил чародей. — Так в чем же просьба? И причем тут пророчество?
— Ну, пророчество! — принц посмотрел на чародея исподлобья, как недавно смотрел на фехтовальщика. — Пророчество есть пророчество. Хотя мне и не хочется, чтобы оно сбылось. Жители города меня невзлюбят.
— Почему?
— Потому что Вы уйдете из-за меня.
— И что с того?
— Как что? Они ведь любят Вас.
— Вот как? — тон чародея был изумленным, и с таким же видом он смотрел на попугая. — Ты слышал, Мажек: жители меня любят? Никогда не замечал.
Неизвестно, как Мажеку удалось хмыкнуть, хотя клюв его совершенно не был к этому приспособлен.
— Что же, — чародей вновь обернулся к принцу. — Я уйду, а тебя будут за это не любить. Я правильно понял?
— Ну... да.
***
Королева смотрела в окно на город, над которым уже встало солнце. Отсюда не было видно уличной суеты и толкотни на рыночной площади, зато отчетливо виднелись верткие флюгеры на остроконечных башнях и черепичных крышах. И скопление телег у ворот, медленно втягиваемое городом, тоже было видно.
— Он уже там, Ваше Величество, — министр стоял за плечом королевы и тоже смотрел в окно.
— Может быть, — королева вздохнула, — это и к лучшему.
***
— Ты хочешь быть королем и чтобы люди тебя любили?
— Да.
— А еще, — ехидно напомнил попугай, — он хочет быть магом.
— Да, — чародей улыбнулся грустно, — я помню. Но это вряд ли стоит принимать всерьез. Это он по молодости. И глупости.
— Ну да, я понимаю, что в маги вы чужих не пускаете, это я уж так просто сказал, — серьезно кивнул чародею принц.
— Не пускаем? — чародей широко улыбнулся. — Это поклеп. От нас это просто не зависит.
— Не зависит? — это удивился уже фехтовальщик.
— Да, — чародей закивал головой и посмотрел на гостей совсем весело. — Вам это не приходило в голову? Но ведь это так просто: учеником мага — и, естественно, магом — может стать только тот, кто уже сотворил одно чудо. Любое. Но чудо. Нечто волшебное. Сам.
— Сам? — во взгляде принца сквозило недоверие. — Один? А! То есть он должен быть сыном или дочерью другого мага? Это передается по наследству?
— Нет, — чародей уже не смеялся, глядя куда-то сквозь собеседников. — Нет, по наследству это как раз не передается.
— Тогда откуда берутся маги?
— Да, — поддержал фехтовальщик, — Вы начали было говорить о том, за счет чего происходят чудеса, но отвлеклись.
— Обрати внимание, это ты отвлекся, — вставил свое слово Мажек.
— За счет чего происходят чудеса? — чародей приподнял бровь. — Разумеется, за счет мага.
— Как это? — фехтовальщик подался вперед, а принц не отрывал от чародея взгляда.
— Маг может собирать свою жизнь, скажем, в пучок. И расходовать его сразу, одновременно. Большое чудо — большая часть жизни. Фокус — маленькая. Маг творит чудеса, и его время уходит. Все просто.
— Но ведь маги живут долго! — принц не мог поверить.
— Да. Маги живут долго, — вздохнул чародей. — Чудеса имеют и обратное действие: люди, которым помог маг, что-то думают о нас, восхищаются, иногда любят, иногда благодарят в душе — не платить же магу в самом деле! Они не умеют собирать жизнь в один миг, но их много, и часть их тепла затрагивает нас. Это поддерживает и дает силы. То есть волшебство. Отсюда и чудеса. Кстати, потому маги и не любят творить злое волшебство: страх людей приближает нашу смерть.
— Но, — задумчиво спросил фехтовальщик, — разве не может один маг сделать чудо для другого? Скажем, омолодить его?
— К тому времени, как маг становится способен на это, у него остаются силы лишь на Последнее Чудо. Мелкие фокусы не в счет. Одна жизнь за другую — что это меняет? — чародей, казалось, говорил сам с собой, будто решая что-то. — Чудо омоложения не имеет смысла. А так... Маги живут долго. Но стареют очень скоро. Ты молод, принц. Ты не захочешь стать магом.
***
мяу На первый взгляд, радости горожан не было предела. Впрочем, на второй взгляд впечатление сохранялось. Казалось, в той толчее и тесноте, которая царила на всех близлежащих улицах, в окнах, на балконах и крышах, невозможно чему-то радоваться, но горожане не только радовались, но и делали это бурно, шумно и даже кое-где пытались танцевать. Трудно было поверить, что здесь может уместиться столько народу, но верить приходилось: было похоже, что не только все жители города, но и все население окрестностей, а может, и соседних городов, собрались в один час в одном месте. Едва принц вышел из дома чародея, чьи-то руки подхватили его, подняли на плечи, понесли. Мимо справа, слева, снизу, в окнах и на крышах мелькали счастливые лица, машущие руки, флаги и гирлянды, в воздухе мелькали шляпы и воздушные шары, глаза сотен людей были устремлены к нему, и принц видел, как на эти глаза — детские, юные, по-взрослому серьезные или по-стариковски мудрые, добрые, озорные или лукавые, яркие, широко открытые и глубоко посаженые, большие, раскосые, зеленые, голубые, карие, синие, словом — разные — как на глаза эти, когда принц отражался в них, наворачивались слезы.
Передавая с рук на руки, люди несли его над собой, а навстречу ему несся, стремительно нарастая, заполняя собой тесное пространство улиц и выплескиваясь на крыши и дальше — в небо — приближался и подхватывал могучими волнами восторженный крик города: «Да здравствует король!»
***
— Ваше величество...
Это обращение было еще совсем непривычным, и он не сразу откликнулся, так что бургомистру пришлось повторить еще раз:
— Ваше величество.
— Да. — Это да прозвучало не только как ответ бургомистру, но и как согласие. Дескать, «да, величество. А ты думал?»
— Ваше величество, — в третий раз повторил бургомистр, — желает ознакомиться с отчетом о расходах на вчерашнее празднество и положении дел в городе?
— А разве, — удивился новый король, — мы не входим в страну магов?
— Конечно, входим, — пояснил бургомистр. — Но править-то все равно будете Вы, Ваше величество.
Ну да, величество это про него. Значит, править будет он. Понятно. Наверное.
— А мама? — вопрос прозвучал не совсем по-королевски, но что теперь делать?
— Ее величество сможет теперь отойти от дел, — серьезно сказал бургомистр, — и жить частной жизнью. Вчера она прибыла в город и поселилась в своем доме.
— У мамы есть дом в городе?
— Да. Уже много лет. Нам пришлось спешно его ремонтировать.
— Но почему мама жила там, в замке? Ведь это было... скучно. Ей.
— Ее величество считала, что царствующим королям это больше подобает. Конечно, вы можете решить иначе.
— Я хочу жить здесь, в городе, — быстро ответил бывший принц, уже начавший привыкать к титулу «величество».
— Как Вам будет угодно, — бургомистр склонился перед королем, но даже по его обычно невозмутимому лицу королевского чиновника было видно, что эта новость ему по душе. — Так Ваше величество желает ознакомиться с отчетом?
— Потом, наверное.
— Как Вам будет угодно, — бургомистр передал помощнику одну пухлую папку и взял взамен другую, куда тоньше. — Тогда, быть может, вы захотите отдать распоряжения о похоронах?
***
Королева стояла у окна. Правда окно это было другое, из него была видна рыночная площадь, соседние дома, пестро наряженные в честь вчерашнего праздника, доносился разноголосый шум, в котором изредка угадывались слова «Да здравствует король!» Город все еще праздновал и веселился. Уже не так бурно и тесно, как вчера вечером, когда королева въехала в свой городской дом, уже более камерно и семейно, отдельными компаниями, но гул праздника еще стоял над городом и не хотел угасать. Впрочем, королева не испытывала неудобства. Город принял ее сына, и праздник этих людей шумел в его честь. Королева была благодарна им.
Было и еще одно отличие. Королева стояла не одна. Нет, за ее спиной не было министра. Рядом с нею, обняв за плечи стоял тот, кого могли узнать разве что молодой король, старый министр, да, пожалуй, еще городской волшебник, вздумай они вдруг здесь появиться. Но и они знали его как заезжего учителя фехтования. Только сам он да еще королева во всем городе знали, кто он на самом деле. Ученикам магов не полагается афишировать род своих занятий. Это нескромно.
***
Молодой король почувствовал себя неуютно и как-то зябко.
— О похоронах? О чьих?
— Городской волшебник умирает, — объяснил бургомистр. Мы хотели проститься. Мы надеялись, что Ваше величество не будет возражать.
— Конечно... — недавний принц и нынешний король почувствовал себя как-то нереально и даже голос свой услышал будто со стороны, — но... как? Почему умирает? Совершив чудо, волшебник — он уходит. Он уходит, разве не так?
Он искал ответ в глазах бургомистра, он пытался понять, что же изменилось в этом мире, который еще пару минут назад был таким теплым и дружелюбным.
— Все верно, — бургомистр кивнул королю, как бы поняв его состояние и желая ободрить, — Ваше величество правы. Так он и уходит. Это было его Последнее чудо. Разве вы не знали? Волшебники всегда так уходят. Вы ведь не думаете, что волшебники бросают свои города. Они творят чудо и умирают. Поэтому жители как можно дольше не просят их о чуде. Неужели Вам этого не говорили? — бургомистр казался удивленным. И вдруг в его глазах мелькнуло понимание, — Пророчество! Да? Вам просто не сказали?
— Да, — голова короля опустилась вниз, и осанка его в этот миг была совсем не королевской, — мне не говорили. Этого мне не говорили.
Король молчал, и бургомистр не прерывал молчания. Ему казалось, он понимает, что творится сейчас в королевской душе. Старый бургомистр очень хотел помочь, но он не знал, как. И молчал. И смотрел в пол. Королевские слезы — не для подданных. Во всяком случае, так считалось раньше.
***
Грифон-попугай лежал рядом на полу и лишь изредка поднимал голову. Бока птицы-льва опадали тяжелыми вздохами, а хвост был неподвижен. Мажек молчал и, казалось, ни на кого не обращал внимания.
Над ним, на высокой резной кровати под приопущенным балдахином лежал чародей. Он выглядел по-настоящему: седая голова лежала на подушке неподвижно, бледное лицо еще немного светилось изнутри, но руки уже почти полностью были скрыты в тонком зыбком сумраке, густевшем у ног, но пока еще отступавшем у изголовья. Глаза чародея были открыты, и молодого короля он узнал. Губами чародей не шевелил, но слова его прошелестели в голове короля:
— Здравствуй, принц. Прости. Ты ведь уже король. Здравствуй, король.
— Здравствуй, чародей.
— Я выполнил твою просьбу.
— Да. Но ты обманул меня, чародей.
— Я?
— Ты не сказал мне, что умрешь.
— Разве ты не знал этого, король?
Король не ответил сразу. Он вспомнил вчерашний день, весь, с раннего утра и до вечера. Он вспомнил встречу с чародеем и их разговор. Он вспомнил свои вопросы и его ответы. Он вспомнил то, что знал раньше. И ответил:
— Я знал это.
— Тогда не сердись на меня, мой мальчик.
— Я не сержусь, — король усмехнулся, и усмешка вышла хриплой. Быть может, потому, что вместе с королем вздохнул и грифон-попугай.
— Скажи мне, чародей... Ты ведь не умрешь прямо сейчас, мы успеем поговорить?
— Хорошо.
— Скажи мне, чародей, ты можешь не уходить?
— Нет, не могу, король.
— Не называй меня королем.
— Хорошо.
— Постой, я спрошу не так. Ты можешь не уйти, остаться с нами, с городом,.. со мной?
— Я не знаю.
— А! — искра надежды, опасливой и потому торопливо спрятанной, мелькнула в глазах молодого короля. — значит, можешь. Скажи, как? Скажи, что делать? Скажи, я сделаю.
— Я не сказал, что могу. Я сказал, что не знаю. Такого еще не случалось.
— Ну подумай, подумай, — король не отрывал глаз от гаснущего лица чародея, — подскажи, ты только подскажи, дальше я сам.
— Чего ты хочешь? — эти слова прошелестели совсем тихо, и серая зыбь придвинулась к лицу чародея.
— Я хочу, — король подхватил легкое тело чародея за плечи и, придерживая голову, приблизил его лицо к своему, как бы стараясь вытащить его из обступающего колышущегося сумрака, — я хочу, чтобы ты остался, чтобы ты жил!
***
Люди собрались у дома волшебника. Их было не меньше, чем вчера, только теперь они стояли молча, напряженно вглядываясь в окна дома. Головы их, несмотря на вечерний час, были непокрыты. Люди ждали. Они пришли проводить волшебника, но вовсе не хотели его торопить. То тут, то там в руках мелькали корзинки с провизией: жители города были готовы прождать всю ночь, и следующий день, и следующий. Они не торопили смерть волшебника, который прожил в их городе всю их жизнь, но хотели проводить его, когда он уйдет. Город ждал. Ждал тихо и спокойно.
***
Мгла отступила разом. Не пропали ни седина, ни бледность, но кожа засветилась изнутри ровным мягким светом, и серая зыбучая темнота пропала вовсе. Чародей лежал на кровати, прикрытый домашним балахоном. А над ним, ничего не стесняясь, плакал взахлеб молодой король. И усевшийся на резную спинку кровати лилово-зеленый попугай не спешил смеяться над ним.
***
Шепот волной прошел по стоящим плотной стеной горожанам и оборвался разом. Все взгляды устремились на ворота дома волшебника, на которые поднялся их новый король. Как вчера, он вновь видел сотни устремленных к нему глаз. В них не было вопроса. Просто ожидание. Люди ждали слов короля. Король постоял на воротах, будто не решаясь начать, а потом сказал:
— Волшебник остается...
На последних звуках голос его сорвался, но сказанное им уже покатилось дальше по улицам, по лицам и головам, по губам и глазам. И оттуда, издали, где в сумерках уже было не разглядеть конца улиц покатилось навстречу размеренно, приближаясь и набирая силу уверенно и торжественно совсем иначе звучавшее вчера:
— Да здравствует король!
Стоявший на воротах ожидал, похоже, чего угодно, только не этого. Но звук ширился, разрастался в глубину, усиливался, отражался от стен домов и, вбирая в себя голоса все новых и новых людей, двигался вперед, к воротам чародея со всех сторон:
— Да здравствует король!
Губы молодого короля дрогнули, но вдруг на лицо его рухнул страх. Резко обернувшись, юноша спрыгнул с ворот и побежал к дому. А вдогонку ему все гремело, подхватывая на бегу: «Да здравствует король!» Только сейчас это молодого короля не радовало. Не переводя духа он вбежал в комнату чародея, обхватил его за плечи и взглянул ему в лицо напряженно и испытующе.
***
Первым в королевских чувствах разобрался попугай. Прокашлявшись долго и обстоятельно, чтобы привлечь внимание людей, он поглядел на короля и, кивнув на чародея, объяснил:
— Это не он.
— Не он? — король перевел взгляд на чародея и переспросил, — не ты?
Тут понимание пришло и к чародею.
— Не я, — он улыбнулся. — На этот раз они сами.
— Ух. — Напряжение покинуло короля, и он сел прямо на пол, у изголовья кровати. — Ты все-таки остался. А говорил: «не могу».
Чародей поднял брови и переглянулся с попугаем.
— Я и не мог. Ты мне не поможешь сесть? Спасибо. Я и не мог.
— Но тогда... Ты ведь останешься?
— Ну, когда-то все уходят, и я тоже, но не теперь. Только это твоя работа. — Чародей внимательно посмотрел на молодого короля, и голос его прозвучал неожиданно глубоко. — Спасибо.
Король не ответил.
— Усваивает, — прокомментировал Мажек.
— Что же, — юноша говорил медленно, как бы вслушиваясь в собственные слова, — я тоже волшебник?
— Нет, — чародей улыбнулся, — еще нет. Но ты сделал свое Первое Чудо. А теперь решай сам: ты стал королем. Хочешь ты стать учеником мага?
Молодой король поднял глаза на чародея, потом отвел их, посмотрел вниз и вдруг поднял руки к глазам. Кожа его рук почти незаметно, но все-таки в вечерних сумерках вполне отчетливо светилась изнутри мягким, теплым светом.
И лишь где-то на краю сознания промелькнул восхищенный скрип грифонистого попугая:
— Нет, ну ты подумай, он только что заметил!
Вот такая сказка. И мы возвращаемся к своей работе — работе психолога.
Работа на уровне духовности
Чем глубже работа, тем все менее четкими становятся межуровневые границы. Можно ли затронуть ценности, оставив в стороне «Я»? Можно ли прикоснуться к «Я» и не всколыхнуть уровень духовности? Можно ли при этом оставить в неприкосновенности убеждения? Наверное, это сложно.
Остается надеяться, что мы отдаем себе отчет, на каком уровне мы сейчас работаем — в основном. И предусматриваем возможные изменения на уровнях остальных. Потому что небольшое изменение на старшем уровне ведет к изменениям на всех нижележещих уровнях. И изменения эти тем значительнее, чем ниже уровень. Новое понимание своих возможностей даст новое поведение и изменения в отношении окружающих. А поправки на уровне «Я» неминуемо изменят убеждения, расширят или сузят рамки возможного, повлияют на поведение и, уж конечно, на реакцию окружения.
Итак, уровень духовности. Или «лучшего «Я». Или того, что «больше, чем я». По сути, когда мы говорили об осмысленности жизни, как об одном из трех условий благополучия «Я», мы говорили именно об этом — о чувстве принадлежности человека к чему-то большему, чем он сам. Когда на уровне «Я» мы затрагиваем проблему смысла и цели жизни, когда мы говорим уже не просто о благополучии человека, а о благополучии для чего-то или кого-то — вот тогда мы и входим в границы уровня духовности.
Сам уровень, как мы уже писали, гораздо шире и, в основном, относится не только к психологии. Но вот эта его часть — наша. Психологическая.
Итак, для ощущения осмысленности и достоинства своей жизни, человеку нужно его собственное «зачем». Зачем я живу? Зачем я в этом мире. Зачем весь этот мир, и каково мое место в нем?
И если ответа нет, человек живет — в лучшем случае нормально. А не «хорошо». В тяжелом случае отсутствие такого ответа приводит к депрессии и суицидальным настроениям. В случае обычном — дает чувство пустоты жизни.
Вряд ли мы, психологи, найдем глобально приемлемый ответ на этот вопрос. Но вот помочь человеку найти свое личное «зачем» — это мы можем. Но — найти лично его, клиента, а не наше, психолога. Мы можем подвести-подсказать, что такой вопрос — не праздный, и от своего ответа на него в жизни клиента много чего зависит. Мы можем подтолкнуть к размышлениям на эту тему, если клиент до нас не задумывался или просто раз за разом отбрасывал эту мысль, как непродуктивную: «Жив-здоров, зарплата хорошая, чего еще надо?». А вот подсказать ответ мы — не можем.
Хотя можем задавать углубляющие размышления вопросы, если варианты ответа откровенно глупые, то есть — не с этого уровня. «Живу, чтобы машину купить» — это, конечно ответ. А что потом, когда машина будет? Можно перестать жить?
Мы можем подвести клиента (если дело до этого дошло), что лично для него вопрос «зачем» — имеет исключительно практическое значение, и уже будучи всерьез заданным, может изрядно изменить жизнь. А может быть, окажется (с нашей помощью), что человек уже давно знает ответ на этот вопрос. Про себя. В глубине души. Но живет — не так.
А в другую сторону. Или просто «абы как».
А от этого «не так» страдают и самоуважение, и самопринятие. И, уже дальше, ценности, убеждения, вера в свои возможности, поведение и окружение. Словом, «не так» оказывается — все. Или почти все.
Когда понимание того, что жизнь идет «не так» по большому счету, приходит к человеку само, и ответа на вопросы «что делать?» и «зачем?» никак найти не удается, основатель логотерапии — терапии смыслом жизни — Виктор Франкл говорит о наступлении «экзистенциального кризиса».
Наша работа — работа психолога — в этой ситуации не заключается в поиске конкретного улучшения здесь и сейчас (это можно делать в поддерживающих целях, когда изменения уже начались, и делается это обычно в группе). Мы работаем на то, чтобы наличие и остроту своего «зачем я живу» человек — осознал, соприкоснулся с вариантами ответов — разными вариантами, научился различать мелочи и смыслообразующие моменты жизни и задумался над, быть может, главным содержанием идеи смысла жизни: если есть «зачем», можно вынести любое «как». И начал свою жизнь менять: либо в поисках осмысленности (что само по себе задает смысл и цель на некоторое время), либо уже в сторону осмысленности найденной.
Дети, дело, вера, добро, построить дом, посадить дерево, оставить добрую память, принести кому-то пользу, радость, любовь, позаботиться, передать знание и мастерство… чтобы жизнь не прошла зря, в общем.
Если мы вспомним возрастные кризисы по Эриксону, то последний кризис — кризис отчаяния или эго-интеграции как раз связан с обращением человека к прошедшей жизни. И если она прошла со смыслом, человек спокоен и радостен. А если нет… Пожалуй, отчаяние по Эриксону и «экзистенциальный кризис» по Франклу — это об одном и том же.
Только наступить он может гораздо раньше, чем старость. Первые «звонки» раздаются уже в 24-27 лет. А потом в 30-33, 40-45 и т.д.
Итак, схема. (Если можно говорить о схеме в этом случае).
Выясняем, что работа предстоит именно на границе «Я» и духовности.
Создаем почву для неслучайных, глубоких размышлений о «зачем» и смысле жизни, как о практически (а не только философско-теоретически) важном деле. Демонстрируем значимость таких размышлений с практической точки зрения — для реальной жизни. (Особую роль здесь играют вопросы. Те самые вопросы из серии: зачем, для чего, если это есть — то что дальше, с какой целью и т.д. Предлагаем задуматься над тем, что в жизни клиента имеет смысл помимо него самого: если убрать все то, что направлено на обслуживание самого себя, то что остается?)
Рассказываем о неслучайно живущих или проживших людях, стараясь давать разные примеры. Метафоры, притчи, рассказы, истории — здесь все годится.
Если клиент погружен в размышления, то, возможно, пока и достаточно.
Если клиент соприкоснулся с чем-то важным для себя, нашел в своей собственной жизни то, что важно именно для него — помогаем понять, как именно такая, так осмысленная жизнь будет выглядеть на практике. То есть от глобального «зачем» помогаем перейти к конструктивному «что делать?».
Переходим к работе на нижележащих уровнях. Потому что одной работы на уровне духовности не достаточно. Каким бы ни было озарение, его надо еще «привязать» к объективной реальности. Потому что иначе следующий кризис будет еще тяжелее, а резервных уровней для работы у нас уже не останется.
Технически все это может делаться по-разному. На этот уровень работы сориентированы и логотерапия, и экзистенциальная терапия (в том числе гипнотерапия), и (как обычно) ряд техник НЛП.
Есть и другие.
Техникам этим можно (и нужно) учиться профессионально. И при этом хорошо помнить, что браться за работу на уровне духовности стоит в крайнем случае.
Особенно в начале профессиональной карьеры.
Изменения на этом уровне могут поменять очень и очень многое. И поменять не всегда предсказуемо. (То есть неумелые изменения могут создать человеку куда большие проблемы, чем до этого были. Особенно если проблемы были на других уровнях). Изменения на этом уровне требуют очень высокой компетентности и опыта от психолога. Изменения на этом уровне очень и очень трудоемки, то есть — в разных смыслах слова — дорогостоящи. И, наконец, это последний наш оплот, к которому мы обращаемся, отсюда отступать уже некуда. Вряд ли стоит разменивать его на мелочи.
Поэтому браться за такую работу стоит тогда, когда все усилия на уровнях других не принесли качественного результата.
Принцип достаточности! Чем ниже уровень, на котором нужен результат, тем легче он достигается. То есть приемлемый результат не должен обойтись клиенту заметно дороже, чем он стоит на самом деле. И речь не о деньгах.
Кстати, этот принцип относится ко всей схеме коррекционной работы. Если мы не знаем точно, на каком уровне нам работать («они плохие», «у меня нет необходимого навыка поведения», «я не смогу», «так нельзя и плохо», «нет благополучия» или «в чем смысл жизни»), если точно распознать уровень не удается — беремся с низшего и, если результат недостаточен, подключаем все более высокие. До тех пор, пока результат не окажется приемлемым. Клиенту.
И еще чуть-чуть.
«Делать из клиента человека» по полной программе, если он обратился за помощью в развитии, скажем, навыка знакомиться с девушками (или юношами), вряд ли стоит.
Да и не получится: где нет собственной мотивации клиента, там и нам делать нечего. Работа на каждом последующем уровне все более затратна для клиента, поэтому нужна все более сильная его собственноая мотивация. Клиент получит только то, что хочет. Что хочет сам. Глубокое понимание этой мысли убережет нас от ошибок и, что немаловажно, от самообвинений.
Клиент живет сам. К нам он пришел за помощью в том месте своей жизни, с которым по разным причинам самостоятельно не справился. Мы помогаем справиться и — предоставляем человеку жить дальше. Мы не учим жить. Мы жить — помогаем.
Резюме
Коррекционная работа (если очевидна ее необходимость после прохождения предыдущих шагов консультирования) строится по уровням. Это уровни окружения, поведения, способностей, убеждений, «Я» и духовности.
Работа на уровне окружения связана с воздействием на окружение, сменой окружения, предоставлением окружения альтернативного.
Работа на уровне поведения помогает овладеть необходимым для достижения результата навыком.
Работа на уровне способностей позволяет человеку поверить в возможность овладеть и использовать то или иное поведение.
Работа на уровне убеждений изменяет дезадаптивные установки на более реалистические и помогает согласовать эти изменения с жизнью.
Работа на уровне «Я» ориентирована на возвращение человеку утраченного ощущения собственного благополучия в масштабе жизни и связана с любовью к себе, самоуважением и осмысленностью.
Психологическая работа на уровне духовности рассматривает именно особенности «смысла жизни» для конкретного человека (клиента) и позволяет согласовать его жизнь на всех остальных уровнях с этими высшими приоритетами.
Коррекционная работа ориентирована на достижение согласованного с клиентом результата и может проводиться на том же уровне, на каком заявлен результат плюс-минус один уровень (как правило).
Принцип достаточности при этом заключается в том, чтобы не затрагивать вышестоящие уровни без непосредственной необходимости.
Завершение
По завершении коррекционной работы нам нужно еще кое-что сделать.
Во-первых, мы убеждаемся, что заявленный и скорректированный по ходу работы результат действительно достигнут.
И это не только наше «видение», а переживается, ощущается и осознается самим клиентом — в его жизни произошли реальные изменения. Которые можно увидеть-услышать-почувствовать.
Во-вторых, мы убеждаемся, что клиент отдает себе отчет в том, что ему делать дальше. Мы можем вместе сформировать следующий результат и путь к нему, дать «последнее домашнее задание», подробно расспросить клиента, что он собирается делать, как строить отношения и вообще жизнь в ближайшее время.
А еще мы убеждаемся, что клиент понимает, что он — будет что-то делать. Что наша работа закончена, но его — продолжается.
В-третьих, нам надо напоследок сообщить клиенту уверенность в том, что «все будет хорошо». И пообещать, что мы всегда будем рады его видеть, если он зайдет поделиться радостью время от времени, решить какие-то мелкие вопросы, попить чаю.
Уже не как проблемный человек со специалистом, а как «нормальный человек» с «нормальным человеком».
По сути, мы подчеркиваем свое уважение к клиенту именно как к человеку и доказываем, что он нам по-прежнему интересен. И что он — не одинок. Мы его не бросили. При необходимости мы — подстрахуем.
Впрочем, если свою работу мы сделали хорошо, особые усилия вряд ли понадобятся.
И вот только теперь мы поздравляем человека с его достижениями и успехами (можно их подробно вспомнить и перечислить) и — прощаемся.
Резюме по первой части
Реалистический подход к индивидуальному консультированию строится на предположениях, что:
Клиент действительно переживает проблему, как проблему;
Хочет достигнуть результата;
Может это сделать с нашей помощью;
Наша помощь должна быть достаточной.
Для достижения этих целей мы предложили пятишаговую схему работы.
Дело не в том, что она единственно верная, а в том, что она работает. То есть результата достигает.
Установление контакта;
Выявление сути запроса;
Формирование образа желаемого результата;
Коррекционная работа;
Завершение.
Мы предполагаем, что до получения нужного результата на очередном шаге не нужно переходить к следующему, так как шаг сам по себе может оказаться достаточной помощью. Кроме того, работа на следующем шаге не может быть качественно сделана без опоры на предыдущие шаги.
Если вы считаете иначе и знаете, что делать — делайте, как знаете. Если не знаете или не достигаете результата — делайте как учили.
Первым и обязательным условием качественной работы является установление и постоянное поддержание контакта.
Тут мы опираемся на:
Имидж;
Техники подстройки (по позе и дыханию, голосу и ритму и — по ценностям);
Поддерживающее слушание;
Активное слушание;
Отражение чувств.
На следующем шаге мы выявляем суть переживаемой проблемы.
При этом мы:
Задаем правильные вопросы, сначала расширяя круг поисков, а затем сужая его вокруг эмоционально значимой темы;
Опираемся на навыки наблюдения и характерные внешние признаки;
Используем знание о втором плане;
Выявляем «идеологическую базу» проблемы: дезадаптивную установку.
Прежде чем приступать к работе по изменению ситуации, мы качественно формируем образ результата, желаемого клиентом.
На этом этапе нужно:
Сформулировать цель позитивно;
Убедиться, что позиция клиента активна;
Узнать все подробности о результате;
Выяснить критерии достижения результата;
Определить доступные ресурсы;
Установить желаемые границы результата;
Проверить приемлемость последствий достижения результата.
Приступая к коррекционной работе, мы имеем в виду деление проблематик по уровням:
Окружения;
Поведения;
Способностей и возможностей;
Убеждений, ценностей и критериев;
«Я»;
Духовности.
При этом работа на уровне окружения подразумевает три возможных подхода:
воздействие на окружение,
смену окружение,
создание альтернативного окружения.
Работа на уровне поведения опирается на такую схему:
Нужно узнать, какое поведение ошибочно или неполноценно;
Предложить другой вариант поведения;
Обучить другому варианту;
Исправить ошибки, поощрять достижения;
Сформировать навык верной самооценки.
При коррекции представлений о способностях и возможностях задача заключается в том, чтобы:
поставить под сомнение веру в «невозможность» чего-то;
предложить принять некое условие, при котором это что-то станет не только возможным, а — обязательно возможным;
организовать выполнение оговоренного условия;
помочь клиенту принять внушение о возможности нужного поведения.
Чтобы добиться изменений на уровне убеждений нам нужно:
Распознать ошибку мышления;
Продемонстрировать клиенту ее последствия в его жизни;
Предложить привести другие примеры;
Помочь осмыслить порожденное ошибкой убеждение;
Помочь осмыслить результат.
Работа с неблагополучием на уровне «Я» опирается на предположение о том, что клиенту нужно:
полюбить себя и других;
убедиться в собственной значимости;
удостовериться в осмысленности своего существования.
В последнем случае мы уже можем говорить о работе на границе «Я» и уровня духовности. В этом случае мы:
Помогаем всерьез рассмотреть свою жизнь с точки зрения вопроса «зачем?».
Приводим примеры возможных социально приемлемых «смыслов жизни».
Предоставляем время для осмысления и поиска.
Предлагаем привнести найденные духовные ценности в повседневную жизнь.
Наконец, нам нужно завершить консультирование. Мы делаем это, убедившись, что цели работы достигнуты: с точки зрения клиента и нашей. Затем мы убеждаемся, что клиент знает, что ему делать дальше.
Напоследок необходимо передать клиенту уверенность в том, «он смог» сделать работу и может впредь полагаться на свою способность справиться с подобными трудностями сам. Одновременно мы демонстрируем готовность общаться и, в случае настоятельной необходимости помочь.
После чего желаем успехов и консультирование — завершаем.